Серебряный ветер

Симон всплеснул руками:

— Не позволяй ему оттолкнуть себя! Кроме него, у тебя нет защиты от Лонгчемпа.

— У меня есть ты. Симон вздохнул:

— Я с тобой до тех пор, пока Лонгчемп не сделает свой ход.

— Зачем же ты сидишь здесь и ждешь, пока капкан захлопнется? — Она кивнула в сторону седельных сумок, что они привезли из крепости. — У тебя есть меч, кольчуга, а у меня… У меня тоже есть все, что мне нужно. Нам даже в крепость не обязательно возвращаться. Бежим, Симон. Оседлаем коней и на рассвете покинем долину. Твои часовые нас увидят, лучник Люк узнает, но до Лонгчемпа новость дойдет только спустя несколько дней. К тому времени как он узнает, мы уже будем далеко. Никто не найдет нас, никогда.

Симон сел и провел рукой по волосам.

— Я думал об этом. — Он поднял глаза и улыбнулся, еще раз восхитившись ее красотой. Разгневанная богиня! — Видит Бог, я думал об этом каждый день с тех пор, как мы поженились, но у нас ничего не выйдет. У Лонгчемпа слишком много шпионов повсюду. Мы знаем о Люке, — он укоризненно приподнял бровь, — и знаем о тебе.

— Мы же не станем сейчас…

— Знаю, знаю, — Симон примирительно поднял руки, — мы не собираемся обсуждать твою неудачную шпионскую миссию. Однако есть еще кто-то, регулярно доносящий Лонгчемпу о происходящем в долине. У канцлера везде глаза и уши, он умеет заставлять людей работать на себя. В ход идут угрозы, подкуп. Очень скоро его оповестят о том, где нас искать. — Симон коснулся ее руки. — Я не могу жить в постоянном страхе за твою жизнь.

Аделина взяла его руку в свою.

— Тогда беги без меня.

— И оставить тебя на растерзание Лонгчемпу? Ты обманула его, Аделина, доверившись мне. Если я исчезну, отвечать придется тебе, твоему отцу и Майде. И Гарольду, когда они припомнят, что он жил в Тэлброке.

Сколько раз Симон вел подобный диалог с самим собой. И всякий раз выходило, что побег принесет больше вреда, чем пользы.

Рука ее, сжимавшая его руку, не дрогнула.

— И все же у тебя есть план, я чувствую это по твоему голосу.

— Вся надежда на сигнальные огни. Один костер — набег грабителей, два — вооруженное нападение. Дальние форпосты, такие, как наш, все в руках людей Маршалла. Если я пойму, что Лонгчемп наступает, я зажгу два костра в надежде, что в каждом форту тоже зажгут по два костра и новость почти мгновенно дойдет до Маршалла. Если мы сможем держать осаду достаточно долго, Маршалл приедет сюда и увидит, что Лонгчемп нападает на нормандский форпост. Тогда все — с Лонгчемпом покончено, будет доказано, что он изменник. Вот и весь мой план.

— И все же ты позволяешь лучнику Люку заступать на пост на смотровой вышке.

Симон улыбнулся и поцеловал жене руку.

— Миледи, Маршалл украл бы вас у меня, если бы узнал, что ум ваш острее, чем у половины его советников, вместе взятых.

— Не надо быть особенно прозорливой, чтобы догадаться о том, что ты не пустишь врага на сторожевой пост. Ты кому-то поручил за ним приглядывать?

— Только Гарольду. Когда Люк на посту, Гарольд стоит на воротах. Он может и за ущельем наблюдать, и за Люком.

— Я начинаю верить в то, что ты доживешь до весны, Симон Тэлброк.

Он увлек ее за собой в постель.

— А я начинаю верить в то, что заманю ищеек Лонгчемпа в ими же расставленный капкан и доживу до того момента, когда Тэлброк снова станет моим. И поеду туда, чтобы жить там с тобой, моя жена!

Симон встал, чтобы загасить свечи, и, вернувшись, обнаружил, что его жена лежит нагая в темноте.

