Судный день ('Иом-Кипур')

      VIII
      Вот, признаться вам, и не хотелось бы мне про своего приятеля такое рассказывать, а делать нечего: начал, так надо довести до конца,- из песни, говорится, и слова одного не выкинешь...
      Вот, видите, какое дело... Старому Янкелю только и нужна была людская копейка. Бывало, где хоть краем уха заслышит, что у человека болтается в кармане рубль или хоть два, так у него сейчас и засверлит в сердце, сейчас и придумывает такую причину, чтобы тот рубль, как карася из чужого пруда, выудить. Удалось - он и радуется себе со своею Суркой.
      Ну, а уж мельнику этого мало. Янкель сам перед всяким человеком в три погибели гнулся, а мельник людей гнет, а сам голову дерет кверху, как индюк. Янкель, бывало, юркнет к становому с заднего хода и трусится у порога, а мельник валится на крыльцо, как в свою хату. Янкелю, если под пьяную руку кто и в ухо заедет, так он сильно не обижался: повизжит, да и перестанет, разве потом выторгует лишний пятак. А мельник и сам не одному христианину так чуприну скубнет, что, пожалуй, и в руках останется, а из глаз искры, как на кузнице из-под молота, посыплются... Да, вот какое дело; мельнику и денежки отдай, и почет. Перед иконой люди низко кланялись, а перед моим приятелем еще ниже.
      А ему все что-то мало. Ходит сердитый да невеселый; будто его щенок какой за сердце теребит. И все себе думает:
      "А не так что-то на свете устроено - нет, не так! Что-то человеку и с деньгами не так весело, как бы хотелось".
      Вот раз Харько его и спрашивает:
      - А что вы это, хозяин, невеселый все ходите, будто кто вас в помои окунул? Чего еще ваша хозяйская душа хочет?
      - Может, если б я женился, то стало бы мне повеселее.
      - Так оженитесь, на здоровье вам.
      - То-то вот и оно. А как тут оженишься, когда дело не выходит, с какой стороны за него ни ухватись? Я уж скажу тебе правду: как был я еще не мельник, а только подсыпка, то любился тут на селе с Галей вдовиной, может знаешь... И если б дядько не утоп, то был бы я уже женатый. А теперь сам ты рассуди: ведь я ей не ровня.
      - Какая тут ровня! Вам теперь только и жениться, что на богача Макогона дочке, на Мотре.
      - Вот! Я и сам вижу, и люди говорят все одним голосом, что по моим деньгам Макогоновы как раз придутся... Так опять... не по вкусу мне она! Сидит целый день, как копна сена, да семечки лущит. Как взгляну на нее, так будто кто меня за нос возьмет да и отворотит в сторону... То ли дело Галя!.. Вот и говорю: не так как-то на свете устроено. Одну полюбил бы,- хвать, а деньги-то у другой... Вот иссохну когда-нибудь, как былинка... Светом гнушаюсь.
      Солдат вынул изо рта свою носогрейку, сплюнул в сторону и говорит:
      - Плохо! Другой человек ни за что и не придумал бы, как этому делу помочь, а я присоветую, так не пожалеете, что послушались. А пожалуй, еще и отдадите новые сапоги, что остались от Опанаса в залоге, а?
      - Ну, за такое дело и сапогов не жаль, только верно ли ты придумал?..
      И действительно, придумал подлый солдат,-бес его не взял! -такое придумал, что если б все вышло по его слову, то теперь уж на мельнике черти на том свете воду давно возили бы...
      - Вот,- говорит,- слушайте хорошенько. Стало быть, есть вас трое людей - один мужик да две девки. И, стало быть, нельзя никак одному на двух жениться, потому что вы не турецкой веры.
      "Вот, подлый, как все верно сказал! - подумал мельник.- Что-то скажет дальше?"
      - Хорошо! Как вы богатый человек и Мотря богатая невеста, так тут уж и малому ребенку ясно: посылайте сватов к старому Макогону.
      - Правда! Да только я это знал и без тебя... А как же с Галей?
      - А вы дослушали до конца? Или, может, сами знаете, что я хотел сказать?..
      - Ну-ну, уж и осердился!
