Человек, для которого не было тайн

      - Что касается меня, - сказал Зорге, - я бы не много дал за наш будущий военный союз с Японией. Для нас он станет обузой. - Зорге исподволь стремился внушить эту мысль своему собеседнику.
      - Но в Цоссене придерживаются другого мнения. - Отт говорил о германском штабе вооруженных сил. - Мы сами ищем союзника на Востоке.
      - Видишь ли, Эйген, когда нет шнапса, идет и пиво...
      - А вот взгляни! - Полковник Отт вынул из сейфа несколько страничек, отпечатанных на машинке, и протянул их Зорге. Это были выдержки из расшифрованных донесений японского военного атташе в Берлине полковника Осима. Рихард не мог читать уж слишком внимательно, только пробежал глазами и отдал. Но для него и этого было достаточно.
      Полковник Осима докладывал в генеральный штаб о том, что к нему явился офицер связи германских вооруженных сил и передал ему личную идею Риббентропа - заключить оборонительный союз между Германией и Японией против Советского Союза. Может быть, этим предложением заинтересуется японский генеральный штаб - теперь Квантунская армия стоит на советской границе.
      Осима запрашивал, что думает по этому поводу генеральный штаб.
      Начальник генерального штаба ответил в Берлин, что военное руководство Японии не возражает против идеи Риббентропа, но желает изучить и уточнить некоторые вопросы и для этой цели направляет в Берлин подполковника генштаба Вакамацу.
      Было еще сообщение о прибытии Вакамацу в Берлин и его встрече с Бломбергом - военным министром Германии.
      В конце полковник Осима докладывал, что в связи с заключением советско-монгольского пакта о взаимопомощи германская сторона считает целесообразным вести дальнейшие переговоры по дипломатической линии, придав договору форму антикоммунистического пакта.
      - Что ты на это скажешь? - спросил Отт.
      - То же, что прежде, - в Берлине недооценивают силы русских и переоценивают военный потенциал Японии. Это пахнет авантюризмом.
      - Но не могу же я сказать это фон Бломбергу!
      - Не знаю, - пожал плечами Зорге. - Это я говорю тебе, а не Бломбергу...
      - Возможно, ты и прав, - в раздумье произнес Отт.
      Теперь доктор Зорге мог свести концы с концами в тех разрозненных сведениях, которые приходили к нему раньше. Понятной стала и последняя фраза штабного офицера: "Теперь это не наша забота". Генеральный штаб передавал свои функции в переговорах министерству иностранных дел.
      Одзаки и Зорге долго обсуждали, почему все так получилось. Они пришли к выводу, что прямые военные переговоры между генеральными штабами Японии и Германии были прерваны в связи с подписанием советско-монгольского договора. В самом деле, теперь Квантунская армия не сможет уже создать военный конфликт в Монголии по образцу "мукденского инцидента". Конфликт на ее границах сразу же вызовет соответствующую реакцию в Советском Союзе. Теперь Японии и Германии нужен был более гибкий, дипломатический договор. Таким договором мог быть антикоминтерновский пакт - внешне против "мирового коммунизма", а фактически против Советской страны.
      Эти тайные замыслы удалось раскрыть. Под антикоминтерновским пактом скрывался военно-политический сговор, таивший в себе серьезную угрозу для Советского Союза. Дальнейшие события подтвердили этот вывод. Позже Зорге писал:
      "С самого начала, как только я узнал, что рассматривается какой-то вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух стран, а самого тесного политического и военного союза.
      Задача, поставленная мне в Москве, - изучение германо-японских отношений, теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что связывало две страны в то время, был Советский Союз, или, точнее говоря, их враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осима, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о пакте, была предметом беспокойства для Москвы".
      Дальнейшие наблюдения за подготовкой антикоминтерновского пакта легли на плечи Одзаки. Он завоевывал все большее доверие в правительственных кругах, сблизился с влиятельными людьми, среди которых были принц Коноэ, ставший в дальнейшем японским премьер-министром, принц Сайондзи - внук старейшего члена императорского совета Генро, секретарь правительственного кабинета Кадзами Акира, с которым Ходзуми учился в Токийском университете.
      Стояла осень - пора хризантем, когда Одзаки приехал к секретарю кабинета посоветоваться относительно своей статьи для "Асахи".
      - По сведениям, которыми я располагаю, - сказал Одзаки, - переговоры в Берлине ни к чему не привели. Не так ли?
      - Одзаки-сан, - вежливо и снисходительно улыбнулся Кадзами, - оказывается, и вы не всегда проницательны! Как раз наоборот, скоро мы будем свидетелями международной сенсации номер один. Переговоры не только не прерваны, но уже готов полный текст договора, и не дальше как завтра его обсудит Тайный совет... Сейчас это уже не является особой тайной. Мы не сообщаем об этом в печати только из тактических соображений. Опубликование пакта может помешать подписанию рыболовной конвенции с русскими. Лучше, если они ничего не будут знать до того, как подпишут конвенцию... Только поэтому газетам запрещено печатать информацию об антикоминтерновском пакте.
      После февральского мятежа на пост председателя Тайного совета указом императора был назначен фашиствующий барон Хиранума, тот самый, которого военной клике не удалось сделать премьером. Обсуждение договора перешло в его руки. Не могло быть никаких сомнений, что Тайный совет договор утвердит.
      Секретарь был столь любезен, что познакомил Одзаки с рекомендацией кабинета, направленной председателю Тайного совета:
      "В результате японо-германских переговоров, - говорилось в послании, - оба правительства пришли к пониманию того, что при подписании пакта должен быть включен специальный пункт для координации вышеуказанных действий".
      Фраза в послании председателю Тайного совета была сформулирована туманно, и чувствовалось, что за ней что-то кроется.
      - Узнаю ваш осторожный стиль! - рассмеялся Одзаки. - "Не лучше ли сказать прямо, что это значит.
      - О нет, - возразил секретарь. - Давно известно: дипломатам язык дан, чтобы скрывать свои мысли. Послания преследуют ту же цель. Об этом специальном пункте нельзя говорить нигде и никогда... Никогда! - повторил секретарь правительственного кабинета и назидательно погрозил пальцем.
      Секретарь кабинета имел в виду секретное дополнение к пакту, направленное против Советского Союза.
      25 ноября 1936 года в Берлине был подписан антикоминтерновский пакт. В печати предварительно о нем ничего не сообщалось, но Бранко Вукелич позаботился о том, чтобы слухи о пакте распространились сначала в Америке, потом в Европе...
      Московский Центр оказался информированным еще до того, как на заседании императорского Тайного совета председатель Хиранума поставил на голосование одобрение пакта и все члены совета в знак согласия поднялись со своих мест. В день подписания пакта японское министерство иностранных дел клятвенно заявило, что пакт направлен только против Коминтерна, но не против Советского Союза. Однако для Москвы секретное приложение к пакту уже не было тайной.
      Советский нарком иностранных дел Литвинов, выступая на съезде Советов всего через три дня после подписания пакта, мог уверенно говорить:
      "Люди сведущие отказываются верить, что для составления опубликованных двух куцых статей японо-германского соглашения необходимо было вести переговоры в течение пятнадцати месяцев что вести эти переговоры надо было поручить обязательно с японской стороны военному генералу, а с германской сверхдипломату и что эти переговоры должны были вестись в обстановке чрезвычайной секретности, втайне даже от германской и японской официальной дипломатии".
      И еще одно событие произошло в те же дни: вблизи Владивостока на озере Ханко несколько сот японских солдат нарушили советскую границу.
      Германо-японский пакт вступал в силу.
      6. КТО ХОЧЕТ ПОЙМАТЬ ТИГРЕНКА...
      Самолет шел на большой высоте. В иллюминаторе виднелась металлическая, тяжелая синева моря да береговая кромка, подчеркнутая белоснежной нитью прибоя. Анна рассеянно глядела вниз, иногда откидывала голову на мягкую спинку кресла, делала вид, что дремлет. Внешне она была совершенно спокойна: мило разговаривала с большелобым генералом, сидевшим с ней рядом, благосклонно принимала его дорожные ухаживания, но состояние тревоги, ощущение опасности не покидало ее и холодило сердце.
      Анна полгода назад перебралась наконец из Китая в Токио и за это время уже второй раз летит в Шанхай. Она старается не думать о пленке, запрятанной в поясе под платьем, но это не удается. Она почему-то начинает считать, сколько же метров в тридцати восьми роликах пленки, сколько заснято кадров. Анна производит сложные арифметические расчеты, сбивается и начинает снова. Получается больше тысячи кадров, значит, тысяча секретных документов, тысяча страниц, чертежей, фотографий.
      Генерал услужливо спрашивает, не хочет ли она апельсинового сока. Анна улыбается, благодарит. Они пьют прохладный напиток, говорят о погоде.
      В самолете очень много военных, и, возможно, поэтому маршрут несколько изменен - сначала летят в Пхеньян, Порт-Артур, а потом в Шанхай. Когда в разговоре наступает пауза, Анна откидывает голову и закрывает глаза. но ...Она вспоминает себя подростком - не то кухарка, не то воспитанница в семье новониколаевского купца Попова. Это было в Сибири на Оби, где купец занимался поставками для строительства железной дороги, а потом так и застрял в дальнем сибирском городке. Анна там родилась и выросла настоящей сибирячкой, но судьба ее сложилась не просто. В гражданскую войну Колчак отходил на восток, и вместе с ним потянулись все "бывшие". Уехал в Харбин и купец Попов вместе с семейством и домочадцами. Так и очутилась Анна Жданкова за границей - в Китае. Потом вышла замуж за финского офицера, стала мадам Валениус. С мужем прожила недолго, осталась вдовой, поселилась в Шанхае. Все считали ее финкой, она этого не опровергала.
      Потом Анна полюбила механика Клаузена и вышла за него замуж. Клаузен сказал ей тогда: он антифашист, выполняет особые задания, связанные с борьбой китайской Красной армии. Анна была далека от политики, она любила Макса, чем бы он там ни занимался. Но постепенно Анна стала помогать ему, и вот теперь летела в Шанхай с заданием Рихарда Зорге.
      В Токио Анна помогала Максу перевозить разобранную на части радиостанцию, дежурила, когда он выстукивал ключом непонятные тире и точки, ходила на связь, что-то получала и передавала, и всегда у нее при этом замирало сердце. Анна считала себя трусихой, но тем не менее исправно выполняла поручения. Она даже завела кур, покупала для них корм, чтобы под слоем зерна носить радиодетали. Она ни у кого не вызывала никаких подозрений, но все же ей было очень боязно. Так было и сейчас, когда она летела в Шанхай.
      Знал бы Зорге, что его курьер, Анна Клаузен, обмотанная пленкой, словно шелкопряд в коконе, летит в самолете вместе с первым контрразведчиком и диверсантом Японии Доихара Кендзи! Генерал Доихара летел в Маньчжурию, его назначили командиром 14-й дивизии, которую перебрасывали из Японии на материк в Китай. Это было за три месяца до начала большой войны. Доихара снова был предвестником грозных, кровавых событий.
      Только перед Порт-Артуром генерал, прощаясь, назвал свое имя. Ему было приятно познакомиться с такой интересной женщиной...
      В Порт-Артуре сошли все военные, и их места заняли новые пассажиры, но их было немного, самолет до Шанхая летел почти пустой. Внизу горные хребты сменялись долинами, петлями зеленых рек, потом снова появлялись горы, но уже островерхие, с рваными зубчатыми вершинами. Суровость северного пейзажа сменялась мягкой лиричностью юга. От малахитовых гор падали тени на долину, изрезанную оврагами. И очертания оврагов были похожи на причудливые деревья, на крылатых драконов, будто вырезанных искусными резчиками на гигантском плоском камне.
      Обедали в Цзинане в низенькой тесной столовой при аэродроме. Ели трепангов, бамбуковые ростки, закончили обед капустным супом. Анна сидела за столом, не снимая пальто, боялась показаться слишком полной.
      После Цзинаня летели еще несколько часов. Погода испортилась, и Янцзы, разлившаяся, как в половодье, почти не была видна в туманной дымке. Стало покачивать, самолет проваливался в воздушные ямы и Анне было уже не до нежно-зеленых рисовых полей, плывших внизу.
      На аэродроме, усталая, разбитая, она наняла рикшу и поехала в гостиницу. До назначенной встречи оставалось немного больше двух часов. Анна привела себя в порядок, переоделась, извлекла из пояса пленку, уложила ее в коробку от конфет, аккуратно завернула и перевязала лентой. Когда стемнело, Анна Клаузен вышла из гостиницы и отправилась на Баблингвелроод, улицу Гремящего родника. Теперь она была в светлом летнем костюме, и лацкан ее жакета украшала черная брошь с искусственным диамантом. Чехи, судетские немцы - превеликие мастера на такие украшения.
      На улицах уже зажглись фонари, когда Анна Клаузен остановилась перед витриной универсального магазина. В руках у нее была сумочка и коробка конфет. Анна была поглощена изучением выставленных нарядов, но вот перед ней появилась женщина с такой же диамантовой брошкой.
      - Послушайте, - воскликнула она, - у вас такая же брошь, как и у меня!
      - Мне привезли ее из Карлсбада, - ответила Анна заученной фразой.
      Они стояли будто две приятельницы, встретившиеся случайно на улице. Женщина попросила Анну подержать ее сверток - что-то попало в туфлю.
      - Благодарю вас! Теперь хорошо.
      Анна отдала ей свой сверток, и они разошлись. Задание было выполнено. Анна Клаузен облегченно вздохнула.
      Она вернулась в гостиницу, распаковала сверток и вынула из него зеленую пачку долларов. Пересчитала - пять тысяч. Утром она пошла на набережную, где находился английский банк, положила деньги на счет Клаузена и теперь была совершенно свободна. Еще через день Анна вернулась в Токио...
      1937 год ознаменовался в Японии значительными перестановками фигур на военных, дипломатических и правительственных постах. Началось это с Квантунской армии. Генерал Итагаки возвратился в генеральный штаб, а его место в Маньчжурии занял бывший начальник военной полиции полковник Тодзио. Генерал Доихара уехал в Китай на командную работу, а летом во главе японского правительства стал принц Фумимаро Коноэ, известный своими прогерманскими взглядами.
      Перестановки в японских верхах неожиданно отразились на деятельности группы Рамзая. Помощник Рихарда Зорге - известный обозреватель Ходзуми Одзаки сделался советником премьер-министра по китайским вопросам.
      Раз в неделю по средам принц Коноэ приглашал на завтрак наиболее близких друзей, и Ходзуми Одзаки стал непременным участником этих "сред". Обычно собирались в отдельном кабинете какого-либо ресторана. Хозяйка заранее приносила на большом блюде ломти тонко нарезанного мяса, овощи, сою, специи, ставила на стол две газовые жаровни и оставляла мужчин одних. "Любители завтраков", как называли политический кружок принца Коноэ, сами готовили себе пищу и разговаривали на сокровенные темы. "Любителей завтраков" называли еще "мозговым трестом" - за приготовлением пищи, за неторопливой трапезой, сидя на циновках вокруг длинного невысокого столика, они обсуждали важнейшие государственные проблемы, выдвигали неотложные планы. Здесь рождались идеи, находившие потом отражение в политическом курсе правительства.
      У Ходзуми Одзаки был и еще один пост, служивший прекрасным источником информации. С некоторых пор, он стал консультантом исследовательского отдела Южно-Маньчжурской железной дороги. Названием "исследовательский отдел" маскировалась группа экономической разведки разветвленного промышленного концерна, управляющего маньчжурскими делами. Компания Южно-Маньчжурской железной дороги владела контрольным пакетом акций многих японских промышленных и торговых объединений, действовавших в Северном Китае. Компания обменивалась информацией с наиболее крупными промышленными концернами, в том числе с Мицуи и Мицубиси. "Исследовательский отдел" получал важные сведения о военной промышленности Японии и часто сам готовил секретные справки для японского генерального штаба.
      Что касается художника Мияги, то он продолжал заниматься армией в несколько ином плане - он вращался среди заурядных офицеров, но это совсем не значило, что Мияги получал второстепенную информацию.
      Среди приятелей Мияги, работавших в военном министерстве, был молодой офицер, любитель живописи, с которым они частенько встречались в городе, а порой уезжали вместе писать с натуры в деревню, на берег реки, пробираясь в самые глухие чудесные уголки. Однажды весной, установив мольберты, они рисовали старый храм над заброшенным прудом и лебедей, которые все время уходили из поля зрения.
      - Жаль, - сказал спутник Мияги, опуская палитру, - сегодня мы не закончим, а мне теперь долго не удастся вернуться к этой картине... Придется заниматься макетом. Он такой огромный, как это озеро...
      Офицер мимоходом сказал, что на макете изображен весь Китай с горами, долинами рек. Он является точной копией крупномасштабной карты. Для макета отведен специальный большой зал. Остальное Мияги домыслил сам и немедленно встретился с Зорге. Художник-любитель, работавший в управлении стратегического планирования, дал разведчику кончик нити, которая позволила им сделать очень важные выводы. Если в управлении стратегического планирования делают макет Китая, значит готовятся какие-то важные события...
      Почти одновременно с этим Одзаки тоже узнал заинтересовавшую его новость секретарь премьера доверительно рассказал Ходзуми, что наконец-то получен внешнеполитический план правительства, представленный генеральным штабом. На очередной явке в отеле "Империал", где ежедневно встречались десятки журналистов, Одзаки передал Зорге все, что он слышал от секретаря премьера. Встретились еще раз, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Перебрали множество вариантов и остановились на самом простом - Одзаки прямо обратится к премьеру с просьбой ознакомить его с внешнеполитическим планом правительства.
      В очередную среду, когда "любители завтраков" сообща готовили любимое всеми скияки, Одзаки обратился к премьеру с соответствующим вопросом. Коноэ на минуту задумался: план совершенно секретный, но ведь Одзаки - советник по китайским проблемам, и он должен его знать...
      - Я думаю, - сказал наконец Коноэ, подкладывая на сковороду тонкие ломтики мяса, - это следует сделать. Приезжайте в канцелярию, я распоряжусь, чтобы вас познакомили с материалами.
      К этому разговору больше не возвращались. Одзаки подлил в сковороду пива, добавил сои - от этого мясо приобретает более пикантный вкус.
      - Господа, скияки готово! - торжественно провозгласил он и, ловко подхватив палочками нежный, коричневый от сои кусок мяса, опустил его в свою чашку со взбитым сырым яйцом.
      На сковороды положили новые порции мяса, овощей, потянулись за сигаретами.
      Снова заговорили о перспективах политики кабинета, и премьер бросил фразу, заставившую Одзаки насторожиться.
      - Кто хочет поймать тигренка, - сказал принц Коноэ, - должен войти в пещеру к тиграм... Иначе ничего не получится...
      Что означала эта фраза в устах Коноэ? За ней тоже что-то скрывалось.
      Перед тем как поехать в канцелярию премьер-министра Одзаки взял у Рихарда Зорге маленький плоский аппарат, недавно полученный из Москвы. Рихард давно ждал его, несколько раз запрашивал Центр. Там сомневались - аппарат слишком большая улика, стоит ли рисковать, но Зорге настоял: конечно, это риск, но иным путем копии документов не получить.
      Сначала Одзаки сунул аппарат в портфель, но по пути в канцелярию переложил в карман пиджака, и это его спасло. Чиновник, ведающий секретными документами, низко поклонился и сказал, что от принца Коноэ уже получены необходимые указания, но он просит господина советника подождать несколько минут. Чиновник исчез и возвратился с коричневой папкой.
      - Прошу вас пройти в кабинет, вам будет там удобнее, - сказал чиновник. А портфель оставите у меня, таков порядок-Чиновник этот, хранитель секретных документов, наверняка был связан с кемпейтай. Аппарат для микросъемок в портфеле... Если бы его обнаружили, то дальнейшим путем для Одзаки мог бы быть только путь в тюрьму Сугамо - на виселицу.
      Одзаки провели в отдельную комнату, за дверью щелкнул замок - его заперли, и он остался наедине с секретнейшим документом, в котором излагались перспективы японской политики на два года вперед. Зорге с нетерпением ждал исхода операции. Вукелич доставил проявленную пленку только вечером, и они вдвоем принялись за работу. Напрягая зрение, с помощью увеличителя прочитали меморандум правительства императору Хирохито. Главным в японской политике было решение китайской проблемы. Премьер-министр принц Коноэ видел цель своего кабинета в том, чтобы с благословения неба осуществить "императорский путь" в Китае. Здесь повторялась та же фраза, которую Коноэ бросил за завтраком:
      - Кто хочет поймать тигренка, должен войти в пещеру к тиграм.
      Подготовка японской агрессии против гоминдановского Китая совсем не означала, что для Советского Союза ослабевает угроза нападения со стороны Японии. Новый командующий Квантунской армией, бывший начальник полевой жандармерии, генерал Тодзио докладывал в генеральный штаб:
      "Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения подготовки войны против Советского Союза, то наиболее целесообразной политикой для нас должно быть нанесение удара по нанкинскому правительству, что устранило бы угрозу нашему тылу".
      Нападение на Китай японская военщина рассматривала с точки зрения подготовки к большой войне против Советской страны. Это подтверждалось данными о численности Квантунской армии, которыми располагал Зорге.