— Покажи мне, — сказала она, — покажи мне, как доставить тебе удовольствие, не забеременев. Петронилла говорила, что есть такие способы.

— Благослови ее Бог.

— Симон?

Он обнял ее с такой страстью, что Аделина обрадовалась. Может быть, он забыл о предосторожности? Она чувствовала жар и тяжесть его страсти своим животом, его руки ласкали ее бедра, и губы его на ее груди заставляли забыть обо всем, прогоняли прочь тревожные мысли.

Страстный шепот наслаждения был до сих пор чужд ей, и от этого шепота учащался пульс, и кровь в ушах перекрывала хриплый голос, который, странное дело, принадлежал ей самой.

Потом он накрыл губами ее рот, вобрал в себя жаркий поток ее слов и воздал ей по заслугам.

Рука его ласкала ее бедро, потом замерла в нерешительности там, где бился потаенный пульс. Затем с каждым его прикосновением наслаждение все росло и росло, становилось острее, пока не охватило ее всю, продолжая нарастать, заливая светом радости и наполняя особым голодом, требовавшим утоления.

Аделина раскрылась для него и дрожащей рукой нащупала отвердевшее орудие его мужества. У него перехватило дыхание, и она подошла к той черте, когда наслаждение берет тебя на крыло и ты замираешь в вышине, в божественном полете восторга. Симон перехватил ее руку и удержал, не давая направить в себя. А потом прижался к ней, и горячий поток залил ей живот.

Аделина лежала под ним, по-прежнему с закрытыми глазами, глядя, как тускнеют звезды, видимые ей одной. Симон поцеловал ее еще раз, а потом встал, чтобы вытереть ее живот куском чистого льна.

— Я могла бы сделать для тебя больше, — сказала Аделина.

— Мы не можем рисковать.

— Я могла бы сделать больше… Только для тебя. Симон вздохнул:

— Миледи, я смотрел на вас и хотел все эти долгие недели. Мое желание было так велико, что одно прикосновение — и я готов был взорваться, что, собственно, — и тут он притиснулся к ней поближе и положил ее голову к себе на плечо, — вы только что сами наблюдали.

Она уткнулась ему в шею, чувствуя на губах солоноватый привкус его кожи, и что-то тихо спросила.

Он повернул голову и, усмехнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Я не шутила, — сказала она.

— Мы уже раз подвергли судьбу искушению, — ответил Симон.

— Если опасности сделать ребенка нет, то завтра ночью ты должен мне показать…

Он крепко зажал ей рот поцелуем.

— Тсс, — сказал он, — больше никаких разговоров на эту тему. А то, смотри, эта опасность уже опять поднимается.

Глава 18

Первые два дня двенадцатидневного святочного пира в доме Кардока обошлись без участия лучника Люка. Он сам решил не спускаться в поместье. Безрассудно, говорил он, оставлять в гарнизоне лишь половину солдат, но еще глупее самим лезть в логово врага, прямо в лапы закаленных в боях мятежников и молодых валлийских воинов, которым уж точно не терпится опробовать сталь своих мечей на нормандских шеях.

Святочный пир тем не менее пока обходился без кровопролитий, о чем Люку поспешили напомнить. Солдаты возвращались в казарму, набив животы вполне приличной едой, а сытый солдат — уже залог мира. К тому же если сам Симон Тэлброк, человек недоверчивый и опытный воин, считает для себя возможным все двенадцать ночей спать в доме Кардока, не опасаясь, что ему не дадут проснуться, то вверенным его заботам солдатам едва ли грозит беда, если они несколько часов посидят за столом хозяина долины.

Люк в ответ презрительно поджимал и без того узкие губы. Кардок безумец, говорил он, и дочь его безумна, если отец с дочкой решили породниться с Тэлброком, убившим священника, Тэлброком Отцеубийцей. Разве знаешь, что может выкинуть сумасшедший? На это воинам гарнизона возразить было нечего. И все же они продолжали ходить в поместье по очереди и набивать животы за столом безумного Кардока.

На четвертый день Люк сдался и тоже отправился на пир. Те, кто шли вместе с ним, предпочитали не спрашивать его, с чего это он передумал. Таких, как этот лучник, лучше не дразнить.

