Человек, для которого не было тайн

      Военный атташе сыграл значительную роль в подготовке антикоминтерновского пакта, был решительным сторонником японо-германского военного союза и всячески поддерживал прогерманские настроения среди японской военщины. После того как ключ к японской шифрованной переписке между Токио и Берлином оказался в руках германской разведки, Зорге мог постоянно наблюдать за работой полковника Осима. А теперь через нового посла Эйгена Отта Рихард Зорге получал более широкий доступ к немецким государственным тайнам. Советский разведчик оказался в выгоднейшем положении - ему одновременно становились известны многие секреты двух стран, наиболее враждебно настроенных к Советскому Союзу. Секретарем японского премьер-министра принца Коноэ был его друг и помощник Ходзуми "Одзаки, а в германском посольстве он сам был доверенным лицом и советником нового посла. Кропотливая подготовительная работа начинала давать плоды.
      Вскоре после того как в Берлине подписали антикоминтерновский пакт, в японском генштабе возникла идея обменяться с немцами разведывательными данными в отношении Советского Союза. В Берлине эта идея встретила полную поддержку. Вскоре совместная разведывательная работа перешла в диверсионную. В Берлине в районе Фалькензее Осима купил большое поместье, огородил его высокой стеной, поселил там эмигрантов-белогвардейцев и вместе с ведомством безопасности Гиммлера начал готовить террористические, диверсионные группы для заброски в Советский Союз. Здесь печатались листовки, которые с помощью воздушных шаров переправлялись в Советскую Россию. Диверсионное хозяйство Осима с каждым днем обрастало: в Румынии купили моторный катер, чтобы перебрасывать диверсантов и нелегальную литературу в Крым и на другие участки Черноморского побережья.
      В Афганистане японская агентура пыталась подбивать руководителей военных штабов к активным действиям против Советского Союза. Но диверсантов постоянно сопровождали фатальные неудачи. По каким-то неведомым для Осима причинам его диверсантов обстреливали, захватывали на советской границе, а в Кабуле японского офицера, дружившего с начальником большого приграничного гарнизона, без видимых оснований выслали из Афганистана...
      В берлинских архивах, захваченных советскими войсками в конце войны, сохранился дневник Гиммлера, в котором рейхсфюрер писал о своей встрече с японским военным атташе. К тому времени Осима стал уже генералом:
      "Сегодня я посетил генерала Осима, - писал Гиммлер. - Он сообщил мне, что вместе с германским абвером они предпринимают большую работу по разложению России, проникая через границы Кавказа и Украины. Эта организация может стать эффективной в случае войны с СССР. Осима удалось перебросить через советскую границу на Кавказе десять человек, вооруженных бомбами. Однако многие другие агенты были застрелены советскими пограничниками при переходе русской границы".
      Недаром Рихард Зорге уделял значительное внимание фигуре японского военного атташе в Берлине, руководившего диверсионной работой против нашей страны...
      В Токио обмен разведывательной информацией производился через полковника Усуи, который обрабатывал разведывательные донесения для второго отдела японского генерального штаба. Раз или два в неделю к нему являлся помощник германского военного атташе капитан Петерсдорф. Капитан приходил в генштаб всегда в одно и то же время, получал информацию и возвращался в посольство. В это время Зорге "случайно" тоже оказывался в посольстве. Часто, прежде чем запереться в своем кабинете для изучения полученных материалов, Петерсдорф заходил к Зорге, чтобы поболтать, рассказать о последних новостях. С Петерсдорфом Рихард Зорге был в прекраснейших отношениях.
      После одного из таких посещений генштаба Петерсдорф столкнулся в дверях с Зорге. Рихард куда-то спешил. Петерсдорф остановил его.
      - Послушай, - сказал он, - я тебе кое-что должен рассказать. Зайди на минуту.
      - Опять что-нибудь про дислокацию русских войск, другого у тебя не бывает, - проворчал Зорге. - Вот я тебе расскажу - это да! Только позже, сейчас тороплюсь...
      - Все же зайди на минуту, не пожалеешь...
      Рихард как бы нехотя согласился.
      Новость оказалась первостепенной. Японская разведка утверждала, что русские в случае пограничного конфликта у озера Хасан не захотят расширять конфликта и, возможно, сами отойдут от высоты Заозерной. Они не подготовлены к боям в этом районе.
      - Это имеет большое значение, - резюмировал слова Петерсдорфа Зорге, высота, о которой ты говоришь, господствует на побережье у Владивостока. Она может сыграть свою роль в случае войны... Японцы не первый раз целятся на эту высоту.
      Сведения, полученные от Петерсдорфа, дополнили Рихарду информацию, полученную от Мияги: на советскую границу выехали геодезисты для уточнения топографических карт этого района. Геодезистам дали очень короткий срок для работы. Большая геодезическая партия уехала также на границу Монголии.
      Настораживала и поездка в Дайрен к атаману Семенову штабного офицера майора Ямасаки, приезд атамана в Токио, его встречи с Араки, с офицерами генерального штаба.
      Из Харбина тоже шли донесения - руководитель японской военной миссии генерал Хата активизировал работу среди белогвардейцев. Японцы вновь вовлекали в свои авантюристические замыслы российскую белую эмиграцию.
      После войны пойманный атаман Семенов подтвердил это в своих показаниях:
      "В 1938 году японский генеральный штаб решил провести разведку боем и начать военные действия на озере Хасан. Офицер генштаба майор Ямасаки предложил мне действовать во главе белогвардейских частей, так как учитывалось, что в случае успешного развития операций в районе Хасана, в советское Приморье будут введены крупные силы японской армии.
      Начальник военной миссии в Харбине генерал Хата начал формировать тайные военные подразделения, которые в дальнейшем могли бы стать костяком белоэмигрантской армии".
      Группа Зорге тщательно фиксировала все прямые и косвенные подтверждения назревавших событий. Из Китая вернулись генералы Итагаки и Доихара. Итагаки стал военным министром, а генерал Тодзио - его заместителем.
      Постепенно накапливались данные о том, что над советскими дальневосточными границами нависает реальная угроза военных провокаций. Зорге регулярно информировал об этом Центр, но неожиданное событие едва не прервало деятельность группы Рамзая. Это случилось в марте 1938 года. В тот вечер Рихард договорился с Клаузеном, что он сам привезет в условленное место текст донесения, которое нужно будет срочно зашифровать и передать в Центр. Но Зорге неожиданно застрял в "Рейнгольде". Компания не отпускала его и не собиралась расходиться. В кармане Рихарда лежали мелко исписанные листки донесения, которое нужно было зашифровать, а времени оставалось все меньше. Уже перевалило за полночь, приближался час, назначенный для связи с Москвой, и Зорге сидел как на иголках.
      Наконец компания тронулась, но еще долго приятели стояли на улице перед громадной бутафорской винной бочкой у входа в "Рейнгольд". Но вот все разбрелись, остался последний - : князь Урах, который, как обычно, никуда не торопился. А время иссякало.
      - Послушай, Альбрехт, - предложил Рихард, - хочешь я отвезу тебя домой на мотоцикле. Садись сзади, через пять минут будешь дома. Ты же знаешь, как я езжу...
      - Именно поэтому я с тобой и не поеду... Ты же бешеный... Нет, я лучше возьму такси...
      Рихард находился в жесточайшем цейтноте, когда, избавившись наконец от князя Ураха, вскочил на мотоцикл. Он вихрем понесся к Гинзе, круто, как гонщик на треке, свернул влево и, набирая скорость, помчался по опустевшим улицам Токио. Времени было в обрез, но, может, удастся зашифровать хоть первую страницу. Потом Клаузен возьмется за ключ передатчика, а Рихард станет шифровать остальное... Пригнувшись к рулю, Рихард несся мимо телефонных столбов, казалось, они, будто гигантские хлысты, рассекали упругий воздух.
      Теперь уж недалеко... Сейчас он проскочит дом, где живет Клаузен, убедится, что все в порядке, и вернется обратно. На это потребуется еще минута, но иначе нельзя... Еще немного, и Рихард будет на месте... Мощная фара выхватывает и пожирает темноту. Улица совсем пустая. Это хорошо, иначе бы не успеть... Вот и американское посольство, луч скользнул по стенам здания и устремился вперед. И тут из переулка выскочила легковая машина. Тормозить уже поздно. Рихард свернул к тротуару, колесо скользнуло по бровке и Зорге почувствовал, что мотоцикл неудержимо тянет его к стене здания...
      Удар был так силен, что Рихард потерял сознание. Распластавшись, он лежал рядом с разбитым мотоциклом, и кровь заливала лицо. Вскоре сознание вернулось, но подняться с земли он был не в силах.
      Его доставили в больницу на той машине, которая так некстати вырвалась из переулка. Он лежал на брезентовых носилках в приемной, истекая кровью, и напрягал всю свою волю, чтобы не потерять сознание, которое мутилось так же, как там, под Верденом.
      Тяжело раненный человек лежал перед дежурным врачом, санитарами и, с трудом разжимая разбитые губы, говорил, что перед тем, как его отнесут на операционный стол, он обязательно должен увидеть своего знакомого, Макса Клаузена, увидеть немедленно, пусть вызовут его по телефону.
      - Но сейчас уже ночь, господин. Надо отложить это до утра, вам нужна немедленная помощь.
      Доктор-японец убеждал пострадавшего, но упрямый европеец не разрешал до него дотрагиваться. Пусть сначала позвонят по этому номеру...
      Рихард думал сейчас только о том, как бы не потерять сознание. Он отлично знал японские порядки - к пострадавшему, где бы он ни был, немедленно является полицейский сотрудник, составляет протокол, осматривает вещи, делает опись, требует документы. И если он потеряет сознание, незашифрованные листки донесения попадут в полицию. Это будет провал. Нелепый, глупый... Рихарду казалось, что он умирает, и он напрягал все силы, чтобы раньше времени не погрузиться в беспамятство.
      Макс Клаузен сидел над приемником и ловил в эфире "Висбаден", который должен был его вызывать. Сейчас для него не существовало ничего, кроме этих неясных шумов, будто идущих из далеких галактик. Анна тронула его за плечо звонит телефон. Макс снял наушники и взял трубку. Он вдруг заволновался, заторопился, начал спешно убирать передатчик, развернутый для работы.
      - Что случилось? - тревожно спросила Анна.
      - Несчастье... Какое несчастье! - бормотал Клаузен. - Разбился Рихард, при нем, наверное, документы. Убери аппарат, я пойду к машине...
      Анна спрятала передатчик за деревянной панелью стены и вышла следом за Максом. Он уже вывел машину и ждал жену на улице. Через несколько минут Клаузены были в больнице. Они подъехали почти одновременно с полицейской машиной. Макс склонился над Рамзаем.
      - Что с тобой?
      - Потом, потом, - едва владея языком, шептал Зорге. - Возьми из кармана... Все, все...
      Клаузен сунул руку в боковой карман Рихарда, нащупал пачку шуршащих листков и переложил их к себе. В Приемный покой вошли полицейские... Рихард этого уже не видел... Врач констатировал у Рихарда тяжелые повреждения головы, вывих плеча, трещину в челюсти. Были выбиты зубы...
      Утром каждого дня на перекрестках магистральных улиц Токио, на полицейских участках в назидание другим, вывешивают светящиеся табло, извещающие о числе аварий и катастроф в городе - убитых столько-то, раненых столько-то... Среди тяжелораненых при мотоциклетной аварии в тот день был немецкий корреспондент Рихард Зорге...
      Первой посетила Рихарда в больнице взволнованная несчастьем фрау Хельма Отт, жена посла, который в это время находился в Берлине. Еще через день появилась Исии Ханако, Рихард вызвал ее телеграммой, она гостила у матери под Хиросимой. В больнице Рихарда навещало много людей. Приходили все. Все, кроме его товарищей по группе "Рамзай".
      А шифрованное донесение с некоторым опозданием все же ушло в тот день в "Висбаден", оттуда в Центр. Для этого Клаузен уехал на побережье. И сотрудник кемпейтай, наблюдающий за радиосвязью, снова сделал в служебном журнале пометку:
      "15 марта 1938 г. 19 часов 20 минут. Вновь отмечена работа неизвестной коротковолновой станции. Провести пеленгацию станции не удалось. Предположительно передача велась с подводной лодки близ полуострова Идзу. Расшифровать содержание передачи не представилось возможным".
      В специальной папке, хранившейся в кемпейтай, это была, может быть, сотая радиограмма, ушедшая из Японии и не поддавшаяся расшифровке. Каждый раз таинственный передатчик работал на иной волне, и шифр его не походил на предыдущий.
      Телеграммы были разные, и с годами в них все чаще проскальзывали упоминания об изнуряющем характере работы. Человеческий организм не мог долго выдержать такое нервное и физическое напряжение. Это касалось всех - и художника Мияги, больного туберкулезом, и Вукелича, и Клаузена, да и самого Рихарда Зорге.
      Летом, вскоре после того как Рихард, взбунтовавшись, вопреки запрещению врачей, ушел из больницы, он отправил в Москву шифровку:
      "Причины моего настойчивого желания поехать домой вам известны. Вы знаете, что я работаю здесь уже пятый год. Вы знаете, что это тяжело. Мне пора поехать домой и остаться там на постоянную работу".
      Ответ пришел только осенью. Из Центра сообщали, что обстановка в Европе и на Дальнем Востоке осложняется и в этих условиях невозможно удовлетворить просьбу Рамзая. Да, Рихард Зорге и сам отлично это понимал. 7 октября 1938 года он отправил в Москву шифровку, заверяя товарищей, что он и его группа непоколебимо продолжают стоять на боевом посту.
      "Пока что не беспокойтесь о нас здесь, - писал он. - Хотя нам здешние края крайне надоели, хотя мы устали и измождены, мы все же остаемся все теми же упорными и решительными парнями, как и раньше, полными твердой решимости выполнить те задачи, которые на нас возложены великим делом".
      Борьба продолжалась, борьба во имя великого дела, именуемого социализмом.
      8. "КИО КУ МИЦУ!" - "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!"
      Снова цвели вишни, и казалось, что на улицах, расцвеченных весенними нарядами женщин, развертываются действия старинного национального театра "Кабуки". А Рихард все еще был в больнице. Врачи разрешили ему вставать, он начал понемногу работать, и вскоре его палата превратилась в корреспондентское бюро, заваленное газетами, телеграфными бюллетенями, вырезками, блокнотами. У него бывало много посетителей, и среди них Исии Ханако, беззаветно преданная Рихарду Зорге.
      Встревоженная его телеграммой, она вернулась в Токио через день после аварии и прямо с вокзала приехала в больницу. Исии вошла в палату с глазами испуганной птицы, еще не зная, что случилось с Рихардом. Лицо его было забинтовано, виднелась только часть лба, косые брови да синие глаза.
      - Ики-сан! Что случилось, Ики-сан? - тревожно спрашивала девушка, склонившись над его изголовьем.
      А Зорге почти не мог говорить - боль и бинты стягивали его лицо. Не шевеля губами, он ответил шепотом:
      - Ничего, Митико... Спасибо, что ты приехала, ты мне очень нужна.
      Через несколько дней он попросил Исии прочитать ему газету, затем появилась машинка, и Рихард начал печатать одной рукой. Зорге возвращался к журналистике и, конечно, к разведке.
      Как-то в больницу заехал Петерсдорф, Рихард уже мог сидеть в постели, мог закуривать без посторонней помощи и держать карандаш.
      Исии вышла, она всегда так поступала при посторонних, и помощник германского военного атташе заговорил о новостях. Рихарда заинтересовал его рассказ по поводу Чан ку-фын - высоты в районе озера Хасан под Владивостоком на стыке трех границ - советской, китайской и корейской. Это ворота в Приморье. И именно там назревали большие события. Об этом Рихард уже информировал Центр, но Петерсдорф рассказывал кое-что новое и очень важное.
      - Я не удивлюсь, - сказал Петерсдорф, - если осенью там разгорится конфликт, или инцидент, как любят говорить японцы.
      - Возможно, - согласился Зорге, - только я не уверен в сроках. Могу сказать тебе по секрету: если Тодзио, Итагаки, Доихара собрались куда-то вместе, это подтверждает важные события. Они, как полосатые рыбы-лоцманы, плывут впереди акул... Сейчас я потерял их из виду. Эта чертова авария вышибла мне не только зубы, но и возможность следить за политической жизнью.
      - Могу помочь беззубому другу, - рассмеялся Петерсдорф. - Ты знаешь, что картографическое управление срочно отправило группы военных геодезистов на монгольскую и советскую границы в Маньчжурии и в окрестности Чан ку-фына. К августу они должны закончить все съемки. Потом еще одно: на днях в Маньчжурию уезжает полковник Танака. Он назначен командующим артиллерией девятнадцатой пехотной дивизии, которую подтягивают к границе... Скоро там будет жарко, доложу я тебе! К тому же японцы очень рассчитывают на английскую и американскую помощь в том случае, если пограничный конфликт превратится в войну...
      - Понятно... Ну, а в посольстве что нового? - Рихард перевел разговор, не проявив интереса к сообщенной Петерсдорфом новости. - В покер играете? Я, кажется, скоро вернусь в строй...
      Новость, которую выболтал Петерсдорф, была необычайно значительна, она подтверждала информацию, полученную ранее через Мияги, - японцы намерены начать конфликт на Хасане в августе - сентябре 1938 года.
      Когда Петерсдорф ушел, Зорге взял свою статью, подготовленную для "Франкфурте? цайтунг", пробежал ее глазами, нашел нужное место. Следовало кое-что исправить, дополнить.
      Прежде всего заголовок. Он зачеркнул старый и написал: "Япония собирается с силами".
      "Картину токийской жизни, - писал он, - довершают прекрасная, теплая весенняя погода и символ японской весны - цветущие вишни во всем их великолепии. И все труднее подавить надежду на то, что вместе с весной придет мир.
      Но японские политики знать ничего не хотят об этой надежде. Напротив, все официальные рассуждения резче, чем когда-либо, сводятся к намерению продолжать борьбу в Китае. И сам глава правительства принц Коноэ счел необходимым предостеречь от мирных настроений, резко подчеркнув, что, по мнению правительства, "борьба вообще только начинается".
      Принятый парламентом закон о военной экономике и особенно закон о мобилизации означают переход к "тотальной мобилизации". Бюджет увеличен до колоссальных размеров: с двух миллиардов иен в 1936 году, то есть перед китайским конфликтом, до восьми с половиной миллиардов иен в текущем году. И дело не только в "китайском инциденте". Ассигнованные средства далеко перекрывают нынешние нужды. Бюджет свидетельствует о колоссальных притязаниях".
      Большего Рихард не мог написать в газете о "колоссальных притязаниях" японских милитаристов. Сопоставляя, анализируя собранные факты, Рихард пришел к конкретному выводу: Квантунская армия намерена осенью этого года прощупать силы Красной Армии на Дальнем Востоке. От исхода конфликта будет зависеть дальнейшее направление японской политики. Малейшее проявление слабости, неуверенности советских войск на границе разожжет аппетиты агрессоров, толкнет их на еще более опасные авантюры. Вот куда могут пойти дополнительные ассигнования Японии по военным статьям бюджета! Только решительный отпор советских вооруженных сил на любом участке дальневосточной границы охладит горячие головы японских милитаристов.
      Рихард написал несколько фраз на отдельном листке бумаги, будто сделал вставку к статье, и подозвал Исии.
      - Послушай, Митико, - сказал он, - прошу тебя, съезди на Гинзу, найди в агентстве Гавас господина Вукелича и передай ему эту статью. Только ему в руки! Пусть обратит внимание на вставку. Запомни, только ему самому... А потом возьми в бюро всю корреспонденцию. Нам придется немного поработать...
      Ночью Макс Клаузен передал в Москву новое сообщение, которое ему переправил Вукелич. Внимание группы "Рамзай" было сосредоточено на событиях, которые назревали в Маньчжурии. Центр требовал информации об этом.
      Вскоре хасанский конфликт подтвердил сообщения Зорге, отправленные в Москву. Упорное сопротивление небольшой пограничной заставы удивило японское командование. Но от своих планов агрессоры не отказались. 31 июля японские войска сосредоточенным ударом заняли господствующие высоты у озера Хасан. В районе Чан ку-фын (Заозерной) командующий девятнадцатой дивизией генерал Суэ-тако Камейдзо сосредоточил десять тысяч человек, поддержанных тяжелой артиллерией.
      Бранко Вукелич - один из ведущих членов группы Рамзая - смог побывать в районе конфликта. Он провел там несколько дней, был на командном пункте командующего артиллерией полковника Танака, слушал его самоуверенные речи, читал победные реляции, которые посылали в Токио. По высотам, где закрепились советские пограничники, артполк Танака выпустил двенадцать тысяч снарядов. Полковник сожалел, что не может проводить гостя на передний край: оттуда в ясную погоду хорошо виден Владивосток. С военно-стратегической точки зрения это обстоятельство будет иметь существенное значение в дальнейших событиях. Полковник Танака не скрывал своих вожделений по поводу советского Приморья.
      Корреспондент агентства Гавас Вукелич находился еще в Мукдене, когда на Хасане с новой силой разгорелись бои. Советское командование, подтянув силы, нанесло тяжелый удар японской военщине. По японским разведывательным данным, русские создали трехкратное превосходство в живой силе. А кроме того, артиллерия, танки, бомбардировщики... К 10 августа захватчики были выброшены с советской территории. Их потери убитыми и ранеными составили более трех тысяч человек.
      Обстановка резко изменилась. Военный министр Итагаки, министр иностранных дел, министр военно-морского флота целую ночь просидели в генеральном штабе, нетерпеливо ожидая сообщения из Москвы об исходе мирных переговоров. Их вел там посол Сигемицу, хотя несколько дней назад ему было предписано из Токио не вступать ни в какие переговоры с русскими по поводу урегулирования вооруженного конфликта на озере Хасан и всячески саботировать такие переговоры, если они возникнут по инициативе Москвы.
      ***
      Неудачи на озере Хасан, постигшие японскую военную клику, заставили генералов призадуматься о своевременности большой войны с Россией. Но эти неудачи не побудили их отказаться от северного варианта "императорского пути". Из разных источников в группу Рамзая стекались сведения о новых заговорах, новых планах военных авантюр на подступах к советскому Приморью, Забайкалью, на границах Монгольской Народной Республики. Раскрыв замыслы противника у озера Хасан, группа Рамзая должна была пристально наблюдать за дальнейшими происками врагов социалистического государства - японских авантюристов, готовых ради достижения своих агрессивных целей ввергнуть собственную страну в бедствия новых военных сражений.
      Одного только не мог понять Зорге - почему на высотах Заозерной и Безымянной не оказалось достаточных сил советских войск, когда японцы нанесли удар в районе Хасана. Ведь группа Рамзая задолго до событий предупреждала Центр о назревавшем военном конфликте. Может быть, в силу каких-то непредвиденных обстоятельств к этим сведениям не отнеслись с должным вниманием? Может быть, его донесениям... Нет, у него нет решительно никаких оснований предполагать такое. Все же горькое недоумение не покидало - как же так?
      Вот когда Рихарду не хватало Яна Карловича Берзина, Семена Петровича Урицкого, его товарищей, которым посылал он свои донесения! Как бы хотелось хоть ненадолго очутиться в Москве, поговорить, расспросить...
      А лучших друзей Рихарда Зорге, которые посылали его за рубеж, которые руководили его работой, уже давно не было в управлении разведки. Их ложно обвинили в предательстве, арестовали. Да и Рихарду Зорге уже не вполне доверяли, сомневались в его донесениях, относили их подчас к разряду дезинформации. А Зорге, ничего не зная обо всем этом, продолжал стоять на боевом посту, в передовом дозоре...
      21 февраля 1939 года, в канун годовщины Красной Армии, Зорге отправил в Центр радиограмму:
      "Мы стоим на своем посту и вместе с вами встречаем праздник в боевом настроении".
      Теперь события перекинулись в район Халхин-Гола, или Номонгана, как по-маньчжурски называют эту безлюдную пустынную область монгольских степей, примыкающую к советскому Забайкалью. В мае 1939 года начались первые налеты японо-маньчжурских кавалерийских частей на монгольские пограничные заставы, разбросанные на большом расстоянии одна от другой. Почти одновременно в Токио, Вашингтоне и Лондоне начались тайные переговоры между японскими, английскими и американскими дипломатами. Оживились и германо-японские отношения. Все это настораживало. И, даже сомневаясь порой в его информации, от Рамзая все же требовали сведений о планах вероятных противников.
      Посол Соединенных Штатов в Японии Грю повел секретные переговоры с министром иностранных дел Арита. Переговоры продолжались в Америке. Японцы стремились убедить государственного секретаря Корделла Хэлла, что военные усилия Японии направлены только против Советского Союза. Но Хэлла не нужно было убеждать - он заявил, что Соединенные Штаты тоже выступают против усиления Советского Союза.
      Об этом Рихарду рассказал Эйген Отт и показал донесение, которое собирался отправлять в Берлин.
      Империалистический Запад подзуживал японских агрессоров.
      Квантунская армия намеревалась взять реванш - в районе военного конфликта спешно прокладывали железную дорогу, сосредоточивали крупные силы, подтягивали артиллерию, танки. На ближайших полевых аэродромах сосредоточили несколько сот истребителей и бомбардировщиков. Все действующие японские части были объединены в шестую армию под командованием генерала Огису Риппо. Здесь же у советских границ формировалась пятая армия, предназначенная для удара в направлении Забайкалья. Во главе этой армии оказался пресловутый генерал Доихара Кендзи... Опять Доихара Кендзи.
      В токийских газетах появились карты пограничного района, на которых спорная территория изображалась давным-давно принадлежащей Маньчжурии. Рихард вспомнил прошлогодние тайные экспедиции японских топографов, о которых рассказывал ему Мияги. Значит, события на Халхин-Голе планировались еще в прошлом году.
      Карты тоже говорили о многом. Во время очередной встречи Ходзуми Одзаки показал Зорге небольшую книжку профессора Танака. Они встретились в парке Хибия близ императорского дворца, где обычно толпится много людей, кормящих прирученных голубей. Как всегда, встретились "случайно", бросали из пакетиков рисовые зерна и тихо разговаривали. Птицы были совсем ручные, садились на плечи, тянулись к пакетикам с кормом и даже не вырывались, когда их брали в руки. Потом разведчики отошли в сторону, сели у пруда в углу парка, и Ходзуми протянул Рихарду книжку.
      - Не читали? Довольно любопытно.
      "Создание великого объединения Азии будет проходить в три этапа, - писал автор. - Сначала объединятся Япония, Китай и Маньчжурия, затем сюда примкнут Филиппины, Бирма, Индокитай, а в заключение Австралия, Индия и Сибирь. - .."
      На цветной обложке книги была изображена географическая карта Азии, расчерченная концентрическими кругами. Здесь же текст, написанный большими иероглифами: "За самой южной окраиной нашего государства есть группа небольших островов. Если принять их за центр и описать радиусом до Байкала большой круг, то он захватит Приморье, Камчатку, Австралию, Индию... Это и будет экономическое, географическое, расовое объединение во главе с великой Японией".
      - Мне стыдно за этого автора, - сказал Одзаки, когда Рихард возвратил ему книжку. - Что бы ни случилось, я никогда не пожалею о том пути, который избрал для себя. Я ненавижу людей, думающих, как профессор Танака. И я благодарен вам, доктор Зорге, что вы нашли меня в Токио...
      - К сожалению, - ответил Зорге, - дело не только в Танака, этом интеллигенте-стервятнике, который, теоретизируя, возводит преступления в доблесть, агрессию называет "объединением нации". Кстати, не слишком ли много мрачных однофамильцев? Танака-министр, Танака-артиллерист, Танака-профессор. Одни готовят преступления, другой оправдывает их. Танака-профессор может оправдать любое зло, свершаемое на нашей планете. Но дело не в нем - исчезнут преступники, не станет и теоретиков преступлений... Однако мы отвлеклись... Как вы думаете, Одзаки-сан, что, если нам изменить свою тактику?
      - В каком отношении?
      Зорге пристально смотрел на другой берег пруда, где играли дети. На его покрывшемся весенним загаром лице от подбородка вверх по скуле шли синеватые шрамы - следы аварии.
      - Вот что я думаю, - сказал Зорге, - нам нужно переходить на более активные формы работы...
      - Но разве...
      - Нет, нет, - Рихард движением руки остановил Одзаки, - конечно, нас нельзя упрекнуть в пассивности. Я говорю о другом. Все эти годы мы готовились к большим, главным событиям. Эти события приближаются, и теперь нам нужно не только фиксировать или предугадывать их, но пытаться больше на них воздействовать. Вот в каком смысле я понимаю повышение нашей активности. Нам нужно сохранить во что бы то ни стало мирные отношения между Японией и Советским Союзом. Смотрите, что происходит сейчас...
      Рихард рассказал о том, что узнал на днях от Эйгена Отта. Рано утром он завтракал с послом, и Отт, просмотрев почту, протянул доктору Зорге одну из шифровок:
      - Взгляни-ка на это. Нам предстоит серьезное дело.
      В руках у Рихарда была секретная телеграмма Риббентропа, только что полученная из Берлина. Министр иностранных дел давал указание Отту предложить японскому правительству расширить существующий антикоминтерновский пакт и превратить его в военный союз против Англии и России.
      Предварительные переговоры по этому поводу шли уже давно. Зорге знал, что еще в разгар хасанских событий Осима информировал японский кабинет о том, что у него была беседа с Риббентропом и немцы сделали важные предложения, настолько важные, что он, Осима, не решается сообщить их даже в зашифрованной телеграмме. Как писал Осима, назначенный к тому времени японским послом в Берлине, перед их встречей Риббентроп четыре часа совещался с Гитлером.
      Таинственные предложения доставил на самолете в Токио полковник Касахара, который специально для этого прилетел из Берлина. В тесном кругу людей, посвященных в содержимое секретного пакета, оказался и Ходзуми Одзаки. Хотя к этому времени принц Коноэ и ушел с поста премьера, но он стал теперь председателем Тайного совета при императоре, и Одзаки мог через него получать наиважнейшую информацию.