      - Вы всякого человека рассердите. Не такой я человек, чтобы начать речь да и не кончить. Будет и о Гале речь. Она вас любила?
      - А таки так!
      - А вы тогда кто были, как она вас любила?
      - Подсыпка.
      - Так это опять малый ребенок поймет: когда девка любила подсыпку, то и быть ей замужем за подсыпкой.
      Мельник вылупил глаза и в голове у него, точно на мельнице в помол, все пошло кругом.
      - Да я же теперь не подсыпка!
      - Вот беда какая. А разве у вас на мельнице нет подсыпки?..
      - Это Гаврило?.. Э-э, вот ты что придумал. Пускай же, когда так, он тебе и сапоги дарит за такую придумку. А я скажу на это, что не дождет ни он, ни его дядья с тетками, чтоб я такое дело потерпел. Вот лучше пойду да ноги ему переломаю.
      - А! Какой горячий человек, хоть яйца в нем пеки!.. Да я ж совсем другое хотел вам сказать...
      - А что ж ты еще после такой шутки можешь сказать, когда мне это не нравится?
      - А вы послушайте.
      Харько вынул люльку изо рта, посмотрел на мельника, прищуривши один глаз, и так прищелкнул языком, что у того сразу стало веселее на сердце...
      - А вы, говорю, ее любили и бедную?..
      - То-то что любил!..
      - Ну, так и любите себе на здоровье, когда она будет за подсыпкой. Вот теперь и моей речи конец: вот вы все трое и будете жить на одной мельнице, а четвертый дурень не в счет... Ага! теперь поняли, чем я вас угощаю, медом или дегтем? Нет! Харька били не по голове, а куда следует, оттого и умный вышел: знает, кому достанется орех, кому скорлупа, а кому новые сапоги...
      - А может, еще и не выйдет дело?
      - Почему ж ему и не выйти?
      - Мало ли почему. Вот старый Макогон не согласится.
      - Вот! Когда б я с ним не говорил!..
      - Ну?
      - То-то. Ехал из городу с водкой, а он-навстречу. То да с+-, и говорю: "Вот вашей дочери жених - наш мельник".
      - А он что?
      - "Не дождет, говорит, ваша бабушка! Что, говорит, он стоит?"
      - А ты что?
      - А я говорю: "Вы, видно, не знаете, что нашего жида Хапун унес?"
      - "А когда так, говорит,-то дело другое: как жида на селе не стало, то и мельник - стоющий человек..."
      - Ну, хорошо, Макогон согласится. Так еще Галя пойдет ли за подсыпку?..
      - Э, как девку с матерью погонят из хаты, то рада будет жить и на мельнице.
      - Так-то оно так...
      IX
      Мельник почесался... А делу этому, вот, что я вам рассказываю, идет уж не день, а без малого целый год. Не успел как-то мельник и оглянуться,- куда девались и филипповки, и великий пост, и весна, и лето. И стоит мельник опять у порога шинка, а подле, опершись спиной о косяк, Харько. Глядь, а на небе такой самый месяц, как год назад был, и так же речка искрится, и улица такая же белая, и такая же черная тень лежит с мельником рядом на серебряной земле. И что-то такое мельнику вспомнилось.
      - Э, послушай, Харько!
      - А что?
      - Какой сегодня день?
      - Понедельник.
      - А тогда, помнишь, как раз суббота была.
      - Мало ли их было суббот...
      - Тогда, год назад, в судный день.
      - А, вот вы что вспомнили! Да, тогда была суббота.
      - А теперь, когда у них судный день придется?
      - Вот я и сам не скажу, когда он придется. Жида поблизости нет, так и не знаю.
      - А небо, гляди, какое чистое, как раз такое, как и в тот день..
      И мельник со страхом посмотрел на окно жидовской хаты, не увидит ли опять, как жиденята мотают головами и жужжат, и молятся о своем батьке.
      Э, нет! То все уже прошло. От Янкеля не осталось, должно быть, и косточек, сироты пошли по дальнему свету, а в хате темно, как в могиле... И на душе у мельника так же темно, как в этой пустой жидовской хате. "Вот, не выручил я жида, осирочил жиденят,- подумал он про себя.- А теперь что-то такое затеваю со вдовиной дочкой..."
      - Эй, хорошо ли оно у нас будет? - спросил он Харька.
      - Чем плохо? Оно, правда, есть и такие люди, что меду не едят. Может, вы из таких...
      - Не из таких я, а все-таки... Ну, прощай!
      - Прощайте и вы.
      Мельник пошел с пригорка, а Харько опять посвистал ему вслед. Посвистал хоть и не так обидно, как тот раз, а все-таки мельника задело за живое.
      - А ты что свищешь, вражий сын? - сказал он, обернувшись.
      - Вот уж и посвистать нельзя стало человеку! - обиделся Харько.- Я у капитана в денщиках жил, и то свистал, а у вас нельзя.
      "Правда,-подумал мельник,-отчего бы ему и не свистать. А только зачем это все так делается, как в тот вечер?.."
      Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише... Пошел мельник мимо вишневых садов. глядь - опять будто две больших птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается... Тьфу ты пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого парня,- боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему... И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
      Вот и хатка горит под месяцем, и оконце жмурится, и высокий тополь купается себе в месячном свете... Мельник постоял у перелаза, почесался под шапкой и опять занес ногу через тын.
      - Стук-стук!
      "Ох, и будет опять буча, как тот раз, а то и похуже,- подумал про себя мельник.- Проклятый Харько своими проклятыми словами так мне все хорошо расписал... А теперь, как станешь вспоминать, оно и не того... и не выходит в тех словах настоящего толку. Ну, что будет, то и будет!" - и он брякнул опять.
      Вот в оконце промелькнуло белое лицо и черные очи.
      - Мамо моя, мамонько,- зашептала Галя.- А это же опять проклятущий мельник под оконцем стоит да по стеклу брякаеч.
      "Эх, не выскочит на этот раз, не обоймет, не поцелует хоть ошибкой, как тогда!.." - подумал про себя мельник и таки угадал: вышла девка тихонько из хаты и стала себе поодаль, сложив руки под белою грудью.
      - А чего ты опять стучишь?
      Хотелось мельнику охватить девичий стан да показать ей сейчас, зачем стучал, и даже, правду сказать, уже пододвинулся он бочком к Гале, да вспомнил, что еще надо Харьковы слова высказать, и говорит:
      - А что мне и не стучать, когда вы мне столько задолжали, что никогда и не выплатитесь? Того и хата ваша не стоит.
      - А когда знаешь, что никогда не выплатим, то незачем и стучать по ночам, безбожный человек! Старую мать у меня в могилу гонишь.
      - А какой ее бес, Галю, в могилу гонит? Если бы ты только захотела, я бы твоей матери старость успокоил!
      - Брешешь все!
      - Нет, не брешу! Ой, Галю, Галю, не могу я так жить, чтобы с тобой не любиться!..
      - Бреши, как собака на ветер... А кто задумал к Макогону сватов засылать?
      - Да уж думал или нет, а я тебе щирую правду говорю, хоть прикажи побожиться: сохну без тебя... А как теперь будет у нас, я тебе сейчас по порядку расскажу, а ты, если ты умная девка, послушаешься меня. Да только смотри, уговор: слушай ты меня ухом, да отвечай языком, а руками чтобы ни-ни! А то я рассержусь.
      - Чудно что-то ты принимаешься,-сказала Галя, сложивши руки.- Ну, я послушаю, а только смотри, если ты опять дурницу понесешь, тогда и не проси ты своего бога...
      - Э, не дурницу... Вот видишь ты... как это Харько начинал?..
      - Харько? А что тут между нами Харьку еще начинать?
      - Э, помолчи, а то я не скажу ничего хорошего... Отвечай: ты меня любила?
      - Ну, стала бы я такую скверную харю целовать, когда б не любила?..
      - А я кто тогда был: подсыпка или нет?
      - А подсыпка. Дал бы бог, чтоб и никогда не был мельником.
      - Тю! не говори лишних слов, а то я собьюсь... Выходит так, что ты любила подсыпку, так, значит, и судьба тебе выйти замуж за подсыпку и жить на мельнице. А как я тебя прежде любил, так и после буду любить, хоть бы сватался к десяти Мотрям.
      Галя даже глаза себе протерла,- не снится ли ей сон.
      - А что это ты такое несешь, человече? Или я вовсе дура, или у тебя в голове одной клепки нехватает. Как же это я пойду за подсыпку, когда ты теперь мельник? И как ты на мне женишься, когда сватов пошлешь к Мотре, а?.. Что ты это несешь, человече, перекрестись ты левою рукой.
      - Вот еще! - сказал мельник.- Разве же у меня на мельнице нет подсыпки? А Гаврило... чем тебе не подсыпка? Что маленько дурень, это правда, так нам это, Галечко, еще лучше, я тебе по правде скажу.
      Тут только девка разобрала, куда мельник клонит хитрую речь. Всплеснула руками да как заголосит:
      - Ой, мамо, мамонько, что он тут говорит! Да это ж он, видно, в турки хочет записаться да двух жен завести. Тащи ты, мамо, кочергу из хаты, а я покамест своими руками с ним расправлюсь...
      Да на мельника! А мельник от нее. Отбежал до перелаза, стал на нем ногой и говорит:
      - А, так-то ты, гадюка! Так выбирайтесь обе с матерью из хаты. Завтра отберу за долги. Геть! А она ему.
      - Выбирайся и ты, турка, сейчас из моего саду, пока он мой. А то как вцеплюсь вот сейчас ногтями, то и Мотря твоя не узнает, где у тебя что было! .
      Вот и говори с нею! Плюнул мельник, скорехонько соскочил с тына и пошел из села сердитый. Вышел на гребень горы, откуда уже слышно было, как вода в потоках шумит, так еще обернулся и погрозился кулаком...
      А в это время как раз: динь, динь...
      Опять зазвонили на селе, на звоннице, самую полночь...
      X
      Мельник подошел к своей мельнице, а мельница вся в росе, и месяц светит, и лес стоит и сверкает, и бугай, проклятая птица, бухает в очеретах, не спит, будто поджидает кого, будто кого выкликает из омута...
      Жутко стало мельнику Филиппу.
      - Эй, Гаврило! - крикнул он на мельницу.
      - У-У, У-У,- отозвался с болота бугай, а на мельнице никто ни чи-чирк.
      "Э, проклятый парубок! опять помандровал к девкам..." - подумал мельник, и не хотелось что-то ему идти в пустую мельницу. Хоть и привык, а все-таки вспоминалось иной раз, что под мельничным полом, промежду сваями, не одни рыбы да ужи плавают в темной воде...
      Он оглянулся к городу. Тихо, светло, туман чуть-чуть закурился над речкой, что уплывает себе за лес, и не видно ее в светлой мгле... А на небе ни облачка...
      Назад посмотрел и опять удивился, откуда в его запруде столько глубины: и для месяца, и для звезд, и для всего синего неба...
      Глядь, а в воде по-над звездами будто комарик летит... Пригляделся,-вырос комарик как муха, потом стал как воробей, как ворона, а вот уж как здоровый шуляк.
      - Цур тобi, пек тобi ["Цур тобi, пек тобi" - заклинание],- сказал мельник и, подняв глаза, увидел, что это не в воде, а по воздуху летит что-то прямо к мельнице.
      - А бей тебя сила господня! Это, видно, опять Хапун в город поспешает за добычей. Видишь ты, собачья вера, как заленился на этот раз: полночь пробило, а он еще только в дорогу собрался...
      Он стоял так, с задранною головой, а по воздуху уже, как орел, летело, кружась, облако и опускалось книзу; а из того облака что-то жужжало так, как в хорошем пчелином рою, когда рой вылетит из пасеки поверх саду...
      - А, опять у меня на плотине отдыхать задумал? Видишь ты, какую себе моду завел. Погоди, поставлю на тот год "фигуру" (крест), так небойсь, не станешь по дороге, как в заезжий дом, на мою плотину заезжать... Э, а что ж это он так шумит, как змеек с трещоткой, что ребята запускают в городе? Надо, видно, опять за явором притаиться да посмотреть.
      Не успел отбежать к яворам, поглядел кверху и чуть не крикнул от страха... Видит - гость уже близко над мельничною крышей, да еще в руках держит... Вот ни за что и не угадаете, что такое принес чертяка в когтях.
      Жида Янкеля! Да, того самого Янкеля, которого год назад утащил, теперь приволок обратно. Держит Янкеля крепко за спину, а Янкель держит в руках большущий узел, завязанный в простыне, и оба ругаются в воздухе, да так шибко, будто десять жидов заспорили на базаре из-за одного мужика...
      Камнем упал чорт на плотину. Если бы не мягкий узел, то, пожалуй, Янкелю не собрать бы и костей. Потом оба сразу вскочили на ноги и давай опять галдеть.
      - Ой, ой!.. И что это за свинство,- закричал Янкель,- не можете вы полегче на землю спуститься!.. Я думаю, у вас в руках живой человек.
      - Человек да еще узел, чтоб вам обоим провалиться сквозь землю!..
      - Пхе! Чем вам мешает мой узелок? Я его сам держу, вас не заставляю...
      - Узелок! Целая гора всяких бе'бехов. Насилу дотащил, у-ух! На это и уговора не было...
      - Ну, а где это видно, чтобы человек ехал в дорогу без вещей?.. Везете человека, везите и вещи, это уж и без всякого уговора можно понимать... Разве можно хозяину свое добро бросить?.. Вы, я давно вижу, хотите обмануть бедного Янкеля, так и придираетесь...
      - А!.. Кто тебя, лисицу, обманет, тот и трех дней не проживет. Я уж не рад, что и связался...
      - Вы думаете, я очень рад, что познакомился и-с-вами? Ой-вай, важный пуриц!.. [Барин, важное лицо (евр.)] А вы лучше скажите мне, какой у нас уговор был. Ну, вы, может, забыли, так я вам припомню: мы бились об заклад. Может, вы скажете: мы не бились об заклад? Вот это будет хорошее дело, если вы отречетесь!
      - Кто тебе говорит, что не бились? Разве я тебе сказал, что не бились?
      - Ну, как же вам и сказать, что не бились, когда мы бились вот здесь, на этом самом месте. Может, вы не помните, о чем, так я сейчас припомню. Вы говорите: жиды берут проценты, жиды спаивают народ, жиды жалеют своих, а чужих не жалеют... Ну, может, вы этого не говорили, а я, может, вам не ответил на это: вот тут стоит мельник за явором. Если б он жалел жида, то крикнул бы вам:
      "Господин чорт, кидайте,- у него жена, дети". Но он не крикнет... Раз!
      "Вот как угадал, подлый!" - подумал про себя мельник, а чорт сказал:
      - Ну, раз!
      - А еще я говорю, помните мое слово: как меня здесь не станет, мельник откроет шинок и станет разбавлять водку, а проценты он и теперь дерет как следует... Два!
      - Ну, два,- подтвердил чорт, а мельник поскреб в голове: "Как это он все мог угадать, проклятый?"
      - А еще я говорю: нам чужие желают, чтоб нас черти взяли, это правда... А как вы думаете, если б здесь сейчас были наши жидки да увидели, что вы со мной хотите делать,- какой бы они тут гевалт подняли, а? А об мельнике через год, кого ни спросите, свои братья скажут: а пусть его чорт унесет... Три!
      - Ну, три!.. я и не отрекаюсь.
      - Вот это хороший интерес был бы, если б вы еще отрекались. Какой бы вы были после этого честный еврейский чорт? А вы лучше скажите, какой уговор?
      - Я все исполнил: оставил тебя на год живым - раз. Понес сюда - два...
      - А три? Что же будет три?
      - Чего еще? Выиграешь заклад,- отпущу тебя на все четыре стороны.
      - А убытки?.. Разве вы не должны вернуть мне убытки?..
      - Убытки? Какие ж у тебя могут быть убытки, когда мы тебе дали торговать у нас без всяких патентов целый год?.. Ну, что? Такой барыш на земле в три года не возьмешь... Смотри сам: я тебя захватил отсюда в одном лапсердаке, даже без патынков, а сюда какой ты узел приволок, а? Откуда же он взялся, если у тебя все были убытки?
      - Ой-вай! Опять узлом попрекаете!.. Что я себе там торговал, это мое счастье... Разве вы считали мой барыш? А я вам скажу по правде, что я от вашей торговли взял чистый убыток, а тут, на земле, год потерял..
      - Ах ты, ширлатан! - крикнул чорт.
      - Я ширлатан? Нет, это вы сами ширлатан, шейгиц, лайдак, паршивец!..
      Тут они опять заспорили так шибко, что уже нельзя было разобрать ни слова. Оба махали руками, оба трясли ермолками и поднимались на цыпочки, как два петуха, готовые сцепиться. Наконец чорт спохватился первый:
      - А! Еще не известно, кто выиграл! Что мельник тебя не пожалел, это правда, а остальное еще посмотрим, еще надо у людей спросить, может он и не думал открыть шинок.
      "Два открыл! - почесался опять мельник.- Э, надо было хоть годик обождать,- остался бы Янкель в дураках, а то тут что-то такое неладное выходит..."
      И он оглянулся на свою мельницу: нельзя ли тихонько, по-за мельницей, махнуть на село? Но в это время в лесу, за плотиной, послышались чьи-то неровные шаги и бормотанье. Янкель схватил на плечи свой узел и бегом побежал к тем же яворам. Мельник едва успел спрятаться за толстую ветлу, как оба - и чорт, и Янкель - были уже тут, а в это время в конце плотины показался подсыпка Гаврило. Свитка на Гавриле драная, с одного плеча спущена, шапка набоку, а босые ноги все одна с другой спорят: одной хочется направо, а другая, назло, налево норовит. Одна опять в свою сторону потянет, а другая так бедного подсыпку к себе кинет, что вот-вот голова в одно место улетит, а спина с ногами в другое. Так вот и идет бедный парубок, выписывая по всей плотине узоры, от одного края до другого, а вперед что-то мало подвигается.
      Видит чертяка, что подсыпка совсем пьян, вышел себе да и стал посредине плотины в своем собственном виде. Известно, с пьяными людьми какая церемония!
      - Здравствуйте,-говорит,-добрый человек! А где это вы так намалевались?..
      Тут только мельник в первый раз заметил, какой Гаврило стал за год оборванный и несчастный. А все оттого, что у хозяина заработает, у хозяина и пропьет; денег от мельника давно уже не видал, а все забирал водкой. Подошел подсыпка вплоть к самому чорту, уперся сразу обеими ногами в гать и сказал:
      - Тпру-у-у... Вот бесовые ноги, с норовом каким! Когда надо, не идут, а как увидели, что у человека перед самым носом торчит что-то, тут они и прут себе вперед. А ты это что такое, я что-то не разберу никак...
      - Я себе, с позволения вашего, чорт...
      - Ну-у? Брешешь, я думаю. Э!.. А пожалуй, твоя правда. И рога, и хвост,все как следует. А пейсы по бокам морды зачем?
      - Да я себе, не в обиду вам сказать, жидовский чорт.
      - А!.. Вот видишь ты, какая оказия!.. Так это не ты ли в прошлом годе нашего Янкеля уволок?
      - Ну, ну! Я самый.
      - А теперь же кого? Меня, что ли? То я и закричу, ей-богу закричу... Ты еще не знаешь, какая у меня глотка.
      - Э, не кричи напрасно, добрый человек. На что ты мне сдался?..
      - Может, мельника? Позвать тебе, так я и позову. Э, нет, постой! А кто ж у нас шинковать станет?
      - А у него разве есть шинок? - У него?.. Нет, у него два; один на селе, а другой при дороге...
      - Ха-ха-ха! Не оттого ли тебе мельника и жалко?
      - Ой! Как ты смеешься здорово... Ха! Не такой я человек, чтобы его пожалеть!.. Нет, не так я сказал!.. Это он не такой человек, чтоб я его пожалел. Он думает, Гаврилко-дурень... Ну, это-таки правда: я себе не очень умный человек, не взыщите вы с меня. А все-таки когда ем, то в чужой рот каши не кладу, а только в свой. И как оженюсь, то опять для себя же. Правду я говорю или нет?
      - Правда оно - правда, ну, а только я не знаю, к чему она клонит.
      - Хе, может, тебе не надо знать, то ты и не знаешь, а как мне надо знать, то я и знаю, зачем он меня женить хочет. Ой, знаю я хорошо, даром что я не очень догадливый человек. Вот и тот раз, как вы Янкеля схапали, я об нем пожалел: "Кто ж теперь,-говорю хозяину,-у нас шинковать будет?" А он и говорит: "Тю, дурень! Разве не найдется кому? А хоть бы и я вот!" Так и теперь: возьмете вы себе мельника,- найдется у нас кому жидовать и без него... Ну, а я тебе, добрый человек... тьфу, тьфу, не взыщите, ваша милость! Вот же человеком назвал поганого чорта... Теперь я тебе вот что скажу: что-то мне того, что-то спать хочется. Ты себе как хочешь... бери его себе сам, а я пойду лягу, вот что, потому что я маленько нездоров. Вот и будет хорошо... Ага!..
      Тут подсыпка опять стал заплетать ногами и насилу отпер двери, как уже повалился и захрапел.
      Чорт весело засмеялся и, став на краю плотины, моргнул Янкелю под ясоры:
      - А кажется, твоя правда, Янкель. Что-то выходит похоже... Дай, однако, мне какую одежину на подержание... Я заплачу...
      Янкель стал смотреть на свет какие-то шаровары, чтобы ошибкой не дать чорту новых, а в это время за рекой, по дороге из лесу, показалась пара волов. Волы сонно качали головами, телега чуть-чуть поскрипывала колесами, а на телеге лежал мужик Опанас Нескорый, без свитки, без шапки и сапогов, и во все горло орал песни.
      Добрый был мужик Опанас, да только, бедняга, очень водку любил. Бывало, только снарядится куда выехать, а уж Харько у шинка сторожит и кличет:
      - Не выпить ли тебе чарочку, Нескорый? Куда торопиться?
      Он и выпьет.
      Выедет после того за село, через плотину, а там уж, у другого шиночка, сам мельник кличет:
      - А не выпьешь ли чарочку. Нескорый? Куда тебе поспешать?
      Он и тут выпьет. Глядишь - и вернется домой, никуда не ездивши.
      Да, добрый был мужик, но, видно, судьба ему судила пропадать промежду двумя шинками... А все-таки человек был веселый и все, бывало, песни поет. Весь, бывало, пропьется, и баба сердитая дома дожидается, а он как песню или прибаутку сложил, так думает, что горе избыл. Так и теперь: лежит себе в телеге и поет во все горло, что даже лягушки с берега кидаются в воду:
      Волы мои крутороги
      Идут по дороге...
      А меня не носят ноги,
      Ой, не носят ноги!
      Пропил свитку и чоботья,
      И шапку с затылка...
      А у мельника в шиночке
      Хороша горiлка...
      - Эй, а какая там бесова тварюка посередь гати стоит, что и волам не пройти? Вот, когда бы не лень было мне сойти с воза, я б тебе показал, как посередь дороги становиться... Цоб, цоб, цоб-бе!
      - Постой на одну минуту, добрый человек,- сказал чорт сладким голосом.Мне бы с тобой потолковать немного...
      - Немного? Ну, толкуй, а то некогда. Пожалуй, в Каменке шинок заперли, так и не достучишься... А что ты скажешь, не знаю, как тебя назвать... Ну?
      - О ком это ты такую хорошую песню пел?
      - Спасибо, что похвалил. Пел я об мельнике, что вот тут на мельнице живет, а что хороша ли песня, или нет, то лучше мне знать, потому что я себе сам пою. Может, кто от той песни скачет, а кто и плачет, вот что... Цоб, цоб, цоб-бе! Да ты все еще стоишь?
      - Стою.
      - Чего ж ты стоишь?
      - В песне твоей говорится, что горелка у мельника хороша?
      - Вот ты какой... хитрый! Человек и песню еще до конца не допел, а он уж придрался к слову. Где у беса хороша!.. Ты, видно, не слыхал поговорки: вперед батька не лезь в пекло, а то опередишь батька и того... нехорошо будет. Когда так, то я лучше тебе до конца спою:
      А у мельника в шиночке
      Хороша горiлка...
      Ой, горiлки две бутылки,
      И... воды бутылка...
      Ну, что, все стоишь? Чего ж тебе, когда так, еще надо? Вот я сейчас вылезу-таки с воза, посмотрю, долго ли ты настоишься вот тут, а?.. Что ты себе подумаешь, если я начну тебя угощать батогом?..
      - Сейчас, сейчас уйду, добрый человек. Только скажи еще: а что ты себе подумал бы, когда бы здешнего мельника чорт забрал, как и Янкеля?..
      - А что мне думать? - ничего и не подумаю... Таки, сказать по правде, и схапает, когда-нибудь, непременно-таки схапает... Э, да ты, вижу, все стоишь... Ну, вылезаю с воза. Гляди, уж и ногу одну поднял...
      - Ну, ну! Поезжай себе, когда ты такой сердитый.
      - Ушел ты?
      - Ушел.
      - Цоб, цоб, цоб-бе.
      Опять волы закачали рогами, заскрипели ярма и занозы, воз покатился на другой конец гати, а Опаяас запел свою песню:
      Волы мои крутороги,
      Прибавляйте бегу!
      Пропил мельнику колеса,
      Пропью и телегу.
      Колеса стукнули, съезжая с гати, и песня Опанаса стала затихать на горе.
      Не успела еще стихнуть, как послышалась другая, из-за реки. Так и звенели, так и заливались женские голоса, сначала далеко, а там уже и в лесу. Видно, где-нибудь дожинали девчата с молодицами, а может, и отаву на дальнем покосе сгребали, а теперь шли себе позднею дорогой и пели, чтобы не страшно было лесом идти.
      Чертяка разом шмыгнул к Янкелю под вербы.
      - А ну, давай же чего-нибудь поскорее!
      Янкель ткнул ему какую-то рвань. Чорт кинул ее на землю и ухватился за узел.
      - А! что ты мне даешь, как нищему, что стыдно будет показаться. Давай получше!
      Чорт выхватил, что ему было нужно, мигом свернулись у него крылья, мягкие, как у нетопыря, мигом вскочил в широкие, как море, синие штаны, надел все остальное, подтянулся поясом, а рога покрыл смушковой шапкой. Только хвост высунулся поверх голенища и бегал по песку, как змея...
      Вот после этого чмокнул, топнул, подбоченился, посунулся навстречу молодицам,-ни взять ни дать какой-нибудь добрый мещанин или подпанок из экономов,- и стал на середине плотины.
      А песня все ближе да все звончее,- уже так и веет по-над землей, да под ясным месяцем, что, кажется, весь свет разбудит середь ночи. Да вдруг и оборвалась сразу...
      Сыпнули молодицы из лесу, будто кто маков цвет из передника на землю просыпал,-увидели на плотине незнакомого щеголя и сбились в кучу у конца гати.
      - А что оно такое вон там стоит? - спросила одна.
      - Да это мельник,- говорит другая
      - Какой мельник,- и не похоже!
      - Может, подсыпка.
      - Где у подсыпки такая одежа?..
      - А отзовись ты, когда ты что доброе,- крикнула вдова Бучилиха, что, видно, была побойчее других.
      Чорт издали поклонился и потом подошел поближе, выкидывая ногами и фигурой выкрутасы, как настоящий подпанок, что хочет казаться паном, и сказал:
      - А не бойтесь, ласточки вы мои! Я себе человек молодой, а зла вам не сделаю. Идите себе спокойно...
      Молодицы и девки взошли на гать, поталкивая одна другую, и скоро окружили чорта. Э, не всегда-таки приятно, как окружат человека десяток-другой вот этаких вострух и начнут-пронизывать быстрыми очами, да поталкивать одна другую локтем, да посмеиваться. Чорта стало-таки немного коробить да крючить, как бересту на огне, уж и не знает, как ступить, как повернуться. А они все пересмеивают.
      "Вот так его, так его, мои ласточки,- подумал про себя мельник, глядя из-за корявой ветлы.- Вспомните, галочки мои, как Филиппко с вами, бывало, песни пел да хороводы водил. А теперь вот какая беда: выручайте ж меня, как муху из паутины". Еще, кажется, если бы его так пощипать хоть с минуту,-провалился бы чертяка сквозь землю...
      Но старая Бучилиха остановила девчат: