Современная электронная библиотека ModernLib.Net

За номером 600

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Костин Николай / За номером 600 - Чтение (Весь текст)
Автор: Костин Николай
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Костин Николай Дмитриевич
За номером 600

      Костин Николай Дмитриевич
      За номером 600
      {1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
      Аннотация издательства: В документальной повести рассказывается о боевой жизни и подвигах во время Великой Отечественной войны летчика-москвича Героя Советского Союза гвардии майора А. А. Носова. Будучи рядовым летчиком, затем командиром звена, командиром эскадрильи, штурманом гвардейского полка, А. А. Носов отважно сражался на Северо-Западном, 1-м и 2-м Белорусских фронтах, освобождал Белоруссию и Польшу, отличился при штурме Зееловских высот и Берлина. Для широкого круга читателей.
      Содержание
      Экскурс в прошлое
      На аэродроме в Боровичах
      Самолетная стоянка
      В ржевском небе
      69-й боевой вылет
      "Рамушевский коридор"
      В сердце и памяти
      Экскурс в прошлое
      В архиве Института истории партии МГК и МК КПСС я собирал материал для документальной повести об участнике Великой Отечественной войны, Герое Советского Союза гвардии подполковнике в отставке Александре Андреевиче Носове. Передо мной лежала его учетная карточка. Родился он 21 июня 1920 года в городе Люблино Московской области в семье потомственного рабочего. Русский. Член КПСС с марта 1942 года. Окончил семь классов 1-й образцовой железнодорожной школы и фабрично-заводское училище при московском заводе "Компрессор".
      Занимался в планерном кружке и аэроклубе, поступил в Тамбовское училище гражданской авиации, а затем в Болошовскую военную авиационную школу пилотов. В ноябре 1940 года Носов становится младшим лейтенантом, летчиком 217-го ближнебомбардировочного полка, служит в городе Новозыбкове. Здесь его и застала война. Начал он ее на бомбардировщике СБ, а продолжал на штурмовике Ил-2 на Северо-Западном фронте.
      В самый тяжелый период войны, с сентября 1941 года по 3 марта 1942 года, Александр Андреевич Носов сделал на штурмовике 69 боевых вылетов. Уничтожил на вражеских аэродромах 11 самолетов, 27 танков, 88 автомашин, 680 солдат и офицеров, 5 зенитных батарей, 15 полевых орудий, 4 тягача, 4 мотоцикла и 12 повозок.
      Поразительно! Летчик-штурмовик, а не летчик-истребитель провел 18 воздушных боев в группе и 10 - одиночным самолетом! Сбил 5 фашистских истребителей и бомбардировщиков!
      В описании боевого подвига, за который летчику присвоено звание Героя Советского Союза, говорится, что лейтенант Носов считался в штурмовой авиации Северо-Западного фронта непревзойденным мастером по истреблению фашистов как на земле, так и в воздухе. 13 процентов всей боевой работы части, указывали командир и комиссар полка, это штурмовые удары лейтенанта Носова по вражеским аэродромам...
      Носов любил и умел летать. В боях не потерял ни одного самолета. За мужество и отвагу одним из первых летчиков в полку был награжден орденом Красного Знамени.
      В архивных документах сохранилась военная фотография А. А. Носова. На левой стороне гимнастерки майора - Золотая Звезда, два ордена Ленина и орден Красного Знамени. На правой - орден Александра Невского и гвардейский знак.
      Взгляд у летчика быстрый и прицельный. В повороте головы, в сосредоточенности лица, в гордом разлете бровей угадываются недюжинная внутренняя сила и бойцовский характер.
      Это снимок героя, а мне захотелось увидеть его самого. Выписал из учетной карточки старые адреса и номера телефонов. Бросился в поиск. Хозяева одной из квартир, где раньше проживала семья Носовых, дали мне ее новый адрес и номер телефона.
      Позвонил вечером. Удачно: отозвался мужской голос. Это был Александр Андреевич. Обменялись приветствиями. Познакомились.
      - Приезжайте в любое время, - радушно ответил летчик. - Я - в отпуске. Отдыхаю дома.
      Договорились встретиться через два дня. Александр Андреевич пообещал за это время перебрать свой личный архив. Посмотреть, что сохранилось от времен фронтовой жизни.
      И вот я в гостях у Носова. Прошло уже более двух часов, а нашей беседе с Александром Андреевичем не видно конца. Простой и заботливый, он оказался из тех людей, с которыми сходишься легко и быстро... Он помнит каждый полет в Московском аэроклубе, в Тамбовском училище гражданской авиации, в Болошовской военной школе пилотов, в бомбардировочном и штурмовом авиационных полках на фронте.
      Прежде чем подняться в небо, Носов прошел хорошую рабочую закалку в многодетной семье, в трудовых московских коллективах завода "Компрессор" и на фабрике "Гознак".
      Главой семьи Носовых был отец Александра - Андрей Михайлович. Он много лет трудился в люблинских железнодорожных мастерских, был прекрасным специалистом - токарем-универсалом. Мастерски владел строгальным и фрезерным станками, а когда требовалось - становился инструментальщиком. Ему поручалось изготовление штампов высшей сложности. Расчет, точность, красота - всеми этими качествами отличалась ювелирная работа Носова-старшего. Жена в шутку называла Андрея Михайловича тульским Левшой. На него равнялись. Ему подражали. Кадровый рабочий, с динамичным запалом души, Андрей Михайлович Носов считал себя государственной личностью.
      "Хорошо работающий человек, - говорил он товарищам, - это человек на своем месте".
      Виртуоз своего дела, Андрей Михайлович дружил с книгой и прививал эту свою страсть и детям. И хотя в то время приобрести книги было вовсе не просто, он ухитрялся где-то их доставать.
      Когда Александр надумал поступить в фабрично-заводское училище, отец спросил:
      - Почему, сынок, поступаешь в ФЗУ, а не идешь учиться в восьмой класс?
      Сын не сказал отцу, что стремится побыстрее получить специальность и начать самостоятельную жизнь. Андрею Михайловичу становилось все труднее сводить концы с концами. Дети, а их было шестеро, подрастали. Жена, Пелагея Яковлевна, не могла пойти работать, только успевала поддерживать в доме порядок: закупать продукты, кормить, обшивать, обстирывать и провожать детей в школу. Следить, как они готовятся к урокам. Как ведут себя во дворе.
      Крутилась Пелагея Яковлевна словно белка в колесе. И хоть бы раз пожаловалась на судьбу. Никогда тяжело не вздыхала. Все-то у нее ладилось, все-то получалось.
      Пелагея Яковлевна и Андрей Михайлович приобщали дочерей и сыновей к удивительно простой истине - любить избранное дело.
      "Добрыми делами люди украшают жизнь, - не уставал повторять Андрей Михайлович детям. - Человек-труженик - опора общества".
      Провожая сына в фабрично-заводское училище, Андрей Михайлович погладил его по голове, что случалось не так уж часто, и сказал:
      - В заводской коллектив идешь. Живи отныне, сынок, его интересами. Коллектив - это вторая семья. В коллективе и слабый силен, а без него и сильный становится слабым.
      Сколько раз потом, особенно в годы Великой Отечественной войны, Александр убеждался в глубокой отцовской правоте. Коллективизм и войсковое товарищество торжествовали на фронте. Суть всех неписаных правил боевого товарищества - уметь думать о других. Боевой товарищ делился на фронте всем, что имел: опытом и знаниями, тревогами и надеждами, горем и радостью. И тот, кто щедро отдавал себя товарищам, сам становился от этого стократ богаче профессионально и нравственно.
      Впоследствии Андрей Михайлович имел все основания гордиться: он сумел привить своим детям высокую нравственность и профессиональную гордость. Все они, без исключения, выросли трудолюбивыми. Александр стал военным летчиком I класса, Героем Советского Союза. Валентин работал на заводе "Компрессор" токарем, в годы Великой Отечественной войны собирал и отправлял на фронт знаменитые реактивные установки "катюши". Виктор исколесил на своем грузовике все дороги Москвы и Подмосковья. Леонид последовал за Виктором. Треть своей жизни провел в кабине автомобиля. И Виктор и Леонид с гордостью носили звание ударника коммунистического труда. Анна трудилась на заводе "Станкоконструкция". Теперь - на заслуженном отдыхе. Надежда - одна из лучших лаборанток на элеваторе.
      У Александра Андреевича и Таисии Ивановны Носовых семья тоже немаленькая: три сына, три невестки и три внучки.
      - Бог троицу любит, - смеется Таисия Ивановна.
      Сын Юрий живет с отцом и матерью. Сыновья Валентин и Анатолий отделились, но часто напоминают о себе телефонными звонками. А на семейные торжества и праздники все младшие Носовы непременно собираются у отца и матери в Люблино. И тогда в квартире летчика-ветерана долго не смолкают задушевные разговоры и песни, радостный смех детворы. Все это определяет критерий счастья этих людей...
      Носов обвел взглядом уютную комнату. Хотел что-то сказать, но раздумал и надолго замолчал.
      О чем он думал, перелистывая альбом с памятными фронтовыми фотографиями? Кого вспоминал? Может быть, тех, с кем начинал Великую Отечественную войну в Новозыбкове? Или тех, с кем встречал день Великой Победы в Берлине? А может быть, тех, с кем обживал
      первый полевой аэродром на Северо-Западном фронте? С кем летал на штурмовку немецких танковых колонн? Никого из тех сегодня не осталось в боевом строю: кто не дожил до победы, кто умер после войны от старых ран. Многие служили в армии, но теперь ушли в запас или отставку, но не превратились в сторонних наблюдателей жизни. Порох, как говорится, держат сухим. Помнят минувшую войну, она напоминает о себе каждодневно, не дает себя забыть...
      Будущий Герой Советского Союза сделал первые шаги в небо с аэродрома вблизи Чертанова, где ныне раскинулся один из огромнейших кварталов столицы. Неповторимой, яркой личностью вошла в судьбу Носова летчик-инструктор Пролетарского аэроклуба Москвы Мария Николаевна Колотилина. Принимая его под свое начало, она сказала:
      - Учлеты живут дружно. Дорожи и ты честью пролетарцев...
      Носов ждал длинной, нравоучительной речи. Но Колотилина ничего больше не сказала. Только посмотрела на него как-то особенно серьезно и многозначительно. И едва заметная улыбка промелькнула в ее выразительных глазах.
      Мария Николаевна, обладая незаурядным мастерством летчика-инструктора и талантом педагога, умела объяснить, увлечь, повести за собой. 306 ее питомцев стали военными летчиками, 17 из них удостоились звания Героя Советского Союза. За заслуги в подготовке летных кадров для фронта в 1944 году Марию Николаевну наградили орденом Отечественной войны II степени.
      В день своего семидесятилетия, окинув взглядом собравшихся на юбилей питомцев, Мария Николаевна тихо сказала:
      - Я очень любила свою профессию. Многих сидящих за этим столом провожала в первый самостоятельный полет. Вот хотя бы Сашу Носова. Как волновалась за него, а как переживала!
      - Дорогая Мария Николаевна, - откликнулся Носов - спасибо вам за крылья, которые донесли меня до Берлина!
      Носов рассказал о Марии Колотилиной. В 30-е годы после окончания школы она пошла работать на Московский автозавод. Приобрела специальность токаря и фрезеровщика. Неугомонной была, с огоньком. Выступала застрельщиком многих молодежных мероприятий. Как члену цеховой комсомольской организации, ей поручили руководить сектором военной работы.
      - Именно в эти годы, - заметил Александр Андреевич, - девизом Ленинского комсомола стал призыв: "Подготовить для страны 150 тысяч летчиков!" Хорошо помню, что первыми в Москве откликнулись на этот призыв коллективы крупнейших промышленных предприятий столицы, в том числе и автозавод.
      От автозаводцев поступило более 900 заявлений в аэроклубы и авиашколы. Отобрали, однако, только 30 человек. Прием был очень строгий, и все же Колотилиной повезло: в числе 30 счастливцев она начала проходить теоретическую летную подготовку в подшефной авиационной бригаде в Подмосковье, а в 1935 году поступила в Центральный аэроклуб Москвы. Успешно окончила его, стала летчиком-инструктором.
      Александр Андреевич рассказывал, а я внимательно слушал и делал заметки в блокноте.
      - Не забудьте записать, - встрепенулся он, - что у Марии Николаевны учился летному мастерству легендарный летчик-истребитель Виктор Васильевич Талалихин.
      Я попросил Александра Андреевича рассказать о первом самостоятельном полете. Напомнил, что Колотилина с первых дней обучения в аэроклубе выделяла его как одного из самых способных. Верила в него.
      - Чтобы рассказать о первом самостоятельном полете в аэроклубе, сказал Носов, - придется многое вспомнить...
      Высота. Простор. Солнце. Редко бывает такое. Словно по заказу ни одной тучки на горизонте.
      ...Первый самостоятельный полет! Без инструктора. Один на один с машиной, с небом. В передней кабине нет Марии Николаевны. Не слышно ее спокойного, требовательного голоса: "Крен... Скорость... Обороты..." Хорошо-то как одному! Но и немного страшновато. Теперь никто в критический момент не возьмет ручку управления на себя. Не прибавит или убавит газку. Не оттого ли и кажется, что мотор работает с перебоями. Стучит как-то непривычно. Порою просто грохочет. Но проходит минута, другая, а он по-прежнему напевает и напевает свою, одному ему доступную песню.
      На душе у Носова легко. Прошли первые минуты напряжения. Да и под крылом - знакомые, родные пейзажи. Сколько же вокруг Москвы озер, лесов, речек, полей, оврагов, холмов, полевых шоссейных дорог! А дома кажутся маленькими спичечными коробочками.
      Волнистым морем колышутся хлеба. И над всем этим парит он, Саша Носов, рабочий паренек из Люблино. Глядит, любуется, впитывает в себя красоту родной земли. И ощущает такую силу молодости, такой избыток радости и раскованности души, которые ему потом редко доведется испытать.
      С аэродрома за полетом Носова зорко наблюдали товарищи. И конечно же Мария Николаевна. Александр знал об этом и старался соблюдать на маршруте все правила курса учебно-летной подготовки...
      Последний разворот. Самолет планирует. Приближается земля. Носов безошибочно определяет до нее расстояние. Пятьдесят метров... Тридцать... Двадцать... Десять... Пять... Ручку управления - на себя. Самолет постепенно выравнивается и плавно несется над летным полем. Промелькнули посадочные знаки. Секунда, другая, и машина мягко касается земли. Душа Александра поет... Есть первый самостоятельный полет! И вдруг... Что случилось? Самолет резко развернуло влево...
      Подруливая к стоянке, Носов чувствовал себя скверно. На пробеге подкачал... Допустил непростительную оплошность. Ослабил внимание... Обрадовался, что уже на земле. Забыл про наказ инструктора: "Пока не зарулишь на стоянку и не выключишь мотор - не расхолаживайся..."
      "Всего-то и требовалось - на пробеге энергично работать рулями, подумал с горечью Александр. - Не дать машине вильнуть в сторону".
      Зарулил на стоянку. Выключил мотор. Не сразу вылез из кабины. Тяжело было встретиться с укоризненным взглядом Марии Николаевны.
      - Молодец, Саша! - услышал Носов звонкий голос инструктора. - Какой вираж крутанул на земле!
      Носов приподнялся над кабиной. Глянул на Марию Николаевну. И вместо огорчения увидел на ее лице улыбку.
      - Сделаешь еще один полет по "кругу", - сказала она. - Хочу убедиться, справишься ли ты с машиной на пробеге во второй раз.
      От радости Носов не сел, а плюхнулся на сиденье кабины. "Справлюсь... Обязательно справлюсь, Мария Николаевна", - говорили его сияющие глаза. Запустил мотор и снова вырулил на взлетную полосу. Стартер ободряюще кивнул ему и привычно взмахнул флажком.
      Носов пролетел по "коробочке", не допустив ни одного нарушения летных правил. И посадка прошла отлично, и пробег закончился удачно.
      Через несколько месяцев М. Н. Колотилина проводила Александра Носова в Тамбовское училище гражданской авиации. Здесь инструктором у него стал Борис Евгеньевич Финаев. Летал Носов на самолетах У-2 и Р-5.
      Освоил полеты по дальним маршрутам. Запомнился треугольник: Грязи Липецк - Тамбов. Хорошо изучил аэронавигационные приборы. Научился пользоваться ими вне видимости земли - в слепом полете. Успешно сдал государственные экзамены. Стал летчиком IV класса гражданской авиации.
      Носова, как одного из лучших выпускников училища, зачислили курсантом Болошовской военной школы пилотов. Попал он в группу лейтенанта Василия Александровича Коршунова. Сначала летал на Р-5, а потом на учебном скоростном бомбардировщике (СБ).
      Коршунов среди инструкторского состава авиашколы заметно выделялся. К нему можно было обратиться за помощью по любому вопросу; он внимательно выслушивал подчиненного, отвечал серьезно и обстоятельно. Лейтенант любил курсантов, но был строг, а за небрежность никому не давал спуску. Наделенный от природы острым умом и цепкой памятью, он с первого знакомства видел в курсанте то, чего не замечали другие.
      Курсантов, равнодушных к полетам, изо дня в день "тянущих лямку", Коршунов считал людьми без изюминки, старался пробудить в них интерес к летному делу, научить ценить и видеть вокруг хорошее, красивое.
      Равнодушные к военной службе курсанты, как правило, летали посредственно. Но многие из них считали себя асами, обойденными удачей. Внешне самодовольные, они внутренне были робкими и обидчивыми. Отсюда показная бравада и как результат - поломки самолетов на посадке. В общем-то, таких курсантов в авиа-Школе было немного. Коршунов метко окрестил их сачками.
      - Плохо тем живется, - любил он приговаривать, - кто к труду не рвется.
      Лейтенант Коршунов не позволял фамильярности в общении с подчиненными. Но серьезность тона не переходила в натянутость и сухость. Командирская забота не перерастала в мелочную опеку. Справедливая оценка достоинства и недостатков каждого курсанта снискала Коршунову славу человека справедливого и неподкупного. Таковым он и был на самом деле.
      В пареньке из московской рабочей семьи летчик-инструктор увидел прежде всего неутомимого труженика, готового и дневать и ночевать на стоянке самолетов. Таких курсантов Коршунов поддерживал. Посвящал им все свое свободное и несвободное время. Возвращал, как говорится, то, что приобрел сам и позаимствовал у других.
      Курсант Носов не ждал от техника приглашения к работе на самолете. Оказавшись на стоянке, он часами ковырялся в моторе, не вылезал из кабины. Ползал на животе под фюзеляжем. Вот где пригодились Александру навыки заводского токаря! Профилактический осмотр машины он выполнял не хуже опытного авиационного механика.
      - Зачем это тебе нужно? - насмешливо спрашивали Носова некоторые курсанты. - Ты же не техник, а летчик?
      - Пригодится, - скромно отвечал Александр.
      Он хорошо знал, что от добрых рук ничего не уходит. Бей галку и ворону: руку набьешь - сокола убьешь.
      Лейтенант Коршунов про себя зачислил пытливого курсанта в категорию творцов. Угадал в нем будущего воздушного бойца.
      Курсантская жизнь. Столько лет прошло, а Носов рассказывал о Коршунове, о полетах с ним в зону с такой теплотой и с такими подробностями, будто происходило все это не 40 лет тому назад, а не далее как вчера...
      Скоростной бомбардировщик стремительно набирал высоту. Небо было чистым, только где-то на самом краю горизонта виднелись молочные полоски облаков. Носов старался выдержать все режимы полета. Впереди сидел инструктор. Курсант слышал, как он напевал свою любимую песню:
      "Мы с тобой случайно в жизни встретились,
      Оттого так скоро разошлись..."
      Это был вернейший признак того, что курсант отлично выполнял полетное задание, грамотно пилотировал самолет. Если же инструктор молчал, значит, был недоволен. А уж когда стучал по козырьку кабины костяшками пальцев левой руки, значит, вот-вот возьмет управление машиной на себя. В таких случаях курсанту в кабине становилось тесно и жарко...
      - Носов, как слышишь? - раздался в шлемофоне голос инструктора.
      - Слышу вас хорошо.
      - Приступай к выполнению задания...
      Маневренный скоростной бомбардировщик минут двадцать добросовестно "утюжил" воздух в отведенном для него квадрате неба. Он скользил по кругу, падал к земле, стремительно взмывал вверх, повисал на одном моторе, скользил вниз на левом или правом крыле, виражил, пикировал, делал "горки".
      Казалось, Коршунова будто и не было в кабине, точно он растворился в ней. Носов выжидал. Когда же курсант сделал очередной боевой разворот, лейтенант неожиданно резко сказал:
      - Разве это боевой разворот? Бомбардировщик - это прежде всего твое боевое оружие, а уж потом летательный аппарат. Беру управление самолетом на себя.
      Машина со страшной скоростью пошла к земле. В глазах у Носова на какое-то мгновение потемнело. Заложило нос и уши.
      Коршунов бросал самолет из стороны в сторону. Казалось, вот-вот захлебнутся моторы, напрочь отвалится стабилизатор, заклинит рули поворота или глубины, расползется по сварным швам фюзеляж, срежутся в одну секунду гайки, заклепки и шплинты...
      Носов не узнавал инструктора. Куда улетучились его выдержка и хладнокровие? Уважение к святая святых - самолету? Не он ли изо дня в день, из полета в полет учил его беречь машину? Плавно и координированно ею управлять? Ценить ее наравне с жизнью, а в определенных обстоятельствах дороже?!
      Мысли обгоняли одна другую. Они мешали Носову сосредоточиться. Правильно оценить и понять происходящее. Неужели он на самом деле плохо выполнял высший пилотаж? Не учел высоту полета? Не использовал предельные возможности СБ? Попробуй пойми у Коршунова. Не видать ему отличной оценки по технике пилотирования...
      - Носов, - раздался голос инструктора, - возьми управление. Следуй на аэродром.
      На аэродром так на аэродром. Носов окинул взглядом горизонт. Тяжело вздохнул и взялся за штурвал. Впереди по курсу показалось большое село. Сколько раз пролетал над ним, не обращая внимания на элеватор, приютившийся у подножия холма, заросшего лесом. Не сразу и заметишь. Чем не оборонный объект?
      Не раздумывая Носов перевел бомбардировщик в пикирование. Нацелился на элеватор. И машина сразу из летательного аппарата превратилась в боевое оружие. Будь в бомболюках бомбы, и он бы разнес элеватор в щепки...
      Из соседствующих с элеватором домов выбегали обеспокоенные люди. Удивленно смотрели в небо на самолет, который разбудил поселок грозным воем и стремительно скрылся за горизонтом.
      И снова инструктор не сказал курсанту ни слова. И это его обескуражило. Он же пикировал так, что воздух за кабиной гудел. Раньше за такой пилотаж Коршунов строго взыскивал. "Хоть бы выругал, что ли?" - подумал Носов, заходя на посадку. И вдруг вздрогнул: инструктор тихо запел:
      "Мы с тобой случайно в жизни встретились,
      Оттого так скоро разошлись..."
      Носов недоумевал. После гробового молчания - и вдруг мелодия любимой песни. Поведение инструктора в полете не укладывалось ни в какие ранее известные курсанту рамки.
      Носов приземлил бомбардировщик. Зарулил его на стоянку. Выключил моторы. Быстро отстегнул парашют и вылез из кабины. Легко соскочил с крыла на землю. Приготовился к самому худшему.
      Инструктор не спеша подошел к курсанту. Постоял, посмотрел на его побледневшее лицо и плотно сжатые губы. Улыбнулся и как-то по-особому сердечно сказал:
      - Не сердись... Пилотировал ты в зоне отлично... Отлично в мирное время... В военное, может быть, от нас потребуется еще более дерзкий пилотаж. Понял?
      - Так точно, - ответил Носов. - Но я пилотировал, товарищ лейтенант, по инструкции и наставлению...
      - По инструкции и наставлению, - задумчиво произнес Коршунов. Потом доверительно положил свою тяжелую руку на плечо курсанта и заглянул ему в глаза: - Пойдем, Саша. Нас ждет хороший обед. Мы его заслужили.
      Отойдя от бомбардировщика метров на двадцать, Коршунов остановился. Посмотрел на копошившихся у самолета авиаспециалистов и тихо сказал:
      - Защищать Родину нам придется не по инструкциям. И победа в настоящем бою будет оплачиваться кровью.
      - В полную меру я оценил слова инструктора только на фронте, - заметил Носов.
      На аэродроме в Боровичах
      Гитлеровцы наносили удары по Будгощи и Малой Вишере. Захватили Тихвин. Приблизились вплотную к Волхову. С захватом Тихвина рассекалась единственная железнодорожная магистраль, по которой к Ладожскому озеру шли из глубины страны грузы для осажденного Ленинграда. Это создавало тяжелейшие условия обороне города на Неве.
      288-й штурмовой авиационный полк базировался на аэродроме в Боровичах. Это был первый аэродром на Северо-Западном фронте, с которого младший лейтенант Александр Носов сделал свой первый боевой вылет на Ил-2. Не было никакой раскачки, никаких ознакомительных полетов - сразу в бой. За сентябрь 1941 года он сделал 43 боевых вылета. В памяти летчика сохранился лучше всего первый.
      ...Поле фронтового аэродрома. В ярких лучах утреннего солнца поблескивали на траве росинки. Из низины со стороны леса поднимался туман. Техники и механики свертывали маскировочные сети и расчехляли самолеты. Заправляли их горючим. Пополняли боеприпасами снарядные и патронные ящики. Подвешивали к держателям фугасные бомбы.
      Люди трудились на стоянках словно муравьи. Казалось, что на аэродроме царит неразбериха. На самом деле каждый специалист занимался строго очерченным кругом своих обязанностей. Работа скрупулезно хронометрировалась. Подготовка самолетов к боевому вылету решалась целенаправленно, комплексным взаимодействием всех тыловых служб авиационного полка.
      Носов шел по аэродрому в приподнятом настроении. Начиналась новая полоса в его жизни. В Воронеже он взлетал в небо с учебного аэродрома, а теперь предстоял взлет с фронтового. Летчик ко всему внимательно присматривался: что, где и как делалось. Вспомнил любимую поговорку аэроклубовского инструктора: "Знай секундам счет, минутам - цену!"
      Глянул на часы. Порядок. И все же поспешил. Шел от стоянки к стоянке, пружиня шаг. Энергично взмахивал рукой под шлемофон: отвечал на приветствия техников и механиков. Многих из них он уже хорошо знал. Успел подружиться.
      Общительный по характеру, Носов быстро сходился с людьми. Привлекал их к себе бьющей через край жизнерадостностью и неистощимым юмором.
      В боевой полет младший лейтенант Александр Носов шел ведомым командира 2-й авиаэскадрильи капитана С. М. Васильева. Это радовало и в тоже время ко многому обязывало. Быть в бою вторым "я" командира - престижно. Защищать его - чрезвычайно ответственно. В эскадрилье имелись и другие молодые летчики. Васильев почему-то остановил свой выбор на Носове.
      Первый боевой вылет на штурмовике... Первый, а может быть и последним? Война есть война...
      Уже в первые же дни войны младший лейтенант А. А. Носов сделал на СБ четыре боевых вылета. Бомбил вражеские танковые колонны, вел воздушную разведку, помогал нашим войскам выходить из окружения. Его сбили под Оршей, когда он возвращался с боевого задания. И сбили не фашистские истребители, а свои же зенитчики, приняв скоростной бомбардировщик за "юнкере". Пришлось посадить СБ прямо в поле, с убранными шасси, и сдаться в "плен" бойцам одного из наших стрелковых подразделений...
      Младший лейтенант знал: заметят фашисты слабинку, вцепятся, и не так-то легко потом от них отделаться. Тактика немецких истребителей отличалась коварством ; и нахальством. Открытого боя они, как правило, старались избегать. Атаковали из-за облаков или со стороны солнца. Летали почти всегда парами или четверками, на большой скорости. Стреляли с коротких дистанций 50-100 метров. Держались в стороне. Выжидали момента Набрасывались на подбитый зенитчиками самолет или на того, кто отрывался от группы. Тут они проявляли завидную активность. Не жалели патронов. Оказавшись под ударами советских истребителей, сразу же выходили из боя. По-воровски, маскируясь в облаках, преследовали подбитые или возвращающиеся с боевых заданий самолеты до границ аэродрома. Караулили наших летчиков на посадке и на взлете.
      Командир авиаполка майор И. В. Дельнов на предполетной подготовке предупреждал молодых летчиков:
      - Не подставляйте врагу уязвимые места штурмовика. Упреждайте коварные удары. Сами нападайте на гитлеровцев. Штурмовик хоть и бронированная, но очень маневренная машина. Победа в бою требует мастерства и стойкости. Если даже и живым останешься, но не выстоишь - потеряешь лицо бойца.
      Носов уяснил для себя главное - не надо робеть ни в наступательном, ни в оборонительном бою. Майор Дельнов на штурмовике не раз обращал "мессеров" и "хейнкелей" в бегство. А когда противник спасается бегством, он неизбежно обрекает себя на гибель.
      На боровичский аэродром прилетел командир 57-й смешанной авиадивизии полковник К. А. Катичев. Вызвал на командный пункт Васильева и Носова. Капитана он уже знал, а младшего лейтенанта видел впервые. Окинув новичка цепким взглядом, спросил у комэска:
      - Ведомым берешь?
      - Беру, товарищ полковник.
      - Одобряю. Молодежь надо проверять в деле. Задержал взгляд на младшем лейтенанте и, чуть помедлив, сказал:
      - Ваша задача - воздушная разведка и нанесение удара по аэродрому Старая Русса.
      Капитан Васильев развернул полетную карту. Рассказал командиру авиадивизии о намеченном полете к Старой Руссе. Катичев обратил внимание Васильева на особенности подходов к вражескому аэродрому. Советовал воспользоваться слабым прикрытием зенитной артиллерией северного сектора Старой Руссы.
      - Вижу, капитан Васильев, - заметил полковник, - что вам не нужен дополнительный инструктаж. Помните, штурмовики у нас - на особом счету. Удачи вам и благополучного возвращения в Боровичи.
      Боровичи... Небольшой городок в Новгородской области. Расположен на реке Мете. Рядом - аэродром. Все подходы к нему надежно контролировались наземными службами. Личный состав возвел бдительность в квадратную степень. Усилил оповещение. Пристрелял сектора обороны. Нес круглосуточно боевое дежурство.
      Каждодневно в Боровичах осуществлялась тщательная маскировка противовоздушных средств обороны. И когда на горизонте показывалась "рама" гитлеровский разведчик, - раздавался не тенорский, а дружный басовитый лай зениток. В воздух немедленно поднимались истребители с соседнего аэродрома.
      Две стихии - солнце и ветер - олицетворяют в памяти Носова боровичский аэродром. В каком бы направлении с него ни взлетал, с какого бы разворота ни заходил на посадку, всегда дул боковой ветер. Нельзя сказать, чтобы очень сильный. Но стоило летчику ослабить внимание, не учесть бокового сноса, как самолет либо плюхался далеко от посадочных знаков, либо разворачивался в сторону стоянок, либо "козлил" и выкатывался далеко за границу взлетно-посадочной полосы. Не исключалась поломка шасси или консоли крыла.
      На аэродроме в Боровичах младший лейтенант Носов времени зря не терял. Он сравнительно легко овладел техникой пилотирования. Несколько труднее давалась ему тактика воздушного боя. Дело в том, что в обобщенном виде ее не было. Все задумки конструктора и летчиков-испытателей предстояло еще проверить в боях.
      Носов сразу обратил внимание на то, что в кабине за спиной летчика находилась бронеплита. Передняя часть фонаря кабины выполнена из прозрачной брони. Сверху и с боков фонарь закрывался бронелистами. Броня защищала и "брюхо" машины. Такая мощная бронезащита позволяла низко летящему самолету быть почти неуязвимым для ружейно-пулеметного огня противника с земли.
      Достойно оценил Носов и вооружение самолета: две пушки 23-миллиметрового калибра с 240 снарядами и два пулемета в крыльях с 1500 патронами. В арсенале летчика находились еще бомбы общим весом до 600 килограммов и восемь реактивных снарядов 132-миллиметрового калибра.
      На Ил-2 стоял мощный отечественный двигатель конструкции А. А. Микулина. Он обеспечивал штурмовику скорость у земли более 420 километров в час, потолок 7500 метров и дальность полета более 630 километров.
      И вот на таком "летающем танке" младшему лейтенанту А. А. Носову предстояло лететь уже не в учебный, а в боевой полет. Маршрут пролегал над территорией, полностью занятой фашистами. В воздухе на один наш самолет приходилось по четыре-пять вражеских. На подходе к цели можно было ожидать обстрела из всех видов оружия. Жизни летчика угрожала ежеминутная опасность. Такую ситуацию на фронте Носов называл тревогой без отбоя.
      На бомбардировщике СБ Носову, как говорится, не пофартило. И вот теперь, после значительного перерыва, он снова отправляется на боевое задание с фронтового аэродрома - ведомым командира эскадрильи. Но лететь предстояло не на бомбардировщике, на котором он уже побывал в боевой обстановке, а на штурмовике. Значит, с ним рядом не будет ни штурмана, ни стрелка-радиста. В кабине - один пилот. Он и летчик, и штурман, и стрелок, и радист. На все руки мастер. За все в ответе...
      - О чем задумался, младший лейтенант? - с улыбкой спросил капитан.
      Носов посмотрел на командира эскадрильи, но ответить не успел. Они подошли к стоянке самолета, и Васильев, словно забыв о своем вопросе, озабоченно сказал:
      - Принимай машину. Через пятнадцать минут вылетаем.
      Техник-лейтенант Василий Черяпкин доложил летчику о готовности машины к полету. Слушая техника, Носов одновременно слушал и удары собственного сердца. Машинально глянул на часы. Без двух минут семь. Пора. Попросил Черяпкина помочь ему надеть парашют. Поступила команда: "По самолетам!" Носов забрался в кабину. Включил мотор. Задвинул фонарь. Кивнул технику головой: "Можно убирать из-под колес тормозные колодки".
      Техник приветливо помахал рукой: "До встречи на стоянке!" Носов вырулил на старт. Минута, другая, и, получив разрешение стартера, он начал разбег. Привычно в нужный момент плавно оторвал машину от земли и устремился за впереди летящим командиром.
      Штурмовики набрали заданную высоту. Взяли курс на аэродром Крестцы. Здесь была намечена встреча "илов" с группой прикрытия - истребителями 402-го авиационного полка.
      Носов следовал за ведущим. С большой точностью выдерживал заданную высоту, скорость, курс...
      Капитан Васильев считался одним из лучших навигаторов авиаполка. Безукоризненно владел пилотированием. Был расчетлив, выдержан и смел. Никогда не уклонялся от встречи с противником. Терпеливо учил молодежь летному искусству, водил в первый бой. На него можно было положиться в любом самом сложном переплете. Жизнерадостный, общительный, он с первого же знакомства пришелся Носову по душе. И то, что такой командир взял его ведомым в первый боевой вылет на штурмовике, радовало. Настраивало на удачу. Хотелось оправдать доверие командира в бою.
      Над Крестцами истребителей сопровождения почему-то не оказалось. Штурмовики сделали над аэродромом два круга. Капитан Васильев передал младшему лейтенанту: "Следуй за мной". Он принял решение выполнять боевое задание без сопровождения истребителей. Тем более что воздушная обстановка позволяла. Над Крестцами и дальше на запад, покуда хватал глаз, простирались слоистые облака. Толщина их не превышала 100 - 150 метров. В случае опасности можно было легко нырнуть в дымчатую пелену и продолжать полет по приборам. Облачность давала возможность осуществить скрытый маневр на подходе к Старой Руссе на малой высоте. Давала шансы благополучно преодолеть зоны заградительного огня зенитчиков и позволяла нанести внезапный удар по вражескому аэродрому.
      Боевая обстановка на Северо-Западном фронте в конце августа и начале сентября 1941 года оставалась весьма напряженной. Противник превосходил советские войска в дивизиях в 1,7 раза, а танках - в 1,3 раза, в орудиях и минометах - в 2 раза. Враг наступал крупными группировками. Инициатива находилась в его руках. Наступательные действия фашистов мощно поддерживала авиация. Чтобы сбить ее активность, штурмовики наносили свои удары прежде всего по аэродромам врага.
      Носов про себя одобрил решение командира лететь на штурмовку вражеского аэродрома без прикрытия истребителей. Он понимал, что Васильев рисковал. Брал на себя всю ответственность за выполнение боевого задания. Но капитан действовал в соответствии с конкретно сложившейся обстановкой, разумно и осмысленно. Без суеты и поспешности.
      Риск. Рискованное дело. Эти понятия воспринимались на фронте по-разному. Порой среди летчиков нет-нет да еще и говорилось, что рисковать - это значит действовать на авось. Без расчета, по слепому наитию. Между тем на войне рискованное дело всегда было уделом отважных и волевых, целеустремленных и творческих людей. Они определяли степень риска целью и тем результатом, к которому стремились в бою, - победой над коварным и сильным врагом.
      - Риск сам по себе выступал на фронте как одно из качеств профессионального военного летчика, - заметил Александр Андреевич. Вообще-то, любой полет на фронте был рискованным.
      Позади остались Крестцы, ложный аэродром, ничем не примечательная речка Холова. Мелькали под крыльями самолетов леса и холмы, озера и болота, какие-то деревеньки и хутора, не обозначенные даже на полетной карте. Показалась южная часть Ильмень-озера: водная гладь - не охватишь глазом.
      Носов бросил взгляд на компас. Курс - 180. Повернул голову влево и увидел вдали окраины Старой Руссы. Районный центр Ленинградской области (до 1944г.) Старая Русса имела пристань на реке Полнеть, железнодорожный узел и аэродром, нашпигованный "юнкерсами", "мессершмиттами", и "хейнкелями". К ним-то и пробивались Васильев с Носовым. Гитлеровцы, конечно, их не ждали. Иначе давно бы открыли заградительный огонь или подняли навстречу истребители.
      Они шли, маскируясь облаками. Носов сгорал от нетерпения. Хотелось немедленно бросить штурмовик в атаку. "Пора, пора, товарищ капитан", мысленно подгонял он командира эскадрильи. Ему казалось, что Васильев затянул время полета в облаках и они проскочили аэродром. И только успел об этом подумать, как ведущий вывалился из облаков в "окно" и бросил штурмовик в пике. Он стал бить по стоянкам вражеских самолетов реактивными снарядами, а Носов сбросил бомбы на зенитную батарею.
      На аэродроме один за другим загремели взрывы. Гитлеровцы спохватились и запоздало открыли по штурмовикам огонь, не причинивший им вреда. Они утюжили фашистскую боевую технику на малых высотах. Одна из бомб, сброшенных Носовым, угодила в середину стоянки бензозаправщиков. Взметнувшиеся языки пламени, подхваченные ветром, перекинулись на стоянки самолетов и заплясали по фюзеляжам, кабинам и крыльям. Загорелись штабные здания, офицерские дома и солдатские казармы...
      Забегали, заметались гитлеровцы. Спасали то, что еще можно было спасать. Несколько "хейнкелей" попытались взлететь. Васильев и Носов почти в упор с бреющего полета расстреляли их на рулежной дорожке.
      Горящие машины застревали на взлетной полосе и не давали взлететь с аэродрома тем, кто уцелел. И все же двум или трем "хейнкелям" удалось подняться в воздух. Васильев и Носов не стали дальше испытывать судьбу. Боевыми разворотами ушли в облака. Вдогонку им остервенело били осипшие от натуги вражеские эрликоны.
      На обратном маршруте Васильев и Носов дерзко атаковали гитлеровскую автоколонну, которая, видимо, спешила в Старую Руссу. Носов первым застопорил движение транспорта на дороге: расстрелял и поджег впереди идущие машины с грузами. Васильев замкнул колонну: расстрелял и поджег замыкающие машины.
      На бреющем полете штурмовики прочесали весь гитлеровский обоз. Затем повторили маневр. Среди фашистов началась паника: вперед двигаться нельзя, пятиться назад - тоже. Съедешь вправо - провалишься в болотную топь. Съедешь влево - ухнешь в глубокий овраг. Горели и переворачивались бензовозы. Замертво падали у машин гитлеровские солдаты. Носов ликовал: всего два штурмовика, а под ними - море дыма и гари.
      Почти у самой линии фронта штурмовики наткнулись на огневую засаду. Едва выбрались из опасной зоны. Носову все время казалось, что зенитные снаряды и пулеметные очереди летят только в него, а не в самолет капитана Васильева. Они проносились то над кабиной, то сбоку, то впереди мотора.
      Пересекли линию фронта. В шлемофоне послышался чуть глуховатый голос командира эскадрильи:
      - Как настроение?
      - В норме, - бодро ответил Носов.
      Полет подходил к концу. Но летчики не ослабляли бдительности. Внимательно следили за горизонтом. Предстояла сложная посадка. Надвигался туман, а в тумане все на земле кажется приблизительным. Чуть запоздаешь убрать сектор газа - и пролетишь мимо посадочных знаков. Укатишься, как говорили техники, к черту на кулички. Чуть оплошаешь с рулежкой на пробеге и самолет развернет боковым ветром поперек старта, поволокет на капониры.
      Ведущий пошел на посадку первым. За ним начал планировать ведомый. Важно было не осрамиться на глазах у всего личного состава полка. Ничего не забыть. Сделать все, как бывало в учебно-тренировочном полете. Ни секундой раньше, ни секундой позже сбросить газ. Выбрать на себя руль глубины. Не упустить мгновения, когда колеса шасси коснутся земли.
      На штурмовик стремительно набегала зеленовато-серая полоса. Носов услышал, как щелкнули замки. Стойки шасси выпали из своих гнезд. Самолет вздрогнул и сделал едва ощутимый клевок вниз. Вышли щитки. Все, как надо. Ил-2 легко приник к земле и побежал мимо стартера, приветливо махавшего Носову белым флажком.
      Заруливая машину на стоянку, Носов перебирал в памяти события минувшего полета... В голове летчика независимо от его воли как бы стрекотал аппарат кинокамеры. Лента бежала, в глазах мелькали пестрые картины валдайского ландшафта. И вдруг появлялся, ощетинившись жерлами злобных зениток, вражеский аэродром. И казалось, что он завис над ним и все огненные трассы эрликонов впились в дюралевую обшивку штурмовика... Носов нервно заерзал на сиденье, обнаружив, что машинально прибавил газу и проскочил свою самолетную стоянку...
      - Может быть, - вспоминал Александр Андреевич, - у других летчиков в первом боевом вылете все было иначе. У меня - только так, как сохранилось в памяти. Не случайно говорится, что по старой памяти, как по новой грамоте.
      Капитан Васильев остался доволен своим ведомым. Новичок в полете держался молодцом. С характером оказался человек. Со своим летным почерком. На всех этапах маршрута действовал как бывалый воздушный боец. Первое боевое крещение на штурмовике, а почти ни в чем нельзя упрекнуть.
      В бою действовал расчетливо и грамотно. Экономно расходовал боеприпасы. Повторял тактические приемы ведущего. Так это же в первом боевом вылете не минус, а плюс! "Летали-то парой! - с удовольствием констатировал Васильев. Били в одну точку. Пикировали на одни и те же цели. Уходили от одних и тех же вражеских зенитных снарядов и пулеметно-пушечных очередей. Прикрывали друг друга. Вместе пробивались сквозь огневые засады". Видимо, боевые вылеты на бомбардировщике не прошли для летчика даром...
      Носов конечно же сравнивал в полете бомбардировщик и штурмовик. СБ легко управлялся, но для применения на поле боя, для штурмовки аэродромов и уничтожения танковых колонн противника не годился. Другое дело - Ил-2. По признанию бывалых фронтовиков, мог один выполнить задачу целой стрелковой роты. Носова горячо поздравили с первым боевым вылетом Михаил Павленко, Петр Марютин, Григорий Фролов, Михаил Маляев и Александр Никитин.
      - Качай его, хлопцы! - задорно кричал Михаил Павленко. - Шесть заходов сделал, и ни один не пропал даром.
      В штаб 288-го авиаполка уже поступило подтверждение: капитан Васильев и младший лейтенант Носов уничтожили на аэродроме Старая Русса до 20 самолетов типа Ю-88, Хе-113 и Хе-111. Подавили до двух зенитных батарей. Застопорили на дороге движение вражеской автоколонны. Разгромили и сожгли 3 танкетки, 10 автомашин, 12 повозок и уничтожили до взвода гитлеровских солдат и офицеров.
      Высоко оценил боевую работу летчиков-штурмовиков командир 57-й смешанной авиадивизии полковник К. А. Катичев. Он объявил капитану Васильеву и младшему лейтенанту Носову благодарность в приказе. Специально прилетел в Боровичи. Поздравил летчиков с победой. Попросил подробно описать тактику полета на маршруте, на подходе к цели, при действии над ней и при уходе от нее. Под конец разговора не выдержал официального тона, улыбнулся, широко раскинул могучие руки, сгреб в охапку Васильева и Носова, взволнованно сказал:
      - Ваш успех - это же отличная оценка новому самолету. Какой помощник пехоты на поле боя, истребитель танков, штурмовик аэродромов, воздушный разведчик!..
      Командир авиадивизии обещал детально разобраться с истребителями сопровождения. Выяснить, почему они запоздали с вылетом и пришли к цели, когда штурмовики уже разбомбили ее и ушли. Катичев отметил, что штурмовики рисковали, но боевое задание выполнили. Результаты превзошли все ожидания.
      Командир полка майор И. В. Дельнов, поздравляя младшего лейтенанта А. А. Носова с первым боевым вылетом на штурмовике, с гордостью и скрытым удивлением говорил:
      - Выше всяких похвал! На одного воздушного бойца в нашем полку стало больше.
      Взволновала Дельнова удача Васильева и Носова. Заканчивая разговор с Васильевым, напомнил:
      - Соберите летчиков. Подробно проанализируйте полет. Теперь нам часто придется летать по вражеским тылам парой. Предоставьте слово Носову. Времени на его рассказ не жалейте. Побольше живых картинок полета. Какую скорость держал на маршруте и на подходе к цели? На какой высоте входил в первую атаку? Под каким углом визировал бензосклад? Как уходил из-под огня зенитных батарей? Как действовал при уходе от вражеского аэродрома? Какие при этом допустил тактические ошибки? Мы должны обрастать фронтовым опытом не по дням, а по часам...
      Капитан Васильев разыскал младшего лейтенанта. Передал просьбу командира полка подготовиться к рассказу "с картинками".
      И вот Носов сидел за столом, склонившись над чистым листом бумаги. Батальонный комиссар И. Т. Калугин посоветовал ему набросать тезисы своего выступления. Прошло уже более двадцати минут, а он не написал ни одной строчки. Закрыл глаза. Попытался представить себе лица однополчан. Как они его будут слушать? Ничего геройского в своем полете он не видел. Всего-навсего слетал ведомым командира эскадрильи. Действовал на маршруте и над целью сообразно конкретно сложившейся обстановке. Маневрировал в зависимости от направления огня зенитных батарей. Две первые атаки сделал вместе с капитаном Васильевым, но затем понял, что для них это может плохо кончиться. Прижимаясь к командиру, он тем самым облегчал гитлеровцам вести огонь одновременно по двум атакующим штурмовикам. Отошел от ведущего на 800 - 1000 метров. Дал ему возможность первым ударить по взлетно-посадочной полосе аэродрома. На нее уже выползали, словно колорадские жуки, "Хейнкели-113".
      Тем временем Носов маневрировал по кругу. Высматривал замаскированные гнезда зениток. Отвлекал их огонь на себя. Намечал очередную цель для удара. Вдвоем с Васильевым они обрушили на врага 12 фугасных бомб, до 400 пушечных снарядов, более 1700 пулеметных патронов и 16 "эрэсов" 132-миллиметрового калибра.
      "С чего начать?" - думал он и почти машинально написал: "3 сентября 1941 года. Вылетели с капитаном Васильевым с аэродрома Боровичи в 7 часов 30 минут утра. Маршрут к Старой Руссе пролегал через Крестцы..."
      Каждое слово, каждая строчка давались Носову с большим трудом. Над целью ему было в тысячу раз легче. Он не забыл отметить, что штурмовики вышли из облаков над аэродромом врага с углом планирования в 10 - 15 градусов на высоте 450 - 500 метров от земли. Затем они увеличили угол планирования до 30 градусов и ударили по стоянкам самолетов "эрэсами".
      Второй заход уже не был внезапным для врага. Зенитные снаряды рвались так близко от самолетов, что пришлось резко маневрировать по высоте и направлению. С боевого курса все же не сходили. И намеченные цели поразили точно.
      Страничка за страничкой заполнялись текстом. Носов увлекся. Когда они взлетали с аэродрома Боровичи, дул боковой ветер. Записал, что видел на маршруте, на подходе к Старой Руссе. Как взаимодействовал с ведущим, как визировал цель, как на нее пикировал, как нырял в облака от зенитчиков, как вел огонь, как бомбил.
      Часа через полтора заглянул батальонный комиссар. Поинтересовался, как идут дела.
      - Пять страничек написал, - смущенно ответил летчик.
      - Посидишь, попотеешь - еще столько же наберешь, - улыбнулся. Калугин. - Глядишь, и летописцем полка станешь.
      С легкой руки батальонного комиссара младший лейтенант Носов основательно подготовился и толково выступил перед личным составом. Выступал прямо на стоянке самолетов. Под рукой у него находилась машина. Каждый прибор в ее кабине был хорошим и надежным помощником рассказчика. Зримо напоминал ему о всех сложных перипетиях боевого вылета. Бензиномер - о расходе горючего. Магнитный компас - о маршруте и ориентировке. Авиагоризонт - о полете в облаках. Рация - об умении пользоваться связью.
      У штурмовика младший лейтенант Александр Носов чувствовал себя не случайным гостем, а настоящим воздушным бойцом.
      Самолетная стоянка
      Самолетная стоянка на фронтовом аэродроме была для Александра Носова не только местом обслуживания и ремонта боевой машины. Она являлась родным гнездом, из которого он улетал и куда возвращался после боя.
      Самолетная стоянка. Здесь Александра Носова не однажды вытаскивали полуживым из кабины. Отогревали, отпаивали горячим чаем из термоса. Бинтовали раны. Приводили, как говорили механики, в чувство. Смеялись сквозь слезы от радости, когда летчик наконец подавал признаки жизни.
      На самолетной стоянке техник-лейтенант Василий Черяпкин учил Александра Носова грамотно эксплуатировать мотор штурмовика. Сел в кабину - все проверь. Как открывается и закрывается шторка водомаслорадиатора? Если она туго открывается или закрывается, то в полете может сорваться стопор. Мотор переохладится и начнет барахлить. Чтобы мотор не давал перебоев, нужно было как следует прогреть его и прожечь свечи, при рулежке от стоянки до взлетной полосы успеть полностью подготовить для работы в воздухе.
      Носов никогда при взлете не давал резко газа, иначе получалась раскрутка винта. В полете внимательно следил за температурой воды и масла. Не допускал, чтобы они имели температуру ниже положенной. При подходе к цели обязательно закрывал шторку водомаслорадиатора. Это делалось для того, чтобы при пикировании не переостудить мотор.
      На самолетной стоянке техники и механики латали штурмовику многочисленные пробоины от вражеских пуль и осколков снарядов. Заправляли горючим. Пополняли боеприпасами. Проверяли каждую гайку и каждый шплинт.
      Техники и механики верили в удачу Носова. Терпеливо ждали его возвращения из полетов. И он не помнит случая, когда бы не нашел у них дружеской поддержки. До сих пор сохранил в памяти их имена: механиков Шумкова, Половинкина, Спицына, Устинова, Михно, Четвертова, Толстогузова, техников по вооружению Соломина и Чекушкина.
      Авиаспециалисты были надежными помощниками и верными друзьями летчиков. С ними Александр Носов встречал фронтовые рассветы. Раскуривал последнюю пачку папирос. Пополам делил каждую галету или сухарь, переживал горечь утрат и радовался одержанным победам.
      - Всякое случалось на войне, - задумчиво говорил Александр Андреевич. Зарулишь, бывало, машину на стоянку, закроешь глаза и ждешь, появятся ли самолеты товарищей. И когда на стоянку не возвращались те, с кем только что вместе, крылом к крылу, дрался с врагом, стонала душа, болело сердце.
      Он коснулся рукой левой стороны груди. Виновато улыбнулся:
      - Барахлит "мотор". С перебоями стал работать... - Голос его дрогнул: Сколько геройских ребят не вернулось! Их продолжали ждать. Тоскливо смотрели в небо. Озабоченно и тревожно обшаривали глазами горизонт. Бегали техники и на старт. Тормошили дежурного по аэродрому: нет ли обнадеживающих сообщений из наземных войск?..
      Случалось, что пропавшие без вести летчики вновь появлялись в полку. Но большей частью не возвращались. Стоянки самолетов некоторое время пустовали. Потом снова оглашались призывным рокотом боевых машин. И снова - проводы и встречи. Тревоги и радости. Воздушные бои. Штурмовки вражеских аэродромов и танковых колонн. К этому взывали гибель товарищей и воинский долг.
      Однажды с боевых заданий не вернулись лучшие из лучших, храбрые из храбрейших: Владимир Васильчиков, Василий Романенко, Александр Молев, Михаил Мшвениерадзе, Александр Быстров, Яков Головко, Николай Кузнецов и другие. Они не колеблясь, не пасуя перед врагом, смертью своей приближали победу.
      Вспоминается подвиг младшего лейтенанта Лунина, - продолжал Александр Андреевич. - Его самолет подожгли над целью. Гибель неизбежна. Но коммунист Лунин не просто погиб. Он направил горящий штурмовик на вражескую зенитную батарею, которая его подбила, и взорвал ее.
      Такими были боевые друзья и товарищи, с которыми он воевал на Северо-Западном фронте. Среди них хотелось бы назвать и Николая Ивановича Белавина. 159 раз поднимал он в воздух свой штурмовик и всегда возвращался с победой. Родина высоко оценила ратные подвиги летчика. Кроме Золотой Звезды Героя, он был награжден двумя орденами Ленина, четырьмя - Красного Знамени, орденами Александра Невского и Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды и десятью медалями.
      Интересно сложилась послевоенная судьба Н. И. Белавина. Он успешно окончил Военно-воздушную академию. Стал генералом. Командовал крупными авиационными соединениями. Испытывал новые реактивные самолеты. Работал, как говорят, на полную катушку. И умер от разрыва сердца. На ходу. Вернее сказать, не умер, а погиб, как на фронте погибали в бою его друзья и товарищи. Служил Родине верой и правдой до последнего вздоха.
      Не вернулся из боя на самолетную стоянку один из самых близких друзей Александра Андреевича Носова - гвардии капитан Василий Сергеевич Романенко. Воспитатель молодых летчиков, он совершил десятки успешных боевых вылетов во вражеский тыл. Наносил бомбовые удары по железнодорожным эшелонам и станциям, по складам и переправам. Штурмовал механизированные колонны. Помогал советской пехоте в обороне и в наступлении подавлять огневые точки. Совершал глубокие рейды на воздушную разведку и свободную охоту.
      23 июля 1942 года гвардии капитан Романенко повел группу Ил-2 на штурмовку вражеского аэродрома в Глебовщине, что находилась недалеко от Демянска. При одной из яростных атак летчик получил тяжелое ранение, но никому из ведомых об этом не сообщил. Не хотел тревожить товарищей, отвлекать их от выполнения боевого задания. Знал, что в воздухе каждая секунда на учете. Каждый маневр - удача или промах. Каждое слово - радость или горе. Каждое решение - жизнь или смерть. И он решил сражаться до конца, до последней капли крови. У него хватило еще сил и мужества выйти из боя, отлететь от вражеского аэродрома, отыскать площадку и посадить машину с убранными шасси. Подняться из кабины штурмовика он уже не смог. Ранение оказалось смертельным.
      Вечером в авиаполк пришли газеты. В них был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года о присвоении звания Героя Советского Союза начальствующему составу Красной Армии. В списке тринадцатым по счету значилась фамилия Василия Сергеевича Романенко. Он так и не узнал, что еще при жизни, за два дня до гибели, Родина назвала его своим героем.
      Александр Андреевич рассказывает больше о товарищах, чем о себе. Вспоминает все новые и новые имена, просит не забыть никого.
      Память о войне - живые кусочки фронтовой жизни. Как заросшие воронки от снарядов и бомб. Как незаживающие раны ветеранов. Они говорят сами за себя: о мастерстве и отваге, о стойкости и доблести наших отцов и дедов. Об их беззаветной преданности Родине.
      Память о войне - живая память. У Носова она неразрывно связана с именами боевых друзей и товарищей. Многие из них погибли. Потому, очевидно, Александр Андреевич так мало и неохотно рассказывает о себе - живом и так щедро о тех, кто не дошел до Берлина, не дожил до Великой Победы.
      Не раз и не два Александр Носов и сам встречался со смертью. Лицом в лицо. Но всегда оставался верен себе: возвращался на аэродром с минимальными потерями, а то и вовсе без них. Этому способствовали высокое летное мастерство, глубокий анализ воздушной и наземной обстановки, точный расчет и отвага. Сопутствовала летчику и удача. Порою он пробивался к таким целям, через такие завесы зенитного огня, что сослуживцы только удивленно разводили руками:
      - Просто повезло...
      Повезло. Может повезти раз. Может повезти два... Но не каждый полет. Везло на фронте, как правило, тому, кто не щадил себя, кто думал о других, кто мастерски владел боевым оружием. Ну а в летном деле - виртуозным пилотированием самолета, умением максимально использовать в бою его тактико-технические данные.
      Об этом убедительно свидетельствует и фронтовой дневник Александра Носова. Правда, вел он его от случая к случаю. Урывками. Очевидно, поэтому дневниковые заметки летчика - почти телеграфного стиля. Но весьма и весьма любопытны. Одни из них Александр Андреевич прокомментировал сам, другие однополчане. Третьи прояснили архивы. И записки летчика, сделанные им на Северо-Западном фронте в 1941 - 1943 годах, заговорили.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: 10 сентября 1941 года мы штурмовали мотоколонну противника на дороге Лычково Лужно - Карасея. Возглавлял группу "илов" капитан Васильев. Его ведомым был старший лейтенант Григорий Фролов. Я летел в паре с Петром Марютиным. Над целью были атакованы четырьмя Ме-110. Они преследовали нашу четверку до Валдая.
      Капитан Васильев умело использовал в бою тактический прием "змейка". Ведь на "илах" еще не было второй кабины с воздушным стрелком. Заднюю полусферу штурмовика прикрывать было некому. "Змейка" позволяла летчику быть начеку, видеть противника, упреждать его удары. Когда "мессершмитты" оказывались особенно настырными в атаках, мы занимали глухую оборону становились в круг.
      В четверке "илов" строй замыкал младший лейтенант Петр Марютин. Ему доставалось больше всех. Мне тоже изрядно перепадало. Когда я сделал посадку на аэродроме в Макарове без выпуска шасси, на фюзеляж, техник насчитал в моем самолете 360 пробоин. Ил-2 уже не мог больше подниматься в воздух, и его сдали в капитальный ремонт.
      Герой Советского Союза гвардии полковник в отставке П. М. Марютин: Помню, 10 сентября я участвовал в налете на вражескую мотоколонну. Ракетно-пушечные и бомбовые удары были удачными: на дорогах горели десятки танков и автомашин. При возвращении на аэродром два "мессершмитта" внезапно атаковали меня, фактически безоружного: в пулеметных лентах оставалось по нескольку патронов. Они начали за мной охоту. Я едва успевал маневрировать и подставлял под их удары защищенные броней части Ил-2. Почти до самого аэродрома не отставали фашисты, но мне удалось посадить машину.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: В машине Петра Марютина насчитали более 500 пробоин. Были разбиты стабилизатор, рули глубины и поворота. Продырявлены крылья, фюзеляж. Выведена из строя пневмосистема подъема и выпуска шасси. Короче говоря, на штурмовике не было живого места. И вот на такой машине Петр Марютин дрался в воздухе с "мессершмиттами". Дотянул до родного аэродрома и сумел произвести посадку, правда без выпущенных шасси, на фюзеляж, поперек старта.
      Друг Александра Андреевича летчик Петр Матвеевич Марютин ныне живет и работает в Москве. Его телефонные звонки время от времени раздаются в квартире Носовых, Друзья остаются верны фронтовой дружбе. Их каждый раз можно видеть вместе на встрече ветеранов 6-й воздушной армии. И тогда они не могут наговориться. Вспоминают далекие и памятные каждому военные годы. Героям есть о чем вспомнить...
      Все послевоенные годы, знакомя Александра Андреевича Носова с кем-либо из своих новых друзей, Петр Матвеевич Марютин неизменно с гордостью говорил:
      - Носов - лучший воздушный охотник штурмовой авиации Северо-Западного фронта.
      Воздушный охотник. Были такие не только в истребительной, но и в штурмовой авиации. Они вылетали в назначенный район и по собственному выбору атаковали наиболее важные цели. В буквальном смысле охотились за ними. Высматривали, подкарауливали, выжидали и наносили внезапные и неотразимые удары. На свободную охоту Александр Носов стал вылетать одним из первых в 6-й воздушной армии. Об охотнике-штурмовике создавались легенды. Он выходил победителем из самых сложных положений. Командование знало: если на боевое задание вылетает Носов, оно будет выполнено. Наблюдательность, быстрая реакция, умение мгновенно принять правильное решение помогали летчику быть неуязвимым для врага.
      Воздушный охотник - один в небе. Один - в кабине самолета. Не отрывая рук от рычагов управления, он работает одновременно за штурмана и воздушного стрелка. Обязан следить за десятком приборов; видеть весь горизонт, но целиться в одну точку; определить расстояние до цели на глаз и по прицелу; вовремя отвернуть от смертоносного веера пуль врага, в свою очередь, сманеврировать так, чтобы, оставшись невредимым, нанести разящий удар и мгновенно занять исходное положение для нового тактического приема.
      Однажды, пробив облачность, Носов увидел транспортный самолет Ю-52. Он летел курсом на запад и привел воздушного охотника на аэродром, где стояли на заправке до 30 самолетов различных типов. Внезапная атака Носова, и гитлеровцы недосчитались трех самолетов и двух бензозаправщиков. Возникли два очага пожаров. Зенитки второпях открыли бешеный огонь, но штурмовик успел уже нырнуть в облака. Через несколько минут он появился уже над другой целью: атаковал автоколонну с фашистской пехотой.
      В другой раз Александр Носов вылетел на свободную охоту в исключительно плохую погоду. Марютин даже отговаривал друга от полета, однако летчик был непоколебим. Он даже радовался, что облака сплошь закрывали небо, местами спускаясь почти до самых верхушек деревьев. Временами моросило. Он летел по приборам, по расчетному времени. Вываливался из облаков над железной дорогой, бил пушечными очередями и реактивными снарядами по вражеским эшелонам и опять прятался в облаках, чтобы через несколько минут появиться уже в другом месте.
      Не случайно Ил-2 называли на фронте крылатым танком. Бронекорпус надежно предохранял летчика от осколков вражеских снарядов и пуль. Хороший обзор впереди позволял мгновенно оценивать положение противника. Мощное вооружение делало штурмовик опасным для фашистских истребителей и танковых войск противника.
      Выносливость, живучесть штурмовика превзошли самые радужные ожидания. Носов летал на самых низких высотах. Стремительно выходил на цели. Бомбил переправы. Уничтожал танки. Разбивал доты и дзоты. Штурмовал аэродромы. Взрывал мосты и склады. Вел воздушную разведку. Совершал рейды по железным и шоссейным дорогам. Бил фашистов в окопах и траншеях переднего края. Бил почти в упор. Наверняка...
      Часы в квартире Носовых бьют полдень. Размеренно, торжественно, как уже много лет подряд. Сердце будто вперегонки с маятником этих старинных ходиков. Трудно его унять. И мне подумалось: несгибаемая воля к борьбе у наших героев - ветеранов Великой Отечественной войны. Они и сегодня в боевом строю.
      В ржевском небе
      В дневнике А. А. Носова привлекла внимание запись от 10 октября 1941 года: "Бомбили пятеркой "илов" механизированные колонны врага на дорогах под Ржевом".
      ...Октябрь 1941 года характеризовался на Северо-Западном фронте решительными действиями советских войск. Они сорвали крупное наступление гитлеровцев, нацеленное на Валдай. Одновременно Северо-Западный фронт оказал помощь войскам Западного и Калининского фронтов. Была пресечена попытка противника обойти Москву с севера.
      288-й штурмовой авиаполк вел борьбу с танками. Фашисты неистово рвались к Ржеву. Носов в эти дни несколько раз летал на воздушную разведку, бомбил механизированные части противника на дорогах Гжатска и Сычевки. Но больше всего в памяти сохранился полет на выполнение боевого задания 10 октября 1941 года.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Под Ржевом нас здорово пощипали зенитки. Прорвавшись сквозь завесу сплошного огня, мы недосчитались в строю Григория Фролова и Михаила Павленко и вчетвером вышли на фашистскую механизированную колонну. Прошлись над ней на бреющем полете. Угостили гитлеровцев "эрэсами". Поднялись выше и ударили "фабами". Проутюжили пулеметно-пушечными очередями.
      Трудно представить, что творилось на дороге. "Дали фашистам прикурить!" - ликовал я. Застали их врасплох, прямо на заправке. Взрывы вспыхивали по всей колонне. Черный дым столбом поднимался в серо-желтое небо. Застилал горизонт.
      Приказ Родины штурмовики выполнили! Со слов Александра Андреевича дальше события развивались так. Капитан Васильев скомандовал: - Уходим от цели!
      И только он успел произнести эти слова, как его подбили. Трудно было сразу определить, кто это сделал. Вражеские зенитчики или истребители.
      Васильев некоторое время держался в строю, но, не дотянув до Сычевки, приземлился. Посадил штурмовик с убранными шасси на фюзеляж. Носов и Сидоров прикрывали его. Но вражеские истребители почему-то не показывались и не атаковали подбитую машину.
      Носов и Сидоров видели, как самолет Васильева окружили наши пехотинцы. Помогли капитану выбраться из кабины. И вовремя! Ил-2 начинал гореть. Оставались какие-нибудь секунды до взрыва бензобаков и боеприпасов.
      Теперь, когда Васильев оказался у своих, Носов и Сидоров были спокойны за командира эскадрильи. Пехотинцы его в обиду не дадут. Помогут добраться до ближайшего аэродрома.
      И все же спокойствие к Носову не приходило. Он чувствовал, что где-то неподалеку от них в облаках "пасутся" фашистские истребители. Выжидают удобного момента для удара. За себя Носов не боялся. Всякое видел, да и штурмовик вел себя надежно. Хуже дело обстояло у Сидорова. Он едва-едва держался в воздухе. Из мотора его самолета валил белый дым. Это означало только одно - пробиты рубашки цилиндров. Дотянет ли он на таком моторе до Ржева? А надо бы дотянуть. Во что бы то ни стало. Из пяти машин, вылетевших на боевое задание, в воздухе держались только две.
      Сидоров в авиаполк прибыл совсем недавно. На боевое задание вылетел на штурмовике впервые. До этого летал в запасном полку на И-16. Штурмовик осваивал ускоренным методом. И за ним нужен был хороший догляд. И все же Носов радовался: в трудных условиях полета Сидоров держался молодцом. И над целью действовал без спешки, хладнокровно. Не проявил колебаний и тогда, когда они остались в воздухе вдвоем. Подошел поближе и четко выподнял все его команды. Без слов понимал, что в единстве действий пары - спасение.
      Совсем недалеко от Ржева Носова и Сидорова атаковали два вражеских истребителя. "Хейнкели-113". Носов облегченно вздохнул. С "хейнкелями" драться все же легче, чем с "мессершмиттами". У "хейнкелей" мотор послабее. Летно-технические качества уступают "мессершмиттам" и маневренность на низких высотах ограничена.
      Не успел Носов обо всем этом как следует подумать, как по левому крылу самолета Сидорова прошлась пулеметная очередь. "Где тонко - там и рвется!" чертыхнулся Носов и нажал на гашетку. Его короткая пушечная очередь резанула "хейнкель" по мотору. Он задымил. Начал терять скорость и высоту.
      - Сбил! - торжествующе закричал Носов. - Сбил!
      Заложил самолет в глубокий вираж. Ушел из-под обстрела второго "хейнкеля". И тут Носову пришла в голову мысль самому атаковать вражеский истребитель. Была не была. Лучше нападать, чем отбиваться.
      Теперь уже Носов смотрел на "хейнкель" как на объект атаки. Что-то изменилось за эти короткие секунды. Он уже не считал себя жертвой, обреченной только на оборонительный бой. Теперь "хейнкель" уже не казался ему таким опасным и грозным, как прежде. Он чувствовал, как обретал второе дыхание. Вторые крылья - уверенность в превосходстве над врагом. И небо перестало казаться хмурым и родной аэродром - таким далеким, Какая-то новая неведомая сила двигала его сердцем и разумом. Обостряла реакцию на действия врага. И фашист это почувствовал. Открывал огонь с дальних дистанций. Не бросился очертя голову в атаку. Крутился на приличном расстоянии. Не он уже диктовал штурмовику схему боя, а штурмовик наседал на него, словно и не был поврежденным. Чего-то фашист не понимал. Не по правилам воюет русский летчик. Штурмовик, тяжелый самолет, одетый в броню, сделался вдруг тоже истребителем. И ничего с ним не сделаешь. Не лучше ли вовремя убраться подобру-поздорову? Не дожидаясь участи ведомого. И "хейнкель", резко развернувшись, ушел в облака.
      На душе у Носова стало радостно. Легко дышалось и делать хотелось в воздухе тоже что-нибудь радостное. "Хейнкеля" одолел! Удрал фашист в облака! Не выдержал состязания со штурмовиком. Один на один. Без скидок на удачу.
      Носов довернул самолет чуть-чуть вправо и увидел вынырнувшего из-за облаков "юнкерса". Он, видимо, отбомбился по аэродрому Ржева и преспокойно "топал" восвояси. Не колеблясь Носов прибавил газу и с набором высоты пошел на сближение. Открыл огонь по кабине и тут же нырнул под "юнкерс". Попытался избежать прицельной очереди воздушного стрелка. И все же на какое-то мгновение попал на его мушку. Удар пули пришелся по броневой щечке кабины. Она срикошетила и угодила летчику в пряжку поясного ремня. Это спасло его от тяжелого ранения.
      Конечно, всю опасность, которой подвергся Носов, он осознал значительно позднее. В тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, он страшно обозлился. Пуля чуть не пробила пряжку. Разрезала ремень. Он лопнул и упал на колени. Носов пошевелил корпусом. Передернул плечами. Нет, не ранен. Не проходила только тупая боль в животе. Снова прибавил газу. Сделал боевой разворот.
      - Получай, - выдохнул Носов и увидел, как его очередь полоснула по одному из моторов "юнкерса". Он задымил. - Не давать фашисту передышки, шептал Носов. Он имел уже на счету сбитый Ю-88. Почему бы не завалить и второй. Кажется, и на этот раз врагу будет крышка. На одном моторе долго не протянешь, не сманеврируешь. Не уйдешь от штурмовика на высоту.
      Носов, как губка, впитывал в себя все новые и новые детали воздушной обстановки. Главное, чтобы и Сидорова не потерять. Держится парень. Молодец! Будь у него хоть один шанс, он не замедлил бы прийти на помощь. А пока надо полагаться только на себя и снова атаковать...
      "Юнкере" упал в болото. Упал недалеко от какой-то деревушки. Носов видел, как к месту падения вражеского самолета побежали люди. Можно было не сомневаться: если и остался из экипажа кто-то живым, его пленят жители деревни.
      Носов удовлетворенно вздохнул. Боль в животе затихла. Догнал Сидорова, Пошли на Ржев. Носов никогда не бывал в этом городе прежде. Знал его только понаслышке. На его полетной карте ржевский аэродром значился запасным. "Город как город, - думал Носов. - Районный центр Калининской области". И удивляло только одно - в нем проживало более 50 тысяч жителей. Для районного города - цифра внушительная.
      Ржев стоял на берегу реки Волги. Выпускал различную продукцию. Располагал несколькими средними учебными заведениями и техникумами.
      Более реальное представление Носов имел о ржевском аэродроме, на который они планировали вместе с Сидоровым. Конечно, штурмовиков здесь не ждали. На аэродроме чувствовалась нервозная обстановка. Следовал налет за налетом фашистских бомбардировщиков. Многие жилые здания и ангары были разрушены. На летном поле зияли свежие, еще не заделанные воронки от бомб.
      Штурмовикам на этот раз повезло. Бывает же такое! Носов встретил на аэродроме своего аэроклубовского товарища - летчика-истребителя Самохвалова. Тот помог разжиться всем необходимым: горючим, боеприпасами, пищей. И посоветовал быстрее убираться на какой-либо другой аэродром. Совет был дельный. Но воспользоваться им оказалось куда труднее, чем думалось Самохвалову. "Юнкерсы" бомбили взлетно-посадочную полосу почти без передышки. Носову и Сидорову с трудом удалось уберечь свои самолеты. И все же к вечеру они улетели в Торжок. Только здесь Носов пришел в себя. Вылез из кабины на крыло. Приник к капоту мотора. Мотор отдыхал: сильный, дающий жизнь самолету, который сегодня на равных сражался с "юнкерсом" и "хейнкелем".
      Носов спрыгнул с крыла. Снял с головы шлемофон. Постоял в раздумье. Подошел к мотору. Погладил рукой патрубок, еще не остывший, теплый, местами горячий. Не верилось, что мотор не дышал, не работал, не говорил. А ведь казалось, будто внутри мотора было что-то живое, надежное. Иначе как бы он победил "хейнкеля"? Заставил его, покорившего небо Европы, сигануть по-заячьи в облака...
      Положение Носова и Сидорова в Торжке оказалось незавидным. Надо было вылетать в Макарове, а мотор "ила" Сидорова не запускался. Отработал, отгудел свое. Что было делать? Уж очень не хотелось Носову оставаться в Торжке на ночь. Решил лететь в Макарове на одном исправном самолете. Носов посадил Сидорова в задний люк, взлетел и взял курс на родной аэродром.
      В Макарове Носова и Сидорова встретил майор Дельнов. Выслушав подробный рассказ летчиков о своих злоключениях, командир полка окончательно расстроился. За каких-нибудь три дня авиаполк потерял 11 штурмовиков. И ни один из летчиков со сбитых машин в полк пока еще не вернулся.
      - Ну а вы - молодцы! - сказал Дельнов Носову и Сидорову. - Вовремя из Ржева улетели. Аэродром там полностью выведен фашистами из строя. Достается и Торжку. Будем его защищать.
      Майор Дельнов стоял рядом с летчиками, разговаривал, но чувствовалось, что сам он всем своим существом был в небе. Прислушивался. Окидывал горизонт тревожным взглядом. Но ни с какой стороны аэродрома не раздавалось гудение моторов. Ни один из самолетов не планировал на посадку.
      На душе у командира полка было тоскливо. Лишь радовало, что вернулся Александр Носов. Его ведомый, бог в летном деле. Сбил на штурмовике сразу два вражеских самолета. Впрочем, нет, никакой он не бог, просто отважный парень, первоклассный воздушный боец. С такими фашистам не совладать.
      Дельнов долго и удивленно рассматривал поясную пряжку комбинезона Носова. Она спасла жизнь летчику. Отвела от него верную гибель. И теперь в глазах летчиков пряжка стала уже не пряжкой, а воздушным талисманом. Драгоценной боевой реликвией.
      Майор Дельнов сообщил Носову и Сидорову, что пока в авиаполк не поступило никаких известий о местонахождении Васильева, Фролова и Павленко. Командир полка интересовался: где они потерялись? При каких обстоятельствах? И, узнав подробности, воспрянул духом. Он верил, что они живы и скоро вернутся в полк. И какова же была его радость, когда три ветерана через день вышли из военно-транспортного самолета в Макарове! Вернулись живыми и невредимыми. Готовыми снова подняться в небо навстречу врагу.
      Обнимая вернувшихся, можно сказать, с того света летчиков, майор Дельнов сказал:
      - Что прошло, то прошло. Но тем ценнее то, что осталось: желание снова подняться в воздух, снова сражаться...
      ...Обстановка на участке Северо-Западного фронта, где действовал 288-й штурмовой авиаполк, на 16 октября 1941 года сложилась следующая. Немецко-фашистские войска имели численное превосходство в технике и живой силе. Это помогло им захватить западный берег реки Полы, прочно его удерживать. На аэродроме Старой Руссы скопилось большое количество самолетов противника: до 85 - 100 "юнкерсов" и до 50 - 70 "хейнкелей". Прикрывались они четырьмя или шестью батареями зенитной артиллерии. Авиация противника в основном базировалась на аэродромах Старой Руссы, Дна, Сольцов и обрушивалась на наши коммуникации и боевые порядки пехоты на поле боя.
      Советские войска после упорных боев отошли на заранее подготовленные позиции, закрепились на восточном берегу реки Полы.
      Советские летчики бомбили аэродромы противника и взаимодействовали с наземными войсками на переднем крае. 288-й штурмовой авиационный полк расположился на аэродроме в Макарове. 2-я авиаэскадрилья получила боевую задачу: с рассветом 16 октября 1941 года нанести удар по аэродрому противника в Старой Руссе.
      На боевое задание вылетела пятерка "илов". Ведущим был капитан Васильев. За ним шли младший лейтенант Носов, младший лейтенант Марютин, старший политрук Гудков и старший лейтенант Федоров. Это были опытные летчики, хорошо знавшие друг друга, понимавшие любой маневр в воздухе без слов, готовые к любым неожиданностям и случайностям в бою.
      Аэродром фашистов находился на юго-восточной окраине Старой Руссы. Подход к нему открывался только с севера по руслам рек Ловати и Полы, впадавших в озеро Ильмень. Остальные направления наглухо прикрывались усиленными наблюдательными постами, барражировавшими в воздухе истребителями, зенитной артиллерией всех калибров.
      Русла рек Ловати и Полы, поросшие лесом и кустарником, создавали для штурмовиков естественный коридор, по которому они могли скрытно, с минимальным риском ворваться на аэродром на бреющем полете.
      Показалась темная гладь реки Полы. Штурмовики скользили над ней так низко, что Носову порой казалось: в кабину залетают холодные брызги воды. Мотнул головой. Никаких брызг с лица не стряхивалось. Наваждение.
      И все же он окинул кабину подозрительным взглядом. Нет, все в норме. Закрыта герметично. Если даже и в реку упадешь, вода не скоро проникнет в такую кабину. Кабина штурмовика. Привычная и знакомая, обжитая в полетах. Дорогая и близкая. В воздухе для Носова она становилась не просто местом работы, а частицей Родины. Среди привычных, ясных, вечно живых понятий, усвоенных летчиком с детства, таких, как мать, хлеб, солнце, было и это огромное - Родина... С первыми словами "мама", "папа", "дом", с первыми сказками бабушки, с первым знакомством с книгой, с первой песней и рисунком в его сознание однажды и навсегда вошло и слово "Родина". С первого прикосновения босой ногой к нагретой солнцем траве он ощутил тепло и силу родной земли, которая питает его с тех пор своими богатырскими соками.
      Чем прочнее пущены корни в родную землю, тем сильнее и крепче человек, тем больше ощущает он все ее блага, испытывая неизбывную гордость за право называться ее кровным сыном.
      Родина! Это слово всегда приводит Носова в душевный трепет. Короткое, но очень емкое, оно для него обозначает и всю могучую Страну Советов, раскинувшуюся от Балтики до Тихого океана, и в то же время тот край и ту землю, тот город и ту деревню, где родился и вырос, где жил и работал.
      Носов, как и все настоящие люди, ветераны великой минувшей войны, никогда не говорит этих возвышенных слов. Но они живут в его сознании. Таятся в душе. Он нес их в годы войны на краснозвездных крыльях своего штурмовика. Отвечая за счастье и судьбу Родины по большому счету своего солдатского долга.
      Штурмовики преодолели самый ответственный отрезок маршрута. Они уже были в нескольких минутах полета от цели. Теперь ни вправо, ни влево отвернуть нельзя. Только вперед. Все стрелки приборов словно застыли, и только стрелка секундомера неудержимо бежала по циферблату.
      И вот она, Старая Русса! Теперь дело за бомбами, "эрэсами", пушками и пулеметами. За штурмовиком, одетым в броню. За твердой рукой и острым глазом летчика. За его отвагой и мужеством, которых Носову не занимать.
      Жажда предстоящего боя целиком захватила Носова. Сердце его обуревала ненависть. К фашистам-чужеземцам. К фашистам-поработителям. В мире должны царить справедливость и гармония. И он в это верил, отстаивал это и теперь защищал в бою.
      На земле Носова гитлеровцы творили разбой, сеяли горе, голод и слезы. Утверждали рознь и обман, нищету и разложение. Они, как жуки-короеды, норовили оставить дерево без коры. Дерево жизни - светлой и радостной. А без коры дерево не могло жить. Оно было обречено на гибель. И чтобы этого не свершилось, Носов неистово и упрямо вел свой штурмовик на уничтожение "жуков-короедов", обосновавшихся на нашей земле, на аэродроме Старой Руссы.
      Далеко впереди, на дороге, что вела к реке Поле, Носов заметил клубы пыли и маленькие черные коробочки. Это, конечно, немецкие танки. Хорошо идут. Нанести бы по ним удар, да задача у штурмовиков другая - уничтожение самолетов на аэродроме.
      Едва штурмовики приблизились к цели, как невесть откуда застрочили эрликоны. "Илы", не меняя курса, не нарушая строя, продолжали пробиваться к самолетным стоянкам. Носов видел, как вокруг проносились трассы пулеметных очередей, и маневрировал. Дерзко шел на зенитную батарею врага. Ее надо было заставить замолчать. И он выпустил по фашистам два реактивных снаряда.
      Вот так дела! Точное попадание. Вражеской батареи как не бывало. Лицо Носова сияло. Теперь можно было пройтись на бреющем полете по стоянкам "юнкерсов", "мессершмиттов" и "хейнкелей". Подал сектор газа вперед и устремился к четко видимым крестам на самолетах...
      Задание выполнено. По целям сделали 12 огненных атак. Фашисты недосчитаются в этот раз 18 самолетов, двух зенитных батарей, двух бензоцистерн, до роты солдат и офицеров.
      Пора возвращаться домой. Но и обратный путь предстоял нелегким. Получили серьезные повреждения самолеты капитана Васильева и старшего лейтенанта Федорова. Отставал от строя старший политрук Гудков. Младший лейтенант Носов не спускал с комиссара эскадрильи глаз. Не позволял ему сбиться с курса. За Васильевым и Федоровым досматривал младший лейтенант Марютин. Так, помогая друг другу на маршруте, штурмовики дотянули до Макарова.
      Самолеты капитана Васильева, старшего лейтенанта Федорова и старшего политрука Гудкова нуждались в серьезном ремонте. Особенно в плачевном состоянии оказалась машина комиссара эскадрильи. На ней осколком снаряда пробило маслопровод. Техники и механики удивлялись, как старший политрук с таким повреждением не только держался в воздухе, но и долетел до своего аэродрома? Не сделал в пути вынужденной посадки?
      Младший лейтенант Носов и младший лейтенант Марютин оказались в этом полете удачливее своих товарищей. Отделались всего-навсего незначительными пробоинами в крыльях и фюзеляжах самолетов. Марютин - семнадцатью, Носов сорока.
      После полетов Носов помогал своему технику латать пробоины. Когда осматривал "работу" вражеских зениток, всегда удивлялся неприхотливости и выносливости штурмовика. Иной раз в дыру, проделанную осколком снаряда, пролезала не только рука, но и голова техника.
      И это никого не смущало. Как само собой разумеющееся Черяпкин невозмутимо изрекал:
      - Как пить дать - к утру заштопаем. Носов мысленно сравнивал штурмовик с подорожником. Растет это растение обочь пыльной дороги, а она бывает разная: твердая, каменистая, глинистая. И рискует подорожник ежеминутно. Его могут раздавить прохожие, копытами - лошади, колесами - телеги или машины. Что за удовольствие и странная привязанность цветка ютиться у дорог? Как он ухитряется добывать свое ежедневное пропитание? С каким трудом ловит каждую каплю росы? Рядом, стоит только чуть-чуть отойти от дороги, начинаются вольготные луга. Селись там, размножайся, расти себе на здоровье и на радость людям! Нет, оказывается, не может подорожник расти и жить в лугах. Высокие сочные травы глушат его, держат в темноте, а ему необходимо солнце.
      Так и штурмовик на фронте. На земле кажется горбатой акулой или нахохлившейся ночной совой, а в воздухе - стреловидной ракетой. На стоянке выглядел тяжеловесным и даже неуклюжим, а в бою - легким и маневренным, послушным каждому движению руки летчика. На бреющем полете штурмовик - смерч свинца и огня. Не было ему равных в ударах по вражеским аэродромам и танкам, по штурмовкам железнодорожных магистралей и переправ.
      Продырявят в бою фюзеляж штурмовика пулеметными очередями. Располосуют осколками снарядов крылья. Наставят зияющих черных точек на элеронах, рулях поворота и высоты. Перебьют маслопровод или пневмосистему выпуска и подъема шасси. Сорвут фонарь кабины. Отхватят кусок стабилизатора, а штурмовик держится. Не падает. Не сдается, сражается до конца и летит домой. На свою самолетную стоянку. И здесь долго не прохлаждается. Делает только небольшую передышку для ремонта. И снова - в бой. Его призвание - атака. Его сила в броне и огне. Штурмовик - оружие наступательное. Его излюбленный полет бреющий. Его стихия - борьба. Его место в сражении там, где всего труднее.
      Однажды, вернувшись с боевого задания, Носов долго ходил по летному полю, а потом пошел в штаб, взял лист бумаги и написал заявление в партийную организацию полка. Он просил принять его в члены партии. "В боях с немецко-фашистскими захватчиками, - писал летчик, - хочу сражаться коммунистом. Готов отдать за любимую советскую Родину и свою кровь, и свою жизнь..."
      Так, в октябре 1941 года, после 54-го боевого вылета, его приняли кандидатом в члены партии. Когда парторг авиаполка зачитывал анкету, заявление, рекомендации, кто-то из авиаторов предложил:
      - Пусть расскажет биографию.
      Биография у Носова была очень короткой. Он изложил ее за две-три минуты. Сказал, где родился, жил, учился, на каких самолетах летал.
      - Ну а как воюю, вы сами знаете.
      - Воюет, как надо, - сказал майор Дельнов. - Предлагаю принять Носова Александра Андреевича кандидатом в члены партии.
      Других предложений не было. И когда парторг произнес: "Кто - за", дружно взметнулись вверх руки всех присутствующих. Верили, что не подведет их Носов ни в бою, ни в жизни.
      Батальонный комиссар Калугин, поздравляя Носова с получением партийного документа, сказал:
      - Теперь ты один из бойцов ленинской партии. Продолжай и дальше беспощадно громить врага.
      Звание коммуниста ко многому обязывало. Глубокого смысла полна для члена партии скромная книжечка в красной обложке. Она всегда хранилась у Носова возле самого сердца. Если бы пуля врага пробила сердце, она пробила бы и партийный билет.
      Так младший лейтенант А. А. Носов стал на фронте коммунистом. В тот день комиссар полка дал ему почитать "Памятку коммуниста на фронте", подписанную В. И. Лениным еще в 1918 году. Но как она злободневно звучала в октябре 1941 года! Строчки, которые особенно понравились Носову, оказывается, были подчеркнуты Владимиром Ильичем. Летчик запомнил их наизусть: "Завоюй внимание и уважение к себе не должностью, которую ты занимаешь, а своей работой". И еще: "Ты должен в бой вступать первым, а выходить из боя последним".
      "Выходить из боя последним..." - медленно повторял Носов. В эти минуты он глубоко сознавал, что отныне он стал бойцом ленинской партии. Ленинцами не числятся по списку. Ленинцами становятся в борьбе.
      30 октября 1941 года штурмовики нанесли удар по аэродрому Старой Руссы. На боевое задание группу "илов" повел командир авиаполка майор И. В. Дельнов. За ним следовали старшие лейтенанты Никитин и Фролов. Замыкать строй было приказано младшему лейтенанту Носову.
      В условленном квадрате штурмовики встретились с истребителями сопровождения. Поприветствовали друг друга покачиванием крыльев и взяли курс на Старую Руссу.
      Погода на маршруте не радовала Носова. Чем ближе подходили к вражескому аэродрому, тем она становилась хуже. Облачность все настойчивей прижимала "илы" к земле. Порою приходилось лететь просто на ощупь, нарушая все допустимые пределы безопасности полета.
      Над озером Ильмень в кабине у Носова вдруг потемнело. Мощные заряды снега обрушились на самолет и залепили переднее стекло фонаря. В белой круговерти он на какое-то мгновение потерял из виду машину майора Дельнова. Глянул на приборы. Вроде бы все в порядке. Курс... Высота... Не зацепиться бы за верхушки волн. Стоило хоть на какую-то долю секунды уклониться от маршрута, допустить малейшую оплошность в пилотировании, дрогнуть перед призрачной стеной снежного бурана, как наступит конец полета...
      Носов на мгновение оторвал взгляд от приборной доски. Перед глазами продолжали рябить циферблатами навигационные приборы: тахометр, вариометр, компас, указатели скорости, поворота, высоты... Тяжело вздохнул. Прислушался к работе двигателя. Тот, как и он, не думал сдаваться. Работал бесперебойно, мощно врезаясь в серебряное месиво неба. Летчик очень верил в мотор, верил в самолет. И все же почувствовал, как сильно забилось его сердце.
      Пребывание в снежном заряде длилось, может быть, какую-нибудь минуту. Носову же эта минута показалась вечностью. Оказывается, по-настоящему в небе страшны не вражеские истребители и не осколки зенитных снарядов, а потеря чувства локтя боевого товарища. "От товарища отстать - без товарища стать", - гласит пословица. Носов помнил об этой народной мудрости и упорно пробивался вперед, полностью доверившись приборной доске. На него неслись, мимо него пролетали тысячи и тысячи снежинок. Они клубились за фонарем кабины, обволакивали ее серой непроницаемой массой.
      Вдруг Носову показалось, что самолет как-то напружинился, рванулся вперед. Он глянул вправо и увидел первый просвет. Снежный заряд оставался позади. Облачность уменьшалась. В кабине становилось светлей. Похоже, погода начинала резко меняться в лучшую сторону.
      И верно. Но видимость теперь была выигрышем для противника.
      Штурмовики могли быть обнаружены гитлеровскими наблюдательными постами. Но все обошлось. Майор Дельнов точно рассчитал и определил момент для первого захода на штурмовку и подал команду:
      - В атаку!
      И тут по штурмовикам ударили вражеские зенитки. Внизу, под самолетом Носова, промелькнули какие-то аэродромные строения. Но он не открывал пулеметного огня, не сбрасывал бомбы и "эрэсы". Пикировал на батарею зенитной артиллерии. Она раньше других обнаружила себя, открыв огонь по штурмовикам. К тому же занимала, очевидно, в системе противовоздушной обороны аэродрома ключевую позицию. Не давала прицельно бомбить склады с горючим и боеприпасами. И при уходе от цели могла доставить "илам" большие неприятности.
      "Раскочегарилась", - зло думал Носов и шел на батарею буквально напролом. И справа и слева от его кабины вспыхивали и гасли красно-оранжевые трассы. Где земля? Где небо? Где товарищи? Перед глазами только косматые вихри огня. Закостенели от напряжения руки. Секунда, другая - пора! И Носов ударил по пляшущим зенитным установкам не бомбами, а реактивными снарядами.
      Штурмовики уже сделали восемь заходов по целям. Только после девятого замолчали вражеские зенитки. Носов сразу же обратил на это внимание. Разрозненный же огонь уцелевших эрликонов не страшил. И штурмовики сделали по различным объектам на аэродроме еще семь атак. Израсходовали максимальное количество боеприпасов: 24 бомбы, 32 реактивных снаряда и 75 процентов пушечных и пулеметных патронов.
      Радость переполняла сердца летчиков. Еще бы. Они били по ненавистному врагу с предельной точностью. Не дали взлететь ни одному самолету. Подавили зенитные средства. Разбомбили склады с горючим и боеприпасами. Вызвали очаги пожаров. Сквозь шапки багрового дыма явственно видели, какая паника и неразбериха царили на вражеском аэродроме.
      Штурмовики действовали смело потому, что их прикрывали летчики-истребители 402-го авиационного полка. Ни штурмовики, ни истребители потерь над целью не имели.
      Из летчиков-истребителей, прикрывавших в бою штурмовиков, Александр Носов хорошо знал майора Константина Афанасьевича Груздева. Он первым на Северо-Западном фронте сбил вражеский бомбардировщик Ю-88. Крылом к крылу мастерски сражались Георгий Бахчиванджи, Борис Бородай, Василий Ефремов, Анатолий Прошаков и Николай Кривяков.
      Однажды четверка "илов" штурмовала вражеский аэродром в Сольцах. Ее прикрывали истребители во главе с майором Груздевым. Штурмовики нанесли удар по стоянке самолетов. Истребители подавили зенитки. После первого же захода на летном поле возникли три очага пожаров. И тут в небе появились Ме-110. Майор Груздев немедленно ринулся им навстречу. Фашистские летчики приняли бой. Выдержка и расчет Константина Груздева решили все. Улучив момент, он удачно зашел в заднюю полусферу "'мессершмитта" и с короткой дистанции дал длинную очередь. Ме-110 перевернулся на крыло, а после повторной очереди Груздева загорелся и пошел к земле. Это была его тринадцатая по счету победа.
      Подвиги К. А. Груздева на фронте Родина отметила орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени. Впоследствии отважный сокол стал командиром 402-го истребительного авиационного полка особого назначения, в котором выросло 17 Героев Советского Союза.
      Не однажды сопровождали штурмовиков и летчики-истребители 744-го авиаполка: майор Г. Н. Конев, капитан А. Г. Берко, капитан И. Ф. Мотуз и лейтенант Б. И. Ковзан. Все это были первоклассные воздушные бойцы, на которых равнялась молодежь. Г. Н. Конев погиб в декабре 1943 года. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Не дожил до победы и майор А. Г. Берко. Он провел свой последний бой в Духовщинском районе Смоленской области над деревней Фалисы. Дрался один с четырьмя фашистами. До последнего вздоха, до последней капли крови. После войны его самолет вытащили из болота. Останки летчика похоронили у деревни Фалисы. Пулемет, из которого стрелял по врагам Александр Берко, хранится ныне в школьном музее.
      Чаще, чем с другими летчиками-истребителями, Александр Носов встречался на земле и в воздухе с Борисом Ковзаном. Это был воздушный боец безмерной отваги и храбрости. Ему одному приходилось сражаться с 13 самолетами врага. И в этой отчаянной схватке Борис Ковзан одержал победу. В конце августа 1943 года Александр Носов сердечно поздравил Бориса Ковзана с присвоением ему звания Героя Советского Союза.
      До конца войны Б. И. Ковзан совершил 359 боевых вылетов, лично сбил 20 фашистских самолетов, 4 из них таранил, 12 бомбардировщиков уничтожил вместе с товарищами в групповых боях.
      Четыре воздушных тарана на счету у одного летчика... Такого не знала и не знает до сих пор история авиации.
      Отважные и смелые летчики служили в 402-м и 744-м истребительных авиаполках. Они надежно прикрывали штурмовиков на маршруте и над целью. Не давали их в обиду. Вот и на этот раз, когда "илы" отбомбились по аэродрому, майор Дельнов приказал своим ведомым не ввязываться с истребителями противника в бой. Их прикрывали "миги".
      - Вас поняли! - ответили ведомые командиру полка.
      Штурмовики змейкой уходили на восток. Подгонял их попутный ветер. Они быстро удалялись от разгромленного вражеского аэродрома. Горизонт все светлел и светлел. Разгорался ведренный день. Казалось, что все шло нормально. И все же Носова не покидало какое-то смутное беспокойство. Он словно чего-то ждал. И вдруг ему почудилось: за ближайшим облаком мелькнула какая-то черная точка. "Показалось", - решил он и в ту же секунду понял: "Фашистский истребитель!"
      - Командир, - передал он по радио майору Дельнову, - справа по курсу "кресты".
      - Вижу, - спокойно ответил командир полка.
      Заметили гитлеровцев и наши "миги". Из-за облаков на "илы" нацелились для атаки шесть "хейнкелей". Четверых из них связала боем группа Груздева, а двум "хейнкелям" все же удалось оторваться от "мигов" и ринуться к штурмовикам.
      Майор Дельнов стал резко забирать влево. Ведомые последовали его примеру. Образовали круг - испытанный тактический прием. Но в кругу не оказывалось то Никитина, то Фролова. Неладное что-то приключилось у них с самолетами. Иначе бы опытные бойцы не "вываливались" из круга. Разрыв между самолетами то увеличивался, то уменьшался. Бреши в обороне штурмовиков становились все заметнее.
      "Хейнкели" обратили на это внимание. Не спешили атаковать. Выжидали. И когда Никитин в очередной раз "вывалился" из круга, набросились на него. Майор Дельнов был начеку. Он передал Носову:
      - Бей по правому! Левого беру на себя!
      Развернув штурмовик, Носов устремился к "хейнкелю". Пошел, как говорится, ва-банк. Гитлеровец попался, видимо, не из робких. Носов не сворачивал в сторону, и фашист нацелился штурмовику прямо в лоб. Носов знал силу своих пушек и пулеметов. Верил в крепость бронированной машины. Нажал на гашетку. "Хейнкель" ошалело метнулся в сторону.
      - Молодец, Саша! - открытым текстом выпалил майор Дельнов.
      Все было бы хорошо, если бы Носов вдруг не почувствовал, что самолет как-то неестественно затрясло. Чертыхнулся в сердцах. Не было печали, так черти накачали! Должно быть, гитлеровцу удалось все же зацепить очередью его машину. Такая дикая тряска могла привести штурмовик в плачевное состояние. Разрушить центроплан. Погнуть коленчатый вал мотора. Заклинить рули поворота и глубины...
      Носов стиснул зубы. Ждал и не ошибся. Тряска самолета прекратилась. Но было ясно, что его Ил-2 серьезно поврежден. Решил держаться до конца. Не показывать врагу своей раны. Не терять присутствия духа. Вести штурмовик на аэродром. Носов очень надеялся на помощь своих боевых товарищей.
      Майор Дельнов сразу же заметил: с машиной Носова что-то случилось. Она заметно начала отставать от общего строя. Не маневрировала на высоте. Стала представлять для "хейнкелей" живую двигающуюся мишень. Понятно, что фашисты подбитый штурмовик постараются прикончить. Будут выжидать удобного момента и атаковать наверняка.
      К Носову подтянулись Никитин и Фролов. Подбитые сами, они находились все же в лучшем положении, чем Носов. Майор Дельнов занимал свободную позицию. Прикрывал Носова сверху. Это его приободрило. Раз товарищи рядом, не все еще потеряно. Да и штурмовик, к радости Носова, не сдавался. Медленно, метр за метром летел вперед.
      Штурмовиков крепко выручали "миги". Они не давали "хейнкелям" свободы маневра. Держали их под прицелом. И все же то один, то другой фашист отрывался от "мигов" и норовил спикировать на самолет Носова. Видимо, "хейнкелям" очень хотелось сбить штурмовик над оккупированной территорией. И каждый раз от смертельных вражеских атак Носова заслонял своим самолетом майор Дельнов. В меру возможностей на своих израненных машинах командиру полка помогали Фролов и Никитин.
      Товарищи, прикрывавшие Александра Носова, знали его как блестящего пилота, восхищались его безграничной отвагой, поразительной меткостью стрельбы и бомбометания.
      При первом же знакомстве Носов мог показаться несколько наивным в житейских делах, балагуром и весельчаком, которому поручать серьезное дело рискованно. Но именно этот летчик храбро и мастерски сражался с врагом. Проявлял в каждом боевом вылете такое завидное хладнокровие, волю и находчивость, что становилось ясным: добродушное легкомыслие на стоянке самолета происходило от избытка молодости и энергии и было своеобразным следствием его чрезвычайной сосредоточенности в боевых полетах...
      Наконец-то пересекли линию фронта. Носов, облегченно вздохнув, подумал: "Хоть по уши плыть, да дома быть". Но и здесь фашисты еще раз сделали попытку сбить его. Один из "хейнкелей" яростно атаковал сзади, слева. На какое-то мгновение увлекся. Этого для Дельнова оказалось достаточным. Он всадил в гитлеровца длинную пулеметно-пушёчную очередь... "Хейнкель" сначала задымил, потом стал снижаться. Долго цеплялся за верхушки деревьев, а потом упал в болото где-то в районе севернее станции Любница.
      Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант П. А. Курочкин объявил майору И. В. Дельнову, старшему лейтенанту А. П. Никитину, старшему лейтенанту Г. Г. Фролову и младшему лейтенанту А. А. Носову благодарность в приказе. Генерал отмечал, что 288-й штурмовой авиационный полк наносил мощные удары по аэродромам противника, не позволял ему перебрасывать резервы из-под Демянска и Старой Руссы к Москве и Ленинграду.
      Борьба с немецко-фашистскими захватчиками носила ожесточенный характер как на земле, так и в воздухе. Несмотря на превосходство вражеской авиации (она имела 600, а ВВС Северо-Западного фронта - 174самолета), советские летчики отважно защищали от врага родное небо, беспощадно уничтожали танки, огневые средства и живую силу противника. Они помогали стрелковым частям и подразделениям в контратаках на поле боя, в наступательных и оборонительных сражениях. Особая роль здесь принадлежала 288-му авиаполку майора И. В. Дельнова. В боях у города Сольцы штурмовики наголову разгромили 8-ю танковую дивизию фашистов. И в этих боях снова отличился младший лейтенант Носов.
      Накал борьбы на фронте с каждым днем усиливался. Летчики 288-го штурмового авиаполка делали по нескольку вылетов в день. Маршрут у них был один - Сольцы. Они истребляли там вражеские танки шаровыми бомбами КС. Латунные шары заполнялись керосиновой смесью. Укладывались по 30 штук в кассеты. Загружались в бомболюки. Начиненные такими кассетами Ил-2 взлетали с аэродрома и устремлялись на врага. Каждый штурмовик поднимал и сбрасывал на фашистов по 120 шаров. Танки, облитые керосиновой смесью, горели, как факелы. И никакие ухищрения не спасали гитлеровцев от гибели. Они тонули в море огня и черного дыма.
      Младший лейтенант Александр Носов только что вернулся с боевого задания. Бомбил вражеские танки в районе города Сольцы. Передал самолет технику Черяпкину для осмотра и заправки, а сам собрался идти на КП авиаполка доложить о результатах боевого вылета, в котором он был уже ведущим группы штурмовиков. И тут словно из-под земли перед ним вырос командир эскадрильи капитан Васильев. Выслушав доклад Носова, он сказал:
      - Отдохнуть бы тебе надо, да обстановка не позволяет. Придется снова лететь на бомбежку фашистских танков.
      Васильев развернул свою планшетку с полетной картой. Показал Носову, на черный кружок, обведенный красной линией.
      - Поведешь к цели четверку "илов".
      Через 30 - 40 минут штурмовики были уже на маршруте. Они держали курс в район города Сольцы. Вел их на боевое задание Александр Носов. Признание его мастерства пришло не сразу и не само собой. За время пребывания в штурмовом авиаполку познал он многие стороны фронтовой жизни. Вначале летал ведомым у командира эскадрильи и у командира полка. Потом стал летать ведущим пары. Прочно усвоил закон боя малых групп: крепко держать свое место в строю, не отрываться, защищать друг друга. Пара - это слаженность и слетанность ведущего и ведомого.
      Носов умел не отрываться от своих ведущих. Куда иголка, туда и нитка. Летал смело, тактически грамотно. Стрелял из пушек и пулеметов по целям метко. Безошибочно накрывал бомбами зенитные батареи. Не боялся ружейно-пулеметного огня пехоты. Но и не бросался безрассудно в опасные зоны противовоздушной обороны. Находил в ней слабые места, проникал на вражеские аэродромы и бил по самолетным стоянкам всей мощью реактивных снарядов...
      "Илы" вышли на шоссейную дорогу Сольцы - Старая Русса. Носов, летевший впереди, подал команду:
      - Внимание, танки!
      Из-за поворота дороги показалась танковая колонна фашистов. Сверкая траками гусениц, танки шли на высокой скорости. Было их не менее тридцати. За ними двигались автоцистерны с горючим и грузовики с пехотой.
      "Куда-то спешат, - зло подумал Носов. - Без авиационного прикрытия".
      Первая пара штурмовиков ударила по голове колонны. Вторая - по автоцистернам. Запылали первые танки. В хвосте колонны возник пожар. Он отрезал гитлеровцам путь к отступлению. А штурмовики делали заход за заходом. Утюжили фашистов "эрэсами" и пулеметно-пушечными очередями. Через каких-нибудь 7 - 8 минут вся танковая колонна врага пылала, окутанная шлейфами густого черного дыма.
      Вечером в штаб 288-го штурмового авиаполка поступила телеграмма. Командующий ВВС Северо-Западного фронта Герой Советского Союза генерал-майор авиации Т. Ф. Куцевалов отметил успешные действия штурмовиков в районе города Сольцы благодарностью в приказе. В числе отличившихся была названа фамилия Александра Андреевича Носова.
      Вернувшись с боевого задания, Александр Носов узнал от техника самолетов, что его назначили командиром авиационного звена. Товарищи тут же, на стоянке, поздравили его с повышением в должности. А через несколько дней в петлицах его гимнастерки засверкал второй "кубарь". Он стал лейтенантом. Шел Александру Андреевичу в ту пору двадцать первый год. Он был молод, но уже считался не только в авиаполку, но и на всем Северо-Западном фронте одним из самых известных и опытных летчиков, боевая слава которого летела впереди его штурмовика. За 35 боевых вылетов и поджог железнодорожного эшелона на станции Лычково лейтенанта Носова наградили орденом Красного Знамени.
      К гимнастерке летчика-штурмовика боевой орден прикрепил Герой Советского Союза генерал-майор авиации Т. Ф. Куцевалов, отличившийся в боях с японскими самураями в ноябре 1939 года. И вот теперь он вручал награду летчику, отличившемуся в боях с немецко-фашистскими захватчиками в ноябре 1941 года. Многое мог бы сказать генерал лейтенанту Носову. А сказал всего два слова:
      - Будь достоин...
      Незабываемые и трогательные минуты... Первый орден на фронте. И какой? Красного Знамени. Цвет знамени - красный. Это цвет крови, пролитой лучшими сынами отчизны в борьбе за ее свободу. Красный цвет - символ мужества и доблести. Он объединяет людей, зовет их на подвиги. Ведет к победе.
      Малышом Саша Носов важно вышагивал рядом с отцом, радостно размахивая над головой алым флажком, в праздничных колоннах демонстрантов на Красной площади. Потом у него на груди вспыхнул красный пионерский галстук. Он гордился своей принадлежностью к юной ленинской гвардии. Частицей знамени был и тот красный флажок, который взметнулся в цехе фабрики "Гознак" над его наборным станком. Он свидетельствовал о его ударной работе.
      Под сенью боевого знамени военного училища Носов принимал присягу, клялся верой и правдой служить Родине. И орден Красного Знамени на груди летчика говорил о том, что он защищал ее с достоинством и честью.
      Александра Носова хорошо знали враги. Стоило ему перелететь линию фронта, как немецкие наблюдательные посты противовоздушной обороны передавали один другому: "Внимание! Внимание! В воздухе штурмовики Носова!" И все это открытым текстом, без шифровки. В эфире начинался переполох, а с аэродромов навстречу штурмовикам поднимались фашистские истребители. Почти из каждого полета Носову приходилось возвращаться с пробоинами в фюзеляже или крыльях, элеронах или стабилизаторе.
      Сражаясь с немецко-фашистскими захватчиками, Александр Носов помнил о том, что вместе с оружием и боевой техникой ему вручили на фронте и эстафету славных боевых традиций нашей армии и флота. Традиция - это латинское слово. В переводе оно означает "передача". Но не просто передача какой-то вещи или предмета от человека к человеку, а передача из поколения в поколение понятий о чести и долге, о доблести и славе. Традиции, образно говоря, это мосты из прошлого в настоящее и будущее. Это эстафета. В ней воплощается связь времен и поколений. И это особенно бросалось в глаза, когда герой Халхин-Гола вручал орден герою Валдая.
      Генерал Т. Ф. Куцевалов был человеком кипучей энергии, прочных запасов знаний, высокой летной и технической культуры. За его плечами лежал большой жизненный и боевой опыт. Он как бы передавал все это смуглому юноше в лейтенантских погонах вместе с боевым орденом. Глаза майора Дельнова и капитана Васильева говорили: "Дерзай, Носов. Бери пример с генерала".
      Правду говорят: героями не рождаются. Героями становятся в борьбе. За счастье Родины, за ее свободу и независимость.
      И Носов дерзал. В тот же день он принял участие в налете на фашистскую механизированную группу у Гершковичей. Штурмовики настигли ее недалеко от станции Лычково. Первый же заход окончился для старшего лейтенанта Камчедалова трагически. Его сбили прямым попаданием зенитного снаряда. Он не успел сказать ни Носову, ни Марютину даже прощальных слов. Могилой его и доблестью его стал десятый километр дороги от Гершковичей.
      Пострадал от вражеских зениток и Александр Носов. Осколками снарядов на его штурмовике повредило электропроводку. "Эрэсы" с левой плоскости не сбрасывались. Перестала действовать сигнализация шасси. Вышла из строя трубка "Пито". Летчик лишился возможности контроля скорости полета.
      Носов полностью отдавал себе отчет в том, что означал полет с четырьмя "эрэсами" под левой плоскостью. Машину все время тянуло в сторону. Он уменьшил скорость полета. Стало легче удерживать штурмовик по курсу. Надо было преодолеть отрезок маршрута в 60 километров. Расстояние для штурмовика не такое уж большое, если бы он находился в полной исправности. А на поврежденной машине пилить да пилить! Выдержит ли она испытание? Сумеет ли Носов выжать из мотора возможное и даже невозможное?
      Ил-2, ведомый Носовым, не сошел с маршрута. Не сделал вынужденной посадки. Дотянул до аэродрома. Привез с боевого задания под левой плоскостью самолета четыре неизрасходованных "эрэса". Весь личный состав 2-й эскадрильи сбежался, а сам он сидел и сидел в кабине, не верил, что долетел, что при посадке все обошлось без чрезвычайного происшествия.
      Два дня Александр Носов помогал технику Василию Черяпкину "штопать" Ил-2. Вспомнил отцовскую науку. Трудился, забыв обо всем на свете. Верил, что после ремонта снова поднимет свой штурмовик в небо и он еще послужит правому делу. Его еще не раз увидят фашисты и над своими окопами, и над своими аэродромами.
      В Макарове прилетел командир авиадивизии полковник К. А. Катичев. Он сказал майору И. В. Дельнову, что ему нужен храбрый и опытный летчик.
      - В полку у нас все такие, - то ли в шутку, то ли всерьез ответил Дельнов.
      - Верю, - рассмеялся полковник. - Но мне нужен только один, который пойдет ведущим пары "илов" на воздушную разведку под Ржев.
      - Дальность полета до цели - предельная, - вслух размышлял командир полка. - Маршрут - сложный. Насыщенность района вражескими истребителями максимальная... Погода - скверная.
      - Нелетная, - уточнил Катичев.
      - Предлагаю кандидатуру лейтенанта Носова, - сказал Дельнов.
      - Знаю Носова, - с удовлетворением отозвался командир дивизии.
      Носова вызвали на командный пункт полка.
      - Как служится, товарищ лейтенант? - приветливо спросил полковник. - В безработных не числитесь?
      Катичев, видимо, не знал еще, что самолет Носова уже восстановлен и облетан.
      С лукавинкой в глазах Носов ответил:
      - Настроение - бодрое. Служится - нормально. В "безлошадных" не числюсь.
      Летчиков, у которых не было по тем или иным причинам самолетов, в полку называли "безлошадными".
      Катичев потер переносицу, как бы отгоняя набегавшие мысли: "Носов задание выполнит. Молод, напорист, находчив. Конечно, многое будет зависеть от конкретно сложившихся обстоятельств..."
      Многозначительно посмотрел на Дельнова и подошел к разложенной на столе карте.
      - Гитлеровцы захватили Ржев, - сказал Катичев. - Нам надо знать, что происходит на восточном берегу Волги. Одновременно нанести удар по переправе. При благоприятных обстоятельствах. Главное - разведка.
      Майор Дельнов посоветовал Носову детально продумать основной маршрут к цели, позаботиться о запасном. Если будет возможность - атаковать переправу на бреющем полете, не парой, а поодиночке и с разных направлений. Бейте по переправе сначала реактивными снарядами, а затем - бомбами. И немедленно уходите. Не увлекайтесь.
      Носов вернулся на самолетную стоянку в сосредоточенном настроении. Техник Черяпкин, хорошо изучивший лейтенанта, сразу определил: получил трудное задание.
      - Готовить машину к вылету?
      - Готовь, - ответил Носов. - Пойдем на Ржев.
      - Ого, - хмыкнул Черяпкин. - Далековато.
      Когда Носов получал трудное боевое задание, он словно ощущал какой-то особый подъем духа. Становился раскованнее, перерождался. Развивал максимальную деловитость. И если боевой вылет затягивался по вине механика или оружейников, он говорил им нетерпеливо:
      - Хлопцы, потрудитесь на совесть.
      И авиаспециалисты трудились. Не покладая рук. Не считаясь со временем. Забывая о сне, еде и отдыхе. На совесть.
      Встретившись в столовой с Фроловым, Носов поведал ему о задании командира авиадивизии. Потом они на самолетной стоянке прошлись по маршруту: "Пеший по летному". Обговорили взлет, полет по своей и оккупированной территории. Обозначили на картах передовые наблюдательные и командные пункты. Определили действия пары на подходе к цели и при уходе от нее. Знали ведь, что истребителей прикрытия у них не будет.
      На самолетную стоянку пришел майор Дельнов. Он застал Носова и Фролова в курилке. Но они не курили, а спорили о том, с какой высоты лучше всего бомбить переправу. Носов доказывал, что по ней следует нанести удар с высоты 20 - 25 метров бомбами замедленного действия. Фролов считал, что высота должна быть большей и бомбы надо -бросать мгновенного действия. Командир полка поддержал в данном конкретном случае лейтенанта Носова. Малая высота давала преимущества в точности нанесения удара, а замедленное действие бомб - ухода штурмовика на безопасное расстояние от цели.
      Дельнов еще и еще раз убедился, что в лице Александра Носова полк имеет незаурядного летчика и растущего командира. Так молод, а какие зрелые мысли высказал о применении штурмовика для боя по танкам, аэродромам, переправам, переднему краю! Ведь и в самом деле, каждый вражеский танк - это зенитная точка. Нельзя идти на танк прямолинейно. Надо маневрировать по высоте, по горизонту, использовать "змейку". Ничего не скажешь, все верно. Иначе штурмовик попадет под прицельный огонь зенитных средств танка.
      Переправа во много раз опаснее танка. Здесь смотреть да смотреть надо. Подходить к ней, как и говорил Носов, следует на бреющем полете. Выскакивать на нее стремительно и бомбить. В случае неудачи маневр повторяет ведомый. И бомбить не по площади, а только прицельно. И при всем том - выдержка, точный расчет и дерзость, помноженные на виртуозность пилотажа. Всем этим Носов и Фролов были наделены в высшей степени.
      Пара "илов" взлетела с аэродрома в середине дня. Вошла в облака, пробила их и взяла заданный курс. Выдерживались установленная дистанция, высота и скорость полета. Строго соблюдался режим радиомолчания. Носову нельзя было произнести в эфир ни одного слова. Стоило фашистам обнаружить его голос, как тут началась бы свистопляска. Самолеты бы засекли и повели по цепочке от одного наблюдательного поста к другому. Под удар своих истребителей. Чтобы этого не случилось, штурмовики шли "молча". Маскировались облаками, лесными массивами, глубокими руслами рек.
      Носов сверял маршрут по карте. Оставалось не более 10 километров до второго поворотного пункта. Беспокоило только одно: удастся ли проскочить незамеченными до конечного пункта маршрута? Если это произойдет, тогда они выполнят все задания по разведке и уже ничто не сможет предотвратить их удара по переправе. Тем более что разведка визуальная. Ей не помешает даже самый сложный маневр. Чем ближе они подойдут к Ржеву, тем больше получат информации.
      Носов чуть-чуть наклонил самолет влево. Глянул на землю и не поверил своим глазам: по проселочной дороге шли фашистские танки. Их было не более десятка. Они сопровождали какой-то обоз. Автомашины. Повозки. Носов насчитал их сорок. Гитлеровцы, очевидно, немало удивились. Штурмовики прошли над ними, не сделав ни одного выстрела. Не сбросили ни одной бомбы. А у Носова и Фролова так чесались руки, так им хотелось пройтись над вражеской колонной на бреющем полете! Но приказ есть приказ. Их бомбы и реактивные снаряды были предназначены для другой цели. Подлетели к третьему поворотному пункту. Впереди показалась Волга. На ее пологом берегу уцелело несколько домишек. В километре от них - шоссейная дорога. За ней - небольшой массив леса, а дальше - открытое поле. До самого горизонта - ни холма, ни возвышенности.
      Все это запечатлелось в голове Носова машинально. Все его думы витали у Ржева, и он устремился за Волгу. Прошел вдоль западного берега, все, что требовалось, запомнил и развернулся на переправу. До сих пор ни по его машине, ни по машине Фролова не было сделано ни одного выстрела. То ли гитлеровцам было не до них, то ли их просто не замечали ни с земли, ни с воздуха.
      Теперь Носову оставалось решить, возвращаться ли домой, закончив разведку, или еще взять курс на переправу. Если бы его спросили тогда: боялся ли он идти к переправе? Ответил бы: нет! И это было не бравадой, а правдой. Он не думал о смерти. Но если для выполнения задания потребовалось бы пожертвовать жизнью, не поколебался бы ни на одно мгновение. На первом плане сейчас стоял вопрос: как лучше ударить по забитому войсками противника мосту?
      В районе Ржева Носов и Фролов бывали раньше. Наносили удары по фашистам, когда они рвались к городу. И то, что они пережили и увидели, крепко запало в их память. Особенно помнились Носову их скитания с Сидоровым. И вот он снова увидел Волгу и ее берега.
      Все подступы к переправе оказались забитыми вражеской техникой и людьми. В этом хаосе, казалось, все вдруг остановилось и замерло... Таким неожиданным был налет штурмовиков, вырвавшихся на бреющем полете из-за косогора.
      Мост все увеличивался и увеличивался в прицеле. Носов ничего не видел, кроме цели. По нему уже стреляли из всех видов оружия, а он, словно завороженный, прорывался вперед. Пули и снаряды летели мимо. Как будто их направляла в сторону чья-то спасительная рука.
      В кабине Носов чувствовал себя абсолютно надежно, словно сотни лошадиных сил мотора штурмовика и его питали этой же могучей силой. Однако он знал и то, сколь иллюзорны эти силы в воздухе, когда в машину попадал вражеский снаряд. Сколько уже его боевых товарищей погибло прямо в кабинах своих самолетов, не воспользовавшись парашютом!.. И все же Носов любил эту кабину. Закрыв глаза, мог рукой включить любой тумблер на приборной доске. Тахометр, индикатор, вольтметр, обогрев электросброса, бензиномер, вариометр - он не мог бы их перепутать даже в кромешной тьме. Указатель же скорости, высоты, поворота и компас включал автоматически и никогда не ошибался.
      Мост приближался. Носов глянул на приборную доску. Высота, скорость... все в норме. Собственно, теперь это не имело уже существенного значения: истекали последние секунды полета над целью, оставалось нажать на кнопку сброса бомб. "Пора", - сам себе скомандовал Носов. Собрал воедино все свои душевные силы, волю, энергию и сделал то, ради чего рисковал жизнью...
      Бомбы и реактивные снаряды штурмовиков погрузили мост в царство смерти и огня. Переправа через Волгу возле Ржева перестала существовать.
      69-й боевой вылет
      До декабря 1941 года техником самолета у Александра Носова был Василий Черяпкин. Как и многие его сверстники, будучи школьником, комсомольцем, он спешил все познать, все попробовать, сделать своими руками. Занимался в планерном кружке. Ему хотелось быть похожим и на стахановцев, и на полярников дрейфующей станции Папанина, Федорова и Ширшова, и на пограничника Карацупу, но больше всего на героев-летчиков Чкалова, Байдукова и Белякова, махнувших через Северный полюс в Америку.
      После окончания средней школы Василий Черяпкин самозабвенно стремился попасть в военное училище летчиков, но стечение обстоятельств привело комсомольца в стены технической авиашколы. Он успешно окончил ее и попал на Северо-Западный фронт, в 288-й авиационный полк. Здесь ему посчастливилось так он считал - обслуживать самолет, на котором летал его одногодок Александр Носов. Технику нравилось, что он никогда не позволял себе поддаваться плохому настроению. "Охи" и "ахи" начисто отсутствовали у командира. Если он замечал, что техник чем-то озабочен или взволнован, спокойно спрашивал:
      - Что случилось, Вася?
      И все становилось на свое место. Техник обретал "второе дыхание". И огорчения не казались уже такими обидными, как вначале.
      Носов знал о затаенной мечте Василия Черяпкина: стать летчиком. И когда выдался удобный случай, рассказал об этом майору Дельнову. Командир полка внимательно выслушал Носова, а потом долго беседовал с Черяпкиным. И как только представилась возможность, отправил его в военное училище. Забегая вперед, можно сказать, что Василий Черяпкин оправдал оказанное ему доверие. Стал военным летчиком. Носов встретил его после окончания войны на одной из улиц Москвы. Черяпкин остановился, когда его окликнул майор с золотой звездочкой на груди:
      - Товарищ старший лейтенант, нам не по пути?
      Старший лейтенант какое-то мгновение недоуменно смотрел на Героя Советского Союза, а потом кинулся к нему с криком:
      - Товарищ майор... Александр Андреевич... Какими ветрами?
      Военные, на удивление прохожим, крепко, по-братски обнялись и расцеловались. Постояли немного и, весело переговариваясь, пошли по улице Горького, по направлению к Кремлю.
      Нет, не напрасно Носов хлопотал за Черяпкина перед командиром авиаполка. Он окончил военное училище и успел повоевать на территории Польши и Германии. Летал на военно-транспортных самолетах.
      С декабря 1941 года механиком самолета у Александра Носова был Петр Максимец, а с 1944 года и до окончания войны - Борис Бадаев. Первоклассные специалисты. Летчик верил им, как самому себе. Полагался на них в любом вопросе. Знал - не подведут. Пожалуй, ни в одном роде войск не было на фронте такого тесного духовного контакта между людьми, как в авиации. Механик самолета и летчик. Их немыслимо отделить одного от другого. И хотя один постоянно оставался на земле, а другой большей частью находился в воздухе - они делали сугубо общее дело, которое их объединяло, - громили врага, защищали Родину.
      Когда бы командир звена ни приходил на самолетную стоянку, авиационный механик все что-то колдовал у машины. Подвинчивал гайки, контрил их шплинтами, закреплял шарниры. Ни один зазор не оставался на самолете без догляда. Добирался до самых дальних закутков в фюзеляже. Особое внимание механик уделял мотору. Готовил его к запуску, приговаривал:
      - Дитя любит ласку, а мотор смазку.
      - Сержант Максимец, - говорил Александр Андреевич, - идите на обед. Опоздаете - до ужина "загорать" голодным будете.
      Максимец только благодушно улыбался и отшучивался:
      - Не следи за гудком, а следи за станком. Без хорошего труда не будет и доброго плода.
      На самом деле, подготовка авиационной техники требовала титанического усердия. В самолете каждый проводок, каждый рычажок, каждая заклепка несут свою определенную нагрузку. Здесь нет мелочей. Здесь все важно, все взаимосвязано.
      Техники и механики знали, что любая их оплошность при подготовке машины к боевому вылету может стоить экипажу жизни. Трудились авиаспециалисты не за страх, а за совесть. Уходили с аэродрома затемно. Приходили на самолетную стоянку чуть свет. Словом, работали без выходных. И не было для них большей радости, чем благополучное возвращение самолета на свой аэродром.
      Если ты воевал в пехоте и в твоем автомате кончился диск, ты мог вставить запасной. Если не оказывалось патронов, ты мог их позаимствовать у товарища. В воздушном бою, если ты израсходовал боеприпасы, их не пополнишь и не попросишь у товарищей. Если же случался отказ оружия, оно не заменялось. Победа в воздухе ковалась на земле. Как и от летчика, она в не меньшей степени зависела от авиационных специалистов...
      Лейтенант Александр Носов ревностно выполнял обязанности командира звена. Со времени его назначения на эту хлопотливую должность он как-то внутренне подтянулся и внешне возмужал. Теперь его одолевали заботы не только за себя, за свой экипаж, за всю самолетную стоянку... В его подчинении оказалось целое подразделение - авиационное звено. Самая малая ячейка большой полковой семьи. Малая по названию и количеству людей, но значительная по боевой сути. По боевому назначению.
      Командир звена являлся ключевой фигурой в эскадрилье. Теперь Носова одолевали вопросы: как он сам летает? Как летают его подчиненные? Что сделал сегодня? Что надо сделать завтра? Сделал хорошо? Почему не вышло отлично? Ошибся? Причина ошибки? Уроки. Выводы. Не повторять дважды одни и те же ошибки ни на земле, ни в воздухе.
      Раньше, вернувшись из полета, Носов падал на койку и сразу засыпал. Теперь долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Думал. И столько сил порою уходило на эти послеполетные раздумья!
      Во фронтовом дневнике Героя Советского Союза гвардии подполковника в отставке А. А. Носова об этих днях сохранились две записи: "1. XI. 41 г. Четверкой штурмовиков рассеяли батальон противника. Нагнали на гитлеровцев страху. Поддержали контратаку наших подразделений, освобождавших Залучье".
      "27. XI. 41 г. Произвели двухкратную штурмовку вражеских позиций на переднем крае. Помогли нашей пехоте захватить деревню Бураково".
      Деревня Бураково стояла на высоком берегу озера Велье. На полетных картах значилась высотой 240,6. Наша пехота наступала на высоту по льду озера. По колено в снегу. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Штурмовики делали на высоту один заход за другим. Не давали фашистам передышки. Бомбили окопы. Уничтожали "эрэсами" пулеметные гнезда. Блокировали доты и дзоты.
      Нередко летчикам приходилось за один короткий зимний день делать по три-четыре боевых вылета. Прилетят они на аэродром. Зарулят на стоянку. Нервы у каждого как натянутая струна. В голове еще не угасли отзвуки боя, а к самолету подходил командир эскадрильи и спрашивал:
      - Устал, Носов?
      - Не то слово, - отвечал командир звена.
      - Надо сделать еще полет. Разведка обнаружила мехколонну...
      Носов кивал головой. Оружейники быстро подвешивали бомбы, реактивные снаряды, набивали новыми лентами патронные ящики. Носов поднимался в воздух и брал заданный курс.
      Бомбовые и штурмовые удары по вражеским аэродромам и танкам, по обозам и переправам, по железнодорожным станциям и переднему краю. В каждом полете, в каждой боевой атаке - стремление одержать верх над противником. А это рождало упорство и мастерство. Носов стал асом, гордостью штурмовой авиации Северо-Западного фронта. После того как в 288-м штурмовом авиаполку побыла делегация свердловчан, летчики-фронтовики в январе 1942 года писали в газете "Уральский рабочий": "Приезд в наш полк делегации свердловчан является замечательной демонстрацией несокрушимости единства фронта и тыла. У нас с вами одна цель, одна задача: истребить оккупантов всех до единого... Мы уже уничтожили более 200 вражеских самолетов. Были дни, когда гитлеровцы после нашей штурмовой работы за один день недосчитывали сразу по 40 самолетов. Мы истребили, по самым минимальным подсчетам, до 10 тысяч немецких солдат и офицеров, уничтожили более 250 танков, свыше 700 автомобилей и бронемашин, более 100 полевых и зенитных орудий.
      Сокрушительные удары по боевой технике и живой силе врага наносит наш сокол-штурмовик Александр Носов, самый молодой в коллективе. Он успел совершить 60 боевых штурмовок и уничтожить 10 вражеских самолетов, более сотни автомашин с живой силой и техникой противника, 15 полевых орудий".
      В письме свердловчанам летчики-фронтовики сообщали, что молодой коммунист Александр Носов не знает страха, сражается с немецко-фашистскими оккупантами до последнего патрона, пока в баках машины остается хоть капля горючего.
      Как-то раз друзья спросили Носова: испытывает ли он страх во время воздушного боя с немецкими истребителями или при штурмовке вражеского аэродрома?
      - Страшно бывает тогда, когда думаешь о смерти, а не о выполнении боевого задания, - ответил Носов. - В бою надо думать не о своей смерти, а о победе над врагом. Какой тут страх, когда в нашем, советском небе летают фашисты, которых надо уничтожать. - И, немного подумав, добавил: - Страх овладевает человеком тогда, когда он перед лицом врага оказывается беспомощным, беззащитным, когда ему нечем отразить удар. Но если ты силен духом, предан Родине, веришь в силу своего оружия, если рядом с тобой, крыло к крылу, летают верные товарищи, никакого страха не должно быть.
      В бою, как правило, лейтенант Носов навязывал гитлеровцам свою тактику боя. Умел быть собранным в самые критические моменты. Почти каждая сброшенная им бомба, выпущенный реактивный снаряд и пушечно-пулеметная очередь достигали цели. И все же чего не бывает на войне? Однажды он сплоховал. Недооценил противника. Не сманеврировал. И тут же был наказан. Вражеский снаряд перебил маслопровод.
      В дневнике у Носова об этом случае записано так: "При налете на механизированную колонну 2 февраля 1942 года уничтожил 2 автомашины, 4 тягача и 15 повозок. Прямым попаданием зенитного снаряда повредило маслосистему. Чудом дотянул до аэродрома. Вытащили из кабины полуживого..."
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Четверкой "илов" атаковали механизированную колонну фашистов. Точно вышли на дорогу. Увидели обоз. Начали его бомбить. И вдруг при выходе из очередной атаки я почувствовал, что начала кружиться голова. Потемнело на какое-то мгновение в глазах. Запах бензина и масла проникал в кабину и буквально одурманивал меня. Я не знал, что вражеский снаряд попал в задний люк и пробил петрофлекс. Но мотор не горел, работал. Только из-под приборной доски в кабину проникал тошнотворный запах. Превозмогая головокружение, стиснув зубы, я вышел из боя...
      Безусловно, каждый боевой вылет на фронте был связан со смертельным риском, один - в большей степени, другой - в меньшей. Из критических ситуаций Носов выходил с честью. Ощущение опасности всегда держало его в готовности к немедленному действию. От паров масла и бензина, проникавших в кабину, он почти задыхался. Боялся одного - потерять сознание. Если выпрыгнуть с парашютом, останешься, как говорили в полку, "безлошадным". И Носов, напрягая последние силы, делал все возможное и невозможное, чтобы дотянуть до аэродрома, спасти боевую машину.
      В авиации существуют три порога высоты безопасности полета. Носов выбрал минимальную, до которой можно было бороться за жизнь самолета, а заодно и за свою жизнь. Глаза застилало слезой. Дыхание перехватывало. Но он держался. Не падал и его самолет. И все же летчик даже в таком состоянии ощущал, как "ил" временами проседал, с трудом повиновался управлению. И когда казалось, что все кончено, он увидел летное поле родного аэродрома...
      Только снижаясь, можно посадить самолет. И Носов начал планировать. И это последнее, что осталось в его памяти. Как самолет приземлился? Как он остановился? Как развернулся вправо? Как механик Петр Максимец открыл фонарь? Как вытащил его из кабины? Как нес его на руках, полуживого, потерявшего сознание? Этого Носов уже не помнил...
      Про лейтенанта Носова говорили в полку, что он сроднился с машиной. И это были не просто слова. Случилось так, что на его самолете на выполнение боевого задания полетел другой летчик. Полетел и не вернулся. Носов остался без машины. Вернувшись из санчасти, он тяжело переживал свой вынужденный отдых. Чувствовал себя неприкаянным. Не мог ни на каком деле сосредоточиться. Даже упрекал механика: зачем торопился, вводил машину в строй без него? Тянуть надо было. Не спешить до его выписки из санчасти... По нескольку раз в день подходил к батальонному комиссару Калугину и растерянно спрашивал: - Что же я теперь делать буду?
      Машину Носову дали. Как он возликовал! Ходил вокруг нее, проверял каждую заклепку на фюзеляже. Помогал Петру Максимцу смазать и отрегулировать буквально каждую деталь, каждый прибор и механизм. Быстрее превратить машину в боевую единицу. В надежного друга в бою. Работал и разговаривал с самолетом, как с одушевленным существом.
      Вылеты на прикрытие наземных войск, разведку, штурмовка вражеских аэродромов, свободная охота за подвижными целями противника на земле, бомбежка железнодорожных эшелонов... За каждым из этих действий - огненные очереди авиационных пушек и пулеметов. Грохот разрывов зенитных снарядов. Сложное маневрирование над целью. Считанные секунды для упреждения ударов противника. Предостережение ведомых от опрометчивых решений. И горечь при виде сраженного врагом товарища. Здесь важно не дрогнуть. Не дать захлестнуть себя чувству отчаяния. Собраться, превозмочь себя и ответить на удар тройным ударом. Будто бы и не видел последнего автографа погибшего друга - дымного шлейфа, опоясавшего полнеба.
      Командир авиационного звена лейтенант Александр Носов знания и навыки, приобретенные в воздушных схватках с врагом, старался передать подчиненным. Учил их боевому мастерству. Добивался того, чтобы каждый летчик его звена превосходил фашистов искусством пилотирования, стрелковой и штурманской подготовкой. Он регулярно разбирал и анализировал недостатки подчиненных, допущенные в том или ином бою с противником.
      Носов заметил, что летчик Тихонов чрезмерно увлекался преследованием железнодорожных эшелонов. Предупреждал его, чтобы он не отрывался от группы. А уж если оторвался, давал бы о себе знать. Но Тихонов не отвечал и на вызовы Носова. Дважды все обошлось благополучно. В третий могло и не обойтись. Желание уничтожить фашистов понятно, но его надо осуществлять, не нарушая дисциплины полета.
      После боя Носов задумался. Как же так? В кабине есть радио, а многие им не пользуются? В бою, когда трудно уследить друг за другом, только радио может выручить. А на него не обращают внимания. Будто его и нет. Зачем же тогда его установили на самолетах? Не для украшения же кабины?
      Носов добился того, что все летчики его звена отлично научились применять радио в бою. Скольким это спасло жизнь!
      Ординарный, казалось бы, случай. Но в нем еще раз проявился творческий характер Носова. Он умел заглянуть в завтрашний день. Использовать для дела все, что находилось в круге его командирского внимания. Новичков Носов охотно брал под свою опеку. Познакомившись, говорил:
      - На фронте в авиации существует пять "нельзя". Нельзя в бою отрываться от группы. Нельзя стрелять с большой дистанции. Нельзя быть слепым. Нельзя быть глухим. Нельзя действовать поспешно. Остальное познаешь в полетах.
      На 69-м боевом вылете Александр Носов был тяжело ранен. Надолго выбыл из строя. Произошло это 13 февраля 1942 года...
      13 февраля 1942 года Александр Носов торопливо шел на стоянку самолетов. То и дело посматривал на циферблат часов. Отсчитывал минуты. Пристально всматривался в хмурое зимнее небо. Со стороны темневшего на горизонте леса с минуты на минуту должна была показаться пара "илов" Петра Марютина. Как только она приземлялась, в небо поднимался Носов. Его ведомым шел Георгий Балабанов.
      Штурмовики базировались на аэродроме в Винах. Погода не радовала Носова. Низкая облачность. Заряды снега. Колючий ветер. Все мешало полетам. И все же они продолжались.
      В этот февральский вьюжный день Носов проложил маршрут к населенным пунктам Жилино и Гарижа. В Жилине сосредоточились лыжные батальоны противника. В Гариже находились полевые склады. По этим целям Носову и Балабанову предстояло ударить.
      Приземлилась пара "илов" Марютина. Взлетела пара "илов" Носова. Пошла на небольшой высоте. К земле прижимала облачность. На фоне белой скатерти полей хорошо просматривались только леса. Обо всем остальном, что находилось на земле по ходу маршрута и было покрыто снегом, летчикам приходилось догадываться...
      В небе - облака. На земле - поземка. Она легко срывала не успевший еще затвердеть верхний слой снега. Безостановочно гнала его впереди пролетающих самолетов. Носову не верилось, что совсем недавно здесь зеленели луга, бежала, играя в берегах, говорливая речка Пола.
      На отдельных участках маршрута Балабанов не выдерживал установленной дистанции полета. Носов хотел его предупредить, да решил все же не нарушать режима радиомолчания. Он стремился появиться над целью в расчетное время. Минута в минуту. Только бы над Жилином оказалась такая же низкая облачность, как на маршруте. К немалому огорчению летчика, облака стали редеть. Между ними появились большие просветы.
      Справа по курсу промелькнула Гарижа. Над ней - ни облачка. "Значит, и над Жилином их нет, - огорчился Носов. - Будем торчать в небе, как мухи на чистом окне".
      Носов повел штурмовик на снижение. Решил подойти к цели на предельно низкой высоте. Сделать неожиданной для врага хотя бы первую атаку. Посмотрел на приборную доску. Зафиксировал время прихода на конечный пункт маршрута. Развернул самолет на боевой курс. Призывно забилось сердце. Казалось, это почувствовал штурмовик. Он уже не летел, ввинчивался в воздух, прорываясь к Жилино. "На боевом... Так держать!" - мысленно говорил сам себе Носов, готовый в любое мгновение нажать на кнопку сброса авиабомб.
      В Жилине штурмовиков словно ждали. Начали палить зенитки, открыли ружейно-пулеметный огонь лыжники. Но "илы" уже атаковали. В полный голос заговорили их бомбы, реактивные снаряды, пушки и пулеметы...
      В шлемофоне вдруг раздался голос Георгия Балабанова:
      - Командир, над нами шестерка "мессершмиттов"!
      - Делаем "ножницы", - ответил Носов.
      "Ножницы". Испытанный тактический прием защиты штурмовиков от вражеских истребителей. Разработал его в полку майор Дельнов. Научил пользоваться им в бою всех летчиков полка. И вот теперь, оказавшись в трудном положении, Носов и Балабанов отсекали "ножницами" от своих хвостов "мессершмиттов". Воздушных стрелков на штурмовиках еще не было, и летчики сами заботились о прикрытии задней полусферы.
      "Мессершмитты" набросились яростно, атаковали со всех сторон. Носов и Балабанов дружно отбивались. Гитлеровцы уходили из-под огня, затем вновь обрушивались на них сверху сзади. Один из "мессеров" подошел к Носову настолько близко и так небрежно вырвался вперед, что тому ничего не оставалось, как в полной мере воспользоваться оплошностью врага. Он ударил по нему короткой пушечной очередью и начисто отрубил у стабилизатора руль глубины. "Мессершмитт" перевернулся и камнем устремился к земле.
      Носов и Балабанов увлеклись боем. На какое-то время потеряли "локтевую" связь. Между ними вклинились два "мессершмитта". Два других висели сверху. Пятый, видимо, вышел из боя. Носов стал уходить из-под удара левым виражом, а Балабанов - правым. На какое-то мгновение он запоздал с выводом самолета из виража, и "мессершмитт" успел ударить по кабине штурмовика...
      Носов видел, как Балабанов свалился на крыло и неуправляемая тяжелая машина заскользила вниз...
      Секунда - и не стало Жоры Балабанова. Весельчака. Баяниста. Острослова. Собирался после войны побывать у Носова в Москве. Заглянуть в Третьяковку. Посетить Мавзолей В. И. Ленина...
      Колдовскими огнями под солнцем переливались снега. И хоть бы одно облачко на небе! Куда они подевались, эти облака? К цели пробивались буквально через них, а теперь, когда они нужны, улетучились. Растворились в просторах Валдая. А солнце - расшифрованный сигнал опасности.
      Впереди мотора прошла огненная трасса. Носов повернул голову вправо и сразу же ощутил резкий толчок. Осколки ударили в рацию, и в ней что-то печально звякнуло. Вышла из строя связь. Лихорадочно работала мысль: один против двух. Два гитлеровца отстали. Он даже не заметил, где и когда. Стало легче на душе. И все же жизнь его висела на волоске.
      Отстал еще один вражеский истребитель. "Кончились, очевидно, боеприпасы, - подумал Носов. - Теперь - один на один. Можно не обороняться, а нападать. Хватит ли сил?.."
      Набрал высоту. Пошел на сближение. Фашист не принял вызова. Отвалил в сторону.
      И вдруг в кабине Носова стало тесно и жарко. В нее начали проникать пары бензина. "Повреждена бензосистема, - отметил летчик. - Это плохо".
      Носову показалось вполне естественным, что он так быстро среагировал на запах бензина, начавший проникать в кабину самолета. Он даже несколько раз чихнул. Где-то в подсознании возник острый сигнал опасности: летчик словно бы увидел, как желто-красные языки пламени подбираются к. бензобакам, к мотору, к боеприпасам... И все же он был почему-то спокоен. Не испытывал той тревоги, которая обычно охватывала его в критические минуты боя. Он все еще чувствовал себя спрятанным в обшитой броней кабине, как в каменной норе, куда не долетали звуки выстрелов вражеских эрликонов. Какое-то время он все еще продолжал почти машинально, по выработанной привычке, пилотировать самолет и чего-то ждать. Чего - сам не знал. Фактически он, как и Балабанов, был приговорен врагом к уничтожению. С тех пор, как остался в небе без верного друга. Во всяком случае, так казалось гитлеровцам. А он все держался в воздухе. И каждая минута, отвоеванная штурмовиком у фашистов, приближала его к переднему краю. К своей территории. А дома, говорят, и стены помогают.
      По штурмовику хлестанула еще одна пулеметная очередь. Мимо! Однако Носов даже не испытал облегчения, не повернул головы в сторону атаковавшего "мессершмитта", который кружил где-то буквально рядом. Развязка могла наступить в любую минуту. Из строя вышли почти все приборы. К горлу подступала тошнота. Он боялся потерять сознание.
      "Мессершмитт" стрелял с дальних дистанций. Но и это Носова уже не радовало. В кабине становилось нечем дышать. Мотор тянул на пределе. И все же Носов не сдавался. Продолжал хвататься за соломинку. Надежда умирает последней.
      До переднего края оставались считанные минуты полета. Однако Носова покидали уже последние силы. Временами он терял из виду "мессершмитта". Решился на последнее: пошел на вынужденную посадку. Будь что будет. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
      ...Носов очнулся, когда в кабине стало совсем холодно. Голова гудела словно чугунная. Горело лицо. Перчатка на правой руке пропиталась кровью. Сдернул с руки перчатку. Заскрежетал зубами.
      Трудно ворочал шеей. Очевидно, ее задело осколком или пулей. Саднило плечо. Не чувствовал левой ноги. Будто ее не было. Пощупал рукой - на месте. В глазах двоилась приборная доска. Ломило левое бедро. Хотелось спать. От подступающего сна дурела голова.
      "Живой, - прошептал летчик и не узнал своего голоса. Долго и напряженно всматривался через разбитое стекло плексигласа в окружающую местность. - Ни своих, ни чужих... Где же я плюхнулся? - спрашивал сам себя Носов. - Надо выбираться из кабины. И как можно быстрее. "Рама" обязательно прилетит, чтобы зафиксировать "победу" фашистского аса".
      Носов с трудом открыл фонарь. Выбрался из кабины. Отполз в кусты. Полежал. Отдохнул. Осмотрелся. Стал ждать прилета "рамы". В том, что она прилетит, не сомневался. Конечно, при условии, что "мессершмитт" точно сообщит ей координаты "сбитого" штурмовика.
      Носов как в воду глядел. "Рама" прилетела. Сначала он услышал комариный зуд ее мотора, а потом все увеличивающийся в размерах четырехугольник. "Рама" кружила над лежавшим в снегу штурмовиком. Фотографировала его. Потом снизилась, выпустила по самолету несколько пулеметных очередей и улетела.
      Строчки пуль прочертили плоскости и кабину штурмовика. Глядя на это, Носов думал, что было бы с ним, не выберись он из кабины. Не укройся в кустах? В живых остался чудом... Враг улетел, уверенный в его гибели. А он все-таки жив. Жаль, что до наступления темноты не сможет двигаться. Черный комбинезон... Белая скатерть снега. Заметят фрицы - добьют. Вдруг где-нибудь затаился снайпер? Поползешь - увидит, и поминай, как звали...
      До наступления сумерек Носов решил с места не трогаться. Появилось время спокойно, во всех деталях проанализировать случившееся. Определиться на местности. Наметить ближайший путь к переднему краю.
      Наверное, Носов никогда не имел столько свободного времени, как теперь. Он как бы прокручивал в голове повторный фильм. И в этом фильме не было ничего такого, чего бы он мог стыдиться. Подхваченный какой-то жаркой волной, он увидел родную Перерву - колыбель своего детства. Деревянный домик, в котором он жил с родителями. Домик стоял на самом высоком месте, возле старинной монастырской стены.
      Подмосковная деревушка Перерва... Носов прирос к ней душой. Считал ее лучшим уголком на свете. С ней были связаны первые шаги по земле. Первые сказки. Первые песни. Первые цветы. И вдруг Носову почудился голос матери: "Вставай, сынок. В школу пора собираться". И лицо у Пелагеи Яковлевны такое доброе и усталое.
      Носов тряхнул головой. Оглянулся. Обмыл снегом лицо. Перевязал раненую руку. Ногу и плечо тревожить не стал. Мороз все же был крепкий. Кровь, сочившаяся из ран, остановилась. Иначе он потерял бы способность двигаться. Замерз бы в каком-нибудь километре от переднего края.
      Носова обступили впечатления минувшего полета. События точно плясали в его голове, и ни на одном из них он не мог сосредоточиться. В конце концов, эта сумятица впечатлений вылилась в острое ощущение невероятности всего того, что с ним случилось.
      Когда фашисты сбили Георгия Балабанова, он еще не осознавал, что и его ждет такая же участь. Полагался на броню своего штурмовика, на его огневую мощь и маневренность. На скрытые резервы сопротивляемости. Преследуемый "мессершмиттами", верил в какое-то чудо спасения. И это чудо свершилось. Когда вражеские пули пробили фонарь кабины и ударили в приборную доску, он испытывать далее судьбу не стал. Задыхаясь от бензиновых паров и почти теряя сознание, пилотировал штурмовик машинально. Вел его на посадку. Приземлился с убранными шасси. Избежал предназначенных ему пулеметных очередей "рамы". И хотя все еще не очень ясно представлял себе путь к своим, твердо знал, что обязательно до них доберется. Иначе - нельзя. Иначе - крышка.
      Носов лежал на снегу в кустах орешника. И ему казалось, что он находится там целую вечность. Как ни были теплы меховые унты и комбинезон, он начинал мерзнуть. К вечеру мороз стал усиливаться. Это ничего хорошего летчику не сулило.
      Вдруг Носову почудилось, что на кусте орешника выросло румяное яблоко. Ветер его раскачивал и не мог сорвать.
      Яблоко на кусте орешника зимой? Это - чудо!
      Носов протер глаза и улыбнулся: снегирь!
      Снегирь был крупным. Он будто понимал, что им любуются. Выпячивал красную грудь, нахально поворачивался к летчику пепельной спинкой и нетерпеливо подергивал черным хвостиком. Любуйся, мол, летчик! Вот какой я бравый и красивый! Гордый и шустрый! Мне и мороз не страшен! И снег нипочем! И косил озорными глазами в сторону человека.
      В сотне метров от того места, где лежал Носов, темнел лес. Носов молчал, прислушиваясь к лесу. Стояла та особая предвечерняя зимняя тишина, которая была полна загадочных звуков и в то же время оставалась тишиной. У летчика невольно слипались веки. Сквозь наплывающую сонливость ему слышались чьи-то голоса и смех. Стоило открыть глаза, и людские голоса оказывались не чем иным, как прозрачным голосом леса, который пробуждал в сознании смутные образы фронтовых друзей и товарищей...
      Носов стряхнул с себя оцепенение и хотел было приподняться, как где-то сбоку затрещали кусты. Носов схватился левой рукой за пистолет... И улыбнулся. "Косоглазый черт, - облегченно вздохнул он, - и тебя мороз доконал". Заяц был рослым, шерсть его сливалась с белизной снега. Увидев человека, он почему-то не струсил. Не ударился в бега. Но заяц есть заяц. Потоптался, попрыгал вокруг куста и махнул через него в поле. Носов проводил его тоскливым взглядом. И обрадовался только тому, что косой помчался не в немецкую, а в русскую сторону. "Вот бы и мне так, - подумал летчик. Вскочить, перемахнуть через кусты, через речку и - к своим..." Повернулся на спину. От резкой боли в бедре захватило дух. Едва пришел в себя. И тут же увидел пролетавших над ним пять или шесть ворон. "Где-то близко жилье", отметил про себя. На сердце сразу потеплело. Настроение улучшилось.
      "Снегиря видел. Зайца и ворон - тоже, - размышлял Носов. - Не нагрянули бы к ночи волки". Вспомнился рассказ Джека Лондона "Любовь к жизни". Через снежную пустыню, где и нога-то человеческая не ступала, пробирался к пристани большой реки голодный больной человек. С каждым часом слабели его силы, и он уже не мог идти, а только полз. Следом за ним тащился издыхающий от голода волк. Между человеком и волком велась незримая борьба. И все же победил в этом поединке человек. Полумертвый, почти обезумевший от лишений, вопреки всему добрался он до пристани. До живых, здоровых людей...
      "Хорошо, что человека никогда не покидает надежда на лучшее, - думал Носов. - Доберусь я до своей пристани". Посмотрел в ту сторону, куда пролетели вороны. Начал прикидывать предстоящий маршрут...
      Вечерело. Мороз все крепчал. Наконец-то можно было отправляться в путь. Попытался подняться. Ничего из этого не вышло. Он упал. Левая нога отказалась повиноваться. Пришлось ползти по снегу, как джек-лондоновскому герою. "Вперед! Вперед, Носов!" - подбадривал сам себя летчик. И как огромный черный краб, копошился в снегу. Карабкался изо всех сил, одолевал метр за метром пологий берег реки Полы.
      Носов полз. Иногда терял сознание. Долго отдыхал. Приходил в себя. И снова полз. То ему вдруг почему-то слышался отдаленный выстрел, то лай собак, то далекий гудок паровоза. То казалось, что где-то впереди мелькнул огонек... "Спокойно, Носов", - сдерживал себя. Важно было не поддаться страху.
      Пот и кровь заливали летчику глаза. Спасал только снег. Он брал его левой рукой и прикладывал ко лбу, к губам, к лицу... И снова полз. По сути дела, он работал одной рукой и одной ногой. Местами буравил снег головой.
      Перебрался через русло реки Полы. Полежал. Осмотрелся. Ничего радостного для себя не увидел. Впереди маячил лес. Пробираться через него рискованно. Застрянешь в чащобе или в яму какую-либо провалишься. Если бы не ползти, а идти... И тут Носов заметил лыжную тропинку. Она шла вдоль опушки леса. И он решил довериться лыжне...
      Долго и напряженно всматривался Носов в тускнеющие дали. Обшаривал глазами лес. Там могли быть и свои и чужие. Разведчики с той и другой стороны. Следы лыжников свежие. Их даже не успела замести поземка. Носов попытался представить, что делалось в это время в полку. Не вернулись с боевого задания два летчика. Горюют на пустых стоянках авиамеханики. В тревоге - комэска. В штабе не отходит от телефона и рации командир полка. Не отзовутся ли откуда-нибудь пропавшие без вести Носов и Балабанов?
      Все живое вокруг словно замерло. Ни звука. Ни огонька. Но вот мелькнуло что-то среди деревьев. Послышался легкий шум. Хрустнула где-то ветка. Показалось... И тут Носов опять заметил зайца. Он сидел на высоком пеньке и с любопытством взирал на летчика. "Не тот ли самый, что прятался в кустах?" - тепло подумал Носов.
      Старался не шевелиться, чтобы пообщаться с косым. Как ни говори - живое существо. Вспомнил, как он однажды зимой охотился с отцом на зайцев в подмосковном лесу. Так хотелось убить из ружья хоть одного. Он был ворошиловским стрелком. Не терпелось продемонстрировать отцу свое мастерство. Но ружье у них с отцом было одно на двоих. Андрей Михайлович почему-то не спешил передать его сыну. Трижды стрелял Андрей Михайлович по зайцам, а убил только одного. "Будь ружье у меня, - сокрушался Носов-младший, - уж я бы не промахнулся". И только теперь, здесь, у линии фронта, на валдайской земле, он запоздало понял, что отец тогда не "мазал", как думал сын, а просто не хотел убивать зайцев и палил в них для острастки. "Возможно, - фантазировал Носов, - один из косых, не убитых тогда отцом, сидел сейчас на пеньке и обозревал свое снежное царство".
      Когда возвращались домой, Андрей Михайлович сказал огорченному сыну:
      - Добыли по одному, и хорошо. Главное, что мы с тобой по лесу побродили. Доведется ли когда-нибудь еще так...
      Не довелось. Началась война. Носов протер рукой глаз. Пошевелился. Снег захрустел. Косой тотчас же сиганул с пенька в лес. И опять он остался наедине с тишиной. На аэродроме она случалась редко. То кто-то взлетал, то садился, то прогревал мотор, то выруливал на взлетную полосу. Сколько на аэродроме шумливой техники! И вся она в непрестанном движении. Вся в работе.
      В поле зрения летчика торчали только верхушки деревьев. Ближе к нему рос куст шиповника. На фоне белого снега в сумерках ярко выделялись крупные красные ягоды. "Не добраться до них, - с огорчением констатировал Носов. Проглотил бы десяток - силенок сразу бы прибавилось..."
      Не обольщая себя поживой, Носов снова пополз. Лыжня была узкой, но все же в какой-то мере облегчала движение. Он полз рывками, выбивался из сил, отдыхал, снова двигался вперед. Обогнул лес. Увидел на бугорке хутор. На нем сиротливо гнездились три небольших домика. Жил ли кто в них? Неизвестно. Сколько ни вглядывался в очертания ветхих строений - ничего не обнаружил, что бы говорило о присутствии там людей. "Может, они спят?" - подумал Носов и решил еще раз испытать судьбу. Полз к хутору. От потери крови все больше и больше слабел. Силы его были на исходе.
      Все, что с Носовым произошло в течение последних часов, навалилось на него тяжким грузом. Порою он не отдавал себе отчета в том, что делал. Опять двигался, опять отдыхал. Только мороз да дикое безмолвие выводили его из шокового состояния. Тогда он превозмогал себя и снова барахтался в снегу. Глаза бежали по лыжной тропинке, ловили падающие с неба звезды. И ему порой казалось, что это происходит не с ним, а с кем-то другим. И что с неба падали не звезды, а свечи. Они не долетали до земли и гасли. И только серп луны не падал, не исчезал. Как появилась она над лесом, так и висела над ним, далекая и холодная.
      Его мучила жажда. Носов глотал снег. Мелкий зуд бежал по здоровой руке. Пробирался к спине. Расползался по всему телу. Добирался до кончиков пальцев раненой ноги. И тогда он чувствовал, что она жива.
      Из головы Носова почему-то не выходило слово "скорость". Он привык манипулировать ею в полетах. А здесь, на лыжной тропе, какая может быть скорость? Ползет на животе, даже на четвереньки не может встать. Выдохся. Решил снова передохнуть. Благо рядом оказались молодые сосенки. Ни мороз, ни ветер им не докучают. Стоят они себе красивые и нарядные. И от того, видно, Носову еще больше захотелось жить. Добраться до хутора. Чего бы это, ни стоило. До него было подать рукой.
      Жизнь Александра Носова словно переломилась пополам. Одна половина находилась с ним, другая - по ту сторону фронта. Там остался родной полк, друзья, товарищи. Здесь - лыжная тропа, ночь и дьявольский мороз да впереди загадочный хутор. Чей он?
      Лыжная тропа пошла на пригорок ступеньками. Носов с их помощью преодолел подъем и оказался у деревянного забора одного из трех домишек. Здесь на высоком месте резкий северный ветер пробирал до костей. Высокие печные трубы подпирали звездное небо. Кое-где из-под снега чернели щербатые фундаменты, на которых раньше стояли избы. Боясь закоченеть, Носов из последних сил подполз к двери дома и постучал по ней здоровой рукой. Кто-то выскочил в зеленой плащ-палатке. "Немец!" - похолодел Носов и тут же обмяк: на шапке незнакомца горела красная звезда...
      Словно сквозь туман видел Носов склонившегося над ним солдата. Будто сквозь толстый слой земли слышал людские голоса.
      - Смотри, на гимнастерке орден Красного Знамени.
      - Видать, боевой летчик.
      - По-пластунски до нас добирался.
      - Перевязать его надо. Где аптечка?
      - Кровь идет... Перетянем пока шпагатом.
      - Что с ним будем делать?
      - Как что? Отправим в санитарную роту.
      - Как бы концы не отдал до санроты.
      - Дотянет. Смотри, глаза начал открывать.
      - Верно. Похоже, оттаял!
      Солдаты замолчали. Удивленно смотрели на воскресшего к жизни летчика. Он силился что-то сказать. Наконец собрался с силами. Чуть слышно выдавил:
      - Свои, братцы?
      Слово "братцы" сорвалось с губ летчика совершенно непроизвольно. Он хотел сказать "товарищи", а сказал почему-то "братцы". Солдаты восприняли это как должное. Слово "братцы" - слово милосердия, и бойцы поняли это душой. Один из них склонился над раненым и тихо сказал:
      - Не волнуйтесь. Вы у своих.
      Через полчаса Носов более или менее пришел в себя. Рассказал пехотинцам о том, что с ним случилось в воздушном бою. Попросил их сходить к самолету, забрать бортовой паек, а машину взорвать. Все равно летать она уже не могла, а для противника представляла большой интерес.
      - Сделаем, товарищ лейтенант, - заверили его пехотинцы и отправились в путь.
      Носов остался в доме один. Смотрел на люто промороженные стекла окон. Любил он это делать и в детстве. И сейчас, несмотря на адские боли, улыбнулся ребячьему воспоминанию...
      В зимние каникулы, когда Носовы еще жили в Перерве, он по утрам валялся в постели до тех пор, пока его оттуда не выдворяла мать. Каникулы. Только пользуясь ими, можно было позволить себе, лежа в постели, наблюдать, как с наступлением дня менялся морозный рисунок на стекле. Он то бледнел, то розовел, то приобретал какие-то фантастические контуры...
      Прошло несколько минут, и Носов забыл о морозных рисунках на стеклах окон. Все больше и больше беспокоился о том, удалось ли солдатам добраться до самолета и выполнить все, что нужно. Тяжело вздохнул. Пошевелил пальцами раненой руки. И перед ним вдруг возник образ погибшего товарища. Балабанов проявил высокое самообладание. Выполнил воинский долг. И Носов вспомнил слова "Землянки", которую они пели вечером, накануне боевого вылета:
      "Ты сейчас далеко, далеко,
      Между нами снега и снега. "
      До тебя мне дойти нелегко,
      А до смерти - четыре шага".
      Георгий Балабанов уже сделал "четыре шага", Александра Носова от них отделил безвестный хутор на реке Поле.
      В сенях стукнула входная дверь. "Вернулись, очевидно, пехотинцы", подумал Носов, а сам все-таки взялся за пистолет. Так и есть - пехотинцы. Они доложили лейтенанту, что машину взорвали, а парашют и бортовой паек принесли с собой. Две банки сгущенного молока, галеты, колбаса, хлеб, сухари, концентраты, шоколадные плитки стали общим достоянием летчика и его спасителей. Такому набору бортпайка солдаты радовались больше, чем его владелец.
      Подкрепившись, пехотинцы не мешкая доставили раненого летчика в санитарную роту. Оттуда Носова переправили в медсанбат. Здесь ему сделали операцию. Извлекли из бедра шесть осколков. Зашили порезы на лице. Привели в порядок пальцы правой руки. Промыли многочисленные легкие раны на шее, плече и голове.
      Едва врачи успели "укутать" Носова в бинты, как началась бомбежка расположения медсанбата. Тяжелораненых бойцов и командиров погрузили в автомашины и отправили на Вины. Носов, узнав об этом, обрадовался. Случай, каких немало было на войне, помог ему попасть в родной 288-й штурмовой авиаполк. Каково же было удивление полкового врача, капитана медицинской службы Анатолия Зиновьевича Котенко, когда из подъехавшей к санчасти машины раздался чей-то голос:
      - Принимайте вашего летчика!
      Котенко, осмотрев Носова, сразу понял, что ранения у летчика серьезные. Надолго вышел из строя. В полку оставлять его нельзя. Он нуждался в длительном стационарном лечении. Вслух этих мыслей не высказал, но без колебаний обо всем доложил майору Дельнову.
      Носова навестили друзья и товарищи. Он рассказал им о героической гибели Георгия Балабанова и о перипетиях своей одиссеи.
      - Не горюй, Саша, - шутили летчики. - Были бы кости целыми, а мясо нарастет.
      Носов смотрел на товарищей. У него было такое чувство, словно он видел их впервые. Мужественные и отважные, близкие сердцу. Одни из них скупо говорили ему: "Поправляйся". Другие молча кивали головой и одобряли улыбкой. Третьи пытались сунуть под подушку плитку шоколада. Четвертые молча смотрели на него и радовались, что видят Сашу Носова живым.
      Под вечер лейтенанта Носова, отдохнувшего и воспрянувшего духом, однополчане тепло проводили на стационарное лечение в армейский госпиталь. Самолет У-2 сделал над аэродромом прощальный круг и взял курс на Валдай.
      ...В начале мая 1942 года Александр Носов возвращался из Москвы на Северо-Западный фронт. До Крестцов добирался на попутке. Сидел в кабине, глядел по сторонам дороги, вслушиваясь в ровное гудение мотора, вспоминал минувшее. Последний его боевой вылет на задание был шестьдесят девятым. С тех пор он ни разу не поднимался в воздух. Всю вторую половину февраля, март и апрель лежал в госпитале. Ранения оказались настолько серьезными, что врачи начали сомневаться в дальнейшей его пригодности к летной работе. После госпиталя пришлось побывать в подмосковном санатории. Это было уже в мае месяце. На одной из прогулок у реки Судак встретил северозападника летчика-истребителя 580-го авиаполка Алексея Петровича Маресьева. В марте 1942 года в воздушном бою в районе Демянского плацдарма его самолет был подбит. Тяжело раненный, он посадил поврежденный истребитель в тылу и 18 суток пробирался к фронту. После ампутации обеих голеней встал на протезы. Приехал в санаторий, чтобы здесь окончательно их освоить и вернуться в строй.
      Носов, узнав обо всем этом из рассказа Маресьева, искренне восхищался мужеством друга. Сам он добирался до своих несколько часов, а Маресьев - 18 суток! Изведал лиха. Прошел, что называется, сквозь огонь и воду. И остался жив всем смертям назло. Встреча с таким человеком для Носова оказалась дорогим подарком судьбы. Летчик-истребитель и летчик-штурмовик пришлись друг другу по душе и навсегда подружились. Ориентиром в этой большой дружбе стало неукротимое желание - летать! А то ведь Носов было загрустил под натиском неумолимых врачей. Ему настойчиво предлагали из штурмовой перейти в транспортную авиацию. И он начал было уже соглашаться. При мысли, что это могло произойти, его бросало в жар. Высовывался из кабины и подставлял лицо свежему ветру.
      Едва Носов вернулся из санатория в авиаполк, как его вызвали в штаб воздушной армии, направили самолетом в Москву получать в Кремле орден Ленина. Он получил его из рук М. И. Калинина.
      Пока Носов был в столице, его авиаполк оказался в городе Дмитрове на переформировании. Пополнившись людьми и новой техникой, он снова перелетел на фронтовой аэродром в Макарове. Здесь старшему лейтенанту Носову командир полка поручил переучивание молодых летчиков. Многие из новичков до прихода в штурмовой авиаполк летали на У-2, Р-5, И-16, СБ, а надо было в кратчайшие сроки овладеть самолетом Ил-2. И не просто научиться пилотировать машину, но и мастерски применять ее в бою.
      Летчики, которых переучивал Носов, быстро освоили штурмовик и пополнили личный состав эскадрилий полка. Они стали летать на боевые задания, а Носов полетел в Москву за получением своего Ил-2, который находился в ремонте на одном из подмосковных авиационных заводов. Здесь его и застала весть о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В то памятное утро 22 июля 1942 года он находился дома, в Люблино у родителей. Мать хлопотала на кухне, отец сидел у стола, читал газету "Правда". Вдруг оторвался от газетной страницы, недоуменно посмотрел на жену и сына:
      - Саша, в газете написано, что лейтенанту Александру Андреевичу Носову присвоено звание Героя Советского Союза. О тебе речь идет или о каком-то другом Носове?
      - Прочитай, папа, кто кроме Носова еще упоминается в указе, - попросил Александр.
      - Марютин и Романенко, - ответил Андрей Михайлович,
      - Это летчики нашего полка.
      Андрей Михайлович крепко обнял сына и, обратившись к Пелагее Яковлевне, с гордостью сказал:
      - Знай наших! На всю страну прославил Александр фамилию Носовых.
      Отец впервые назвал сына Александром, а не Сашей, не Сашком.
      Золотая Звезда! За номером 600! Саше почему-то очень по душе пришелся этот порядковый номер. Он обозначал не 601-го, не 602-го, а именно 600-го Героя Советского Союза и первого Героя - летчика штурмовой авиации Северо-Западного фронта.
      В родном полку героя ждали, у самолета встретили его майор Васильев, ставший командиром 288-го штурмового авиаполка, батальонный комиссар Калугин и командир 1-й эскадрильи капитан Марютин, которому звание Героя Советского Союза было присвоено тем же указом, что и Носову, - 21 июля 1942 года.
      - Как Москва? - спросил Марютин.
      - Москва выстояла! - ответил Носов.
      Под вечер в авиаполк прилетел подполковник Дельнов. За время, пока Носов лежал в госпитале, он стал командиром 243-й штурмовой авиационной дивизии, куда входил и полк, которым он командовал прежде.
      Новатор по духу, по натуре, Дельнов в первые же месяцы войны разработал и внедрил эффективный противоистребительный маневр - хорошо известную всем в штурмовой авиации "змейку". Ему принадлежала инициатива в оборудовании "илов" второй кабиной для воздушного стрелка.
      Носов, узнав об этом новшестве из уст Дельнова, горячо его поддержал. Сама практика воздушных боев толкала творческую мысль летчиков-штурмовиков на создание оборонительного вооружения для отражения атак вражеских истребителей в задней полусфере.
      Дельнов показал Носову один из самолетов с оборудованной второй кабиной. В ней на специальном шкворне вращался пулемет конструкции Шпитального, калибра 7,62 мм. В штатном расписании авиаторов еще не было воздушных стрелков, и Носов спросил:
      - Кто же будет летать во второй кабине?
      - Любой из наших оружейников, - ответил Дельнов. - Лучшие из них станут воздушными стрелками.
      В некоторых авиаполках по совету Дельнова для второй кабины стали приспосабливать турельную установку со скоростного бомбардировщика СБ. Турель позволяла устанавливать на ней крупнокалиберный пулемет 12,7 мм. Это намного повышало боевые возможности воздушного стрелка, его уверенность в единоборстве с фашистскими истребителями.
      К концу 1942 года Ил-2 стал выпускаться двухместным. Появление воздушного стрелка во второй кабине резко снизило потери штурмовиков. Ил-2 стал в полном смысле летающим танком и в то же время простым в эксплуатации и управлении. В результате модернизации машины она стала иметь скорость истребителя и еще большую огневую мощь. Летчики стали уверенно вступать в бой с истребителями противника. Если раньше "мессершмитт" подходил к штурмовику на 50 - 100 метров, то теперь он был вынужден увеличить дистанцию открытия огня до 600 - 800 метров. Вероятность поражения самолета уменьшилась в 8 - 10 раз. Самолетов, подобных Ил-2, не было ни в одной из армий воюющих стран.
      Высокие летно-тактические и огневые качества Ил-2 помогли большому числу наших летчиков проявить свое боевое мастерство, отвагу и мужество. Каждый третий летчик, удостоенный звания Героя Советского Союза в годы войны, - штурмовик! Из 65. летчиков, дважды получивших за период войны звание Героя Советского Союза, более трети штурмовиков.
      "Рамушевский коридор"
      В августе 1942 года войска Северо-Западного фронта развернули бои по ликвидации "Рамушевского коридора". Он все чаще и чаще стал упоминаться в сводках Совинформбюро.
      Как образовался "Рамушевский коридор"? Противник был окружен под Демянском. В кольце оказалась большая часть сил 16-й фашистской армии - до семи дивизий, насчитывающих 70 тысяч солдат и офицеров. Это было первое в истории Великой Отечественной войны окружение крупных сил противника.
      Гитлеровское командование предприняло все меры для деблокирования окруженных войск. Противопоставить врагу хотя бы равные силы Северо-Западный фронт не смог. Фашисты господствовали в воздухе. Войска же фронта имели всего 142 боевых самолета, из них 32 истребителя. Недоставало артиллерии, танков, боеприпасов, продовольствия и фуража. С наступлением весны фронт захлестнуло бездорожье. Крупные силы гитлеровцев при мощной поддержке авиации перешли в наступление в направлении Рамушево. Им удалось пробить брешь в обороне и оказать помощь окруженной группировке. Образовался так называемый "Рамушевский коридор". Был он шириною от 5 до 8 километров. Гитлеровцы стремились удержать его всеми силами. Несли огромные потери и называли "Рамушевский коридор" - "коридором смерти".
      Огромную помощь сухопутным войскам в ликвидации "Рамушевского коридора" оказала 243-я штурмовая авиадивизия подполковника И. В. Дельнова. Особо отличился в дивизии 288-й авиаполк майора С. М. Васильева. Летчики этой прославленной части, как правило, летали на выполнение боевых заданий в любую погоду. Уничтожали противника огнем из пушек и пулеметов, бомбили, обстреливали реактивными снарядами, поливали зажигательной смесью КС. Атаки штурмовиков были внезапными и причиняли гитлеровцам большие потери. С целью длительного воздействия на объекты врага штурмовики меняли тактику и наносили удары с высот 900 - 1200 метров. Становились в круг, прикрывая друг друга от истребителей противника.
      Александр Носов и Петр Марютин были командирами эскадрилий. Носов командовал второй, Марютин - первой. Крепко дружили. Они знали друг друга еще со времени службы в 217-м бомбардировочном полку. Вместе переучивались в Воронеже на Ил-2. Вместе прибыли на Северо-Западный фронт.
      Вспоминая о своей фронтовой молодости, Герой Советского Союза гвардии полковник в отставке П. М. Марютин сказал:
      - Среди боевых друзей в полку я прежде всего вспоминаю Александра Носова. Мы часто летали вместе, и, он всегда был надежным в бою...
      Надежный в бою... Высокая оценка в устах фронтового друга. В истории Северо-Западного фронта об Александре Андреевиче Носове говорится, что он был выдающимся летчиком-штурмовиком огненных лет Великой Отечественной войны. Но тогда, 11 августа 1942 года, он еще не знал об этом и спокойно шагал утром в летную столовую. Здесь встретил Петра Марютина. Обменялись крепкими рукопожатиями.
      - Вылетаю во главе пятерки на штурмовку "Рамушевского коридора", сказал Носов другу. - Позавтракаю и - в полет...
      Петр Марютин тоже должен был лететь на выполнение боевого задания. Но в последний час обстановка изменилась. Его вызвал в Хотилово генерал-майор авиации Д. Ф. Кондратюк. Командующий 6-й воздушной армией хотел лично поздравить летчика и вручить ему медаль "Золотая Звезда" и орден Ленина.
      Марютин пожелал Носову высокого неба. Носов пожелал Марютину высокой награды. Улыбнулись друг другу и разошлись, каждый по своим делам. Через 30 минут Носов был уже в воздухе. Никогда в жизни он не слушал гул мотора самолета с таким волнением, как в этот раз. Ведь он почти пять месяцев не держал в руках ручку управления и сектор газа! Это был не простой полет, а полет, возвращавший его в небо. И он по-детски радовался, что под крыльями самолета снова проплывают валдайские холмы. От мысли, что через каких-нибудь 25 минут он обрушит на врага всю огневую мощь штурмовика, становилось легко на сердце.
      Носов придирчиво всматривался в горизонт. Казалось, все спокойно. Однако он знал, что подчас такое спокойствие в небе обманчиво. Со стороны солнца показались три точки. Они быстро приближались, увеличиваясь в размерах. "Яки", - облегченно вздохнул Носов. Видимо, возвращаются с боевого задания.
      По традиции "яки" поприветствовали "илов" покачиванием крыльев.
      Носов заметил на дороге цепочку автомашин. Чуть правее от нее - горящий стог сена. Деревянный мост через речку. Полуразрушенную церковь на холме. Деревушку, притаившуюся на опушке темного леса. Заросшее камышом озеро и стаи уток на его плесах. Так и читал командир эскадрильи землю до самого Рамушева.
      Что за оказия? С запада на восток по "Рамушевскому коридору" летела большая группа вражеских самолетов. Каких? До них было еще далеко, и Носов сразу не мог определить их тип. Решение созрело почти мгновенно. На всякий случай надо быстрее освободиться от бомб. И тут же словно по заказу он увидел под собой дорогу, по которой двигалась автоколонна. Подал команду ведомым: "Сбросить бомбы..." За результатами бомбежки не наблюдал. Главное было сделано: штурмовики освободились от тяжелого груза и стали теперь более маневренными, готовыми вступить в бой как с истребителями, так и с бомбардировщиками противника. Но летевшие большой группой самолеты оказались ни теми, ни другими. По "Рамушевскому коридору" ползли транспортные машины Ю-52.
      Штурмовики собрались в кулак и пошли наперерез транспортникам. Ю-52 не заметили "илов". Атака пятерки застала их врасплох. "Илы" обрушились на фашистов. Носов, Касатков, Маляев, Быстров, Нестеров одновременно открыли по "юнкерсам" пулеметно-пушечный огонь.
      Носов выбрал для второй атаки ведущего "юнкерсов". Не пожалел на него реактивного снаряда. Ю-52 рванулся в сторону. Попытался уйти от прицельного удара. Но это ему не удалось. Он как-то странно дернулся, накренился и полетел вниз. Огонь и дым на земле обозначали конец воздушного грузовика.
      Удачно атаковали "юнкерсов" Касатков, Маляев, Быстров и Нестеров. Пять из них прервали свой полет и стали трофеями "Рамушевского коридора".
      В истории авиации еще не было прецедента, чтобы штурмовики взяли на себя функции истребителей и атаковали противника, во много раз их превосходящего. Шесть "мессершмиттов", что прикрывали "юнкерсов", оказались беспомощными. Бой происходил на низких высотах. Удары штурмовиков были молниеносными. За каких-нибудь 5 - 6 минут они сбили семь транспортников, до отказа набитых солдатами и офицерами. Напрасно будут ждать их гитлеровцы в окруженном Демянске.
      Штурмовики увлеклись. Не заметили, как ушли от "Рамушевского коридора". Носов подал команду: "Прекратить атаки! Подходите ко мне!" Обозначил себя покачиванием крыльев. Ведомые быстро подтянулись, и в это время на них набросились "мессершмитты". Они ждали своей минуты. Жаждали возмездия. Жаждали расплаты. Однако штурмовики не выказали беспокойства, нервозности. Они приготовились к бою "ножницами". Попарно, соблюдая дистанцию, стали организованно отступать к линии фронта. И тут "илов" выручили "яки". Они связали "мессершмиттов" боем и дали штурмовикам возможность уйти за линию фронта.
      Первыми на свою территорию вышли Носов, Нестеров и Быстров. Стали в круг. Погасили скорость. Касатков не дотянул до желанного "круга". Сделал вынужденную посадку. Едва-едва управлял штурмовиком раненый Маляев. Носов приказал ему лететь на запасной аэродром в Крестцы.
      - Добро, командир, - ответил Маляев. - До Крестцов дотяну.
      Тройка штурмовиков во главе с Носовым прилетела в Макарове. Носов доложил командиру полка обо всем, что случилось в воздухе над "Рамушевским коридором". Присутствовавший на докладе батальонный комиссар И. Т. Калугин улыбнулся и сказал Носову, чтобы он опять садился за письменный стол.
      - Боем штурмовиков с "юнкерсами" обязательно заинтересуются и Кондратюк и Дельнов. Надо быть готовыми к подробному докладу. Васильев сказал Носову, что кроме семи "юнкерсов" они сбили еще и "мессершмитт". Об этом поступили сведения из наземных войск и от наблюдательных постов ПВО.
      - Как там Касатков и Маляев? - спросил Носов. - Что известно о них?
      - Все в порядке, - ответил Васильев. - Самолеты их подлежат полевому ремонту, а сами летчики появятся в полку завтра. Касатков жив и здоров. Маляев легко ранен. В госпиталь ложиться отказался.
      Через несколько дней батальонный комиссар Калугин вручил старшему лейтенанту Носову фронтовую газету "К победе". На одной из ее страниц было напечатано стихотворение Михаила Матусовского:
      "...И если Носов бьет врагов
      И все крушит окрест,
      Для истребленных пруссаков
      В аду не хватит мест...
      Герои русские сильны
      Своею правотой.
      И отмечает их народ
      Звездою Золотой".
      К Демянску, где была окружена 16-я немецкая армия, устремились Ю-52. Они доставляли пополнение, продовольствие, боеприпасы, горючее. "Юнкерсы" брали на борт 2 тонны груза или 15 солдат с оружием. Регулярными рейсами они могли поддерживать боеспособность большой группировки гитлеровских войск.
      Подготовка и боевые действия авиасоединений и частей 6-й воздушной армии по уничтожению немецких транспортных самолетов вылились в форму авиационного наступления. Руководил им генерал-майор авиации Даниил Федорович Кондратюк. Он родился в 1896 году в селе Ватин Луцкого района Волынской области. В 1918 году вступил в ряды Красной Армии. Окончил Ленинградскую школу летнабов, а в 1936 году - Тактическую школу ВВС. Командовал авиабригадой, 2-й ударной авиагруппой, был заместителем командующего ВВС Западного фронта.
      На Северо-Западном фронте генерал Кондратюк показал себя человеком творческого горения. Умело направлял работу штабов по обобщению и внедрению в практику истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков передового опыта. По его инициативе были разработаны и использованы в боевых действиях авиасоединений и авиачастей 6-й воздушной армии важные руководства: "Организация управления авиации над полем боя", "Методы борьбы с транспортной авиацией противника".
      Первое время Ю-52 летали без всякого прикрытия. Летали мелкими группами и даже одиночно. Они стремились проскользнуть мимо наших воздушных застав. Их маршруты постоянно менялись, но в основном они выбирали самое короткое расстояние до Демянска. Держались наиболее приметных ориентиров. Использовали облачность, снегопады. Шли бреющим полетом над лесом. Наблюдались и массовые перелеты транспортных самолетов на аэродромы Демянского плацдарма и обратно. Эффективные удары по ним наносила наша штурмовая авиация. Она уничтожала вражеские самолеты, выводила из строя аэродромы, срывала на них восстановительные работы.
      Из фронтового дневника Героя Советского Союза гвардии подполковника в отставке А. А. Носова:
      16.8.1942 г. Мы постоянно находимся в районе трассы полетов Ю-52. Встречаем их и уничтожаем в воздухе и на аэродромах посадки. Тесно взаимодействуем с истребителями 744-го, 402-го авиаполков. Сегодня встретил майора Груздева, и он рассказал, что младший лейтенант Жигарин за один боевой вылет сбил два Ю-52 в воздухе и семь уничтожил на аэродроме. Сам же Груздев сбил два "юнкерса". По одному "юнкерсу" сбили его ведомые Анохин, Диков, Леонов и Соболев.
      Мы крепко дружим с летчиками-истребителями. Бываем у них, они - у нас. Обмениваемся опытом, информацией. Это помогает нам в бою. Под прикрытием истребителей мы прорываемся всей группой к любому вражескому аэродрому, какой бы сильной ни была его противовоздушная оборона.
      21.9.1942 г. В нашем полку на "охоте" за "юнкерсами" в "Рамушевском коридоре" отличились лейтенант Федоров и младший лейтенант Галин. Они дружно атаковали Ю-52 и сбили его. Их примеру последовали лейтенанты Гаврилов и Мшвениерадзе. Своими успехами штурмовики во многом обязаны модернизации Ил-2.
      23,9.1942 г. "Пески" и "Глебовщина" - центральные аэродромы Демянского плацдарма. Сегодня мы их бомбили, взрывали "эрэсами", поливали пулеметно-пушечным свинцом. Сверху наши действия прикрывали истребители майора Груздева. После посадки на аэродроме он разыскал меня и сказал: "Чистильщики. Лезете прямо в жерла зениток. Прочищаете им стволы. Здорово работаете, штурмовики!"
      Константин Груздев - летчик-ас, одухотворенный и волевой человек. Всегда энергичен и жизнерадостен. От него исходит какая-то магическая сила оптимизма. Он чем-то схож по своему облику и характеру с нашим командиром авиадивизии Иваном Васильевичем Дельновым. Оба талантливые и добрые. К. врагу - беспощадные.
      23.9.1942 г. Три аэродрома: "Пески", "Шульгина Гора", "Ильина Гора". На них приземляются Ю-52. Я летал на разведку. Аэродромы - полевые. Сегодня мы их штурмовали. Дым - коромыслом! Взрывы. Огонь. Уничтожили десять вражеских самолетов.
      Летали на штурмовку ильменского острова Войтицы. Разворошили гитлеровский аэродром подскока. Прикрывали нас летчики-истребители из авиадивизии полковника Г. А. Иванова. Действовали над целью предельно согласованно и синхронно. Канули в лету времена, когда мы в воздухе объяснялись движением рук и покачиванием крыльев. Теперь владыкой управления боем стало радио! Я хорошо знал Георгия Александровича Иванова. Однажды, когда я в воздушном бою сбил "мессершмитта", он предложил командиру нашего авиаполка майору С. М. Васильеву провести показательный воздушный бой между Ил-2 и МиГ-3. Васильев согласился. Очевидно, ему хотелось лишний раз продемонстрировать перед личным составом боевые возможности штурмовика, а заодно и мастерство летчиков 288-го авиаполка перед командующим 6-й воздушной армией. Генерал-майор Д. Ф. Кондратюк в это время находился на аэродроме. Происходило это в Крестцах в августе 1942 года.
      На "миге" в воздух поднялся майор Шевченко. На "иле" командир полка поручил сражаться мне. Воздушный поединок начался на высоте 1200 метров. Мы разошлись: я - влево, Шевченко - вправо. Положили самолеты в вираж. Плоскость у "ила" шире, чем у "мига". Значит, штурмовик быстрее закончит вираж, чем истребитель. Я это учел и, сбавив газ, развернулся за девять секунд. "Мигу" на вираж этого времени не хватило. Не успел майор Шевченко опомниться, как я оказался у него в хвосте. Оставалось только нажать на гашетку...
      МиГ-3 стал пикировать. И опять майор Шевченко просчитался. Ил-2 был намного тяжелее истребителя и легко его нагнал. Я держал дистанцию 300 - 400 метров. Поймал МиГ-3 в прицел и, если бы это был не показательный, а настоящий бой, уничтожил бы его короткой пушечной очередью.
      Майор Шевченко пикировал. Я висел у него на хвосте. "Не до самой же земли он будет пикировать", - думал я и готовился к переводу "ила" в горизонтальный полет. Я знал, что на пикировании штурмовик сильно проседает, и вывел его раньше, чем это сделал майор Шевченко. И когда истребитель пошел вверх, он оказался у меня в прицеле в третий раз... За показательным боем внимательно наблюдал генерал Д. Ф. Кондратюк. Когда я трижды "сбил" истребитель, он повернулся к полковнику Иванову и в сердцах спросил:
      - Кого вы посадили на истребитель?
      - Майора Шевченко, товарищ командующий.
      - Как же он допустил, чтобы штурмовик "сбил" его трижды в одном "бою"?
      - Товарищ командующий, так штурмовиком-то управляет Герой Советского Союза старший лейтенант Александр Носов.
      На аэродроме мне устроили бурную встречу. Вытащили из кабины вместе с парашютом, подхватили на руки и начали подбрасывать вверх. Когда наконец я оказался на земле, полковник Иванов подошел ко мне и крепко обнял.
      30.9.1942 г. О показательном бое Ил-2 с МиГ-3 среди авиаторов ходят легенды. Летчики-штурмовики окончательно перестали бояться встреч с немецкими истребителями и смело вступали с ними в бой. Теперь, прежде чем сбить штурмовик, надо сначала заставить замолчать воздушного стрелка. Сделать это не так просто. Воздушные стрелки у нас, как правило, ребята закаленные, мастера своего дела. Им на мушку лучше не попадайся. Недавно, когда мы возвращались с боевого задания, нас атаковали "мессершмитты". Воздушный стрелок Бураев сбил одного из них. Это сразу охладило пыл гитлеровцев, и они отвалили в сторону.
      Воздушный стрелок Виталий Кашинцев, одессит, как мы его называем, берет в полет ракетницу. Когда по "мессершмиттам" нельзя бить из пулемета или он оказывается в бою поврежденным, Кашинцев стреляет по ним из ракетницы. Гитлеровцы принимают ракету за реактивный снаряд и шарахаются от "ила", как черт от ладана. Придумку Кашинцева взяли на вооружение многие. Ракетница спасала экипажи штурмовиков в бою.
      31.10.42 г. При подходе к высоте 59,5 штурмовиков встретили шесть "мессершмиттов". Минут через пять после начала воздушного боя я недосчитался в строю самолетов Калинина и Елина. Видел, что их подбили, а вот как они выходили из боя, проследить не удалось. Сам был от смерти на волосок. Перед схваткой с "мессершмиттами" мои ведомые сбросили бомбы, а у меня они остались в бомболюках. Четыре штуки по 50 килограммов. Естественно, я лишен был маневра, наступательности и ушел в глухую оборону. Едва-едва дотянул до своего аэродрома. Сделал посадку. Все обошлось благополучно. А ведь чего греха таить - мог и подорваться. Разобрались с бомбами. Не сработала электрическая цепь. Замкнуло где-то. Механическая (аварийная) проводка оказалась перебитой осколком снаряда. Техники и механики устранили неисправность в рекордные сроки. И совсем стало хорошо на душе, когда мне сообщили, что летчики Калинин и Елин живы. Находятся в Крестцах и ждут, когда их оттуда эвакуируют в полк.
      6.12.1942 г. Давно не заносил в дневник ни одной строчки. За относительно короткий промежуток времени произошло столько событий! Главное из них то, что 21 ноября 1942 года нашему родному 288-му штурмовому авиаполку присвоили звание гвардейского. Теперь мы не просто летчики, а летчики-гвардейцы. Не просто штурмовики, а штурмовики-гвардейцы. И я теперь не просто капитан, а гвардии капитан, командир 2-й гвардейской авиаэскадрильи 33-го гвардейского штурмового авиационного полка. Сколько получено поздравлений! Звание гвардейцев ко многому обязывает. Зовет на новые ратные дела. Гвардия - это отборная часть наших войск. Об этом надо постоянно помнить. Высоко держать врученное полку гвардейское знамя.
      На днях я водил на штурмовку группу самолетов. При подходе к цели на нас напали вражеские истребители. Я успел занять выгодную позицию и ударил по лидеру "мессершмиттов" из пушек. Он задымил, долго планировал, цепляясь за деревья, а потом упал в районе деревни Тупицыно.
      Штурмовики дружно отбивались. "Мессершмитты" наседали. Их даже не обескуражила потеря ведущего. И надо же такому случиться: у воздушного стрелка Громова заело пулемет. Он перестал стрелять. "Мессершмитты" заметили, что воздушный стрелок вышел из строя, и стали атаковать без опаски. В этот критический момент Громов сообщил мне, что штурмовик загорелся. На всякий случай я сразу же закрыл пожарный кран и приказал воздушному стрелку выброситься с парашютом. Сам же решил производить посадку.
      Облюбовал небольшое болотце. Плюхнулся туда на фюзеляже. Понял: мешкать в кабине нельзя. Загорелись унты. Я их быстро сбросил и в одних носках побежал навстречу пехотинцам. Подбегут, а самолет взорвется. Опять они меня выручили. Дали сапоги. Спасибо матушке-пехоте. Низкий ей поклон от летчика-гвардейца Александра Носова. Если бы не матушка-пехота, где бы я теперь был? За мной прислали По-2, и я улетел в Вины... Фронтовой дневник Героя Советского Союза А. А. Носова свидетельствует о том, что надежды гитлеровцев на транспортную авиацию не оправдались. Им не удалось вдохнуть силы в блокированную демянскую группировку. Войска, предназначенные для выхода на наши важнейшие коммуникации, так и просидели в "котле", не одержав ни одной победы, не продвинувшись ни на метр по валдайской земле.
      На вражеских аэродромах под Демянском горели не только самолеты, горели и трещали по всем швам гитлеровские планы захвата Сталинграда, Ленинграда и Москвы.
      Удары войск Северо-Западного фронта по немецко-фашистской группировке в районе Демянска нарастали, Только от действий нашей авиации гитлеровцы потеряли здесь 345 самолетов, 1131 автомашину, 807 артиллерийских орудий и 136 складов.
      После ликвидации Демянского плацдарма, 14 марта 1943 года войска Северо-Западного фронта вышли к окраинам Старой Руссы. В боях за этот город снова отличилась 243-я штурмовая авиадивизия. 18 марта 1943 года приказом народного комиссара обороны она была преобразована в 3-ю гвардейскую. На митингах личный состав прославленной авиадивизии поклялся высоко держать гвардейское знамя и донести его до Берлина. Радость гвардейцев омрачилась только тем, что за три дня до знаменательного события, 15 марта 1943 года, погиб ее первый командир, подполковник Иван Васильевич Дельнов. Гвардейцем он стал посмертно.
      Узнав о гибели любимого командира, Носов пошатнулся, вцепился в спинку стоявшего перед ним стула. Дерево жалобно скрипнуло среди царившей в комнате тишины. С вопрошающим, сочувствующим взглядом к летчику тотчас же подошел начальник штаба. Носов ничего ему не сказал. Только кровь стучала в висках: погиб Дельнов... Иван Васильевич... Друг и командир...
      Носов не замечал в комнате ни летчиков, ни штабных работников. Он видел только кусочек неба за оконным стеклом, которое почему-то вдруг отодвинулось в непостижимую даль... Ни сердце, ни душа Носова не принимали лаконичного и однозначного сообщения: "Не вернулся с боевого задания..." Он повзрослел и осунулся. Исчезла куда-то носовская открытая улыбка. В глазах затаилась боль.
      Как и при каких обстоятельствах погиб один из племени крылатых и отважных подполковник И. В. Дельнов?
      Длительное время подполковник Дельнов изучал действия бомбардировочной авиации противника с аэродрома в Сольцах. Гитлеровцы все чаще и чаще использовали его как аэродром подскока. Иван Васильевич решил внезапным ударом накрыть "юнкерсы" на стоянках и использовать для этого самолеты 784-го авиаполка. Одной группой штурмовиков нанести главный удар по аэродрому в Сольцах. Второй группой штурмовиков нанести отвлекающий удар по аэродрому в Старой Руссе. Сделать так, чтобы фашисты приняли отвлекающий удар за главный.
      Замысел удалось осуществить. Двенадцать "илов" повел на Старую Руссу майор А. Севастьянов. Десять "илов" на Сольцы пошли за подполковником И. Дельновым.
      Полковник в отставке П. Самсонов: Группа штурмовиков, ведомая майором А. Севастьяновым, должна была идти к Старой Руссе "с шумом", демонстрируя, что якобы главный удар наносит она. Группа же штурмовиков подполковника И. Дельнова шла к цели скрытно, в режиме радиомолчания. На пути следования к ней, без включения радиосвязи, присоединились истребители сопровождения.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Фашисты не ожидали налета на Сольцы. Ни один истребитель не поднялся с аэродрома. Однако наземные огневые средства ПВО встретили храбрецов сильнейшим заградительным огнем.
      Полковник в отставке П. Самсонов: Умело маневрируя, Дельнов вывел на цель группу, которая расчленилась на две подгруппы по пять самолетов. Первую повел в атаку Иван Васильевич, вторую, немного правее и сзади, - капитан Конюхов.
      Герой Советского Союза гвардии генерал-майор авиации запаса А. Лебедев: Я участвовал в этом бою. Мы атаковали сквозь дым и зенитный огонь. Но заметили, как вздрогнувший от взрыва самолет командира увеличил скорость и ринулся на фашистские бомбардировщики. Дельнов не покинул бы машину над вражеским аэродромом. Такова логика его характера, логика жизни коммуниста.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: На вражеском аэродроме группой штурмовиков подполковника И. Дельнова было уничтожено 10 "юнкерсов". На железнодорожной станции Сольцы взорван эшелон с боеприпасами. На дороге Сольцы - Спирино уничтожено 17 автомашин с грузами.
      Полковник в отставке П. Самсонов: Все самолеты 784-го авиационного полка вернулись на свой аэродром. Не вернулся только самолет Дельнова.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник запаса И. Ф. Мотуз: Утро было туманное, удобное для налета. Штурмовики шли на бреющем полете. Я держался чуть выше и правее машины И. В. Дельнова. Во время штурмовки, когда вокруг заплясали зенитные разрывы, самолет Дельнова загорелся и резко пошел к земле. Взметнулся столб пламени и дыма. Прославленный летчик погиб.
      Журналист П. Белов: Он повторил подвиг капитана Гастелло... Установлены подробности его гибели. В самолет попал зенитный снаряд. Подполковник Дельнов направил пылающую машину в центр стоянки немецких самолетов. Погибая сам, он уничтожил несколько самолетов противника.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Вместе с подполковником И. В. Дельновым смертью храбрых погиб старшина В. И. Цеповский. Он был одним из самых лучших воздушных стрелков 784-го штурмового авиационного полка. Человек мужественный и стойкий, он остался до конца верен воинскому долгу.
      Герой Советского Союза гвардии полковник в отставке П. Марютин: Иван Васильевич Дельнов посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. В Сольцах ему поставлен памятник.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Имя прославленного летчика подполковника И. В. Дельнова навечно занесено в списки одной из авиационных частей, которой он командовал в годы Великой Отечественной войны.
      Герой Советского Союза гвардии полковник в отставке П. Марютин: Далеко не полным был бы рассказ об Иване Васильевиче, если бы не упомянуть о его человеческих качествах. Он был справедливым и отзывчивым, обладал даром находить пути к сердцу любого подчиненного. Дельнов мог потребовать, но и тут же подбодрить, а это было немаловажно, особенно перед вылетом на задание. После полетов или в нелетную погоду командир полка часто приходил к нам. летчикам, подолгу засиживался в землянке. Любил играть в шахматы. В эти минуты он отдыхал от напряженной работы, которой отдавался без остатка.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Все мы - я, Петр Марютин, Николай Белавин, Николай Кузнецов, Василий Удачин, Михаил Камельчик, Николай Циплухин, Иван Староконь и другие, ставшие на войне Героями Советского Союза, - повторяли в себе порой, не замечая этого, командирские черты подполковника Ивана Васильевича Дельнова - человека из легенды, сумевшего превратить секунды трагической гибели в секунды славы, доблести и бессмертия.
      Пять дней, что я провел с Иваном Васильевичем Дельновым после присвоения мне звания Героя Советского Союза, перевернули, можно сказать, всю мою дальнейшую жизнь. Командир дал мне возможность взглянуть на себя со стороны, глазами фронтовых товарищей и друзей. Дал мне возможность осознать ту высоту, на которую подняла меня Советская власть. Он хотел, чтобы я без устали штурмовал новые высоты во имя победы над врагом.
      Иван Васильевич Дельнов начал свою судьбу на Северо-Западном фронте командиром 288-го штурмового авиационного полка. И первое, что он сделал, позаботился об устройстве быта, питания людей. Летчики еще могли где-то обогреться, обсушиться, отдохнуть в крестьянских избах. Их увозили и привозили на аэродром. А технический состав постоянно находился и работал на стоянках, под открытым небом. Дельнов распорядился, и в срочном порядке были сооружены в лесу, вблизи аэродрома, большие шалаши из деревьев, утеплены ветошью. Бочки из-под бензина и масла приспособили под печи, и жизнь пошла веселее. Обслуживание самолетов стало быстрее и качественнее.
      В самой, казалось бы, неподходящей обстановке Дельнов занялся обучением летного состава. Как это ему удавалось? Каждый штурмовик был на особом счету. Каждый килограмм горюче-смазочных материалов трижды взвешивался и только потом отпускался. Горючее предназначалось только для выполнения боевых заданий. Но Дельнов как-то ухитрялся организовать учебные полеты, на которых сам выступал и в качестве инструктора, и в качестве проверяющего инспектора.
      - Личный состав авиаполка преданно и горячо любил Ивана Васильевича Дельнова, - сказал Александр Андреевич. - Он был среди нас человеком, к которому, словно к магниту, притягивались наши сердца.
      4 ноября 1980 года Александру Андреевичу Носову довелось присутствовать в Доме культуры "Маяк" города Пензы. Здесь состоялось вручение областным военкомом полковником В. И. Чечелем ордена Отечественной войны I степени жене И. В. Дельнова - Марфе Тимофеевне.
      По какой-то причине долгие годы связь совета ветеранов Северо-Западного фронта с семьей И. В. Дельнова была потеряна. Орден на хранение вдове погибшего летчика не передали. За это время у нее вырос сын и занял место отца в боевом строю. Он стал военным инженером, кандидатом технических наук. Достойно продолжает боевые традиции воинов-фронтовиков.
      Трудная у летчиков профессия. Нет им ни на земле, ни в небе покоя. И они не ищут его. Такая уж гордая, завидная у них судьба - смело идти навстречу ветру и буре, облакам и высоте, всегда встречать опасность лицом к лицу. Они знают, что для них самый строгий судья - любимая Родина, и стремятся быть ее достойными сыновьями.
      В сердце и памяти
      Носова вызвал командир авиаполка. Ознакомил с приказом штаба авиадивизии. Отныне надо штурмовать и бомбить вражеские аэродромы не только днем, но и ночью!
      - Кто из летчиков 2-й эскадрильи способен выполнить боевое задание в ночь на 5 мая 1943 года? Не раздумывая, Носов уверенно ответил:
      - Летчики Никитин, Сарвин и Батарин.
      - И конечно, Носов, - заметил Васильев. - Пятым с вами полетит штурман полка майор Куликов.
      - Есть, - ответил Носов. - Кто поведет группу?
      - Гвардии капитан Носов, - улыбнулся Васильев. - Куликов полетит в группе на правах ведомого.
      - Теперь все ясно, - сказал Носов.
      Ночной вылет первых пяти штурмовиков был настолько важным и сложным, что в полк прилетел командир авиадивизии гвардии полковник Г. А. Сухоребриков. Он долго беседовал сначала с Носовым и Куликовым, а потам со всем составом группы. Ввел летчиков в курс общей боевой обстановки. Особое внимание обратил на большое скопление материальной части фашистов на аэродроме Тулебля. По сообщению воздушных разведчиков, там находилось до 30 "Фокке-Вульфов-190". Аэродром прикрыт четырьмя зенитными батареями. Вблизи аэродрома и над ним датрулируют фашистские истребители.
      - На аэродроме в Дно, - сказал Сухоребриков, - базируются около 70 Ю-88, а в Сольцах обосновались Хе-111. Их там не менее пятидесяти. Но главная цель - аэродром Тулебля. Задача первостепенной важности уничтожение "Фокке-Вульфов-190".
      Носов продумал ночной полет к аэродрому Тулебля до мельчайших деталей. Лично проверил подвеску бомб и реактивных снарядов 82-миллиметрового калибра. Рассчитал, что взлетать надо со своего аэродрома в 3 часа 25 минут. Взлетать по одному. Собираться над аэродромом на высоте 400 метров. По маршруту идти в правом пеленге со скоростью 280 километров в час. Высота полета - 200 метров. К цели подходить на 330 - 340 километров в час. Становиться в левый круг.
      Исходный пункт маршрута - Вины, конечный - Тулебля. При уходе от вражеского аэродрома собираться над южной частью озера Ильмень, а дальше лететь через Валдай в Макарове. Высота обратного маршрута не должна превышать 600 метров.
      Полет по маршруту на своей территории гвардии капитан Носов решил совершить с включенными аэронавигационными огнями. При пересечении линии фронта на участке озеро Ильмень - Старая Русса выключить аэронавигационные огни. Над целью действовать только с включенными верхними аэронавигационными огнями.
      Каждый летчик из ночной пятерки уже заранее знал, что на первом заходе бомбометание по цели нужно производить каждому самостоятельно с высоты 200 300 метров на скорости 240 километров в час. Угол прицеливания держать в пределах 60 - 65 градусов с последующим переходом в планирование под углом не более 20 - 30 градусов. Стрельбу из пушек и пулеметов открывать с высоты 200 - 300 метров, что обеспечит дистанцию до наземных целей не более 400 600 метров. Стрелять реактивными снарядами предпочтительней всего с планирования и "горки".
      Отрепетировали летчики и сигналы взаимного понимания. "Свои войска" серия зеленых ракет в сторону противника. "Я - свой самолет" - одна зеленая ракета и дубливание три раза аэронавигационными сигналами.
      Позывной командира авиадивизии - "Марат", командира 33-го авиаполка "Земля", командира пятерки штурмовиков - "Сокол".
      На протяжении всего полета Носов держит с командными пунктами полка двухстороннюю связь, ведомые - только на прием. В случае потери кем-либо из летчиков ориентировки выходить на шоссейную дорогу Новгород - Валдай.
      После самой детальной проработки боевого задания, скрупулезного изучения снимков аэродрома Тулебля пятерка "илов" вылетела на аэродром подскока Выползово. Здесь еще и еще раз уточнили маршрут, изучили его со всеми находящимися в пути посадочными площадками, населенными пунктами, железнодорожной сетью, озерами и реками. Казалось, что не было такого сколько-нибудь обращавшего на себя штриха, который бы не учли гвардейцы. На случай выхода из строя Носова его должен был заменить Куликов.
      В 2 часа 45 минут ночи летчики приступили к приемке машин от техников и механиков. Расписались в книге приема и сдачи самолета. Заняли свои места в кабинах. Произвели проверку приборов, ракетниц, аэронавигационных огней, фар и приготовились к запуску моторов. В 3 часа 20 минут раздалась команда: "Запускай мотор!" Секунда, другая, и они заработали. Прогрелись. Все в норме. В 3 часа 25 минут в небо взвились две зеленые ракеты. Штурмовики вырулили на линию исполнительного старта и по одному начали взлетать в порядке заранее обусловленной очередности. Взлетели. Собрались до подхода к четвертому развороту. Носов порадовался хорошему началу. Летчики были опытные. На них можно полагаться, как на самого себя. Построились в правый пеленг и взяли курс на исходный пункт маршрута - Вины.
      Летели с аэронавигационными огнями. Все летчики хорошо выдерживали установленную дистанцию. При подходе к линии фронта Носов подал команду: "Погасить нижние огни". Выполнили без промедления, как будто делали это уже в сотый раз, а ведь летели на первую ночную штурмовку. Летели над непроходимыми болотами, реками Полой и Ловатью, многочисленными озерами и деревушками глухого лесного края. Их ни разу не обстреляли с земли, хотя ночь была лунной и, очевидно, их все же было видно на фоне светлого неба. Хорошо, что луна штурмовикам светила сзади и не мешала пилотировать тяжело нагруженные смертоносным оружием машины.
      Носов первым заметил впереди черное очертание железнодорожной станции Тулебля. Подал команду ведомым для набора высоты. Когда стрелка высотомера остановилась на цифре 300 метров, Носов увидел перед собой серое яйцеобразное плато с черными разводами полос и силуэтами самолетов. Их здесь не ждали. Зенитчики молчали. Носов довернул Ил-2 влево на 5 - 10 градусов и с углом визирования 60 - 65 градусов стал сбрасывать бомбы.
      Сбросил бомбы. Развернулся со снижением влево для повторного удара. Видел отчетливо, как рвались бомбы, сброшенные ведомыми. Зенитчики, видимо, проснулись и открыли по штурмовикам беспорядочный огонь. Фашисты паниковали. Они искали, по всей видимости, в ночном небе бомбардировщиков, а по ним наносили удары штурмовики.
      Носов израсходовал все реактивные снаряды. То же самое сделали его ведомые. В запасе оставался еще весь боекомплект пушек и пулеметов. Атакуя, Носов доворачивал штурмовик правой или левой ногой, создавая возможность охвата огненной трассой большей площади аэродромных стоянок самолетов.
      На четвертом или пятом заходе по небу стали шарить прожектора. Они нацеливались на "илы" с железнодорожной станции и с западной стороны аэродрома. Носов подал команду: "Соколы", уходите!" Попадать в прожектор на малой высоте было очень опасно, да и боевое задание уже полностью выполнили. Вражеский аэродром кишел, словно развороченный муравейник. Во многих местах на нем вспыхнули пожары. Рвались боеприпасы. Ночное небо над аэродромом становилось дымно-багровым.
      Уникальная это была машина Ил-2! Наши нарекли ее "летающим танком", а фашисты "черной смертью". Вот и в ночных условиях штурмовик показал себя с самой лучшей стороны. "Будет о чем рассказать командиру полка и командиру дивизии", - думал Носов, удаляясь от вражеского аэродрома к месту сбора. В жаркие мгновения боя, когда штурмовик устремлялся к цели, летчик сливался с машиной воедино, и ничто уж не могло их остановить - человека и самолет. В считанные секунды штурмовик делал боевой разворот, сбрасывал бомбы, пускал реактивные снаряды и снова заходил для атаки - теперь уже с бреющего полета. Наступило время работы для пушек и пулеметов.
      Носов безошибочно вышел на южную часть озера Ильмень. Здесь его уже поджидали два "ила", четвертый следовал на небольшом расстоянии за Носовым, а пятой машины не было. Как выяснилось позднее, она шла к аэродрому параллельным курсом и не могла себя обозначить, так как передатчик работал только на прием.
      На рассвете, в 4 часа 35 минут, четыре штурмовика приземлились в Макарове. Через несколько минут сделал посадку и пятый участник ночного рейда. Это был лейтенант Батарин. Он проявил завидную выдержку и хладнокровие. Когда ему не удалось в назначенное время прийти к пункту сбора, он принял решение возвращаться домой параллельным курсом. И правильно сделал. Как только он коснулся колесами родного аэродрома, в воздух поднялся воздушный разведчик Пе-2. Пилотировал его один из лучших летчиков 72-го авиаполка Герой Советского Союза подполковник И. Д. Завражнов. Вскоре он привез фотопленку, на которой были запечатлены результаты ночного рейда штурмовиков: на аэродроме Тулебля было уничтожено 25 немецких самолетов, две зенитные батареи, выведена из строя взлетно-посадочная полоса и взорван склад с боеприпасами.
      ...До марта 1944 года 33-й гвардейский штурмовой авиаполк действовал на Северо-Западном фронте в 6-й воздушной армии. В начале марта 1944 года он перебазировался в город Коростень на ковельское направление 2-го Белорусского фронта. Здесь он принял активное участие в нанесении штурмовых и бомбовых ударов по вражеским аэродромам и складам, скоплениям войск на железнодорожных магистралях и переправах от Мозыря до Бреста. Под воздействием штурмовиков находились укрепленные районы противника в Пинске, Люблино и Маце. Как и на Демянском плацдарме, штурмовики и здесь вели поединок с транспортными самолетами Ю-52, которые снабжали окруженную ковельскую группировку продовольствием и припасами.
      Герой Советского Союза гвардии майор А. А. Носов воевал на 2-м Белорусском фронте уже в должности штурмана авиаполка и отличился при взятии Ковеля. 21 марта 1944 года он возглавил группу из 30 самолетов Ил-2 и нанес бомбово-штурмовой удар по железнодорожной станции города. В вагонах кроме живой силы и техники противника оказались боеприпасы. Рвануло так, что движение по железной дороге было прервано на несколько суток. Уходили штурмовики под огнем врага, прикрывая друг друга. Все 30 летчиков благополучно вернулись на свой аэродром. Все 30 удостоились благодарности командующего 2-м Белорусским фронтом генерал-полковника П. А. Курочкина. Ведущий группы штурмовиков Герой Советского Союза Александр Носов был награжден орденом Александра Невского. Вручал его летчику командующий 6-й воздушной армией Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Ф. П. Полынин. Когда на офицерском кителе Носова засиял новый орден, однополчане преподнесли ему памятный адрес: "Александру Носову - Александра Невского за Ковель".
      Как много значила на фронте боевая дружба, верная и бескорыстная! И Носов был бесконечно благодарен однополчанам за памятный адрес. Дружеским посланием они своеобразно отметили его боевые заслуги. Учли, что он был ветераном гвардейского полка. Летал больше других, как днем, так и ночью. Валился с ног от усталости, но всегда был готов подняться в воздух навстречу врагу.
      В апреле 1944 года Носов в составе 33-го гвардейского авиаполка сражался на 1-м Белорусском фронте. По вызову и указаниям с передовых командных пунктов штурмовики уничтожали живую силу врага, артиллерийские и минометные батареи, препятствующие наступлению наших войск.
      В Польше 33-й авиаполк влился в 16-ю воздушную армию. Здесь штурмовики сыграли большую роль в преследовании отступающего противника, в создании, удержании и расширении плацдарма у Пулавы. Они помогли наземным войскам освобождать Хелм, Радом, Лодзь, Познань, Варшаву.
      В сентябре 1944 года Носова откомандировали с фронта в тыл - на учебу в Полтавскую высшую офицерскую школу штурманов. В марте 1945 года он ее успешно закончил и вернулся в родной 33-й гвардейский авиаполк. Принял участие в Висло-Одерской и Берлинской операциях.
      В комнату, где мы беседовали с Александром Андреевичем, вошла его жена Таисия Ивановна. Она внимательно посмотрела на стол, заваленный фотографиями, пожелтевшими от времени документами, газетами, письмами.
      - Воспоминания... Воспоминания, - сказала она. - Живут они в сердце и памяти.
      - Очень сильные бои шли за овладение Зееловскими высотами, рассказывал Носов. - В день штурмовки делали по пять-шесть боевых вылетов. К вечеру наши комбинезоны белели от соли...
      Таисия Ивановна тихо слушала, изредка, в знак согласия со словами мужа, кивала головой. Сама она прошла войну от Кавказа до Берлина. Была парторгом 95-й аэродромно-технической роты 464-го инженерного батальона аэродромного обслуживания. В 1944 году на аэродроме в городе Сарны Таисия Чехунова познакомилась с Героем Советского Союза майором А. А. Носовым. Знакомство не прерывалось и закончилось свадьбой в Берлине под гром победного салюта в мае 1945 года.
      ...Александр Андреевич Носов закончил Великую Отечественную войну в небе поверженного Берлина. Этим он во многом был обязан огненным маршрутам Северо-Западного фронта. Они остались в его сердце навсегда. Остались как первое испытание на мужество и стойкость, на воинское мастерство и отвагу, на беззаветную верность советской Родине и правому делу ленинской партии. Остались как нетленная память о тех, кто на возрожденной земле навечно застыл в обелисках у братских могил в бессрочном карауле...

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7