Гарольд, оружейник покойного хозяина Тэлброка, не упускал лучника из виду. Он пошел в поместье вместе с ним.

— Я думаю, мы поженимся сразу после Крещения, — сказала Петронилла. — Хауэлл собирался съездить за матерью, которая живет за горами, и привезти ее сюда, чтобы познакомить со мной, но я сказала ему, что она и так все скоро узнает, когда сама приедет к нему весной. — Петронилла встала из-за ткацкого станка и одернула длинную шерстяную тунику, которую она надела поверх отличной выделки длинного льняного платья. — Я думаю, Майде так будет проще, пир продлится на один день дольше, только и всего.

Аделина сделала последний стежок — она подшивала новые настенные портьеры для главного зала.

— Тебе не кажется, что все это очень странно, Петронилла? Пару недель назад ты мечтала лишь о том, чтобы вернуться в Нормандию до наступления зимы. На прошлой неделе ты говорила о том, что в середине лета выходишь замуж за валлийца и больше никогда в Нормандию не возвратишься. Сейчас ты уже хочешь замуж зимой. — Аделина подняла брови и улыбнулась. — К тому есть веская причина, Петронилла?

— Не та, о которой ты подумала, — ответила лучшая ткачиха леди Мод. — Я передумала потому, что к нам приехал священник.

Аделина успела заметить, что пухлый человек в сутане, с вечной улыбкой на круглом лице постоянно крутится среди нормандских солдат, оказывая им внимание, которого они бывали лишены, когда общались с Катбертом, относившимся к иностранцам с угрюмой настороженностью.

— Это нормандский священник торопит?

— Я не хочу, чтобы нас венчал этот Катберт с вечно кислой физиономией. Он готов часами читать нотации, надеясь вызвать у Хауэлла сомнения в том, что он поступает правильно, беря в жены хорошую нормандскую девушку.

— Когда я у него исповедовалась, он мне даже наказов никаких не дал, — сказала Аделина. — Мне кажется, это неправильно.

Петронилла презрительно поморщилась:

— Все мы грешим. Что тут поделаешь? Не каяться же всю жизнь. — И совсем с другим выражением лица, с участливым любопытством, спросила: — Ну как у тебя с мужем? Он и на деле такой же страстный, каким кажется со стороны? Черные волосы и темные глаза бывают у злодеев или очень умелых любовников, как говорят.

Аделина почувствовала, что лицо ее покрывается краской. Она убрала с колен тяжелую портьеру и отряхнула тунику.

— Не говори об этом Хауэллу, он подумает, что тебе не нравится его рыжая борода.

На лице Петрониллы появилась мечтательно-сладкая улыбка.

— Он знает, что я вполне им довольна. — Посмотрев куда-то в сторону, Петронилла придала своему лицу выражение простодушной невинности. — Так вот, о нормандском священнике. Ты готова поручиться за меня, Аделина, и сказать, что я незамужняя девственница с хорошим характером?

— Я скажу ему, что у тебя отличный характер и ты не замужем — Вопрос о девственности Петрониллы Аделина решила не поднимать.

— Он сказал, что сегодня же может нас всех исповедовать перед пиром, тогда ты его и увидишь.

Хотя погоди — вот он. Ты могла бы поговорить с ним сейчас.

Аделина поднялась и с улыбкой посмотрела на толстого краснолицего священника, улыбавшегося им всеми своими крепкими зубами. Он как раз шел к хижине, где работали ткачихи.

— Усердно трудитесь, дети мои?

Петронилла опустила голову — сама покорность и смущенное волнение — и кивнула в сторону Аделины.

— Это леди Тэлброк, отец Амвросий. Я вам о ней рассказывала вчера.

Священник широко улыбнулся.

— Я слышал о вашем замечательном поступке и о благородной щедрости вашего отца, отдавшего вас в жены Симону Тэлброку ради общего мира. Если хотите, я могу сегодня благословить ваш брак.

Аделина продолжала лучезарно улыбаться, хотя для этого ей пришлось сделать над собой усилие. Муж ее и сегодня был занят тем, чем занимался каждый день до и после их свадьбы, — объезжал долину по периметру в поисках тайного маршрута Кардока. Он не захочет, чтобы ему мешали, с какими бы благими намерениями это ни было сделано. К тому же едва ли он захочет благословить то, что, по его мнению, навлекло беду на него самого, Аделину и ее родственников.

— Я расскажу мужу о вашей доброте, — сказала она.

— Позднее я поднимусь в крепость, чтобы посетить тех, кто еще не вкусил от святых даров. Я найду его там?

— Нет, он где-то в дальнем конце долины. Отец Амвросий нахмурился:

— Он сегодня вернется? Катберт согласился отслужить благодарственную мессу за мир.

— Он далеко не отъезжает, только за озеро и вверх по холму, примерно в одной миле выше лугов. Он вернется до заката, тогда я и отправлю его к вам.

Петронилла деликатно покашляла и многозначительно посмотрела сначала на Аделину, потом на священника.

— Ах да, — сказала Аделина, — я хотела бы поручиться за Петрониллу. Речь идет о ее помолвке с молодым Хауэллом. Я могу сказать, что знаю ее уже пять лет, мы вместе жили в Нормандии. Петронилла служила в доме вдовствующей леди Мод де Рош. Петронилла свободна для того, чтобы выйти замуж.

Амвросий многозначительно кивал, слушая Аделину.

— Приведите ко мне молодого человека. Я выслушаю его исповедь и твою, Петронилла, и побеседую с вами о браке.

— Он там, — с восторженной гордостью, с которой может говорить о любимом юная, не искушенная в жизни дева, произнесла Петронилла, — возле конюшни. Я приведу его прямо сейчас, если хотите.

Священник выглянул во двор.

— Я пойду с тобой, — сказал он. У порога отец Амвросий оглянулся. — Приходите побеседовать со мной, леди Тэлброк. Возможно, пройдет несколько месяцев, прежде чем вы сможете увидеть другого священника, кроме Катберта. Боюсь, он не слишком ревностно относится к своим обязанностям, когда общается с нормандцами.

Аделина засмеялась:

— Он старается ревностно исполнять свой долг, хотя с некоторыми солдатами из гарнизона ему трудновато. Передайте своему епископу, что Катберт стремится спасти души нас всех, и нормандцев и валлийцев — без разбора.

Амвросий замялся.

— Я прибыл не из Херефорда, — сказал он.

— Я имела в виду епископа церкви Святого Давида.

— О да, разумеется, — улыбнулся священник.

Она проводила священника взглядом. Посреди двора стоял Хауэлл. Лицо его казалось совсем бледным над огненно-рыжей бородой. Он стоял, грациозный, как вол в упряжке, понурив голову, в то время как Петронилла беседовала со святым отцом. Аделина улыбнулась и взялась за следующую портьеру. Послышался тихий свист, и тут же к ногам ее упал камешек. Аделина подняла глаза и едва не вскрикнула.

В дверях стоял лучник Люк.

— Последнее время ты что-то стала неразговорчивой и не приходишь, когда слышишь мой зов.

— Я тебя не видела.

— Я всегда неподалеку. Ты должна была придумать, как подойти ко мне.

— Я не могла. Тэлброк заметил бы и встревожился. Он спит чутко. — Заглянув через плечо лучника, Аделина увидела солдат гарнизона, идущих в дом.

— Ты могла бы отыскать меня на следующий день. Крепость невелика, так что тебе будет нелегко избегать моего общества. — Он понизил голос до свистящего шепота: — Хотя ты очень стараешься.

Показать перед ним свой страх означало бы признать себя виноватой. Едва он почувствует ее вину, как отправит Лонгчемпу сообщение о том, что Тэлброк привлек ее на свою сторону. Тогда беды не миновать.

— Я тебя избегаю? Когда докладывать не о чем, к чему мне с тобой встречаться? Если бы я искала встречи с тобой по поводу и без повода, мой муж заподозрил бы неладное. Ты знаешь, он ревнив и вспыльчив.

— Я слышал твой разговор со священником. Тэлброк разъезжает по долине, а ты не с ним.

