Право первой ночи

— Ника. — Я встала с дивана и подошла к ней. А потом крепко обняла ее за плечи. — Сядь и отдохни. Приди в себя. Может быть, тебе кофе сварить?

— Нет. Чаю. И покрепче.

— Хорошо.

Я чуть ли не силком усадила ее на диван и пошла на кухню, а когда вернулась, то увидела, что Ника спит. В одежде. На диване. Чуть полуоткрыв рот, как в детские годы, когда мать шутила, что к ней во сне может залететь ворона. Или бабочка, говорила я. Мне казалось, что это красивее — когда в рот залетает яркая переливающаяся бабочка. А не черная каркающая ворона.

Я села рядом и погладила сестру по голове. Ника слабо шевельнулась во сне и что-то пробормотала…

Проснулась она через два часа. Я была на кухне, когда услышала ее голос.

— Аврора!

— Я тут, — откликнулась я. — Сейчас подойду. Только помешаю картошку. — Я жарила картошку-фри.

Ника уже пришла в себя. Она сидела на диване и изо всех сил старалась казаться веселой и беспечной.

— Привет!

— Привет!

— Как дела? Я чуть не расхохоталась. Произошло убийство, а она мне: «Как дела?» Дурочку, что ли, передо мной разыгрывает?

— Отлично, — с иронией ответила я. — А твои?

— Мои… тоже нормально.

— В самом деле? — Я подняла вверх брови и села на Никину кровать.

Что-то в моем тоне насторожило Нику.

— А что? — сказала она с едва уловимым вызовом.

— Ничего. Наступило молчание.

— Ты уверена, что у тебя все в порядке? Она закусила губу.

— Уверена. — И тут же добавила: — Постой, постой. Ты что-то знаешь?

— Что?

— Вот я тебя о том и спрашиваю.

— Был такой фильм. По-моему, итальянский. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Или наоборот. «Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь». Но суть не в этом. Кажется, у нас сейчас именно такая ситуация. Сплошные загадки и намеки.

Ника смотрела на меня. Во все глаза. А я на нее. Я первая нарушила молчание.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что я должна говорить?

— Ника, мы взрослые люди. Надеюсь, — поправилась я. — Зачем нам играть друг с другом в прятки?

Ника вздохнула.

— Я запуталась. Если бы ты только знала, сколько я наломала дров!

— Поделись, и я помогу тебе. Сделаю все, что в моих силах.

Нет, — решительно сказала Ника. — Мне уже никто ни в чем не поможет. Я сама вляпалась, сама и буду отвечать. Другого выхода у меня нет.

— Выход всегда есть, — возразила я. Но Ника упрямо молчала. Я-то знала, какой она могла быть упрямой и непреклонной. Но мне надо было спасти ее, не дать запутаться еще больше в той паутине, в какую она попала по собственной глупости или случайности. — Ника! — проникновенно говорю я. — Ты же моя сестра. И всегда можешь рассчитывать на меня. В любой ситуации. Что бы ты ни натворила, я всегда буду на твоей стороне. Всегда и во всем. Помнишь, как в детстве ты разбила хрустальную вазу, а я выручила тебя, сказав родителям, что это — кошка. Помнишь? Мать смотрела на нас, гадая: врем мы или говорим правду. Нам очень хотелось смеяться, а мы стояли с серьезным видом. Помнишь?

Слабое подобие улыбки трогает Никины губы.

— Помню.

— А что изменилось с тех пор? — спрашиваю я. И сама же отвечаю на вопрос: — Ничего. Мы просто выросли. Но сестрами же остались!

Ника вскинула на меня глаза. В них мелькает какое-то странное выражение. Мольба о помощи? Раскаяние?

— Аврора! — шепчет она. — Я пропала.

— Нет, Ника, я помогу тебе. Не бойся. Ничего не бойся. — Я подхожу к ней и сажусь рядом. Я прижимаю к себе Нику и слышу, как отчаянно бьется ее сердце. — Рассказывай, что случилось.

И тут Ника разрыдалась.

— Я такая дурочка! Ты даже не представляешь. Помнишь журнал, который мы смотрели как-то вечером? Примерно месяц назад. Или больше.

— Какой журнал? — для порядка спрашиваю я, отлично понимая, о чем идет речь.

«Ритмы жизни». — Ника подходит к письменному столу, начинает попеременно открывать ящики и рыться в них. — Куда же он делся?

— Я хотела его найти и не смогла.

— Вот он! — Ника вытаскивает журнал из «общего» ящика. Странно, я смотрела в нем, но журнала там не было. Или я плохо смотрела?

— Ты брала его?

— Да. Нет, не помню… — бросает Ника. Она раскрывает журнал. — Ты еще тогда сказала, что я очень похожа на дочку Викентьева. Смотри, вот та самая фотография. Будь она проклята! Эта мысль засела в моей голове. Я никак не могла ее выкинуть. Что бы я ни делала, постоянно думала об этом. А когда ты пошла работать секретарем к Викентьеву, я поняла, что это — знак судьбы. И я должна что-то сделать. Я написала ей по электронной почте и сказала, что очень похожа на нее. Могу работать двойником. Если ей надо. Она уцепилась за эту идею. Ответила. Назначила встречу. Я даже сама не ожидала, что все так быстро завертится. Ей нужно было вести двойную жизнь, и я подвернулась очень кстати. В свои дела она меня не посвящала, сказала только, что будет вызывать меня по мере надобности. И дала свой адрес. Я приезжала к ней на квартиру в Большой Харитоньевский переулок, она одевала меня в свою одежду и говорила, где я должна была быть. И в какое время. Потом я опять приезжала к ней, переодевалась и ехала домой. Но со временем Анжела сказала, что какие-то наряды я могу пока оставить себе. Поэтому я уже не возвращалась после задания к ней, а приезжала сюда, домой, или ехала к друзьям.

Я многое начинаю понимать. И затаив дыхание, слушаю дальше. Что же произошло в тот день, когда была убита Анжела. В тот день и накануне вечером.

— Я… работала на Анжелу, но однажды мне показалось, что мне слишком мало платят. Мне захотелось иметь больше денег. Тем более что они у нее были. Я сказала об этом Анжеле, а она только расхохоталась и добавила, что ни копейки мне не прибавит. Она сказала, чтобы я радовалась тому, что имею. Я… разозлилась. Готова была ее разорвать. Мне захотелось ее ударить, но я сдержалась. Я говорила что-то резкое, грубое. Выскочила из квартиры. На другой день приехала, чтобы помириться. Сказать, что я согласна работать за прежние деньги, но… она была мертва… Я открыла дверь…

— Ключом? У тебя был ключ от ее квартиры? — перебила я ее.

— Нет. Ключа у меня не было. Дверь была уже открыта. Я вошла в квартиру и увидела там труп. Аврора! Это было так страшно! Кровь, на лице алые полосы. Лицо и две алые полосы. Кто-то изуродовал ее. — Я прекрасно понимала Нику. Это «было действительно страшно. — Я… не помнила себя. Рванула к Никите. — Это был один из Никиных ухажеров. — Провела время у него, потом мы поехали в бар, и я там напилась. Мне так было плохо. А теперь меня обвинят в убийстве.

— Почему?

— Потому что… я оставила сумку в доме у Анжелы. По этой сумке меня и найдут. Арестуют. Как я оправдаюсь? Никак. На меня повесят это убийство, чтобы не копаться в нем. Я — конченый человек, Аврора. Надо же, так по-глупому вляпаться! Зачем я только пошла работать к Анжеле? Будь все проклято! — И Ника утыкается лицом в колени. Она уже не плачет, а только глухо стонет.

— Когда ты оставила сумку?

— Вчера. Я не помню, как она выпала у меня из рук. Я ничего не помню!

— Когда ты была у Анжелы?

— Не помню. Наверное, в десять. Или в начале одиннадцатого.

— Успокойся, Ника, твоя сумка у меня, — говорю я. — Никто тебя ни в чем не обвинит.

Ника поднимает голову, мои слова производят на нее эффект разорвавшейся бомбы.

— К-как? — заикаясь, спрашивает она. — Как она попала к тебе?

— Это — долгая история. Наталья Родионовна попросила меня поехать к Анжеле и поговорить с ней. — Ложь, которая была забракована Русланом, благополучно скармливается Нике. Сестра ее не перепроверит и не докопается до истины. — Я приехала на квартиру и увидела то же, что и ты. Труп Анжелы. И твою сумку.

О Руслане я решила пока ничего не говорить. Я вспоминаю о нем, и мне становится не по себе. Захочет ли он поверить Никиному объяснению? Может быть, он только прикидывается добрым самаритянином? А сам только и думает, как усадить Нику за решетку. Вдруг это он убил Анжелу и теперь ищет, на кого можно повесить преступление? Мало ли что там произошло между ними. Он был бой-френдом Анжелы, они могли поссориться. Та что-нибудь ляпнула, не подумав. Избалованная дочка богатого папеньки. Привыкла вести себя так, как ей вздумается. Руслан не выдержал: взыграла горячая южная кровь. Схватился за пистолет. А почему за пистолет? Я же не знаю, как она была убита. Может, ножом? Я видела только труп… Поэтому Руслан и дал мне задание: разговорить Нику. Он хочет найти уязвимые места в ее рассказе и обыграть их себе на пользу. А Нику окончательно утопить. Тем более что он слышал, как она угрожала Анжеле.

— Ника, а ты угрожала Анжеле? Говорила, что выведешь ее на чистую воду? Расскажешь обо всем отцу?

Ника хватает меня за руку. Причем именно за то место, за которое недавно меня схватил Руслан. Я невольно охаю. И смотрю на руку. Так и есть — синяк!

— А ты откуда это знаешь? — почти истерично кричит Ника. — Ты что-то от меня скрываешь!

Я решаюсь: была не была.

— Мне сказал об этом один человек. Он был в курсе твоих махинаций с Анжелой.

— Что за человек?

— Бойфренд Анжелы. Руслан.

— Руслан. — Ника как-то странно морщит лоб. — Кто тебе об этом сказал?

— О чем? — вконец запутываюсь я. У меня уже голова идет кругом, словно я катаюсь на колесе обозрения с бешеной скоростью. Я чувствую, что без чашки крепкого кофе тут не обойтись. Или без стакана водки. Жаль, что ее нет. Надо бы иметь в запасе бутылочку, подумала я. На крайний случай.

— О том, что он в курсе махинаций, как выразилась ты, — поддевает меня Ника. И я невольно испытываю приступ облегчения. Значит, Ника постепенно приходит в себя, раз она уже ерничает и жалит.

— Он сам и сказал.

— Руслан? — переспрашивает Ника.

— Руслан.

— Но это очень странно. Потому что Анжела показала мне его фотографию и сказала, чтобы я ни в коем случае не наткнулась на него. Если увижу где, то должна быстренько сделать ноги. Чтобы он ни о чем не догадался.

Здесь я окончательно перестаю что-либо понимать. Я смотрю мутным взглядом на Нику до тех пор, пока она не фыркает.

— Ты случайно стаканчик не приняла на грудь с утра?

— Нет.

— Аврора, — раздражается Ника. — Проспись. Тебе полезно лечь и отдохнуть. Ты уже несешь непонятно что.

— Несу… А ты ничего не перепутала насчет Руслана?

— Не перепутала. У меня голова пока нормально работает, не то что у некоторых.

Я даже не обижаюсь на Никины колкости. Я ничего не понимаю в этой истории. Где тут правда, а где ложь….

— Ладно, рассиживаться мне здесь нечего. Скоро предки нагрянут. Все. Пока.

— Как пока? — спрашиваю я с идиотским видом.

— Так. Где моя сумка? — деловито спрашивает Ника.

— Вот. — Я достаю из пакета сумку Ники.

— Спасибо, тебе только вещи доверять. Дорогая сумка, а ты помяла ее. Растяпа! — Я узнаю свою сестру. И мне становится почти весело. Я разражаюсь истеричным смехом.

— Не смейся как припадочная. Тебе это не идет. — Ника встает с дивана и отряхивает джинсы. — Все, я пошла.

— Куда?

— Тебя это не касается!

— А труп? — глупо спрашиваю я.

— С трупом разбирайся сама. — Ника уже полностью пришла в себя. — Меня никто не видел. Улик на месте нет. Так что все в порядке.

— Оставь мне номер своего мобильника!

— Мобильник? — Ника на секунду задумывается. — Я его сегодня же выкину.

— Это Анжела тебе его дала?

Она утвердительно кивает головой. Меня охватывает злость!

— А вдруг тебя кто-нибудь видел?

— Вот тогда и поговорим!

— А твои платья?

— Платья — не улики. Может, мне кавалеры их купили. Чао!

Ника поворачивается и идет к двери, даже не посмотрев на меня.

А я сижу в полуобморочном состоянии. Мне хочется догнать Нику и трясти ее за плечи до тех пор, пока она не запросит о пощаде. Но поздно: я слышу хлопанье входной двери и понимаю, что Ника уже ушла.

Приехав на работу, Губарев решил первым делом позвонить Викентьеву.

В офисе его не было. Дома — тоже. Секретарша — та самая девица, которая принесла фотографию с двумя бывшими проститутками — Ольгой и Алиной, — сказала, что Викентьев сегодня на работе не появлялся.

— Он вам звонил?

— Нет.

— Когда позвонит, свяжитесь сразу со мной. Убита его дочь, и мне надо поговорить с ним.

В трубке воцарилось молчание.

— Убита? Как?

— Ножом. Удары в живот и в грудь, — лаконично сказал Губарев и повесил трубку.

Витя стоял напротив и смотрел на него.

— Нет на месте?

— Нет.

— Куда же он делся?

— Откуда я знаю куда? — раздраженно сказал Губарев. — Я что, Нат Пинкертон? У меня сыскного агентства нет. И не стой тут над душой! Садись на стул!

Помощник сел на стул.

— Что будем делать?

— Ноутбук я оставлю на вечер. Все равно тут возни порядком. Сейчас мы едем домой к Викентьевым. Поговорим с матерью Анжелы и Алиной. Точнее, в обратном порядке. С Алиной, а потом с матерью.

— Почему?

— Потому! Алину надо застать врасплох. Если я начну с матери, то Алина успеет подготовиться к беседе. А это не входит в наши планы. Мы хотели поговорить с ней насчет убитой Ольги Буруновой. Но не успели. Произошло еще одно убийство. Анжелы. А теперь нам представляется возможность познакомиться с этой дамочкой поближе. И задать ей кое-какие вопросы.

Викентьевы жили в доме, от которого за версту несло большими деньгами. Живут же люди, подумал Губарев. Как короли. Одни перебиваются с копейки на копейку. Да еще вкалывают за эти гроши. А другие обитают в хоромах. Разве это справедливо, задал себе вопрос Губарев. И сам же на него ответил: нет.

— Разве это справедливо, что кто-то живет в таких домах? — спросил Витька.

— Ты что, мои мысли читаешь?

— Стараюсь.

— Лучше этого не делать. — Мои мысли не всегда правильны.

Приземистый охранник с бычьей шеей остановил их. Но, когда Губарев показал свое удостоверение, отступил назад.

— Какой номер квартиры Викентьевых? — спросил Губарев.

— Двадцать пять. Третий этаж.

Дверь открыла высокая худая женщина с тонкими губами.

— Вы к кому? — начала она. Удостоверение майора не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления.

— Я не получала инструкций на ваш счет.

— Я хотел бы поговорить с хозяевами.

— Вячеслава Александровича нет дома. Наталья Родионовна больна.

— А Алина… как ее по отчеству?

— Дмитриевна. Да, Алина Дмитриевна дома.

— Тогда я побеседую с ней. А потом с хозяйкой. Женщина по-прежнему стояла в дверях.

— Кто там? — раздался женский голос.

— Из милиции, Алина Дмитриевна, — откликнулась женщина.

— Да? — Через минуту перед Губаревым выросло соблазнительное создание в белом пеньюаре. С пышными рыжими волосами, распущенными по плечам.

— Мне нужно побеседовать с вами. Майор Губарев Владимир Анатольевич. Я веду расследование смерти Анжелы Викентьевой. А это старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.

— Да… мы уже в курсе случившегося. — Алина вынула откуда-то воздушный платочек и приложила его к глазам.

На публику играет, решил Губарев. Только кого она собирается растрогать несуществующими слезами? Нам с Витькой на это наплевать. Но выражение лица женщины, открывшей им дверь, мгновенно изменилось. Оно стало участливым и нежным.

— Алина Дмитриевна, — заволновалась она. — Вам надо полежать. Отдохнуть.

— Спасибо, Марина Семеновна. — Платочек был уже отнят от лица. — Вы очень добры. Но раз милиция считает нужным со мной побеседовать, то… — раздался протяжный вздох. — Раз надо, так надо.

Актрисой Алина была дешевой. Ее уловки так и бросались в глаза. Но кому-то они нравились. Например, Марине Семеновне. А также Викентьеву, сделавшему эту бездарность своей любовницей. Значит, не такой уж она была и бесталанной, раз сумела добиться расположения нужных ей людей.

— Где мы можем побеседовать? — задал вопрос майор. Алина наклонила набок голову, как бы вслушиваясь в то, что сказал Губарев, а потом после недолгого молчания сказала:

— Я думаю, это лучше всего сделать в моей комнате.

«В моей комнате», — отметил про себя Губарев. Она с такой интонацией произнесла эти слова, что и дураку ясно: она примеряет на себя роль хозяйки дома. А почему бы и нет? Молодая эффектная женщина рядом с удачливым бизнесменом и еще не старым мужчиной. Таких пар навалом. Все эти «новые русские» с толстыми кошельками, достигнув определенного веса и влияния, меняют прежних спутниц жизни на молодых и длинноногих. Старый товар — на новый. Более свежий и привлекательный, размышлял Губарев, пока они шли за Алиной по нескончаемому коридору. Аромат сладких дурманящих духов окутывал Алину, как облако.

Комната, куда они пришли, была вкрадчиво-обманной. Как и ее хозяйка. Алина хотела казаться не тем, кем она была, бывшей проституткой, подцепившей на крючок богатого мужчину, — нет, она хотела подчеркнуть свою белую пушистость и невинность. Во всяком случае обилие белого тона говорило об этом навязчивом стремлении. От белизны у Губарева даже заломило в глазах.

— Проходите сюда, — тоном великосветской львицы сказала Алина, указывая на белый диван у стены.

Губареву показалось смешным садиться на этот кукольно-бутафорский диван, но делать было нечего. Напротив дивана располагалась ниша с большой кроватью. Тоже, разумеется, белой. Над кроватью красиво спускался полог. Как на картинке, иронично подумал Губарев. Все тут ему казалось ужасно пошлым и театральным. «Сидим мы с Витькой, как два китайских болванчика, на этом диване. Видели бы нас коллеги — умерли бы со смеху». Сама Алина взяла белый пуфик, стоявший у окна, и села на него. Наискосок от них.

— У вас ко мне какие-то вопросы? — Она явно стремилась взять инициативу в свои руки.

— Да. Когда вы в последний раз видели Анжелу?

— Анжелу? — Алина задумалась. — Где-то две недели назад.

— Дома?

— Да, она заходила домой. Ненадолго. К матери.

— Какие у вас были отношения с Анжелой?

— Почти никаких. Она была очень невоспитанна. Капризная, взбалмошная. Вытворяла что хотела. И доставляла немало огорчений отцу.

— А матери?

— Что «матери»?

— А матери она не доставляла огорчений?

— Спросите об этом у нее сами. — И Алина передернула плечами.

— Простите, а ваше положение в доме каково? — явно наслаждаясь ситуацией, спросил Губарев. И как можно невиннее.

С минуту-другую Алина смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Я — племянница.

— Вячеслава Александровича?

— Нет. Его жены, — слово «жена» она произнесла с подчеркнутой брезгливостью.

— То есть дочь сестры… или брата?

— Сестры.

— Ваша мать живет в Москве?

— Нет. В Твери.

— Вы приехали сюда по приглашению Вячеслава Александровича или Натальи Родионовны?

— Какое это имеет значение? — капризно спросила Алина. — Ну… Натальи Родионовны.

— Давно?

— Год назад.

— Наталья Родионовна была уже парализована? Алина метнула на него странный взгляд.

«Спокойно, — сказал сам себе Губарев, — дамочка чем-то встревожена. Но чем?»

— Да.

— А когда заболела Наталья Родионовна?

— Может быть, вы сами спросите у нее об этом?

— Пока я спрашиваю вас, — жестко сказал майор. — И прошу отвечать на вопросы следствия.

— Больше года назад.

— И теперь вы здесь живете?

— И теперь я здесь живу, — с легкой насмешкой сказала Алина.

— Чем занимаетесь?

— Не поняла?

— Ну в смысле… работаете где, учитесь?

— Ах нет, просто занимаюсь домом.

— Понятно. Значит, вы утверждаете, что с Анжелой у вас никаких отношений не было?

— Да. Не было.

— А какие чувства она испытывала к вам?

— Никаких. Я уже говорила вам, что она была очень невоспитанна.

— Вы приезжаете сюда год назад, а через какое-то время Анжела уходит из дома.

— Это ее проблемы.

— Естественно, учитывая, что ее убили.

— У нее была такая сомнительная компания.

— Откуда вы это знаете? Вы же с ней не общались?

Алина закусила губу.

— Вячеслав Александрович рассказывал мне о ней.

— Заботливый отец, пекущийся о своей дочери?

— Именно так.

— Похвально! И с вами он делился своей тревогой по поводу ее компании?

Я стала Вячеславу Александровичу близким человеком, — несколько чопорно сказала Алина. — Со мной он советовался по многим вопросам и проблемам. Я старалась помочь ему. Во всем.

— Охотно верю. А что сомнительного было в компании Анжелы?

— Подозрительные личности, наркотики…

— Анжела была наркоманкой?

— Да. У нее в последнее время крыша поехала. Ей стало казаться, что за ней следят.

— А вы за ней не следили? — задал майор вопрос наобум, надеясь, что Алина выдаст себя.

— Я? Больно мне это надо. — Алина с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть. — Когда она была здесь в последний раз, у нее хватило наглости спросить у меня: устроила ли я за ней слежку?

— Может, у нее были основания для таких подозрений?

— Меня она совершенно не интересовала. «Зато тебя интересовал ее отец, — усмехнулся про себя Губарев, — бизнесмен, без пяти минут холостяк. Или уже холостяк. Если не де-юре, то, по крайней мере, де-факто. Суперприз для провинциалки, приехавшей схватить в столице за хвост Жар-птицу. Навряд ли ты не принимала в расчет его дочь, как стараешься сейчас убедить нас в этом. Все-таки Анжела могла доставить тебе неприятности. И немалые. Поэтому, девочка, играй, но не переигрывай. Все равно мы тебе не поверим, так что прибереги свои таланты для кого-нибудь другого. Например, для Викентьева».

— Вы не знаете в окружении Анжелы молодого человека кавказской национальности? — спросил Губарев, вспомнив рассказ Маркеловой.

— Вы имеете в виду Руслана?

— Наверное. Кто он?

— Бойфренд Анжелы. У него какие-то дела по бизнесу с Вячеславом Александровичем.

— Вы его знаете?

Алина картинно повела плечами.

— Сталкивалась пару раз.

— И какое впечатление он произвел на вас?

— Никакого. Обычный молодой человек. Правда, слишком хитрый. Себе на уме.

И здесь Губарев решил сыграть ва-банк. Просто ему захотелось сбить спесь с Алины. И увидеть ее истинное лицо. По-прежнему она останется в образе актрисы или… Майор вспомнил, как одно время Наташка, которая тогда работала в библиотеке, любила выписывать интересные афоризмы в отдельную толстую тетрадь, а потом читать их Губареву. Он ничего не запоминал, все путал. Тогда она стала поступать по-другому. Она выписывала их на листе бумаги и приклеивала на дверцу кухонного шкафчика. Таким образом, Губарев, когда ел, мог лицезреть очередной шедевр человеческой мысли. Воочию. Что-то вылетело из его головы за давностью лет, но кое-что и осталось. И вот сейчас в памяти Губарева неожиданно всплыло изречение известного английского писателя. Но фамилию его майор не помнил. Он еще написал книгу о портрете, который старел, а его хозяин всегда оставался молодым. Но афоризм врезался в память. «Мир носит маску, но иногда снимает ее». И сейчас Губареву хотелось сорвать маску с лица Алины.

— А вот эта фотография вам знакома? — И Губарев достал из внутреннего кармана пиджака тот самый снимок. Алина, Ольга и Маргарита Грохольская. Алина подошла ближе к дивану. Эффект превзошел все ожидания. Алина уставилась на этот снимок, как зачарованная. При этом лицо ее мгновенно покрылось мертвенной белизной. Казалось, от него разом отхлынула кровь, и оно превратилось в лицо вампира из фильма ужасов. А потом у нее задрожали руки. Они задергались мелко-мелко. Как у больного в пляске святого Витта.

— Откуда это у вас? — спросила она шепотом:

Нашли в вещах секретарши Викентьева Ольги Буруновой. Убитой, — подчеркнул Губарев. — Маргарита Грохольская в свое время была довольно колоритной личностью. Вы не находите?

Алина смотрела на Губарева, словно решая про себя какой-то вопрос. Наконец она повернулась к нему спиной и пошла нетвердыми шагами к шкафу, стоявшему у окна. Она выдвинула один из ящичков и достала оттуда толстую пачку долларов. И направилась с ней к Губареву и Витьке, сидевшим на диване.

— Мы можем договориться? — хриплым голосом спросила Алина. — Сколько? Называйте вашу цену.

— О чем вы, Алина Дмитриевна! Давать взятку лицам, находящимся при исполнении служебных обязанностей. Это на уголовную статью тянет. Оставьте ваши планы на этот счет!

— Что вы собираетесь делать с этой фотографией?

— Это зависит от вас. Согласны ли вы сотрудничать с нами в интересах следствия?

— Я… согласна.

— Тогда я хочу, чтобы вы рассказали нам о своих отношениях с Ольгой. Все как есть.

Медленно, как сомнамбула, Алина прошествовала обратно к шкафу и убрала деньги в ящик. Затем взяла белый пуфик в руки и подошла к дивану. Села напротив Губарева. Руки у нее по-прежнему дрожали.

— Извините. Я закурю.

Губарев ничего не ответил. Алина достала из кармана пеньюара сигареты «Давидофф» и зажигалку. Затянулась. На секунду прикрыла глаза, а потом открыла их и уставилась на Губарева. Взглядом пантеры, пойманной в ловушку. Но Губарев понимал, что пантера есть пантера. И в любой момент она может показать свои когти и клыки. Даже находясь в ловушке.

— Ну… — Алина облизнула губы. — Я… приехала в Москву восемь лет назад. Сопливой девчонкой. Мне тогда было восемнадцать лет. Без денег, без связей. Мать прозябала в Твери. Денег не было. Отец оставил нас, когда я была еще совсем маленькой. Скотина! Простите! Не могу удержаться от ругательств, когда вспоминаю своего папеньку. — Здесь Губарев подумал, что, возможно, Алина просто поменяла репертуар. И решила бить на жалость. Женщины всегда думают, что мужчин легко можно разжалобить рассказами о несчастном детстве или юности. Вот и теперь она отбросила маску самоуверенной дамочки и решила выступить в роли забитой девочки из провинции. Но ему, Губареву, все равно, под каким соусом она будет преподносить свою жизнь. Ему нужны только голые факты. — Мы жили очень трудно.

— А Наталья Родионовна разве не помогала вам?

Лицо Алины исказила гримаса.

— Помогала, — с некоторым раздражением сказала она. — Но нерегулярно.

— Наталья Родионовна старше вашей матери?

— Да.

— На сколько?

— На пять лет.

— Они были дружны между собой? Алина заметно напряглась.

— Конечно, они же сестры.

— Ваша мать приезжала в гости к Наталье Родионовне? Когда она в последний раз гостила у нее? — вставил Витька.

— Не… знаю, — растерялась Алина. — Кажется, десять лет назад. Может быть, девять.

— А Наталья Родионовна гостила у вашей матери? — спросил Губарев.

— Да. Она приезжала к нам.

— Тоже десять лет назад?

— Нет. Года четыре назад. Или три. Не помню.

— Вы начали рассказывать о том, что в восемнадцать лет приехали в Москву. Зачем?

— Мне хотелось устроиться здесь, получить образование…

— Вы могли обратиться за помощью к Наталье Родионовне.

— Им в то время было не до того. Не до нас. Дела Вячеслава Александровича пошли в гору. Ему приходилось много работать. Они становились богачами.

— И что было дальше?

— Дальше? — Алина стряхнула пепел в изящную пепельницу в виде амура с колчаном стрел за спиной. — Дальше… поступить мне никуда не удалось. Возвращаться в Тверь не хотелось. Да и что там делать? Я осталась в Москве. — Наступила пауза. — Познакомилась с Грохольской. Она и помогла мне заработать хорошие деньги. У нее уже работала Ольга. Мы подружились. Или познакомились. Вот и все.

— Как долго вы работали у Грохольской?

— Два года.

— То есть до закрытия притона?

— Да.

— А потом…

— Потом работала в Москве в разных местах. Продавщицей в универмаге «Киргизия», секретаршей. Где только не приходилось гробиться! — В голосе Алины послышались мелодраматические нотки.

— А поступать в институт вы передумали? Ответом было молчание. А потом:

— Это оказалось не так легко.

— Но с Викентьевыми вы общались? Перезванивались? Приходили в гости?

— Нет.

— Почему?

— Не хотелось показываться перед ними бедной родственницей.

И тем не менее она все-таки свалилась им на голову. Но значительно позже, отметил про себя Губарев. А тогда почему-то не хотела. Застеснялась. Только подумать, такая наглая особа, и вдруг ни с того, ни с сего совесть проснулась. Что-то тут не так. Или тогда она еще не была такой? И превращалась в стерву незаметно, постепенно.

— Викентьевы знали, что вы в Москве?

— Нет. Я не сообщила им об этом.

— Вернемся к Ольгой Буруновой. Когда ликвидировали заведение Грохольской, вы с ней поддерживали отношения?

— Нет. Мы разбежались в разные стороны.

— Вы знали, что она работает секретарем у Викентьева?

— Нет.

— А вот Ольга знала, что вы — любовница шефа. Лицо Алины покрылось красными пятнами.

— Наслушалась сплетен на работе!

— Эта информация соответствует действительности?

— А что в этом такого? — с вызовом спросила Алина. — В конце концов мужчина, который уже давно не живет с женой…

— Особенно, если она парализована. Но в данном случае меня интересуют ваши отношения с Ольгой. Вы утверждаете, что не общались с ней с тех пор, как прикрыли притон Грохольской?

— Да.

— И еще… У вас есть машина? Возникло легкое замешательство.

— Есть.

— Какой марки?

— «Феррари».

— Подарок Викентьева? — не удержался Губарев.

— Да.

Следующий вопрос был об алиби. Оказалось, что в тот вечер, когда погибла секретарша Викентьева, Алина делала шопинг в бутиках в центре Москвы.

Одним словом, дома ее не было. Теоретически и практически она могла сбить Бурунову, размышлял Губарев. Правда, бабуля, которая была единственной свидетельницей наезда, ни номера машины, ни марки не запомнила. Начинало темнеть. К тому же у старушки плоховато со зрением…

— Ну что ж, спасибо за беседу. Если что вспомните, то позвоните вот по этому телефону.