Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Леди Удача

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Крэн Бетина / Леди Удача - Чтение (стр. 9)
Автор: Крэн Бетина
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


— Скука. Не выношу вынужденного безделья, — сказал он, чувствуя на себе вопросительный взгляд и неудержимо впадая в хрипловато-бархатистый тон. — Не приучен я к безделью. Я привык…

— К тяжелому труду? — подсказала она, сердце у нее стукнуло, и она подумала, что совершила непоправимую ошибку, напомнив ему о том, что он рассказал о себе в немыслимо интимный момент. — Я имею в виду — в Лондоне вы, вероятно, все время заняты, у вас ведь торговое предприятие, и еще там светское общество… приглашения и званые вечера… посещения оперы и блестящих балов… — Щеки ее зарделись. «А также светские леди, облаченные в шелка, с руками белей молока», — добавила она про себя уныло. Ей вдруг показалось, что принести котят, которые мяукали и цеплялись коготками за ее корсаж, было наивно и по-детски.

Но в это самое мгновение до сознания Рейна как раз начала доходить вся трогательность ее жеста. Она хотела утешить его и подбодрить, отвлечь от недугов и невзгод. Чтобы рядом с ним было что-то теплое и живое… Это тронуло его неимоверно. Взгляд его стал жарким, и пламя запылало в чреслах при виде того, как свободно маленькие зверята ползали по ее роскошной груди. Впервые в жизни он позавидовал кошкам!

— Это правда. — Рейн приподнялся на одной вытянутой руке, и теперь глаза его были почти на уровне ее глаз. Он заговорил звучным голосом, в котором поначалу слышался вызов: — Я привык к тяжелому труду гораздо больше, чем к лондонскому изысканному обществу. Я не из числа богатых бездельников! Я свои деньги заработал, все до последнего фартинга! Большую часть времени я провожу у себя в конторе или в доках, принимая грузы. — Он поймал ее взгляд, и она начала заливаться краской, от выреза на груди и вверх.

Не поэтому ли у него нет ни жены, ни невесты, подумала она, что он слишком много времени и энергии тратил на дела? Или же он уделял столько времени делам как раз потому, что у него не было женщины?

Внезапно она осознала, как близко друг к другу они оказались, заметила, как небрежно падает на его лоб прядь черных волос, какие полные и мягкие у него губы. Вся ее кожа жаждала ощутить на себе его взгляд. Но тут ей пришлось прекратить наблюдения над собственными чувствами, так как она перестала понимать что бы то ни было, затянутая в бурные, грозовые глубины его неспокойного взгляда. Она забыла про котят, которые ползали по ней, и про то, что следовало бы соблюдать дистанцию, как то подобает истинной леди, и про бабушку. И когда он взял ее за руку, пенящаяся волна чувственности захлестнула ее.

— А к чему ты привыкла, Чарити Стэндинг? — Тон его стал мягок, как в прошлый раз. — Что заполняет твой день? — Он поднес ее руку к глазам, вгляделся в обломанные ногти и покрасневшую от мыла кожу. Разрозненные впечатления, которые он успел собрать об этом доме, сложились в единую картину: ветхая мебель, простая пища, жалкий штат прислуги — она сама же и перечислила ему всех обитателей дома, когда брила его. Итак, имение Стэндвелл пребывало в состоянии глубокого упадка. И, внезапно прозрев, он ответил за нее сам: — Тяжелый труд?

Она стояла, лишившись дара речи, растворяясь в переменчивом серебристом потоке его взгляда, видя, как твердеют черты его лица — едва заметно, чувственно. Ей хотелось дотронуться до него, ощутить прикосновение его губ… Что он там говорит про труд? Слово это с грохотом прокатилось по ее сознанию, встряхнуло, заставило вспомнить о долге. Он держал ее руку и читал по ней, как по книге, все о ее занятиях, столь неподобающих истинной леди.

— В доме стало слишком много дел, чтобы Мелвин и Бернадетта справились с ними. — Она сумела-таки слегка ослабить силу этого признания. — Вот мы с бабушкой и… помогаем.

— А когда ты не помогаешь? — сразу же спросил он, притягивая ее к себе ближе. — Кто ждет тебя, дабы заполнить твои часы досуга… и занять место в твоем будущем? Гости? Возлюбленный? Возможно, будущий муж?

— Нет… у меня никого нет, — призналась она, опуская глаза.

— Трудно в такое поверить. Должно быть, мужчины в Девоншире очень уж тяжелы на подъем.

Ей вдруг стало стыдно, что у нее не было ни мыслей о женихах, ни планов на будущее. Никто никогда не заговаривал на эту тему, и она всегда считала, что причина тому — отсутствие у них денег. Но вот Рейну Остину пришло же в голову, что у нее может быть жених, хотя он знал о стесненном материальном положении их семьи.

— У меня нет времени. Столько дел всегда.

— Кто бы сомневался, — прошептал он, притягивая ее ближе. Итак, мисс Чарити Стэндинг свободна от обязательств. При этой мысли на его лице появилась улыбка типично мужского удовлетворения, — Похоже, кое-что общее у нас уже есть — тяжелый труд. Интересно, что еще?

— Мы оба… — Она вовремя прикусила язык.

— Что — мы оба? — очень убедительно спросил он, выпустил ее руку и приподнял пальцем подбородок.

— Мы оба не состоим в браке, — выпалила она порывисто и тут же пожалела, что нельзя взять эти слова обратно.

— Верно, так и есть, — Он криво усмехнулся. Впервые его холостяцкий статус стал источником радости.

Она с трудом сглотнула и тут только заметила, что уже сидит на краю кровати, смотрит на него, сердце у нее колотится как бешеное, а губы стали горячими, и это наверняка заметно. Он, похоже, совсем не рассердился на нее за то, что она затронула столь личную и даже щекотливую тему. Когда его рука легла ей на плечо, глаза его запылали опасным огнем, губы приоткрылись.

— Общество котят мне ни к чему. — От его глубокого, соблазнительного голоса все ее разгоряченное, восприимчивое тело так и завибрировало. Он придвинулся к ней еще ближе.

— А чье общество вам нужно?

— Твое.

Губы его коснулись ее губ, и жаркая текучая волна наслаждения захлестнула ее, пролившись внутри ее медом, проникая во все уголки, все поры ее существа, разгораясь медлительным жаром, готовя ее к большему. И оно явилось: нахлынуло струйками, ручьями и полноводными реками чувственности. На сей раз она знала, чего ожидать, и сразу обмякла, впитывая этот свободно хлынувший поток наслаждения всей потаенной сущностью своего женского тела. Она едва заметила, что переменяет положение, подчиняется ему, ложится. А он склоняется над ней, нагибаясь все ниже, ниже… пока возмущенное мяуканье котят, оказавшихся между ними, не остановило его.

Губы Остина оторвались от нее. Чуть приподнявшись, он прошептал:

— Вот еще одно веское основание недолюбливать кошек. — Нежным осторожным движением подняв сначала один пушистый комочек, потом другой, он пересадил котят на кровать, куда-то себе за спину.

Она ждала, едва дыша. А потом грудь его опустилась на ее грудь, сдавливая и лаская одновременно, а руки его обвились вокруг нее, так что она оказалась словно в большой и крепкой люльке. Ее поглотило ощущение его тела, оказавшегося на ней. Рот ее приоткрылся от изумления, и он провел языком по окоему ее губ с неторопливостью, от которой можно было сойти с ума. Она открывалась навстречу утонченным уговорам его языка, ошеломленная текучей интимностью, возникшей между их приоткрытыми ртами, и тем, как осторожно, словно пробуя на вкус, касаются друг друга кончики их языков.

Словно сами собой, руки ее приподнялись и прикоснулись к нему, ладони скользнули по полотну рубахи, нащупали знакомую твердость мышц. Постепенно руки Чарити нежно обвились вокруг него и стали сжимать его крепче и крепче, притягивать к своей груди, по которой бегали сладостные мурашки. Губы Остина скользнули на ее щеку, покрыли поцелуями, перешли к шее. Чарити перестала дышать. Его поцелуи превратились в нежное покусывание, отчего раскаленные добела разряды наслаждения побежали по ее нервам. Кожа ее разгорелась, грудь заныла, запылала. Чарити прижималась к телу Остина в страстном желании большего. И, словно угадав это ее тайное желание, ладонь его скользнула с ее плеча и собственническим жестом легла на грудь.

Она издала глубокий горловой стон, выражавший чистейшее наслаждение, бессловесную просьбу. Его пальцы легли на прохладную округлость груди над корсажем, стали ласкать и ощупывать шелковистую кожу, которая завладела его помыслами с той самой минуты, как Остин впервые увидел эту девушку. Ворот ее корсажа подался, и он, застонав, запустил руку под него и ощутил под ладонью этот полный упругий холмик. Он напрягся, словно волны пробегали по его пальцам.

Какие-то новые и могучие чувства овладели Чарити и управляли теперь ее движениями и реакциями. Она выгнулась навстречу виконту, вся трепеща, и вдруг поняла, что эта восхитительная льдисто-горячечная дрожь есть произведение его рук. Он прикасался к ней, и все в ней ныло и пылало; он ласкал ее, и тело ее трепетало в ответ. Может, это и было началом ночного волшебства — эти ощущения, от которых захватывало дух, и новое страстное желание близости, слияния с ним в одно целое?

Руки ее крепче сжались вокруг него, и она заставила его вновь припасть к ее губам, которые стали непреодолимо требовательными. Он охотно утолил ее новый голод, целуя со всей страстью, исследуя влажные глубины ее возбуждения, предъявляя права на все новые частицы ее.

Внезапно он замер. Дернулся и выгнул спину. Несмотря на то что все чувства Чарити были притуплены от наплыва страсти, она сумела сосредоточить взгляд на его лице.

— Когтями вцепляется, — пояснил он хрипло и снова дернулся, так как котенок, продолжавший взбираться ему на плечи, запустил свои тонюсенькие коготки ему в спину сквозь рубаху.

Прошло целое мгновение, прежде чем Чарити выбралась на поверхность того моря наслаждения, в которое была погружена. Только тогда до ее сознания дошло, что происходит. Она приподняла голову и увидела котенка, который ползал по его спине. Все так же держа голову на весу, она смотрела на маленький пушистый комочек и чувствовала, как рушатся ее надежды. Она выскользнула из-под виконта, села на постели, сняла котенка с его спины и положила себе на колени. Обернулась к нему — он приподнялся на руках рядом с Чарити. Ее глаза с расширенными черными зрачками встретили его взгляд и тут же опустились и с беспомощной тоской уставились на его опухшие от поцелуев губы.

Их лица были так близко друг от друга. Их плечи соприкасались. Все ее существо полнилось сознанием того, что его длинное мускулистое тело находится совсем рядом, еще разгоряченное предвкушением и напряженное от желания. Чарити подняла взгляд и посмотрела ему в глаза снова, словно ожидая увидеть ответ, и тут же поняла, что момент ошеломительной близости безвозвратно ушел в прошлое. Она тихо поднялась с кровати, держа котенка в дрожащих руках. Остин потянулся было взять ее за локоть, когда она начала вставать, но, так и не дотронувшись до нее, убрал руку. Рука его легла на постель, сама собой сжалась в кулак, словно от смущения.

— Ну, это все-таки не пес, свирепый как черт, — прошептал он хрипло.

— Хорошо, что Вулфи здесь нет. Он… тоже не любит кошек, — прошептала она.

Рейн смотрел на ее пылавшее как маков цвет лицо, губы, припухшие, будто от пчелиных укусов, на порозовевшие от любовного томления груди. В душе его царил хаос, он был возбужден так сильно, что это было почти непереносимо. Из-за крушения надежд он почти лишился дара речи… и при этом, как ни странно, был безгранично благодарен маленькому зверенышу за это несвоевременное вмешательство. То всепобеждающее плотское желание, которое он испытывал к этой девушке, было неподконтрольно ему и толкало на поступок, который никак нельзя было бы счесть достойным джентльмена.

Чарити стояла и вопросительно смотрела на него. Отблески желания еще горели в ее глазах и румянили дивную кожу. Он целовал ее и дотрагивался до нее так, как ей и не снилось, и она поощряла его и просила продолжать всем своим бесстыдным поведением. Что он может теперь думать о ней, о ее манерах, недостойных настоящей леди? Закусив губу, она ждала, что же он скажет.

— Вулфи не любит кошек? Что же, это я поставить в вину псу никак не могу. — Голос его прозвучал глухо, негромко, в нем слышалось желание, которое он и не пытался скрывать. — Однако он все же мог бы вести себя поприличнее. Да и я сам тоже. Да, мы с Вулфи одного поля ягоды. Все время выходим за рамки, просто с удручающей регулярностью. — Он поймал ее взгляд. — Особенно когда дело касается тебя.

Облегчение накатило волной. В его серых глазах не было настороженности, в них, как в окнах, было видно то наслаждение, которое она доставила ему. Он вовсе не сожалеет о том, что поцеловал ее, — вот что прочла она в этих глазах. Ну если и жалеет, то только в том смысле, что это не совсем по-джентльменски. Заливаясь багровым румянцем и надеясь, что ее радость по поводу этого открытия не слишком очевидна, она повернулась, собравшись уходить, но Рейн окликнул ее:

— Мисс Стэндинг, получите второе ваше животное. — Он держал в руке жалобно пищавшего котенка, и она вернулась к постели забрать зверька. Вручая ей котенка, он вдруг замер и поймал ее взгляд. — Ты придешь ко мне вечером? Обещаю вести себя прилично…

Глаза ее сверкнули, лицо расплылось в ласковой улыбке. Такая же улыбка сразу появилась и на его лице.

— Приду.

С наступлением сумерек она появилась в дверях его спальни, со стопкой книжек, подсвечником… и в сопровождении леди Маргарет и Вулфрама. Рейн сумел скрыть свое разочарование под маской любезности. Старуха тут же засуетилась, расставляя кресла и пристраивая поудобнее подсвечник. А когда Чарити принялась читать ему отрывки из своих любимых книг, он и вовсе забыл о присутствии леди Маргарет, которая задремала в кресле, да и о Вулфраме тоже.

Все его внимание было поглощено выражением лица Чарити, ее позой во время чтения. Она становилась умудренной и глубокомысленной, когда попадались отрывки, где толковалось что-либо, эксцентричной в легкомысленных стихах, бесстрастной — в драматических монологах. Она произносила разными голосами реплики персонажей в баснях, и у нее находились оттенки интонаций, по богатству не уступающие палитре самого автора, когда описывался закат или храм в какой-нибудь далекой стране. Как чтица эта девушка оказалась сущим сокровищем, она радовала и глаз, и слух. И когда она отложила книгу, он вгляделся в ее лицо с нескрываемым интересом.

— Поэзия, география, естествознание… вы изучали все эти науки?

Она зарделась, обнаружив, что не может отвести от него глаз.

— Папа… очень любил читать… и ему нравились путешествия. Так как повидать мир своими глазами нам было не по карману, он решил привнести странствия в нашу жизнь… в виде книг. Он обычно называл это «путешествовать, не вставая с кресла». — Улыбка ее померкла на мгновение. — Библиотека — это папина гордость. То есть была. — Она выпрямилась, глаза ее сияли. — Вы сможете сами брать книги, как только встанете на ноги и начнете ходить. Но вероятно, вам книги о путешествиях покажутся скучными. Ведь вы и сами, наверное, объездили немало стран.

— Верно, случалось мне постранствовать. — Он видел, как девушка заставляет себя отбросить печальные мысли, навеянные, как он понимал, воспоминаниями об отце. И меланхолия, которую она стряхнула с себя, частично проникла в его сердце. Он был несколько огорошен тем, как ее настроение может влиять на его собственное. — В основном по Вест-Индии. Бывал я и в обеих Америках. А несколько лет назад совершил большое турне по Европе.

— А не могли бы вы рассказать об этом? — Она сидела теперь на самом краешке кресла, и лицо ее вновь было оживленным. — Про собор Парижской Богоматери, и про венецианские каналы, и про развалины храмов в Греции! Ведь вы все это видели? — Когда он кивнул, она вся растаяла от удовольствия.

Он охотно пошел ей навстречу и принялся рассказывать — сначала в общих словах, а затем все больше вдаваясь в детали. Как контрастировало ее радостное изумление перед чужестранными чудесами, пусть и познанными в опосредованном виде, с его собственным равнодушным отношением к тому европейскому турне! Он понял, что совсем не получил удовольствия от путешествия, которое предпринял лишь ради того, чтобы придать лоску и утонченности своей особе, сточить шероховатости, оставшиеся на память от барбадосской юности. Он угрохал на турне кучу времени и денег. Но каждый собор, статуя, всякий спектакль или красивый вид были для него всего лишь ступенькой лестницы, по которой он карабкался к вершинам светского успеха.

Только сейчас, глядя на свое путешествие глазами Чарити Стэндинг, он понял, как слеп был к тому, что увидел. Чарити, покидая Венецию, никогда бы не стала жаловаться на сырость, а из пребывания в Париже не вынесла бы одни только воспоминания о грязи, побирушках на улицах и борделях. Внезапно он осознал, что существует огромный, неведомый ему мир.

К тому времени, когда Чарити разбудила бабушку и удалилась с нею из спальни, Рейн был во власти совсем иных желаний, которые имели мало общего с изменчивой жаждой плотских утех. Понравилось бы ему путешествовать по миру в обществе этой девушки? Вот что ему хотелось теперь знать. Каково это было бы — сопереживать всем ее волнениям, радостям и даже печалям?

Следующим вечером Чарити снова читала Рейну вслух, а потом с волнением слушала его рассказы, которые становились все красочнее, о путешествии по Европе, о достопримечательностях Лондона, о привычках высшего света. Леди Маргарет, твердо решив не спускать с молодых людей глаз, некоторое время стойко боролась со сном, но вскоре уже дремала в своем кресле.

Чарити обернулась к нему, решив воспользоваться представившейся возможностью;

— А про Барбадос? Вы расскажете мне про Барбадос? Лицо его замерло, вся веселость мгновенно улетучилась.

— Да что там рассказывать. Торчит скала посреди океана… ну и адская жарища, А про Кёльнский собор я тебе рассказывал?

— А там правда пляжи такие белые-белые, будто это не песок, а белый сахар? — гнула свое Чарити, не сводя с него глаз.

Он помолчал мгновение. Она не отстанет, пока он не расскажет ей то, что ей хочется узнать. — Да.

— А вода голубая, как яйцо малиновки? А горы издали кажутся сделанными из зеленого бархата?

— Вода голубая, а горы зеленые, — признал он, слегка раздосадованный тенью улыбки, которую приметил в уголках ее рта и в дивно сиявших глазах. — Давай лучше я расскажу тебе про Мадрид и бой быков…

— А цветы? Там ведь растет гиберниус… и канны, ну и, конечно, ананасы… и эти ваши бананы? — Она сдвинулась на самый краешек стула, лицо ее горело возбуждением. Она твердо решила заставить его разговориться. Ей нужно понять, что же кроется за стеной враждебности, которую ему вздумалось воздвигнуть между собой и людьми. Очевидно, Барбадос играет тут немалую роль.

Он смотрел на нее настороженно, взвешивая, стоит ли отвечать. Теплота, с которой она смотрела на него, убедила Остина, что девушкой движет не одно любопытство.

— Гибискус, — объявил он. — Алый гибискус. Есть и ананасы, а бананов мало. Бананы на Барбадос доставляют морем из Венесуэлы. — Восторженная улыбка, которой расцвело ее лицо, стоила того, чтобы разворошить эти неприятные воспоминания.

— Расскажите про лагуны. И как над ними поднимается луна!

И он начал рассказывать, поначалу неохотно, но по мере того как повествование развертывалось, он оживлялся, словно в голос его вливался тропический жар из воспоминаний. Он поведал и про горные цветы, и про пальмы, и про то, как вода искрится алмазным блеском под светом полной луны. Он и сам не заметил, как рассказал и про англиканского священника и его добрую жену, которые учили его грамоте вместе с собственными детьми, и про плантации сахарного тростника, и про то, как сахар варят, и каким сахарный тростник казался ему на вкус, когда он грыз его мальчишкой. И про цветы размером с суповую тарелку, и про огромных насекомых, про ящериц и разноцветных птиц, про летающих рыб…

Слушая его, она прикрыла глаза, чтобы лучше рисовались перед мысленным взором все эти тропические чудеса. Когда он умолк, Чарити открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее с тревогой.

— Вы любили этот остров, верно? — прошептала она.

Челюсти его сжались, глаза прищурились. Его несколько испугало и раздосадовало, что она так ловко воспользовалась его расположением к ней, чтобы заглянуть в его потаенные мысли.

— Тогда почему же вы говорили про Барбадос, что это адская дыра? — Увидев изумление на лице виконта, Чарити вспыхнула: надо же, она не постеснялась употребить такое слово! Но за свое любопытство ей не было стыдно. Для нее это было действительно важно.

Лицо Остина окаменело, но он быстро овладел своими эмоциями и сказал, старательно выбирая слова:

— На Барбадосе было не всегда так уж приятно. — Он помолчал. — К тому же приехать с Барбадоса — это дурной тон, а иметь кожу, потемневшую от тропического солнца, — и того хуже.

Она понимала его теперь лучше, но все же не до конца. Дурной тон? Этот практичный Рейн Остин, прожженный делец, беспокоится о том, что думают о нем другие люди? Но тревожное, горячечное выражением его главах, которые он не сводил с нее, ожидая, видно, что она выразит свое неодобрение, доказывало, что говорил он совершенно серьезно. Неужели и в самом деле есть люди, способные относиться к человеку с пренебрежением только потому, что у него была необыкновенная, интересная юность, или потому, что у него кожа покрыта таким дивным загаром? Это было выше ее понимания. Как можно, взглянув на его высокое мускулистое тело и поразительные глаза, почувствовать что-либо, кроме восхищения?!

Этот вопрос с размаху врезался в другие вопросы, не дававшие ей покоя, и высек искру прозрения. В свете считали, что он дурно воспитан?! Может, поэтому у него нет ни жены, ни невесты? Новообретенная уверенность окрепла, нахлынула на нее, ошеломила.

Чарити взглянула на его неприступную физиономию и вдруг увидела за этим фасадом ранимого юношу с загорелыми щеками, который смотрел на нее из глубин мерцающих серых глаз. Очень одинокого мальчика, которому приходилось трудиться не покладая рук.

Она поднялась — золотистые глаза ее сияли — и подошла к самому краю кровати.

— А мне понравились ваши рассказы о Барбадосе, и не важно, дурной это тон или нет. — Голос ее прозвучал тихо и нежно. Она взяла его руку, ласково провела пальцами по запястью и вдруг порывисто подняла к лицу и принялась целовать кончики его пальцев один за другим. — Знаете что, — добавила она, снизив голос до шепота и делая ему знак приблизиться, — когда вы прикасаетесь ко мне, я чувствую тропический жар барбадосского солнца в ваших руках.

Он весь сжался в тщетной попытке скрыть пыл, который вспыхнул в нем при этих ее словах и объял его до самых глубин его потрясенного существа. Она увидела пламя, вспыхнувшее в его глазах, и задрожала.

— А ваши поцелуи на вкус — как нектар заморских цветов.

— Чарити, — простонал он.

Пальцы ее коснулись его губ, призывая к молчанию, и она быстро покосилась на спящую бабушку. Когда девушка опустилась на край постели, он мысленно взвыл, чувствуя свою вину перед старой дамой. Но уже в следующее мгновение от конфликта противоречивых чувств не осталось и следа, все растворилось в призывно сиявших глазах Чарити. Он привлек девушку к себе, уложил рядом, навалился на нее всей грудью и замер, наслаждаясь ее ангельской красотой.

Она почувствовала, как объятия его стали крепче, и знакомое уже чувство заклубилось в ней. Она приоткрыла губы навстречу его поцелую, отражая нежные атаки его языка и блаженствуя в жаркой влажности его рта. Он покусывал легонько ее губы, играл с шелковистым языком, поглощая ее крупица за крупицей. Вскоре его горячие руки уже ласкали ее тело сквозь платье. С тихим стоном наслаждения она изогнула спину, и грудь ее коснулась его предплечья, умоляя о прикосновении. Пальцы его скользнули внутрь ее жесткого корсажа, легли на мягкие холмики грудей, сомкнулись вокруг бархатистых сосков. Каждое прикосновение заставляло ее содрогаться от огненного наслаждения, которое находило пристанище в нежном средоточии ее женственного тела.

Он целовал ее подбородок, шею, ноющие кончики грудей; сдвинув вниз корсаж и рубашку, потерся разгоряченным лицом о пылающий сосок. Глаза ее раскрылись, и взгляд проник сквозь туман в голове, когда губы его сомкнулись вокруг ее соска и язык принялся описывать гипнотические круги вокруг этого бархатистого розового бутона. Стон рвался из ее горла, и она с трудом подавила его.

Все ее тело было как в огне, мускулы плавились, кровь вскипала. Он принялся расточать те же ласки второй груди, и она содрогнулась всем телом, когда он прибавил еще одну: стал сосать, — отчего струны ее чувственности так и задрожали. Она схватила его голову, притянула к своему лицу и ответила единственным способом, который был ей известен, — чувственным поцелуем. Он застонал негромко, рука его оставила ее грудь, легла ей на талию собственническим жестом, скользнула на бедра, коснулась живота. Когда эта горячая рука легла на чувствительный холмик между ее ног, она перестала дышать.

Она ждала, с бьющимся сердцем, вся превратившись в способность ощущать. Жар от его ладони проникал сквозь одежду, достигал самой чувствительной части ее тела. Рука не двигалась. Только излучала жар. Барбадосский тропический жар… Все силы ее восприятия были сосредоточены на этом ощущении, она смаковала его, исследовала, предъявляла на него права. Неподвижность и жар.

Изнывая и пылая, горя от нетерпения, она чуть подалась навстречу этой знойной ладони. Это было едва заметное движение. Пальцы его сместились, сжали ее, затем стали медленно поглаживать. Она задрожала в предвкушении того, что должно было последовать…

Леди Маргарет вдруг издала громкое сопение, которое в тишине спальни показалось пушечным выстрелом, и зашевелилась в кресле. Молодые люди замерли, прислушиваясь.

Чарити приподнялась и с бьющимся сердцем соскользнула с кровати, на ходу поправляя свой корсаж, приглаживая волосы и отчаянно стараясь взять себя в руки. Она успела сделать один шаг к своему креслу, когда леди Маргарет проснулась и подняла голову.

— Бабушка, нам пора уходить. — Чарити поспешно подхватила старую даму под локоть, помогая ей подняться. Может, со сна она не разберется, что к чему? Старуха приостановилась и, бросив взгляд на Рейна, кивнула на прощание. — Я забыла задуть свечи. Иди, бабушка, я тебя догоню.

Чарити вернулась за подсвечником, а старуха, шаркая, вышла из спальни. Девушка подняла глаза на Рейна. Он лежал, опершись на локоть. Лицо его было темным от смущения, но глаза сверкали неутоленной жаждой.

— Спасибо, что рассказали про Барбадос.

— Благодарю, что заставила меня вспомнить о нем.

Она улыбнулась, задула все свечи, кроме одной, и с этой последней вышла в коридор. Проверила, как там бабушка, затем приостановилась в дверях своей спальни, не сводя глаз с двери Рейна.

Ему нужна была пара… жена. И ей нужен… муж. Ее обаятельная улыбка стала шире. Он человек дурного тона, и она тоже. Ему не везет со страшной силой. Зато у нее везения в избытке. Они будут идеальной парой. Оставалось только убедить его в этом.

Глава 10

На следующий день для Рейна это был восьмой день пребывания в доме Чарити — леди Маргарет осмотрела его рану. Как оказалось, она затягивалась на удивление быстро, учитывая, сколько злоключений выпало на долю пострадавшей части тела и каким невезучим был его обладатель. Виконту, пожалуй, можно начать потихоньку вставать с постели, объявила старуха. И сразу же оговорилась, что она ни за что не ручается, если он рискнет покинуть пределы своей спальни, которую она обезопасила от невезения с помощью амулетов. Теперь между ним и свободой существовало только одно препятствие: отсутствие штанов. Чарити занялась этой проблемой и вскоре принесла ему брюки покойного отца, выпущенные по всем швам.

Когда Мелвин закончил одевать его сиятельство, Чарити вновь явилась в его спальню, на сей раз с тростью, с которой ее отец ходил всякий раз, когда ему случалось сломать лодыжку. Она остановилась ошеломленная при виде виконта. Он был пугающе громаден и выглядел совсем иначе, когда стоял на собственных ногах! На мгновение Чарити лишилась дара речи.

Рейн, возвышавшийся над девушкой, также отметил, что видится она ему теперь совсем по-другому. Она показалась ему очень благонравной, женственной и хрупкой. Это наблюдение отрезвило его. То, что занимало его мысли и было предметом желания, сразу представилось ему низким и гнусным, атавизмом барбадосской жизни. Его смущало само воспоминание о том, что он навязывал телесную близость этой девушке, и даже не один раз. И уж совершенная мерзость, что всю ночь напролет он мечтал о ней, о том, как она снова окажется под ним… и о дальнейшем.

Чарити оправилась настолько, что сумела предложить ему навестить Стивенсона. Остин молча кивнул. Она пошла вперед, показывая дорогу, украдкой поглядывая на его напряженное лицо и пытаясь заставить свое сердце биться не так отчаянно.

Стивенсона они нашли не в лучшем состоянии. Несчастный лежал, опутанный, как сидками, многочисленными зловонными амулетами, был голоден как волк и зол, как тигр в клетке. Он еще не отошел после ссоры, которая произошла между ним и леди Маргарет насчет жидкой пищи, и что-то бурчал себе под нос. Даже появление хозяина не улучшило настроения достойного лакея и не смягчило его выражений.

В бесновавшемся от бессилия Стивенсоне Рейн узнал себя. Неужели и у него был столь же смехотворный вид? Он наблюдал за тем, как Чарити терпеливо предлагает больному помощь и кротко выслушивает его колкие ответы. Когда они вышли из спальни Стивенсона, бедро у Рейна ныло, а мужская гордость и совесть буквально горели огнем.

Он был способен думать только об одном: как грубо и недостойно он вел себя по отношению к этой девушке, во всех отношениях. Он рычал на нее, скандалил, бранился и дулся. Он вел себя неприлично и оскорбительно, проявив неблагодарность. Демонстрировал свое тело ее невинным глазам, хватал ее руками, целовал ее, лапал, как трактирную судомойку. А вчера он запустил руки ей под платье и едва не… прямо в присутствии ее спящей бабушки! У нее были все основания презирать его.

— Стивенсон обычно совсем не такой. — Он произнес это сдавленным хриплым шепотом, приостановившись на миг в коридоре. Затем он поднял голову и обнаружил, что смотрит прямо в ее милые светло-карие глаза, которые застенчиво глядят на него снизу вверх.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24