      Во время "мукденского инцидента" Квантунская армия насчитывала 50 тысяч солдат - 20 процентов японской армии. Через пять лет вблизи дальневосточных границ Советского Союза было уже 270 тысяч солдат Квантунской армии. Возрастала численность всех японских войск, но Квантунская армия росла неизмеримо быстрее - в 1937 году в Маньчжурии находилась уже треть японской армии.
      Зорге подсчитал: количество танков в Квантунской армии за эти годы увеличилось в одиннадцать раз, самолетов стало почти втрое больше, орудий - в четыре раза. К границам Советского Союза прокладывали стратегические дороги, в Северной Маньчжурии строили казармы, военные склады, аэродромы...
      Нет, по всему было видно, что японская военщина совсем не собиралась изменять свою враждебную политику по отношению к Советской стране.
      Все это Рихард Зорге узнал за полтора месяца до начала военных действий в Китае и информировал об этом Центр. Японские войска продолжали сосредоточиваться в районе Великой китайской стены и были готовы начать наступление, но для этого требовался очередной "инцидент". Он произошел 7 июля 1937 года у старинного моста Лугоуцяо, или Марко Поло, как называли его иностранцы. Мост находился в двадцати ли от Пекина. Как оказалось, генерал Доихара Кендзи заранее прибыл на место событий...
      В ту ночь вблизи моста проходили маневры японской дивизии. Китайские войска стояли рядом, в Ванпине, маленьком городке, обнесенном высокой каменной стеной. С китайской стороны раздались якобы выстрелы, и начальник японской специальной службы заявил протест китайскому генералу. Он сказал, что в дивизии исчез рядовой Исияма, он, вероятно, убит или похищен китайцами. К городским воротам подступили японские войска и потребовали, чтобы их пустили в город для поисков пропавшего солдата. Китайцы отказались это сделать, тогда японский батальон, при поддержке артиллерии, начал штурмовать городские ворота. А к этому времени рядовой Исияма уже нашелся. Оказалось, что в тот день Исияма съел слишком много жирного - целую утку, которую он раздобыл с товарищем. Ночью, как раз во время учений, у него разболелся живот, и солдат Исияма перед самой перекличкой ушел заниматься делом, в котором его никто не мог заменить...
      Сначала к месту военных действий Зорге отправил Вукелича, затем и сам решил выехать туда, чтобы выяснить обстановку, проверить те выводы, которые сделали разведчики в связи с начавшимися событиями в Китае. Одзаки утверждал, и Зорге был с ним абсолютно согласен, что Япония надолго завязнет в Китае, начавшаяся война не принесет ей решающих успехов, только отвлечет значительные национальные ресурсы. Что же касается Китая, то сопротивление его будет постепенно возрастать и вызовет к жизни новые силы для борьбы с интервентами.
      Центр в Москве ждал дополнительной информации о Китае. Макс Клаузен каждый раз, когда ему удавалось связаться с "Висбаденом", передавал Зорге лаконичные, настойчивые радиограммы: "Сообщайте, что происходит в Китае".
      Оформление документов не вызвало особых затруднений - визы, паспорт, рекомендательное письмо из японского генерального штаба - все было в кармане. Рихарду нужно было только нанести прощальный визит послу Герберту фон Дирксену.
      Перед отъездом в Китай доктор Зорге, до глубокой ночи, просидел у посла. Это был деловой визит, но разговор часто переходил на отвлеченные темы. Оба они увлекались коллекционированием древних восточных статуэток, и беседа об этом доставляла им истинное удовольствие. Зорге рассказывал, как в Киото ему удалось за бесценок купить чудесную статуэтку будды Майтреи. Несомненно это работа северных мастеров - сочетание наивного примитива и такой искуснейшей резьбы, передающей тончайшие нюансы характера божества, а скорее характера самого резчика.
      - Как вам удается добывать такие уникумы! - не скрывая зависти, воскликнул фон Дирксен.
      - Мне просто везет! - усмехнулся Зорге. - Вероятно, это компенсация за бродяжий характер. Я люблю скитаться по свету.
      Зорге вытянул из пачки сигарету, затянулся дымом и снова зашагал по кабинету, чуть-чуть припадая на правую ногу.
      Под потолком горела яркая люстра, на письменном столе на тяжелой подставке тоже стояла зажженная лампа. Был включен и торшер между кожаным диваном и креслами. В одном из них сидел уже пожилой, беловолосый посол фон Дирксен. Он любил яркий свет, и ни один уголок кабинета не оставался в тени. В этом ярком, раздражающем свете морщины, бороздившие лицо Зорге, казались еще более глубокими, и выглядел он сейчас значительно старше своих сорока двух лет. Зато глаза его сейчас поголубели и молодо глядели из-под широких бровей. Выражение его лица постоянно менялось - то это было суровое лицо скифа, то оно становилось вдруг детски добродушным, и тогда из глаз, только что метавших колючие искры, лучилась мягкая, добрая теплота.
      Его собеседник Герберт фон Дирксен, педантичный, подтянутый дипломат старой немецкой школы, отрывисто посасывал сигару, выпуская клубы дыма, казавшиеся прозрачными в ярком свете.
      - К сожалению, я прикован к креслу, к столу, кабинету, - сказал Дирксен. У корреспондента больше возможностей, нежели у дипломата.
      - Я помогу вам, - засмеялся Зорге. - Знаете, если меня убьют в Китае, я завещаю вам свою коллекцию. Согласны?..
      Фон Дирксен предостерегающе поднял руку:
      - Послушайте, господин Зорге, я не суеверен, но все же на вашем месте я бы не стал так шутить перед отъездом... Зачем искушать судьбу?
      - Вы отказываетесь? - продолжал шутить Зорге, и в глазах его прыгали веселые чертики. - В таком случае вы не проиграете, даже если я останусь в живых! Я подарю вам статуэтку Майтреи. Завтра же привезу ее вам.
      - Я бессилен против такого соблазна, - рассмеялся фон Дирксен. - Послу нравился этот веселый, непоседливый корреспондент, умевший прекрасно ориентироваться в сложнейшей политической обстановке. Фон Дирксен не первый год был в Японии, считал себя сведущим человеком, но всегда охотно выслушивал мнение франкфуртского корреспондента, энциклопедически образованного человека.
      - Ну, а что вы скажете о своей поездке? - спросил фон Дирксен. Беседа, ради которой Зорге приехал к послу, подходила к своей кульминации. - Как вы оцениваете обстановку в Китае?
      - Она не удивляет меня, - ответил Зорге. - Во всяком случае, поведение Японии логично, оно вытекает из всей ее многолетней политики.
      - То есть?
      - Видите ли, за сорок пять лет до русско-японской войны в японском флоте было только одно паровое судно - прогулочная яхта, которую английская королева подарила микадо. Да и эта яхта стояла на приколе, потому что не знали, как управляться с паровым двигателем. А в начале века Япония располагала мощным современным военно-морским флотом в полторы сотни вымпелов и водоизмещением почти в триста тысяч тонн! В сравнении с паровой прогулочной яхтой в четыреста тонн это кое-что значит... Я привык оперировать фактами.
      - Да, но сейчас близится уже вторая половина нашего века. - Фон Дирксен сказал так, чтобы подзадорить собеседника. Зорге понял это и продолжал с нарастающей горячностью:
      - Я хочу сказать, что военный флот строят не для прогулок, хотя морскому флоту Японии положила начало прогулочная яхта. Подтверждением этому может служить русско-японская война. Она началась с нападения японских кораблей на русскую эскадру. Это уже двадцатый век. Не так ли? Флот, как и японская армия, служит основой политики создания "сферы сопроцветания Великой Азии". Вспомните: сначала захват Кореи, потом интервенция в России, оккупация Маньчжурии, теперь война в Китае. Я глубоко уверен, что японская экспансия не ограничится проникновением в Китай. Кстати говоря, наше положение там весьма сложно. С одной стороны, мы сближаемся с японцами, с другой - помогаем Китаю, поставляем оружие Чан Кайши и держим в китайской армии своих военных советников.
      Фон Дирксен все с большим интересом следил за ходом мыслей своего экспансивного собеседника. Корреспонденту нельзя отказать в логике, в политической хватке. Германского посла в Токио давно тревожила ситуация, которая сложилась на Дальнем Востоке. Фон Дирксен обладал большим дипломатическим опытом, но в данном случае все еще не решил, как выйти из сложного, даже щекотливого положения. Теперь многое зависело от того, как он, фон Дирксен, будет информировать министерство иностранных дел в Германии. В раздумье посол сказал: