Право первой ночи

Я стиснула зубы. Они стучали. На глазах выступили слезы. Эта гадина убила мою сестру! Сволочь, пожираемая злобой и ненавистью. Моя мама! Что она натерпелась! Из-за своей сестренки. Еще одно чудовище! Переполненное завистью. Две бабы, которые нашли друг друга и разрушили две семьи.

По моим щекам текут слезы. Женщина смотрит на меня с удивлением.

— Вы… вы… — икая, говорит она.

Я встаю с табуретки. Беру ее в руки и изо всех сил бью гадину по голове. Раз, другой. Она громко кричит и падает на пол. Хрипит. Мне хочется забить ее насмерть. Красная пелена застилает мне глаза. Я ничего не вижу от слез, но что-то останавливает меня. Я хватаю сумку и опрометью бросаюсь к выходу. Я выскакиваю из дома и бегу, рыдая на ходу.

Очнулась я только в лесу. Я падаю навзничь на траву и плачу. Я оплакиваю себя, свою убиенную сестру, мать… свою жизнь, исковерканную по вине двух женщин, ослепленных ненавистью. Я не знаю, как я смогу жить дальше с этим. Все рухнуло на моих глазах. Я была не я. А другой девушкой. Не Авророй Сеульской. А кем? Как хотели назвать меня мама и папа? Мои настоящие родители.

Я подняла голову. Так странно, что в мире ничего не изменилось. Небо было высоким и равнодушным. Собирался дождь. Первые крупные капли упали мне на лицо. Я едва успела встать под густую ель, как хлынул ливень. Влага мгновенно пропитала все вокруг. Вода просачивалась в землю, полируя до блеска зеленую траву. Маленькие ручейки и струйки воды образовывали на земле сложный узор. Они соединялись друг с другом, растекались в разные стороны и снова сливались в одно русло. Дождь просачивался и через ель. Моя одежда постепенно становилась мокрой. Я достала из сумки полиэтиленовый пакет и надела его на голову. Колючие иголки кололи меня, но я не ощущала их. Мое тело утратило чувствительность. Я закрыла глаза. Так было лучше. Я погрузилась в странное состояние: полудремоты, полубодрствования…

Дождь кончился внезапно: Так же, как и начался. Я открыла глаза. В природе воцарилась божественная тишина. Я глубоко вздохнула. В воздухе плыл нежный аромат хвои, смешанный с терпким запахом травы. И в этот момент я поняла, что буду жить. Дальше. Но по-другому. Как? Я еще не знала. Я сняла с головы пакет, взяла сумку и побрела к станции.

Дома никого не было. Я прошла на кухню и открыла кран с холодной водой. Я пила глотками, жадно, как зверь. Потом закрыла кран и села на табурет. В голове было пусто. Я поставила чайник. Мне хотелось выпить крепкий кофе. А потом лечь спать. Спать, спать и спать.

Выпив кофе, я поняла, что уснуть мне не удастся. В голове вертелась одна-единственная навязчивая мысль: имя. Как меня хотели назвать настоящие родители? Наталья Родионовна и Вячеслав Александрович? Или они еще не успели подумать об этом? Я была Авророй. Я привыкла к этому имени. Но оно мне никогда не нравилось, казалось слишком вычурным и странным. Мать говорила, что так назвал меня отец, помешанный на древнегреческой и римской мифологии. Я помнила, что означало мое имя. Богиню утренней зари. Но захотелось еще раз прочитать. Я прошла в большую комнату. Над папашкиным компьютером висела полка его книг. В основном по любимой мифологии. Это была его заповедная территория. Он никому не разрешал прикасаться к этим книгам. Но сейчас мне было на это наплевать. Я взяла Античный словарь и раскрыла на «А». Мой палец заскользил по страницам. Авгуры… Август… Аверроэс… «Аврора… — богиня утренней зари. Букв, „предрассветный ветерок“. Ее часто называют еще „розовоперстой“. Греческий вариантное»… Все это я знала давным-давно.

