Ловцы звезд (Ловцы звезд - 2)

Кук Глен
Ловцы звезд (Ловцы звезд - 2)

      Глен КУК
      ЛОВЦЫ ЗВЕЗД II
      ЛОВЦЫ ЗВЕЗД
      Пер. с англ. М.Б. Левина
      Анонс
      Это - история Ловцов звезд, бродяг, что блуждают по самым дальним уголкам Вселенной и пасут стада Звездных рыб, таинственных, огромных, разумных порождений Космоса. Это - история самого драгоценного в мире вещества и самого ужасного в мире наркотика. История алчности, предательства и отваги, граничащей то ли с героизмом, то ли с безумием. Это - история страшного преступления, взывающего к отмщению, и возмездия, которое станет еще более жестоким и безжалостным. История верной дружбы двух людей - того, чье имя знает вся Галактика, итого, у которого множество имен. Люди совершают невозможное. Люди творят легенду. История продолжается...
      Посвящается Робину Скотту Уилсону, когда-то разведчику, товарищу и учителю давних времен
      ГЛАВА ПЕРВАЯ:
      3048 Н.Э.
      ОПЕРАЦИЯ "ДРAKOH", KAPCOH
      В этом неистовом, суматошном, стремительном веке, когда верность и друзья, корни и преданность выбрасываются легче конфетных фантиков, герои и легенды, архетипические фигуры и ценности стали одноразовыми, сверкающими и эфемерными, как бабочки Старой Земли. Бывает, что в глубоких дебрях науки ученый заметит блеск самородка и вырвет у Природы тайну, потрясающую Вселенную. Бывает, храбрый флотский офицер дерзким ударом решит судьбу человечества. Любой из них станет героем, легендой быстролетного часа. И в следующий час смешается с пылью Шумера и Аккада. Кто вспомнит их в день седьмой?
      Кто помнит рейд Юппа фон Драхова к Адским Звездам? Назовите его имя. И увидите обращенные в вашу сторону пустые глаза. Или кто-то скажет нечто вроде: "Он же такой старый" - в том смысле, что его давно уже нет. История небрежно смела фон Драхова в свой ящик с игрушками к Цезарям, Гитлерам и Бонапартам. Прошла половина стандартного года Конфедерации, и люди дня сегодняшнего забыли его, а люди дня вчерашнего - архаисты - еще лет сто вспоминать не будут.
      Но бен-Раби знал, что Юппу, к счастью, не нужно поклонение толпы.
      Люди дня сегодняшнего, жители планет, летящие на бешено мчащейся ракете социальных и технологических перемен, ценности жизни приобретали готовыми и в пластиковой упаковке - чтобы легче было по использовании выбросить. Бен-Раби это не устраивало. При такой жизни не получается ни к чему долго приспосабливаться, чтобы сточились острые края и предмет стал удобным, как старая кровать после многих лет в доме.
      Обо всем этом он думал, идя с инструментальным ящиком в руке к воротам космопорта Блейк-сити на Карсоне. Имя, которое он теперь носил, было ему на размер тесновато, но вполне могло стать бременем потяжелее креста, что нес христианский Бог.
      Ох, как ему все это не понравится. Он всю жизнь терпеть не мог труб и слесарной работы.
      Одет он был в предписываемую союзом форму Техника Систем Транспортировки Жидкостей. Она состояла из грубого тускло-серого комбинезона с аппликацией в виде желтых и зеленых труб. На рукавах, там, где сотрудники Службы носят шевроны, красовались три красные нашивки. Они означали, что союз присвоил ему звание мастера.
      Он и в самом деле проходил обучение, хотя усвоенные знания лежали почти забытые среди сотен других экзотических умений. Казалось, что дни этого обучения остались в другом веке. В свои тридцать с лишним он ощущал на себе груз опыта тысячелетий. Знания и опыт сотен жизней, впрыснутых в его череп. И процесс образования не кончался никогда.
      Бюро заменяло ему мать, отца и жену. И требовало, чтобы он был всегда готов ко всему - на всякий случай.
      Бюро - это была семья без любви. И всегда оставляло у него неудовлетворенность, которая грозила перейти в ненависть. Уж чего они с ним только не делали...
      И никогда не оправдывались. Никогда ничего не объясняли.
      Но последнее время он вообще был всем недоволен. Образ пистолета стал беспощаден. У него будто открылся в душе кричащий разъем неудовлетворенной потребности, к которому не подходила ни одна вилка.
      И всегда была боль. Чертовски сильная боль.
      В своем теле он носил вторую нервную систему. Это они имплантировали ему полную инстелную связь с питанием от биотоков. И небольшая, исчезающая боль клубилась вокруг узелка за ухом.
      Это был самый большой элемент этой связи.
      И другой боли тоже было достаточно. Старая язва желудка. Мизинец, ушибленный во время игры в гандбол. Намек на головную боль - спутник почти всей его жизни. Каждый медленный шаг загонял шипы в кости ног. Их удлинили недавно на шесть сантиметров, и в спешке. Кости в руках вели себя не лучше. Чесалась кожа на животе, откуда срезали двадцать лишних фунтов.
      Чесались еще пальцы рук, ног и веки. Узоры на пальцах и рисунок сетчатки тоже заменяли наспех.
      Карсон. Самая отсталая планета из всех, что ему в жизни попадались.
      Чертова эта язва. Проснулась от быстрой переброски на Карсон. С самого начала вся работа делалась наспех.
      Ну, в общем, все они здесь. Когда же у него в последний раз было время перевести дыхание, передохнуть, повозиться с коллекциями или просто послоняться без дела по собственному, без совладельцев, дому на тихой планете правительственных отставников под названием Приют? Или отделывать свой литературный опус - "Все, кто был в Иерусалиме до меня"?
      Здесь времени на безделье не было. И на планирование операции заранее - тоже. Цивилизации, казалось, летят в спешке безумных изменений, сталкиваясь и лязгая, к апокалиптическому кризису. Ничего нет неизменного, ни одной неподвижной точки привязки.
      Жизнь Мойше бен-Раби стала потоком горной реки в пору таяния снегов; ревущей и несущейся каскадами слишком быстро, слишком текуче, чтобы выхватить хоть часть из нее и рассмотреть получше.
      Но постой! Ведь в реке, летящей мимо жизни, есть и несколько твердо стоящих скал! Это - долговременные легенды, тяжко лежащие в его сознании. Как утесы в бурунах, они по сравнению со всем остальным на его веку пребудут вечно.
      Чего-то не хватало: опор, колонн, фундамента жизни. Ведь что-то должно быть для него реальным, истинно реальным... "Хочу!" - кричал он в углы своей души. И почему-то в самые неподходящие моменты выпрыгивал в его сознание образ оружия. Лук, гаубица, винтовка, пистолет - что угодно, но всегда без человека, обычно в профиль и в момент выстрела. Что это значило? Цель? Какой-то сексуальный символ? Выражение бывшей у него когда-то тяги к героизму? Тайную жажду убивать?
      Наплывом вернулись воспоминания о первом дне в Академии. Он нервничал, отглаженный до последней складочки, гордый, что стал частью Флота, гордый, что был одним из немногих принятых со Старой Земли, и опасаясь того, что ждет его впереди. Червяк неуверенности точил его душу уже тогда. Присягу он принял с некоторыми мысленными оговорками. Четверть своей короткой жизни он посвятил тому, чтобы выиграть этот конкурс, и успех оставил у него чувство, что чего-то ему не хватает. Но Флот, по всей видимости, обещал то, чего требовало его "Хочу". Годы в Академии не были плохи. Тяжелая работа и напряженная игра - мало времени для рефлексии. Но в первые месяцы службы душевная боль вернулась сильнее, чем была. Отчаянно бросаясь из стороны в сторону, он подписался на обучение в разведке, не понимая сам своих истинных мотивов. Друзьям по кают-компании он сказал, что хочет приключений. Даже тогда в его словах отчетливо звенела фальшь. Гоняться за сангарийцами и пиратами Мак-Гроу - это доставляло приключений достаточно. И все это назрело сейчас в душе Мойше бен-Раби, странствующего рыцаря, посланного найти дракона, что прячется за глазами ночи.
      Впереди себя он заметил своего невысокого желтокожего напарника Мауса - восточно-азиатского типа человека с монгольскими усиками. Не сделав ему никакого знака, Мойше вошел в ворота вслед за ним.
      И на секунду замедлил шаг, глядя на летное поле. Лихтер с потрепанного торговца, который их сюда привез, все еще стоял на посадочной площадке. А ведь должен был уйти прошлой ночью. Они успели тогда на купца в спешке последних проверок, выполняемых на корабле, который должен скрыть свой след.
      Маус его тоже заметил. От его маленьких дьявольских глазок ничто не могло укрыться. Он пожал плечами и ускорил шаг, чтобы бен-Раби его не догнал.
      На этот раз предполагалось, что они не знакомы. У Мойше вообще не оставалось ни одного якоря. Ему не нужно было много людей, но когда вообще не было никого, он чувствовал себя покинутым. Пока его не отвлекли воспоминания о собственном прошлом, он грезил наяву Звездным Рубежом и небесными сейнерами. Эта мысль нависала над его сознанием постоянно, как утес над переменчивым потоком.
      Манила сама тайна Звездного Рубежа, планеты-крепости за краем Галактики, ощетинившейся автоматическим, непобедимым оружием, которое разносило в клочья любого, у кого хватало дури подойти на выстрел. И ни одна из десятков экспедиций не принесла даже намека на ответ - почему.
      В минуты глубокого, пугающего затишья, когда вдруг стихает злободневная суета и слова смолкают, потому что нечего сказать, люди хватались за мысль, что Звездный Рубеж - это всего лишь диковинная страна, ждущая первопроходца - мысленная литания для изгнания страшного духа безмолвия. Людей манила эта богоподобная сила. Глаза безбожников искали богов в величественной мощи неизвестного - технологического эквивалента Иеговы Ветхого Завета.
      А когда мысль людей отвлекалась от Звездного Рубежа, она обращалась к небесным сейнерам. Звездоловам.
      Вообще-то звездные рыбаки не должны были бы быть тайной. Это были люди. Звездный Рубеж - это был просто мертвый, металлический, машинный голос, бормочущий какие-то безумные слова на нечеловеческих языках, игрушка вооруженных строителей пирамид, исчезнувших так давно, что не осталось даже расы, которая бы их помнила.
      Но сейнеры из-за самой своей человеческой природы стали еще большей, пугающей загадкой.
      Наземники абсолютно не воспринимали спокойной, неизменной культуры звездоловов. Они жаждали неоспоримого мира звездоловов, но не принимали их блаженного застоя. Опасной была дорога сейнеров, и причудливо вилась она среди волчьих ям инь и янь ревности и зависти.
      Мойше стряхнул с себя задумчивость. Работа прежде всего. Надо быть начеку. На волоске висят много жизней, готовые сорваться при малейшем неверном шаге, и первой в этом списке - его собственная.
      Он вошел в терминал порта Блейк - обширную пещеру из стекла, пластика и стали. Уходящий вдаль пол был перекрестком цветов и движений; пасти входов и выходов открывались в другие миры.
      Когда-то Мойше хотел быть поэтом, странствующим Гомером космоса - как Чижевский. Детская, наивная мечта. Как мечта овладеть тайными силами, найдя ручки, которые ими управляют.
      Инструктор велел ему критически прочесть Чижевского, а потом заставил исследовать собственные тайные образы космоса, ночи и материнского Чрева. Это был кошмар ночного полета на метле. Темные закоулки разума оказались землями разрушения и ужаса, в которые он никогда ни за что не заглянет снова. Муза покинула его ради более светлых небес. Теперь он баловался прозой - "Все, кто был в Иерусалиме до меня".
      На этом задании будет время его как следует отшлифовать.
      Его охватил свет. Вокруг стоял густой запах человеческих тел. Туда-сюда мотались люди, как роящиеся пчелы, потерявшие вдруг свою королеву. Освежители воздуха не справлялись с миазмами. Все, как в любом терминале, где ему приходилось бывать.
      В многообразии своем толклись здесь люди - атомы, танцующие согласно ритуалам терминала. Калейдоскопическим хороводом мелькали цветные костюмы десятков миров.
      И небольшая мрачноватая группа заняла один из тихих омутов этого водоворота людей. Там стоял длинный стол, а за ним полдюжины мужчин в желтовато-белых, ничем не украшенных комбинезонах перебирали анкеты и вопросники. В конце стола девица, обложившись кучей секретарских приспособлений, совала анкеты в уменьшающую машину. Девушка была бледной, со светлыми волосами до плеч. Мойше обратил на нее внимание, потому что волосы у нее были для космонавтки необычно длинными.
      А вот мужчины вполне отвечали стереотипу космонавта. Волосы у них были подстрижены ежиком не длиннее сантиметра. "Как в лагере для новобранцев в первый день", - буркнул про себя Мойше.
      Это были его новые работодатели. Те, кого он послан был предать.
      Маленький и смуглый, Маус прошел мимо и подмигнул. Маус - мышь. Откуда у него такое прозвище, бен-Раби не знал. Знал только, что Маус носит его годами и ему оно нравится. Хотя по виду ему куда больше подошло бы Хорек. "Чудной мужик - мой напарник, - подумал про себя Мойше. - Но мы с ним сработались - из-за симбиоза наших навязчивых идей. В некоторых областях".
      Маус тоже был сумасшедшим коллекционером: почтовые марки тех времен, когда ими еще пользовались, монеты, бутылки, кружки, кованое железо - почти любая старина. Только вот для чего они собирали коллекции - в этом они расходились.
      Бен-Раби занимался коллекционированием для отвлечения, для отдыха, для самообразования. Маус же после последней побывки на Луне-Командной стал неистовым архаистом. Коллекционирование стало для него способом уйти в единство стилей - гештальт - минувшей жизни. Он по уши влюбился в двадцатое столетие - последнее с таким широким спектром классовых, этнических и культурных различий.
      Бен-Раби вообще не понимал архаистов. И держался о них мнения, по выражению Мауса, ниже змеиной задницы.
      Старые различия переменились. Ни раса, ни пол, ни богатство, ни стиль или манера речи не ставили теперь человека в изоляцию. Теперь предрассудки вертелись вокруг происхождения и профессии, и земляне стали ниггерами века, а сотрудники Службы - аристократией.
      Бен-Раби - под многими другими именами - знал Мауса уже годы. Но на самом деле он этого человека не знал. Ни профессиональная связь, ни дружба не могли пробить защиту Мауса. Бен-Раби был землянином. Маус был уроженцем Внешних Миров и сотрудником Службы в третьем поколении. Это был барьер, через который мало что могло просочиться.
      Он стал смотреть на другие лица, отмечая замешательство, решимость, беспокойство. Многие из этих людей не знали точно, зачем они здесь. Но он искал взглядом бесстрастных - тех, кто знал. Здесь должны быть конкуренты и соперники.
      Интерес Бюро к звездоловам был далеко не уникален. Тут небось половина шпионов...
      - М-да!
      - Простите?
      Он обернулся. Рядом с ним остановилась маленькая синяя монахиня, удивленная его восклицанием.
      - Извините, сестра. Так, мысли вслух.
      Улантидка поплыла прочь, озадаченно хмурясь - наверное, гадая, какой это ум нужно иметь, чтобы мыслить неразборчивыми односложными словами. Бен-Раби и сам нахмурился. Что случилось с людской потребностью в вере? Все знакомые ему христиане были завоеванными инопланетниками.
      Но любопытство его испарилось, когда он повернулся к этому тревожащему лицу.
      Да, это была Мария, хотя изменилась она не меньше, чем он сам. Кожа, волосы и глаза у нее стали куда темнее. Она потолстела на двадцать фунтов, и многое другое тоже переменилось. Эти изменения были более тонкими, но он ее все равно узнал. Она не могла скрыть свою манеру двигаться, говорить, слушать.
      Мелькнула мысль, что особенно хорошей актрисой она никогда не была. У нее был другой талант, необходимый в их общей профессии. Она выживала в любых обстоятельствах.
      Она перехватила его взгляд. У нее на миллиметр приподнялись брови, потом сосредоточенно сдвинулись. И появилась зловещая стальная улыбка. Она его тоже узнала.
      Интересно, насколько ее понизили после оглушительного провала на Сломанных Крыльях? Во что ей это обошлось, помимо жестокой и медленной смерти ее детей?
      У Мойше между лопатками побежали ледяные мурашки. Наверняка она планирует, как сравнять счет, А она кивнула - вежливо, чуть заметно.
      Вселенная огромна. Никак не могло быть неизбежным, чтобы они вообще хоть когда-нибудь столкнулись снова. В голове у него была гулкая пустота и ни одной разумной мысли.
      Ничто в мире не могло потрясти его сильнее, чем встреча с ней;
      Он ее не испугался. Или испугался, но не в том смысле, чтобы покрыться холодным потом. Она увидит Мауса. Она будет знать, что может либо оставить все, как есть, либо погибнуть, либо точно знать, что убьет их обоих одним ударом.
      Какие-то еще лица мелькали в памяти. Тень узнавания чего-то знакомого из файлов Бюро, которые вбивали в голову. Никто из этих людей не будет его врагом. Простая конкуренция - это лазутчики из Корпораций. Или от Мак-Гроу.
      Мойше посмотрел на сборище как на организм, пытаясь представить себе его сложение и характер. Толпа была меньше, чем он ожидал. Человек двести, не больше. Сейнеры дали объявление о наборе тысячи, обещая премии и зарплаты, близкие к сумасшедшим. Их ждет разочарование.
      Он подумал, что, наверное, мало есть техников достаточно романтичных или попросту голодных, чтобы погрузиться на год в совершенно чуждую среду. Это могло означать возвращение в дом, изменившийся до неузнаваемости. После старта лихтеров возврата не будет. И нельзя будет уволиться, если работа тебе не понравится.
      Мойше встал в очередь на регистрацию на четыре человека позади своего напарника. Мауса трясло.
      Мойше никогда не уставал ему удивляться. Лед. Стеклосталь. Машина без признаков жалости. Верная смерть. Много еще мог он найти для Мауса холодных и жестких слов, и все они были бы верны. Но бывали непредсказуемые моменты, когда этот человек давал своей людской натуре выглянуть из-за алмазной оболочки. И каждый раз бен-Раби казалось, что он стал свидетелем чуда.
      Может быть, лишь в этот момент за время всей этой операции Маус позволил себе проявить слабость. И всего лишь потому, что предстоял полет на шаттле. Маус панически боялся взлетов.
      - Доктор Нивен!
      Интимный шепот около самого уха и прикосновение теплой руки. Он посмотрел вниз, в глаза темные и твердые, как сангарийские бронзовые монеты.
      - Простите, мадам? Нет, я - бен-Раби. Мойше бен-Раби.
      - Как эксцентрично. - Улыбка тоже была металлической. - А я - Кэнди.
      Очевидно, она читала больше, чем он подозревал. Мойше бен-Раби был главным героем единственного романа Чижевского, гротескного полотна, написанного широкими мазками Гаргантюа и Дон Кихота. Все критики набрасывались на это сходство, останавливаясь лишь на самом краю обвинения в плагиате.
      Странно, что сангарийка читала "Яркие золотые знамена".
      "Сангарийка!" - пришлось ему напомнить самому себе. Он делил с ней ложе, они пылали чувствами в те голодные дни на Сломанных Крыльях.
      Она могла бы и сейчас разделить с ним ложе, но.., потом она бы выпила его кровь. Сангарийцы лелеют свою ненависть вечно. Если верить слухам - из поколения в поколение.
      - И Крыса тоже? - Она имела в виду Мауса. Для этого человека она построила бы отдельный ад. Но это чувство было взаимным. Бен-Раби знал, как бы рад был Маус свиданию с ней в средневековой камере пыток. - Все вы, конфедераты, шпионы корпораций и Мак-Гроу, притворяетесь, что вам нужны деньги сейнеров... Через час на орбиту, Гун. Увидимся наверху.
      Еще пара стальных улыбок, и она понесла свое бронзовой твердости тело в сторону дамской комнаты.
      Увидимся наверху.
      В этом сомневаться на приходится. Мойше подумал, как бы это очень быстро раздобыть боевой скафандр "Марк-14" или хотя бы глаза паука, чтобы видеть, что у тебя за спиной. Да, в этом задании жизнь будет как на бочке с порохом.
      А он-то рассчитывал на каникулы. Бездельничать и работать над "Иерусалимом".
      ГЛАВА ВТОРАЯ:
      3047 Н.Э.
      БЫЛЫЕ ДНИ, ГОРОД АНГЕЛОВ
      Слух облетел подпольный мир Города Ангелов на крыльях молнии. Стардастер прибыл на Сломанные Крылья.
      Тайно проскользнув к планете, в порт Города Ангелов вошла частная яхта, зарегистрированная на имя доктора Гундакара Нивена. Знатоки соответствующих дел помнили это имя по провалу на Борровее, который стоил сангарийцам миллиарда стелларов. Волнение пойло от рабочих порта, связанных с преступным миром. Награда за голову Гундакара Нивена превышала любые мыслимые суммы. Потерю миллиарда стелларов сангарийцы не спустят даже Господу Богу. Докеры передали весть, что "Леди доблести" несет всего двух пассажиров - европейца и монголоида. В городе тоже обратили на них внимание. Нивен имеет какое-то отношение к Стардастеру. А правой рукой Стардастера был монголоид, некто Джон Ли Пиао. Только эти двое были похожи скорее на мелких жуликов со Старой Земли, чем на хозяев теневой империи, которая соперничала даже с сангарийской.
      Тем не менее на советах преступных синдикатов склонялись головы в знак согласия, и солдатам отдавались приказы.
      Стардастер был единственным в своем роде. Человек, не принадлежащий ни к одному кругу. Царь преступного мира, построивший свое царство независимо от существующих синдикатов. Он охотился за хищниками своей породы и не платил ни единого кредита за звездную пыль сангарийского производства. Имя его было одно из самых страшных в списке ненависти сангарийцев.
      В десятках миров были вынесены ему смертные приговоры. Существовали открытые контракты, доходившие до ста миллионов стелларов.
      Время и успех сделали из него почти мифического дьявола.
      Полдюжины раз его объявляли погибшим. Но каждый раз он появлялся снова, как неподвластный смерти, как проклятие погибающего колдуна. Не успевало кончиться ликование по поводу его гибели, как его рука наносила быстрый и страшный удар, выпуская кишки каналу связи или предприятию очередного синдиката.
      Может быть, на свете был не один Стардастер?
      Главы сангарийских Семей, к которым вел след почти от всей организованной преступности, иногда подозревали, что это вообще не человек, а роль. Может быть, Пиао и есть настоящий Стардастер. Несколько человек, к которым в разное время приклеивали имя Стардастера, были настолько различны, насколько можно выбрать из приличного размера толпы. Высокие и низкие, жирные и тощие, черные и белые.
      Диктаторы сангарийских Семей только одно знали наверняка: Стардастер человек. Пусть сангарийцы - убийцы, грабители, жадные, бессовестные, но только человек, одержимый ненавистью, может так кровожадно их истреблять, как Стардастер.
      Даже мотивы его были не до конца ясны. Похищенный им наркотик не всегда снова попадал в торговые каналы. Ясно, что он был одержим не жадностью.
      Яхтсмены арендовали наземную машину и исчезли в районе городских складов.
      Гундакар Нивен был коренастым человеком среднего роста. У него были твердые темные глаза - такие, которых боятся штатские. Руки у него были толстые и тяжелые. При разговоре он тыкал указательным пальцем, подчеркивая свои слова. От правого уха у него тянулся шрам по всей щеке до самого угла рта.
      - Взорвать его килограммом "Д-14"! - буркнул он, ткнув пальцем в облупленное здание склада. Слова его были неразборчивы, потому что правая половина рта не шевелилась. - Сжечь их и драпать.
      Водителем у него был маленький человечек с маньчжурскими усиками и такими же холодными глазами, как у хозяина.
      - Это не разговор. Только и увидим, как они хорошо умеют умирать.
      - Знаешь, Маус, работать на Бэкхарта - это я на метр не дорос. Преступный мир - не моя специализация. Слишком грязная работа и слишком сложная. Ты что, думаешь, у настоящего Стардастера есть тут люди?
      Маленький человечек рассмеялся:
      - Это точно. Можешь на это рассчитывать.
      - Ах ты, черт!
      - Эй! Работать на Старика - это честь. Если он тебя зовет, значит, ты этого добился. Неужто тебя не тошнит от ремесла военного атташе?
      - Нет. Я туда завербовался.
      - Да ладно, брось! Сидеть и плести паутину в углу. Скука, в которую никак не добавить перца. Когда припечет, прятаться в посольстве.
      - Так ты думаешь, все это - паркетно-шампанская работа? А у меня, знаешь, на Шейкдауне не было времени на тоску. Причем внутри посольства.
      - Все равно не то же самое. Так вот, у Стардастера здесь есть люди. Но когда всплывет весть, а пыль осядет, нас уже тут давно не будет.
      - Ты мне то же самое говорил на Горьком. А на Новой Земле все вообще должно было быть как нечего делать.
      - Так мог бы уже и привыкнуть.
      - Может быть. Гундакар Нивен! Что это за имя такое?
      - Берешь то, что тебе дают. Тут не дипломатическая служба. Тут повеселее.
      - Говори, говори. Но тебя они не переделывают. Ты на каждом задании, Маус. Тебя никогда не ломают в жерновах Медотдела. Никогда психологи не лезут к тебе в мозги.
      - Потому что не надо. Я же не роль первого плана. Моя задача - быть рядом и вытащить твою задницу из огня, когда ее припечет.
      - Что-то мне во всем этом не нравится, Маус. Тут что-то не так. Где-то ждет беда.
      - Мужчина рождается для бед, как искры взлетают вверх.
      - Твою мать! У тебя просишь туалетной бумаги, а ты в ответ швыряешь Библию. Я тебе говорю, Маус, это дело гнилое.
      - Потому что у нас нет поддержки? Не дрейфь, док, нам она не нужна. Местная шайка сангарийцев для такой Семьи, как Норбоны, значит не больше прыща на заднице. Тут на всей планете их всего пять или шесть. Всю работу делают местные таланты.
      - Выстрел местной шпаны сожжет тебя не хуже, чем выстрел столичного профессионала. Без возможности воскрешения. Что там вообще есть?
      - Мы с тобой скоро там будем, док. В этой крысиной норе и миллиона народу не наберется. Три вшивых купола, а болот столько, что хватило бы на всю Конфедерацию.
      - Даже здесь воняет.
      - Это у тебя в голове. Давай, сворачиваем за угол. Они медленно брели по кварталу, пристально рассматривая район складов собственными глазами. Карты улиц и эйдетические голокартины - это хорошо, но только осмотр на местности делает ее реальным. У каждого города свое ощущение, свой цвет, запах, стиль. Психотехническое ознакомление не дает возможности ощутить неуловимые нюансы реальности.
      В их профессии краеугольным и ключевым камнем всегда было знание и подготовка.
      - Мне нужна ванна, - пожаловался Нивен. - Я весь провонял болотной грязью.
      - Пойдем обратно к "Маркесу". У меня живот уже прошел, и я есть хочу. А пара партий поставит меня снова на рельсы. Делом можно заняться и завтра.
      "Маркое" был лучшим отелем на Сломанных Крыльях и одним из лучших во всем Рукаве. Несмотря на ограничения, которые накладывали теснота и законодательство купольного города. Купольные города были космическими кораблями на мертвом якоре на поверхности планет. Что в переводе означает весьма некомфортабельными.
      Вестибюль "Маркоса" был декорирован голоиллюзиями, создающими впечатление открытого пространства. Стена напротив входа была скрыта закругляющейся голографической панорамой вида другой планеты. Маус застыл.
      - Что случилось?
      Коротышка продолжал смотреть прямо перед собой. И не ответил.
      - Вид на Горы Грома из Эджворда, Черный Мир, - вполголоса произнес Нивен, узнав пейзаж.
      Это был суровый вид на черные горы, иссеченные злыми звездными ветрами преднового солнца. Черный Мир был одним из самых негостеприимных и трагически красивых внешних миров.
      - Просто удивился, док. - Маус оглядел вестибюль. - Когда мы регистрировались, здесь был Кафедральный Лес Трегоргарта.
      На них смотрели. Эти двое производили впечатление не гостей, а захватчиков. Внешность выдавала в них крепких орешков, привыкших зависеть лишь от себя самих. Парням такой породы место в квартале складов, а не вблизи колодца благовоспитанности.
      И коридорный с водянистыми глазами, который сквозь голограмму лифта смотрел, как они идут по вестибюлю, тоже был здесь не на своем месте. Он прихрамывал на ходу, но слишком он был солидным, слишком мачо, чтобы принадлежать к обслуге. И форма была ему чуть тесновата. И манера держаться была на миллиметр увереннее, чем нужно.
      - Что-то съехало с нарезки, - сказал Маус. Двери лифта закрылись с неожиданной силой, как будто произнося объявление войны.
      Все операции Бэкхарта отличались подробнейшими предварительными исследованиями. Маус и Нивен видели фотографии и читали личные дела всех служащих отеля.
      - Я его видел. Что будем делать?
      - Остановимся на этаж ниже. Нивен поинтересовался, почему сразу не вылезти к чертовой матери.
      - Пройдем по лестнице. Стукнем их сзади.
      - Слишком много допущений.
      - Все, какие угодно, чтобы не получить лишний раз по зубам.
      Им нужно было на пятый. На уровень пентхауса. Там было всего четыре номера, и занят был только тот, где они жили.
      - Они догадаются по пустой кабине, - заметил Нивен, когда Маус нажал на четвертый - Ага, ты прав.
      - Ну и?..
      - Знаешь что? Давай спустимся и посмотрим, нельзя ли взять этого хмыря. Всадим ему сыворотку правды и послушаем, что он имеет сказать.
      "Образ мыслей Мауса в чистом виде", - подумал Нивен. Понятие "бегство" в его словарный запас не входит.
      Они оба играли роль выходцев со Старой Земли. Точнее, головизионного стереотипа выходцев со Старой Земли. Полного психологического кондиционирования они не прошли. Манера их речи колебалась между той, что соответствовала роли, и манерой речи выпускников Академии. Подготовка к заданию включала лишь ограниченную психообработку, и они помнили, кто они на самом деле. Чтобы не выходить из образа, требовался самоконтроль.
      - Распускаемся мы что-то, - заметил Нивен. - Давай-ка подтянемся.
      Лифт остановился на третьем. Они переглянулись.
      - Отойди-ка назад, док, - сказал Маус.
      Его глаза опустели, лицо утратило выражение. Его охватила еле заметная аура собранности, настороженности. Казалось, он перенесся в другой мир.
      Это он вошел в состояние "мозг убийцы". Что означало, что Маус стал биохимической машиной смерти.
      Он был специалистом по физическим боевым контактам.
      В лифт вплыла жирная, безвкусно одетая женщина с двумя пуделями и ожерельем, стоившим бы целое состояние, будь оно настоящим.
      - Пятый, пожалуйста. - И, пока Нивен не взял неверной ноты, сразу же:
      - Вы только приехали? Не с этой планеты?
      Нивен что-то утвердительно хмыкнул. Надо было придумать, как отвлечь эту бабу, пока Маус выйдет из своего состояния.
      - Как чудесно! Дайте-ка я угадаю... Из внутренних миров?
      Нивен снова хмыкнул. Он подумал, что эта нарочитая грубость ее достаточно отвлечет. Когда дверь открылась на четвертом этаже, он мягко тронул Мауса за рукав.
      - Стоять!
      Из жирной ладони выглянул миниатюрный игольчатый пистолет. Женщина сбросила маску светской дамы, как змея кожу, и показалась сталь под стать Маусу и Нивену.
      - Поедем вместе. - Двери закрылись. - Спасибо.
      Нивен взглядом отделил от нее маскарадный костюм и фальшивые накладки и разглядел врага.
      Это была Сексон с'Плез, сангарийский резидент на Сломанных Крыльях.
      "Хватку теряешь, - подумал он о себе. - Один только жир уже должен был тебя насторожить".
      Было подозрение, что Плез - проктор Сексонов, одной из Первых Семей Сангари. То есть по рангу она была на уровне сенатора планеты...
      Назначение резидента такого ранга в захолустный мир и было причиной, побудившей Луну-Командную послать сюда свои ударные силы.
      Нивен подумал, как она могла так быстро на них выйти.
      На пятом этаже кабину ждали два нервных костолома в плохо пригнанной форме служащих отеля. Это была высокая, бледная пара с пшеничными волосами - наверняка братья.
      - Который тут Нивен? - спросил тот, что постарше.
      - На выход! - Женщина показала пистолетом. Еще четыре пистолета уставились на них из рук братьев.
      "Осторожно, - подумал Нивен и медленно поднял руки. - Эти ребята любители и могут начать стрелять, если перепугаются".
      - Толстяк - Нивен. А желтомордый, наверное, Пиао.
      Сведения о сообщниках Стардастера были так же туманны, как о нем самом, но одним из немногих известных имен было Джон Ли Пиао. Говорили, что он в организации человек номер два и главный костолом. Но лицо носителя этого имени было так же неизвестно, как лицо Стардастера.
      - Я не хотел бы вас огорчать, - начал Нивен, пытаясь изобразить перепуганного и разозленного постороннего и не испытывая трудностей с изображением страха, - но, боюсь, вы ошиблись...
      - Заткнись, скот! - рявкнула женщина. "Прилипчив земной жаргон", подумал Нивен. А братья прищурили глаза и поджали губы. Это хамство касалось и их. Слово "скот" было у сангарийцев самым страшным расовым оскорблением. Нивен сделал невинное лицо.
      - Что вообще происходит? Я же простой социолог. Изучаю действие обстановки в куполах на... Братья принужденно, рассмеялись. Один сказал:
      - Фигня.
      Маус застрял в подвешенном состоянии между нормальностью и сознанием убийцы. Чтобы выйти из этого полусознательного состояния, ему нужно было время. И Нивен знал, в какую сторону Маус выйдет. У него свело живот судорогой.
      - ..рабочих-иммигрантов. - Нужно было выиграть время для Мауса. - По заказу корпорации "Убичи". Этот человек - мой секретарь. Наличных мы с собой не носим.
