На первых ролях

      – Я вижу в ней женщину, хранящую тайны… глубоко в душе… Мрачные зловещие тайны, о которых, возможно, никто никогда не узнает. Помяните мое слово; она станет совершенно другой актрисой, если мы найдем режиссера, сумеющего проникнуться ее болью и воплотить ее эмоции на экране.
      Леверн вышла из офиса с письмом для Руперта Дона в руке и тревогой в глазах. Неужели ее дорогая милая очаровательная Банни все еще страдает из-за этих ужасных ночей с Гордоном Бейкером? Нет, этого не может быть! Все эти годы Банни ни словом не упоминала о прошлом.

ГЛАВА 10

      Челси услышала, как поворачивается ручка в двери спальни, быстро закрыла глаза, притворившись спящей, зная, что бабушка проверяет, не проснулась ли она. Девочке не хотелось говорить, не хотелось вообще ничего – только побыть одной. Она непрерывно думала о пожаре. Все случилось так быстро! Сначала было так волнующе – наблюдать, как пламя охватывает дом, как спасают мать… Но сейчас, осознав холодную реальность потери, девочка чувствовала себя ужасно. Все, что у них было, – потеряно: одежда, книги, игрушки, любимые куклы – все. Вчера, разговаривая с бабушкой о переезде, Челси надеялась испытать нечто вроде приключения, но теперь, когда единственный дом, который она знала, исчез, девочка испугалась. Как трудно поверить, что она никогда больше не проснется в прелестной розовой спаленке, не откроет окно, не вдохнет запах цветущего апельсина, не сбежит по широкой изгибающейся лестнице, касаясь ладонью отполированных до блеска перил. Дверь бесшумно закрылась – значит, бабушка ушла. Челси открыла глаза, оглядывая незнакомую обстановку. Очень милая комната в голубых и зеленых тонах, но ничего похожего на то, как было дома. Она опять зажмурилась, пытаясь прогнать воспоминания о том, что ушло навсегда.
      Челси стиснула подушку, маленькую мягкую «думку», с которой спала всю свою жизнь, и нащупала внутри шкатулку. По крайней мере, любимые драгоценности матери спасены. Как будут счастливы мама и бабушка, узнав, что хоть что-то прекрасное уцелело!
      Челси медленно села и свесила ноги с кровати. Потом босиком пересекла комнату и заглянула в гостиную. Все спокойно. Значит, бабушка куда-то уехала. Но на всякий случай девочка обошла бунгало. Найдя записку, она подняла трубку, чтобы позвонить в бюро обслуживания. Челси уже много лет не бывала в отелях. В детстве она и бабушка часто ездили в турне вместе с Банни, но это прекратилось, когда Челси исполнилось восемь и она начала задавать вопросы о незнакомых мужчинах, которых постоянно видела по утрам в постели матери.
      Челси уже хотела заказать клубнику со сливками, когда вспомнила, как бабушка говорила, что у них нет денег, и вместо этого попросила принести пончик, стакан молока и апельсин.
      С бабушкой наверняка случился бы удар, если бы она увидела, как внучка ест «эти жирные пончики», потому что сама она никогда не допускала в доме подобных вещей, считая их слишком большим искушением для Банни. Бедная мама, казалось, она вечно была голодна, но при этом толстела просто на глазах. Странно, ведь и бабушка, и Челси такие худые.
      Ожидая, пока принесут завтрак, Челси вернулась в спальню и, вынув шкатулку с драгоценностями, разложила великолепные вещицы. От их вида сразу стало легче на душе. Бабушка всегда говорила, что Челси вся в мать, такая же цыганка, потому что обожает украшения. Девочка удовлетворенно улыбнулась, представив восхищенное лицо матери, когда та увидит, что ее драгоценные безделушки уцелели!
      День тянулся бесконечно долго. Будь у Челси одежда и обувь, можно было бы выйти погулять, но все, что у нее осталось – короткая ситцевая ночнушка, в которой она выбежала из горящего дома.
      Девочка пересмотрела принесенные из универмага коробки, но ничего не нашла для себя. Может, бабушка вспомнит о ней и купит что-нибудь?
      После завтрака девочка прочла буклет с информацией для постояльцев, поиграла сама с собой в крестики-нолики и наконец решила посмотреть телевизор. С трудом вытерпев пару старых фильмов, она выключила телевизор, надоедавший почти так же, как сам процесс съемок нового фильма. Конечно, ей нравилось смотреть картины с участием матери, но кино интересовало ее очень мало. Челси не была рождена для роли зрителя – уж слишком деятельным характером она обладала.
      Позже, приняв ванну, она снова позвонила в бюро обслуживания, попросила принести чизбургер, кока-колу и тарелку картофельной соломки и уже собиралась повесить трубку, но тут великолепная идея пришла ей в голову, и девочка заказала мороженое с орехами, взбитыми сливками и вишнями. Хоть время пройдет быстрее, пока она будет все это есть – так и надо бабушке за то, что оставила ее одну на весь день! Бабушка никогда не позволяла ей есть те лакомства, которыми увлекались друзья.
      Когда горничная пришла убирать бунгало, Челси попыталась затеять с ней беседу, но женщина, плохо говорившая по-английски, хотела только одного – поскорее закончить работу и уйти домой.
      Снова оставшись в одиночестве, Челси решила вынуть из шкатулки драгоценности и примерить их. Девочка долго охорашивалась перед зеркалом в жемчужных ожерельях, обвивавших шею, перстне с бриллиантами и изумрудами и сапфировых серьгах, свисавших с крохотных мочек, но тут ее осенило вдохновение. Челси быстро откинула покрывало и, запрятав украшения под шерстяное одеяло, вновь застелила постель.
      Немного неровно, но никто не заметит. Она не могла дождаться момента, когда приведет Банни и покажет ей сокровища. Как обрадуется мать, когда узнает, сколько храбрости и сообразительности потребовалось ее маленькой дочке, чтобы спасти драгоценности. Когда, ну когда же мама проснется?!
      Уже наступили сумерки, когда у двери послышался какой-то звук. Наконец-то! Челси подбежала к матери, сидевшей в инвалидной коляске. Обе ноги ее были забинтованы и подняты повыше. Девочка с удивлением заметила, что Банни выглядит такой веселой и сияющей. Идеально причесанные волосы, волнами спускающиеся на плечи, искусно наложенная косметика, новый синий бархатный халат с широким кружевным воротником.
      Челси хотела обнять маму, но вмешалась Леверн:
      – Испортишь матери прическу, в гостиной репортер из «Таймс» хочет получить у нее интервью и сделать снимок для статьи в воскресном выпуске, – строго сказала она. – Наверное, не стоило его принимать до завтрашней пресс-конференции, но уж слишком хорошее предложение, чтобы отказываться.
      – Привет, дорогая, – сказала Банни, коснувшись руки дочери. – Неужели весь день провела одна?
      – О, Боже! – воскликнула Леверн. – Я совсем забыла купить одежду для Челси! Ну что же, придется ей подождать в соседней комнате!
      – Мама, почему бы ей не остаться со мной? – спросила Банни, заметив расстроенное личико девочки.
      – Не будь дурой, Банни! Мы с тобой разодеты, причесаны, а рядом несчастная маленькая оборванка, в той же сорочке, которую носила в ночь пожара! О чем ты только думаешь! – отрезала Леверн. – Сама ведь знаешь, как репортеры хватаются за любые мелочи, лишь бы опорочить тебя!
      Банни сжала ладошку дочери и с сожалением сказала:
      – Прости, малышка, но бабушка права. Не обидишься, если придется подождать в спальне? Обещаю, это не займет много времени.
      Челси отстранилась, пытаясь не показать, как огорчена. Не привыкнув быть в центре внимания, она старалась по возможности избегать неприятных сцен.
      – Все в порядке, мама. Постарайся покрасивее улыбнуться в камеру!
      – Вот и молодец! Как только мы закончим, я закажу обед, – пообещала Леверн уже более мягко и примирительно, удостоверившись, что все беспрекословно ее слушаются.
      В дверь постучали; Челси повернулась и выбежала из комнаты. Чувствуя себя несчастной, никому не нужной, она откинула покрывало, смела драгоценности в шкатулку и, сунув обтянутую бархатом коробку под подушку, забралась в постель. Сделает мамочке сюрприз в более подходящее время.
      По ту сторону двери взрослые тихо говорили о чем-то. Несколько раз услышав высокий, переливчатый смех матери, Челси удивилась – чему это она так радуется? Девочка тихо лежала целый час, пока не заснула.
      Интервью закончилось только в девять вечера. Репортер, привлекательный молодой человек, большой поклонник актрисы, был рад представившемуся случаю поговорить подольше со звездой. Когда он наконец ушел, Леверн направилась в спальню, чтобы узнать, что хочет Челси на ужин, но обнаружила, что внучка пит.
      – Наша девочка в стране грез, – сообщила она дочери.
      – Бедняжка, все эти несчастья, должно быть, совсем ее утомили. Лучше бы дать ей поспать, – заметила Банни и, вынув из кармана халата аптечный пузырек, попросила: – Мама, ты не дашь мне воды?
      – Где ты взяла эти таблетки? – подозрительно спросила Леверн.
      – Успокойся, мама. Это всего лишь болеутоляющее. Ноги ужасно ноют!
      Леверн налила в стакан воды из бара в гостиной и протянула дочери:
      – Не уверена, что стоит их принимать после всего того вина, которое ты уже выпила.
      – Ах, пожалуйста, ради Бога, не нуди! Я этого не вынесу! Подумаешь, всего-то выпила пару стаканов! Кроме того, кто-то должен был пить с этим парнем, ведь себе ты велела принести чай!
      Леверн неодобрительно поджала губы.
      – Он выпил всего полстакана, а бутылка пуста. Именно ты прикончила остальное.
      – Какого черта! Нужно же было мне хоть как-то отвлечься! Сама знаешь, не так-то легко быть веселой и храброй после того, что я пережила за последние два дня!
      Она вновь погрустнела, губки очаровательно-капризно оттопырились – именно эта гримаска сводила с ума весь мир.
      – Знаю, бэби, знаю, – сочувственно кивнула Леверн, чувствуя угрызения совести за то, что упрекала дочь. – Но теперь ты должна что-нибудь съесть. Хочешь, закажу вкусный куриный бульон и салат?
      – Фу! Я бы скорее съела сэндвич со стейком и жареный картофель! – ответила Банни.
      Леверн приготовилась к сражению.
      – Послушай, дорогая, я обещала Хилде Маркс, что ты сбросишь вес – не фунт-другой, а похудеешь по-настоящему. Придется умерить аппетит, особенно теперь, когда ты почти не двигаешься.
      – Знаю, знаю, но не хочу начинать прямо сейчас. Я голодна, черт возьми, и хочу чего-нибудь поосновательнее. Не могу видеть твой салат и суп!
      Ничто не могло разозлить Банни больше, чем требование ограничить себя в еде.
      Леверн решила не настаивать, понимая, что это может лишь привести к неприятной сцене, и, в конце концов Банни все равно добьется, чего хочет.
      – Хорошо, прикажу, чтобы поджарили кусочек филе, но никакого жареного картофеля. Придется обойтись печеным.
      – Ты же знаешь, не терплю печеный картофель без сметаны, – упрямо пробурчала Банни.
      Сцепив зубы от злости, Леверн подошла к телефону и заказала все, что хотела Банни. Завтра она позвонит доктору Джеку и попросит привезти таблетки для похудания. Без его помощи Банни никогда не сбросит лишний вес.
      За ужином они обсуждали свое финансовое положение, и Леверн объяснила дочери, что их дела уладятся, как только страховая компания оплатит убытки.
      – Но разве дом не заложен? – удивилась Банни.
      – Деньги от продажи земли покроют стоимость закладной. Бассейн и теннисный корт не пострадали, а цены на недвижимость за пятнадцать лет очень возросли.
      – Но где мы будем жить? – спросила Банни, густо намазывая маслом кусочек солодового хлеба.
      – Наймем небольшой коттедж в Беверли-Хиллз, так мы по-прежнему будем в центре событий. – Ответила Леверн, незаметно отодвигая масленку. Господи, откуда у этого ребенка такой волчий аппетит?!
      – Но приличные дома дороги. Хватит ли у нас денег?
      – Страховая компания выложит кругленькую сумму за твои драгоценности. Благодарение Богу, я застраховала все их по рыночной цене! Стоило немало, уверяю тебя, но я всегда боялась, что нас ограбят. Ты вечно выставляла их напоказ, фотографировалась во всех украшениях, так, что я была уверена: рано или поздно кто-нибудь вломится в дом.
      Банни, вздохнув, откинулась на спинку кресла.
      – Я понимаю, нам нужны деньги, но не могу вынести мысли о том, что все мои прекрасные драгоценности пропали. Наверное, больше у меня никогда не будет ничего подобного!
      Леверн быстро встала и откатила столик подальше от Банни, чтобы та не смогла дотянуться до еды.
      – Я знаю, как ты любила свои побрякушки, детка, но, так или иначе, я, все равно собиралась продать самые дорогие вещицы и не представляла, как уговорить тебя расстаться с ними. Клянусь, это только к лучшему, что они сгорели! Этот пожар – просто послан небом!
      – Ты в самом деле веришь этому? – с любопытством спросила Банни.
      – Как ни странно, да!
      Банни долго размышляла о чем-то и наконец очень тихо сказала:
      – Это моя вина, мама. Я подожгла дом.
      Леверн, вздрогнув, инстинктивно оглянулась, желая убедиться, что в комнате, кроме них, никого нет.
      – О чем ты толкуешь? – спросила она, тоже понижая голос. – Брандмейстер сказал, что причина, возможно, в повреждении электропроводки.
      – Я проснулась среди ночи и пошла в ванную. Я ничего не соображала из-за всех этих снотворных таблеток и была как пьяная. Ты же помнишь, как я переживала в тот ужасный день, когда получила письмо из «Тауруса». Так или иначе, я уронила зажженную сигарету на ковер, и он загорелся.
      Леверн подвинулась к дочери совсем близко и едва слышно прошептала:
      – Никогда никому не смей рассказывать это! Слышишь? Знаешь ведь, как действуют эти проклятые страховые компании. Годами дерут с тебя семь шкур, а если что-то происходит, пытаются найти предлог, чтобы не платить. Надеюсь, ты в больнице никому не проговорилась?
      – Конечно, нет! – оскорбилась Банни. – Считаешь меня совсем дурочкой, мама? Не настолько уж я глупа!
      – Тогда стой на своем и тверди, что не могла уснуть и решила принять ванну, а дверь закрыла, потому что не хотела никого разбудить. Когда ты вытерлась и хотела выйти, обнаружила, что не можешь этого сделать, потому что спальня охвачена огнем.
      – Мама, пожалуйста, не говори со мной так, будто я ребенок и не способна самостоятельно мыслить. Именно я придумала эту историю, не так ли?!
      Леверн с отчаянием взглянула на дочь.
      Боже, помоги ей! Придется ни на секунду не выпускать Банни из поля зрения, пока деньги по страховке не будут выплачены. Она девочка разумная и сообразительная, но, когда выпьет слишком много или накачается таблетками, способна проговориться о чем угодно! Хуже всего было, когда Банни влюблялась – в постели она ничего не могла скрыть. Господи, когда же Леверн найдет хоть чуточку покоя?!
      Решив переменить тему, Леверн объявила:
      – Ну что ж, по крайней мере, если мы будем жить на Беверли-Хиллз, Челси сможет посещать здешнюю школу. Говорят, школы тут великолепные, хотя сейчас все стремятся помещать детей в пансион!
      – Ни за что! – возразила Банни. – Хочу, чтоб она была со мной.
      – Не беспокойся. Частная школа в данный момент не самая важная наша задача, – решительно заверила мать. Ни в коем случае нельзя выпускать Челси из дома, поскольку необходимо держать Банни руках. Внучка, как ни странно, была самым надежным и достойным доверия человеком из всех, кого знала Леверн. Банни была на восемнадцать лет старше Челси, но за свою короткую жизнь Челси уже обогнала мать в умственном развитии и с гораздо большим основанием могла считаться взрослой. Вздохнув, Леверн оглядела красавицу-дочь и, вздохнув, спросила себя, вырастет ли Банни когда-нибудь.
      – Мне лучше пойти спать. Что-то я устала, – пробормотала Банни.
      – Говорила же, не пей эти таблетки после такого количества вина! Пойдем, помогу тебе умыться и переодеть чистую сорочку!
      – Не хочу умываться. Пусть косметика остается до завтрашнего утра, – объявила Банни, широко зевнув.
      – Знаешь ведь, с такой кожей, как у тебя вредно спать в гриме! Поры закупорятся! Ну же, я сама все сделаю. Тебе остается только сидеть спокойно и расслабиться, – настаивала Леверн, толкая кресло по направлению к ванной комнате. Не первый раз приходится укладывать своего звездного ребенка в постель.
      Челси, давно проснувшись и подслушав весь разговор из-за двери, была потрясена. Им не нужны драгоценности! Она плохо поступила, когда спасла шкатулку. Что же теперь делать?! Бабушка придет в бешенство, если узнает!
      Челси потихоньку забралась в постель и дождалась, пока женщины отправятся спать. Когда наконец воцарилась тишина и прошло достаточно времени, чтобы убедиться, что все спокойно, девочка на цыпочках прокралась в гостиную и с жадностью доела все, что оставалось на тарелках.

ГЛАВА 11

      Челси боялась покидать бунгало, поскольку нельзя повсюду носить с собой подушку, а места, где можно спрятать шкатулку, не рискуя, что ее обнаружит горничная, она не знала. Как только открылись магазины, бабушка поспешила туда, чтобы купить все необходимое, и выбрала блузку, юбку и туфли для Челси, хотя забыла о нижнем белье, и девочке пришлось надеть кружевные трусики, присланные из универмага для матери, заколов их булавкой, чтобы держались. Они оказались слишком велики, жесткое кружево царапало кожу, но Челси приколола трусики к блузке, чтобы они не съезжали. Хотя остальная одежда сидела неплохо, Челси она не нравилась – уж слишком простая и немодная. Бабушка вечно покупала ей такие унылые, «практичные» платья, заставляя девочку чувствовать себя просто деревенщиной в школе! Но Леверн всегда затыкала ей рот резким замечанием, отвечая на все мольбы:
      «Маленькие девочки не должны выглядеть как обложки модных журналов!»
      Или:
      «Сейчас нужно экономить деньги, зато, когда вырастешь, мы сможем купить для тебя модные вещи!»
      Челси никогда не приходило в голову сравнить свой убогий гардероб со шкафами матери, набитыми великолепными платьями, – ведь Банни как-никак звезда! Правда, бабушка, тоже носила дорогую одежду, поэтому Челси казалось несправедливым, что ее лишают даже права самой выбрать что-нибудь для себя, ведь ей уже двенадцать!
      Весь день в бунгало было полно посетителей. Прибыли парикмахеры и гримеры, чтобы подготовить Банни к пресс-конференции. Через час появилась Хилда Маркс в сопровождении Бика Мартина, нового агента по рекламе. Челси старалась оставаться в стороне и наслаждаться любимым занятием – слушать и пытаться понять, о чем беседуют взрослые.
      Бабушка провела большую часть дня в телефонных переговорах с представителями страховой компании, и по тону ее голоса Челси поняла, что Леверн расстроена. Девочка слышала, как она грозила подать в суд. Неожиданно с каждой минутой жизнь становилась все интересней и интересней. Когда настало время везти Банни на пресс-конференцию, проходившую в одном из залов отеля, Челси попросила разрешения заказать обед для себя. За ланчем они ели только салат, и девочка сильно проголодалась.
      – Не приставай к маме, детка! – строго заметила Леверн. – Она должна сосредоточиться перед пресс-конференцией. Кроме того, ты идешь с нами. Репортеры хотят увидеть всю семью в сборе!
      – Это обязательно? – спросила Челси, впадая в панику при мысли о том, что придется оставить драгоценности.
      – Конечно! Поторопись! – велела Леверн. Но тут вмешалась Хилда Маркс.
      – Прекрасная идея, Леверн! Подойди, дорогая! – попросила она, глядя на Челси. – Я хочу, чтобы именно ты вкатила кресло в зал, хорошо?
      Челси поняла, что выхода нет. Она не может отказаться!
      – Сейчас приду! – сказала девочка и, повернувшись, помчалась к себе, прежде чем кто-нибудь успел ее остановить.
      – Челси! – раздраженно рявкнула бабка. Очутившись в своей комнате, девочка заперла дверь.
      Сейчас появится бабушка, необходимо спрятать драгоценности. Она встревоженно оглядела комнату, пытаясь не слушать сердитого стука и бесцеремонных приказов немедленно открыть дверь. Единственное, куда можно сунуть шкатулку, – под матрац, прямо на голую сетку. Вечером она подумает о том, как понадежнее спрятать драгоценности.
      Когда Челси наконец повернула ключ в замке, Леверн была вне себя от ярости. Но Челси опустила голову и, прошептав, что ей нужно было в туалет, пробежала мимо и поспешила схватиться за спинку кресла. Лучший способ избежать гнева бабушки – немедленно покаяться. Челси с самого раннего возраста научилась тому, что спокойнее и легче вынести наказание немедленно, чем попытаться защитить себя.
      На пресс-конференции было много представителей прессы, особенно зарубежной, поскольку Банни во всем мире по-прежнему считалась великой актрисой. Банни, сопровождаемая новым агентом и представителями прессы, одетая в изумительный халат из розовых кружев, стала центром всеобщего внимания. Она была настоящей звездой, поэтому включенные телекамеры словно зажгли в ней внутренний прожектор, и она буквально лучилась радостью и уверенностью в себе, находчиво, с необходимым оттенком самоуничижительного юмора отвечала на вопросы. Когда одна из голливудских репортеров, известная слезливо-сентиментальным стилем своих статей спросила, как чувствовала себя Банни при мысли, что сгорит или будет изуродована на всю жизнь, та воспользовалась великолепной возможностью.
      Блестя глазами, полными непролитых слез, она взглянула куда-то в пространство так, чтобы выглядеть как можно лучше на снимках, и ответила:
      – Все, о чем можно было думать в тот момент, – что я разлучена со своей малышкой, и молить Господа нашего о ее спасении.
      Банни повернулась к публике своим знаменитым профилем и, взглянув на стоявшую позади Челси, потянулась к дочери. Девочка поняв, что от нее требуется, опустила голову, как раз настолько, чтобы мать могла взять в ладони ее лицо и нежно поцеловать в лоб. Челси, всю жизнь игравшая роль обожаемого ребенка, давно выучилась не наклоняться ближе, чтобы не испортить прическу и грим матери – в результате сделанные снимки оказывались превосходными.
      То и дело раздавались взрывы фотовспышек, и даже закаленная жизнью Хилда Маркс ощутила ком в горле.
      «Боже, – думала она, – Банни Томас и в самом деле гениальная актриса – как естественно ведет себя!»
      Взглянув на Леверн, Хилда заметила, что та тоже растрогана до слез. Что за трио!
      Минут через двадцать Бик Мартин взял микрофон и объявил:
      – Еще три вопроса, и заканчиваем. Мисс Томас прошла через ужасное испытание!
      Репортер из «Херолд», сидевший в первом ряду и молча делавший записи в блокноте, спросил:
      – Мисс Томас, вы имеете представление о том, что явилось причиной пожара?
      Банни набрала в грудь воздуха и с сожалением ответила:
      – Нет, но искренне надеюсь, что скоро все прояснится. Боюсь, что не смогу заснуть спокойно, пока не узнаю, в чем дело.
      Репортер хотел задать следующий вопрос, но Бик, игнорируя его, показал на женщину из «Юнайтэд пресс».
      – Удалось ли спасти ваши знаменитые драгоценности?
      – Насколько мне известно, их сейчас разыскивают, – поспешно объяснила Банни. – Конечно, мне жаль потерять их… и все, чем я владела, но, поверьте, я вовсе не собираюсь плакать над горсткой камней, когда огонь пощадил величайшее сокровище – мою семью!
      «Иисусе, – подумала Хилда Маркс, – кандидатуру этой девицы вполне можно выставить на президентские выборы!»
      Очередной репортер коварно спросил:
      – Мисс Томас, за несколько часов до начала пожара студия «Таурус» объявила о том, что ваш контракт аннулирован. По-видимому, вы переживаете полосу неудач, не так ли?
      Банни еще с детства знала, как нужно обращаться с представителями прессы так, чтобы те ни в коей мере не смогли запугать или шантажировать тебя, поэтому, вместо того чтобы выказать раздражение, мило улыбнулась и, помедлив всего лишь долю секунды, объявила:
      – Пожар – это не просто неудача. Это трагедия. Потеряно все – детские фотографии дочери, «Оскар», полученный за «Деревенщину», «Золотой глобус» за «Веселые денечки»… Дорогие, памятные вещи, так много значившие для меня.
      Сделав драматическую паузу, Банни гордо подняла подбородок и с достоинством произнесла в точности так, как велела Хилда:
      – Но контракт с «Таурус» был расторгнут по моему настоянию. Тенденции в кино меняются, и я хочу идти в ногу со временем. Администрация студии считала Банни Томас актрисой всего лишь одного плана, и, если бы контракт оставался в силе, мне никогда не позволили бы сыграть в фильме Рика Уэнера.
      Аудитория буквально взорвалась: послышался град возбужденных вопросов, репортеры, не скрывавшие удивления, пытались перекричать друг друга:
      – Рик Уэнер? Но разве это не шаг назад? Зачем это вам, ведь его фильмы не приносят ни гроша!!
      Банни, оглушенная таким натиском, пыталась что-то ответить, но Бик наклонился к Челси и приказал:
      – Ну-ка, детка, увози ее отсюда, да побыстрей! Челси немедленно развернула кресло и направилась к выходу.
      – Что ты делаешь, дорогая? – запротестовала Банни, не желавшая, чтобы момент ее торжества так скоро подошел к концу.
      – То, что велел мистер Мартин, мамочка. Держись крепче. Поехали.
      За дверью слышался голос Бика Мартина, громко убеждавшего представителя прессы, что никакого соглашения с Уэнером не подписано, и реплика Банни только выражала мнение относительно того, какое направление должна принять ее карьера, что актриса по-прежнему находится в шоковом состоянии и появилась перед репортерами вопреки советам лечащего врача.
      Хилда Маркс и Леверн медленно шли за креслом Банни.
      – Ну? Что я говорила? – самодовольно выдохнула Леверн.
      – Нужно отдать Банни должное, – кивнула Хилда, – она блестяще справилась. Сделала именно так, как было велено, и даже лучше. Просто мечта режиссера!
      – Что теперь? – осведомилась Леверн.
      – Я уже говорила с Риком. У него есть сценарий, словно написанный именно для Банни, но теперь, когда он твердо уверен, что она будет играть, нужно внести кое-какие изменения.
      – Сколько времени это займет?
      – Рик работает не спеша. Отделывает каждую деталь. Думаю, у него уйдет месяц… самое большее, полтора. Рик не живет по графику. Он художник.
      – Но… как же мы? – расстроилась Леверн. – Через полтора месяца о Банни забудут.
      – Ничего подобного, – решительно заявила Хилда. – Я об этом позабочусь. К тому времени, как Рик подготовится, все вопросы с финансированием и прокатом будут улажены. Верьте мне. Мы объявим о приеме в честь того, что Банни стала нашей клиенткой.
      – Собираетесь дать прием? – подозрительно переспросила Леверн. – А кто будет платить?
      – Наше агентство не рассчитывает на проценты лишь с актерских гонораров! Существует много способов разрезать пирог и получить самый большой кусок! Мы представляем всех – сценаристов, режиссеров, кинозвезд – и получаем долю доходов от проката фильма! Вот увидите!
      Леверн с сомнением покачала головой:
      – Не могу представить, как студия позволит вам подобные вещи!
      – Студийная система давно устарела и скоро вымрет… как динозавры, помяните мое слово, – уверенно объяснила Хилда. – И Банни снова окажется на гребне новой волны кинематографии, которая унесет всю отжившую рухлядь!
      Леверн внимательно слушала, и под конец агенту, кажется, удалось переубедить пожилую женщину, посчитавшую Хилду Маркс одной из самых проницательных и целеустремленных женщин, когда-либо виденных ею.
      После ухода Бика и Хилды Банни и Леверн полночи проговорили о будущем. Внимание прессы вернуло Банни уверенность в себе, а мысли о новом направлении, которое приобретет ее карьера, не давали покоя.
      Челси подождала, пока они лягут спать и, когда все стихло, прокралась в сад, захватив совок, который умудрилась стащить днем из тележки садовника. Она начала рыть яму прямо под зарослями живой изгороди у окна. Хотя земля была мягкой и сырой, пришлось копать достаточно глубоко, чтобы на шкатулку не наткнулись при посадке цветов. Девочка быстро устала, на ладонях появились волдыри, но под конец, удовлетворенная делом своих рук, она положила на дно ямы шкатулку, завернутую в кусок пластика, отрезанного от душевой занавески, засыпала ее землей и притоптала. Потом оглянулась в поисках подходящего предмета, которым можно было отметить тайник. Это должно быть что-то такое, что не сгниет и не потеряется – ведь может пройти очень много времени, прежде чем она вернется сюда за шкатулкой. Над засыпанной ямой нависал деревянный подоконник, и Челси ухитрилась сделать в нем небольшую глубокую царапину. Не Бог весть что, конечно, но на большее не хватало сил. Она так устала, а один волдырь на ладони лопнул.
      Челси осторожно вошла в бунгало, смыла грязь с рук и коленок, забралась в постель и крепко уснула.

ГЛАВА 12

      Энн Хантер прочла заголовок и молча протянула утреннюю газету мужу, только что позавтракавшему и успевшему просмотреть «Уолл-стрит джорнал». Фрэнк пробежал глазами статью, взглянул на жену и тихо сказал:
      – Слава Богу, всем удалось спастись!
      – Как ты думаешь, из-за чего начался пожар? – спросила Энн, поднося к губам чашку с кофе и нервно теребя выбившуюся прядь темных волос.
      Фрэнк покачал головой:
      – Готов побиться об заклад, дело тут не в Божьей каре! Скорее всего, Банни, как всегда, была в заторможенном состоянии и уронила горящую сигарету.
      Энн посмотрела в окно столовой на видневшееся сквозь высокие кипарисы аметистовое небо, отражавшееся в спокойных водах залива Монтри. День обещал быть не по сезону теплым и ясным, и она с нетерпением ожидала утренней прогулки по лесу, но увидела заметку в газете. После почти восьми лет семейной жизни, родив двух прекрасных детей, Энн по-прежнему тревожилась, вспоминая о почти несуществующих отношениях между мужем и его первым ребенком.
      Закусив губу, Энн все же решила высказаться по вопросу, который Фрэнк объявил закрытым много лет назад.
      – Милый, не думаешь ли ты, что сейчас самое время попытаться увидеться с Челси? Как-никак, она твоя дочь, а ты ни разу не разговаривал с ней.
      Фрэнк, чья мальчишеская привлекательность с годами сменилась истинно мужской красотой, снова покачал головой и перевернул газетную страницу.
      – Бесполезно. Если помнишь, я уже пытался пять лет назад, когда был в Лос-Анджелесе на симпозиуме адвокатской коллегии, но так и не смог уговорить эту ведьму Леверн. Как только она услышала мой голос, тут же начала угрожать вытащить на свет Божий то старое дерьмо насчет гомосексуализма, а мне стало так противно, что я повесил трубку.