Теперь Ника. Виктория. Победа. Я раскрыла книгу наугад. Посередине. И увидела деньги. Доллары. Я пролистала книгу дальше. Зеленые купюры были вложены между страниц. Я встряхнула книгу. Посыпались деньги. Я отбросила книгу в сторону и опустилась на пол. В тот момент я не думала, что кто-то может войти и увидеть меня. Я собрала купюры в одну стопку и пересчитала их. Здесь было ровно семь тысяч. Неплохая сумма! Значит, папаше все-таки удалось продать свои чокнутые разработки какой-нибудь фирме или компании. И получить бабки. И скрыть это от нас. Поступок в папашкином духе. Коварство и изобретательность. Желание делать все тайком. Украдкой. В последнее время он часто уходил из дома. Наверное, шастал по офисам и набивал себе цену. Но… результат-то налицо! Я сидела на полу и размышляла: что делать? Положить обратно? Или обнародовать этот факт? Но тогда папашкин гнев обрушится на мою голову. И что будет, я сказать не берусь. Может, он вообще убьет меня в припадке бешенства? Такое тоже может быть!

Все ли деньги я вытряхнула из книги? Я взяла в руки Античный словарь, перевернула его и провела по страницам. Оттуда вылетела продолговатая бумажка и плавно опустилась на пол. Я подняла ее. Билет. Авиабилет до Нью-Йорка. Я посмотрела на число. Третье сентября. Через четыре дня! Он собирался втихаря улетать в Америку! Бросить нас и начать новую жизнь за океаном? Это не укладывалось у меня в голове. Папашка всегда говорил, что хотел бы махнуть к своему старинному другу Славке Курицыну, Славке Рыжему, неплохо устроившемуся за бугром. Но чтобы так!!! Одним махом!!! Никого не поставив в известность? Ну и ну! Я вдруг подумала, что плохо знаю своего отца или человека, которого считала своим отцом, поправилась я. Какие тайны он еще скрывает от нас? На сколько он собирается лететь в Америку? На несколько дней или недель? На разведку? Или он уже обрывает все концы? Если он собирается лететь к Курицыну, что вероятнее всего, поскольку у папаши в Америке больше никаких знакомых нет, это значит, он переписывался с ним по электронке. Должна же между ними быть какая-то связь. О чем они переписывались? Каковы папашкины планы? Я решила залезть в святая святых — компьютер своего родителя, который он оберегал пуще самого лютого цербера.

Я села к компьютеру. Включила его. На экране возникла заставка. Богиня Леда с двумя младенцами. Аполлоном и Артемидой. Я вздрогнула. Опять двое младенцев! Эта тема буквально преследовала меня. Так. Почта. Но без пароля, ясное дело, туда не попасть. Я просматриваю файлы. Курицына нигде нет. Файл «Изаида». А это кто такая? Неужели наш. папашка имеет тайную любовницу? И встречается с ней тайком ото всех? Это был бы номер! Финт высшей категории. Я, правда, не могу такого себе представить, но кто знает, кто знает! Заинтригованная, я влезаю в файл. Письма…

Я начинаю читать их. Не врубаюсь. Буквы прыгают перед моими глазами: то ли от волнения, то ли от напряжения. Наконец я сосредоточиваюсь на тексте. Он весьма странен.

«Дорогая Изаида! Как тебе нравится это имя? Я придумал его для тебя. Пишу тебе, как и обещал. В прошлом письме ты упомянула о своем желании уйти в никуда. Так тебе надоело все вокруг: пошлость и обыденность сегодняшнего жалкого существования. Оно не приносит ничего, кроме чувства опустошенности и горечи, которые стынут на губах. Я тебя очень хорошо понимаю. Как никто».