      "Вот так, правильно", - подумал он про себя. Протестовать, что ты к делу отношения не имеешь - вызовет только смех. Протестовать против ограбления - это может заставить их усомниться на ту секунду, что нужна Маусу.
      Он не был уверен, что Маус поступает правильно. Но Маус не умел отступать. Он был боевик. Когда-нибудь это приведет его к гибели.
      Может быть, это приведет к гибели их обоих, но изменить образ действий Мауса Нивен не мог.
      Старший брат засомневался:
      - Яхта зафрахтована "Убичи".
      - Прикрытие... - начала женщина. Но слишком поздно.
      Маус взорвался и взлетел с воплем, от которого противники еще на секунду застыли.
      Удар кулака выбил оружие у женщины, и оно отлетело в лифт. Одна, потом другая нога поршнями влетели в лицо старшего брата. Он спустил курок, и веер игл прошил стену над головой Нивена.
      Младший брат успел лишь полуобернуться, как в него врезался Маус. Левой рукой он выбил оружие, а правая устремилась к горлу противника. Из раздробленной гортани вырвался булькающий вопль.
      Хотя Нивен знал, что произойдет, все равно это застало его врасплох. Маус был очень быстр.
      Женщина бросилась бежать раньше, чем Нивен успел поднять ее пистолет. Он попытался прицелиться. Но его шатало. Женщина успела ударить его коленом, и теперь голова плыла от боли. Он ударил по кнопке первого этажа, оставив братьев Маусу. Может быть, удастся поймать ее в вестибюле...
      Раньше, чем открылись двери, вернулась способность ясно мыслить.
      Ничего нельзя сделать. Там пятьдесят свидетелей в холле. Он смотрел, терзаясь от боли и беспомощности, как толстуха снова приняла свой маскировочный вид и не спеша отбыла.
      Тут его начало трясти. Провал был близко. Чертовски близко.
      Когда Нивен прибыл обратно на пятый, Маус снова был человеком. И его тоже трясло.
      - Достал ее?
      - В вестибюле? На глазах пятидесяти свидетелей?
      - Из лифта. Сквозь голодекорацию тебя не видно.
      - Ах ты! - Об этом он не подумал. - А что с этими типами?
      - С ними что-то надо делать.
      - Да черт с ними, отпусти. Все равно без разницы... - Он глянул еще раз, и вернулось болезненное ощущение, на этот раз выше. - А надо было?
      - Да.
      В ответе прозвучал вызов.
      Мауса вела убийственная ненависть ко всему сангарийскому. И она проливалась на всех, кто с ними сотрудничал.
      Объяснять он отказывался.
      - Давай уберем их из холла, пока обслуга на них не наткнулась. - Нивен схватил одного за ногу и поволок.
      Маус стал вытирать пятна крови.
      - Местной банде это не понравится, - сказал Нивен, затащив в номер второй труп. - На нас откроют охоту.
      - И что? Мы уже бывали мишенью. Как бы то ни было, а время мы себе выиграли. Раньше, чем действовать, они разрежут на куски эту толстую шлюху. И пришлют кого-то другого. Это у них строго. А пока что мы их пошевелим.
      - Как? Мы уже под приговором. Кто станет с нами разговаривать? Всякий, кто хоть что-то знает, будет знать, что мы уже покойники.
      - Ты не покойник, пока над тобой крышку не закрыли.
      - Маус, мне это все не нравится.
      - Док, ты слишком много беспокоишься. Пусть идет, как идет. Нам только надо держать голову пониже и спину к стене, и что-нибудь на нас ветром нанесет. Только будь начеку. Как говаривали в старые дни: если в тебя швыряют лимонами, сделай из них лимонад.
      - Я не рассматривал такой жесткий путь, - сказал Нивен. - То есть ты прав, мне не следует так беспокоиться.
      - Знаешь, в чем твоя беда, док? Ты жить не можешь, если тебе не о чем беспокоиться. Ведешь себя тревожнее, чем старая дева с семью кошками.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ:
      3048 Н.Э.
      ОПЕРАЦИЯ "ДРАКОН", КОСМОПОРТ БЛЕЙК-СИТИ
      Бен-Раби оглушил шум терминала. От запахов и верчения цветов кружилась голова. Он начинал нервничать.
      Так всегда бывало у входа в логово льва. Или дракона - на этот раз. Инструктивные ленты говорили, что звездная рыба в космосе похожа на дракона длиной в двести километров.
      Он двигался вперед вместе с очередью и дошел наконец до стола. Один из сейнеров задал несколько вопросов. Он вяло ответил.
      - Пожалуйста, подпишите и поставьте отпечаток пальца, мистер бен-Раби. И отдайте анкету вместе с остальными документами вон той леди.
      Мойше, подавляя дрожь, подписал контракт. Девушка в конце стола улыбнулась и засунула его документы в пасть уменьшающей машины. Потом сказала:
      - Пройдите в эту дверь и садитесь в кресло. Шаттл скоро будет готов к взлету.
      Он отошел, пораженный. Бледная девушка-сейнер с ее светлыми волосами и высокими скулами напомнила ему Элис, его любовь времен Академии. И это было плохо. Больше десяти лет прошло, а боль все еще пробивается сквозь душевную броню.
      Не потому ли у него с женщинами никогда ничего хорошего не получалось? С тех самых пор любой роман кончался эмоциональным хаосом. Превращался в дуэль на мечах с намерением ранить побольнее.
      Но до того не было ни одного романа, чтобы было с чем сравнить. Может быть, он просто сам всегда выбирает женщин с неустойчивой психикой.
      Мойше вошел в зал ожидания и сел в кресло. На свет появился потрепанный блокнот, многолетний спутник всех его путешествий. На этот раз, поклялся он сам себе, он закончит "Иерусалим".
      "Вот из чего сковал хитроумный Локи путы для великого волка Фенрира: из шума кошачьих шагов, корней гор, женских бород, дыхания рыб и птичьей слюны". Младшая Эдда.
      Чем больше он думал, тем больше убеждался, что именно этой цитатой надо начать роман. В ней есть неоспоримая универсальность. В каждой жизни есть свой Локи, способный сковать ее цепью столь же тонкой, но крепкой.
      И снова вернулась полынная горечь воспоминаний времен Академии. Нестираемая память о романе с однокурсницей, которая была дочерью вице-коменданта и внучкой начальника штаба Флота.
      А он был идиотом. Полным, круглым, чугунным дураком. Как он из этого вылез? Вспоминая Элис, он считал чудом, что вообще выжил.
      И какой ценой? Что, если бы он не разорвал эту связь, как было приказано? Она требовала от него именно этого, бросая вызов тому, что для него было средоточием огромной власти.
      А для нее - всего лишь семьей. Мама и дедушка. Для него же они являлись твердынями субординации.
      И ночной зверь с клыками вины длиннее, чем у любого другого его кошмара: что с ребенком?
      "А ну!" - прикрикнул он сам на себя. Хватит воспоминаний и романтической чепухи. Теперь он взрослый. Надо вернуться опять к "Иерусалиму", и это будет ударом по царству страха в его душе.
      Из любимых строк, из "Дунсиада" Попа:
      Ты царство страха возродил, о Хаос,
      И меркнет свет от слова твоего...
      - Леди и джентльмены...
      Он поднял глаза. Что еще? Ага, беседа "у вас последний шанс передумать"...
      Беседу вел офицер с таким невыносимо скрежещущим голосом, что не иначе как его механически изменили.
      - Вы на нашем корабле не нужны. Вы не наши люди, - сказал офицер для затравки. - Зачем вы здесь? Каковы ваши мотивы?
      "Хорошие вопросы", - подумал про себя бен-Раби.
      - Причины две. Либо вы увлечены мифом о сейнерах, который полностью сфабрикован головидением, либо вы шпионы. Так я вам сейчас сообщу один секрет. Никакой романтики не будет. И никакой информации вы не получите. Все, что мы вам дадим, - это уйма тяжелой работы внутри культуры, не похожей ни на что вам известное. Мы не собираемся облегчать вам вхождение в наш мир. Цацкаться с вами тоже не будем - некогда.
      Этот человек явно старался обескуражить своих слушателей. "Интересно зачем", - подумал Мойше.
      - Мы собрали вас по единственной причине. Только так мы сможем выдержать квоты сбора урожая следующего года.
      У бен-Раби вдруг возникло ощущение - предвестие, можно сказать, - что у этого человека на уме не только урожай. Какое-то беспокойство или даже страх вертелись у него в мозгу. Он был наполовину одержим мыслью о чем-то большом и страшном.
      За что адмирал Бэкхарт любил использовать бен-Раби - за его озарения.
      И еще в голосе оратора Мойше ощущал разочарование и одновременно сильное недовольство наземниками. Он говорил, будто чувствуя на языке кислый вкус предательства.
      Было неоспоримо, что эти сейнеры в отчаянном положении. Иначе никогда они не стали бы нанимать техников со стороны.
      Бен-Раби ощутил прилив сочувствия.
      Дом говорившего был на траулере где-то в Великой Тьме. Для выживания ему нужен был массивный приток умелых техников. Человек явно был недоволен, что из миллиардов населения Конфедерации пришло всего двести человек. И из них большинство следует рассматривать как подозрительных.
      Рыбак покопался в карманах своего антикварного твидового пиджака. Бен-Раби подумал, не архаист ли он. Образ сейнеров, составленный до знакомства с ними, не учитывал, что у них тоже могут быть свои пунктики.
      Человек вытащил какую-то непонятную маленькую штучку и вставил себе между зубами. Потом сжал ее большим и указательным пальцами правой руки и запыхтел, одновременно поднеся к чашечке этого прибора небольшой огонек. И лишь когда человек начал выдыхать ядовитые облака, бен-Раби понял, что это.
      - Трубка! - буркнул он про себя. - Что за черт? - В ноздри ударила табачная вонь. - Не могу поверить, что еще существует такой плохой вкус.
      Его передернуло.
      Так отреагировал не он один. Аудитория загудела, одна женщина встала и бросилась было к выходу, потом зажала рот рукой и села на место. Даже у Мауса был шокированный вид.
      А сколько еще таких ужасов затаилось впереди? Это был архаизм, доведенный до степени хамства.
      Но насколько бен-Раби была отвратительна эта трубка, настолько же он восхитился лежащим в основе этой сцены психологическим ходом. Все же этот человек облегчил им вхождение в чужую культуру. Теперь дальнейший культурный шок будет слегка ослаблен.
      - Как я уже сказал, - продолжал сейнер, выждав паузу, пока слушатели утихли, - здесь среди вас есть шпионы. Да, я знаю, это нехорошее слово. И шпионаж - нехорошее дело. Но реалист признает существование шпионажа, а мы все здесь реалисты. Так ведь? В наши дни шпионаж повсюду. Мы тонем в нем по самую задницу. Потому что почти всякий, обладающий хоть какой-нибудь властью, делает все, чтобы захватить контроль над стадом звездных рыб.
      Человек изобразил улыбочку - издевку над ними над всеми. Он устраивал спектакль, изображая надутого дурака, провоцируя реакцию. За этим представлением бен-Раби ощущал спокойствие и уверенность профессионала. На самом деле в этом человеке было что-то, громко объявлявшее: "Офицер безопасности".
      - Вы, шпионы, не узнаете ничего. До конца вашего контракта вы не увидите ничего, кроме внутренностей корабля. И даже там вы будете видеть лишь то, что мы сочтем нужным, чтобы вы увидели, и тогда, когда мы сочтем это нужным. Каждый из вас. Запомните: правила безопасности будут соблюдаться постоянно и неукоснительно. Это одиннадцатая заповедь. Вырежьте ее у себя в душе - у кого она есть. Даже мелкое нарушение может вызвать с нашей стороны немедленную реакцию. Поскольку мы не знаем, какую информацию считают ценной ваши хозяева, мы сделаем все, чтобы не дать никакой.
      Бен-Раби состроил гримасу. Этот дурак пытается произвести на них впечатление, расписывая паранойю и ксенофобию сейнеров? Он может вопить еще неделю, но профессионалов ему не запугать.
      - Повторяю еще раз: агентам просто не будет предоставлено ни одного случая вступить в контакт с кем бы то ни было, кто может знать важную информацию. За попытку контакта с такими людьми предусмотрено наказание. Я достаточно ясно говорю?
      Кто-то сделал какое-то ехидное замечание. Оратор тут же ответил:
      - Вам придется понять, что мы считаем себя нацией. Мы не входим в Конфедерацию. И не имеем желания входить. Нам на нее в высшей степени наплевать. Все, что нам от нее нужно, - чтобы нас оставили в покое. То же самое, чего мы хотим от любой бандитской шайки. Для нас архаизм - это образ жизни, а не придурь чудака. Так, например, у нас время от времени приводятся в исполнение смертные приговоры.
      Эта информация упала в океан молчания. "Интересно, - подумал бен-Раби, - сколько раз пыталась Конфедерация затащить этот странный и отчаянно независимый народ под крыло правительства. Уж не меньше десятка. Луна-Командная - организация настойчивая. Это собака, которая никогда не выпускает из зубов кость".
      А звездоловы уже полтора столетия умудрялись уклоняться от "защиты" Луны-Командной - главным образом тем, что их чертовски трудно было найти, но также и тем, что ясно давали понять, что будут драться до последнего.
      "Луна-Командная никогда от своих намерений не отказывалась. И не откажется. И даже этим людям придется это признать, - подумал бен-Раби. Им придется ощутить бульдожью хватку правительства".
      Зал ожидания заполнила нервозность, клубясь, как неожиданно вызванный демон. Проводивший беседу офицер поочередно смотрел в глаза каждому. Романтики ежились под его взглядом. Оказалось, что у их легенды есть клыки и когти. Смертной казни больше нигде не было. Даже варвары за пределами Конфедерации утилизировали человеческий мусор, пусть даже в виде вычислительных киборгов.
      Сейчас гражданские узнавали то, что коллеги бен-Раби знали давно. Приключения куда интереснее, когда начинку вытряхивают не из твоего брюха, а из чужого.
      - В свете того, что я только что сказал, и понимая, что вас ждет не совсем такое будущее, какое вы себе рисовали, подавая заявления, - сказал офицер, - каждый, кто хочет, может отказаться прямо сейчас. Расходы будут компенсированы, как было сказано в объявлении.
      Бен-Раби улыбнулся, наклонив голову.
      - Так я и думал, что ты к этому ведешь, - шепнул он про себя. Пытаешься отпугнуть слабаков?
      По залу прошло движение, но желающих отправиться домой не оказалось. Очевидно, слабаки не хотели выглядеть дураками. Звездолов пожал плечами, собрал свои записки и объявил:
      - Ладно. Увидимся наверху.
      И вышел.
      Оставалось сидеть и ждать шаттла. Бен-Раби вернулся к блокноту и "Иерусалиму".
      Работа шла не гладко. У него был слишком упорядоченный и приземленный ум, чтобы создавать хаотически-символистский поток сознания в стиле Мак-Гугана и Потти Уэлкина. Нарочито нагоняемая неясность отказывалась оставаться неясной. Может быть, потому, что он слишком точно знал, что хочет сказать.
      "Может быть, и надо было делать в простом повествовательном стиле", подумал Мойше. Он еще мог побороться за то, что архаисты называли "освежающий привкус анахронизма". И на рынке архаистов, где ценилось неизощренное искусство прошлого, это вполне могло пройти.
      "Станция Икадабар шесть месяцев в длину и два года в ширину, пятнадцать минут в высоту и четверть девятого навсегда; песни в ее небесах и фанфары в стенах ее. Никогда не бывает конца у Дорог..."
      Или он ошибся? Или только у него есть чувство, что люди - изгнанники во времени? Но это не важно. Что он может с этим сделать? Ни черта. Сюжет должна двигать страсть. Гневное бессилие.
      Люди возбужденно зашевелились, разговоры стали громче. Бен-Раби заставил себя вернуться к реальности.
      - Небось шаттл готов, - пробормотал он себе под нос.
      Именно так. Его спутники уже цепочкой потянулись на поле. Эти скупердяи сейнеры не стали арендовать присоединенный ангар.
      Наружный воздух был прохладен, дул ветерок. На щеку бен-Раби упала капля дождя и растеклась слезой. По небу летел потрепанный партизанский отряд облаков, отстреливаясь шальными водяными пулями, взметавшими грязевые шарики из покрывавшей гудрон пыли. Знамение? В Блейк-сити дождливой погоды не бывает практически никогда. В этой части Карсона воды катастрофически мало.
      Он засмеялся нервным смехом. Знамения! Да что это с ним стряслось?
      - В шаттл, пещерный человек! - буркнул он сам себе.
      Корабль был антикварной вещью уже тогда, когда дедушка бен-Раби мочил пеленки. Коммерческим лихтером он не был никогда и сейчас тоже не стал. Скорее летающее помело, первое столетие. Гроб с мотором и полным отсутствием комфорта. Голый функционализм металла, окрашенного в серое и черное. Похоже на списанный корабль военного флота, еще с Улантской войны.
      Взглядом флотского офицера (выучка не забывается!) Мойше отметил, что корабль поддерживается в отличном состоянии. Нигде ни пятнышка грязи или ржавчины. У корабля был вид побывавшего в употреблении, но хорошо сохранившегося предмета, который у антикварных кораблей бывает редко. Эти сейнеры о своей технике заботятся.
      Пассажирский отсек был антонимом слова "роскошь". Свои сомнения на тот счет, пригоден ли он для перевозки людей, бен-Раби пришлось оставить про себя. Все же в этом переоборудованном грузовом трюме стояли ряды противоперегрузочных коек, и из скрытых динамиков слышалась успокаивающая музыка. Что-то очень старое и безмятежное, Брамс, быть может. Музыка сглаживала неровный шум работающих на холостом ходу двигателей.
      Подъем, как заметил Мойше, будет вслепую. Пучками водорослей висели кабели, выдернутые из снятых экранов. Сейнеры не хотели рисковать.
      Кажется, уровень безопасности у них даже несколько излишний. Что могли бы показать экраны, если их попросту отключить? Кстати, если бы и показали, какую информацию можно было бы из этого извлечь? Он и без того знал, где он. И знал, куда направляется - по крайней мере ближайшую станцию.
      .Или это тонкий психологический ход? Чтобы они привыкли летать вслепую?
      Он стал выбирать себе койку. Узел за ухом, где содержались детали инстелного трассера, которые нельзя было разнести, вдруг впился в него железными колючими пальцами. Бюро включило его.
      Почему сейчас? Мойше пошатнулся от боли. Они должны были подождать, пока лихтер выйдет на орбиту.
      К нему подошла бледная стройная девушка, которая в терминале принимала заполненные анкеты.
      - Вам нехорошо?
      На ее лице выражалась искренняя заботливость. И это потрясло бен-Раби больше, чем вероломство Бюро. Под дулом пистолета он жил уже много лет. А вот к заботе со стороны чужих он не привык.
      И забота эта не была профессиональным вниманием профессиональной стюардессы. Она в самом деле хотела помочь.
      И снова в мозгу у него вспыхнуло: "Я хочу".
      - Да, приступ мигрени. А все мои лекарства в багаже.
      Она подвела его к противоперегрузочной койке.
      - Садитесь пока. Я вам что-нибудь раздобуду. Он плюхнулся на койку. В затылке сидел дьявол и лягался стальными подковами. Мерзкая и злобная тварь. Все молотил и молотил. Мойше не смог сдержать стона.
      Боль в голове стучала медным барабаном, заглушая любую другую боль. Он заглянул в светло-голубые глаза девушки. Они очень подходили к бледному лицу и бесцветным волосам. Он попытался благодарно улыбнуться.
      - Сейчас вернусь, - сказала она ему. - Потерпите.
      И пошла прочь, и бедра ее двигались плавно, хоть она и шла торопливым шагом. Но головная боль бен-Раби не оставляла ему времени оценить эту красоту.
      А напряженные нервы его расходились. У них тут под рукой таблетки от мигрени? Странно. И ее любопытство - тоже странно. Что ей за дело до его здоровья? Как только он сказал слово "мигрень", тут она и заинтересовалась.
      На этот раз он чуть уклонился от правды, но мигрени преследовали его всю жизнь. В свое время он глотал болеутоляющие килограммами. И все равно, последнее время головные боли его не беспокоили. А подверженность мигреням была включена в его медицинскую карточку как прикрытие для боли, которую может вызвать это следящее устройство...
      Какого черта они включили его сейчас?
      Психологи говорили, что эти боли имеют психогенную природу. Они вызваны неразрешенным конфликтом между его происхождением со Старой Земли и требованиями его новой культурной среды, куда он поднялся.
      Он этому не верил. Вообще он ни разу не встречал психолога, которому можно было бы доверять. Как бы там ни было, а головные боли у него бывали еще до того, как он собрался идти добровольцем.
      Уже в сотый раз он спрашивал себя, зачем Бюро вставило ему недоработанное устройство. И сам себе в сотый раз отвечал, что трассер единственное доступное средство отследить путь сейнерского корабля к стаду звездных рыб.
      Трассер, полностью лишенный металла, был единственным устройством, которое можно протащить на борт звездолета мимо контроля. Но от знания ответов легче не становилось. Потому что очень уж они были неприятные. Больше всего на свете Мойше мечтал об отпуске. Настоящем отпуске, когда можно было бы забыть, кто он и что он. Ему нужно было время, чтобы съездить домой и влезть во что-нибудь, где все задачи известны, понятны и не противны. Он мечтал погрузиться в личную вселенную своей коллекции марок.
      Девушка вернулась с одной из этих больших и теплых улыбок на лице. В одной руке у нее была бутылка с водой, а в другой - бумажная коробка с таблетками.
      - Вот это должно помочь, - сказала она. Эта чертова улыбка готова была его проглотить. - Я вам принесла дюжину. Болеть будет всю дорогу до корабля.
      Бен-Раби скривился. Сколько же они будут ковылять на этом летающем корыте?
      - Я спросила, можно ли мне остаться с вами до выхода на орбиту, но Ярл отказал. У меня слишком много другой работы.
      Она улыбнулась еще раз и тронула его лоб. У него появилось такое чувство, что она кому-то о нем доложит. Так ему показалось по ее реакции, когда он сказал, что у него мигрень.
      Что такого примечательного в головной боли? Даже если это мигрень. Что-то болталось на оси, и он не мог понять что. Боль не давала думать.
      Черт. Может быть, это первые толчки надвигающегося землетрясения культурного шока. "Терпи, Мойше, - сказал он сам себе. - Ты же гонялся на солнечных яхтах в звездных ветрах Крабовидной Туманности. Что может сделать эта леди менее предсказуемого или более пугающего?"
      Она уходила, и он этого не хотел.
      - Погодите! - Она повернулась. Сердце у него прыгнуло, как у подростка. - Я хотел сказать.., спасибо. Меня зовут бен-Раби. Мойше бен-Раби.
      Ну не жалкое ли начало? Но она ответила быстрой легкой улыбкой.
      - Я знаю, Мойше. Помню по твоим документам. А я - Кольридж. Амарантина Амариллис Изольда Галадриэль де Кольридж-и-Гутьерец. - Она чуть прыснула, когда у него брови полезли на лоб. - Матушка любила читать. А вообще-то меня зовут Эми.
      Наступила долгая и неуверенная пауза. Тот самый период неуверенной прелюдии к возможным отношениям, когда не знаешь, можно ли рискнуть еще чуть-чуть.
      - Я тоже работаю в системе жидкостных трубопроводов.
      Он кивнул. Она оставила дверь чуть приоткрытой. И ясно было, что ему решать - входить или нет.
      Какие-то слова появились, но было поздно. Она уходила. Ладно, может быть, позже.
      На ум вернулось "Я хочу", подстегнутое приглашением этой девушки. Не эта ли женщина - та, кто ему нужна? Нет. Ничего похожего, хотя, если она будет рядом, это может оказаться маслом на волны его мозга.
      Уже давно искал он свой Грааль. Хотя он и считал, что в отношениях с ними он урод, все же иногда женщины на его пути попадались. Ни одна из них не была панацеей. Всегда на его пути становился призрак Элис.
      В общепринятом смысле мало кто из агентов Бюро был полностью психически нормален. Туда намеренно брали одержимых. Бен-Раби считал, что из нормального человека хорошего оперативника не выйдет.
      Вообще, чтобы пойти в разведку, надо быть сумасшедшим.
      И он усмехнулся сам над собой.
      Лихтер вздрогнул, качнулся, толкнул в спину. Он направился к траулеру на орбите. Мойше смотрел на Мауса, который находился на три ряда впереди. Маленький монголоид дрожал, как паралитик. Кажется, единственное, чего он во всей вселенной боялся, - это взлета и выхода на орбиту. На все остальное его реакции были не более бурными, чем у камня.
      - А Крыса-то перетрусила.
      Сангарийка улыбалась ему через проход. Как она там оказалась, он не видел. Неужели с него мало было головной боли, так теперь еще и это?
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ:
      3047 Н.Э.
      БЫЛЫЕ ДНИ, СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ
      Маус был прав. Несколько дней от местной банды не было ни слуху ни духу. Напряжение оставило Нивена. Он начал вживаться в свою легенду.
      Для начала он стал просматривать психиатрическую статистику Города Ангелов. Бюро запланировало его легенду так, чтобы собрать потенциально интересную информацию и ввести противника в сомнение.
      С виду не существовало разумной причины тратить все время первостепенного агента на сбор информации по профилю психических заболеваний в захолустном окраинном городе. Еще меньше смысла было бы в этом для Стардастера. А данные оказались интересными. Ему стала нравиться эта работа.
      А потом он встретил эту женщину. Она на миг материализовалась на краю его поля зрения. Длинная, гибкая, темноволосая. А высокая, большая, твердая грудь навсегда застыла в его памяти ошеломляющей голограммой.
      Она исчезла прежде, чем он успел разглядеть ее получше.
      Документы у него упали на пол. Он подхватил их, гадая, не принял ли только что желаемое за действительное. Такие буфера...
      Это была страсть с первого взгляда. А она выходила из-за угла большого металлического ящика, открыв рот от любопытства. Нивен заглянул в ее черные глаза и снова рассыпал бумаги. На ее лице было написано недоумение.
      - Что-нибудь случилось?
      - Просто я неуклюжий. Вы так неожиданно появились...
      Ему всегда было с женщинами неловко. Особенно с теми, которые так сильно и так сразу его к себе притягивали.
      Уже годы такого не бывало, чтобы женщина вот так сразу его возбудила. Он сам себе поражался.
      Заложенная в него жесткая программа не предотвратила ни спирания в груди, ни дрожания вспотевших рук. Как у подростка. Полный идиотизм. И он ничего не мог с собой поделать.
      Он знал, что после будет есть себя поедом за слабость. Так всегда бывало.
      Он снова зашелестел бумагами.
      Она улыбнулась:
      - Позвольте мне.
      И присела, складывая его заметки.
      "Монна Лиза, - подумал он, глядя вниз в глубокий вырез ее блузки. Точно такой же рот. И то же лицо. Только с веснушками".
      Косметики на ней не было. И волосы она не обрабатывала ничем, кроме шампуня. Они были расчесаны прямо и висели дико и свободно, с намеком на натуральный завив.
      "Она меня превратила в желе", - подумал он. И попытался что-то сказать. Хоть что-нибудь. Но ничего не мог придумать, что не было бы идиотским или пресным. Но он хотел ее узнать. Хотел ее.
      - Вы здесь работаете? - выдавил он из пересохшего горла. Прохрипел. И ждал, что она засмеется.
      Он знал, что она не здешняя служащая. Уже два дня он провел в зале протоколов. И никого, кроме нее, здесь не встретил, если не считать старую грымзу, которая объяснила ему систему хранения и время от времени следила, чтобы он не нацарапал где-нибудь похабную надпись или не бросил гранату в туалет.
      Пока он работал по своей легенде, Маус шатался по городу в поисках ключа, которым можно было бы провернуть всю операцию. А заранее заготовленные звукозаписи создавали впечатление, что он с головой ушел в работу в номере гостиницы.
      - Нет, я сюда пришла за материалом для своей работы. А вы?
      - Исследования. Проект для корпорации "Убичи". Ох! Гундакар Нивен. Доктор. Не медицины, социальной психологии.
      - В самом деле? - Она улыбнулась, отчего стала еще желаннее. - Я думаю, вам уже это говорили. Вы не похожи на доктора.
      - Слышал. - Ему не пришлось особенно стараться, чтобы вложить горечь в этот ответ. Он был уроженцем родного мира. И эту часть легенды поддерживать было легко. - Когда ты со Старой Земли, каждый считает...
      Социальные неудобства, связанные с рождением на Старой Земле, если их правильно подать, можно превратить в серьезное преимущество. Уроженцы внешних миров без всякой разумной причины испытывали чувство вины за то, во что превратился родной мир. Но это жители Земли превратили ее в тот ад, которым она стала.
      Покинуть родной мир желающие могли свободно. Только желающих было раз, два и обчелся. Люди с жилкой авантюризма покинули Землю еще в первое столетие космических полетов, в годы Первой Экспансии и других ранних миграций. Остальные уезжали по колониальному набору, поскольку планетарное правительство Земли за прощение долгов продавало приличный объем мобилизованной рабочей силы. Те туземцы, что хотели вырваться с планеты насовсем, обычно выбирали военную службу.
      Нивен не подозревал, что она может быть сангарийкой. И думал, что на теме Старой Земли набрал очки.
      - Вы, наверное, исключение... Прошу прощения. Это была грубость.
      - Это было предубеждение.
      Она подала ему его заметки и надулась:
      - Я же попросила прощения.
      - Вы его получили. Я не ожидаю, что человек со стороны поймет, что такое Старая Земля. Я сам ее не понимаю. Вы не представитесь?
      - Ох, простите. Мария Штрехльшвайтер. Я - хемопсихиатр. Здесь у меня интернатура. А вообще-то я с Большой Сахарной Горы. - На секунду показалось, что она отвлеклась на какую-то свою мысль. - Мне еще один год остался.
      - Я там бывал, - ответил Нивен. - Там великолепно.
      "Док, - сказал он сам себе. - Срываешься". Доктор Гундакар Нивен на Большой Сахарной Горе не бывал ни разу.
      - Я скучаю по дому. Я думала, что Сломанные Крылья - это будет экзотично и романтично. Из-за названия, понимаете? И я думала, что у меня будет случай разобраться в себе. Дома на это никогда нет времени.
      Нивен ответил только взглядом. Он хотел, чтобы она продолжала говорить, чтобы оставалась здесь, но не знал, что сказать.
      - Старая история. Я забеременела по молодости лет, вышла замуж, бросила учиться. Когда он пропал, пришлось найти работу... Потом все же вернулась к учебе... - Она улыбнулась ему, как сообщнику. - И никакого толку не было сюда лететь. От собственной боли никуда не денешься.
      - Один мой друг мне говорил, что убежать невозможно. То, от чего ты бежишь, на самом деле внутри тебя.
      - Такое говорил землянин?
      - Мы не совсем неандертальцы.
      - Извините.
      - Не за что. Вы правы. Мы летим в пропасть. Если бы не Луна-Командная и не Корпоративный Центр, мы бы уже скатились обратно в темные века. Ладно, хватит об этом. А не пойти ли нам перекусить? Время ленча.
      Он сам себе удивился. Редко он бывал так смел.
      - Конечно, почему бы и нет? Отличный случай поговорить с кем-то, кто не провел всю свою жизнь на этой канализационной станции. Вы понимаете, о чем я?
      - Могу догадаться.
      - Вам оплачивают расходы? Только не поймите меня не правильно. Я не пытаюсь сэкономить, только уже целую вечность не ела в приличном месте.
      - Мы найдем такое.
      "Все, что хотите, леди, только не исчезайте, пока я не соберусь с духом и не заговорю о том, о чем хочу говорить".
      ***
      - Где тебя черти носили? - подступил к нему Маус. Нивен ввалился в номер за полночь. - Я уже боялся, что тебя прихватили.
      - Извини, мамуля. Больше не буду.
      - Твою мать! Док нашел себе подружку.
      - А ты думал, у тебя эксклюзивное право на...
      - Ладно, понял. Остынь. Но в следующий раз свистни мне. Чтобы я не нажил себе геморрой от волнения. Слушай, я поймал это дело.
      - Что именно? Триппер?
      - Нет, я понял, зачем мы здесь. Звездная пыль.
      - Так мы это знали. Зачем иначе такая хитрозадая двойная легенда?
      - Не мелкая партия. И не случайная поставка. Столько звездной пыли, что резидентом на захолустную планету послали проктора Семьи.
      - Это ту толстую шлюху?
      - Ага. Потому что Город Ангелов - это перевалочный пункт для всего этого края Рукава. Разговор о миллиарде стелларов в месяц.
      - Разговор о том, что у тебя крыша съехала. Тут кораблей не хватит на такой объем контрабанды.
      - Хватит. Если на самом деле возить не надо. Если отправлять ее отсюда из легального источника и под маркировкой чего-нибудь легального. Если у тебя вся таможня в кармане, и корабли, и команды, и шкипера...
      - Начни сначала. Ты главу первую пропустил.
      - Чем известен Город Вони? Кроме вони?
      - Фармацевтика.
      - Пятерка за сообразительность. И всю хорошую органику для нее черпают из окрестной грязи. Почему и построили здесь Город Ангелов. Сангарийцы взяли под контроль всю эту промышленность. И большинство местных чиновников.
      Сырую звездную пыль они на парашютах кила-ют в болото. Драги ее достают и доставляют. Контролеры полевых перевозок получают приличные бабки, чтобы не замечать странных отметок у себя на экранах. Здесь ее чистят в лучших лабораториях и отправляют по адресам под видом тонкой органики. На том конце ее принимают и пускают в обычные каналы распространения звездной пыли.
      - Как ты это раскопал?
      - Нашел человека, который был в курсе дела. И убедил его, что следует мне все это рассказать. Теперь вот что: зная стиль работы Старика, заключаем, что он наверняка почти все это предполагал, когда посылал нас сюда. Значит, что он хочет? Источник. Чтобы мы нашли, откуда приходит сырье, которое попадает сюда.
      Нивен скривился, посасывая коктейль, который уже успел себе смешать.
      - Ничего себе работка. Такой масштаб.., наверняка это целый картель Семей. А ты мне, помню, говорил, что здешняя банда сангарийцев...
      - ..самая большая из всех, док. Мы, кажется, напали на след самих Первых Семей. А что я говорил, я помню. Я ошибался.
      - Знаешь, я подумываю о выходе в отставку. Мы влипли, и это единственный выход.
      Сангарийцы были немногочисленной расой. У них не было правительства в том смысле, в каком это понимали люди. Главной формой организации у них была Семья, которую можно описать как корпорацию не имеющей границ нации, возглавляемую лицами, состоящими в родстве. Так называемые "неимущие" сангарийцы составляли рабочий класс.
      Такая Семья была весьма аристократическим образованием и капиталистом дикого рынка. Сангарийцы резали глотки друг другу почти столь же охотно, как истребляли "скотские" расы.
      Глава Семьи был абсолютным диктатором. Богатство его приверженцев зависело от его умения. Наследование шло по мужской линии. Существование прокторов лишь чуть смягчало средневековую структуру власти.
      Первые Семьи - это были пять или шесть наиболее сильных Семей. Сколько их - разведка никогда точно не знала. Их функцией в качестве объединения было определение расовой политики и гарантия собственного превосходства среди своего вида.
      Очень мало было известно о сангарийцах такого, что они не хотели, чтобы было известно.
      - Эй! - с напором сказал Маус. - Даже не шути так. Выходить из дела, когда представляется подобная возможность? Это же может быть наш самый сильный удар за всю историю! Такое стоит любого риска.
      - Это как посмотреть.
      - Это стоит чего угодно, док.
      - Для тебя - может быть. - Нивен держал бокал перед глазами и пытался вернуть то состояние, в котором он пришел. Но от Мауса не отвяжешься.
      - Так расскажи мне о своей подруге. Кто она? Где ты ее встретил? Она как с виду, хороша? Что-нибудь тебе обломилось? Чем она занимается?
      - Хрен я тебе что скажу. Найди себе сам.
      - Эй, док, ты что! -Ты давно меня знаешь?
      - С Академии.
      - Я у тебя когда-нибудь отбивал девчонок?
      - Я тебя ни разу на этом не поймал. - Нивен смещал себе второй коктейль.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Что Юпп тебя поймал.
      - Кто? - Маус бросил на него мрачный взгляд И показал пальцем себе на ухо. Комната могла прослушиваться. - Ты о Карлотте? Так она же сама за мной охотилась, помнишь? А ему было наплевать.
      Юппу фон Драхову было отнюдь не наплевать.
      Их общий приятель и однокашник по Академии был просто раздавлен, хотя скрывал это от жены и от Мауса. Той отдушиной, куда он изливал всю свою боль, оказался Нивен.
      Нивен не сказал Маусу, что это из-за него фон Драхов оставил жену и сына и так ушел с головой в работу, что обогнал в карьере людей куда более старших. Флот был единственным институтом, которому фон Драхов доверял безоговорочно.
      И был в этом не одинок.
      Службы стали иностранным легионом века. Людей соединяло суровое товарищество, и в основе его лежало убеждение, что они вместе должны стоять против всего остального мира. Служба становилась родиной. Для таких, как фон Драхов, она становилась культом.
      Нивен никогда не говорил об этом с Маусом. Зло уже случилось, пусть боль рассеется постепенно.
      И дело было не в поступке Карлотты. Верный брак доколе-смерть-не-разлучит-нас вообще был фантазией архаистов. Дело было в том, как это было сделано. Карлотта сделала из этого публичную казнь, терзая Юппа тупым мясницким ножом эмоций, с явной целью ранить и унизить.
      Она заплатила за это ценой отвержения. До сих пор она была изгоем на Луне-Командной. Ее ненавидел даже собственный сын.
      Нивен так и не понял, что двигало этой женщиной. Казалось, она вдруг сошла с ума, свалившись под грузом собственного презрения к мужу-выскочке.
      Фон Драхов был со Старой Земли, как и Нивен. Еще до крушения своего брака карьера его взлетела ракетой, и он обогнал родственников своей жены, служивших во Флоте уже четвертое поколение. Может быть, это и надломило ее окончательно.
      - Только не слишком увлекайся, док, - предупредил Маус, прервав мысли Нивена. - Может быть, нам не придется здесь долго быть.
      Позже, уже проваливаясь в сон и пытаясь забыть эпизоды жизни на Луне-Командной, Нивен подумал, почему бы это Маус так открыто обсуждал их задание, но немедленно пресек упоминание о фон Драхове.
      Защищал их легенду второго уровня? Сообщники Стардастера никак не могли иметь своим другом действующего капитана Флота.
      А может быть, Маус знал что-то такое, что адмирал Бэкхарт не счел нужным сообщить его партнеру. Старик любил работать в подобном стиле.
      Сукин сын.
      - И то, и другое, наверное, - пробурчал он.
      - Чего?
      - Сам с собой. Спи.
      Бэкхарт всегда использовал его как ширму. Или как движущуюся мишень. Он шатался вокруг, вспугивая дичь для Мауса.
      Или наоборот, как утверждал Маус.
      "Интересно, - подумал он, - слушал ли их кто-нибудь. Одного жучка они при осмотре нашли, невключенного. Из тех приборов, которые менеджеры отеля ставят, чтобы не воровали полотенца. Но профессиональная осторожность требовала считать, что они пропустили что-нибудь работающее".
      Нивен не был влюблен в свою профессию. Она не оставляла ему ни минуты, когда можно расслабиться. Он не считал, что умеет быстро реагировать, и потому свои реакции на ситуацию старался предусмотреть заранее, даже, пожалуй, слишком тщательно. Он не умел, как Маус, летать свободно и воспринимать удары судьбы с фатализмом самурая.
      Для него каждый выход с Луны-Командной был выходом на вражескую территорию. И он хотел всегда быть заранее информированным и вооруженным.
      Жизнь была проще, когда он служил резидентом в консульстве. Тогда и друг, и враг знали, кто он, и был сложный комплекс ритуалов, по которым велась игра. Редко кто тогда делал больше, чем следить за тем, с кем он встречается или кто еще за ним следит. На Сент-Августине он носил мундир.
      Для охотников за скальпами правила были другие. И друзья, и враги Бэкхарта играли по правилам войны. Кровавым правилам.
      И по причинам, которых Нивен не понимал, команда Бэкхарта вела войну против сангарийцев не на жизнь, а на смерть.
      Нивен прошел все посвящения. Он выдержал бессчетные часы тренировок и гипноподготовки. У него даже было преимущество бурных детства и юности на Старой Земле. Но как-то вышло, что годы в Академии заразили его гуманизмом, от которого иногда работа причиняла боль.
      "И склонность к долгой рефлексии здесь не поможет", - подумал он про себя с мрачной иронией.
      Кампанию против сангарийцев можно оправдать. Звездная пыль разрушала бессчетно мозгов и - жизней. Пиратские рейды сангарийцев обходились в миллиарды стелларов и сотни погибших. Через подставных лиц сангарийские семьи захватывали контроль над легальными предприятиями и обращали их к преступной деятельности.
      Гуманоидные пришельцы стали смертоносным вирусом в теле человеческой цивилизации.
      Но сама аморальность контрмер Флота внушала Нивену мрачные сомнения. "Где же справедливость, - хотел он знать, - если мы более варвары, чем наши враги?"
      Маус любил ему повторять, что он слишком верит мыслям вместо того, чтобы верить чувствам. А вопрос здесь чисто эмоциональный.
      Утро принесло безразличие. Депрессию. Он просто предоставил всю ответственность Маусу.
      - Какая на сегодня программа? - Нивен знал, что сегодня его партнер решил изменить привычный порядок. Маус заказал, в номер настоящий кофе, и сейчас Нивен держал в руках чашку. - Как ты этот расход пропустишь мимо контролеров?
      - Мои счета идут прямо к Старику, а он шлепает на них штамп "ОПЛАТИТЬ".
      - Классно небось быть у Старика любимчиком.
      - Бывают положительные моменты. Но куда чаще - отрицательные. Я хочу, чтобы ты сегодня снова пошел в Медицинский Центр. По своим обычным делам. Только попробуй, если сможешь, отследить их межпланетную торговлю лекарствами. Должны быть какие-то записи по движению товаров, пусть даже они нам дадут лишь часть картины. Я считаю, что большинство их исходит из лабораторий Центра, так что какой-то след в бумагах должен остаться. Если найдем источник, может быть, обнаружим и концы трубы.
      - А ты?
      - А я хочу потратить немножко денег Старика. На укрытия. На обратные билеты. Сам знаешь - страховка. Новый резидент должен очень скоро появиться. И когда он включит продувку, мы должны быть готовы.
      - Ты к ним подбираешься?
      В душе Нивена боролись два чувства. Он хотел выбраться из Города Ангелов и отделаться от задания, но не сейчас. Нужно узнать Марию.
      - Нет. Я же сказал, просто страхуюсь. Есть у меня такое чувство, что, как только появится кто-то, кто скажет им, что делать, тут же все затянется очень туго.
      - Что ты имеешь в виду - туго затянется? А сейчас разве не туго? На мне все время висят репейники. Некоторые так близко, что чуть ко мне в ботинки не влезали.
      - Для этого они используют местных. Только я думаю, что это часть их камуфляжа. Чтобы мы решили, что за таким, важным местом надзирает всего лишь батальон быков. Если бы никто не наткнулся на с'Плез, так бы могло продолжаться вечно.
      - Я тоже здесь что-то чую, Маус. И чувство это нехорошее. Что, если мы окажемся в тисках между ними и Стардастером?
      Маус приложил к губам палец:
      - Давай не будем переходить к легенде третьего уровня, - шепнул он одними губами. И усмехнулся:
      - Идешь на самоубийство? Послушай, если влипаешь в неприятности, подготовь позиции для отхода. Если я сам с ними Не справлюсь, закину тебе записку. Иначе поймаю тебя здесь сегодня вечером. В любом случае это должен быть наш последний вечер здесь.
      Нивен спустился в вестибюль, полностью убежденный, что Маус говорит далеко не все, что знает. Но это дело обычное. Маус - любимчик Бэкхарта. Обычный любимчик, которым Бэкхарт пожертвует, не задумываясь.
      Он оглянулся на голограмму. На сей раз она изображала одну из знаменитых электрических бурь разлома Гининга на Камелоте. Сквозь дождь и молнии на Нивена летела стая воздушных китов.
      Для Бэкхарта работа Бюро была игрой. Сильно усложненным видом шахмат, которые Маус любил до самозабвения, и доской была вся вселенная. За минимальное преимущество он был готов пожертвовать самыми любимыми фигурами. В течение жизни целого поколения он преследовал расу сангарийцев. И медленно и неумолимо, как ледник, выигрывал.
      Но цены его маленьких побед ужасали.
      Чтобы добиться доступа к коммерческим архивам Медицинского Центра, пришлось подольститься к старой грымзе. Нивен так и не понял, что заставило ее сдаться, но где-то среди разговора он сказал то, что было нужно. Маска смерти убралась и сменилась имитацией улыбающегося лица, а потом она из кожи вон лезла, объясняя ему систему хранения.
      Информация здесь нашлась. Эльдорадо, прикрытое лишь тонким слоем почвы. Больше, чем Маус мог даже мечтать. Здесь был центр обработки данных, откуда управляли всеми операциями. И охранялся он только блокировкой данных.
      Администраторами сангарийцы были из рук вон плохими. В межзвездное сообщество они ворвались хищниками и никогда так и не приспособились к требованиям современной коммерции. Ориентированные на действие, они не обращали внимания на скучные детали, особенно на тех планетах, которые считали надежно лежащими у себя в кармане.
      Например, на то, чтобы не дать доступа к своим данным никому, кроме тех, кому это абсолютно необходимо.
      Когда-то было время, когда необходимость защиты вообще не приходила им на ум, как не приходит на ум существование некоторых оттенков дальтонику, прожившему всю жизнь в обществе таких же дальтоников. Но они учились. Бэкхарт вырабатывал у них условный рефлекс по Павлову. Эта их слабость была излюбленной мишенью его атак.
      Один секрет хранили сангарийцы. Он не был нигде записан, и защищали они его ценой собственной жизни. Необходимость его защиты была единственным, что могло объединить все Семьи, даже те, среди которых была вендетта. Любая вражда откладывалась, если нужно было сохранить тайну расположения своей Метрополии.
      На Борровее сангарийские дети убили своих младших братьев и сестер, а потом совершили самоубийство, чтобы не предстать перед допросом людей, и все лишь из страха, что они могут знать что-то, что человеческие скоты сочтут для себя полезным.
      Записи Медицинского Центра были великолепны. Нивен раскопал не много имен, зато нашел развединформацию, определяющую критические пункты сети распределения. Разорванные в этих местах каналы не удастся восстановить годами. Он никак не мог поверить, что люди, настолько гениальные в маркетинге, могут быть настолько неуклюжими в административной работе. Но сангарийцы были народом, верящим только в силу. Они предоставляли мускулы, деньги, оружие, товары. А человеческим скотам доставался почти весь риск. И все шишки.
      С точки зрения сангарийцев их человеческие сообщники не стоили внимания. Присоски щупальцев гигантского кальмара были просто невежественными и дешевыми животными. Их можно заменить другими столь же невежественными, жадными и дешевыми.
      На всем рынке только двое-трое могли показать на Город Ангелов. Только со спины самого зверя можно было увидеть всего монстра целиком. И зверь этот жил полностью на сангарийские деньги.
      Мария застала его еще за работой. - Что это такое? - спросила она, увидев его погруженным в данные, никак с его обычной работой не связанные.
      ГЛАВА ПЯТАЯ:
      3048 Н.Э.
      ОПЕРАЦИЯ "ДРАКОН", ВЗЛЕТ
      - Сожалею, что вас напугала. - Улыбка волчицы не оставляла сомнения, что сангарийке сожаление вообще не свойственно. - Я Мария Элана Гонзалес. Атмосферные системы, способы вентиляции. Иногда занимаюсь гидропонной экологией, хотя диплома ни там, ни там не имею. Слишком была занята другими вещами. "Именно, - подумал бен-Раби. - У этой леди другие интересы. Звездная пыль и убийства".
      - Мойше бен-Раби, - ответил он на случай, если она забыла.
      - Необычное имя. - Она улыбнулась своей стальной улыбкой. - Еврейское?
      - Так мне говорили. Я в жизни ни разу не был в синагоге.
      - Вы, случайно, не писатель? - Она чертовски хорошо знала, что он писатель. Или что считает себя писателем. - Имя звучит так литературно...
      - Да, пытаюсь.
      Она собирается сорвать с него маску? Нет. Не стала на это напирать. И ни одной колючки из своего арсенала в него не всадила.
      - А что вас заставило записаться сюда?
      - Безработица.
      - У космического слесаря? Шутите. Вы, наверное, в черном списке.
      - Вроде того. В чьем-то. А вы зачем?
      - За деньгами.
      Вибрации ненависти начали проступать. Она великолепно владела собой, а бен-Раби не мог их скрыть. У него слишком болела голова для словесного фехтования или чтобы попытаться прощупать, какое у нее задание. Вооруженное перемирие продолжалось до самого прибытия лихтера к траулеру.
      Мойше ни на секунду не забывал, что она - сангарийка и что она с удовольствием выпила бы его кровь. Просто он на время отложил эти факты в сторону.
      По его вине погибли сотни из ее народа. И дети ее умирали медленной смертью. Она не может чего-нибудь не сделать. Ее заставят сангарийские традиции чести, требования Семьи.
      Но она не будет действовать сразу. Она здесь на задании. Сначала она его выполнит, так что Мойше может на время расслабиться.
      При всей его склонности к рефлексии и моральных принципах он не ощущал вины за то, что случилось на Сломанных Крыльях. И за последствия - тоже. Человечество и сангарийцы находились в состоянии войны, и первый выстрел сделали сангарийцы. Это была война скрытая, ведущаяся почти на личном уровне, но это не важно. Не важен и факт, что войну вели именно люди, а сангарийцы просто занимались бизнесом. Битвы - это битвы, жертвы - это жертвы, от чего бы и как бы они ни погибали.
      Почти все его товарищи и современники ненавидели сангарийцев, но для него это был народ как народ, а воевал он с ними за то, что они делали и что собой представляли.
      Он фыркнул. Такое мог бы сказать, и притом верить в свои слова, самый отъявленный расист.
      Его тошнило от торговли звездной пылью как таковой.
      - Беда моя в том, что я ничего не люблю и ничего не ненавижу, пробормотал он про себя.
      - Что?
      - Извините. Думал при включенном языке.
      Ему было все безразлично. Ничто его не трогало. Обезболивающие таблетки бросили его в нирвану. Или в бездонную черную яму, куда не доходил свет эмоций. Он не мог понять, куда именно.
      И ему это было все равно. На все наплевать. И он погрузился в изучение загадки, которую звали Маус.
      Бен-Раби считал, что знает Мауса лучше любого другого, за исключением адмирала. Они изучили друг друга на операциях, где работали вместе. Огонь тайной войны расплавлял их и сплавлял в единое целое...
      И все равно Маус оставался ходячей тайной. И бен-Раби не понимал его и боялся.
      Маус был единственный известный ему человек, который совершил убийство голыми руками. Убийство как явление не перешло в разряд ископаемых. Но из него ушло личное участие. Убийство стало механизированным делом, лишившись своей души. И это произошло так давно, что большинство гражданских не могли выдержать тех эмоций, которые испытывает человек в раже убийства.
      У них закорачивало мозги, они превращались в зомби, и ничего не происходило.
      Каждый мог нажать на кнопку и запустить ракету на уничтожение корабля или тысяч душ. Много маленьких перепуганных каждых так и делали. И тот же каждый на следующую ночь спал спокойно. Его дело было кнопка, а не взрыв. Для убийств такого рода открывались широкие возможности в отдаленных космических битвах с сангарийцами, пиратами Мак-Гроу или в каперских операциях мелких государств. Но убить человека лицом к лицу, руками, ножом или револьвером.., это требовало слишком большого личного участия. Люди Конфедерации не любили ни к кому подходить близко. Даже чтобы отнять жизнь. Люди знали, что возникновение такой нужды - это значит, что ты слишком глубоко влез.
      Люди Дня Сегодняшнего не хотели видеть лица в своих снах Бен-Раби был слишком во власти своих ассоциаций и не умел управлять полетом своих мыслей. Маус. Межличностные отношения. Эти две соединенные силы сталкивали его в яму страха.
      Мауса он знал давно, еще по Академии. Они вместе учились и вместе развлекались играми вроде гонок на солнечных парусниках в бешеных ветрах стареющей сверхновой. Их команда была непобедимой, и они всегда вместе пожинали урожай славы. Но постоянно отказывались быть больше, чем просто приятелями. Друзья - странные создания Они становятся обязанностью. Они превращаются в ходячий символ эмоционального долга и личной ответственности.
      Он слишком сблизился с Маусом. Ему нравился этот странный коротышка. И он подозревал, что у Мауса те же проблемы. А в их профессии дружба - это помеха. Она мешает профессиональной отстраненности и может привести к беде.
      Бюро им обещало, что после Сломанных Крыльев у них больше не будет совместных операций. И солгало, как всегда. Или эта операция была действительно критичной, срочной, требующей лучших работников Здесь можно гадать. Адмирал способен сказать, сделать и обещать что угодно, лишь бы работа была сделана.
      Спешка бывала всегда, но на это жаловаться не приходится. Поспешность - неотъемлемая черта структуры современного общества. Изменения происходят так быстро, что политические, оперативные и эмоциональные правила устаревают за сутки. Решения и акции, чтобы быть действенными, должны быть внезапными.
      И система постоянно тряслась под громовыми ударами опрометчиво принятых ошибочных решений.
      Сейчас бен-Раби был участником одной из немногих старых и стабильных программ Бюро. Наложить лапу на звездных рыб было задачей номер один еще до его рождения. И он подозревал, что останется таковой и долго после его смерти.
      Он боялся умереть от скуки. Очень мало было надежд, что его и Мауса отзовут раньше. Присутствие сангарийки изменило все правила.
      Он оставил все надежды получить от задания удовольствие.
      Как-то, когда-то, из-за сангарийки или из-за чего другого, ему или Маусу придется серьезно пострадать.
      По шаттлу пронесся звон, и корабль вздрогнул. Бен-Раби бросил терзаться мрачными мыслями.
      Лихтер ткнулся в материнский корабль, как поросенок в брюхо свиньи. Вслед за толпой Мойше пошел на борт звездолета. Он старался держаться поближе к бледной девушке-сейнеру. Не удастся ли продолжить с того места, на котором прервались?
      Он подумал, чем же она его так привлекла. Неужели только тем, что проявила заботу?
      Всех провели в большой общий зал, где их ждали несколько типов явно из высшего командования, "Еще одна лекция, - подумал Мойше. - Еще несколько тычков от скуки".
      И оказался наполовину прав.
      Не успели они устроиться, как один из высоких должностных типов заговорил:
      - Я - Эдуард Шуто, командир вашего корабля. Добро пожаловать на борт служебного корабля номер три от траулера "Данион", принадлежащего к флоту Пейна. - Очевидно, этим церемониальная часть и ограничивалась. Командир продолжал:
      - Мы законтрактовали вас в качестве срочной замены техников "Даниона", погибших при нападении акул. Откровенно говоря, звездоловы не любят посторонних и не доверяют им - в основном потому, что посторонние нам дают достаточно для этого оснований. Но ради "Даниона" мы постараемся добросовестно с вами сотрудничать до тех пор, пока не получим пополнения из наших яслей. В ответ мы просим только добросовестного сотрудничества с вашей стороны.
      Бен-Раби снова почувствовал легкое щекотание, будто пером. Полуправды порхали вокруг, как сорвавшиеся с цепи бабочки. У этого человека была какая-то задняя мысль. Он широко и высоко ставил дымовую завесу, и за ней было что-то, что может представлять интерес для него и Мауса. Мойше мысленно поставил на этом месте птичку.
      Ясли сейнеров были единственными в своем роде. Наземники мало что о них знали. Их использовали как романтическое место действия в головизионных драмах.
      Естественно, что эти спектакли имели мало отношения к реальности.
      Ясли сейнеров были спрятаны среди мертвых планетоидов где-то в глубоком космосе. Там жили старики и дети звездоловов, уча и учась. Лишь здоровые сейнеры зрелого возраста уходили с флотами в космос и рисковали в опасностях вроде той, что постигла "Данион".
      В отличие от родителей в Конфедерации звездоловы отдавали своих детей суррогатным родителям из любви. Они не считали молодых обузой, которая лишь мешает наслаждаться моментами быстротечной жизни.
      Бен-Раби слишком мало видел своего отца, чтобы выработать к нему какое-то эмоциональное отношение. А что он мог думать о своей матери? Она была той, кем была, и не могла быть никем другим. Дитя своего общества, сформированное средой высокого давления. Годы и предубеждения разъели соединявшую их тонкую пуповину, и теперь они принадлежали к разным племенам. Выросший между ними барьер было не пробить даже соединенными усилиями обеих сторон.
      Навещать ее -'- это было только зря терять время отпуска, но ведь был еще и ребенок.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.