Экипаж машины боевой

— Остальное пусть у тебя будет, — сказал я Хасану.

— У меня еще что-то есть, — заплетающимся языком прошепелявил Хасан.

Он залез во внутренний карман, вытащил небольшой пакетик и начал размахивать им у меня перед глазами, улыбаясь, как медведь после бани.

— Че это такое? — спросил я его.

— А это белый порошок, который называется героин, если я не ошибаюсь, — произнес Хасан.

— А я-то думаю, чего это ты такой балдежный. Ну, давай сюда эту герашу, мы сейчас ее хапнем, а тебе, по-моему, хватит, нам еще брагу квасить, — сказал я, забирая пакетик у Хасана.

— Не, я еще хапну маленько, — пролепетал Хасан.

— Вот крендель, нахапался уже до упора, а все равно мало. Ну ладно пусть хапает, нам браги больше достанется, — произнес Туркмен.

— А я и брагу буду тоже.

— Ну, это мы посмотрим позже, — сказал я Хасану, и обратился к Сапогу.

— Сапог, тащи сюда хавку, только кашу не бери, ее греть надо, бери тушенку и завтрак туриста, готовь на стол и брагу тащи.

Я размотал пакетик и посмотрел на содержимое, в темноте не очень-то разглядишь, и я спросил:

— У кого есть зажигалка или спички, посветите, а то не разберусь?

Урал зажег спичку, и заглянул в пакетик:

— О-о-о, да здесь пол-Китая можно раскумарить, — произнес с удивлением Урал.

Я снял часы, вытащил штык-нож и отковырнул заднюю крышечку от часов, потом достал шариковую ручку, открутил ее и, вытащив пасту и колпачок, положил их обратно в карман, оставив только нижнюю часть.

— На, Урал, будешь первым, — я протянул ему половинку от ручки и спросил:

— Пятак есть?

— Да, есть, — ответил Урал и достал из кармана пятикопеечную монету (пять копеек мы клали ребром под язык, когда затягивались дымом от героина, дым был горячий и мог обжечь горло, а проходя через медный пятак, дым остывал, половинка от ручки заменяла трубочку, через которую втягивался дым).

— Сапог, щипцы тащи сюда.

Сапог сбегал и принес щипцы, которыми я вытаскивал из Качка «рубашку» от пули. Я взял щипцы, зажал в них крышку от часов и сказал Уралу:

— Давай, сыпь дозу.

Урал насыпал небольшую горку героина на крышку.

— Туркмен, давай поджигай.

Туркмен взял у Хасана из кармана зажигалку, поджег, и направил пламя на дно крышки от часов. Урал закинул под язык пятак, потом взял в зубы трубку от ручки и приготовился ловить дым от сгорающего героина.

— Ну, смотри, Урал, не промажь, — сказал я ему.

Через несколько секунд появился дымок, Урал втянул его через трубку, после чего посидел некоторое время, потряс головой и передал трубку и пятак Туркмену.

— Татарин уже приплыл, — сказал Туркмен, беря у него причандалы. После чего Туркмен провел такую же процедуру, потом ее проделал я, кайф сначала волной прошел по всему телу, потом навалилась приятная расслабуха.

Я, летая в нирване, вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Повернувшись, я увидел Хасана, который вопросительно-обдолбленным взглядом смотрел на меня. Я, преодолевая бешенный кумар, выдавил вопрос:

— Хасан, что тебе надо?

— Юра, про меня забыли что ли?

— Урал, дозу! — обратился я к Уралу, и протянул ему крышку от часов и пакет с героином.

— Айн момент, — прошипел Урал и, взяв пакет, насыпал дозу в крышку.

Я чиркнул зажигалкой, и поднес пламя к дну крышки.

Пока Хасан взял трубку и прицелился, героин сгорел и дымок улетучился.

— Хасан, тебе надо дым взять, положить в ложку, и засунуть в рот? Хочешь хапнуть — сам делай, — сказал я, и бросил щипцы с крышкой на землю.

— Юра, ты меня глухо обломал, — выдавил Хасан.

— Хреново, когда тебя обламывают? — спросил я к Хасана.

— Да, Юра, хреново, — ответил Хасан.

