Хроника Великой войны

***

– Отворяй!

– Ломай!

Сэр Элвюр задрожал.

Послышались глухие удары. Антимагюрец хотел выглянуть, но боялся даже пошевелиться.

Хинек, посеребренный налетевшим в разбитое окно снегом, лежал на полу, безмятежно посапывая.

Дверь затрещала. Элвюр пискнул.

Паскаяк раскрыл глаза. Звякнул вышибаемый засов. Герой мгновенно вскочил на ноги, выхватив из-за пояса короткий топор, обернулся к бледному антимагюрцу: "Выкрутимся!" – метнулся в приемную, из которой вела лестница на первый этаж.

Хинек заметил, что вход в посольство завален мебелью, но засов уже сорван, и между дверью и стеной образовалась опасная щель, сквозь которую виднелись искореженные лица варваров. Старый, верный слуга в поношенной ливрее, с трудом водрузил стул на вершину баррикады. Варвары налегли, и груда сдерживающих их вещей медленной волной подалась внутрь комнаты. С грохотом сорвался сверху стул. Слуга растерянно опустился на пол.

Хинек спрыгнул с лестницы, очутившись у двери. Кто-то из варваров просунул в щель копье, пытаясь раздвинуть её. Точным ударом герой перерубил древко. Варвары сильнее налегли на дверь. Гора мебели заходила под ногами Хинека, и он спрыгнул на пол, держа в одной руке топор, в другой – стул. Слуга, раскрыв беззубый рот, наблюдал за происходящим.

Варвары наконец раздвинули завал, и один из них, самый худой, протиснулся внутрь. Стул раскроил ему голову. Второй человек с ожесточением бросился на паскаяка, но, срезанный топором, безвольно упал. Третий выставил вперед копье и, ощерившись, стал наступать. Хинек замахал топором, отбиваясь. На него наседали уже шестеро…

***

Сэр Элвюр пребывал в полной растерянности, сжимая во вспотевшей ладони рукоять пистолета. Снизу раздался дикий крик. Посол вздрогнул и вдруг особенно ясно осознал, что сейчас его могут убить – по-настоящему. Убить его – гражданина Антимагюра, фаворита графа Роксуфа! Это вернуло Элвюра к жизни, и он сорвался с дивана. Последняя надежда оставалась на героя Хинека.

Посол выбежал из кабинета, запутавшись в шубе, едва не упал, скинул её, преодолел длинную приемную и выглянул за дверь.

Хинек стоял на лестнице, отбиваясь от наседавших на него варваров. Несколько нападавших лежали на полу в груде разломанной мебели. Среди них покоился и старый слуга. Герой дышал тяжело. Замахиваясь, он поднял руку, и посол заметил обломок копья в его груди. Удар паскаячьего топора сшиб ещё одного варвара. Однако Хинек потерял равновесие и едва не упал сам. Схватившись за перила, он в последний момент удержался. Кочевничья сабля рубанула его по плечу. Элвюр понял, что герой не устоит и не защитит его. Тогда ему вспомнилось, что варвары – подданные Гостомысла Ужасного – друга Антимагюра. Почему? Какая несправедливость?! Он – гражданин правового государства – может погибнуть от союзников его же страны! Варвары, они ведь должны опознать в нем своего! Еще один удар пришелся по Хинеку. Элвюр вспомнил, как последние годы он жил при вахспандийском дворе, как унижали его грубые паскаяки. Неожиданная, исполненная страхом ненависть переполнила его, и, словно в бреду, картинно выставив вперед руку, он выстрелил в широкую паскаячью спину…

***

Гостомысл въехал на груду камней – остатки одного из домов, остановил коня, озирая окрестности. От дворца Ульрига остались лишь несколько изъеденных огнем, почерневших башен. Кругом тлели уголья, лежали нагромождения камней, вывороченные колонны, огромные блоки стен.

Бессмертный поправил съехавший на горле шарф, улыбнулся: "Хорошая работа". Однако за повязкой, скрывавшей его лицо, никто не заметил его радости, а сам вслух он ничего не сказал: зачем хвалить смертных, если они каждый раз норовят сделать это сами?

Несколько варваров, сгрудившись, словно стадо вокруг пастухов, облепили двух взятых в плен паскаяков. Люди-львы шли молча, бросая на врагов хмурые, затравленные взгляды. Их вели на казнь.

Гостомысл обратился к осужденным:

– Где ваш король? Почему он покорным агнцем не вышел ко мне, смиряя мой гнев?

Один из паскаяков остановился, прямо, не стесняясь, посмотрел в глаза бессмертному. Гостомысл изумился – впервые смертный смотрел на него так. Откуда ему было знать, что после этой ночи паскаяк больше не боялся смерти. Ни слова не говоря, осужденные прошли дальше.

Вдруг Гостомысл заметил в сотне шагов от себя отряд вахспандийцев, вынырнувший из-за развалин. Паскаяки шли твердо, обреченно, ни на что не надеясь, выставив вперед оружие. Во главе следовал уже немолодой воин с широким, открытым лицом. Зеленые, глубоко запавшие глаза его горели бесстрашно, с мертвым запалом.

Бессмертный понял – это Ульриг, и тронул поводья. Конь медленно понес его к надвигавшимся паскаякам, однако глупые варвары преградили своему властелину дорогу, думая защитить его от горстки отчаявшихся, тем самым снискав себе славу. Гостомысл неотрывно смотрел в полыхающие глаза Ульрига. Паскаяк глядел в сузившиеся, стиснутые повязкой глаза бессмертного. Гостомысл ударами плети расколол толпу людей, выдвинулся вперед, оставшись один перед паскаяками.

– Да пребудет мир!

Ульриг замедлил шаги, остановился.

– Блаженный мир лучше войны!

– Мир, – Ульриг вложил меч в ножны.

– Мир! Мир! – загрохотали голоса людей и паскаяков.

***

После Хафродугского сражения Удгерф укрепился в Морфине – крупном городе к северу от столицы. Сохранив за собой шесть тысяч воинов, он в состоянии был удержать все пути в глубь королевства. Через несколько дней стало ясно, что Гостомысл не собирается двигаться вперед, пока не покорит Хафродуг. Это дало вахспандийской армии время на восстановление.

Удгерф жил в Морфинском замке. Он с жадностью встречал и слушал гонцов и простых беженцев из столицы. Во многом рассказы их были сбивчивы и не вносили никакой ясности, а лишь запутывали принца. Окружение наследника понимало это.

Дельфера робко заглядывала в покои мужа. Он сидел, задумчиво глядя в узкое окно, на юг, туда, где в нескольких днях пути погибала столица.

– Не мучайся так, тебе вредно волноваться, – она ласково гладила его по плечу. – Ты сделал все, что мог. Уже ничего не изменить.

– Не изменить? – Удгерф вскидывал на неё неверящие глаза. – Откуда ты знаешь?

– Такова воля Ортакога. Прими её. Не убивайся так. Ты же раненый. Это повредит твоему здоровью. Отдохни.

– Кто я: размазня или воин? За кого ты меня принимаешь? – он вдруг вспыхивал, грубо стряхивал руку жены со своего плеча. – Я, надежда Вахспандии, должен отдыхать? Прозябать? Уйди! Не мешайся с дурацкими советами!

Дельфера уже привыкла и, ни слова не говоря, спешила удалиться.

Так проходили дни. Принц становился все более непредсказуемым. Холодная замкнутость вдруг сменялась вспышками гнева. Неудача в Хафродугском сражении и раны, ослабившие здоровье, сильно повлияли на его характер.

***

Антимагюр – самое технически развитое государство мира – располагалось на Вилурском архипелаге. Континентальные же его владения сводились к одному городу – Фгеру – на самом востоке Северного Континента.

Фгер лишь недавно стал колонией Антимагюра. До того там жили варвары. Технологическая мощь Антимагюра позволила без особого труда выбить их с прибрежной полосы, но вокруг остались дикие земли, и удержать завоеванный успех было тяжело. Однако государству нужна была континентальная база. Она сразу приближала Антимагюр к арене мировых событий и делала его голос весомым и значимым в хоре других стран, что было особенно важно в связи с началом войны. Потому на пост коменданта Фгера и распорядителя континентальных земель король Малькольм назначил самого графа Роксуфа, исполняющего обязанности вице-короля.

За три года, которые Роксуф провел во Фгере, удалось наладить хорошую оборону, связь с Вахспандией, которая располагалась на северо-западе и с княжеством Парзи – на юго-западе. Варварам приходилось мириться с новым опасным соседом.

***

В Антимагюре известие о взятии Гостомыслом Хафродуга было встречено с величайшей радостью. Особенно – во Фгере. Улицы города были празднично убраны флагами и гирляндами. Огромные толпы народа, приветствуя друг друга, обнимаясь, как при победе, направлялись в центр, к графской резиденции. Заполнив всю площадь перед дворцом, они, сдерживаемые стенами, заволновались, ожидая появления своего правителя.

На балкон величественно вышел худой, подтянутый человек в дорогих сверкающих одеждах.

– Граф Роксуф! Светлейший! Ура!

Он поднял руку, и крики, достигнув своей наивысшей точки, послушно осыпались. В наступившей тишине человек на балконе всецело поглотил внимание окружающих. Тысячи взоров с обожанием остановились на его красивом нервическом лице с повязкой, закрывавшей правый глаз, который Роксуф потерял в молодости, когда ещё служил в гвардии. Губы графа дрогнули:

– Сегодня великий праздник! Храфродуг пал под ударом нашего союзника Великого Гостомысла! Коварные враги думали объединиться и уничтожить Королевство Трех Мысов, а вместо того сами понесли поражения. Хамрак выбит из Фортейдена, принц Удгерф вынужден бесславно жаться на пустынном севере. Старый враг Вахспандия повержен и больше не поднимется с колен! Ура!

– Ура! Ура! – неистово загудела толпа.

***

Удгерф поднялся, хватаясь руками за раненый бок, зашагал навстречу прибывшему из Хафродуга разведчику.

– Как там? Держатся? – В голосе его звучала слепая надежда.

Приехавший замотал головой:

– Конец. Король сдался.

– Пятка Крейтера! – принц саданул рукой о стену.

Печально загудели балки, но их плач быстро стих. Удгерф облизал пересохшие губы.

– Как это было?

– Защищались до последнего, пока не был уничтожен королевский дворец. Из всего войска уцелело не более двух десятков воинов. Погибли в неравной схватке многие прославленные герои: Фискен, Хинек…

– Хинек?! – Удгерф дернулся. Вскипевшая в боку боль выжала из него хриплый крик.

– Осторожнее, ваше высочество, – разведчик подскочил к принцу, поддержал.

Покачнувшись, наследник обессилено опустился в кресло.

– Хорошо. Как он погиб?

– Убит в антимагюрском посольстве.

– Сволочи! Я знал – надо всегда остерегаться людей. Смерть бродит там, где они.

***

В роскошном графском дворце во Фгере отмечали победу Гостомысла Ужасного над королем Ульригом. Тысячи свечей освещали огромные анфилады залов, отражались в начищенном до блеска паркете. Деловито сновали важные слуги в богатых ливреях, и в такт им вышагивали на полу перевернутые их отражения. В саду готовились к проведению праздничного фейерверка. Граф Роксуф не скупился. Он мстил за обиду, за позор, который потерпел Антимагюр под Хал-мо-Готреном.

Гости, все знатные вельможи, поднимались, громко, с пафосом произносили речи, неизменно оканчивая словами: "Да здравствует Антимагюр! Да здравствует король Малькольм и светлейший граф Роксуф!" Восклицания тонули в шуме аплодисментов. Надушенные дамы в пышных платьях нарочито громко хлопали в ладоши и смеялись, обмахивались веерами, хотя в зале было прохладно. Сам хозяин расположился в центре на высоком кресле, откуда было удобнее всего расточать любезности.

– Вы сегодня необычайно хороши. Позвольте пригласить вас на первый танец, – Роксуф наклонился к польщенной даме.

Та, кокетливо склонив голову на бок, искристо улыбнулась:

– Это честь для меня, ваша светлость.

Вечер был в самом разгаре, когда смущенный слуга проскользнул к вице-королю и, наклонившись к его уху, прошептал:

– Срочный гонец из Вахспандии. Вас просют-с.

Граф недовольно уставился на слугу единственным глазом, обернулся к притихшим гостям:

– Извините, я вынужден вас ненадолго покинуть. Развлекайтесь без меня.

***

Приехавшего провели в кабинет графа. Роксуф с неудовольствием оглядел его грязную с дороги одежду, сложил руки, ожидая.

– Светлейший, – гонец поклонился, – вести из Вахспандии. Убит посол Элвюр.

Единственный глаз вице-короля изумленно выкатился.

– Убит? – граф нервно постучал пальцами по побелевшим костяшкам. – Кто сделал?

– Варвары.

– Значит, не паскаяки? Жаль, – как бы сам себе сказал Роксуф. – Хорошо. Ступай.

Гонец удалился. Граф вышел следом, ибо торопился к гостям. Глаз его бешено вращался. Теперь в Вахспандию надо было назначать нового посла, а кто согласился бы ехать в такую дыру, да ещё после того, как там убили его предшественника? Было также жаль глупого Элвюра с его безропотным тщеславием и верой в правовое государство.

Вице-король вошел в зал. Растянутые любопытством лица вельмож обернулись к нему. Медленно опустившись на свое место, Роксуф выдержал паузу, торжественно произнес:

– Посол Антимагюра в Вахспандии господин Элвюр убит. Растерзан паскаяками уже после заключения перемирия. Убийцы, несомненно, будут наказаны. Я велю нашему союзнику Гостомыслу выдать их для проведения над ними справедливого суда. Однако господина Элвюра уже не вернуть. Почтим же его память минутой молчания.

Все поникли, уставившись взглядами в стол…

Однако праздник, несмотря на омрачившее его известие, должен был продолжаться. Слуги раскрыли украшенные золотой лепниной двери, откуда грянула музыка оркестра.

Граф обратился к даме, которой обещал первый танец. Вельможи зашевелились, словно сбрасывая с себя неприятный осадок известия, поднялись, блистая нарядами, парами направились в танцевальный зал.

После бала, когда разгоряченные дамы и кавалеры вывалили в сад, заполыхали огни фейерверка. Они разноцветными мазками взмывали в черное небо, рассыпались, кружились кольцами, стирая память о погибшем гражданине.

***

Об Элвюре вспомнили ещё через несколько недель, когда Гостомысл прислал из Хафродуга трех паскаяков – "убийц посла". Их провезли по улицам Фгера в деревянной клетке. Они затравленно косились на бесновавшуюся за прутьями толпу, сжимались от летевших камней и помоев.

На площади был устроен всенародный, открытый суд под председательством самого вице-короля светлейшего Роксуфа. По законам Антимагюра подсудимые имели право на защиту. Она присутствовала, но адвокат вел дело вяло, с неохотой, помня о своем разговоре с графом. Паскаяки сидели, окаменев, и лишь их тусклые глаза скользили по дикому лицу толпы.

– Приговорены к расстрелу! – граф Роксуф махнул рукой.

– Да здравствует Правый Суд! Да здравствует светлейший Роксуф! – единодушно выдохнула толпа.

Приговор, словно желая продлить удовольствие, исполнили только через месяц.

***

Короля Вахспандии и его отряд препроводили в один из уцелевших дворцов. Оружие у них не отобрали, оставив под честное слово. Охрану поставили самую малочисленную. Только два-три варвара наблюдали за входом. Они не задерживали паскаяков, если те отправлялись гулять, лишь извещали об этом своего начальника – Анисима Вольфрадовича. Чародей кивал, поглаживая свалявшуюся бороду. Пока Гостомысл велел обращаться с пленными как с равными, ничем не обижать их, Анисим Вольфрадович на все смотрел сквозь пальцы. А будет приказ, и он убьет их.

Паскаяки не подозревали двойственности своего положения, и, дивясь благородству людей, в основном сидели во дворце: гулять по разрушенным улицам столицы, где все напоминало о славных временах, не хотелось.

Ульриг тупо кромсал кинжалом деревянный брусок, пытаясь придать ему форму статуэтки, вертел в руках, придирчиво оглядывая со всех сторон, наконец утомился и расколол жалкую поделку пополам. Один из сидевших паскаяков, словно очнувшись, поднял голову, повел глазами из-под густых комьев слипшихся волос.

– Ульриг, а Ульриг. Ты же вроде и не король теперь получаешься?

– Я те дам, не король, – Ульриг поднялся, грозно расставив в стороны напряженные руки.

– А что, король он ведь пока королевство. А где оно твое королевство? Сквозь пальцы ушло.

– Вот они пальцы! – готовый до последнего защищать свои права, монарх накинулся на обидчика, запустил пятерню тому в волосы.

– Ай! Король, король! – завопил паскаяк. – Пусти!

– То-то, – самодовольно улыбаясь, Ульриг отошел к окну, вдруг помрачнел: "Отчего Гостомысл Ужасный так благосклонен к нему? Неужели люди ошиблись, и не заслужил он такого прозвища?"

***

Гостомысл следил за состоянием дел в столице. После захвата королевского дворца сопротивление паскаяков было окончательно сломлено. Остались лишь несколько непокоренных улиц на севере города, занять которые представлялось бессмертному несложным.

Однако Вахспандия ещё не была покорена, и отошедший к Морфину принц Удгерф по-прежнему оставался опасным противником. Впрочем, пока король был в плену, Гостомысл не волновался. Вахспандийцы чтили своего правителя и подчинились бы его указам, если он не потерял свой авторитет, если бы сохранил себя в глазах народа непобежденным. Для того Гостомысл и не стеснял Ульрига охраной, создавая видимость его свободы. Бессмертный ждал лишь окончания боев в Хафродуге, чтобы начать мирные переговоры на "равных условиях", где король должен был всецело зависеть от него и одобрять от своего лица все решения завоевателей.

***

Удгерф лежал на левом боку, дабы не потревожить рану. Дельфера сидела рядом, осторожно поводя рукой по его плечам.

– Успокойся. Нельзя так.

– Подумай, Вахспандия раскололась! Север – в руках паскаяков, юг – у людей. И там остался мой отец. Где он теперь?

– Говорят, с ним все в порядке.

– Да, говорят. Но как королю может быть хорошо в плену? – Удгерф горестно покачал головой. – Но сам виноват. Теперь он больше не может оставаться настоящим королем. Он нуждается в помощи, а разве может быть слабым правитель Вахспандии – державы, образованной Крейтером Великим? Нет. – Принц махнул рукой, неловко потянув больной бок. – Нет! – он вскрикнул, пытаясь задушить боль. – Вахспандии нужен тот, кто объединит её, соберет отдельные части в целое.

– Но уверен ли ты, что сможешь с этим справиться? – испугалась Дельфера.

– Что же я, глупее отца что ли? – Удгерф вызывающе посмотрел на жену. – Скажешь тоже.

***

После взятия королевского дворца бои на окраинах продолжались ещё три дня. Варвары, одержимые верой в свою победу, самоотверженно врывались в дома, шаг за шагом выбивали паскаяков дальше на север. Те погибали, редко когда сдавались в плен. Сотники резво рапортовали Гостомыслу Ужасному о победах.

К четвертому дню сопротивление в столице было окончательно подавлено. Оставшиеся в живых паскаяки либо под покровом ночи покинули город, либо наконец вышли из своих укрытий. Некоторых, попавших под горячую руку, казнили, но большинство все же отправили во дворец к Ульригу под охрану Анисима Вольфрадовича.

Непреступной твердыней держался только один дом. Он был расположен у самых крепостных укреплений, разрушенных во время обстрела неделю назад. Стены дома перекорежились, запали внутрь провалами выбитых окон. Западная стена обвалилась совсем, обнажив деревянные ребра балок и развороченные внутренности второго этажа.

Варвары предприняли несколько штурмов, однако, потеряв тридцать человек, отступили. Побледневший сотник отправил к Гостомыслу гонца с просьбой выслать подкрепление: "Передай повелителю, что здесь не менее трех десятков мятежников. Нам не управиться". Посланник ускакал, оставив варваров в нерешительности топтаться посреди улицы, вокруг одинокого, угрюмого калеки-дома. Через полчаса прибыло подкрепление – четыре колдуна.

***

Урдаган Хафродугский оказался последним защитником Хафродуга. Теперь даже он был не в силах что-либо изменить, но сдаться не мог: сан бессмертного не позволял ему покориться жалким варварам. Разговаривать с ними так же было не о чем. Оставалось сражаться.

Два десятка созданных им двойников обороняли дом и успешно отбили несколько натисков противника. Урдаган с удовольствием смотрел, как люди откатываются назад, оставляя в нагромождениях исколотых камней свои тела. Когда варвары отступили, бессмертный уничтожил копии, дав себе передохнуть, так как заклятие постепенно подтачивало его силы.

Раскрыв рот, паскаяк жадно втягивал родной, пропитанный кровью воздух. Рубаха на нем была изодранная и в подтеках, похожая на тряпку. Он не снимал её уже несколько месяцев, и она хранила ещё прорезь, сделанную мечом Хинека. Но не было больше героя Хинека…

С улицы донеслись крики. Урдаган выглянул в окно. Снаружи густо толпились солдаты, и, раздвигая их, подходили к дому четыре человека, одетые не по-военному богато и опрятно. Бессмертный ухмыльнулся: "Колдуны – колтуны". Он вдруг рывком вскинул руки, выпустил огненный шар. Толпа вскинулась, слепым зверем, подалась от дома. Посреди улицы остался лишь хрипящий, хватающийся за распоротый живот варвар. Он кричал, очевидно, звал на помощь, но никто не решался приблизиться и помочь ему.

Несколько секунд люди стояли, как завороженные, глядя на извивающееся тело соотечественника, потом колдуны очнулись и выстрелили. Огненная вспышка ворвалась в разбитое окно, ударилась в грудь паскаяка. Изношенная рубаха, почернев спереди, загорелась. Бессмертный скинул её. Зловеще застонал над головой потолок. Со вторым залпом он, просев, стал медленно, все более разгоняясь, наползать на пол, стискивая пространство комнаты. Урдаган ещё успел несколько раз выстрелить в ответ, прежде чем пылающая кровля не накрыла его.

Люди на улице, глядя на тающий в огне дом, оживились. Отсветы пожара разрумянили их бледные, до того испуганные лица:

– Гляди, теперь им конец.

– Пускай изжарятся живьем.

– Кабаны!

Вдруг из завесы огня метеором вырвался камень – лица колдунов вытянулись.

Из пламени выпрыгнуло нечто, большое, квадратное, расколов толпу, навалилось на одного из чародеев и повалило его наземь. Изготовившиеся к защите люди узнали паскаяка, который в одиночку уничтожал целые их отряды во время Хафродугского сражения.

– Бессмертный!

– Спасайся!

Поскальзываясь на льду, цепляясь за раскиданные балки и камни, варвары ринулись прочь. Колдуны пытались наложить заклятия, но обезумевшая толпа подхватила их и потащила на площадь.

Урдаган остался на улице один. Из закоптелой груди его с прилипшей к ней лоскутами рубахи безобразно торчал обломок копья. Бессмертный выдернул его, кинул под ноги, огляделся. Вокруг лежали убитые, несколько раненых ползали по земле, и ярким пятном выделялся меж ними труп колдуна. Ветра не было, и огонь, не перекинувшись на остальные постройки, жадно терзал останки дома, в котором отсиживался бессмертный. Урдаган не спеша вошел в здание напротив, поднялся на второй этаж и вновь приготовился к обороне.

***

Чародей, хмурясь, шел по пустынной улице к молчаливому зданию. Дом напротив уже прогорел, и уныло клубился над ним дым. Лишь кое-где пробивались яркие ростки пламени, но пошел снег и властно затоптал их.

Анисим Вольфрадович дернул дверь. Сорвавшись с петель, она покорно упала к его ногам. Обозленный, он пришел на самую окраину города, чтобы выполнить то, чего не сумели сделать солдаты и колдуны.

– Урдаган, выходи! Ты в ловушке, ибо я – бессмертный!

Чародей застыл в дверях, ощупал глазами комнату: стол, поваленные стулья и ведущая наверх лестница. Враг находился там.

Урдаган не понял слов, но осознал их смысл. Скрываться не имело смысла: к нему шел равный. Паскаяк поднялся, тяжело протопал к лестнице. Чародей стоял у её начала, положив руку на перила.

– Сдавайся, – Анисим Вольфрадович вынул меч, указал на белый проем выхода.

Говорить было бесполезно: они общались на разных языках, город пал, король Ульриг оказался в плену. Урдаган согласно кивнул и вдруг, оторвавшись ногами от земли, прыгнул, с криком врезался в Чародея. Они упали вместе, но паскаяк оказался проворнее, выпроставшись из рук человека, вскочил и выбежал на улицу. Замешкавшийся Чародей устремился за ним.

– Стой!

Паскаяк запрыгнул на обломки городской стены. Видя, что враг уходит, Анисим Вольфрадович со злостью метнул меч. Звякнув о камень, он отскочил, зарывшись в снег. Урдаган скорчил рожу, спрыгнул уже с другой стороны стены.

***

На известие о прорыве Урдагана Гостомысл отреагировал сухо: с одной стороны, иметь бессмертного паскаяка в свите короля Ульрига было выгодно, ибо это придало бы плененному монарху большую весомость; с другой стороны, можно было довольствоваться тем, что мятежный Урдаган покинул столицу, и после этого на её улицах не осталось ни одного воинствующего вахспандийца. В таких условиях Гостомысл счел возможным начать переговоры о мире.

Глава вторая

Церемония переговоров должна была выглядеть внушительно, поэтому на её организацию Гостомысл отвел несколько месяцев. В это время люди вместе с оставшимися в столице жителями должны были отстроить разрушенный город. Местами в руинах лежали целые улицы.

Поначалу работа шла споро, но вскоре столкнулась с непреодолимыми трудностями. Из лесных варваров и степных кочевников в армию Гостомысла Ужасного собрались самые отъявленные головорезы, которым лень было возиться с домашним хозяйством и которые надеялись разжиться на войне. Поняв, что в Хафродуге мародерствовать больше не удастся, они покидали стройки и устремлялись на окрестные деревни. Покатилась волна грабежей. В ответ независимые паскаяки стали уничтожать целые отряды, оторвавшиеся от главных сил. Разворачивалось партизанское движение.

Под Морфином, где с войском стоял принц Удгерф, собирались непокорившиеся вахспандийцы, жаждавшие выбить захватчиков из родных земель. Однако Гостомысл надеялся на пленного короля Ульрига, который должен был отвести от людей надвигающуюся угрозу, остановить свой поднявшийся народ. В обмен на это бессмертный намеревался подарить ему свободу и власть под своим неусыпным присмотром.

***

Маясь скукой, пленные паскаяки выдумывали развлечения: прыгали в длину, метали в стену ножи, боролись. Королевское достоинство мешало Ульригу принимать участие в общих играх, и он в это время занимался резкой по дереву. Мебели во дворце было много, вся из хорошего материала, и король часами просиживал за работой. Иногда, правда, позволял себе несколько бросков кинжала в воображаемую мишень.

Как-то он кидал от окна и не смог попасть, разозлился, и задетое самолюбие потребовало продолжения боевых тренировок. С этих пор король ещё метал ножи.

***

Ульриг с удовольствием вогнал кинжал в мишень, подошел, любуясь точным броском, когда в комнату по-кошачьи мягко вбежал кочевник из охраны. Он остановился, притопывая и приплясывая. Ульриг недолюбливал его за чрезмерную живость: "Куда, спрашивается, торопиться? Смерть не перегонишь", – а потому удостоил лишь быстрым презрительным взглядом. Кочевник открыл рот, визгливо заголосил:

– Солнцеподобный повелитель велел передать, что завтрашний день принесет великие перемены. Начнутся переговоры, от исхода которых зависит длина ваших жизней. Всемогущий повелитель советует вам хорошо подумать.

– Подумаем, если ещё вина принесут. Так-то оно лучше думается, – крикнул сонный, не проспавшийся со вчерашнего вахспандиец.

Кочевник ухмыльнулся, вышел.

Ульриг повернулся к паскаяку:

– Тут судьба мира решается, а ты…

– Коли умирать, так лучше пьяным. Легче.

– Погоди умирать. Еще поборемся.

***

У ворот в Морфин толпился народ. Шли, почти не переставая, к принцу Удгерфу – к защитнику Отечества. Среди рослых паскаяков выделялся один, приземистый и необычайно широкий в плечах. Несмотря на зимний холод он был без рубахи, в одних грязных, прожженных в нескольких местах и черных от гари штанах. Разбивая толпу, паскаяк стремительно пробирался к воротам.

– Эй, куда лезешь? Потише!

– Я и так не кричу.

Широкоплечий продрался к охраннику. Солдат подозрительно покосился на него, потом вдруг просиял:

– Урдаган!

– Урдаган пришел, – бессмертный протиснулся внутрь ворот.

Обрадованный стражник кричал ему вслед:

– Если нужен принц, то он…

– Сам найду: ума не лишен, – оборвал его Урдаган, и, миновав ворота, оказался в городе.

Топая по трескавшемуся под ногами льду, он шел по просторным улицам Морфина, подставляя ветру изъеденную огнем грудь. Встречные указывали на него пальцами, кто знал сторонился или учтиво здоровался:

– Здравствуй, батюшка Урдаган.

– Я тебе не батюшка: в прадедушки гожусь, – бессмертный отмахивался, следовал дальше.

У дворца принца несколько воинов соревновались, кто глубже вгонит в землю отточенный деревянный кол. Пыхтя, налегали на него всем телом. Урдаган остановился, наблюдая за одним паскаяком, покачал головой:

– Не так ты делаешь.

– А как же?

– Силенок маловато, – бессмертный подошел, легко выдернул кол, посмотрел на черный, измазанный в земле конец. – Слабо. – Покачав головой, Урдаган вдруг быстро вонзил кол в снег, вогнал почти до половины. – Слабо?

– Никак Урдаган! – узнал его один из воинов. – Какими судьбами?

– Неисповедимыми.

– Э, так мы, глядишь, скоро на столицу двинемся! Людишек погоним.

***

Удгерф принимал посетителей, когда дверь распахнулась и в комнату ввалился раздетый паскаяк. Принц удивился, хотел было прикрикнуть, но вдруг просветлел: