Гвиания (№2) - И придет большой дождь…

Радисты стояли вокруг Нначи, вытянув шеи и впившись него глазами, словно стараясь прочитать на его лице свою судьбу.

— Ваше превосходительство! Командиры первой и второй бригад сообщили, что завтра прибудут в Луис!

Генерал облегченно перевел дух.

«А все-таки они молодцы, эти майоры!» — в который раз подумал он и с неодобрением окинул взглядом полную фигуру дежурного офицера, стоявшего навытяжку у порога его кабинета: тот был известен своей тупой педантичностью. Офицер не уходил, словно дожидаясь чего-то.

— Что еще? — сухо спросил его Дунгас. Офицер чуть замялся, потом набрался храбрости.

— Пришел Джеймс Аджайи, ваше превосходительство! Генерал поморщился.

— Вы разве не знаете, что существует приказ: всех бывших министров сразу после ареста отправлять в казармы?

— Но мистер Аджайи не арестован. Он пришел сам и хочет обязательно поговорить с вами.

— Да? Занятно! О чем же со мною хочет говорить этот прохвост?

Дежурный угодливо улыбнулся.

— Ладно, ведите его сюда да вызовите охрану. Отсюда он отправится прямо в казармы!

Офицер щелкнул каблуками, распахнул дверь. Джеймс Аджайи появился на пороге в то же мгновение, как будто бы подслушивал за дверью. Генерал в первый момент не узнал его.

В кабинет вошел человек, ничего общего не имеющий с прежним царственно-важным министром информации. Нынешний Аджайи как-то осунулся, живот, обычно привольно распущенный, втянулся, подобрался. Вместо дорогих, расшитых вручную белых одежд на нем была грубая солдатская рубаха защитного цвета и потрепанные спортивные брюки.

Аджайи остановился у самой двери, взгляд его упирался в пол.

— Бросьте притворяться, Джеймс, — насмешливо обратился к нему генерал. — Все равно вам никто не верит.

Аджайи поднял лицо и неожиданно усмехнулся.

— Напрасно вы так думаете. Ведь произвел же я впечатление на вашего офицера. — Он кивнул на дверь. — Да и вам нужен не раздавленный советник!

— Советник?

Генерал даже подскочил.

— Я вас…

Аджайи уверенно покачал головой.

— Нет, ваше превосходительство, никуда вы меня не отправите! Кто же рубит манго, пока оно еще плодоносит?

Он подошел к столу генерала и легко опустился в стоящее рядом кресло.

Дунгас возмущенно фыркнул. И все же в этом прохвосте была какая-то неотразимая сила, противостоять которой он не мог.

— Так о чем вы хотели со мной говорить? — хмуро пробурчал он.

— Я был уверен, что это вы захотите со мною поговорить, ваше превосходительство, поэтому и приехал… даже из-за границы, где мог бы спокойно переждать все эти безобразия.

Дунгас иронически прищурился.

— Довольно смело с вашей стороны. Но почему вы все-таки уверены, что я не прикажу немедленно отправить вас за решетку к вашим коллегам?

— Потому что вы одиноки, генерал!

Понизив голос почти до шепота, Аджайи заговорил, твердо глядя в глаза Дунгаса. Он словно читал мысли генерала, уже несколько часов назад вдруг ощутившего вокруг себя бездонную пустоту и содрогнувшегося от мысли, что теперь ему придется самому, единолично принимать решения, которые всегда принимались другими, а ему оставалось лишь исполнять.

— Командиры первой и второй бригад завтра будут здесь! Дунгас проговорил это горячо и поспешно, словно пытаясь защититься от того, что собирался сказать Аджайи дальше.

— Вы хотите сказать, что эти офицеры явятся, чтобы продемонстрировать вам свою преданность? — Аджайи выпрямился в кресле и тихо рассмеялся: — А если я вам скажу, что за всем их заговором стояла одна, не буду называть конкретно, иностранная держава? Правда, все пошло не так, как планировалось, но, если бы капитан Нагахан не сорвал захват мятежниками арсенала, не думаю, что я разговаривал бы сейчас именно с вами, в вашем кабинете! Вы — случайная фигура в этой игре, и никто не рассчитывал на ваше появление на шахматной доске государственной политики!

Генерал молча потянулся к кнопке электрического звонка. Аджайи предостерегающе поднял руку:

— Не спешите, ваше превосходительство. Я уже приходил к вам один раз. Я пришел и сейчас для того, чтобы говорить не о вашей или моей судьбе, а о судьбе нашей страны! Да, вы всю жизнь держались в стороне от политики, но обстоятельства оказались выше вас. И в конце концов, разве это не ваш долг — долг солдата — служить стране, особенно в трудную минуту?

Дунгас тяжело вздохнул: что ж, этот оборотень прав, в логике ему не откажешь, хотя ничего, кроме неприязни, он в душе честного человека вызвать не может. И к тому же слова о том, что Нначи и Даджума лишь пешки в чужой игре…

Аджайи знал силу нанесенного им удара: если еще несколько минут назад генерал, может быть, собирался говорить с прибывающими завтра офицерами как с патриотами, то теперь…

— У вас есть доказательства? — охрипшим голосом спросил Дунгас.

— Есть, — твердо отрезал Аджайи. — Капитан Нагахан мой родственник, а он был одним из пяти руководителей «Симбы», «Золотого льва». Вы сапер по образованию, генерал. И вы знаете, то такое подвод контрмины. Англичане, — Аджайи запнулся, — хотели выпустить пар из котла, пока он не взорвался и не разнес к черту все, что они создавали здесь десятилетиями — элиту, опору их влияния. И если бы «Золотой лев» победил, агентура полковника Роджерса расколола бы страну, спровоцировала бы кровопролитие. А затем кто-нибудь, например я, обратился бы к нашим старым хозяевам с просьбой навести порядок, спасти страну от хаоса. Они сделали бы это немедленно, и на ближайшие десять-двадцать лет нам была бы обеспечена полная стабильность, как было при колонизаторах.

Аджайи вскочил и принялся ходить по комнате. Таким взволнованным генерал его еще никогда не видел.

«А ведь он искренне болеет за судьбу Гвиании», — пришла мысль, и Дунгасу показалось, что он видит бывшего министра совсем в ином свете.

ГЛАВА VI

1

Петр проснулся оттого, что кто-то настойчиво звонил: резкий звук звонка разрывал предрассветную тишину и, казалось, пронизывал весь дом насквозь.

— Кто там в такую рань? — сонно проворчала Вера, повернулась на другой бок и заснула.

— Сейчас узнаю…

Петр накинул халат и вышел из спальни, прошел небольшой коридорчик, спустился по широкой винтовой лестнице в холл. Войтович, спавший в кабинете Петра, уже был на ногах и отпирал дверь.

— Это Эдун и Сэм, — сказал он, не дожидаясь вопроса Петра. — Что-то случилось.

Замок был тугой и не поддавался, при тусклом свете наружного фонаря сквозь толстое стекло двери было видно, как нервно переминался с ноги на ногу Сэм. Эдун держался за ручку двери и терпеливо ждал.

— Слава богу, оба на месте! — вырвалось у него, как только Войтовичу удалось открыть дверь. — Скорее одевайтесь и поехали!

Сэм метался по холлу. Он тяжело дышал, глаза его лихорадочно блестели.

— Но в чем дело?

Петр недоуменно переводил взгляд с одного гвианийца на другого.

— Через час прилетает майор Нначи. Майор Даджума уже здесь — он приехал из Игадана три часа назад, — торопливо объяснил Сэм. — Все журналисты, наши и иностранные, уже поехали на военный аэродром. Вам тоже необходимо быть там.

— Но… может быть, не так уж и необходимо? — неуверенно возразил Эдун. — Там и так хватит народу.

Сэм метнул в него яростный взгляд:

— Туда едут все. Это решение нашего Союза журналистов, и мы должны его выполнять.

— И все же… они иностранцы. Они имею право не подчиняться нашим решениям.

Войтович, не сводивший глаз с лица Сэма, решительно направился к лестнице, ведущей наверх.

— Я иду одеваться, — твердо сказал он.

— А тебе, Питер, может быть, не стоит, а?

В голосе Эдуна Петр расслышал просьбу, но Сэм не дал ему времени для ответа.

— Скорее, Питер, скорее. Ну? Прошу тебя. Эдун вздохнул и опустил голову.

Он молчал всю дорогу до маленького военного аэродрома, расчищенного в лесу милях в двадцати от Луиса. Машина, которую он вел, неслась сквозь расступающиеся сумерки по совершенно пустому, разбитому шоссе.

— Так в чем же все-таки дело? Почему такая спешка? — спросил Войтович, после того как они проехали больше половины дороги. — И откуда вы знаете, что прилетает Нначи?

Эдун и Сэм переглянулись.

— Генерал Дунгас подписал приказ об аресте всех, кто был связан с «Золотым львом», — тихо сказал Эдун, вглядываясь в набегающее полотно шоссе.

— Это штучки Аджайи. Генерал — порядочный человек, — слабо возразил ему Сэм. — Аджайи провел вчера больше трех часов в кабинете Дунгаса.

— Лиса опять обманула петуха.

В голосе Эдуна была горечь и усталость.

— Они не посмеют арестовать Нначи и Даджуму на глазах у всех нас. Как только народ узнает об этом, он поднимется! И уж тогда мы доделаем то, что начали!

Сэм говорил горячо и вдохновенно. Эдун печально улыбнулся и покачал головой:

— А что мы с тобою знаем о нашем народе? Нужны десятки лет, чтобы он осознал свою силу и научился ею пользоваться. Это же Гвиания, Сэм!

Петр и Войтович переглянулись. Так вот, значит, в чем было дело! Друзья хотели использовать их для спасения мятежных офицеров!

— Ну хорошо, допустим, что Нначи и Даджуму не арестуют в присутствии всего журналистского корпуса. А потом? Их же могут схватить в любом другом месте? — как бы рассуждая сам с собою, заговорил Войтович.

— И я не верю, что это решение подсказано генералу Джеймсом Аджайи, — нерешительно добавил Петр. — Ведь арест офицеров ничего ему сейчас не даст.

— Мы надеемся, что потом арестовать майоров будет гораздо сложнее — они слишком популярны в народе, — быстро ответил Сэм. — А насчет Аджайи…

— Аджайи всегда рассчитывает на несколько ходов вперед, — окончил фразу Эдун.

— Стой!

Автоматная очередь хлестнула поперек шоссе — по асфальту, почти под самыми колесами машины. Завизжали тормоза. Машину повело, но Эдун сумел остановить ее.

— Выходи!

Солдаты в белых касках, на которых было написано крупными буквами «Антимятежная полиция», словно призраки, вынырнули из зарослей по обе стороны шоссе.

Они распахнули дверцы и бесцеремонно вытащили из машины ее пассажиров. В следующее мгновение один из них сел за руль, мотор взревел — и наши путешественники остались на безлюдном шоссе в окружении солдат.

— Пошли! — резко крикнул один из них. — По тропинке! Руки на затылок!

Сэм поспешно вскинул руки. Эдун медленно последовал его примеру.

— Нет!

Петр с вызовом поднял взгляд на отдавшего приказ.

— Ну зачем же так! Я же говорил — никакого насилия! — раздался вдруг знакомый голос, и Петр увидел выходящего из зарослей Джеймса Аджайи, одетого в пеструю форму десантника.

— К тому же это мои друзья! — добавил бывший министр, направляясь с протянутой рукой к Петру. — Извините, Питер, — понизил он голос. — Солдат всегда солдат, ему не до дипломатии. Тем более что как-то так произошло, что мы задержали в течение этого часа почти всех иностранных и местных журналистов Луиса. Все почему-то решили собраться пораньше утром на военном аэродроме. К чему бы это, Питер, а? Он пристально посмотрел на Сэма.

— А с Союзом журналистов мы еще продолжим этот разговор.

— Но вы больше не министр информации! — отрезал Эдун.

— Зато я советник Военного правительства и полномочий у меня гораздо больше, чем раньше!

— Это вы уговорили генерала арестовать Нначи и Даджуму! Сэм сжал кулаки и пошел на Аджайи.

— Ты еще мальчишка, чтобы разговаривать со мной в таком тоне! — Аджайи презрительно отвернулся, потом положил руку на плечо Петра. — Не слушай их, Питер. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Разве бывали у тебя какие-нибудь трудности, пока я был министром? Не знаю почему, но ты у всех вызываешь симпатию… — Он улыбнулся. — Тебе надо было бы стать политиком, а не мне…

— Лиса опять обманет петуха, — вполголоса пробормотал про себя Эдун.

Аджайи сделал вид, будто ничего не слышал.

— И вы тоже, мистер Войтович, спешили встречать мятежников? — строго спросил он поляка.

— Я журналист, — спокойно ответил Войтович. — Это моя работа.

— Что ж… — Аджайи на мгновенье задумался, затем решительно кинул: — Вы поедете со мною на аэродром. Вы и Питер. А этих, — он сделал жест рукою в сторону Эдуна и Сэма, — отвести к остальным задержанным.

Солдаты кинулись к Эдуну и Сэму.

— Я пойду вместе с ними!

Петр решительно стал рядом с гвианийцами.

— И я.

Войтович опять принялся насвистывать веселенький мотивчик.

Аджайи рассмеялся:

— Браво, Питер! Вы меня не разочаровываете! Я бы подумал прежде всего о себе. Но раз так — придется взять и моих соотечественников. Сержант, давайте «джип»!

Кусты неожиданно разъехались. Солдаты, стоявшие за искусно сделанной из свеженарубленных ветвей зеленой стеной, расступились, и на дорогу выкатился полицейский «джип».

— Прошу, — сказал Аджайи, вежливо распахивая дверцу перед Петром. — Нам по пути…

2

Через четверть часа они въехали прямо на зеленое поле военного аэродрома и подрулили к одноэтажному белому домику, вокруг которого стояло десятка три автомобилей.

— Ваша машина тоже здесь, дорогой редактор «Ляйта», — обернулся Аджайи к сидящему на заднем сиденье Эдуну. — Вы получите ее вместе с остальными вашими коллегами через хас-другой.

Эдун хмуро молчал.

Поле было пустым, никого не было и около домика. Они вышли из «джипа» как раз в тот момент, когда над головами послышалось стрекотание легкого самолета и, почти касаясь верхушек гигантских деревьев, маленькая машина скользнула с высоты на дальний конец посадочной полосы.

Это был старенький двухместный моноплан, личный самолет командира первой бригады.

— Стойте, — предостерегающе раскинул руки Аджайи, когда Сэм ринулся было навстречу самолету. — Теперь уже ты ничем ему не поможешь, сынок!

Самолет подрулил к домику, остановился метрах в трехстах от него, летчик заглушил двигатель — и сейчас же из машин, захваченных у журналистов и казавшихся пустыми, выскочили солдаты. С автоматами наперевес они кинулись к самолету.

— Надеюсь, он не будет сопротивляться, — расслышал Петр, как прошептал Аджайи.

— Это подло! — твердо сказал Эдун. — Когда-нибудь вам придется ответить и за это предательство, мистер Аджайи.

— Это политика, — спокойно парировал Аджайи.

— Он патриот!

Эдун кивнул в сторону солдат, столпившихся плотной стеной вокруг маленького самолета.

— Он предатель, нарушивший присягу! — жестко ответил бывший министр. — Я лишь выполняю приказ главы Военного правительства генерала Дунгаса.

Солдаты окружили двух человек, вылезших из кабины, и медленно вели их к белому домику. Петр увидел, как по щекам Сэма, не отрывавшего взгляда от приближающейся процессии, текут крупные слезы.

Аджайи тоже заметил это и отвернулся.

— Идем к коменданту аэропорта, — хрипло сказал он, оставив свой обычный иронический тон. — Там майор Даджума.

Они вошли в пустое, пахнущее свежей краской здание. Здесь шел ремонт, вдоль стен еще стояли ведра и банки с краской, лежал разорванный бумажный мешок, из которого рассыпался цемент. Но рабочих не было — их, видимо, срочно удалили.

Комната коменданта была просторной и пустой: вся мебель по случаю ремонта была вынесена. Лишь на стуле, стоявшем в центре комнаты, сидел майор Даджума. У окна и двери стояло по автоматчику.

Даджума был в парадной форме, но без оружия. При виде вошедших он попытался было встать, но автоматчики немедленно направили на него оружие.

— Отставить, — скомандовал им Аджайи, и стволы автоматов опустились.

Даджума горько рассмеялся.

— С каких это пор армия стала подчиняться приказам штатских?

— Это не армия, а специальные войска, майор, — холодно возразил Аджайи. — А со мною мои друзья, которые должны засвидетельствовать, что при аресте с вами обращались хорошо!

— Куда уж лучше… Дру-у-зья?

Узнав Петра и Войтовича, Даджума вскочил.

— Это… ваши друзья? А я-то думал…

Он стиснул кулаки. Но в этот момент дверь за спиной Аджайи открылась, и солдаты ввели в комнату майора Нначи, с рукой, висевшей на белоснежной перевязи, в парадном мундире. Кобура его была расстегнута и пуста.

Командир первой бригады шел опустив голову.

— Нначи!

Даджума шагнул ему навстречу.

— Ты ранен?

— Извини, брат.

Нначи обнял Даджуму одной рукой.

— Это я уговорил тебя приехать в Луис… Это я виноват во всем.

Рысьи глазки Аджайи искрились. Он напоминал сейчас сытого кота, играющего с добычей.

— Я требую, чтобы нас доставили к генералу Дунгасу! Даджума сделал несколько шагов к Аджайи. Тот в ответ рассмеялся.

— Глава Военного правительства не желает разговаривать с теми, кто нарушил свой долг. Приказано отправить вас в тюрьму Кири-Кири, а потом…

Какая-то сила вдруг отбросила Петра прямо на солдат охраны. На них же повалились Войтович, Эдун, Сэм… Охнул Аджайи. И через мгновение Даджума стоял прижавшись к стене, закрыв себя, словно щитом, массивным телом Джеймса Аджайи. Левой рукой он обвил горло растерянного вождя, в правой держал автомат вырванный у кого-то из солдат.

— Ни с места! — рявкнул он. — Бросай оружие, или… — Его левая рука нажала на горло Аджайи, тот захрипел. — Ты, бастрад, приказывай им сдать оружие или…

Голос Даджумы не оставлял сомнений в решимости его намерений. Но солдаты не стали дожидаться повторного приказа.

— В угол! Лицом к стене! Руки на затылок! Охрана послушно выполнила все команды Даджумы.

— Так-то! — удовлетворенно сказал майор и взглянул на Петра. — А вас… с вашими дружками… я жалею, что не расстрелял в Игадане. Теперь я с удовольствием исправлю свою ошибку. Друзья Джеймса Аджайи…

Он поднял автомат…

— Стой! Это неправда!

Сэм метнулся вперед и загородил Петра и Войтовича.

— Тогда стреляй и в меня!

Эдун стал рядом с ним. Даджума опустил автомат, на его лице промелькнуло недоумение. Он подозрительно посмотрел на Сэма.

— Ты знаешь меня, — срывающимся от волнения голосом продолжал Эдун. — Ты ищешь предателей… Но Питер и поляк ни при чем. Вас предал Нагахан…

Даджума глухо застонал.

— Они знали что-нибудь о «Золотом льве»? — мрачно спросил он Нначи, за все это время не сдвинувшегося с места.

Нначи, казалось, только теперь узнал Петра и улыбнулся ему.

— Ни мистер Николаев, ни его друг ничего не знали о нас, — громко сказал он, пристально глядя почему-то в лицо Аджайи. — Не так ли?

Тот молча опустил взгляд.

— А вот мистер Аджайи через своего родственника Нагахана даже передавал нам деньги…

— Хорошо! Мы с этим еще разберемся! Пошли, майор! Эти собаки не посмеют нас задержать. Там снаружи сколько угодно машин, а вокруг лесные дороги. Пошли!

Прикрываясь Аджайи, он попятился к двери. Нначи отрицательно покачал головой.

— Вдвоем нам не уйти. — Он кивнул на солдат, стоящих лицом к стене. — И потом я прилетел сюда, чтобы говорить с Дунгасом. Я дал ему слово…

— Он тоже дал нам слово. Ты видишь, чего оно стоит!

— И все же я верю — он честный человек! И я буду говорить с ним, чего бы мне это ни стоило. Даже жизни. Ведь речь идет о судьбе страны.

Даджума фыркнул.

— Прежде чем говорить о будущем Гвиании, мы должны очистить ее от таких подонков, как Аджайи и генерал Дунгас. Я расстрелял премьера и эту жирную скотину министра хозяйства. А этот… — он с ненавистью стиснул горло Аджайи, почти теряющего в его объятиях сознание, — еще попадется мне!

— Иди, брат!

Нначи подошел к куче брошенного солдатами оружия и поднял автомат.

— Я пока покараулю их. Да оставь мне Аджайи. Пусть он расскажет о нашем бывшем брате Нагахане.

Так Петр узнал о том, как был предан «Золотой лев».

3

Капитан Нагахан исчез из Луиса. Даже генерал Дунгас не знал, что полковник Роджерс отправил его на военно-морскую базу, где изнывали от скуки британские солдаты.

Хотя Нагахан и не допустил в арсенал восставших, Роджерс был им недоволен: ведь капитан был обязан предупреждать его о малейших изменениях в планах «Золотого льва»!

Полковник и капитан начали встречаться год назад, когда Роджерс неожиданно пригласил Нагахана в «Морской клуб», самый респектабельный клуб Луиса.

До этого капитан встречал англичанина лишь на официальных церемониях да один-два раза в доме своего дальнего родственника Джеймса Аджайи. И это приглашение польстило ему.

Встреча была назначена на три часа, самое жаркое время дня, когда в клубе не бывало никого, кроме полусонных стюардов.

Когда Нагахан, в строгом темно-сером костюме, застегнутом на все пуговицы, сняв легкую шляпу, вступил в длинный прохладный зал, он увидел в дальнем углу пустой комнаты фигуру в шортах и распахнутой на груди рубахе в синюю горизонтальную полоску.

Полковник издалека махнул ему рукой, приглашая подойти. Нагахан подошел твердым шагом военного, слегка прищелкнул каблуками, кивнул, почти коснувшись подбородком груди.

— Прошу, прошу, господин капитан, без церемоний… Роджерс чуть привстал и протянул Нагахану свою маленькую крепкую руку.

— Вам не жарко? — неожиданно спросил он, весело оглядев своего визави с головы до ног.

Нагахан обидчиво вскинул подбородок.

— Ну, ну, — покровительственно улыбнулся полковник. — Вы, я вижу, больший британец, чем я.

Лицо Нагахана смягчилось: Роджерс умел разговаривать с людьми и к каждой новой встрече готовился со всей тщательностью. И если бы Нагахан вдруг получил возможность заглянуть в свое досье, лежавшее в тот момент в сейфе полковника, он прочел бы о себе следующие слова, написанные рукою Роджерса: «Крайне честолюбив, заносчив. Ради карьеры пойдет на все. Глубоко завидует популярности майора Нначи. В „Симбу“ вступил, надеясь на приход к власти в результате переворота».

— Вы — один из руководителей «Симбы», — тихо начал Роджерс и поспешил добавить, видя, что Нагахан собирается вскочить: — Нет, я вас не осуждаю. Но у меня есть для вас более реальная возможность добиться того, о чем вы мечтаете. И Джеймс тоже одобрил мой план.

Капитан колебался. Имя Аджайи значило для него достаточно много: министру он был обязан и тем, что поступил в армию, и тем, что получил офицерское звание: Аджайи был щедр к родственникам, полностью подчиняясь племенным обычаям.

— Я вас слушаю, господин полковник, — наконец сухо сказал Нагахан. — Надеюсь, буду вам полезен.

Первым заданием Нагахану было назначить встречу майору Нначи на пустынном пляже Луиса и… На полчаса опоздать. Это было сущим пустяком, по крайней мере, Нагахан пытался убедить себя в этом.

В глубине души он прекрасно понимал, что полковник заботился отнюдь не о здоровье майора Нначи, организуя для него раннюю утреннюю прогулку по пустынному берегу океана.

Джеймс Аджайи, когда капитан до мельчайших подробностей передал ему свой разговор с Роджерсом, одобрительно прищурил глаза.

— Полковник — умный человек, сынок. Но не забывай, что каждый варит бульон по своему вкусу. И мы будем участвовать в его бизнесе до тех пор, пока это выгодно нашей фирме.

— Но если майора Нначи…

Нагахан не договорил, боясь высказать страшную мысль вслух.

Аджайи цинично поморщился.

— Его все равно уберут. Ваш «Золотой лев» должен прыгнуть не дальше, чем ему будет позволено. А Нначи слишком большая помеха дрессировщикам вроде нашего милейшего полковника. Слишком уж много друзей у майора в армии, да и вообще в стране.

Нагахан согласно кивнул. И все же, увидев спустя несколько дней майора живым — в обществе русского журналиста, он вздохнул с облегчением.

Ожесточение пришло к нему позже, уже после провала восстания, когда он вдруг понял, что был лищь орудием в чужих руках: всесильный родственник бросил его на произвол судьбы, а англичанин отправил в казармы, даже близко не допустив к кормилу власти.

В те дни карьеру в Луисе сделали другие офицеры, которых генерал выдвигал лично. И кто знает, думал Нагахан о себе: не исчезни он тогда из Луиса, какая судьба могла бы его ждать?

Нначи был заключен в специальную тюрьму в окрестностях Луиса. Здесь находились и другие офицеры участники восстания. Но странные это были заключенные. Тюремщики дивились полученным инструкциям: арестованным сохранялись воинские звания, денежное довольствие, право носить форму. К ним предписывалось относиться с подобающим уважением.

Тем временем на Севере все громче поговаривали, что пора начать суд над мятежниками, а затем повесить их на месте преступления. Но на Юге раздавались и другие голоса, спрашивающие, кто же такие мятежники — герои или преступники? И если они герои, то почему их держат в тюрьме?

Имя Джеймса Аджайи не сходило с газетных полос с того дня, когда Эдун опубликовал в своей газете «Ляйт» драматический рассказ о событиях на лесном военном аэродроме.

5

…Даджума с автоматом в руках выскочил из окна. Для солдат, стоявших у машин, это было так неожиданно, что никто из них в первые мгновения и не подумал взяться за оружие.

— Ложись! — крикнул майор, припал на колено и дал длинную очередь поверх солдатских голов. Солдаты мгновенно попадали на землю.

— А теперь, — Даджума выпрямился, опустил автомат и презрительно оглядел лежавших. — Я мог бы вас расстрелять, как злобных бабуинов. Вы арестовали героя, который сражался за вас, за то, чтобы вас не обирали политиканы, чтобы ваши дети могли ходить в школу, чтобы вы были хозяевами своей земли и ни какао, ни арахис, ни красное дерево не уплывало за большую воду почти даром, как сейчас… — Он выставил вперед левую ногу, набрал полную грудь воздуха. — Встать! Смирно!

Солдаты вскочили и вытянулись — перед ними был старший офицер, знающий силу приказа.

— Кто хочет, уйдет со мною. Мы будем драться за новую жизнь, и мы победим. Остальные пусть гниют в казармах. На одном дереве манго одновременно бывают и спелые плоды, и цветы, время которых еще придет. Ну?

Солдат, перепоясанный пулеметной лентой, шагнул вперед.

— Я с вами, господин майор… Еще с десяток шагнули вперед молча. Даджума оглянулся.

С дальнего конца летного поля бежала цепь солдат.

— По машинам! — спокойно приказал Даджума и обернулся к остающимся: — Если в спину мне раздастся хоть один выстрел, клянусь богом грома Шанго, никакие джу-джу, никакие колдуны не спасут вас от возмездия, и длинноклювые птицы будут терзать по ночам ваши потроха!

…Три машины, захваченные Даджумой, полицейские нашли через день брошенными на лесной дороге.

В тот же день, извиняясь перед гвианийскими и иностранными журналистами, задержанными по пути на военный аэродром, Аджайи воздал должное смелости и решительности Даджумы.

Слушая его веселый рассказ, Петр подивился изворотливости и ловкости этого человека: он вел себя так, будто ничего и не произошло, будто вовсе не его чуть было не задушил скрывшийся майор. Мало того, Аджайи со смехом представил журналистам Петра, Войтовича, Эдуна и Сэма как лучших свидетелей события на аэродроме и в шутку потребовал с них десять процентов будущего гонорара за то, что организовал для них такое приключение!

Генерал Дунгас отказался разговаривать с майором Нначи. Майора отправили в Кири-Кири.

Аджайи был назначен кем-то вроде политического советника главы Военного правительства, ему подчинялись одновременно министерства иностранных и внутренних дел, хозяйства и информации. И энергичный Джеймс взялся за дело со всей своей энергией. Он носился по городу на военном «джипе», окруженный охраной, выступал по радио, принимал послов. Бывшие министры и видные чиновники свергнутого правительства трепетали при одном имени Аджайи — он лично возглавлял и комиссию по расследованию их деятельности, и другую — по подготовке новой конституции.

Первым, кто нанес ему официальный визит, был сэр Хью.

6

Спустя некоторое время тихим гвианийским вечером на прохладной веранде знакомой читателю виллы, наслаждаясь легким бризом с лагуны, снова сидели сэр Хью, полковник Роджерс и угрюмый комиссар Прайс.

Роджерс заметно сдал. Он обрюзг, пожелтел, на шее его явственнее проступили стариковские морщины.

Полковник все чаще ловил себя на том, что подумывает об отставке. Что ж, место вице-президента в одной из лондонских фирм всегда было за ним, высшие офицеры разведки без работы не оставались. Отставной полковник Макс Стюарт собирался оставить свой пост из-за болезни глаз. Бедняга, тридцать лет под аравийским солнцем доконают кого хочешь!

Но острая ярость порою охватывала Роджерса: нет, он не отступит перед этими черномазыми, вообразившими себя революционерами! Пусть они вызубрят хоть всю марксистскую литературу в мире, он все равно заставит их помнить, что они всего лишь выдрессированные африканцы!

Полковник в ярости был готов на все. Он отправил жену и сына в Англию с первым же британским самолетом, покинувшим Луис после подавления мятежа. И непривычное одиночество в большом и пустом доме раздражающе действовало ему и на без того напряженные нервы.

Зато работалось теперь удивительно легко, никогда еще у него не было столько энергии. Детали нового плана рождались и слагались в четкую, безотказную схему действий.

Он взглянул на сэра Хью: хозяин виллы выглядел неважно.

Посол только что прилетел из Лондона, а слова, которые сэру Хью пришлось там выслушать, отнюдь не способствовали улучшению здоровья и настроения. Лондон требовал действий, и сэр Хью, несмотря на свою неприязнь к Роджерсу, понимал, что действовать он мог лишь с помощью полковника.

Сэр Хью не спешил начать деловой разговор. Он воодушевленно рассказывал о своем новом приобретении — бронзовой скульптуре пятнадцатого века…

— Я абсолютно уверен, — благодушно говорил посол, покачиваясь в кресле-качалке, — эту скульптуру вы еще увидите в каталоге мировых ценностей!

Полковник Роджерс, делая вид, что внимательно слушает его болтовню, думал о своем. Он разглядывал свои руки и морщился: они становились похожими на руки Прайса: шершавые, обтянутые дряблой кожей. И вдруг он ясно понял, что его держит в Луисе самолюбие. Его авторитет подорван, унижен сопливыми мальчишками-офицерами, которые сумели переиграть его в игре, затеянной им самим. Но он твердо знал, что правительство не допустит, чтобы приносящие миллионные прибыли миллиарды фунтов, вложенные за столетие в Гвианию, попали бы в руки этих черномазых.