Гнев Божий.

      Господин этот, весь в черном, был бесспорно красив. Довольно высокий, худощавый и стройный, с правильным характерным лицом, густыми волосами на голове и маленькой остроконечной иссиня-черной бородкой, он выгодно выделялся между другими; но мрачное и жесткое выражение больших черных глаз и мертвенная бледность лица портили его приятный внешний облик.
      Ольга была прелестна. Белое воздушное шитое серебром платье обрисовывало ее гибкий, стройный стан, чудные волосы, подхваченные жемчужными нитями и розами, были распущены и падали ниже колен; нитки крупного жемчуга украшали шею. В обтянутых белыми перчатками ручках она держала кружевной веер и нетерпеливо раскрывала и складывала его; слушала она своего кавалера, по-видимому, одним ухом, а глазами с жадностью оглядывала толпу.
      По всему было видно, что кавалер в нее влюблен; бурная страсть ясно светилась в его глазах, устремленных на девушку.
      Вдруг Ольга ярко вспыхнула: она увидала Супрамати; но когда заметила, что он весело разговаривает с какой-то дамой, на лице ее мелькнуло выражение гнева и ревности. Она отвернулась от своего кавалера и направилась к Супрамати.
      Поклонник позеленел и мрачным, злобным взором окинул Ольгу и Супрамати; минуту спустя он затерялся в толпе.
      Супрамати видел всю эту сцену; но так как он вовсе не желал, чтобы Ольга так ясно выставляла свое увлечение, то встретил ее холодно-вежливо и продолжал разговор.
      Ольга смешалась и огорчилась; на ее подвижном опечалившемся личике ясно мелькнуло негодование; потом она побледнела, приняла усталый, равнодушный вид, отвернулась и пошла к другим знакомым.
      В эту минуту поклонник Ольги проходил по зале, и Супрамати спросил у своей собеседницы его имя.
      – Это Хирам де Ришвилль, француз, несколько лет тому назад поселившийся в Царьграде. Он богатый человек и очень любим в обществе, – отвечала дама.
      Тут подошли еще несколько человек, и разговор изменился.
      Прошло с полчаса. Супрамати чувствовал уже усталость; у него снова появились недомогание и тяжесть, которые он обыкновенно испытывал в многолюдных собраниях. Он вышел из залы и прошел в громадный зимний сад, занимавший весь задний фасад дома.
      Сад казался пустым и лишь плеск фонтана нарушал глубокую тишину. Уйдя в дальнюю часть сада, Супрамати присел под лавровыми и апельсиновыми деревьями на скамью, крытую наподобие дерна зеленым плюшем, и облегченно вздохнул.
      Но не прошло и нескольких минут, как он услыхал шаги, шелест шелковых юбок и раздраженный голос Ольги:
      – Прошу вас оставить меня. Я уже сказала вам, что хочу быть одна; у меня болит голова.
      – Простая отговорка, Ольга Александровна! – возразил звучный голос. – Вы бежите от меня; но если вы думаете избавиться под этим предлогом от решительного объяснения, то ошибаетесь. Мне надоели ваши причуды, не имеющие к тому же разумного основания. Вы забавлялись, дразнили меня, возбуждая мои чувства, и достигли своей цели. Я люблю вас и рассчитываю обладать вами; поэтому бросьте эту жестокую игру, эту бесцельную комедию. Вы свободная амазонка, которой ничто не мешает наградить любовью кого вздумается; почему же вы отказываете мне?
      – Потому что я вас ненавижу! Это ложь, будто я кокетничала с вами, возбуждала или поощряла вашу любовь; я всегда вас избегала, потому что ненавижу, повторяю еще раз. Да, я свободна любить кого хочу, иметь сколько вздумается любовников – хотя до сих пор у меня их не было, – но не вы будете первым!…
      Послышался глухой возглас:
      – А! Вы отталкиваете меня, потому что влюбились в этого индусского проходимца, неизвестно откуда взявшегося? И вы воображаете, что я уступлю ему счастье быть вашим первым любовником! – хриплым, задыхающимся от бешенства голосом
      проговорил Хирам. – О! Ты еще плохо знаешь меня! Мне и только мне, и никому другому будешь ты принадлежать, и притом немедленно!
      Супрамати встал, повернул внутрь ладони камень кольца Грааля и произнес каббалистическую формулу. Почти в ту же минуту образ мага затуманился, побледнел и словно растаял в воздухе.
      В искусственном гроте зимнего сада продолжалась между тем бурная сцена между Хирамом и Ольгой.
      – Как! Вы смеете грозить мне насилием? Да вы с ума сошли!
      – гневно крикнула молодая девушка, подавляя страх и тоску, вдруг охватившие ее.
      Место, где она находилась, казалось совершенно уединенным, и надо было очень хорошо знать топографию зимнего сада, чтобы в этот момент совершенного безлюдья сразу найти выход в залу. Как она была неосторожна, что допустила завести себя сюда! Она повернулась, чтобы бежать, но внезапно застыла на месте, точно получив удар молотом по голове.
      На последнее замечание Ольги Хирам глумливо захохотал и поднял обе руки. Из кольца с красным камнем, которое он носил на пальце, сверкнул яркий зеленоватый свет, и в ту минуту, когда он коснулся головы Ольги, та глухо вскрикнула и зашаталась, а потом выпрямилась, руки ее повисли, голова безжизненно завалилась назад, а сама она, как автомат, опустилась на стул.
      Хирам подошел ближе и, не сводя пристального взгляда с ее лица, направил ей в глаза зеленый луч своего кольца.
      – Приказываю тебе, – произнес он звонко, – полюбить меня и добровольно мне отдаться; индуса ты забудешь и возненавидишь.
      Он нагнулся, схватил пышные волосы молодой девушки и прижал их к губам.
      – А теперь сними свое платье, – приказывал он, выпрямляясь.
      – Я хочу насладиться видом божественной красоты твоих форм, прежде чем обладать твоим телом.
      Когда губы Хирама коснулись волос спавшей Ольги, та тихо застонала и зашевелилась. В ту же минуту лицо ее озарилось улыбкой счастия, и простирая с мольбою руки к чему-то невидимому, она чуть внятно прошептала:
      – Учитель! Спаси, защити меня!
      Между нею и Хирамом сверкнул свет и горячая струя воздуха с силой его отбросила. Широко раскрыв глаза, сатанист с ненавистью и страхом глядел на высокую фигуру человека в белом, который появился в воздухе и заслонил собою Ольгу.
      Светлая дымка скрывала его черты; на груди сияла звезда, а над челом сверкало ослепительное пламя. Рука видения была поднята, а из ладони и пальцев снопами сыпались искры.
      – Прочь, мерзкий раб плоти! – произнес повелительный голос. – Никогда не смей осквернять эту девушку своим тлетворным дыханием. Я ограждаю ее кругом, недоступным для тебя, – негодный осквернитель истины и света.
      Увидав, что вокруг Ольги фосфорически загорелся круг, Хирам отшатнулся с пеною у рта, но затем он угрожающе поднял обе руки, начертил в воздухе магический знак и произнес сатанинскую формулу; нo в ту же минуту сверкающая молния пала на него и опрокинула его на землю.
      – На колени перед твоим господином, повелевающим низшими тварями, как ты! – прогремел голос. – Ползи отсюда на четвереньках, как тебе и подобает, бесовская тварь!
      Побежденный, словно пригвожденный к земле, Хирам жалобно завыл и пополз к выходу. Ему казалось, что удары кинжала поражали его в спину, а это было не что иное, как светлые лучи, исходившие из руки мага.
      Затем Супрамати обратился к девушке, опустившейся на колени, и положил руку на ее склоненную голову.
      – Спи спокойно, а через четверть часа проснись, – сказал он и вышел из грота.
      Через несколько минут в доме поднялась суматоха. В большой зале, примыкавшей к зимнему саду, гости бегали, кричали и суетились. Причиною необычайного волнения было, конечно, появление Хирама, который полз к выходу с искаженным лицом и жалобно вопя. К нему бросились, чтобы помочь, но поставить его на ноги не было возможности; он казался пригвожденным к земле и при всяком прикосновении корчился от боли.
      Среди любопытных, прибежавших на крик из соседних комнат, оказался и Нарайяна. Он-то вмиг угадал причину странного явления, но сразу нашелся, как положить этому конец.
      – Господин де Ришвилль страдает болезнью позвоночника, которую я наблюдал часто в Индии, но я надеюсь помочь ему, – крикнул он. – Позвольте мне только на минуту остаться вдвоем с больным.
      Хотя и с видимым сожалением, но все-таки любопытная толпа отхлынула в глубину комнаты. Тогда Нарайяна опустился на колени и сделал пассы; потом он достал из-за воротника металлический предмет в форме креста и приложил ко лбу Хирама, спине и солнечному сплетению.
      – Теперь встаньте, уходите и не болтайте. А впредь не бравируйте высшими силами! – прошептал он на ухо сатанисту.
      Затем он помог ему встать, но тот шатался и Нарайяна, поддерживая его, повел к двери. Теперь подошли и остальные, а друзья взялись свести Хирама до экипажа.
      Тем временем Нарайяна объяснял любопытным, что у больного были нервные судороги позвоночника, и что эта болезнь облегчается иногда наложением предметов из известной смеси металлов.
      Как и следовало ожидать, случай с Хирамом сделался темой всех разговоров; скоро узнал про него и Дахир, игравший в шахматы в другой комнате, и не усомнился, что это было наказание, наложенное Супрамати на сатаниста, пойманного, вероятно, на каком-нибудь гадком деле.
      Нарайяна же, вполне убежденный в том же и желавший знать подробности, отправился искать Супрамати, которого нигде еще не видал; но так как Хирам выполз из зимнего сада, то он и направился прямо туда.
      Однако он не нашел того, кого искал, несмотря на то, что для него Супрамати был видим и тогда, когда другие не видели его.
      Вместо него он наткнулся в конце сада на Ольгу. Бледная, расстроенная, с полными слез глазами, она стояла около кустарника.
      – А! Я не ошибся, – подумал Нарайяна. – Девочка замешана в истории. Мой друг Морган защищал ее и наказал жестоко ее оскорбителя.
      Он подошел к молодой девушке с равнодушным видом.
      – Я ищу своего двоюродного брата; не встретили ли вы его? Но что я вижу! Глаза полны слез, лицо бледно. Что с вами, милая барышня? Говорите откровенно и будьте уверены, что я вам друг и не употреблю во зло ваше доверие.
      Он взял ее руку и дружески пожал.
      Ольга испытующе взглянула на него, но, очевидно, ее семнадцатилетнее сердечко было переполнено и ждало, кому открыться. Она быстро сообщила, что сама не понимает, как удалось Хираму увлечь ее в уединенный грот, о существовании которого она даже не знала, а там он сделал ей ужаснейшую сцену и даже осмелился грозить.
      – Затем, – продолжала она, – я почувствовала, будто меня ударили обухом по голове, я не знаю, что произошло дальше. Когда я опомнилась, Хирама не было, но грот наполнен был тем удивительно приятным ароматом, который я всегда ощущаю в присутствии принца Супрамати, как будто он исходит от него. Я непоколебимо уверена, что это именно он спас меня or гадкого Ришвилля и затем ушел. Он пренебрегает даже моей благодарностью, а между тем один Бог знает, как я… – она покраснела, как пион, и смешалась.
      – Я его люблю, – окончил за нее Нарайяна, хитро улыбаясь.
      – Нет, я хотела сказать, что уважаю и восхищаюсь им. Мало того, я чувствую, я знаю, что он – человек необыкновенный; впрочем, и вы, и принц Дахир, также не те, за кого выдаете себя; но из вас троих загадочных людей никто не действует на меня, как Супрамати. От него исходит ток, приводящий меня в дрожь, дыхание мое захватывает, но в то же время меня влечет к нему, как железо притягивается магнитом. В глазах его, спокойных и глубоких, как тихое море, таится что-то бесконечное; а между тем мне кажется, что я могла бы без устали, целую вечность любоваться ими. О! Как должны быть счастливы те, кого он удостаивает своей дружбы!
      Она воодушевилась, щеки ее горели, глаза восторженно блестели и в них так ясно сказывалась любовь, что Нарайяна невольно улыбнулся.
      – Клянусь моей бородой, милая амазонка, вы влюбились в моего кузена; ясно, что если бы в его загадочных глазах вы увидали немножко любви, это не было бы вам противно.
      – О! Я отдала бы жизнь за его любовь! – наивно воскликнула Ольга. Но увидав, что ее собеседник от души засмеялся, она побледнела и опустила глаза.
      – Дело плохо, мой юный друг, Супрамати, – увы, – это чудовище бесчувственное и упрямое. Какое несчастье, что вы не меня полюбили; я гораздо сговорчивее и… легче воспламеняюсь.
      – Ах, принц, вы красивы, как прекрасная греческая статуя; вы даже красивее его, я это знаю. Но вас любит тетя, и я не хочу обижать ее. Что делать? У всякого свой вкус, и я отдаю предпочтение ему. Милый принц, вы добры, вы – мой друг, скажите же, что мне сделать, чтобы удостоиться его любви?
      – Гм! Право, не знаю, как вам помочь? С ним очень трудно поладить, уж очень он несговорчивый… А может быть, он и не свободен?…
      – Ах! – вырвалось у Ольги и она схватилась руками за голову. – Как я могла забыть это? Ведь он муж Нары!
      Это было так неожиданно, что даже Нарайяна на минуту смутился.
      – Вот так штука! Это слишком! – воскликнул он с комическим ужасом. – Что вы затронули, неосторожная! Знаете ли вы, что мне следует одним ударом заставить вас смолкнуть навсегда, чтобы вы не болтали впредь о вещах, скрытых от смертных. А теперь, признавайтесь, кто рассказал вам этот вздор?
      Ольга недоверчиво и пугливо взглянула на него.
      – Никто ничего мне не рассказывал; я читала всю вашу историю…
      – Час от часу не легче, – дивился Нарайяна.
      – Ну, раз уж я вам выдала, что знаю, так я расскажу, откуда я почерпнула эти сведения, – заявила решительно Ольга.
      – Я весь обратился в слух, – сказал Нарайяна, подводя ее к дивану и сам усаживаясь рядом.
      – Один из наших предков был рьяным оккультистом и собрал большую драгоценную библиотеку самых редких сочинений по этой отрасли знания. Во время «желтого нашествия» ему удалось спастись и так счастливо, что он захватил даже часть библиотеки и вещи, которыми больше всего дорожил. Вы ведь знаете, какое это было ужасное время, сколько сокровищ искусства и науки было истреблено; но ему посчастливилось и, как я сказала, он скрылся на дирижабле с частью своих сокровищ. Тогда воздухоплавание не было еще так усовершенствовано, как теперь, но все же были уже воздушные суда, на которых можно было провозить 40-50 человек и значительное количество багажа.
      Предок мой укрылся на Кавказе, где владел землею и домом в уединенном горном ущелье. Там он и поселился; но после его смерти не нашли ни одной книги из его библиотеки и никто не знал, куда она исчезла.
      Несмотря на все дальнейшие превратности судьбы, поместье это осталось собственностью нашего рода, а в прошлом году неожиданно досталось мне по наследству от двоюродного брата, и мы отправились с тетей его осматривать. Дом мне понравился; хотя он очень стар, но он каменный и прочный; одной стороной он прислонен к очень высокой скале.
      По преданию, одна из комнат этой части дома была кабинетом «Колдуна», как прозвали моего ученого предка. Комната эта особенно привлекала мое внимание.
      Она показалась мне знакомой, и я постоянно искала в ней чего-то, но чего? Я никогда не могла дать себе ясного отчета. Однажды, любуясь и осматривая в сотый раз старинную деревянную резьбу, украшавшую стены, я случайно нашла пружину, невольно нажала ее и, вообразите, в стене открылась дверь, так хороша скрытая, что никто не подозревал о ее существовании.
      Я прошла в сводчатую, высеченную в скале залу и там – представьте себе мою радость – нашла нетронутой и в полном порядке исчезнувшую библиотеку. Среди заключавшихся в ней сокровищ нашлись, между прочим, две книги XX столетия с описанием трех загадочных личностей: Нарайяны, Дахира и Супрамати.
      Каждые сто лет, или через несколько столетий, они появляются в миру, вполне уверенные, что новое поколение ничего не знает о них.
      Теперь посудите, не странная ли случайность, что в настоящее время в Царьграде появились три носителя тех же самых имен и совершенно отвечающие описанию той удивительной книги?
      – Очень любопытно, но уверяю вас, это – простая случайность, – возразил Нарайяна.
      – Нет, нет! Таких случайностей не может быть; к тому же ведь существует предание, что в гималайских горах живут таинственные ученые, которые иногда появляются в свете…
      – Я вижу, вы стоите на своем; но скажите, кто этот негодный писатель XX века, которому вздумалось, с добрым или дурным умыслом, все равно, изобразить в подозрительном виде людей, так похожих на нас?
      – Не могу сейчас вспомнить имя автора… но мне кажется, что это – женщина.
      – Женщина? Я так и думал. Язык их – на погибель человечества! Но мы отклонились от главного предмета нашего разговора, от Супрамати, которого вы любите, не разбирая, старый ли это Супрамати или новый, – произнес Нарайяна со смехом.
      – Ох, я желала бы, чтобы был новый. В этом случае ничто не помешало бы ему любить меня, если бы мне удалось завоевать его сердце,- вздохнула Ольга.- Но, к несчастью, это – старый маг, супруг Нары.
      – Но если это – прежний, то подумайте, как он должен быть стар. Вам должно быть страшно любить его, – лукаво заметил Нарайяна.
      – Стар он? Да вы еще старее его, и притом вы – воскресший мертвец, – сердито возразила ему Ольга, раскрасневшись.
      – Я? Мертвец? Протестую, и многие дамы могут удостоверить, что я «живой»,а личность моя доказывает, что ваша авторша XX века оказалась только пророчицей, просто предсказавшей наше существование, – воскликнул Нарайяна, притворяясь серьезно обиженным.
      Ольга очень побледнела.
      – Умоляю вас, простите мои глупые слова. Теперь вы рассердитесь и не захотите помогать мне. Она готова была заплакать.
      – Нет, я всегда снисходителен к хорошеньким женщинам и готов забыть ваши оскорбительные слова. Но как, на самом деле, могу я помочь вам?
      – Скажите, Нара очень ревнива?
      – Гм! Какая женщина не ревнива!
      – Но она не может же отказать ему в отпуске, если он его потребует? Ведь это – закон, – оживляясь, воскликнула Ольга.
      – Черт возьми, это идея! – воскликнул Нарайяна, забавляясь таким исходом. – Подождите-ка, милая моя барышня, у меня тоже явилось блестящее соображение. У Супрамати, видите ли, есть начальник, маг Эбрамар…
      – Эбрамар? – перебила его Ольга. – Не тот ли это, что спас Нару, когда она была весталкой и ее замуровали живой? Про это ведь тоже сказано в той книге.
      – Ну, знаете, эта ваша дама XX века была поразительно точна. Да, это – тот самый Эбрамар. В то время он не видел в любви смертного греха, да я уверен, что и теперь, несмотря на свое высокое достоинство мага, трижды увенчанного, он не откажет вам в любезности.
      Итак, пожалуй, я помогу вам вызвать Эбрамара. Я дам вам волшебное зеркало, молоток, диск и одеяние с магической гирляндой, необходимые для вызывания, а затем научу нужным формулам. Пусть будет, что будет!
      Эбрамар – единственный, кто может добыть Супрамати отпуск и, может быть, тогда тот вас и полюбит… Есть же у него, в самом деле, обязанности относительно своих современников…
      – Как мне благодарить вас за громадную услугу, оказываемую мне? – благодарила Ольга, горячо пожимая руку Нарайяны.
      – А когда вы дадите мне эти предметы, когда научите формулам для вызывания? – дрожа от нетерпения, добавила она.
      – Как только приготовлю все необходимое. А найдется ли у вас уединенное место, где вы могли бы в одиночестве и посте приготовиться к столь важной церемонии.
      – У меня есть недалеко от города маленький домик с садом; место очень уединенное, а живет там один старик сторож, так что я могу пробыть там, сколько понадобится.
      – Отлично. Я вас предупрежу, когда будет нужно, а пока последний совет: никогда не говорите никому о ваших на наш счет предположениях, основанных на старой книге XX века; из того могут произойти неприятности, которые вынудят нас немедленно отсюда уехать. Кому приятно быть предметом нескромного любопытства и смешных пересудов?
      На этот раз тон Нарайяны был строгий, а взгляд так мрачен и повелителен, что Ольга окончательно смутилась.
      – Если я молчала до сих пор, так и впредь буду нема, как рыба, – прошептала она, бледнея.
      – В таком случае мы останемся добрыми друзьями, – ответил Нарайяна.
      Чтобы развеселить молодую девушку, он рассказал ей неприятное приключение с Хирамом и его внезапный отъезд с вечера.
      Удовлетворение, данное Ольге таким изумительным унижением человека, осмелившегося оскорбить ее, вернуло ей ее прежнее хорошее настроение; а так как она горела нетерпением поболтать с подругами о столь невероятном приключении, то новые друзья вышли вон из зимнего сада, который в это время стал наполняться гостями.
      В одной из зал Ольга увидала Супрамати, но он был в обществе мужчин и они мирно толковали о политике. Поэтому она не подошла к нему, а присоединилась к своим приятельницам и целой группе дам, продолжавших оживленный разговор о странной новой болезни, постигшей бедного Ришвилля.

Глава двенадцatая

      По просьбе Нарайяны барон Моргеншильд вручил индусским принцам входные билеты на сатанинские собрания, готовившиеся в двух люциферианских ложах: Ваала и Люцифера.
      Вечером, через день после описанного праздника, друзья наши имели совещание со своими секретарями, которым были даны особые инструкции; а затем они отправились каждый в свою сторону, так как ложи находились в разных частях города.
      В сопровождении одного Нивары Супрамати отправился в самолете, и через несколько минут воздушный экипаж опустился на большой площади, посредине которой возвышалось круглое здание с плоской крышей, окруженное колоннами. Все сооружение было черное, как смола.
      Супрамати вышел, поднялся по ступеням галереи с колоннами, окружавшей сатанинский храм, и три раза стукнул в дверь, у которой стояли две статуи демонов из черного камня.
      Дверь без шума отворилась и он вступил в обширную круглую залу с черными стенами, озаренную красноватым полусветом.
      Посредине, на высоком и громадном цоколе, воздвигнута была исполинская статуя сатаны, сидящего не на скале, как было прежде, а на земном глобусе. Своим копытом он попирал опрокинутый крест; в одной руке он держал мешок с надписью фосфорическими буквами: «Золото заглушает все добродетели»,а в другой – чашу с огненной надписью: «Кровь сынов Божиих».
      В цоколе, под ногами идола, виднелась узкая дверь, по сторонам которой сидели два рогатых демона из черного камня, с зажженными факелами в руках.
      При входе Супрамати, к нему подошел закутанный в плащ человек. Осмотрев его билет, он подал ему маску и пригласил следовать за ним.
      Когда дверь в цоколе распахнулась и Супрамати переступил порог, раздался зловещий треск, и где-то вдали прокатился удар грома.
      – Наденьте маску, – сказал проводник с некоторым удивлением и пристально смотревший на него.
      Супрамати надел маску; затем они оба спустились по освещенной красными лампами черной мраморной лестнице и вошли в громадную подземную залу, уже наполненную публикой. Все присутствовавшие, – мужчины и женщины, – закутаны были в длинные черные плащи и толпились в первой половине, так что глубина залы оставалась свободной.
      Там, на высоте нескольких ступеней, возвышался жертвенник из красного порфира перед статуей Бафомета, и пять электрических ламп, расположенные в форме пентаграммы над головой дьявольского козла, заливали залу кроваво-красным светом. Перед статуей, в тяжелом золоченом семирожковом подсвечнике, горели со зловещим треском черные восковые свечи.
      В полу перед жертвенником был вделан большой металлический круг, а около, на треножниках, горели травы и сучья, распространяя острый запах серы и смолы.
      От соприкосновения с зараженной нечистыми выделениями атмосферой в очищенном теле Супрамати дрожал каждый нерв; но усилием воли он мгновенно поборол слабость. Крепко сжимая в руке крест магов, который достал из-за пояса, он молча занял место во втором ряду присутствовавших и сосредоточил все внимание на трех жрецах-люциферианах, стоявших в центре металлического круга, около большого металлического резервуара, почти до верха наполненного кровью.
      На шее жрецов – совершенно нагих с закрученными вверх волосами, стянутыми красными ремнями, – висели черные эмалевые нагрудные знаки; тела их были выпачканы кровью только что перед тем зарезанных ими животных, туши которых еще валялись тут же. В эту минуту они выпускали в резервуар кровь последней жертвы – черного козленка. Затем они расположились треугольником вокруг резервуара и затянули дикий и нестройный гимн.
      Через несколько минут кровь в бассейне начала волноваться, потом кипеть и подернулась черной дымкой. При этом и присутствовавшие также запели, если можно назвать пением этот нескладный гам, прерываемый иногда криками:
      «Гор! Гор! Саббат!»
      Точно какое-то безумие овладело присутствовавшими; голоса все больше дичали. Плащи спали, обнаруживая наготу этой бесновавшейся толпы, глаза которых, как завороженные, были прикованы к резервуару.
      Теперь из него поднималась человеческая фигура. Сквозь черное прозрачное тело просвечивал точно жидкий огонь; черты лица, более плотного, были зловеще прекрасны, но выражение дьявольской злобы делало его омерзительным.
      Как только это таинственное существо начало формироваться над резервуаром, один из люциферианских жрецов поднял с земли и развернул красный сверток, из которого достал и положил на жертвенник ребенка нескольких месяцев, по-видимому, спавшего. Два других жреца встали на ступенях по обе стороны жертвенника: один держал в руках сверкающий нож, а другой золоченую чашу.
      – Слава! Слава! Слава тебе, Люцифер! – рычали собравшиеся. Темный дух выскочил тем временем из бассейна на ступени жертвенника; теперь тело его казалось плотным, как у живого.
      А за ним, из того же резервуара, выходили сероватые тени, которые быстро оплотнялись и оживали. То были женщины-ларвы: странной, ужас навевающей красоты, с зеленоватыми глазами, кроваво-красными губами и вкрадчивыми, гибкими движениям.
      Но что-то не нравилось и беспокоило, по-видимому, гостей из преисподней, потому что гибкие тела их вздрагивали и корчились, а тревожные взоры пытливо оглядывали собравшуюся толпу.
      Люцифер схватил жертвенный нож и, произнося заклинания, занес его над недвижимым ребенком.
      Вдруг он вздрогнул, выронил нож и стремительно обернулся. Лицо его исказилось отвратительной судорогой, а из полуоткрытого рта капала зеленоватая пена.
      – Измена! – закричал он хриплым голосом, цепляясь за жертвенник.
      Супрамати сбросил плащ и маску; голова его пылала серебристым голубоватым светом, над челом горело мистическое пламя его оккультного могущества, а из висевшей на груди звезды исходили ослепительные лучи, окутывая всю фигуру мага широким ореолом; в поднятой руке его сверкал крест мага. Это был крест чистого золота, освященный магами высших степеней; из концов его струились снопами лучи света, а в середине виднелась чаша.
      Подняв высоко это священное оружие страшной силы и произнося формулы высшего посвящения, Супрамати твердым шагом шел к дьявольскому жертвеннику.
      В эту минуту раскат грома потряс все здание до основания и Люцифер, корчась в судорогах, зарычал, как дикий зверь. Свечи и другие огни потухли, треножники полетели на землю и зала огласилась раздирающими душу криками. Лишь яркий свет, исходивший от мага, освещал, как днем, отвратительное окружавшее его зрелище.
      Позади Супрамати тянулась широкая полоса света и там виднелись волнующиеся массы низших, подчиненных ему духов; лица их светились умом, а на груди блестели голубоватые огни. Вызванные своим главою, они явились поддержать его в борьбе с адскими духами.
      И борьба эта разразилась со страшной силой. Бесовская свора сплотилась у жертвенника, окружая Люцифера, который с пеной у рта, отвратительный и страшный, пускал в мага снопы искр и клубы черного зловонного дыма; все это большими темными пятнами падало на светлую одежду Супрамати, но мгновенно таяло и исчезало. Ларвы и сатанинские жрецы метали в него раскаленными добела стрелами.
      Но спокойный Супрамати мужественно шел, точно столб света, и дойдя до металлического круга, поднял руку, вооруженную крестом, а его звучный и чистый голос, читавший громко заклинания, покрыл стоявший в зале невообразимый шум.
      В это мгновенье из креста сверкнула молния и ударила прямо в грудь Люцифера. Нечистый дух заревел и покатился со ступеней, корчась в страшных судорогах у ног Супрамати.
      – Сгинь ты, дьявольская плоть, тварь негодная и преступная. Я изгоняю тебя из земной атмосферы! Блуждай в отражениях прошлого, любуйся своими преступлениями и затем размышляй над ними в одиночестве.
      По мере того как говорил маг, Люцифер переставал обороняться и вытянулся недвижимо. Но вдруг тело его распалось с шумом пушечного выстрела и из этой окровавленной бесформенной массы вылетело удивительное существо, нечто вроде полосатого черно-желтого крылатого змея с человеческой головой. Со свистом и рычанием чудовище пролетело по зале и исчезло.
      В тот момент, как Люцифер пал, побежденный, ларвы превратились в разного сорта нечистых животных, а члены собрания, с пеной у рта и воя, бросались один на другого. Ларвы вмешались в толпу и началась невообразимая свалка. Видны были лишь сцепившиеся между собою голые тела, которые катались, рвали зубами и душили друг друга, вопя нечеловеческими голосами; все три жреца люцифериан валялись мертвые, и тела их почернели, точно сожженные молнией.
      Не обращая внимания на ужасающую, происходившую перед ним сцену, Супрамати взял с жертвенника все еще недвижимого, точно погруженного в летаргию ребенка и, прижимая его к себе, вышел, пятясь, продолжая читать магические формулы. В прихожей его ожидал бледный и ошеломленный Нивара. Супрамати увидел, что опрокинутая с цоколя статуя сатаны валялась на земле и была разбита и что толстые стены храма в трех местах треснули во всю вышину.
      – Возьмите ребенка, Нивара. Он останется у нас, потому что родители недостойны видеть его и для них он исчез навсегда! – сказал Супрамати, закутываясь в поданный секретарем плащ.
      У выхода их ждал самолет, который и доставил их обратно.
      По возвращении домой Супрамати прошел с Ниварой в свое помещение и занялся приведением в чувство ребенка.
      Это была прелестная девочка шести месяцев, и когда она открыла свои большие голубые глазки, Супрамати нежно погладил кудрявую головку невинного создания, спасенного им от позорной смерти.