Интересно, что он там плетет о понимании. Я оторвалась от экрана и посмотрела прямо перед собой. «Когда это папашка кого-нибудь понимал? Может быть, он так свои сети раскидывает для дамы. Женщины вообще обожают, когда их понимают, сочувствуют, выслушивают жалобы…

Я продолжила читать письма:

«Дорогая Изаида! С некоторых пор я чувствую в себе страшную раздвоенность. Как будто бы во мне поселились два человека. Все стало двоиться на моих глазах. Как в зеркалах… Зеркала не лгут или они тоже порой обманывают? Древнегреческий герой Персей убил Медузу Горгону с помощью зеркала, чтобы избежать ее губительного взгляда. Как же можно убить зло? Только столкнувшись с ним лицом к лицу… и уничтожив его…»

Да, у папашки крыша явно едет! Свихнулся, сидя за своим компьютером!

«…Иногда мне кажется, что мир перевернулся. Вверх тормашками. Ты писала, что тебя окружает глухая стена непонимания. Это не так ужасно, как сознание, что привычный тебе мир рухнул и засыпал тебя обломками. В последнее время я просыпался и не мог сразу понять: кто я и где нахожусь… И, только предприняв некоторое умственное усилие, я мог восстановить картину своего существования».

Дальше он плел что-то насчет возвышенной любви. Ха-ха! Очевидно, папашка втрескался в эту Изаиду не на шутку! Стиль писем был вычурным и туманным. В папашкином стиле. Он любил порой изъясняться так, что его невозможно было понять. Это влияние греко-римской мифологии сказывалось. Полная оторванность от сегодняшней жизни, витание в древних веках среди древних людей и героев. Больше всего меня рассмешило то место, где папаша говорит, что он высок и красив. Здесь я просто чуть со стула не свалилась. Это надо же так морочить женщине голову! Напоследок он приглашал свою Изаиду в Элизиум. Совершить туда прогулку, которая навеки запечатлеется в ее памяти. Я усмехнулась. Интересно, что он еще задумал? Куда сводить даму? Может, Элизиумом папашка называет Америку? Вдруг он собирается лететь туда вместе с ней?

И здесь в моем мозгу что-то щелкнуло. Даром, что ли, мое детство прошло среди всех этих Вакхов, Ариадн и Гераклов. Элизиум — это не Америка. Это что-то связанное с тенями. Я схватила Античный словарь и принялась лихорадочно листать его. Вот:

«.Элизиум — легендарная, простирающаяся на западном краю земли страна блаженных, райские поля с вечной весной или небольшая область в подземном мире, где живут герои, праведники и благочестивые люди. Элизиум — царство теней…»

Царство теней, прошептала я. Куда он приглашает Изаиду. И-заиду. Из-Аиду …Из-Аида. Он придумал ей это имя. Аид — подземное царство. Где обитают мертвые. Что это? Мрачная игра ума или… Что-то вертелось в моей голове, какая-то догадка, мысль, которую я никак не могла довести до логического конца. Моя голова напоминала компьютер с множеством файлов. И я не знала, в какой мне залезть, чтобы получить искомую отгадку. Все было близко-близко… Горячо-горячо… Но последнего штриха не хватало. Я снова вернулась на рабочий стол. Desktop. В глаза мне бросилась папка с названием «Элизиум». Я невольно похолодела…

Навела курсор на папку. Щелкнула им. Папка раскрылась. Здесь был графический рисунок, изображающий кладбище. Могилы, кресты. И поверх надпись «Элизиум». Над одной из могил написано: Изаида. И дата — второго августа. На другой. Ирида. Богиня радуги… 29 августа!

Второе августа! Второе августа! Я лихорадочно роюсь в своей памяти! Господи, да это же день, когда убили Анжелу! Значит, он ее и убил!

Я снова кинулась к компьютеру. И здесь я вскочила со стула. Крик оборвался внутри меня. Я вспомнила, что Иридой в молодости отец называл мою мать. Я как-то спросила ее: «Как он называл тебя? Нас обозвал, как ему вздумалось. Полный полет фантазии. А тебя? Неужели не наградил каким-нибудь прозвищем из своих греко-римлян?» Я помню, как мать улыбнулась. Но это была очень странная улыбка. Как будто бы в уголках губ образовались маленькие трещинки. Ирида, прошептала она. Он часто называл меня Иридой. Богиней радуги, спросила я. Не знаю, все так же со странной улыбкой ответила мать, наверное. Мне показалось, что сейчас она добавит, что ей это совершенно безразлично, но она ничего не сказала.

Я пыталась унять мелкую дрожь, сотрясавшую мое тело. Что это? Неужели папашка собирается убить мать? Сегодня! Зачем? Почему? Или он окончательно свихнулся? Я еще раз взглянула на могилы. Могила с надписью «Изаида» была четкой, хорошо прорисованной, тогда как другая могила, с надписью «Ирида», была всего лишь обведена контуром. Изаиду он уже убил, на очереди — Ирида… Моя мать. А потом — Америка. Все сходится. Убить и улететь. Убраться куда подальше. Навсегда.

Надо было срочно разыскать их. Где они? Где мать? Где отец? И куда, черт побери, подевалась Ника? Она была сейчас позарез нужна мне!

И вдруг зазвонил телефон. Телефонная трель казалась мне иерихонской трубой. Это была Ника.

— Ника! — заорала я. — Где мать? Где отец? Я пришла, а никого нет.

— Зачем они тебе понадобились? Отдохни от предков, расслабься.

— Ника! Сейчас не время говорить об этом! Я узнала нечто страшное! Мне надо срочно разыскать их! Это очень важно!

В трубке наступило молчание.

— Мать уехала в санаторий. Я сегодня была утром дома. Тебя не было. Мать сказала, что ты куда-то сорвалась ни свет ни заря.

— Какой санаторий, Ника! Где он?

— В Подмосковье.

— В каком именно месте? Ты можешь мне сказать? Где он находится? Да не тяни резину!

— Подожди. Сейчас посмотрю адрес в записной книжке. Тебе что, он срочно нужен?

— Да, да, да!

— Записывай!

— Секунду! — Я бегу в комнату, хватаю со стола карандаш, программу телевидения и возвращаюсь к телефону. В коридор.

— Диктуй.

Я записываю адрес санатория.

— А где отец?

— Он поехал вместе с ней.

— Но почему так внезапно! Какой-то санаторий. Ни с того ни с сего!

— Не знаю. Отец купил путевку. Решил позаботиться о матери.

— Отец? — Внутри у меня все сжимается от страха. — Отец купил путевку?

— Ну да! У нее плохо со здоровьем, как ты знаешь…

— Господи, когда они уехали?

— Часа два назад. Свет не ближний.

— Она поехала туда вместе с ним?

— Да.

— Ника! Перезвони мне через полчаса. Слышишь? Обязательно!

Мне надо было ехать туда! Срочно! Но что я могла поделать одна? Звонить майору Губареву — вот что нужно сделать! Я набрала телефон Губарева.

— Алло!

— Это Аврора Сеульская. Помогите, пожалуйста!..

Я вкратце рассказала ему все. Он пару раз перебил меня. Затем спросил адрес санатория. Я продиктовала его. Губарев повесил трубку, а я все еще сидела оглушенная. Я никак не могла прийти в себя. Мне казалось, что все случившееся — наваждение, страшный сон, который вскоре рассеется как дым. И все будет по-старому. По-прежнему. Но какая-то часть моего «я» понимала, что к старому возврата нет. Что все пришло к своему логическому концу.

Меня грызло чувство вины. Если бы я не стала докапываться до правды, почему Ника так похожа на дочку Викентьева, ничего бы и не было.

А кто следующая мишень отца?

И вдруг в голове стрельнуло: Ника! А потом — я! Может быть, отец уже убил мать и охотится за Никой? Ника жаловалась на то, что в последнее время он стал срываться на нее, кричать. Наверное, его поведение изменилось с тех пор, как он вбил себе в голову, что Ника — не родная дочь.

Когда раздался Никин звонок, я сразу выпалила:

— Приезжай домой. Срочно. Я тебе все расскажу.

— Что именно?

— Ника, я тебя умоляю. Приезжай!

— Хорошо, — услышала я после недолгой паузы. — Сейчас приеду.

Я открыла дверь Нике и стиснула ее в объятьях.

— Пусти, задушишь. Сумасшедшая!

— Ника, мне столько тебе надо всего рассказать!

— Дай хоть перекусить.

— Потом, Ника, потом. Еще успеешь! Я потащила ее в комнату. Усадила на диван.

И рассказала все. Ника слушала меня, опустив голову, но временами вскидывала на меня недоверчивый взгляд. Когда я закончила свой рассказ, наступило молчание. Я посмотрела на Нику. Она была смертельно бледна.

— Ну и дела! — выдохнула она. — Папаша — маньяк. Матери, наверное, нет уже в живых. Мы не сестры… — И раздался легкий нервный смешок.

— Ника! — схватила я ее за руку. — Как ты могла подумать? Но ты же должна знать правду. Все равно она откроется. Рано или поздно!

— Конечно! Ты — дочь богатых родителей. Богатого отца, — поправилась Ника. — А я непонятно кто. Побродяжка. Сумасшедший отец, сумасшедшая мать…

— Ника! Мы всегда будем, как родные. Ника посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.

— Пусти. — Вырвала она свою руку. — Пусти! Я тебя ненавижу! Зачем ты все это затеяла? Зачем? Так бы мы и жили! У меня была бы сестра, семья. А теперь все рухнуло. Понимаешь, все! У меня никого нет. Ни тебя, ни отца, ни матери!

— Да, я виновата, — упавшим голосом сказала я. — Прости меня.

Ника рассмеялась истеричным смехом.

— Поздно, дорогуша. Раньше надо было думать! Она вскочила с дивана и бросилась к двери.

— Ты куда? — испугалась я. — Ты не забыла, что за тобой может папашка охотиться?

Ника посмотрела на меня. Ее лицо было в красных пятнах.

— Да пусть он меня и прирежет! Лучше я сдохну, чем такая жизнь, какая меня ожидает!

— Ника! Ника! — рванула я за ней в коридор.

Я схватила ее за край блузки, но она ударила меня по руке.

— Не трогай меня! — И силой захлопнула дверь чуть ли не перед моим носом.

Я прошла в комнату и залилась слезами. Потом смехом. Снова затряслась в рыданиях, которые сменил очередной приступ гомерического — хохота. Со мной случилась настоящая истерика. Я утратила всякую способность соображать и думать. Поделом тебе, искательница приключений! Ника права: раньше соображать надо было. Думать: к чему все это приведет.

Я подошла к зеркалу. Оно было молчаливым, застывшим в своей неподвижности. Я прижалась горячим лбом к его серебристой поверхности. Но приятная прохлада не принесла облегчения. Я посмотрела на свое отражение. У меня были другие глаза. Не такие, как вчера. Глаза внезапно повзрослевшего человека.

Глава 14

Они чуть было не опоздали, потому что Сеульский уже свернул с основного маршрута и постепенно углублялся в сосновую чащу. Ясно, что там он предполагал разделаться с женой. Без свидетелей. Когда же он увидел милиционеров, то пришел в ярость и бросился бежать. Женщина, наоборот, застыла на месте, как каменная, не понимая, что происходит.

Сеульского догнали скоро. Он упал на землю и стал отбиваться ногами. Кричал, что все равно всех порешит. Всех ублюдков незаконнорожденных. Одну он уже убил, скоро сдохнет вторая. А суку, которая путалась с кем попало, надо было прикончить в первую очередь.

— С-сука, — шипел маленький мужчина, лежа на земле и отчаянно сопротивляясь. Он беспорядочно размахивал руками и ногами в разные стороны. Лицо исказилось в злобной гримасе. Он задыхался. — Сука, нагуляла выродков! Надо было ее первой, первой. — И он заплакал бессильными злыми слезами.

Губарев подошел ближе.

— Сеульский Михаил Петрович, вы признаетесь в убийстве Анжелы Викентьевой!

— Да пошел ты! Да, да, прикончил я ее! Сука! — На губах Сеульского выступила пена. Он захрипел. Двое милиционеров придавили его к земле.

— Осторожней, ребята, — предупредил Губарев. — Человек не в себе.

Но было уже поздно. Мертвые глаза смотрели в небо. А лицо по-прежнему было перекошено в злобной гримасе.