— У меня работа есть. Не могу же я каждый день с ним ездить. Он понял бы, что здесь что-то не так.

— И куда он ездит каждый день?

— Ты же слышал, что я сказала священнику. До озера и вверх по холму, до конца долины.

— Ты должна ездить с ним и докладывать, с кем он встречается.

Аделина понизила голос до шепота:

— Я и ездила дней десять кряду, но его никто не ждал. Я устала трястись по холмам.

— Еще раз повторяю — ты должна следовать за ним как тень. Каждый день. Если встреча состоится, Лонгчемп должен о ней узнать. И тогда…

— Что тогда?

Лучник посмотрел через плечо, затем вновь на Аделину.

— После Крещения пошли его в Херефорд, а еще лучше — поезжай с ним.

Аделина вдохнула поглубже, молясь о том, чтобы ее не выдала дрожь в голосе.

— В Херефорд? Зачем?

— Не знаю, не нашего ума это дело. Аделина вздохнула:

— Я не могу заставить его куда-то поехать. Никто не может принудить его делать то, чего он не хочет. — Она опустила глаза и крепко сцепила пальцы. — Если честно, я его боюсь.

Лучник, похоже, ей поверил. Он шагнул к ней и прошептал почти на ухо:

— Что бы он с тобой ни сделал, это будут пустяки по сравнению с тем, что заставит тебя пережить Лонгчемп, если ты его подведешь. Ты и так пренебрегла своими обязанностями. Молись, чтобы я позабыл сообщить об этом Лонгчемпу.

Лучник схватил ее за плечо и прошипел:

— Под любым предлогом заставь Тэлброка выехать из долины на следующий день после Крещения. Солги ему, придумай что-нибудь. Заставь свою служанку сообщить ему, что ты уехала из долины на встречу с любовником. Делай все, что сочтешь нужным, но заставь его выехать на дорогу, как требует Лонгчемп. Господин канцлер не намерен дожидаться, пока Уильям Маршалл обнаружит его присутствие и вмешается. Запомни: на следующий день после Крещения.

У Аделины сердце упало.

— Лонгчемп хочет взять его в плен?

Лучник отпустил ее плечо и поиграл пальцами.

— Возможно.

— В форту целый гарнизон…

— И все они нормандцы, верные короне. И их слишком мало, чтобы противостоять людям моего господина канцлера. — Люк перевел взгляд со своей затянутой в перчатку руки на горло Аделины. — Заставь Тэлброка выехать на дорогу в Херефорд, и кровопролития не будет.

Аделина заставила себя послушно кивнуть.

— Я поняла, но почему сейчас? Лонгчемп вроде бы довольствовался тем, что за Тэлброком присматривают…

— Сама у него и спроси, когда он появится. — Люк окинул взглядом двор и заговорил быстрее: — Если Лонгчемпу придется ступить на землю твоего отца в поисках Тэлброка, он рассердится. И твоей родне эта встреча ни к чему.

Аделина видела, как Петронилла и ее любовник сосредоточенно о чем-то беседуют с отцом Амвросием. Их освещало неяркое зимнее солнце, но здесь, в хижине, тени, казалось, сгустились так, что наступила ночь.

— Уходи, — сказала она, — тебя могут заметить со мной. Лучник Люк отступил к двери.

— Через несколько дней, миледи, это будет уже не важно. Молись о том, чтобы у твоего отца осталась крыша над головой после того, как наш канцлер покинет это место. Молись и делай то, чего от тебя требует Лонгчемп. — Люк обернулся, осмотрелся, вышел из хижины и направился к большому дому.

Аделина отошла к стене и медленно осела — ноги не держали ее. Она думала, что у них впереди целая зима. По крайней мере несколько месяцев долгих, не нарушаемых чужим присутствием ночей, довольно времени для того, чтобы убедить Симона исчезнуть, взять себе иное имя; выманить Симона из крепости под видом простого солдата, чтобы он уехал в другой дальний гарнизон и жил там спокойно в безвестности. А теперь оказалось, что у них всего восемь дней, а может, и того меньше. Через восемь дней сюда явится с целой армией злейший враг, и Симону Тэл-броку не поздоровится.

Двойной костер поднимет на ноги Уильяма Маршалла. Время решает все, как сказал лучник. Если призвать на помощь слишком рано то люди Маршалла не обнаружат нападающих и могут проехать мимо. Солдаты Лонгчемпа увидят людей Маршалла и убьют Тэлброка безнаказанно. Если зажечь костры позже, то Маршалл прибудет в долину, когда там уже все будет разгромлено. В любом случае Уильям Маршалл не поверит, если не увидит собственными глазами, что канцлер короля нападает на нормандский форпост или на уэльского вождя, заключившего мир с королем.

Когда путь будет свободным и Маршалл вернется к себе, Лонгчемп явится, чтобы убить Симона, и продолжит вырезать людей Кардока. Только глубокий снег может остановить его.

Аделина опустилась на холодный, усыпанный шерстинками пол и скорчилась в углу. Со двора сюда проникал солнечный свет и доносились голоса пастухов Кардока, толпившихся возле медоварни. Петронилла и ее возлюбленный ушли за конюшню, счастливые в своем неведении. Откуда им знать, что беда может прийти быстрее, чем они сыграют свадьбу.

Аделина даже не пыталась остановить поток слез. Лучник намекал на то, что долину могут пощадить, если Тэлброка встретят далеко отсюда, на дороге в Херефорд. Глупо было так думать — Лонгчемпу хватит ума, чтобы не оставлять в свидетелях тех, кто знал о его деяниях. Кардок, отдавший в жены свою дочь тому, за кем охотился Лонгчемп, не избежит смерти.

Петронилла, продев палец за ремень Хауэлла, тащила его в конюшню. Аделина отвернулась. Не будет никакой свадьбы, и те любовные утехи, что радовали их в течение вот этих двух недель, могут стать последними в их жизни.

Аделина зажала уши, чтобы не слышать радостного гула голосов счастливых людей. Пройдет всего несколько дней, и здесь начнется бойня, раздадутся крики и стоны, прольется кровь. Много крови.

Но первым Лонгчемп расправится с Тэлброком. Аделина всхлипывала, сдерживая рыдания, потом прикусила губу, представив, как Симон умирает у нее на глазах от меча какого-нибудь приспешника канцлера. Мертвое тело Тэлброка поперек крупа коня, еще одна жертва интриг Лонгчемпа.

Бревенчатые стены хижины плыли в тумане. Аделина проклинала себя за то, что родилась женщиной. Мужчин учат владеть мечом, учат постоять за себя. У них в распоряжении есть нечто посущественнее ума и хитрости. Но она, чтобы спасти своего возлюбленного, могла пользоваться тем единственным оружием, что досталось ей от Бога, — умом. Кровь гудела у нее в ушах, ревела как море. Вот, должно быть, что чувствуют мужчины, бросаясь на врага, — ярость, в которой тонет все остальное.

В этот момент Аделина уже знала, что убьет Лонгчемпа до того, как тот сможет нанести удар ее мужу. Чтобы убить его, хватит и кухонного ножа, правда, если она сможет подобраться к врагу так близко.

Ей вспомнился последний вечер перед отъездом из Нормандии. Лонгчемп остался тогда с ней один, без охраны. В то время она боялась канцлера короля, ей хотелось как можно скорее распрощаться с этим мрачным человеком. Теперь она готова была жизнь заложить, чтобы вернуть тот вечер, взять свой тонкий острый серебряный кинжал и проткнуть сердце дьявола.

Да, на дороге в Херефорд появится беззащитный всадник без охраны, но то будет не Симон Тэлброк.

Со двора донесся тревожный крик, и Аделина вскочила на ноги. Неужели Лонгчемп уже явился?

Майда бежала к воротам, не замечая грязи, забрызгавшей подол ее нарядного малинового платья. Аделина подошла к дверям. Майда пыталась протиснуться сквозь плотное кольцо людей, окруживших жеребца Симона и полунагого всадника на нем. По рукам от одного к другому к ней, Майде, передавали два завернутых в одеяло свертка. Сверток побольше и сверток поменьше. Мужчины с готовностью подставляли плечи.

— Помогите ей, — крикнул Тэлброк, перекрывая возбужденный гул голосов, — они тяжелые.

Майда закачалась и опустилась на колени, по-прежнему прижимая к груди свою ношу. Аделина рванулась было к ней, но остановилась в смятении. Из одного свертка показалась голова с прилипшими к черепу мокрыми золотисто-рыжими волосами. Другой бесформенный сверток ожил и зашевелился. Из-под промокшей ткани высунулась детская нога.

Со стороны дома донесся дикий рев. Кардок, покачиваясь, шел с крыльца, в ужасе глядя на скорчившуюся Майду и завернутых в промокшие тряпки детей, ухватившихся за ее подол.

Аделина заметила Кардока раньше остального и заступила разъяренному отцу дорогу. Он оттолкнул ее и рванулся к полунагому всаднику.

Симон согнулся под первым ударом Кардока, но успел собраться и не дал ударить себя вторично, перехватив руку нападавшего. Аделина видела, как напряглись могучие мышцы на спине ее мужа, когда он прижал запястье отца к луке седла. Свободной рукой он ударил Кардока по пальцам, заставив разжать кулак. Сарацинская сабля упала в грязь. Но, падая, острое лезвие успело задеть шею жеребца, тот заржал и встал на дыбы. Кардок успел откатиться, чтобы не попасть под копыта.

Хауэлл, словно очнувшись, бросился к Кардоку и оттащил его подальше.

— Смотри, — закричал он, — смотри, они живы. Майда даже не подняла головы. Она не видела ничего из того, что происходило между отцом ее детей и мужем падчерицы. Дети, которых она успела освободить от мокрой одежды и переодеть в то сухое, что оказалось поблизости, очнулись от шока и разревелись. Майда пыталась встать, держа на руках своих хнычущих, с посиневшими губами сыновей. Она не желала никому их отдавать и с ними на руках, поддерживаемая домочадцами, побрела к дому.

Толпа с охами и ахами продолжала наблюдать за тем, как Тэлброк сражается с раненым жеребцом. Кардок поднялся на ноги и с ревом призвал людей к порядку. Хауэлл выскочил вперед и схватил коня за уздечку, но уронил ее, еле успев увернуться от желтых зубов жеребца.

— Держись от него подальше! — крикнул Тэлброк, давая обезумевшему коню возможность отступить к частоколу. Он тихо и ласково заговорил со своим раненым другом, затем соскочил с седла, но поводья продолжал удерживать в руке. — Дайте какую-нибудь тряпку, — спокойно приказал он. — Несите ее сюда, но не делайте резких движений.

— Вот. — Петронилла сбросила с плеч свою шерстяную тунику и протянула ее Аделине.

Тэлброк взглянул через плечо.

— Подходи ко мне сзади, медленно.

Удерживая уздечку одной рукой, другой он зажал рану и стер кровь, струившуюся по дрожащей потной шее коня. Аделина приняла из трясущихся рук Петрониллы тунику и подошла к мужу. Тэлброк не глядя взял то, что подала ему жена.

— Теперь назад, — коротко бросил он.

— Открой дверь конюшни, — сказала Аделина Хауэллу. — Вторую дверь. Открой ее пошире и отгони остальных коней вглубь.

Конь все еще упирался и дрожал, когда Тэлброк загонял его в полутемную конюшню.

— Не подходите, это не боевой конь, он не приучен держать удар. — Симон убрал ткань и увидел, что кровотечение приостановилось. — Как я и думал, это всего лишь царапина — глубокая, но царапина.

— Я его вылечу, — вызвался Хауэлл.

— Он тебя убьет, — сказал Тэлброк.

— Привяжи его к столбу, а я расседлаю и смажу рану. — Хауэлл ткнул пальцем в штаны Тэлброка. — Вы почти голый, сир, вам надо переодеться в сухое.

— Принеси недоуздок. — Тэлброк неторопливо снял уздечку, действуя осторожно, даже нежно, и надел на голову коня недоуздок. Руки его слегка дрожали, он страшно замерз. Аделина зашла в конюшню и привязала концы недоуздка к двум разным столбам.

— Пошли, — сказала она, — ты сейчас в большей опасности, чем твой конь. Хауэлл его расседлает и займется раной.

Тэлброк пробормотал что-то невразумительное.

— Что ты сказал?

— Накрой его попоной. — Зубы Симона выбивали дробь.

У Аделины не нашлось плаща, чтобы дать мужу. Он медленно побрел к воротам.

— В дом, — сказала она, взяв его ледяную руку в свои.

— Еще нет. — Он отмахнулся от пастухов, пялившихся на него раскрыв рты, и наклонился, чтобы поднять сарацинскую саблю, валявшуюся в грязи. Пальцы его так свело от холода, что он не смог удержать рукоять. Аделина взяла оружие в свободную руку и повела мужа в тепло дома Кардока.

Глава 19

Дети визжали на руках матери. Лица их вновь порозовели. Отчаянно жестикулируя, мальчишки сбивчиво рассказывали о том, что с ними произошло, то и дело сбивая одеяла, а мать терпеливо вновь и вновь укрывала их. Майда прижимала сыновей к себе и целовала их маленькие личики, снова и снова.

— Мои младенчики, мои сладкие…

Катберт и нормандский священник на коленях молились возле Майды и ее сыновей. Симон заметил, что Катберт сжимает в корявых пальцах отцовскую реликвию, осеняя ею детей.

Симон сидел у очага, но огонь, казалось, совершенно не согревал его, суставы сводило от холода. Ледяная вода все еще стекала по штанинам на новые камышовые циновки.

Аделина, не отпуская руки мужа, выступила вперед.

— Не смей подходить к нам, — сказала она, заметив отца.

— Я обезумел от горя, — сказал Кардок. От дочери он предпочел держаться на расстоянии. Он понял, что Аделина рассердилась не на шутку.

— Теперь он понимает, что вы спасли мальчиков, — сказала Майда, — но в первый момент решил, что они мертвы.

— Погибли от моей руки? — Симона била дрожь. Он не внял настойчивой попытке Аделины подвести его ближе к костру.

— Ты поверил, что я убил твоих сыновей, Кардок?

— Я был вне себя. — Старый вождь подошел поближе. — Это верно.

Кардок распахнул тунику и открыл грудь, укрытую рубахой из драгоценного бархата.

— Убей меня, если хочешь. Убей тем мечом, что подарил мне, мечом, который я обернул против тебя.

— Это недоразумение, я тоже виноват.

— Неужели здесь не найдется плаща, чтобы укрыть моего мужа?

Из рук Петрониллы Аделина взяла отрез мягкой шерсти и обернула ткань вокруг плеч Симона. Он дрожал, кожа его почти потеряла чувствительность.

Аделина повернулась к отцу:

— Симон прав, он тоже виноват. Он достаточно долго прожил среди безумцев, и ему следовало подумать, что перед тем, как привезти тебе сыновей, которых он вытащил из ледяного озера, надо послать вперед гонца с известием, что он промок насквозь, спасая твоих детей. А ты, сидя у камелька и рассуждая о прежнем короле и твоем с ним договоре, даже не знал, что твои дети пропали.

Симон опустил ей руку на плечо и отодвинул в сторону.

— Нет, она не права. В том, что они провалились под лед, есть и моя вина. Они выслеживали меня у озера, специально пришли туда.

Нормандский священник поднялся с колен и подошел к Симону.

— Милорд Тэлброк, вы не понимаете, о чем говорите. У вас, должно быть, жар. Кардок знает, как и все мы, что вы не виноваты.

Симон покачал головой. Скоро он просто не сможет говорить. Они должны знать, как мальчики попали в беду. Они должны знать…

— Симон… — Аделина обняла его одной рукой за плечи, в другой она по-прежнему сжимала сарацинский меч.

— Дай мне сказать. — Симон набрал в грудь воздуха. — Каждый день я проезжал мимо озера к границам долины. Вчера они подкарауливали меня, сидя на ветках дерева.

Давид зашевелился на руках у матери и, указав на Тэлброка, сказал: