Неотразимый обольститель

Он обернулся и увидел ее, держащую поднос с чаем. Она наблюдала за ними, облокотившись о дверь. – Веди кампанию жестко, отбери у них место в конгрессе и заставь приползти к тебе на коленях. – Беатрис внесла поднос в комнату, поставила его на стол и минуту стояла, изучающе глядя на чайные принадлежности, прежде чем поднять глаза. – Не могу гарантировать, что чай удался – это моя первая попытка. – Она встретила взгляд Коннора. – Но зато я могу гарантировать, что из тебя выйдет лучший конгрессмен, чем любой из тех, кого они выдвинут. И я знаю, что ты можешь победить.

– Вы что-то подхватили... оба. У вас лихорадка, вы бредите, – проговорил Коннор. Он ощутил, как пугающая волна тепла нахлынула и затопила его. Она была здесь. Возилась у него на кухне и, не дрогнув, не взвесив ничего, предлагала ему свою поддержку. – Я исключен из списка... вы что, не слышали?

– Не обязательно, – заявил Херст, вытаскивая из кармана и взмахнув какой-то свернутой бумагой. – Если ты внесен в списки кандидатов, они не могут так легко от тебя избавиться. Или «Таммани» придется подделать новый список. Придется немного потрудиться, но мы сможем это предотвратить. Мы сегодня уже кое-что проверили. – Он с видом конспиратора взглянул на Беатрис. – Я уговорил федерального судью, который наведет порядок и утвердит тебя в списках за два дня. Это появится во всех газетах, и мы будем особо следить за комиссией на выборах. Там будет твое имя... если ты этого захочешь.

Коннор был просто ошарашен. Он переводил взгляд со своего деда на Беатрис, и множество вопросов крутилось у него на языке.

– Но у меня нет программы... нет плакатов, мест, где можно собираться, нет доверенных лиц...

– Коннор. – Беатрис подошла, взяла его за руки и сжала их, как бы пытаясь передать ему свою уверенность. – Чем ты занимался последние шесть месяцев? Проводил кампанию, верно? Люди слышали твое имя. Они слышали, как ты выступал и вел дебаты. Они пожимали тебе руку, рассказывали тебе о своих проблемах. И ты им понравился. Если твое имя будет в списках, множество людей проголосуют за тебя. Ты уже провел самую трудную работу. У тебя есть шанс, Коннор. – Ее глаза сияли. – Не упускай его.

– Но вся эта шумиха в газетах, – проговорил он, чувствуя, как у него перехватывает горло.

– Да пошли ты подальше все эти газеты! – сказал Херст, возмущенно махнув рукой. – Сколько человек их читает? А сколько верят тому, что прочитали? Поработай головой, мальчик. – Он прикоснулся к виску. – «Таммани» может тиснуть статейку, но это может каждый... за деньги. Даже мы.

Мы? Коннор смотрел на старика, который, оттолкнувшись, встал с кресла и, шаркая, подошел к нему. Коннору казалось, что земля поплыла у него под ногами, и больше всего его беспокоило то, что целых десять лет взаимных обид и упреков больше не имели никакого значения.

– Как сильно тебе этого хочется, мальчик? – спросил Херст. – Готов ли ты как следует потрудиться?

– Вы считаете, что я справлюсь? – Коннор знал, что сейчас он спрашивает о чем-то гораздо большем, чем его политические шансы.

– Я никогда не сомневался в твоих способностях. – Голос старика звучал глухо от непривычных для него чувств. – И в твоей внутренней правоте. С годами я понял, что нет ничего более важного, чем эти две вещи. – Он тяжело вздохнул, многого недоговорив. – Если ты будешь участвовать в выборах – ты победишь.

Коннор почувствовал, как Биби взяла его за руку, и посмотрел в ее полные надежды и ожидания глаза.

– Ты действительно считаешь, что это возможно? – спросил он ее.

– Именно я убедила твоего деда, что это возможно. Коннор с трудом проглотил комок в горле, мешавший ему говорить.

– Я, должно быть, потерял последние остатки разума. – Он глубоко вздохнул, ощутив, как внутри у него все напряглось в предчувствии чего-то необычного. – Я сделаю это.

Беатрис, смеясь, обняла его. Когда Коннор поднял голову после поцелуя, то увидел, что дед желчно смотрит на них.

– Вот эта ерунда не поможет тебе на выборах, – проговорил Херст, суя ему в руки бумагу с датой, когда должно состояться слушание в суде. Потом он направился к дверям, ворча по дороге. – Мне еще надо собрать деньги на кампанию.

Коннор видел, как старик повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на них, и ему показалось, что на его иссохшем лице промелькнула тень улыбки. Потом до них донесся звук закрывшейся двери, и Коннор посмотрел на Биби. Ее щеки были влажны, а ресницы блестели.

– Ты вернулась, – сказал он, приглаживая ее волосы.

– А ты сомневался?

– Ну... – Он покраснел. – Не то чтобы очень...

– Ты не был настроен услышать, что не все потеряно? – закончила за него Беатрис. – Я потом это поняла. Иногда требуется немного времени, чтобы сердце вновь обрело надежду. – Она взяла его лицо в ладони. – Ты для меня – самое дорогое на свете. То, что с тобой сделали эти негодяи, разбило мне сердце. А когда ты ушел, я поняла, что, когда увижу тебя снова... должна предложить тебе... что-то, что давало бы веру.

Коннор ощутил жжение в глазах и заморгал.

– Тебе не стоило так беспокоиться. Все, что требовалось сделать... это прийти сюда... смотреть на меня вот так... с любовью. Этого было бы достаточно. Я люблю тебя, Биби. И хочу подарить тебе весь мир. Но сейчас все, что у меня есть, – это вот этот дом, обещание много работать и руки, которые никогда не устанут обнимать тебя.

– Более чем достаточно. – Беатрис потянулась, чтобы поцеловать его. – Ах ты, обольститель.

Глава 21

Через четыре дня после катастрофической встречи Коннора с репортерами в «Таммани Холле» газеты все еще обсуждали его историю, возможные последствия и сложности. Домыслы по поводу того, кто станет новым кандидатом от «Таммани», становились все более невообразимыми, а самые смелые газеты поднимали вопрос, насколько законно внесение в списки нового имени на таких поздних сроках. Юмористы ответили карикатурами и объяснениями, что у «Таммани» никогда не было проблем с законом... поскольку он изменяет его по своему желанию.

Однако бомба разорвалась тогда, когда стало известно, что Коннор намерен опротестовать решение партии в суде. Эти слухи были скоро подтверждены официальными источниками, заявившими, что федеральный суд постановил по-прежнему считать Коннора кандидатом, участвующим в голосовании. «Таммани» отреагировал на это, быстро избрав члена городской управы Берта Маклоски кандидатом в конгресс от демократической партии, и вдобавок послала двух новых крепких «помощников» поработать в офисе предвыборной кампании.

Когда Коннор и Беатрис принесли бумаги с решением суда о том, что имя Барроу должно стоять во всех списках на голосование, новые «помощники» выхватили у них документы, а их самих попросили удалиться.

– Как я и предполагал, – проговорил Херст, когда встретился с ними тем же вечером в доме Коннора и они рассказали ему, что произошло. Улыбка древней черепахи снова появилась на его лице, но на этот раз в ней было коварство. – Предоставьте списки мне.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Беатрис. Старик проглотил еще одну дозу лекарства от подагры и передернулся.

– Вам незачем знать.

– Ничего противозаконного? – нахмурившись, она внимательно смотрела на него.

Херст взглянул на Коннора с едва скрываемым нетерпением.

– Она ведь новичок в политике, верно?

Первоочередной задачей Беатрис было найти помещение для штаб-квартиры кампании. По предложению Элис она договорилась о том, чтобы снимать несколько комнат в «Вудхалле». Они заняли комнаты в новом флигеле, разместились под спальней Присциллы и принялись обставлять их и располагать отпечатанные политические материалы, которые уже были заказаны «Таммани Холлом». Беатрис привлекла к работе и Присциллу, которая теперь каждый день должна была просматривать газеты и вырезать все статьи, касающиеся выборов. Они разослали приглашения репортерам, чтобы те посетили их новый штаб, и Беатрис встречалась с ними в неформальной обстановке, а также организовывала обеды и ужины, на которых Коннор беседовал с журналистами. Беатрис также посетила руководительниц Всеамериканской суфражистской ассоциации и убедила их публично поддержать Коннора и предоставить ему добровольных помощников.

Лейси Уотермэн и Франни Эксцельсиор прибыли уже на следующее утро и привели с собой целый батальон женщин, желающих помочь. Беатрис с благодарностью раздала им кипу только что отпечатанных плакатов и листовок, и также мешочки со значками, которые надо было раздавать. Женщины поспешили выполнять задание, но через полдня вернулись. Все они выглядели потрепанными и ошарашенными и рассказывали страшные истории, как за ними следовали банды хулиганов, срывавших все их плакаты и даже применявших силу к ним лично.

– Проклятые грубияны! – Франни влетела в комнату, демонстрируя порванный жакет, царапину на щеке и раздавленную, смятую до неузнаваемости .соломенную шляпку. – Они слишком трусливы, чтобы вступить в честный бой. – Она потрясла сжатыми кулачками. – Эти стервятники налетели на меня вчетвером... вырвали плакаты у меня из рук... толкались и пихались. И ни один мужчина не пришел мне на помощь, даже не одернул их!

Остальные дамы принялись сочувствовать, все были потрясены и разозлены таким обращением.

– Вот такие они, мужчины, – ядовито проговорила одна. Беатрис не могла обвинять их за такое отношение, она была шокирована не меньше подруг. Но должна была переадресовать их гнев и обвинить настоящих виновников.

– Это не мужчины, – сказала она, собирая свое войско. – Это «Таммани Холл». И нравится нам это или нет, они будут продолжать так себя вести до самых выборов. Если вы не боитесь, то завтра мы сделаем еще одну попытку. – Они с сомнением согласились, и Беатрис вымученно улыбнулась. – Не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем.

Коннор рассвирепел, узнав, что случилось с их добровольцами. Он говорил, что «силовая тактика» «Таммани» на выборах была хорошо всем известна, но, насколько он знал, они никогда не опускались до того, чтобы оскорблять и запугивать женщин. И его не обрадовал тот факт, что сейчас благодаря его делу партийные деятели были вынуждены прибегать к таким отчаянным мерам.

– Если они не желают уважать нас как соперников, то по крайней мере могли бы уважать нас как женщин, – с негодованием проговорила Беатрис.

– Э-э, прошу прощения, мэм... это, конечно, ваши подруги и все такое прочее... но они выглядят иначе, чем остальные женщины, – поморщившись, заметил Диппер. – В них за милю видно этих... которые за свои права.

– Только из-за того, что они не носят зонтики с оборочками, не семенят при ходьбе и не красят ресницы?

Но Диппер был прав. Большинство суфражисток носили костюмы, очки и шляпы по типу мужских. У Беатрис появилась идея.

На следующее утро, когда женщины собрались, она представила им груду позаимствованной одежды, в основном цветастых платьев и гофрированных передников. Добровольные помощницы быстро прониклись духом розыгрыша и сделали то, о чем она их просила, – надели огромные платья и прицепили на шляпки шелковые цветы. Потом Беатрис притащила кучу подушек, собранных со всех кроватей в пансионе «Вудхалл», и принялась запихивать их под платья суфражисток. Дамы – некоторые из них были уже весьма почтенного возраста – решили, что идея нелепая, но тем не менее азартно участвовали в ее воплощении. Вскоре армия очень сильно «беременных» дам выплыла из «Вудхалла» и направилась расклеивать на улицах плакаты, раздавать листовки и значки «Барроу – в конгресс».

Беатрис присоединилась к ним, одетая в кричащее красно-белое платье и шляпку с «растущими» из нее шелковыми маками. Она вперевалку ходила по улицам, расклеивая плакаты, и несколько раз встречала группы подозрительно выглядевших мужчин, которые оглядывали ее, но, заметив торчащий живот, оставляли в покое. Предстоящее материнство все еще было священным, казалось, даже для головорезов «Таммани».

В штабе стоял непрекращающийся смех, когда вернулись остальные женщины и принялись рассказывать о том, как были ошарашены бандиты, столкнувшись с неожиданным наплывом будущих матерей.

– Это не может продолжаться долго, – с улыбкой успокаивала их Беатрис, – но если поможет нам продержаться следующую неделю, то уже хорошо.

Затем, когда они освобождались от «подручных средств», в дверях штаба появилась пара женщин... чей стиль одежды и движения не оставляли сомнений в их профессии. Вновь прибывшие вплыли в комнату в облаке французских духов, и суфражистки отшатнулись от них как от прокаженных. Беатрис услышала, что в комнате воцарилась тишина, и поспешила разузнать, в чем дело. Она увидела Мэри Кейт и Энни в ярчайших атласных платьях с огромными турнюрами и красочных шляпках... над одной из которых колыхались хвостики горностая, а над другой – пучки перьев. Беатрис заметила, что добровольные помощницы при появлении девиц отступили, и растерялась. Что им здесь надо?

– Привет, Биби! – поздоровалась Мэри Кейт. Приветствие Энни было таким же фамильярным. – Тут вчера приходил Диппер и сказал, что тебе и конгрессмену может понадобиться помощь. Вот мы и решили прийти предложить свои услуги.

– Как любезно с вашей стороны. Мы будем очень благодарны за помощь. – Не обращая внимания на ворчание своих подруг, Беатрис широко улыбнулась девицам из «Восточного дворца» и протянула им отпечатанные листы. – Я должна предупредить вас. У нас были проблемы с городскими хулиганами. Они оскорбляли наших помощниц и срывали наши плакаты.

Мэри Кейт ухмыльнулась и посмотрела на кислые лица суфражисток.

– Вам просто надо знать, как обращаться с мужчинами. Мы с ними справимся.

Пара, нагруженная предвыборными материалами, фланирующей походкой направилась к двери, и тут Энни остановилась около одной из дам, не успевшей избавиться от «признаков беременности», и похлопала ее по выдающемуся животу.

– Знаешь, есть много способов уберечься от этого.

На следующий день на улицах Четвертого округа можно было видеть две группировки, выступающие в поддержку Коннора Барроу, и более различные по составу было трудно себе представить. Проститутки и будущие мамаши, традиционно находящиеся на противоположных концах женского общества. Иногда представительницы обеих группировок сталкивались на углу какой-нибудь улицы, где был всего один фонарный столб, и тогда стоило посмотреть, как они боролись за привилегию наклеить на него плакат. В конце концов было расклеено гораздо больше плакатов и листовок, чем сорвано, и по всему городу красовались призывы «Коннора Барроу – в конгресс США».

Самому Коннору, однако, было гораздо труднее появиться где-либо. Он попытался следовать плану, составленному ранее, но банды «Таммани» знали, где он собирается выступать, и устраивали там беспорядки... освистывали Коннора, забрасывали его гнилыми овощами и даже начали поколачивать его слушателей. Дважды разразились настоящие драки, не позволившие Коннору высказаться. Во второй раз он настолько разозлился, что оставил трибуну и лично нанес несколько ударов. Он вернулся в «Вудхалл» со ссадиной на скуле, разбитой губой и в отвратительном настроении.

Беатрис усадила его в кресло и послала Присциллу за йодом и бинтами... от которых Коннор отказался.

– Это не страшно, – сказал он, ощупывая губу изнутри и снаружи.

– Это просто чудовищно! – заявила Беатрис. Ей хотелось уберечь его и защитить. До этого она испытывала такие чувства только по отношению к Присцилле и к корпорации.

– Ты забыла, – Коннор посмотрел на нее с кривой от боли улыбкой. – Я видел это все глазами «Таммани». Они, должно быть, в отчаянном положении, раз прибегают к таким методам. Мы причиняем им серьезное беспокойство.

– Ай да мы! – нахмурившись, ответила Беатрис. – Следуя твоей логике, в тот день, когда они превратят тебя в котлету, нам следует отпраздновать это с шампанским.

– Точно. – Коннор подмигнул Дипперу и Шоти, и те захихикали.

Беатрис, однако, было не до смеха. Всю последующую неделю беспорядки нарастали, и она видела, как тяжело это переносит Коннор. Каждый раз, когда он уходил из штаба, она внутренне напрягалась и начинала тихо сходить с ума, если он задерживался. Беатрис попробовала приставить к нему Диппера и Шоти. Все трое возвращались со ссадинами, ранами, уставшие от драк. Тогда она попросила Диппера и Шоти, чтобы те наняли нескольких парней, которые будут силой поддерживать порядок во время выступлений Коннора. Это помогло, но ненадолго. Хулиганы вернулись в большем количестве, и в результате произошла грандиозная свалка.

– Где же была полиция? – спросила Беатрис, пока они с Присциллой и Элис врачевали раны, нанесенные телохранителям.

– В кармане у Крокера, – мрачно ответил Коннор. Беатрис с дрожью всматривалась в его лицо, осознавая, насколько весь город подчинен «Таммани». Не существовало ни одной конторы, ни одного административного органа, где бы не ощущалось их влияние... даже полицию они подчинили себе. Неудивительно, что Коннор так колебался, прежде чем согласился продолжить борьбу. Он знал лучше кого бы то ни было, какая битва им предстоит.

Потом, ко всеобщему удивлению, поступило предложение от Присциллы.

– Тетя Биби... помните этого молодого человека... детектива... мистера Блэквела? Может быть, он в состоянии помочь нам?

Беатрис изумленно посмотрела на нее. После разрыва с Джеффри девушка часто бывала в плохом настроении. Это проявление интереса к кампании Коннора и желание помочь вселяло надежду.

– Превосходная идея, – сказала Беатрис, одной рукой обнимая племянницу. – Почему бы вам с Диппером не навестить детектива и не пригласить его к нам в гости?

На следующий день поутру детектив Джеймс Блэквел и два подчиненных ему патрульных прибыли в штаб-квартиру.

Когда он узнал, что происходит, то перевел взгляд с Беатрис на Коннора, затем на Присциллу и улыбнулся.

– Ну что ж, это в интересах городского управления, чтобы во время политических кампаний соблюдался порядок. Думаю, что смогу убедить моего капитана выделить для этих целей несколько человек.

Присцилла выпрямилась, улыбнувшись ему в ответ, и Беатрис могла поклясться, что девушка покраснела.

Вечером дюжина полицейских в форме появилась на митинге, где собирался выступать Коннор. При первой же попытке учинить беспорядки они подавили их и забрали зачинщиков. Впервые за неделю Коннор смог закончить свою речь.

Судя по репортажам в газетах и усиливающемуся противостоянию «Таммани Холла», они продвигались вперед. Потом, после того как две ведущие газеты предложили подтвердить участие Коннора в выборах, обстановка накалилась еще больше. Продавцы, в окнах которых красовались плакаты «Барроу – в конгресс», обнаружили, что эти окна разбивают. Газеты, поддерживавшие Коннора, были украдены с улиц, и их вырывали из рук мальчишек-газетчиков. Здание пансиона «Вудхалл» облили краской, а там, где выступал Коннор, бандиты по ночам учиняли погромы.

Посетив владельца склада товаров, которого терроризировали и предупреждали, чтобы он держался подальше от урн для голосования, Коннор признал, что в день выборов им потребуются дополнительные силы. Надо было убедиться, что его избиратели смогут пройти в кабинки для голосования мимо громил «Таммани». Он отправил Диппера и Шоти на поиски помощников.

За шесть дней до выборов, ясным морозным утром они прочитали в газетах, что при попытке выкрасть избирательные бюллетени была задержана некая банда. Все ее члены, ирландские иммигранты, хорошо известные в местном полицейском участке, были пойманы на месте преступления. Они утверждали, что не знают того, кто их нанял, но Коннору было ясно, что это работа «Таммани». Газеты, казалось, с ним согласились. Впервые за долгое время главные редакторы лично выступили на страницах своих изданий, призывая провести реформу в системе выборов и положить конец тирании «Таммани» на избирательных участках.

Партия «Таммани» купила в газетах место для рекламы и напечатала там обращения, в которых отказывалась нести ответственность за подлые попытки саботировать выборы. Коннор заявил, что они – банда лицемеров, и призвал провести проверку избирательных бюллетеней, чтобы убедиться в том, что они отпечатаны правильно. Но Херст Барроу, зашедший осмотреть их штаб-квартиру, увидел негодование на лице внука и отозвал его в сторону.

– Никаких проверок, бюллетени в полном порядке, – убеждал он Коннора.

– А если в день выборов мы зайдем в кабинки для голосования и не обнаружим в бюллетенях моего имени? – возмущенно спросил Коннор.

– Да есть там твое имя, есть. Сейчас. – Глаза старика блеснули лукавством, и Коннор, уловив это, внимательно на него посмотрел.

– Что ты имеешь в виду?

– Полиция никогда не обращает внимания, если что-то кладут в охраняемую комнату. Они замечают, только если кто-то пытается что-то оттуда забрать.

Больше он ничего не стал объяснять, но и этого было достаточно. Херст Барроу исполнил свое обязательство позаботиться о бюллетенях. Коннор встретился с ним взглядом, и они долго не отводили глаз, как люди, которые знают друг друга настолько хорошо, что не нуждаются в словах. Только тогда Коннор поверил, что старик действительно хочет, чтобы он победил. В этот момент они оба начали избавляться от боли, обиды и напряженности, возникших между ними много лет назад.

Наступил день выборов, ясный и неожиданно холодный, но только снежная буря могла бы помешать избирателям побить рекорды. К десяти часам утра улицы являли собой яркую иллюстрацию демократии в действии. Все группировки в городе, имеющие что сказать согражданам, в день выборов собрали всех своих представителей – от благотворительных организаций до странствующих евангелистов, от сторонников трезвости до профсоюзных деятелей, от иммигрантских культурных обществ до коренных жителей, протестующих против иммиграции.

Еще больше накаляли атмосферу пиво и ирландское виски, бесплатно раздаваемые избирателям, которые уже выполнили или только собирались выполнить свой гражданский долг. После того как избиратели покидали затянутые полотнищем кабинки, их направляли к тележкам с пивом, припаркованным поблизости, и многие, опрокинув несколько кружек, возвращались в очередь к кабинкам. В растущей толпе шныряли карманники, к ней присоединялись прохожие, демонстрировали свое искусство фокусники, бродили зеваки и шумные группки молодежи. Неудивительно, что, видя такую разномастную толпу, владельцы магазинов вокруг избирательных участков заперли все двери и опустили на окнах ставни.

Всеамериканская женская ассоциация суфражисток планировала свой традиционный марш в день выборов закончить у дверей избирательного участка, где должен был голосовать сам Коннор. Утром женщины собрались в «Вудхалле» и стали прикреплять ленты и разбирать лозунги и плакаты, поддерживающие как их кандидата, так и их общее дело. Коннор смотрел на их приготовления, а потом повернулся к Беатрис, которая только что приколола поперек своего темно-синего шерстяного жакета красно-белую перевязь с надписью «Барроу – в конгресс».

– Ты уверена, что это хорошая идея? Я хочу сказать, что может начаться потасовка. Маклоски голосует на том же участке, и там, без сомнения, появятся люди «Таммани».

– Думаю, тебе не стоит беспокоиться за эту группу. Они не новички в том, что касается маршей протеста или выборных празднеств, – убедила его Беатрис, поправляя ему галстук и замерев, чтобы полюбоваться им. Он выглядел настоящим конгрессменом в этом черном пиджаке-визитке и брюках в тончайшую полоску. – Кроме того, детектив Блэквел собрал всех свободных патрульных на этой территории, а Диппер и Шоти поставили своих людей у каждой урны для голосования, так что твои сторонники смогут пройти. Все, кто нам понадобится, будут на месте.

Коннор повел ее по коридору в кабинет Ардис Герхардт, где обнял. Минуту он просто смотрел на нее с напряженным лицом. Последние две недели у них было так мало свободного времени. Он мог только молиться, чтобы все эти жертвы не оказались напрасными.

– Я хочу, чтобы ты знала, Биби, – скованно проговорил он, – что бы ни случилось, я всегда буду благодарен тебе за твою любовь, за помощь и веру в меня. Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами.

– Я тоже люблю тебя, – сквозь подступающие слезы ответила она. – И ты победишь.

– Я знаю, – ощутив мгновенную неловкость, сказал Коннор, – но если нет...

Беатрис поцеловала его, чтобы не дать договорить. Мы вместе – вот что выражал ее поцелуй. Они были и любовниками, и деловыми партнерами. Несколько минут они не разжимали объятий... Она прислушивалась к такому родному стуку его сердца возле ее щеки... Коннор вдыхал аромат ее волос. Потом раздался осторожный стук в дверь, и они отпустили друг друга... до боли остро понимая, что в следующий раз, когда они обнимутся, их надежды либо воплотятся в жизнь, либо разобьются вдребезги.

На улице суфражистки стали в колонну по пять человек позади огромного лозунга, провозглашавшего: «Изберите Барроу в конгресс, чтобы он добился права голоса для женщин!» Коннор занял место как раз за лозунгом, вместе с Беатрис, Элис, Лейси, Франни, Эстер Роуз и Кэрри Чапмен Кэтт. Более пятидесяти женщин выстроились за ними, и они пошли по улице к избирательному участку.

Через пять кварталов улица, как и следовало ожидать, сузилась из-за повозок, карет и прибывающих толп народа. Колонне пришлось сплотиться теснее и временами ждать, пока освободится проход. Примерно в это время к ним присоединились дамочки в кричащих нарядах, несущие плакаты в поддержку Коннора. Когда Беатрис обернулась, чтобы посмотреть, как обстоят дела в тылу, она увидела махавших ей Мэри Кейт, Пэнси, Милли, Энни и Элеонора.

К тому моменту, когда их группа достигла избирательного участка, массивного старого здания из кирпича, называемого «Ветеране Холл», за ними тянулся большой «хвост». Некоторые улыбались и махали им, другие улюлюкали и кричали, чтобы они убирались домой присматривать за детьми. Коннор поприветствовал тех, кто его поддерживал, потом взял Беатрис за руку и повел ее за собой по заполненным ступеням к входу для избирателей.

Со всех сторон на них напирали, их толкали подвыпившие избиратели, и под давлением толпы Беатрис споткнулась и выпустила его руку. Когда она выпрямилась и осмотрелась, то не увидела Коннора. Она слышала, что он зовет ее по имени, но не могла определить откуда... а потом шум и движение вокруг нее внезапно затихли. Став на цыпочки, она разглядела огромную пивную повозку, в которую были запряжены массивные тяжеловозы. На этой повозке восседали босс Крокер, Чарлз Мерфи и еще несколько человек, которые, как решила Беатрис, тоже были не последними людьми в «Таммани»... Они, как и Коннор, красовались в элегантных цилиндрах и фраках.

– Вот наш парень... Берт Маклоски! Пришел, чтобы выполнить свой долг и проголосовать, – проревел Крокер, явно заводя толпу, жаждущую развлечений. – Интересно, кому он отдаст свой голос! – Сторонники «Таммани» разразились приветственными криками. Потом Крокер заметил Коннора, стоящего как раз на середине лестницы. – Посмотрите на это, – фыркнув, он указал на Коннора. – В наши дни позволяют голосовать кому попало!

– Не кому попало, Крокер, – перекрикивая хорошо поддавшую толпу, возразил Коннор. – Здесь множество людей, которые хотят голосовать и имеют на это право, но не могут.

Суфражистки единодушно поддержали это заявление. Стоя во главе группы, Франни подняла кулачок и принялась скандировать лозунг, быстро подхваченный остальными дамами:

– Мы не успокоимся, пока не получим голос! Зеваки в толпе кричали им в ответ:

– А мы не успокоимся, если вы его получите!

У дверей Коннора остановили несколько громил, перекрывших единственный вход. Он попросил их отодвинуться, но они скрестили руки и отказались. Из толпы появились Диппер и Шоти, знаками подозвавшие своих помощников. Несколько крепких портовых грузчиков протиснулись сквозь толпу и стали позади Коннора. Шансы противников были практически равны, и перспектива трудной битвы заставила бандитов «Таммани» замешкаться.

Ситуация казалась неразрешимой, пока наконец Крокер, пыхтя и отдуваясь, не взобрался по ступеням.

– Ну, ну... – Он остановился неподалеку от Коннора, уставившись на него своими заплывшими жабьими глазками. – Здесь мусор на лестнице.

– Полным-полно, – ответил Коннор, не отводя от него взгляда. – Как низко ты пал, Крокер. Даже не позволяешь своему противнику самому проголосовать.

Через секунду напряженного молчания Крокер кивнул загораживавшим проход громилам, и те освободили Коннору дорогу. Крокер повернулся к толпе с комментариями:

– Еще один голос ему не поможет.

– Еще один голос может принести тебе поражение! – раздался женский голос из толпы.

Франни Эксцельсиор отделилась от делегации суфражисток и с плакатом в руках стала подниматься по лестнице. Но не успела она дойти и до середины, как перед ней предстал один из громил и начал вырывать у нее из рук плакат. Она сунула ему плакат и, пока его руки были заняты при попытке его порвать, нанесла ему удар в живот. Громила охнул и согнулся пополам.

Словно искра, попавшая на сухую траву, это первое проявление насилия моментально взорвало толпу. Тотчас же толчки и пинки, которыми обменивались в этой давке все, превратились в настоящие удары и зуботычины. В ход пошли дубинки и палки. Часы скучного ожидания не прошли для толпы даром, а литры пива основательно подогрели ее, и скоро началось настоящее побоище.

Первая мысль Коннора была о Биби, которую он потерял где-то на ступенях среди клокочущей толпы. Но толчок со стороны одного из приверженцев «Таммани» заставил его отлететь от дверей, и с этого момента ему оставалось только защищаться и отбивать своих сторонников, которых пихали со всех сторон и сбивали с ног. Дипперу и Шоти удалось пробиться к нему, но тут на них обрушился такой град ударов, что им пришлось отступить. Сейчас было почти невозможно определить, кто на чьей стороне, – каждый просто поддерживал своих знакомых и защищался из последних сил.

Ослепленный ударом и болью от вновь раскрывшейся раны на губе, Коннор заметил поодаль огромную тушу в черном цилиндре и фраке и стал продираться к ней. Он ухватил Крокера за руку, развернул его... и нанес сокрушающий удар правым кулаком прямо в свиное рыло босса. Брызнула кровь, Крокер замахал руками и с воплем обрушился на пол. Не успел Коннор насладиться победой, как тут же упал от коварного удара.