— Инфаркт, — сказал Губарев подошедшему Витьке. — Сердце не выдержало.

— Поганец, — сплюнул Витька.

— Потише! Без эмоций! Да, злобы в нем хватит на десятерых. Маньяк и параноик. Псих ненормальный. Ладно, пошли. Сейчас вызовем «Скорую» и пусть везут его в морг. Вскрытие делают.

Женщина стояла там же, где ее оставили. Она стояла, погруженная в свои мысли. Увидев их, она улыбнулась.

— Миша где? Он сейчас придет, да? — И она дотронулась до руки майора. — Он обещал мне здесь Фиалки показать. Я так люблю фиалки.

Губарев переглянулся с Витькой.

— Да… кажется, здесь врачи нужны. И серьезные, — сказал Губарев.

— Вы не скажете Мише, чтобы он поторопился. Я уже устала ждать. Здесь так холодно. Наверное, скоро снег пойдет. — И женщина обхватила себя руками, словно и вправду озябла. Она была в светло-голубом платье, шею обвивал крохотный серый платочек. Спортивная сумка стояла на земле около ее ног. Большие серые глаза женщины неотрывно смотрели на майора.

— Ну так вы скажете Мише?

— Да, да, конечно. — Майор подхватил сумку и кивнул напарнику. — Помоги женщине. А то она сама не дойдет.

Витя взял Валентину Сеульскую под локоть и, придерживая, повел между деревьев.

— Так холодно, — лепетала женщина, — так холодно. Но где же фиалки? Я не вижу их!

Подъехавшая «Скорая» увезла труп. А Валентину Сеульскую Губарев с Витькой довезли до санатория, куда она направлялась, и временно оставили там.

Пожилой врач с гривой седых волос осмотрел Сеульскую и покачал головой.

— Ну что? — задал вопрос Губарев.

— Похоже на серьезное психическое расстройство!

— Лечение возможно?

— Боюсь, что полностью здоровой она уже никогда не станет. Но все равно ей необходим строгий контроль и постоянное наблюдение. Лучше всего ее поместить в санаторий соответствующего профиля. Для этого нужно оформить необходимые документы. Родные у нее есть?

— Да. Две дочери.

— Вот пусть и займутся этим. И не откладывая.

Рассказав все на другой день Авроре, Губарев ожидал какой угодно реакции, только не этой. Он ожидал слез, всхлипываний, причитаний, но ничего этого не было. Аврора подняла на него глаза и спросила:

— Значит, мать окончательно сошла с ума?

— Похоже на то. Ничего утешительного врач не сказал.

— Так странно. Я все время подспудно ожидала этого. Она всегда была такой… замкнутой, вся в себе. Но Ника была ее любимицей. Ее и отца. А теперь… — Она не докончила.

Они сидели в кабинете Губарева, и он чувствовал себя опустошенным и усталым. Хотелось спать.

— Я еще не рассказала вам, как я съездила в деревню к медсестре, которая принимала роды матери и Натальи Родионовны, моей настоящей матери.

Когда Аврора закончила свой рассказ, все встало на свои места. Губарев подумал: какое запутанное дело! Давно у него такого не было. Сестра Натальи Родионовны написала письмо, где открытым текстом сказала, что Анжела — не родная дочь Викентьевых и что ее подменили в роддоме двадцать лет назад. Это письмо явилось детонатором целой цепи дальнейших событий. Наталью Родионовну парализовало от этого известия, потом в доме появилась Алина, которая быстренько стала любовницей ее мужа. Эффектная красотка метит на роль хозяйки дома, но ее планы оказываются под угрозой. Случайно в магазине она сталкивается со старой знакомой, Ольгой Буруновой, с которой она когда-то работала девочкой по вызову в притоне небезызвестной Маргариты Грохольской. Ольга начинает шантажировать Алину, в ее руках — серьезная улика. Фотография, где они все запечатлены вместе: она, Алина и сама Грохольская. Алина сначала устраивает Бурунову секретарем к своему любовнику, а затем — регулярно выплачивает ей деньги. За молчание. Но Ольга не останавливается на этом. У нее больная мать, и ее лечение требует больших расходов. Ольга продает тайну Алининого прошлого дочери Викентьевых Анжеле. Та в свою очередь думает, как устранить Алину, чтобы она окончательно не окрутила ее отца. Бурунова между тем требует все больше и больше денег. Единственный выход для Анжелы — убрать Ольгу. Потому что ее задача — расправиться с Алиной. Ольга же, напротив, заинтересована в сохранении существующего порядка вещей. Ее устраивает данная ситуация. И она не хочет ничего менять. Ольга становится помехой на пути реализации Анжелиного плана. И она убивает секретаршу отца. Сбивает ее машиной.

А тут параллельно со всеми этими событиями Аврора Сеульская начинает вести свое расследование: почему Анжела так похожа на Нику? Глянцевый журнал с фотографией Анжелы приводит ее в состояние шока. Сходство между ее сестрой Никой и Анжелой Викентьевой налицо. Нет ли между ними какой-либо связи? Может быть, они — дальние родственники? Эти вопросы неотвязно мучают Сеульскую. И все закрутилось, завертелось. Аврора с помощью своей подруги журналистки устраивается на работу в приемную к Викентьеву. Какое-то время она работает на пару с Буруновой. А после смерти Ольги занимает ее место секретаря.

Тем временем сестра Сеульской Ника решается выйти на Викентьеву, чтобы заработать денег на сходстве их внешности. Так она и делает. Викентьева предлагает Сеульской работать двойником. Та соглашается.

Однако глянцевый журнал с фотографией Анжелы Викентьевой и ее электронным адресом попадает в руки не только Авроры и ее сестры Ники, но и их отца, который также заинтересовался странным сходством двух девушек. Он вступает в переписку с Анжелой, пытается больше узнать о ней, ее образе жизни. Она была его родная дочь, но он почему-то решил обратное. Бог знает, какие домыслы и фантазии родились в его воспаленном мозгу! В молодости он дико ревновал свою жену, и теперь ему стало казаться, что две девушки, похожие друг на друга, — дети его жены непонятно от кого. А Аврора — ребенок от совсем других родителей, которую подкинули его жене в роддоме. Эти две девушки — «выродки», свидетели позора его жены, которая спуталась с чужим мужиком. Их надо убить, уничтожить, их существование — вызов ему…

Сеульский быстро понял, что Анжела — извращенка. По странной иронии судьбы, он не почувствовал, что она очень похожа на него. По характеру, по внутренней сути. С одной стороны, холодный расчетливый ум, способный придумывать и воплощать в жизнь многоходовые комбинации, с другой — склонность к болезненным фантазиям, полет воображения…

Он узнал, где живет Анжела, и стал следить за ней. Отсюда и ее чувство, что за ней наблюдают, следят. Здесь интуиция не подвела Анжелу, она ощущала слежку за собой буквально кожей. Скорее всего они договорились о встрече. Чтобы познакомиться воочию. Анжела открыла ему. Она ожидала увидеть перед собой красивого мужчину, но действительность жестоко обманула ее. Она собиралась захлопнуть дверь, но не успела. Что было дальше, слышала только ее соседка по лестничной площадке Светлана Вячеславовна — звук приглушенного крика и быстро захлопнувшейся двери. Судя по всему, парализованная страхом, Анжела даже не кричала. Оставшись наедине со своей жертвой. Сеульский совершил давно задуманное. Он убил Анжелу ножом и исполосовал ей лицо. Он не мог его видеть.

Губарев подумал, что довольно долго он шел по ложному следу — подозревал Руслана Мансурова. Но разговор с Мансуровым, состоявшийся уже после всех этих событий, расставил все по своим местам. Оказывается, Руслан тоже следил за Анжелой. По просьбе… Викентьева. Тому не хотелось упускать дочь из вида. Родная или не родная, она выросла в его доме, и ее судьба не была ему безразлична. Руслан установил в квартире Анжелы подслушивающие устройства. Поэтому он и знал, что в жизни Анжелы появилась Ника. Знал и о том, какого рода задание та выполняет: подменяет Анжелу тогда, когда ей это нужно. Но он не сообщил об этом Викентьеву. Он решил на время попридержать эту информацию, посмотреть, как события будут развиваться дальше. Он услышал какие-то подозрительные звуки в день убийства и помчался к Анжеле. Он не понял, что случилось, и решил разобраться на месте. Там он и столкнулся с Авророй, которая в свою очередь выслеживала… Нику. Найдя адрес Анжелы у Ники, Аврора решила, что это Ника сняла квартиру. Ее одолело любопытство, и она поехала в Большой Харитоньевский переулок… Запутанный клубок событий. Хорошо, что Руслан не стал играть в молчанку, а откровенно сказал, что он прослушивал Анжелу. Но попросил не сообщать Викентьеву о том, что кое-какую информацию он утаил от него. Губарев ничего не обещал. Но про себя подумал, что необходимости говорить об этом Викентьеву пока нет.

Губарев подумал об Авроре. Ей придется учиться жить заново. В новой семье. С новыми людьми. А это очень непросто. Но Аврора молода, она справится с этим. Первое время будет тяжело, а потом она освоится. Привыкнет.

Губарев подошел к окну и распахнул его. Где-то взвыла автомобильная сигнализация. Он услышал, как сзади раскрылась дверь.

— Проходи, Вить, — не оборачиваясь, сказал он.

— Спиной чуете?

— Чую.

— У меня две бутылочки пивка.

— Отлично. Устал я, как собака.

— Теперь можно и отдохнуть.

— Какое там! На выходные к теще в деревню еду. Дочери обещал.

— Разве там не отдых?

Губарев выразительно посмотрел на своего напарника.

— Издеваешься?

— Ничуточки! Деревня — свежий воздух, натуральные продукты питания, здоровый сон.

— Деревня, — в тон ему сказал Губарев, — подъем спозаранку, каторжный труд убойный сон. Без задних ног.

— Зато от работы отвлечетесь!

— Отвлекусь, — согласился Губарев. — А как у тебя дела… с Софьей?

Витька махнул рукой:

— Никак! По-моему, она просто морочит мне голову.

— Есть такой тип женщин, хлебом не корми, дай поиздеваться над нашим братом. Но с чего ты это взял?

— Она то приближает меня, то отдаляет…

— Классическая тактика классической… — Губарев хотел сказать «стервы», но решил, что это оскорбит Витькины уши.

— Стервы, — закончил за него Витька. — Я и сам это уже понял. Дурак я. Все понимаю, а отлепиться не могу.

— Не ты первый, не ты последний. До всего надо дозреть. Только время способно все расставить по своим местам. Жди.

— И долго?

Губарев развел руками:

— Кто же это знает?

— Может, мне с вашей гадалкой посоветоваться?

А надо ли? Как ты будешь жить, зная, что тебе точно предскажут день и час, когда твое чувство умрет. Ты согласен на это? Витька мотнул головой:

— Не-а!

— Вот то-то же! Зазвонил телефон.

— Да! Да не трещи ты так! Говори медленно, а я буду записывать. — Губарев прикрыл трубку рукой и обратился к Витьке: — Вот оно начинается. Эксплуатация человека человеком. Список уже диктуют. Что мне купить и взять в деревню. А ты говоришь! Да… я записываю.

Витя встал и сделал жест, означающий «я пошел». Губарев кивнул ему. Он сосредоточенно записывал на листе бумаге то, что ему диктовали, и думал только об одном: когда этот деревенский уикенд останется позади и он снова станет свободным белым человеком.

После разговора с Губаревым я подумала, что сейчас самое время пойти к гадалке, с которой он меня когда-то свел. И спросить, что ждет меня в будущем. И есть ли у меня вообще будущее.

Я вышла на улицу, нашла место подальше от дороги, достала из сумки мобильный и набрала номер Маргариты Александровны. Я не успела изложить свою просьбу, как она прервала меня:

— Приходите ко мне. Сейчас.