— Раз знаешь, тогда не обламывай меня. Если хочешь, то припаши Сапога, пусть он на тебе тренируется.

— Ну ладно, хрен с ним, потом хапну.

Вокруг раздавалась беспорядочная стрельба, пунктиры трассеров, пересекая друг друга, летели в сторону кишлака, сигнальные ракеты одна за другой вспыхивали в воздухе, освещая территорию. И по раскумарке весь этот фейерверк напоминал дискотеку, только вместо музыки была пальба и трескотня.

Появился Сапог с тушенкой, брагой и кружками, он открыл банки и разлил по кружкам брагу.

Мы сначала накинулись на еду, нас начал пробирать голодняк. Немного подкрепившись, мы начали потихоньку, небольшими глотками пить брагу, утоляя навернувшийся сушняк. Брага была в самый раз, в меру крепкая, до конца не доигравшая, и была похожа на шипучку.

Вдруг по броне зазвенели пули, мы пригнулись и обалдели. Что за хрень такая, откуда?

— С кишлака, что ли, долбят? — спросил Туркмен.

— Да хрен его знает. Наверно. А может наши дураки запарились? — удивленным голосом ответил я.

— В кишлаке ДШК работает, пули об лобовую броню рикошетят, — сказал Туркмен.

Нас начали пробирать шуги, такое по раскумарке часто случается.

— Сапог, неси сюда автоматы! — крикнул Хасан.

— И мой гранатомет, — добавил Урал.

— И ящик с гранатами, — крикнул я.

— А гранаты нафига? — спросил Хасан.

— Да пусть будут, так спокойней.

Сапог притащил охапку автоматов и гранатомет, положив все это рядом с нами, он снова убежал, и через время появился с ящиком гранат.

— А где гранаты от гранатомета? Тормоз! Чем я буду стрелять? Черт возьми! — кричал Урал, тряся трубой перед мордой Сапога.

— Татарин, да пошел ты со своим гранатометом. Сапог, давай открывай запалы быстрей и вкручивай их в гранаты. Быстро! — крикнул я.

Сапог схватил банку с запалами и начал открывать.

— А вдруг они взорвутся. Целый ящик, прикиньте только. Нас вместе с БТРом разнесет, — испуганно произнес Урал, отодвигаясь от ящика с гранатами.

— Сапог, неси отсюда ящик нахер! — опять крикнул я.

Сапог, весь в непонятках, схватил ящик и убежал опять в БТР.

— Стоп! Стоп — мужики, — заорал Туркмен, — мы все на изменах, хватит париться, давайте спокойно сидеть и пить брагу, а то эти гонки до утра не закончатся.

Мы все притихли и уставились на Туркмена.

— Ну че вы на меня пялитесь? Включитесь лучше. Какие к черту духи? Они в кишлаке за пару километров от нас, а везде вокруг наши, вон танк, вот БТР Грека. Сапог, наливай брагу, и не слушай этих дураков, а делать будешь, что я скажу. Понял? — Туркмен посмотрел в упор на Сапога.

Сапог закивал головой.

— И вы все тоже будете делать, что я скажу. Устроили здесь заморочки. В полку будете гусей гонять. Сейчас пьем брагу, и спать, утром на проческу. Забыли уже? Я буду первым за наблюдающего, а вы за это время растормозитесь, — Туркмен взял налитую кружку.

— Ну, все, пьем — и через час отдыхать.

Мы молча взяли кружки и выпили. До нас стало доходить, что мы запарились немного, один Туркмен контролировал себя, и никто не осмелился с ним спорить.

Раздалось несколько залпов, это танкисты из пушек долбили по кишлаку, наверное, духи обстреляли танковые блоки.

— Может и нам пострелять по кишлаку, — предложил Урал.

— Да там и без нас стрелков хватает, давай лучше посидим спокойно, — ответил я.

Мы посидели еще часа полтора, выпили по паре кружек браги, за это время кайф от героина немного развеялся, мы залезли в БТР и начали располагаться на ночлег, а Туркмен остался за наблюдающего.

Не знаю, как остальные, а я уснул сразу же и спал как убитый. Сквозь сон я почувствовал, как меня кто-то толкает за плечо, это был Урал, он будил меня на вахту.

— Сколько время? — спросил я зевая.

— Четыре утра, ты последний, там возле бака сигнальные ракеты, если нужны, — ответил Урал.

— Ну, ложись тогда, в шесть я всех бужу и будем готовиться.

Я взял автомат, нацепил бронежилет, каску, и залез на броню, изредка доносилась стрельба из блоков, кое-где вспыхивали сигнальные ракеты. Зачерпнув из бака воды, я сполоснул лицо, под утро на улице было прохладно, ночи вообще здесь прохладные, днем сумасшедшая жара, а ночью пронизывающий холод. Немного гудело в голове от вчерашнего пиршества, но в основном состояние было сносное. Зайдя за БТР я закурил сигарету, пряча огонек в ладони, и залез на броню, за время службы в Афгане прятать сигарету в ладони стало привычкой, даже днем, когда никакой опасности нет, все равно по привычке сигарету прячешь в руке.

Умостившись возле бака с водой, я стал смотреть в сторону кишлака, башня в БТРе невысокая, и поэтому из-за нее хорошо проглядывалась местность впереди БТРа. От нечего делать я начал из автомата стрелять по сигнальным ракетам, трассера ровной строчкой летели в сторону горящей ракеты, но в сигналку не так уж легко попасть. Увидев это, с других блоков тоже начали стрелять по ракетам. Расстреляв обе связки рожков, я достал из ящика цинк с трассерами и, открыв его, начал набивать патронами рожки. Расстреляв еще четыре рожка по ракетам, я посмотрел на часы, было пять утра, время пролетело быстро за этим занятием, сейчас начнет светать.

Через час надо поднимать пацанов и готовиться к проческе, часов в семь, наверное, начнем штурмовать. Исход сегодняшнего боя предвидеть невозможно, но потери будут, это я знал точно. Духи так просто не сдадутся, они загнаны в угол, а загнанный зверь опасен вдвойне, так что строить иллюзии насчет удачного финала не стоит. О том, что меня убьют или убьют кого-то из моих друзей, о таком даже не хотелось думать, но это произойти может, ведь здесь война, и в нас стреляют.

Тяжело в такие минуты оставаться одному, тяжело бороться со своими мыслями, и что хуже всего, от этих мыслей ни куда не деться, они безжалостно преследуют тебя, каждую секунду, каждый миг.

Я задумался о вере в бога, мне нечасто такие мысли приходили в голову, но иногда бывало.

Духи нас называют неверными, по их понятиям мы не верим ни в бога, ни в черта. Это не правда, без веры в бога жить нельзя, просто у каждого свой бог, и верит в него каждый по-своему, и не обязательно для этого ходить в храм или сидеть перед иконой, главное верить. Я никогда не углублялся в понятия какой-либо веры, не читал религиозной литературы, не посещал божью обитель. Если говорят, что бог вездесущ, то зачем идти в церковь, к богу в таком случае можно обратиться отовсюду, где бы ты ни находился.

Что там, за чертою жизни? Я слышал, что, умирая, люди попадают на небеса, и мне всегда представляется эдакая длинная лестница ведущая в небо, и люди, отжившие свой век, вбирающиеся по ней наверх.

Я не заметил, как закемарил, мне в полудреме приснилось, как я взбираюсь по этой лестнице, и видел я себя как бы со стороны. Вот я восхожу на эту лестницу, все старики толпятся у входа, а я захожу на нее откуда-то сбоку и начинаю взбираться, но видел я себя не стариком, а молодым, таким как сейчас.

Очнувшись от дремоты, я заметил, что начало светать, часы показывали полшестого утра, кемарил я минут десять, не больше. Что за чертовщина мне приснилась, я видел себя взбирающегося по лестнице в небеса. Но почему я видел себя таким, как сейчас? Может потому, что я боюсь старости, и мне трудно представить себя немощным стариком, одиноким и никому не нужным. А может быть? Не, не, об этом лучше не думать, только не сейчас.

Стрельба почти прекратилась, кое-где изредка раздавались выстрелы, наверное, всем уже надоело стрелять без всякого толку. Послышался гул моторов, и через минуту подъехал БТР, потом раздался голос комбата:

— Есть кто живой?!

— Да есть, товарищ майор. Сержант Бережной, — ответил я, и выглянул из-за баков.

— Ну, как дела, сержант?

— Да нормально, ночь прошла спокойно.

— В шесть поднимай экипаж, и готовьтесь. После того, как вертушки поработают кишлак, сразу пойдет пехота. Сидите на связи и ждите команды.

— Понял, товарищ майор.

БТР комбата дернулся с места и поехал в сторону танковой точки. Я спрыгнул с брони и зашел за БТР, чтоб облегчиться по малому, и спокойно покурить. Последние пол часа тянулись долго, в голову непроизвольно лезли мысли о боге, о жизни, о смерти, в сознании всплывал недавний сон. Хотелось закричать: «Да пропади все это пропадом!» и бежать, бежать, бежать — от жизни, от смерти, от войны, от себя, но что-то сдерживало весь этот порыв, и я покорно сидел и ждал, тешась мыслью, а может, пронесет и в этот раз?

Я посмотрел на часы, ну что ж, пора будить пацанов, хотя солнце еще не взошло, но было уже светло, наступало утро.

Запрыгнув на броню, я залез в командирский люк БТРа, пацаны спокойно спали, посмотрев на них пару минут, я ткнул Туркмена в плечо:

— Туркмен, вставай, пора.

— Не, не волде, — на родном языке выкрикнул Туркмен.

— Вставай Туркмен, — я продолжал его трясти.

Туркмен открыл глаза, посмотрел на меня, потом огляделся вокруг и спросил:

— Юра, это ты? А сколько время?

— Начало седьмого, буди остальных, — сказал я ему и вылез на броню.

Я сидел на броне и набивал «магазины» патронами готовясь к проческе, вдали показался БТР, через минуты три к нашему блоку подкатила машина ротного. Пацаны уже попросыпались и начали друг за другом вылезать из люков.

— Ну, как спалось, вояки? — спросил ротный.

— Спалось нормально, теперь надо думать, как бодрствовать будем, — ответил я.

Петруха, высунувшись из люка, начал мне показывать жестами из-за спины ротного, мол, чарс есть?

Я кивнул, Петруха нырнул опять в люк, спустя время из десантного люка вылез Закаров и направился ко мне. Когда он подходил, я заметил у него синяк под глазом, и еще он закусывал губу, судя по всему, она была разбита.

— Петруха меня послал к тебе, — сказал Закиров опустив лицо, чтоб я не видел синяк у него под глазом.

— Кто тебе фонарь поставил?

— Да это я ударился в БТРе.

— Кому ты эту туфту вешаешь, Закиров? Ротному будешь эти сказки рассказывать. Смотри на меня.

Закиров поднял голову.

— Носорог? — спросил я его.

— Да нет, Юра, это я сам.

— Так, значит Носорог, больше не кому. Ну ладно, я ему Козу сделаю.

Я достал из кармана пластинку чарса и протянул ему, он взял и направился в свой БТР.

Ротный в это время, усердно что-то разглядывал в бинокль.

— Что там такое, командир? — спросил я.

— А это фрагмент из кинофильма «к нам приехал цирк», — ответил ротный, продолжая разглядывать подъехавшую технику.

— Какой еще цирк? — спросил я ротного.

— Сарбосы прикатили, наверное, с нами на проческу собрались.

— Это что, шутка? — с удивлением произнес я, и перепрыгнул на БТР ротного.

— Да нет же, все это вполне серьезно, — ответил ротный и протянул мне бинокль со словами:

— На, посмотри на это ополчение.

Я взял бинокль и стал смотреть: возле крайнего танкового блока действительно расположились сарбосы, там я заметил несколько танков образца Т-34 и пару машин БТР-40. Какой-то сарбосовский офицер стоял на броне танка, и что-то торжественно объявлял своим воякам. Меня приколола видуха БТР-40, этакий броневик с открытым верхом, в кузове которого сидели сарбосовские солдаты в два ряда, они держали перед собой автоматы и слушали офицера.

— Если одеть буденовки этим воинам в броневике, то смотреться это будет, как Ленин в октябре, — промолвил я и передал бинокль ротному.

— Ну ладно, готовьтесь, а я смотаюсь к крайнему блоку, узнаю, что там за катавасия, — сказал ротный и крикнул водиле:

— Петруха, трогай!

Ротный укатил в сторону сарбосов, а я продолжил набивать рожки патронами. Подошли Туркмен с Хасаном.

— Че ротный хотел? — спросил Хасан.

— Да так, мотается, делать ему нечего. К нам «зеленые» прикатили, на проческу пойдут тоже.

— Да ну, сарбосы с нами на проческу? Ты шутишь, Юра, — удивился Хасан.

— Да какие шутки, вон они у крайнего блока.

Хасан залез на броню и стал разглядывать сарбосов.

— Да ты иди глаза промой, и вообще умойся весь, а то у тебя вид, как будто по твоей роже танки буксовали, — сказал я Хасану.

— Точно сарбосы, вот прикол. Сапог, возьми котелок, набери воды и польешь мне! — крикнул Хасан, слезая с брони.

Со стороны гор показались четыре вертушки и взяли курс на кишлак. Я встал и крикнул пацанам:

— Мужики, готовимся быстрей, хорош тормозить, вертушки уже летят бомбить кишлак, скоро нас припашут.

Я запрыгнул в БТР и стал надевать на себя причандалы. Особенно готовиться не надо было, все уже было давно готово, «лифчик» затарен всем необходимым, магазины забиты патронами, оставалось все это напялить на себя и ждать приказа к выдвижению. Надев на себя все необходимое, я вылез из машины, и стал все это на себе поправлять. На мне была каска, бронежилет, поверх бронежилета я напялил «лифчик» с дополнительными боеприпасами и сигнальными ракетами. Потом я нацепил фляжку с водой на ремень и затянул его покрепче, чтоб бронежилет не болтался, поверх ремня я надел патронташ с гранатами для подствольника, проверил штык-нож, ножны от которого были закреплены к полусапожку на правой ноги. Ну, вроде все в порядке, и все на месте, и закурив сигарету я приготовился наблюдать, как вертушки будут пахать кишлак, вертушки в это время как раз были на подлете к кишлаку.

Спустя время ко мне подошли пацаны и тоже сели рядом, один Туркмен остался в кабине на рации, мы некоторое время сидели молча, и наблюдали за бомбежкой. Вертушки кругами вились над кишлаком, и черные полосы от ракет то и дело резали воздух, разнося в пыль дувалы.

Хасан достал забитую сигарету и предложил нам, мы отказались, тогда он прикурил ее и стал курить сам. Я вообще удивлялся с Хасана, ему пофигу, когда обкуриться, перед боем, после боя, или во время него. Я же старался не обкуриваться в экстремальных ситуациях, чтоб не торчать на изменах, да и обламываться под кайфом не очень-то приятно, тут и в нормальном состоянии нарываться на засаду облом, а по раскумарке облом в двойне. Хотя в Афгане подобные ситуации предугадать невозможно, и бывало не раз, когда колонна попадает под обстрел, а ты в этот момент накуренный, как удав. Духи, конечно, тоже все обкуренные чарсом, и еще покруче нас. Но тут разные ситуации, духи настроены на обстрел, ждут его и готовятся, поэтому им по кайфу долбить по нашим колоннам, особенно с гор. А мы-то не ожидаем этого, и думки у нас левые, а тут вдруг — нате вам, посыпался свинец на головы и пошла канонада. И уже после всего произошедшего сидишь и думаешь, неужели я живой, неужели пронесло, и зарекаешься, что все, мол, больше курить не буду этот проклятый чарс, но проходит час-другой и снова пошел косяк по кругу, и ничего с этим не поделаешь, это Восток, кто не был там, тому не понять.

ПРОЧЕСКА

— Мужики, готовимся! — раздался голос Туркмена.

Мы попрыгали на броню и стали ждать команду к движению в сторону кишлака.

Первыми пошли танки, отъезжая, они стали растягиваться, беря кишлак в полукольцо, за ними двинулись наши БТРы. С левого фланга двигались машины второй роты, справа первой, мы были в середине.

Две вертушки отлетели от кишлака и, обогнув горы, исчезли из виду, остальные две, спустившись пониже и кружа почти над самыми дувалами, продолжали бомбежку, видно, им удалось обнаружить духов или пулеметные точки, потому как, сделав петлю, они стали заходить в одно определенное место. Одна вертушка на втором заходе задымилась и, сделав какой-то замысловатый вираж, стала снижаться. Было видно, как летчики пытались вывести горящую машину за пределы кишлака, им это отчасти удалось, и вертушка упала на окраине, справа от кишлака, недалеко от подножия гор. Мы все с напряжением ждали взрыва на месте ее падения, но взрыва видно не было, неужели летчикам удалось посадить горящую машину?! Вторая вертушка, пальнув еще раз ракетами, развернулась и полетела в сторону падения первой. Зависнув над местом падения, вертушка, снижаясь, скрылась за крышами дувалов, минуты через три она показалась и, набирая высоту, улетела через горы в сторону расположения полков.

Я заглянул в люк БТРа, крикнул Туркмену:

— Что по рации говорят? Летчики живы? Забрали их?

— Не знаю насчет живы они остались или нет, но полкач послал пару машин из разведвзвода на место падения вертушки. С летчиками разговора я не слышал, — ответил Туркмен.

Наставало наше время, БТРы медленно и уверенно приближались к кишлаку, мы готовились к проческе, каждый повторно проверял свое оружие и снаряжение. Мы ни о чем не говорили, эта операция была не первой, и каждый знал, что ему делать, лишь один Сапог рассеяно смотрел на всех нас по очереди, и нервно сжимал свою СВДшку. Я его прекрасно понимал, и в памяти всплыли события первого моего рейда.

Наш взвод в составе двенадцати бойцов и двух офицеров нарвался на засаду в зеленке, я помню, куда-то стрелял, но духов не видел, вокруг раздавались взрывы, стрельба, свист пуль и осколков, и еще помню — было очень страшно. Количество духов превосходило нас примерно в два раза, но каким-то чудом нам удалось выйти из зеленки, погибли два бойца и лейтенант замполит роты, один пацан был дембелем, другой «чиж», моего призыва с Азербайджана, дембелей я в то время еще толком не знал. Потом подошло подкрепление, и мы взяли эту зеленку в кольцо и прочесали, убитыми мы нашли одиннадцать духов, но половина из них все же куда-то испарилась. Я надолго запомнил свое первое боевое крещение. А Сапог, уж точно запомнит этот рейд, если живой вернется.

Танки остановились метров за триста, не доезжая кишлака, наши БТРы поравнялись с ними. Ротный скомандовал, покинуть машины. Мы передернули затворы и попрыгали с брони на землю. Каски мы побросали в БТРе, и напялили панамы, толк от каски небольшой, только мешает больше, болтается как кастрюля на голове. А надели мы их перед выдвижением, чтоб такие уставники, как замполит, не полоскали нам мозги насчет нарушения формы.

Туркмен вылез из люка и крикнул нам:

— Пацаны, ни пуха вам!

Я махнул ему рукой, и мы, обойдя танки, стали продвигаться к кишлаку. Стены вокруг кишлака не было, кое-где торчали деревья и кусты, остальная зелень была скошена бомбардировкой. Я всегда удивлялся, почему после бомбежки дувалы, хоть и были заметно повреждены, но в основном оставались целыми. Наверно они были сделаны из какой-то вязкой глины, приходилось даже видеть, как снаряды втыкались в них и торчали.

В кишлаке не было видно никакого шевеления, кое-где виднелись струйки дыма, кишлак сам по себе был большой, дувалы стояли плотно друг к другу, и проходы были узкими. Если понадобится броня, то вряд ли танки смогут нам помочь, в этих переулках ни повернуться, ни развернуться, а соваться в кишлак на технике — это самоубийство. Да, придется нам здесь горя хапнуть, промелькнуло у меня в голове. Пробирались мы к кишлаку, небольшими перебежками, ожидая обстрела в любое время и из любого дувала. Духи в кишлаке были, это было ясно, но когда от них ждать удара, было не ясно, они могли запустить нас в кишлак, а могли открыть огонь и на подходе к нему. Это ожидание изматывало нервы, наш взвод шел в числе первых, и поэтому мы первыми должны были взять удар на себя, а это перспектива не завидная.

Мы все ближе и ближе подбирались к кишлаку, там было по-прежнему тихо. Ротный шел впереди недалеко от меня, рядом шел Хасан, сзади шел Урал с гранатометом, Сапог шел рядом с Хасаном почти бок о бок, позади нас шел радист Алешка с Оренбурга, неся на себе кроме автомата и боеприпасов еще и радиостанцию.

До первых дувалов оставалось метров сто, мы все были на пределе, я беглым взглядом просматривал каждый дувал по очереди, но из кишлака по-прежнему не доносилось ни звука, и не было видно никакого шевеления. Неужели готовят какую-нибудь ловушку, или, может, не хотят заранее определяться, потому как, обнаружив духовские огневые точки, наши могут дать координаты и артдивизион начнет по ним работать, духи это хорошо знают.

И вдруг из-за первого дувала с диким криком выскочил ишак, подпрыгивая как козел, он мчался прямо на нас. Я мельком заметил, что на спине ишака висят какие-то тюки и, инстинктивно повернув дуло автомата, нажал на курок, раздался выстрел, ротный тоже выстрелил в этого ишака — тот упал примерно метров за 80 от нас. Ротный, развернувшись, крикнул:

— Ложись! — и сам упал на землю. Мы все тоже попадали на землю, я закрыл голову руками, и застыл, лежа на песке. Секунд через пять раздался мощный взрыв, меня окатила горячая волна вперемешку с песком, и запахло свежим навозом. Спустя пару секунд я поднял голову, в ушах звенело. Что за хрень такая? Недалеко от меня на корточках сидел ротный и тряс головой. Я стал подниматься, отряхиваясь от песка, рядом со мной сидя на заднице матерился Хасан а возле него лежал Сапог. Слава богу, наши вроде все целы. Ротный крикнул:

— Все живы?!

— Че за ху…ня! — закричал, вставая, Грек, который шел сбоку, шагах в тридцати от нас.

— Духи решили пошутить перед намазом, — крикнул ему ротный.

Все поднялись на ноги и отряхивались от песка и навоза, многие даже не поняли, что произошло. Я взялся рукой за панаму и снял ее, рука моя оказалась в какой-то серо-зеленой каше вперемешку с кровью, это было дерьмо от ишака, я стал вытирать об песок эту парашу. Ну, начало есть. Что же будет дальше?

Ротный махнул рукой, и мы осторожно двинулись дальше.

В стороне раздался еще один взрыв, я резко пригнулся и повернул голову, в районе, где шла первая рота, поднялся столб песка и пыли, — черт, мина, не повезло кому-то, подумал я, и стал внимательней смотреть под ноги. Хотя внимательность эта была до задницы, в песке мину обнаружить практически невозможно. Если мины ставились этой ночью, то можно обнаружить следы, так как ветра ночью не было, а если раньше, тогда ветер устелил песок равномерно, да и духи не такие дураки, чтоб оставлять за собой следы. Ротный показал жестом залечь, и подбежал к радисту, спустя время вся пехота остановилась и залегла.

Два танка с тралами (приспособление для разминирования, железные катки впереди танка) стали прокатывать местность между нами и кишлаком. Проехав пару раз туда-обратно, и не обнаружив мин, они укатили обратно на позиции.

Позднее зажигание у нашего командования, надо было раньше прокатать местность, одной жертвы можно было бы избежать, но, как говорится, пока гром не грянет…

Пехота подошла вплотную к кишлаку, наступал ответственный и напряженный момент, мы готовились войти в кишлак, и хотя такое уже случалось не первый раз, все равно с каждым разом ждешь чего-то нового, духи не постоянны, иначе это были бы не духи. Уж что-что, а воевать эти суки могут, и на уловки разные у них изобретательности хватает, даже взять этого ишака-камикадзе. Ну кто мог предугадать такое? Я лично подобное встречаю первый раз. Проклятый Восток.

Вот и первые дувалы, мы вошли в кишлак, озираясь по сторонам и держа оружие на взводе, шаг за шагом мы двигались дальше. Дувалы как ступеньки пошли вверх, все выше и выше, вдали, примерно в километре, виднелись скалы. Тишина, вокруг ни души, тишина эта напрягала, страх сковывал душу. В голове пульсировала мысль, кто же первый возьмет свинец на себя. Вокруг одни дувалы, натыканы везде и всюду, какой долбай проектировал эти лабиринты непонятно, с будуна такого не настроишь, можно сто раз обойти кишлак вдоль и поперек и в сто первый раз там заблудиться.

Мы все глубже и глубже проникали в кишлак, ротный шел чуть спереди, Хасан и Урал поравнялись со мной, Сапог крался чуть ли не уткнувшись Хасану в спину. Хасан стукнул Сапога локтем, и показал, чтоб он шел рядом, а не тыкался ему в спину.

Я заметил боковым зрением, как сбоку — метров пятьдесят от нас — что-то шевельнулось, резко развернув дуло автомата, я от перенапряжения чуть было не нажал на спусковой курок Оказалось, это прапорщик Приходько, командир третьего взвода, и с ним пара бойцов, Мамедов и Канатов. Мамед был из Азербайджана, а Канат из Узбекистана, оба отслужили по году. Черт, хоть бы своих ненароком, не положить, подумал я, особенно Мамед, вечно небритый, и если бы не форма, вылитый дух.

Они направились в нашу сторону, прапор показал жестом: «Ну как там?» Ротный пожал плечами.

Справа от нас вынырнули из-за дувала братья близнецы, потом Бача, Закиров и с ними Грек. Перед нами открылась небольшая площадь, посередине виднелся кяриз, возле него валялся дохлый верблюд, развороченный ракетой. Жителей кишлака не было видно, ни живых, ни мертвых, может ушли в горы, может, попрятались.

В стороне от нас раздались выстрелы, сначала очередь из ДШК, после уже автоматный огонь, и началась перестрелка, скорее всего это первая рота нарвалась на засаду и вступила в бой. Не успели мы ничего понять, как где-то рядом раздался залп из ДШКа. У меня сбило панаму и чем-то обрызгало лицо, я упал на землю. Сбоку недалеко от меня раздался крик, началась стрельба. Медленно подняв голову, я посмотрел по сторонам. В трех метрах от меня лежал прапор, половина черепа у него была снесена пулей от ДШК. Чуть дальше ворочался в пыли Мамед, по всей вероятности он был ранен.

Я перекатился к кяризу и укрылся за его камнями, на мое счастье кяриз был обложен булыжниками. Проведя по лицу ладонью, я нащупал что-то липкое, посмотрев на руку, я увидел, что это были мозги прапора перемешанные с кровью.

Мамед пытался встать, я крикнул ему:

— Мамед, перекатывайся за дувал! Быстрее же. Только не вставай!

Мамед сел на корточки, я заметил, что одна рука у него как-то неестественно болтается. Немного посидев на корточках, он снова упал. Я стал осматривать впереди стоящие дувалы, ища взглядом, откуда же лупят духи, но ничего не было видно. Наши забежали за дувалы и оттуда вели стрельбу по сторонам, видно, они тоже ни черта не могут понять, из какого дувала работает ДШК.

Я пополз к Мамеду, поравнявшись с прапором, я перевернул его лицом вверх, пуля попала ему в район глаза, и вырвала левую верхнюю часть головы. Я примерно прикинул, где бы мог находиться духовский пулемет и, взяв автомат прапора, пополз дальше. Жалко его, прикольный был мужик, разговор у него был интересный такой, с полублатным одесским акцентом, а сам он был родом из Николаева.

Мамед лежал в пыли и стонал, его АКС валялся рядом, я схватил за ремень его автомат, потом закинул через плечо его правую руку, и потащил все это за рядом стоящий дувал. Левая рука у него была оторвана под самое плечо, и болталась на небольшом куске кожи. Мамед был в шоке, и пока не понимал, что с ним произошло. Я вытащил штык-нож, и перерезал кожу на которой болталась рука, увидев это, он начал кричать в истерике: