Леди Удача

— Это все из-за птицы… птица, черт бы ее побрал, влетела в окно.

Она взялась за его рубаху, приподняла мокрую ткань, и он, сам того не замечая, принялся елозить и извиваться, помогая ей скорее стянуть с него проклятую тряпку.

— Вот, а теперь вытягивайте руки из рукавов, — велела она. Он сделал, как было приказано, вытащил сначала одну руку, затем другую, понимая только одно: с него стягивают чертову рубаху, и горячая мокрая ткань не будет больше касаться его обожженного тела.

— А потом птица залетела под полог, не могла вылететь и начала биться здесь, и я повернулся, чтобы погнать ее к окну. — Он примолк ненадолго, так как она как раз стала стягивать рубаху ему через голову, затем швырнула ее на пол, прошла в противоположный угол к умывальнику и намочила небольшое полотенчико в холодной воде. Он же между тем продолжал свой рассказ: — Эта несчастная птица так билась под потолком, и тут я заметил, что поднос-то поехал вниз. Проклятый чай был просто кипяток крутой, а не чай!

— Но, ваше сиятельство, чай принято заваривать кипятком и подавать горячим… — Она поспешно приложила прохладную мокрую тряпицу к его покрасневшей груди. Он приподнялся на руках повыше, чтобы ей легче было добраться до его обожженного живота, а она присела на край кровати, ловко орудуя обеими руками. Ее тонкие пальцы прижали прохладную ткань к его мускулистой груди. Он закрыл глаза.

— Боже, какое блаженство!

Едва эти слова, которые можно было истолковать и в неблагопристойном смысле, сорвались с его губ, как он замер. Пальцы девушки на его груди тоже остановились. Сердце его стукнуло, глаза раскрылись. Их разделяло всего несколько дюймов, она прикасалась к нему, и они смотрели в лицо друг другу.

Постепенно до обоих дошло, в каком положении они оказались. Он только что позволил снять с себя единственный предмет одежды, облекавший его, и теперь лежал перед ней во всей своей наготе, если не считать простыни, довольно ненадежно прикрывавшей нижнюю часть его тела, и старательно подставлял ей голую грудь и живот. Она сидела рядом с его обнаженным бронзовым телом и прикладывала тонкие прохладные руки к его груди, стараясь утишить боль.

Прямо под одной ее ладонью бухало его сердце. Она была не в силах двинуться. Он был такой теплый, жесткий, могучий, был так не похож на всех прочих людей, которых ей доводилось видеть на своем веку. Ночь за ночью она, лежа в кровати, давала волю своему воображению, которое рисовало перед ней его широкую спину, и мучилась вопросом… каков же он спереди. Оказалось, столь же великолепен. Мышцы горными хребтами бугрились на плечах. Грудь также была гладкой, бронзовой и мускулистой, с плоскими сосками и легким пушком черных волос, который спускался до талии и еще ниже, становясь все гуще… Пальцы ее словно сами собой выпустили тряпицу и двинулись по этой завораживающе пространной мускулистой равнине, исследуя и успокаивая.

Его большая ладонь поднялась, и жесткие крепкие пальцы легко коснулись ее раскрасневшейся щеки. Она была такая прохладная, мягкая, гладкая. По мере того как ее пальцы пробирались все дальше и дальше по просторам его обожженного тела, его рука также увеличивала диапазон действия, лаская ее шелковистые губы, стройную шею, соблазнительные плечи. Вот пальцы его спустились по ее мраморной коже к нежным округлостям, которые маняще выпирали из корсажа платья, помедлили в эротичной ложбинке между ними.

Он боялся, что она сейчас вскочит, напуганная всепобеждающей откровенностью его взгляда, его прикосновения. Но она продолжала сидеть, и ее пальцы все бродили по его телу. И он не стал менять позы, желая этих прикосновений, даже нуждаясь в них.

— Это только доказывает, что примета верна, — прошептала она, продолжая смотреть в серебристые глубины его глаз, в которых она бродила как потерянная.

— Какая примета? — спросил он, не отрываясь от ее милых глаз.

— Если птица залетает в дом, это к несчастью. — Она нервно сглотнула. Он дотронулся до нее рукой! Не огнем ли загорелась ее кожа от этого прикосновения? Восхитительная, ледяная и вместе с тем пламенная дрожь пробежала по позвоночнику.

— Я не верю в приметы.

— А во что вы верите? — Взгляд ее скользнул к его губам в ожидании ответа. Тело ее заполняло блаженное тепло, оно становилось необыкновенно гибким от его нежных касаний.

— В тяжелый труд. В наличные деньги. В то, что торговаться надо до последнего. А… — Он чуть было не добавил: «А любить такую, как ты». Но скоропалительный роман был ему сейчас некстати. Его снедало желание получить от жизни что-то совсем иное, новое, сладостное. Ему хотелось не спеша смаковать и эту девушку, и головокружительный жар, который возникал в его теле от прикосновения ее любознательных пальцев. — И в нежную кожу, — объявил он с излишней откровенностью. Провел большим пальцем по чистой линии ее подбородка. — Я верю в нежную кожу.

Чарити не могла вздохнуть. Он говорил о ее коже; она видела это по его глазам, чувствовала всем своим существом. Ему нравится, что у нее такая нежная кожа… как ей приятно его жесткое тело…

— Боже всемогущий! — раздался сдавленный вопль. В проеме двери стояла леди Маргарет, с лицом серым, как пепел. Старуха покачнулась, схватилась за сердце. Чарити сидела на постели злосчастного виконта, едва не нос к носу с ним, причем последний был в чем мать родила, а девчонка его чуть ли не облапила!

В мгновение ока Чарити отпрянула и убрала руки. Рейн также рванулся назад, повалился на кровать и стал натягивать на себя простыню. Она вскочила на ноги, красная, как свекла, лепеча какую-то чушь, он же, заливаясь багровым румянцем, стал выкрикивать невнятные объяснения. Птица в комнату залетела… поднос с горячим… она хотела помочь ему…

Леди Маргарет стоя выслушала эту путаную историю, соображая в то же время, что же предпринять. Было ясно как божий день, что оба говорят чистую правду. Однако давешняя беседа с Чарити принесла больше вреда, чем пользы. Старуха негодующе фыркнула и приказала внучке идти вниз.

Чарити закусила губу и кивнула, умирая от стыда и избегая смотреть в сторону Рейна. Он этого, впрочем, не заметил — слишком уж озабочен был тем, как бы не встретить случайно ее взгляда, к тому же следовало как-то объяснить свой дикий поступок: надо же, он предстал во всей отвратительной наготе перед очаровательной молодой девушкой, при том, что успел дать себе клятву держаться от нее подальше.

Когда Чарити вышла, грозная старуха обернулась к нему. Однако вместо того, чтобы обрушить на его голову жестокие упреки и обвинения, она просто уставилась на него пугающе пристальным взглядом немигающих карих глаз.

— Усвойте важный урок, ваше сиятельство. Вы самый невезучий молодой человек в мире. В жизни ничего подобного не видела. И если вы хотите остаться в живых и в будущем использовать свой раненый зад по назначению, то вам следует держаться на приличном расстоянии от моей внучки. — Старуха помолчала и добавила тише: — Я не допущу, чтобы эта кровь пала на ее голову. — И, произнеся эту загадочную угрозу, старуха вышла, хлопнув дверью.

Спустившись вниз, в кухню, леди Маргарет приказала Мел-вину оттащить сундук его сиятельства, только что доставленный из гостиницы, наверх и одеть этого типа во что-нибудь приличное. А потом принести виконту еще один поднос. Бернадетта разогрела бульон, заварила свежий чай. Когда Мелвин, отволочив наверх сундук, поплелся туда снова с подносом, а Бернадетта пошла искать чистое белье, чтобы перестелить постель его сиятельства, тревожный взгляд леди Маргарет остановился на внучке.

— Извини, бабушка. — Чарити решила, что взгляд этот означает порицание. — Это все правда… он действительно обжегся. И я просто хотела помочь ему. — Но, произнося эти слова, она знала, что было кое-что еще. Но разве обязательно признаваться в том, что ты испытывала возбуждение и наслаждение и была очарована?

— Чарити Энн Стэндинг, тебя воспитывали как приличную девицу, и я запрещаю тебе всякие вольности. Он человек светский, с титулом, привык к тому, что условности соблюдаются, а девицы ведут себя подобающим образом. А ты? Взяла и пошла любоваться на него голого…

— Но не совсем же голого, бабушка, — запротестовала Чарити.

— Ну и то слава Богу, — буркнула леди Маргарет. — Послушай, дитя мое. — Она взяла руки Чарити в свои. — Если ты станешь трогать его руками, смотреть на него или думать о нем, то все это плохо кончится. Он страшно невезучий. А из-за тебя ему еще хуже придется.

Невезучий. А ведь бабушка права, поняла вдруг Чарити. Его сиятельство действительно имел ярко выраженную наклонность попадать в передряги. Он расшиб себе голову, получил пулю в зад, упал с кровати… А теперь еще и ошпарился!

Но в следующее мгновение она расцвела такой солнечной, счастливой улыбкой, какой леди Маргарет не доводилось видеть на лице внучки много лет. Сердце у старухи так и упало, когда упрямая Чарити, чмокнув ее в щеку, сказала:

— Что ж, значит, придется мне поделиться с ним моим везением!

Поздно за полночь, когда жар во всех громадных каменных каминах уже сгребли, а свечи почти все затушили, в ветхую заднюю дверь кухни Стэндвелла кто-то поскребся. Бернадетта пошла отворять, и две темные фигуры поспешно шмыгнули за порог и тут же принялись шикать, призывая заахавшую от изумления старую служанку к молчанию.

— Пойди позови миледи, Бернадетта, — умоляюще прошептал Перси Холл. — И поскорей.

Старуха не замедлила явиться, в ночном чепце и капоте, и грозно воззрилась на приятелей, уныло жавшихся к двери заднего крыльца. Она подняла свечу повыше. Одежда измята, рожи заросли щетиной.

— Где это, черт побери, вы шлялись? — сердито спросила леди Маргарет. — Мы вас обыскались. У нас тут наверху лежит раненый джентльмен, и мне необходима ваша помощь.

— Мы скрывались, — выдохнул Перси.

— На болотах, — скорбно добавил Гэр.

— Боже милосердный! Да вы же промерзли до костей! И еле на ногах держитесь! А ну садитесь. — Старуха взмахом руки указала на стол и лавки возле стены. — Бернадетта, согрей-ка им вина.

—  — Мы одного типа застрелили, — объявил Гэр мрачно. — Нечаянно… — Он увидел, как леди Маргарет разинула рот, и поспешил добавить: — Я хотел выстрелить мимо, клянусь! Это какой-то гад из Лондона…

— Он явился требовать последний груз бренди, которое сквайр продавал ему, — подхватил Перси. — Мы сказали ему, что бренди больше нет, а он обозлился, вытащил пистолет и ну нас стращать. Мы тоже решили его припугнуть.

— Вы стреляли в какого-то типа из Лондона? — Леди Маргарет нависла над столом. — Место, место какое?

— В Рауденском лесу. Мы скумекали, что он не иначе как там проезжать будет, и…

— Нет же! Я спрашиваю, куда попали.

Перси набычился и раздраженно покосился на Гэра.

— Это Гэр попал. В корпус. Куда-то низко. Точнее не знаем: тут послышался конский топот, ну мы и дернули оттуда поскорей.

Леди Маргарет побледнела, отошла от стола и принялась нервно расхаживать по кухне, заламывая руки.

— Вот до чего дошло. Я говорила Аптону, что связываться с контрабандой бренди — страшная глупость. Но он не слушал. — Приятели переглянулись. Старуха перестала шагать взад-вперед и накинулась на них: — И вот теперь он здесь.

— Кто? — сердито спросил сбитый с толку Перси.

— Этот ваш гад лондонский. Он здесь, в этом доме. Барон Пинноу нашел его на дороге и приказал отнести сюда. Я и искала-то вас потому, чтобы вы помогли ухаживать за его сиятельством. — Старуха вдруг остановилась и уставилась в пространство.

— Господи, да как же мы можем ухаживать за ним, когда это мы его подстрелили?! Это все мисс Чарити и ее невезучесть, — прошептал Гэр с несчастным видом. — Я вдруг упал в могилу, а потом подстрелил человека. — Гэр посмотрел на Перси, и в глазах его был новый ужас. — Перси, он еще и аристократ! Пропала моя головушка!

Леди Маргарет, похоже, готова была впервые в жизни согласиться с мрачными пророчествами Гэра. Череда катастроф была внушительная. А по горькому опыту они знали, что, если уж невзгоды начали происходить по нарастающей, то поделать ничего было нельзя, следовало просто ждать, пока само пройдет.

Старуха подняла глаза к потолку, и взгляд ее сам собой устремился в том направлении, где лежал в спальне виконт Оксли, даже не подозревавший, что стал жертвой дурного везения Чарити. И старуха не сомневалась, что очень скоро злосчастный виконт падет и жертвой любви.

Попозже, когда луна поднялась в небе, Гэр и Перси выскользнули из дома и снова растворились во тьме. Леди Маргарет понаблюдала за подросшим месяцем и увидела недвусмысленные знаки того, что так же будет прибывать и взаимная страсть находившихся под влиянием луны влюбленных. И были все основания опасаться, что кончиться эта страсть может только разбитым сердцем. Старуха мрачно принялась соображать, как бы разлучить влюбленных. Она открыла дверь на заднее крыльцо и позвала тихонько:

— Вулфрам? Негодный пес, где тебя носит?

Верхний коридор освещала единственная свечка, которую держала в руке леди Маргарет, пробиравшаяся к комнате виконта. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был хриплый шепот старухи, обращенный к здоровому волкодаву, который трусил по коридору рядом с ней.

— Смотри не перепутай! — сердито добавила старуха.

Пес сверкнул глазами на старуху, вывалил язык и надулся, очевидно, обиженный столь пренебрежительным тоном.

— Заходи внутрь и сразу лезь под кровать. Если Чарити войдет или он попытается выйти из комнаты, сразу начинай лаять, да так, чтоб чертям тошно стало! Все понятно?

Пес обиженно гавкнул.

— Ну ладно, тогда пошел, — прошептала леди Маргарет едва слышно, приоткрывая дверь и указывая псу на изножье кровати. — Марш, марш, под кровать. — Огромный пес после минутного колебания шагнул в темную спальню и, скребя по полу когтями, принялся заползать под кровать. Дверь за ним тихонько закрылась, и в доме снова воцарилась тишина.

Вулфрам лежал в кромешной тьме под кроватью, принюхивался к незнакомому запаху Рейна Остина и страдал от тесноты. В его собачьем мозгу проплыло дивное видение; мягкий вытертый коврик возле двери мисс Чарити. Пес глубоко и обреченно вздохнул, однако на середине вздоха отвлекся. Еда? Голова пса сама собой вскинулась и ударилась о днище кровати. Еда. Где? Он ткнулся большим влажным носом в провисающее дно кровати, принюхался. Нет, не совсем то направление.

Следуя указаниям своего носа, Вулфрам наконец нашел сморщенный, пахнущий мясом ошметок, валявшийся под кроватью. Это был запах, который он узнал бы где угодно. Куриная печенка! Будучи убежденным мясоедом, пес тут же подхватил ошметок, откусил его от несъедобной нитки и, уже готовясь проглотить, вдруг учуял горький запах трав и чеснока, которыми ошметок был нафарширован. Пес содрогнулся, но все равно печенку проглотил.

Закусив, сам того не подозревая, одним из самых сильнодействующих амулетов леди Маргарет, Вулфрам облизнулся, положил громадную голову на лапы и заснул. Однако очень скоро травы леди Маргарет дали о себе знать. Не просыпаясь, громадный пес перевалился на бок, чтобы не давить на желудок, в котором так и бурлило. Но неприятное ощущение становилось только сильнее, проникло в его собачьи сны и заставило пса реагировать и во сне, и наяву.

Рейн проснулся, как от толчка, и обнаружил, что лежит в своей постели, а вокруг тьма кромешная. Сердце у него колотилось как бешеное, в мыслях была полная сумятица.

Что-то разбудило его, какой-то звук… и тут звук раздался снова. Загробный жалобный стон, исходивший, казалось, из самой кровати. Рейн так и окоченел.

На одно короткое мгновение воцарилась тишина, и Рейн, прислушиваясь к знакомому биению сердца в груди, сказал себе, что ему просто померещилось. Но тут из-под кровати донеслось низкое ворчание, от которого волосы становились дыбом, и новый загробный стон. Он почувствовал, как что-то наподдало кровать снизу, возле самого изножья, и приподнялся на руках. Глаза у него были выпучены, кровь стучала в висках. Окружающая тьма вдруг наполнилась звуками: кто-то голодный, алчный скрежетал чудовищными зубами. Звук не умолкал и, как показалось Рейну с перепугу, становился все громче. Кровать тряхнуло снова, и он, изогнувшись, посмотрел через плечо. Амулеты, свисавшие с полога кровати, тихо покачивались и шевелились, как пауки…

Ему показалось, что он снова мальчишка, опять в тропиках, и в окружающей темноте кишит опасная жизнь. Существа, которые пыхтят и скребут землю когтями, копошатся во тьме ночи… Амулеты, висящие у него на шее, становились все тяжелее, сдавливали горло, душили. Надо встать и выбираться отсюда!

С бьющимся сердцем, с сумятицей в мыслях, в которых до сих пор сны мешались с еще более странной явью, он подтянул свое тело к краю кровати, сдвинул ноги за край. Не обращая внимания на болезненные, тянущие ощущения, которые сразу же появились в области зада, он неуклюже спустил ноги с кровати и коснулся пола. Затем приподнялся на руках и сумел встать и придать своему телу вертикальное положение. Кровь сразу же отхлынула от головы, он покачнулся и вцепился в занавеси постели, чтобы удержать равновесие.

Стоны и пыхтение превратились теперь в самое настоящее рычание, сопровождающееся новыми звуками: словно кто-то скреб когтистыми лапами по полу. Рейну то казалось, что эти звуки доносятся издалека, то что они обступили его и приближаются!

Он сделал нетвердый шаг назад и попал ногой прямехонько в поднос с посудой и разлитым чаем, который Чарити поставила на пол возле постели. Хрупкий фарфор разлетелся в куски, и один осколок впился ему в подошву.

Рейн взвыл, инстинктивно схватился за поврежденную ступню. Ему показалось, что полузажившая ягодица разорвалась пополам, а он все прыгал и топтался в полусогнутом положении, будучи не в силах разогнуться. Кровь снова прилила к голове, он стал задыхаться, покачнулся и упал, врезавшись головой в столбик кровати.

Падая, он сумел-таки изогнуться, так что приземлился не на многострадальный зад, а лицом вниз, но сразу же что-то вспрыгнуло ему на спину. Это, верно, демон, явившийся по его душу. Демон, который внезапно принялся издавать чудовищно громкие отрывистые звуки и оглушительный прерывистый рев, по сравнению с которым трубы Судного дня показались бы детской свистулькой.

Вулфрам выполнял свой долг, несмотря на несварение желудка. Упираясь лапами в плечи замершего с перепугу Рейна, пес яростно лаял.

Чарити влетела в комнату босиком, ночная рубашка раздувалась парусом, распущенные волосы развевались как знамя. Вулфрам лаял так отчаянно, что она не стала возиться ни с капотом, ни со свечой.

— Вулфрам! — Девушка кинулась вперед, схватила пса за шею и принялась стаскивать волкодава со спины своего пациента. — Вулфи, прекрати! Вулфрам! И что ты вообще здесь делаешь? И как ты оказался вдруг в доме? — Пес смолк, и она смогла наконец подтащить его к двери и выставить в коридор. — Если ты причинил вред его сиятельству, я никогда тебя не прощу, слышишь? А теперь лежать.

Вулфрам поскулил-поворчал напоследок и тяжело улегся на пол, предаваться мрачным мыслям. Чарити же поспешила обратно, к телу Рейна, распростертому на полу. Рейн шевельнулся, приподнял голову. Тряхнул ею, пытаясь сообразить, где он и что происходит. Голова у него болела адски. Левую ногу простреливало от пятки до пояса, и снова начался бред, и привиделась ему опять Чарити Стэндинг. Нет, похоже, девушка действительно была рядом, ночная рубашка ее слабо белела в темноте, и она спрашивала его, сильно ли он ушибся.

— О Боже! — простонал Рейн. — Какое там ушибся! Я умер.

— Нет, вы живы. — Девушка опустилась рядом с ним на колени, ее прохладные пальцы коснулись его щеки. — Не сердитесь на Вулфи. Он это не со зла. Погодите, не двигайтесь — я зажгу свечу.

Она вернулась, окруженная ореолом золотистого света, и поставила подсвечник на пол рядом с ним.

— Что у вас болит? Может, руки?

— Нет. — Он пошевелил руками и, обнаружив, что эти конечности пока действуют, облегченно вздохнул.

— Тогда это ваш… ваш…

— Зад? — снова закончил он за нее. Он завел руку назад, провел ладонью по упомянутой части тела, прикрытой рубашкой. На ладони крови не оказалось. — Нет, зад, похоже, не пострадал. Ступня, вот что болит. — Он втянул воздух, поморщился от боли. — Должно быть, я на что-то наступил.

— Я посмотрю. — Она рванулась было осматривать его ступню, но он поспешно схватил ее за рубашку.

— Нет! — Он просто сгорал от стыда из-за унизительности происходящего. При свете все снова показалось нормальным. В проем открытой двери он видел зверюгу, которая вскочила ему на плечи. Это была просто собака. Застенчивая крошка Чарити Стэндинг запросто управилась с этим псом одна, да еще и извинилась за его поведение! — Нет, не стоит. Вы лучше помогите мне забраться на кровать… — Тут он сообразил, что крепко держит девушку за ночную рубашку, а больше на ней, похоже, ничего нет. Опять по его милости девушка оказалась в компрометирующем положении. В голове у него так и гудело, а пронизывающая боль в ступне стала затихать, как отступала всякая боль в присутствии Чарити. Он выпустил ее ночную рубашку. — Прошу вас, позовите кого-нибудь…

— Позвольте все же взглянуть сначала на вашу ногу. — Она поставила подсвечник на пол и положила его ступню себе на колени. Пальцы его ноги словно сами собой уютно уткнулись в тепло ее живота и прикрытых только тонкой тканью бедер. От этого малоприличного движения словно волна пробежала по всему ее телу. — У вас тут порез, и порез нехороший. — Она подняла на него потемневшие, прозрачные, как топазы, глаза. — Придется накладывать швы. — Чарити нажала возле пореза, и тут же вторая ее рука успокоительно скользнула по пальцам его ноги, выгнутому подъему и легла на щиколотку.

Внезапно боль ушла, и всеми органами чувств Остин воспринимал только прикосновения девушки. Это произошло независимо от его воли.

А Чарити как зачарованная вела пальцы вверх, по его мускулистой икре, занятая новым ощущением: волоски, которыми была покрыта нога, так нежно покалывали ладонь… Мало-помалу она открывала для себя его тело — благодаря его таланту притягивать несчастные случаи.

— Вы такой коричневый и такой жесткий. Просто удивительно.

Он повернулся на бок, наблюдая за тем, как взгляд ее застенчиво скользит вверх по его обнаженной ноге, к бедрам в складках сбившейся рубахи, к груди. Не в первый раз женщины замечают необыкновенный оттенок его кожи, но прежде все они, в том числе его последняя любовница, считали его загар недостатком, хотя и извинительным. Чарити же произнесла «коричневый» так, будто это было какое-то чудо, интересное и желанное. Он сообразил, что такая точка зрения — всего лишь свидетельство крайней неискушенности.

— Чарити, вам не следует прикасаться ко мне так. — Слова его прозвучали хрипло от снедавшего его желания, взгляд замерцал чувственным жаром. Но в его силах было прекратить сладостную пытку, которой подвергали его эти нежные пальцы, и, собрав в кулак остатки своей галантности, он попробовал снять ступню с ее коленей. Но она не позволила.

— А как вышло, что вы… стали таким жестким? — спросила она, слишком занятая восхитительным возбуждением, которое так и клубилось внутри ее существа, чтобы заметить, насколько бестактно было обнаруживать свое тайное любопытство. Она подняла глаза, прозрачные, как драгоценные камни, и все, что оставалось Рейну, кровь в жилах которого так и вскипела, — это дать выход своему пылу в раздражении, которое защитило бы их обоих.

— Я работал. — Он напрягся и попытался изобразить на лице сердитую гримасу, а тону придать язвительность. — Трудился, как обыкновенный батрак, обнаженным до пояса на сахарной плантации моего отца, на Барбадосе. Я там вырос. Под жарким солнцем, среди дикарей…

Он произнес это с вызовом, словно хотел шокировать ее. И за этой новой вспышкой дурного настроения Чарити усмотрела проблеск боли, которая не имела ни малейшего отношения ни к его падению, ни к порезу на ступне. Его детские годы, загорелая кожа, физический труд, от которого тело стало таким жестким, крепким… Теплой волной нахлынуло понимание. Он всего этого стыдился. И явно ожидал, что она будет шокирована его откровениями. Глаза его сузились, подбородок воинственно задрался. Она ясно видела, что его горячий нрав и злой язык были защитой от презрения, которое он ожидал встретить, и от собственного стыда.

— Я слыхала, что на Барбадосе очень красиво… особенно в горах, — От ее ласковой улыбки раздражение его растаяло.

Рейн в изумлении смотрел на девушку, чувствуя, как его оборонительные укрепления, за которые он так держался всю жизнь, подмывает и растворяет ее приветливость.

— Откуда вы знаете, что на Барбадосе есть горы?

— Я читала. — Ее нежный голос стал тих и ласков. — Мне показалось, что это замечательное место.

— Это адское пекло. — Он снова попытался подобрать ногу, и вновь обнаружил, что она держит его. — Жить там — все равно что в бане. Проклятое солнце палит без устали, выжигая все. Там расти-то ничего не растет, кроме сахарного тростника.

— Неправда, — возразила она кротко, вглядываясь в его сияющие глаза. — Вот вы же там выросли — таким сильным, жестким и красивым…

Он приподнялся на руках, не сводя с нее глаз, чувствуя, как восхищение, которое высказывала эта девушка, бурей врывается в его заледеневшее сердце, пронизывает все его беззащитное тело. Она сказала, что он красивый. Мысль эта сверкнула в мозгу, как разряд молнии. Неужели ей и в самом деле нравится его крупное тело и темная кожа?

— Боже всемилостивый!

Молодые люди вздрогнули, подняли глаза и обнаружили, что леди Маргарет стоит в дверях и смотрит на них с нескрываемым ужасом. Чарити отчаянно покраснела, Рейн принялся натягивать рубаху, чтобы хоть как-то прикрыться. Как много старуха успела увидеть? И услышать?

Достаточно. Старуха была свидетелем того, как мощный заряд пробегал между молодыми людьми. Она видела, как виконт галантно отказался воспользоваться невинностью Чарити, как терпеливо Чарити отказывалась приходить в ужас из-за того, что в детстве и юности виконт вращался в не слишком изысканном обществе, обижаться из-за его вздорной раздражительности.

— Это неслыханно! — перешла в наступление старуха. — Как вы смеете, ваше сиятельство?! Чарити, по-моему, я приказала тебе ни под каким видом., .

— Да, бабушка, я знаю! — Чарити вскочила на ноги и посмотрела ей прямо в лицо. — Но Вулфи каким-то образом пробрался в дом и, похоже, вознамерился сожрать его сиятельство живьем. Не могла же я это допустить, верно? И потом, его сиятельство порезал ногу, когда выскочил из постели, и я просто осмотрела его ступню. Очень нехороший порез…

Объясняя все это, девушка остановилась перед свечкой, до сих пор стоявшей на полу, и оттого силуэт ее тела обрисовывался с дразнящей отчетливостью сквозь тонкий муслин ночной рубашки. Полная грудь, нежно изогнутая талия, восхитительно круглый задик, длинные стройные ноги… Рейн постановил для себя держаться в рамках приличий, но рамки эти, итак трещавшие по швам, вдруг вовсе растворились под напором соблазнительности этого силуэта… В чреслах его словно вспыхнул огонь. Что было гораздо хуже, леди Маргарет тоже заметила, как просвечивает тело ее внучки сквозь рубашку… и как возбуждает виконта это зрелище. Она схватила Чарити за руку и оттащила подальше от свечки.

— Вы, ваше сиятельство, сию же секунду отправитесь в кровать! А завтра утром я первым же делом пошлю к барону с просьбой, чтобы он выделил мне одного из своих людей для ухода за вами. И чем скорее вы выздоровеете и уберетесь из этого дома, тем лучше!

В мгновение ока старуха подхватила его под мышки и поволокла к кровати. Чарити подлетела с другой стороны, стала помогать. Леди Маргарет тут же остановилась и злобно воззрилась на внучку поверх лежавшего тюком виконта.

— А ну отпусти его! — потребовала старуха.

В первый раз в жизни Чарити, прямо глядя бабушке в глаза, спокойно ответила:

— Нет.

И они взгромоздили виконта на кровать вместе, и потом вдвоем зашивали порез на его ступне, в гнетущем молчании. Когда они затворили за собой дверь спальни, леди Маргарет повернулась к внучке. Глаза старухи сверкали, с языка готовы были сорваться гневные слова. Долгое время они смотрели друг на друга, понимая, какие грандиозные перемены произошли в их жизни.

— Нет никакой необходимости посылать к барону. Не надо нам чужого человека. Я прекрасно сама позабочусь о его сиятельстве.

Бабушка скроила сердитую мину, сверкнула глазами, но, поразмыслив, сочла за благо промолчать. Девушка дошла уже до конца коридора и слышать старуху не могла, когда та прошептала:

— Ах, дитя… но кто же позаботится о тебе?

Глава 8

На следующее утро старый Мелвин принес виконту на завтрак жиденькую овсянку, молоко и пустой чай. После ряда препирательств старик позволил виконту есть самостоятельно… или не есть вообще. Не похоже было, чтобы его сиятельству пришлось по вкусу меню, которое леди Маргарет вздумалось составить в это утро.

К тому времени, когда Чарити явилась с большим чайником горячей воды для омовения раненого, голодный Рейн, которого к тому же начал мучить зуд, не желал видеть никого, а менее всего эту девушку. Она все время рвалась помогать ему, и само присутствие Чарити оказывало на Остина столь расслабляющее влияние, что он провел очень беспокойную и неприятную ночь в борьбе с плотскими страстями, которые ему с трудом удалось свести к мертвой зыби, а также предаваясь моральному самобичеванию, потому как нельзя было допускать, чтобы отношения их стали настолько личными, вплоть до физического контакта. И не важно, что девушка не видела в этом ничего особенного: она была неискушенная девица. И снова он нашел прибежище в грубости.

— Я сам буду мыться! — раздраженно заявил он. — Поставьте этот дурацкий таз сюда, на кровать, между подушек, и я все сделаю сам!

Она выполнила его столь нелюбезно высказанную просьбу и встала рядом, глядя на него нежными глазами, в которых была тревога. Не желает ли он, чтобы она вызвала сюда Мелвина, который помог бы ему с бритьем? Его отказ был куда менее любезен, чем ее предложение. Не желает ли он, чтобы его ожоги были снова смазаны гусиным салом? Он сердито сверкнул на нее глазами и заявил, что ожоги уже не болят, что было не совсем правдой.