Серебряная луна

– Мэри? Что это… Опять, Господи, опять…

Будь оно все проклято!

Он вдруг крепко и страшно прижался лбом к плечу девушки, и она ощутила, как его колотит крупная дрожь.

– Я безумен?

– Нет, Билл, нет. Поверь мне. Ты просто устал. Тебе надо отдохнуть, набраться сил.

– Это никогда меня не отпустит. Никогда.

– Расскажи мне. Выпусти на свободу свои страхи.

– Нет. Не сейчас.

Он торопливо и резко отстранился, потянулся за пледом, накрыл ноги и взглянул на Мэри почти с ненавистью.

– Я должен один. Сам. Ты мне не поможешь.

Она встала, вышла за ширму, дождалась, пока он оденется. Билл уже был у двери, когда она окликнула его ровным, спокойным голосом.

– Возьми, это список упражнений. Ты должен их выполнять.

– Спасибо.

– Билл…

– Не надо, Мэри.

– Надо. Просто послушай. Слабость – не позор. Каждый может попасть в беду. Каждому – слышишь! – каждому может понадобиться помощь. Плечо. Голос в ночи. Кто-то, кто выслушает и помолчит вместе с тобой. Я не претендую ни на что, но если однажды тебе понадобится такая помощь – позови. И не держи это в себе.

Она думала, что он хоть что-то скажет в ответ, но Билл Уиллингтон молча вышел из кабинета.

Мэри была уверена, что он больше не придет, однако на следующий день Билл пришел на прием, как ни в чем не бывало.

Глава 4

Целую неделю Мэри Райан делала Биллу Уиллингтону массаж ноги, прогревала ноги ультрафиолетом и дотошно выспрашивала, как он выполняет упражнения. Он отвечал немногословно, но спокойно, на взгляды и шушуканье очереди в коридоре не обращал внимания однако по другим поводам в Грин-Вэлли не появлялся.

А вчера вечером Мэри проводила его домой…

Всего этого Мэри рассказывать Дотти не стала, ограничилась лишь кратким и сухим отчетом, из которого следовало, что у Билла серьезная травма ноги, и она просто лечит его. Дотти поохала, позакатывала глаза, а потом в кабинет постучали, и Дотти упорхнула, обещав прийти вечером в гости и наболтаться с подружкой всласть.

Мистер Кримсон изъявил желание полечиться горчичниками, и Мэри была рада этому.

Процедура была простой, но зато долгой, а значит, у нее было время все обдумать.

Особенно вчерашний вечер.

Она сама не знала, почему решила проводить его. Собственно, Билл успел уйти вперед, когда Мэри Райан неожиданно вскочила, быстро собрала сумочку, наскоро пригладила волосы и побежала за ним.

В самом конце улицы, возле здоровенного куста персидской сирени она увидела сразу несколько человек.

Билл стоял один, спокойно, ничуть не напряженно, хотя напрягаться были все основания. Напротив него, ссутулившись и сунув руки в карманы, то и дело сплевывая в сторону и себе под ноги стоял цвет молодежи Грин-Вэлли. Сэм О'Рейли, Халк-Хоггис, Саймон Джонс, Вэл Соммерс и Пинк Паттерсон. Двое последних были еще совсем мальчишками, в то время как Сэм, Саймон и Халк являлись совершеннолетними лоботрясами и самыми настоящими – в отличие от старого Харли – хулиганами. Мэри знала их с детства и терпеть не могла, но совсем иначе, чем когда-то Билла. Этих она по-настоящему боялась.

Было что-то мерзкое и плотоядное в ухмылке Саймона, Халк успел побывать под следствием еще в школьные годы, а Сэм… Сэм, по мнению Гортензии Вейл, своим пребыванием на свободе был обязан исключительно родству с мэром – он был его племянником.

Мэри ускорила шаг, чувствуя, как ползут по спине мурашки. До нее донесся тихий, мерзкий смешок О'Рейли.

– Зря ты сюда приехал, Билли. Нам такие плохие парни не нужны, верно, ребята? Мы и сами хоть куда.

– О, Сэм, глянь! Докторша!

Сэм перевел взгляд на Мэри, и глаза у него засветились масляным кошачьим блеском.

– Кого мы видим. Какое приятное событие.

Мисс Касторка собственной персоной.

Он потянулся к Мэри, девушка отпрянула, но в этот момент Билл каким-то неуловимым, танцующим движением переместился вбок и заслонил Мэри.

– О'Рейли, шел бы ты себе домой. Или еще куда.

– А ты мне не указывай, ублюдок. И не зыркай на меня, не боюсь. Ничего ты сделать не можешь, Билли, потому что ежели хоть пальчиком меня тронешь, тебя мигом упекут в тюрягу. Или в дурку, где тебе самое место. Так что можешь идти квасить вместе с дедом. Это у вас лучше получается. А мисс Мэри мы проводим, верно, ребята?

Ответом ему было нестройное ржание "ребят". Мэри против воли схватилась за руку Билла, мельком отметив, что у него прямо-таки стальные мышцы… Сэм осклабился еще гаже.

– Ой, смотри, за ручку держатся! Что же это за процедуры у вас такие, а? Кстати, мисс Мэри, я давно хотел уточнить: процедуры – их как, берут? Или дают? А дают всем? И сколько раз за вечер? Честно говоря, я бы не отказался – если недорого…

Речь мистера О'Рейли прервалась странным булькающим звуком. Мэри не очень поняла, что произошло, но Сэм повалился на колени в пыль, судорожно глотая воздух, а по подбородку у него заструилась кровь. Халк и Саймон мгновенно перестали ржать и двинулись на Билла, он оттолкнул Мэри в сторону и шагнул им навстречу.

Они напали одновременно с двух сторон, словно гиены, целя Биллу в пах и в лицо, однако он ушел от них все тем же легким танцующим движением, мгновенно развернулся лицом к нападавшим и легонько – на вид – толкнул их. Эффект был поразительный. Халк почему-то впечатался в Саймона, и оба взвыли от боли и ярости. Через секунду они кинулись на Билла, а он встретил их такими же не правдоподобно мягкими ударами и вновь уложил в пыль. В этот момент мелкие негодники Вэл и Пинк опомнились и схватили Мэри за руки. В лицо девушке ударил отвратительный перегар дешевого вина, дрянных сигарет и гнилых зубов, она вскрикнула и почувствовала, как трясущиеся потные ладони лезут ей за ворот, бесстыже ощупывая грудь. Мэри взвыла и с силой впечатала каблук в ногу одного их маленьких мерзавцев, другому неловко, но эффективно заехала в нос локтем и тут же завопила:

– Билл! Сзади!

Билл, направлявшийся к ней, молниеносно обернулся, одновременно пригнувшись, – и тем самым избежал удара ножом, который сжимал в руках разъяренный О'Рейли. Сэм пошатнулся, на секунду потеряв равновесие, потом развернулся и снова бросился на Билла.

Дальнейшее Мэри созерцала с открытым, как ни совестно в этом признаться, ртом. Раньше она видела подобное исключительно в кино.

Билл Уиллингтон неуловимым движением поднырнул под нож, почти одновременно впечатав ребро ладони в кадык Сэма О'Рейли. Еще через долю секунды он зацепил противника ногой под колени и сильно дернул. Сэм грохнулся и остался лежать на дороге, а Билл разогнулся, с силой выбросив другую ногу вбок.

Халк Хоггис улетел в сирень. Билл закончил замах ногой прыжком и в полете врезал Саймону Джонсу ногой в челюсть. Тот послушно улегся рядом с Сэмом.

На этом кино кончилось. Билл охнул, страшно и неразборчиво выругался и сел рядом с поверженными врагами. Мэри с воплем кинулась к нему, испугавшись, что Сэм успел задеть молодого человека ножом. Со всего маху бухнулась на колени, заглянула в глаза Биллу.

Тот с трудом улыбнулся своей волчьей, кривой ухмылкой.

– Ничего страшного. Нога опять… Пропал массаж, Мэри.

– Плевать! Я тебе его буду делать всю жизнь, главное – ты цел!

Она выпалила это, не думая, не рассуждая, почти яростно – точно так же яростно она поцеловала его двенадцать лет назад под древней яблоней.

А в следующий миг он ее притянул к себе и коротко, страшно поцеловал в трясущиеся губы.

Потом отстранил от себя и очень осторожно запахнул разорванную на груди блузку. Мэри опомнилась, залилась румянцем, опустила глаза и увидела, что клочья батиста почти не прикрывают обнаженную грудь.

Билл с трудом поднялся, помог подняться ей, и они пошли прочь, даже не взглянув на распростертые тела врагов. Малолетние мерзавцы сбежали.

Уже на тропинке, ведущей к дому Харли, до него было гораздо ближе, чем до Кривого домишки, – Билл молча стянул футболку и протянул ее Мэри. Она закусила губу и поблагодарила смущенным кивком. Поспешно натянула ее прямо поверх драной блузки. Футболка была старая, застиранная, мягкая и пахла Биллом.

И сушеными травами дяди Харли.

Она подняла глаза и замерла. Билл Уиллингтон хромал по тропинке в одних джинсах. Мэри даже не представляла, что у мужчины может быть такая фигура. Особенно, если этот мужчина – дылда Билл, Билл-Достань-Воробушка, Билл-Оглобля…

Широкие плечи бугрились мускулами. Узкие бедра, сильные ноги… По Биллу, как по анатомическому атласу, можно было изучать мускулатуру.

И еще – какие бывают шрамы после огнестрельных и ножевых ранений.

Страшный кривой шрам уходил со спины на ребра. Старый шрам, уже светлый. Звездочки пулевых ран на правой лопатке, на правом плече и предплечье. Сравнительно недавний тонкий шрам на левом предплечье. Мэри обогнала Билла, остановила, зачарованно провела пальцами по его груди. Билл молчал.

– Господи… На тебе же живого места нет!

Как же это, Билл?

– Так получилось, Мэри. Идем. А то у меня нога откажет, а у тебя начнется истерика.

– С чего это?

Он посмотрел на нее спокойно и внимательно, потом взял ее руки в свои.

– У тебя шок, сестренка. Ты отлично держалась, мисс Райан, правда. Дралась как рысь. Но теперь за это придется заплатить. Доктор – ты, но в таких делах я разбираюсь лучше. Через пару минут до тебя дойдет, что с нами случилось, и тогда лучше иметь под рукой дедовы декокты.

– Де-ед!!!

– Ого-го, мой мальчик, я дома!

– Мы с Мэри.

– Отлично!

Билл оказался прав. На веранде, уютно освещенной керосиновыми лампами, за столом, укутанная мягким пледом, Мэри вспомнила ужасную сцену, и ее заколотило. Харли немедленно выудил из шеренги пузатых бутылей одному ему ведомый "декокт" и щедро налил девушке. Мэри поднесла стаканчик к прыгающим губам.

Аромат и огонь – вот главные составляющие, которые она могла бы назвать. Аромат леса и сада, цветов и трав. Огонь – жидкий, живительный, мигом согревший ее изнутри. Мэри аккуратно поставила стаканчик на стол, уткнулась в плечо старика и заревела. Билл, уже переодевшийся и умывшийся, стоял в дверях и хмуро смотрел на нее, сжимая и разжимая кулаки. Харли откашлялся.

– Надо понимать, подрался? Испугал девочку?

– Дед, отстань.

– Он…, ме-ме-ня…

– Я ему всыплю, не волнуйся.

– Он…, меня защитил. Они первые напали.

– Значит, не всыплю. Сколько их было?

– Пя-пятеро…

– Трое, дед. О'Рейли, Хоггис и младший Джонс.

– Пя-пятеро…

– Молодец, хвалю. Садись, обними ее, она вся трясется, а я принесу пож…, поесть чего-нибудь. Горти меня четвертует, чес-слово.

Едва Билл оказался рядом и неловко, смущенно приобнял ее за плечи, Мэри вскинулась, вцепилась ему в рубашку и запричитала, то и дело шмыгая носом:

– Я пойду свидетелем, я все скажу, я про нож скажу и про то, как они первые начали, я скажу, ты мой пациент, ты вообще не мог их бить, это они, они сами друг друга, я не дам им тебя опять арестовать…

Харли замер у двери, с явным умилением взирая на эту картину, а Билл недоверчиво посмотрел на рыдающую и бормочущую Мэри и опять – второй раз за вечер – улыбнулся. Харли кашлянул.

– Ты не думаешь, что можно ей рассказать, сынок?

– Ей-то? Ей все можно. Она же доктор.

– Ну так и скажи.

Мэри вскинула залитые слезами глаза и непонимающе поглядела на обоих Уиллингтонов.

– О чем…, рассказать?

Харли отлепился от притолоки и сел напротив Мэри.

– Как ты думаешь, чем Билли занимался в Лондоне, коза?

– Мне все равно!

– Ох, эти девчонки! Слушай меня, девочка, и не реви. Билли служил в полиции. В отряде особого назначения.

Мэри ошеломленно перевела взгляд на Билла. Он смотрел на нее серьезно…, и немного ехидно.

– Такты…

– Я полицейский, Мэри. Я проработал в Скотланд-Ярде одиннадцать с половиной лет.

Начинал с младшего констебля, потом попал в Особый отряд. Это уголовная полиция. Тяжкие преступления.

Она трясущимися руками гладила его плечи и руки, не замечая, как странно смотрит на них старик Уиллингтон.

– Эти шрамы… Это все была твоя работа…

В тебя стреляли, резали тебя, Билл, Господи, какая же я идиотка…

– Тихо, доктор. Держи себя в руках.

– Билл, прости меня.

– За что, маленькая?

– Я такая же, как они. Как Бримуортиха, как Стейнша…

– Вот уж нет. Ты гораздо симпатичнее.

– Ты не смейся. Я такая же. Я им поверила, понимаешь? Я ни минуты не сомневалась, что ты бандит, что ты убил человека…

Лицо Билла окаменело. Он поднял голову и спокойно сказал деду:

– Дед, проводи ее, пожалуйста. Я на своей ноге не дойду.

Мэри вскинулась, Харли кивнул и ушел за курткой, которая была ему совершенно не нужна в этот душный летний вечер.

– Билл, если ты меня не простишь, я умру!

– Ты, что, маленькая. Как я могу тебя за что-то не простить, особенно, если не за что прощать?

– Я виновата…

– – Ты ничего не знала и не могла знать. Я ведь, в некотором роде, был на секретной работе. Поэтому и слухи…, именно такие.

– Я назвалась твоим другом, а друзья не могут так думать о друзьях…

– Мэри, уймись. Ты самая храбрая, самая добрая и самая красивая девушка во всем Грин-Вэлли. Ты меня вылечила. Почти. И ты ни в чем передо мной не виновата. Иди. Дед тебя проводит, выспись, а потом мы поговорим, обещаю.

– Билл…

– Я даю тебе слово офицера. Я все тебе расскажу.

Мэри смыла едкую горчицу с пальцев, попрощалась с мистером Кримсоном и уставилась в окно. Скоро должен прийти Билл Уиллингтон.

Видимо, у нее была здоровая натура и крепкая нервная система, потому что ночь она проспала без задних ног и без всяких сновидений.

Засыпая, она слышала тихую и яростную перебранку Гортензии и Харли в гостиной, но слов не разобрала.

Сон ей приснился лишь под утро, опять тот же. Почти. Только теперь Билл не сердился и не ругался, а протягивал ей руки, и во сне она была так счастлива, так счастлива…, что проснулась со смехом.

Потом, минуту спустя, пришел дикий, необъяснимый стыд. Она вспомнила все – и потные ладони на своей груди, и странный смертельный танец Билла, одного против трех, и короткий яростный поцелуй…, и то, как бережно он запахивал на ней остатки блузки. Вспомнила свои слова, горячие, необдуманные, искренние. Вспомнила то, что чувствовала на веранде у Харли, когда Билл рассказывал ей о себе. И ударилась в панику.

Потому что это никоим образом не походило на дружеское участие в судьбе молодого Уиллингтона. На простую симпатию. На приязнь.

Больше всего это смахивало…

На любовь?

Мэри распахнула окошко настежь, придвинула стул, встала на него коленками и уставилась в вечереющую даль с блаженным и несколько шалым выражением лица.

Она думала об этом все утро, думала днем, думала и сейчас. Пыталась анализировать, спорила сама с собой, задавала вопросы, на которые не было ответов.

Во-первых, с какой стати? Они знакомы всего неделю.

Ну, не неделю, больше, разумеется, но тогда не считается, тогда они были детьми. И никакой симпатии тогда друг к другу не питали.

Ах, не питали? Тогда с какого же перепугу ты именно его поцеловала двенадцать лет назад?

Так там же никого другого не было!

Можно подумать, будь там Сэм О'Рейли, ты бы и его поцеловала!

Глупости.

Хорошо. Пойдем с другой стороны. Билл ей симпатичен, ей его жалко, она хочет помочь.

Вчера они попали в непростую ситуацию, он вел себя в высшей степени достойно, и это усилило симпатию. Совместные приключения сближают.

Вот Ник – это совсем другое.

Кстати, интересно, как бы повел себя Ник Грейсон?

Мэри фыркнула. Ник Грейсон не повел бы себя в этой ситуации никак, потому что в жизни не попал бы в такую ситуацию.

А ты пофантазируй. Война. Нашествие марсиан. Ты, Ник и шайка злодеев.

Мэри загрустила. По всем внешним данным Ник Грейсон вполне тянул на рыцаря на белом коне – статный белокурый красавец, ясные голубые глаза, здоровый румянец, играет в теннис и гольф… Но вот никак она не могла представить его в сияющих латах с мечом в руке.

Только в синем костюме с папочкой под мышкой. И в галстуке. Кто же защищает юных дев в таком виде?

Мэри опять вспомнила Билла. Как он двигался…, танцующей, не правдоподобно легкой походкой, словно скользя между противниками. Легкие на вид прикосновения, странная, пугающая грация – и абсолютная выдержка.

Спокойствие. Уверенность.

Ник. Думай о Нике. Вы с Ником поженитесь.

Будете жить в маленьком беленьком домике.

Вокруг садик. В садике цветочки. Миссис Грейсон расскажет, как их правильно сажать.

По вечерам вы будете разгадывать кроссворды, потом целовать друг друга в щеку и ложиться спать. У Ника будет синяя пижама…

– Мэри, милая…

Она заорала в голос, свалилась со стула, стукнулась коленкой и уронила графин с водой.

Симпатичная румяная физиономия Ника Грейсона, внезапно появившаяся прямо перед носом Мэри в окне, выражала смущение, удивление и легкий укор.

– Господи, Ник, у меня чуть инфаркт не случился!

– Прости, милая, мне захотелось сделать тебе сюрприз. Ты не рада меня видеть? Мы не виделись целую вечность. Девять дней, если быть точным.

– Разумеется, я рада. Заходи.

Она сама не знала, почему ее разбирает такая досада. И тут, глядя в красивое, знакомое до зубной боли лицо Ника, Мэри Райан впервые в жизни позволила себе мысль, от которой Дотти Хоул, умей она читать мысли на расстоянии, умерла бы на месте.

Как интересно! У него абсолютно коровьи глаза…

Ник ходил по кабинету и болтал всякую ерунду. Рассказывал о потрясающих сделках, которые он заключил за эти девять дней. Момент, когда он начал задавать вопросы, Мэри пропустила, потому что думала о том, почему запаздывает Билл.

– Мэри, ау! Чем занята эта хорошенькая головка? Я говорю, что у вас здесь творится?

Миссис Бримуорти загадочно закатила глаза и велела мне крепиться.

– Прости, я задумалась. А миссис Бримуорти – кошелка.

– Мэри! Стыдись. Она, конечно, на любителя, но нельзя же так о пожилом человеке…

– Старая сплетница, ханжа и проныра.

– Боже, что происходит? Мисс Райан, я тебя не узнаю. Где профессиональная этика? Где любовь к людям?

– Видел бы ты, что они тут устроили за эту неделю! Так и хочется устроить врачебную ошибку, жаль, они здоровы как лошади.

– Я тебя не слушаю! Это не ты. Мэри, милая, да что с тобой? Ты как-то взвинчена, мне кажется…

– Ник, прекрати шастать по кабинету. У меня выдались нелегкие дни, и я…, присядь, пожалуйста.

Ник осторожно уселся на кушетку, пристроив папочку рядом. Мэри испытала сильнейшее желание ударить его этой папочкой по голове.

Боже, да что с ней происходит?!

– Ник. Нам надо поговорить. Как ты ко мне относишься? Ник пошел пятнами и торопливо переложил папочку на другую сторону.

– Мэри, мне казалось, это не может вызывать никаких сомнений…

– Я хочу услышать прямой ответ на прямой вопрос. Как ты ко мне относишься.

– Э-э… Хорошо! Очень хорошо.

– Так. Спрошу иначе. Какие чувства ты ко мне испытываешь? Что нас связывает? Связывает ли нас что-нибудь?

Мэри Райан никогда в жизни ни с кем не разговаривала таким тоном. Она не узнавала собственный голос, вернее, узнавала его очень хорошо и знала точно, что это не ее голос. Это голос бабушки Аманды. Точно таким же голосом и тоном она ругалась с Гортензией, а маленькая Мэри восхищенно слушала, точнее, подслушивала в кустах жасмина.

– Ник, мы смотрим кино, катаемся в твоей машине и три раза поцеловались. Я хочу знать, что это значит. Для тебя.

Ник был близок к обмороку. Судорожным движением он выхватил из кармана расческу, привел в порядок и без того идеальный пробор и откашлялся.

– Мэри, ты уж извини, я просто как-то растерялся. Ну разумеется…, кино, машина, мы с тобой… Я думаю, у нас…, отношения.

– Ник, не разговаривай, как семиклассница из католической школы! Я сейчас завизжу.

КАКИЕ у нас отношения, можешь сказать?

– Э-э…, хорошие. Я надеюсь.

Мэри набрала воздуха в грудь, но Ник ее опередил. Он встал и подошел к ней.

– Прости, прости. Извини меня, милая. Я действительно веду себя, как последний олух. Все дело в том, что я совершенно не умею говорить на эту тему. С мамой советоваться невозможно.

Отец из всего процесса ухаживания запомнил только знакомство с бабушкой и дедушкой, а друзья…, я как-то не уверен, что они будут говорить со мной серьезно. Видишь ли, Мэри, я не слишком остроумен. Нет, с головой у меня все в порядке, но вот по части каламбуров и прочего я не силен.

– Ник…

– Погоди. Дай мне договорить. Одним словом, я совершенно не умею разговаривать на эту тему. Просто мне кажется, что мы с тобою сможем построить хорошую семью. Мне всегда так казалось. Я с тобой чувствую себя легко. Ты очень веселая, добрая и внимательная. У тебя хорошая профессия. Ты мне очень нравишься, Мэри, и вот еще что…

Ник, бордовый от смущения, полез в карман пиджака и достал маленькую коробочку.

– Я еще на прошлой неделе собирался, но тут образовалась одна сделка в Манчестере, и пришлось ехать… Мэри, я надеюсь, ты согласишься…

Она ошеломленно открыла коробочку. Тонкий золотой ободок и маленькая звезда из крошечных бриллиантиков. Здесь же бирочка с пробой и свернутый чек.

Она подняла на Ника глаза, разом растеряв весь свой боевой задор, а он заторопился, достал кольцо из коробочки и стал торопливо ловить ее руку, чтобы надеть его на палец…

– Мэри, я скоро смогу начать выплачивать кредит за дом, пока мы могли бы пожить у мамы с папой, но если ты захочешь, то можно и у миссис Вейл, хотя я не думаю, что это удобно, с другой стороны, мне пока все равно придется много ездить…

– Ник…

Они не смотрели друг другу в глаза, судорожно сцепившись руками и не чувствуя ничего, кроме мучительной неловкости и смутного ощущения, что что-то идет не так. В этот самый момент грохнула дверь, прозвучало сдавленное, очень тихое проклятие. Мэри и Ник разом повернули головы, так и не разомкнув рук.

Билл Уиллингтон был иссиня-бледен. Костяшки пальцев, сжимающие косяк двери, тоже были белыми. Из прокушенной губы текла тоненькая струйка крови. На измученном лице горели адским огнем темно-серые глаза. У его ног лежали растрепанные цветы. Шиповник, купальницы, веточки вереска…

– Простите меня, мисс Райан. Я забыл постучаться. У меня и в мыслях не было вам мешать.

– Ну что ты! Ник, познакомься, это Билл Уиллингтон, он недавно вернулся и вот теперь ходит на проце…

– Я очень рад…

– Извините, мисс Райан. Я зашел сказать, что больше не приду. Вы мне очень помогли. Нога почти не болит. Спасибо. Чек пришлите по почте, сколько сочтете нужным, не стесняйтесь.

Если бы голосом можно было убивать, то Мэри должна была бы умереть на месте. Она смотрела на Билла во все глаза, а он смотрел на ее руку. На ту самую, до которой дорвался Ник Грейсон. На ту, где горело тоненькое золотое кольцо.

– Желаю вам всего доброго. Да, и счастья. В личной жизни.

Белая изящная дверь захлопнулась с грохотом, которому позавидовало бы любое артиллерийское орудие. Ник подскочил, Мэри не шелохнулась. Дверь дождалась, когда осядет известка, и величаво рухнула внутрь кабинета.

В горле Ника что-то смешно пискнуло.

– Боже, он сумасшедший, да? Мэри, милая…

Ник осекся.

На лице его будущей жены расцветала блаженная и счастливая улыбка. Мэри Райан перевела искристо-шоколадный взор на ошеломленного Ника Грейсона и нежно улыбнулась ему.

– Спасибо тебе, Ник. Ты не представляешь, как ты мне помог. Дотти права, ты необыкновенный. Изумительный.

Она осторожно сняла колечко, положила его в коробочку, поставила ее на стол и направилась к выходу. Окаменевший Ник провожал ее взглядом, благодаря которому его сходство с теленком достигло полной идентичности.

Уже в дверном проеме Мэри Райан обернулась.

– Совсем забыла. Я не могу выйти за тебя замуж. Извини.

Глава 5

Звезды несутся навстречу летящим веткам.

Темно. Душно.

Огни пролетают мимо. Желтые, сонные, сытые. Чужие.

За этими огнями прячутся люди. Обычные люди, ведущие обычную жизнь. В этой жизни нет места тому, кто мечется среди летящих в лицо веток и никак не может понять, почему звезды проносятся мимо.

Что с тобой?

Где ты?

Куда тебя несет?

Почему в твоей крови бушует черное иссушающее пламя? Почему тьма не пугает тебя, а влечет?

Потому что я позволил себе расслабиться.

Пропустить удар. Представил на миг, что тоже имею право на желтые, сытые, сонные огни, размеренную жизнь, улыбки, степенное раскланивание с соседями по утрам… Потому что решил, что вот так, за здорово живешь, возьму и получу весь мир в наследство.

И карие глаза будут сиять для меня одного.

И только я один буду наслаждаться звоном льдинок в бокале золотого шампанского, ловить твой смех, пить его, как то самое шампанское, и хмелеть от него.

Я позволил себе мечтать. Надеяться. Хотеть.

Любить…

Любить? А что это такое?

Разве может любить человек, у которого вместо сердца обугленная головешка, а вместо мозгов – месиво из снотворного и ночных кошмаров.

Разве ты знаешь, что такое любовь?

Ты посвятил жизнь практически археологии.

Копаться в грязи и выуживать из нее крохи, осколки, ошметки чужой жизни.

Вылез из грязи и пошел на свет карих глаз.

Забыл, кто ты есть на самом деле.

Расплачивайся теперь. Уходи, да побыстрее.

Присохший бинт надо отдирать быстро, чтобы не болело.

Пошел прочь! И не смей больше думать о ней. Она – не для тебя.

Билл Уиллингтон шел стремительно, почти бежал. Нога – о диво! – почти не болела, во всяком случае, не мешала отмахивать метры за метрами, ломиться сквозь некошеную траву, через кусты, вглубь старой рощи, где уж и тропок никаких нет.

Он не понимал, что с ним. Никогда раньше такого не испытывал. Хотя… Тогда, миллион лет назад, глядя в глаза той женщины он тоже был в отчаянии.

Сегодня у отчаяния был совсем другой вкус.

Он наломал букет не в саду, отошел подальше, а потом еще и спрятал его, чтобы дед не увидал. Нарочито небрежно попрощался, медленно спустился по тропинке с холма, потом воровато оглянулся, свернул, дал крюка и снова поднялся на холм, нашел припрятанный букет и отправился к Мэри.

Он был смущен и счастлив. У него было легко на душе, впервые за долгое, чертовски долгое время.

Он придет к Мэри, вручит ей букет, и она засмеется, склонив голову на плечо, поправит темные локоны небрежным, естественным жестом, а потом сделает ему очередной массаж ноги, и он будет полчаса умирать от счастья, чувствуя прикосновение ее прохладных, сильных и нежных пальчиков к своей коже.

Он не оскорбит ее ни взглядом, ни жестом.

Не даст догадаться, что все в нем встает на дыбы, вопит и умоляет о близости – нет, какое там! – просто о возможности побыть рядом.

Вдохнуть аромат темных волос. Утонуть в шоколадном взгляде. Улыбнуться в ответ на звонкий смех. И поверить, что они друзья. И что это, возможно, когда-нибудь, еще через миллион лет превратится в нечто большее.

Нечто большее…

Билл попал в большой город юнцом, но юнцом довольно стреляным. Жизнь в Грин-Вэлли только с виду была сонной и благостной, страсти бурлили и здесь, а уж таким, как Билл, испокон веков везде приходилось несладко.

Его мать, Джилл Уиллингтон, была единственной дочерью Харли Уиллингтона. Рано овдовев, упрямый браконьер сам воспитывал дочь, не желая признавать тот очевидный факт, что девочки несколько отличаются от мальчиков, и не только физически. Единственные женщины, которым он позволял изредка давать себе советы, были Гортензия Вейл и Аманда Райан.

Они все трое были ровесниками, а с Амандой у него в юности даже был роман.

В результате вполне спартанского и чисто мужского воспитания Джилл выросла девушкой умной, не правдоподобно честной и искренней, привыкшей жить исключительно по велению сердца. Отца Билла она повстречала во время учебы в колледже, влюбилась в него так же, как и все в этой жизни делала – без оглядки и без сомнений. Через три месяца бурного студенческого романа наступили каникулы, влюбленные расстались, как они думали, на пару недель, и уже дома, в Грин-Вэлли, Джилл поняла, что беременна.

Нет, она и в мыслях не допускала, что ее возлюбленный будет не рад известию. Она нетерпеливо дожидалась, конца каникул, но по возвращении в студенческий кампус выяснила, что отец ее ребенка забрал документы и уехал неведомо куда. В своей комнате она нашла письмо от него. Он обещал, что никогда не забудет ее, и желал ей счастья.

Джилл собрала вещи и вернулась домой. В тот же день рассказала все отцу, не распаковывая на всякий случай сумку. Харли насупился, помолчал некоторое время, гоняя крупные желваки на скулах, а потом поднял голову и посмотрел на свою юную взрослую дочь. Джилл встретила его взгляд бестрепетно и смело. Она очень любила папу и была готова принять любое его решение.

Харли фыркнул и изрек:

– Что ж, надеюсь, на этот раз будет парень!

Завтра сходи к Горти, она спец по всяким женским штучкам. И не смей реветь!

– Я и не собиралась, па.

– Это я на всякий случай. Вдруг соберешься.

Джилл?

– Да, па?

– Опять же на всякий случай. Если твой этот самый появится – ну вдруг! – мне оторвать ему голову?