Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Однажды в России

ModernLib.Net / Отечественная проза / Корф Андрей / Однажды в России - Чтение (стр. 6)
Автор: Корф Андрей
Жанр: Отечественная проза

 

 


      Тем временем очередной страдалец встал из за экзаменационного стола с лицом, не оставляющим сомнений в исходе битвы. Она была проиграна. А вурдалак экзаменатор, оставшись без жертвы, обвел классную комнату нехорошим взглядом. Нужен был доброволец для ответа. В противном случае вызывался следующий по очереди. Им был Страшила.
      Генка посмотрел на Печорина. Страшила посмотрел на Печорина. Экзаменатор тоже посмотрел на Печорина и почему-то улыбнулся.
      А Печорин подмигнул Генке и Страшиле. От него не укрылись их маневры. Потом он встал и спокойно пошел к столу. С пустым листком. Генка вернулся к чужому билету и начал лихорадочно отвечать на него. Страшила сидел, как памятник самому себе. В его лице не было ни кровинки. Только пальцы находились в движении.
      Пока Печорин, светски раскинувшись на стуле, обсуждал с экзаменатором недавнюю чехарду в политических вершинах (в пустой листок ни один, ни другой не заглянули ни разу), Генка закончил ответ на билет Страшилы. Оставалось главное - незаметно передать его. Тут Печорин уже не мог помочь. Полсекунды ушло на обдумывание. Потом Генка встал и сказал, глядя на логарифмическую линейку на подоконнике:
      - Можно, я возьму эту линейку?
      Он не сомневался, что разрешение будет получено.
      - Да, пожалуйста, - ответил экзаменатор с гримасой, которая, казалось, говорила: "Линейка тебя не спасет!"
      Генка встал, положив Страшилин ответ на самый край стола. Потом пошел к линейке и, не доходя одного шага, грохнулся на землю прямо в проходе. Упал громко и не больно, как учили. Разумеется, Судьба в лице экзаменатора не могла не отреагировать на такое происшествие. Тот отвлекся, а Генка с пола посмотрел на него виновато.
      - Извините... Нервы... - Все понятно. Не ушиблись? - Нет, спасибо. Все нормально...
      Когда Генка вернулся к своему столу, листка Страшилы на нем уже не было. Тот внимательно изучал ответ, написанный Генкой, как будто учил его наизусть. А может быть, так оно и было...
      Потом Печорин встал. Он попрощался с экзаменатором за руку и со скукой посмотрел на свою "пятерку". Генка пошел следующим. Он хотел дать еще минуту-другую толстяку.
      Экзаменатор посмотрел на него взглядом, в котором отразилась и вчерашняя пьянка, и сегодняшнее похмелье от нее, и тягостно-нетерпеливое ожидание следующей. И завистливое презрение к провинциальному гадкому утенку. И еще много чего. Генке не понравилось, как на него смотрит Судьба. Поэтому он улыбнулся легко, как только мог, и начал...
      * * * - Аааааааааааааааааааааааааа!!!
      Он остановился только на Кропоткинском бульваре, и то только потому, что милиционер шел за ним уже полквартала. Он не мог кричать. Кричать было нельзя. Поэтому он просто бежал. Бежал изо всех сил, чтобы сердечной дробью выкричать, выдохнуть свое счастье. Студент! Медик! Победа!
      - Аааааааааааааааааааааааааа!!!
      Перейдя на шаг, он стал напевать, сам не понимая, что.
      А вокруг хохотала Москва. Отныне и навеки - Его Москва!
      Город, который впустил его в свои холодные, скованные асфальтовым льдом, моря. Город, который умеет пройти мимо, не обращая на тебя внимания, но может и подмигнуть шалым девичьим глазом. Город, у которого столько лиц, что он сам себя никогда не узнает в зеркале...
      Генка быстрым шагом пролетел по Кропоткинскому бульвару и выскочил на Арбат. Едва на попав под 39-й троллейбус, он сбавил шаг и помчался по узкому тротуару к дому с яркой вывеской "Самоцветы". Там жила Анюта со своей теткой. Куда же, как не в этот дом, было нести на руках свое счастье?!
      Генка взлетел на пятый этаж, обогнав медленно ползущий лифт. Он позвонил не два и не три раза. Он просто облокотился пальцем на звонок и стоял так, крича вместе с ним. Пока не открылась дверь. Когда Анина тетка открыла замок и высунула наружу длинный театральный нос, он готов был расцеловать его прямо здесь, не дожидаясь, пока тетка подставит щеку. Впрочем, она ее никогда и не подставляла. Это была строгая, "вся в себе", тетка.
      - Здравствуйте. Анюта дома? - Нет ее. - Как "нет"? - Генка не подумал о таком варианте... - А где она? - Не знаю... Да ты проходи, попьешь чаю... - Как - не знаете... - Гена был поражен. В его сегодняшнем ликующем мире вдруг образовалась трещина, из которой повеяло холодом. Потом сам собой нашлось спасительное объяснение. - Она - на экзамене? - Нет, - сказала тетка. И строго, как бы отсекая лишние вопросы, добавила. - Срезалась она вчера. Не прошла по конкурсу. - Как?.. - Генка чуть не сел не пол. Он не мог представить себе, чтобы великая Анюта, его Анюта, срезалась на каком-то там экзамене... Ему вдруг представился Страшила, только он был уже не Страшила, а Анюта. Но так же грыз ногти и смотрел на потолок, надеясь найти там ответ... - Да ты проходи, Гена. У меня как раз чайник закипел.
      Генка, как во сне, зашел в прихожую и прошел за теткой на кухню. Там свистел чайник. Тетка начала колдовать над чашками, а Гена тупо наблюдал за ее спокойными движениями.
      - А куда она пошла? - Не знаю. Она мне не отчитывается. - И давно? - Со вчерашнего вечера нет... Да ты не волнуйся. Она уже звонила, и утром, и днем. Куда-то уехала с компанией. На дачу, что ли... - То есть как... То есть как "не волнуйся"!? - крикнул Генка.
      Все его неистовство, которое уже час искало выхода, сменило окраску и бурей поднялось в душе. С вышки счастья он головой вниз свалился в сухой бассейн ревности и горя.
      - Да так, - спокойно отрезала тетка. - Не волнуйся, и все тут. Ничего с ней не случится. - Как вы могли ее отпустить?! На всю ночь, в незнакомом городе! - Этот город сам решает, кого ему забирать... - тихо сказала тетка. Она ставила на стол чашки, сахарницу и печенье. Но Генку эта идиллия разозлила еще больше. - Послушайте, Татьяна Николаевна!.. - начал он, закипая на манер чайника. - Нет, это ты меня послушай, - грозно сказала тетка. - Ты ей не сват и не брат! И не муж, между прочим! Сам должен понимать, что тебе с твоим счастьем ей лучше сейчас на глаза не показываться. Пусть сначала успокоится. Потом и встречайтесь. - Вы... Я... Мы должны ее найти! - Ищи, - горько усмехнулась тетка и подошла к окну. С пятого этажа, сквозь "небоскребы" на Калининском, видно было пол-Москвы. - Ищи! Я свое уже отыскала в этом проклятом Городе...
      Она тяжело села на стул и положила себе кусочек сахара. Ее ложка, как маятник, качнулась в чашке. Генка смотрел на тетку и ненавидел ее. И ненавидел Анюту. И поезд, который привез их обоих в Москву. Ему становилось все хуже и хуже...
      - Гена! - Что? - Я давно хотела с тобой поговорить... - Ага. Сейчас самое время! - Не груби, пожалуйста. Лучше скажи мне. Ты очень любишь Аню? - Это мое дело. - Допустим. А хорошо ли ты знаешь ее? - Достаточно. Уже одиннадцать лет. - Да, - согласилась тетка, - это - немало. И все таки, как ты ее любишь? - Я... - в растерянности Генка хлебнул чаю, но это не помогло. - Кто вам сказал, что я ее люблю? - А разве об этом нужно говорить? - в глазах у тетки пробежала искра, и Генка понял, что она улыбается. Вдруг за морщинистым теткиным лицом он разглядел маленькую девочку, которая так же, как и он, однажды приехала из Энска в Москву. За своим счастьем. И Генка понял, что эта девочка знает больше, чем он. И об Анюте. И о Москве. И о нем самом. - Пойду я, - хмуро сказал он. - Как знаешь, - сказала тетка, - а за Аню не волнуйся. Ей сейчас плохо, но, если понадобится твоя помощь, она сама к тебе придет. Главное - чтобы ты оказался на месте, когда это случится. - Куда я денусь?.. - горько сказал Генка. Весь этот день, такой счастливый, Главный День, был брошен коту под хвост. - Вот и хорошо, - сказала тетка. - Вы ей не говорите, что я приходил. И что поступил, тоже не говорите. Сам скажу. - Умнеешь на глазах. Хорошо, Геночка. Так и сделаю. Счастливо тебе. - До свидания...
      Генка не помнил, как добрался домой.
      - Ты чего. Неужели срезался? - в вопросе Вовчика было искренне участие, и Генку это согрело. Сам Вовчик уже неделю как прошел последний экзамен и теперь у ежедневных пьянок появился повод. - Нет. Поступил. - Ну, ты даешь! А чего такой мрачный? - Живот болит... - Ха! Чуваки!!! - заорал Вовчик в комнату, - Генка поступил! Урраааа!
      Дружный вопль из гостиной показал, что гости совершенно не огорчены новостью. Напротив. Все уже давно привязались к странному молчаливому парню и даже полюбили его за рахметовский характер. Он был примером, которому лень подражать, но которым можно гордиться перед друзьями.
      Все высыпали в прихожую и кинулись к Генке обниматься. Тут же появился дежурный стакан. Генка выпил его залпом и попросил добавки. Потом, из чистого гусарства, выпил из горлышка целую бутылку портвейна. И не пошел, как обычно, за свои учебники, а плюхнулся на диван между каким-то пижоном и его нарядной подружкой.
      Потом зазвучала странная музыка, к которой он уже успел привыкнуть и даже полюбил. Потом стены пустились в пляс, и он почти ничего не соображал.
      А еще потом с ним рядом оказалась Надька. И больше вокруг не было никого. Наверное, они попали в знаменитую родительскую спальню, куда вход был запрещен. За исключением особых случаев.
      Но сегодня был особый случай. И Генка, почти не соображая, что делает, впился в Надькины губы.
      - Дурачок... - прошептала она, - Не торопись... У нас вся ночь впереди...
      И новоиспеченный студент 2-го Московского Медицинского института имени Н. И. Пирогова перестал торопиться. Впереди была целая жизнь, не то, что ночь... Ночь, впрочем, тоже...
      * * * - Ген, вставай!.. - Ой... Светик!..
      Генка сквозь сон удивился тому, что Светик пришла к нему сама. Обычно ее приходилось искать по всем больничным постам и палатам. Он потянулся к ней, чтобы обнять.
      - Генка, брось! Мизерный на роды зовет... - Какие народы? - Какие, какие! Обычные роды! Вставай и давай будить Самоху и остальных. Вы там все нужны!
      Генка вывалился из сладкого сна на пол. Нашарил рукой одежду и принялся кое-как одеваться. Света перебежала к Самохе и схватила за плечо.
      - Олежка! Поднимайся! Роды тяжелые, Мизерный зовет... - Страшила! Вставай, хрен моржовый! Роды! - Кока, Женька! Аврал!
      Через пять минут, заспанные, в халатах, застегнутых не на ту пуговицу, они мчались вслед за Светкой по ночному больничному коридору. Собственная спальня, где несколько сиротских раскладушек стояли на кафельном полу бывшей душевой, отсюда казалась им раем.
      - А где Тимофеич? - на бегу спросил Генка. Тимофеич был акушер и хирург, правая рука главврача со смешной фамилией Мизерный. - В Москве!.. - А остальные? - Петрович свалился с гриппом. Вот тебе и остальные... - Так мы что, сами будем роды принимать? - от ужаса Генка проснулся окончательно. - Нет, конечно. Мизерный там, и я на подхвате...
      ...Огромная баба с трудом помещалась на узкой родовой кровати. Она не кричала, и это было страшнее всего. Она только глубоко дышала, и все равно серела на глазах, как мартовский сугроб.
      Мизерный - громадный мужик с мясницкими руками - орал на нее матом.
      - Тужься, сука! Тужься, кому говорю! Разлеглась тут, блядь, отдыхает. Тужься!.. Так, пацаны, по местам. Генка со Страшилой - жмите на пузо, Самохин - ко мне, принимать будем. Костик, следи за давлением... Светка, не путайся под ногами... Да тужься ты, сволочь!.. - Как жать? - спросил Генка. Его голос дрожал. Такой полевой обстановки у них еще не случалось. Практика есть практика. Но одно дело - стоять и смотреть, и совсем другое... - Как жать? Клади ей руку на пузо, локтем сверху. Так. Хватайся с другой стороны за стол. Взялся? - Да. - А теперь повисай всем телом. Понял? - А не раздавлю? - Портвейн раздавишь, когда все кончится. Понял? Дави! Страшила! Ты - то же самое с другой стороны. По местам, сукины дети. Давите так, чтобы вылетело как из пушки.
      Генка, несмотря на приказ, не мог себя заставить надавить на бабий живот всем своим весом. Живот был твердый, точно каменный. Страшила тоже замешкался, по привычке глядя на друга.
      - Да вы что, суки! - Мизерный побагровел, - в бирюльки со мной играете? Давите изо всех сил, кому говорю. А то потеряем сейчас к ебаной матери обоих... - Она уже полчаса без схваток, - шепнула Света. У нее в глазах полыхало. - Давление падает, - сказал бледный Кока. - Ясный хуй, падает! Цифры говори! Самоха! Стой здесь, принимаем. Вот голова, видишь? Хорошо хоть, головой пошел, сучонок... Так... Так... Ну давай, хороший... Пролезай! Генка, Страшила, давите сильнее. Сейчас уйдет, сука... - 85 на 40... - Дави!
      Генка скомандовал "Три, четыре!", и они со Страшилой навалились одновременно.
      - Хорошо... Еще... Еще... Так, родимый... Так... - 80 на 40...
      Генка увидел, как на пол капает кровь. Как всегда, ему стало плохо. Как всегда, он взял себя в руки усилием воли. Но недосып, дикость обстановки и нелепость того, чем он сейчас занимался, сделали свое дело... Кровь потекла тонкой струей, баба вдруг застонала, и Генкина голова закружилась всерьез. Еще хватило сил в последний раз навалиться на каменный живот, после чего в глазах почернело и тело стало ватным...
      Оказалось, он так и не упал. Висел, как обезьяна, на собственной руке. Никто и не заметил его короткого обморока. Когда он очнулся, то на первый взгляд подумал, что все осталось по прежнему. А потом понял, что изменилось. Мизерный перестал материться. Теперь он насвистывал что-то из Высоцкого и давал благодушные указания Самохе. Тот, по локоть в крови, зашивал роженице шейку матки.
      - Глубоко берешь, Самохин. И шов частый. Пореже, пореже... Эй, орлы! Долго вы чужую бабу будете тискать? Слезайте с нее.
      Генка и Страшила убрали руки. Чего-то не хватает, подумал Генка. И тут же услышал, чего именно.
      Из-за его спины, сквозь тихое сюсюканье Светки, раздался щенячий писк. И Генка понял, что все обошлось нормально. Это было видно и по поведению Мизерного - гениального земского врача, на котором держалась вся захолустная больница.
      - Гляньте на этого тамбовского волчонка... Гипоксийка, конечно... Куда же без нее. И вод наглотался, мерзавец... Ну, ничего. Жить будет.
      Генке намертво впечатался в память этот круговой стоп-кадр. Здоровенный хирург, старательный Самоха у его подножия, аристократичный Кока с тонометром, Света, склонившаяся над ребенком, будто раздувающая костер. Растерянный красный Страшила. И роженица на столе - как материк в океане собственной боли...
      - Ну что, орлы? Поздравляю с боевым крещением. А теперь идите, мы со Светкой сами управимся. Олег, ты тоже ступай. Я дошью...
      Ребята медленно вышли из родовой, прихватив по дороге Женьку, который пропустил все представление, потому что блевал в соседней ванной. Уходя, каждый по несколько раз оборачивался. Огромная баба, похожая на поверженного скифского идола, лежала, как мертвая. Только слезы на щеках говорили о том, что она еще жива...
      ...- Пика, - сказал Самоха, он же - "Печорин", который оказался классным парнем и сыном одного из лучших детских хирургов Москвы. - Пас, - отозвался Генка и отхлебнул разведенного спирта. - Я тоже пас, - сказал Страшила. - Бери, - Кока пододвинул прикуп в сторону Олега.
      Все делали вид, что ночное происшествие - самое обычное дело. А то, что под столом у всех четверых тряслись колени, сверху заметно не было.
      Спать, конечно, расхотелось. Поэтому сели за пулю, чтобы развеяться и накатить спирта, украденного накануне Светкой из личных запасов Мизерного.
      - Еще неделя, - сказал Самоха. - Ага. - И - в Москву! Семь треф. - Интересно, как там без нас? - Говорят, происходит какая-то херня. Цены отпустили, что ли... Вист. - Это как? - Это так, что в магазинах теперь все есть, а купить ни хера нельзя. - Почему это?.. Пас. - Дорого. - А раньше что - дешево было? - Раньше, по сравнению с нынешним - вообще даром... Клади карты. Посмотрим, что там у Самохи. - Круто. - Да...
      Пауза.
      - А водка теперь почем? - Не знаю. - А пиво? - Да откуда мне знать? Чего привязался? - Пивка бы сейчас... - Пей спирт и не выделывайся. - Ну, давайте, что ли... - Погоди... Кажется ты, все-таки, без одной. - Думаешь? - Ага. Третью даму ничем не достаешь. - Да, похоже... Ладно. Генка, сдавай. - When I find myself in time of trouble... - запел Женька. Он уже успокоился и теперь стыдился своей слабости. А пел здорово. В бывшей душевой сразу потеплело от его гитары и голоса. - Хорошо сидим, - сказал Самоха. - Ага, - отозвался Страшила. - Вообще, повезло нам, что встретились. - Да, - сказал Кока. - Мужская дружба - на всю жизнь. - Да ладно тебе, - сказал Самоха. - А что? Не так? - Не знаю. Вот пройдет лет пять-семь, вообще друг друга на улице не узнаем. - Зато память останется, - сказал Генка. - А мне тут здорово с вами, - сказал Страшила. - В школе друзей вообще не было. - Mother Mary comes to me... - Хватит сопли распускать. Давайте выпьем. - А я, наверное, уйду, - вдруг сказал Генка. - Куда? - Не "куда", а "откуда". Из института. - Ты что, с ума сошел? Зачем? - Не знаю... - Генка промолчал. - Не мое это все. - Во дает! А зачем тогда поступал? - Не знаю. Теперь не знаю. - А раньше знал? - Не помню... Ладно, проехали... Пить, так пить. За что? - Давайте за Москву, что ли! - За Светку! - За будущих имперских врачей! - Нет, - сказал Страшила, - давайте за этого... волчонка тамбовского. Пусть у него все будет в порядке. - Нет возражений. - Есть контакт! - От винта! - А колокольчики, бубенчики звенят, - запел Женька, - а мчались наши кони три часа подряд...
      Отечная Луна с удивлением посмотрела на ночную больницу, из которой ухнуло молодецкое "Пора!".
      * * * - В прошлой жизни, - сказал Странный Парень, - я был камнем. Я лежал на мезозойском берегу, и на меня наступали последние ящеры. Некоторых из них я узнаю здесь, на улицах. Они тоже продолжают жизнь в других телах. - А что случилось с камнем? - Море зализало его насмерть. Как леденец. У него было достаточно времени для этого. - Интересно, - соврал Генка.
      На самом деле он извелся за последние полчаса. В арбатском подвале было шумно и накурено. Публика, состоящая из пестро разодетой богемы, угощала друг друга свежими перфомансами и старыми сплетнями. Сырые стены были увешаны картинами, имевшими такой вид, будто их украли из младшей группы детского сада. Форменная мазня.
      Генка продолжал держать в руке приглашение, потому что оно придавало хоть какой-то смысл его присутствию здесь. А пришел он ради Анюты, которая сегодня должна была выступать.
      В последнее время их отношения стали расползаться по швам. У нее появился свой мир, непохожий на Генкин. Она часто и надолго исчезала из Москвы. То в Питер, то вдруг на Байкал или, того хлеще, на Камчатку. Он не знал и не хотел знать, с кем она туда ездила и зачем. Но, насколько он мог заметить, у него не появилось настоящего соперника, несмотря на вечную собачью свадьбу вокруг Анюты.
      Она очень повзрослела и похорошела. Рядом с ней он теперь чувствовал себя ребенком. Хотя и сам, чего греха таить, монахом не был.
      Их странные, полулюбовные, полудружеские отношения, которые были бы дикостью в Энске, в Москве выглядели совершенно естественно. Но Генке приходилось расплачиваться за эту "естественность" бессонными ночами и ревностью, намертво засевшей в груди.
      Аня любила его. И он любил Аню. Но что-то не клеилось в их романе.
      Сегодня он решился на важный разговор. Он пришел сделать Анюте предложение и, если она не согласится, предложить разбежаться в разные стороны. Насовсем. В глубине души, Генка надеялся на первый вариант. Хотя смутно представлял себе семейную жизнь, особенно на фоне безденежья и отсутствия крыши над головой. Общага, в которой он жил, исчезнет, как только он уйдет из института. А это решение было принято. Жить у Аниной тетки тоже не хотелось. Генка надеялся на подработку и собирался заняться новым и непонятным делом, которое носило гордое название "бизнес". Что это такое, пока толком никто не знал...
      - План не дает такой чистоты эмоций, как циклодол. Правда? - похоже, Странный Парень в этой жизни был не дурак поэкспериментировать. - Не знаю. - Я тоже не знал, пока не попробовал. Правда, я так перебрал с первой дозой, что чуть не отдал концы. Мы с другом закинули по 12 колес на брата.
      - Ого... - Да. И самое ужасное, что после этого нельзя проблеваться. Циклодол блокирует рвотный центр... - Интересно. - Ничего интересного. Сидишь, как дурак, пальцы на руках по два метра длиной, а в рот засовывать бесполезно. Все равно ничего не получится... Но зато потом... - Вы не знаете, когда выступает... Аня? - Анна? Нет. А она будет сегодня? Это здорово. Люблю ее перфомансы. Они лучшее, что есть в этой гнилой тусовке... Так вот. Потом начинаются удивительные превращения. И с миром, и с тобой... Кажется, что ты попал на другую планету. И непонятно, откуда приходит это ощущение. Нет никаких галлюцинаций, по улицам не ползают змеи, а над крышами не кружатся марсиане на тарелочках... Но... Как бы это сформулировать... Что-то происходит с силой тяжести. Кажется, что, если подпрыгнуть, так и повиснешь в воздухе. И дома, избавившись от притяжения, стоят по стойке "вольно", наперекосяк... И еще... Ни с чем не сравнимый телепатический эффект. Начинаешь читать чужие мысли. Это хорошо и страшно. Хотя чаще всего просто противно... - Почему? - В твою голову из чужих умов лезут какие то телки, куски телепередач, мысли о деньгах. Тревоги за детей. Чужая ревность, зависть, злость... Гадко... О!..
      Странный Парень посмотрел куда-то за спину Генки и, наконец, заткнулся. И тотчас же Гена услышал сзади Анин голос.
      - Рэй! Спасибо за то, что ты позвала меня на свой день рождения...
      Гена не спешил оборачиваться. Он стоял и слушал, как родной голос то приближается, то снова делает шаг назад...
      - ...Мы долго летели в тишине, и наконец он промолвил: "Я понял совсем немного из того, что ты мне сказал, но меньше всего мне понятно, что ты направляешься на день рождения..."
      Аня совсем легко, будто перышком, пощекотала слово "направляешься"... Остальные слова она произносила тихо и спокойно, как во сне. И было в этом спокойствии что-то, от чего весь подвал притих и прислушался...
      - ... но когда Филин доставил меня к дому Орла, он промолвил: "Я понял немного из того, что ты сказал, но меньше всего мне понятно, почему ты называешь своего друга маленьким..."
      Еще одно легкое нажатие на слово - и все с нетерпением ждут следующего. Генка стоит и смотрит на стену, и чувствует, как его взгляд отскакивает от стены рикошетом и попадает Анюте прямо в глаза. А она продолжает спокойно читать вечную сказку Баха...
      - ...Я знал, что Чайка - очень мудрая птица. Пока мы летели, я тщательно обдумывал и подбирал слова, чтобы, услышав их, она поняла, что я уже чему-то научился. "Чайка, сказал я наконец, почему ты несешь меня на своих крыльях к Рэй, если ты воистину знаешь, что я уже с ней?.."
      Голос Ани зазвучал прямо за его спиной. Генке показалось, что он ощущает тепло воздуха, из которого были сотканы слова... И он обернулся.
      Аня стояла перед ним и смотрела прямо в глаза. Она была совершенной голая и с ног до головы вымазана какой-то сладкой дрянью. В тех местах, где с нее зачерпывали пальцем или слизывали крем, белела кожа. За ней следом тянулись руки тех, кому не досталось угощения или хотелось добавки. А Аня стояла перед Генкой, глядя ему в глаза, и продолжала:
      - Чайка несла меня над морем, над холмами, над улицами города, и вскоре бесшумно села на Твою крышу... "Потому, что это важно", громко ответила она, "чтобы ты знал эту истину..."
      Аня зачерпнула мизинцем крем с левого соска и протянула его Генке.
      Он развернулся и кинулся прочь из подвала. Ему хотелось умереть прямо сейчас, чтобы не мучиться. Но умереть не удалось, хотя сердце честно пыталось остановиться ...
      Он хлопнул дверью и выскочил на ночной Арбат. Там было безлюдно. Как в сказке. Даже окна в домах казались пустыми и черными. Только новое чудо ларек-в-котором-все-есть - подмигнуло ему своим единственным горящим глазом...
      И тогда Генка закричал. Закричал страшно... Он орал во весь голос, до тех пор, пока...
      * * * ...не проснулся. В купе была только Катя. И следы застолья. Ни Пети, ни Михалны, ни ее баулов.
      - Я, кажется, заснул? - спросил он. - Да, - сказала Катя. - Но ничего интересного вы не пропустили. - Да. Все интересное случается во сне. - И что же интересного произошло в вашем сне? - В двух словах не расскажешь. - Возьмите столько слов, сколько нужно, и валяйте. - Катя... Вас прямо не узнать... Что с вами сделали, пока я спал? - Мной пренебрегли. - Кто? - Вы. - Да ну? - А разве нет. Вы нагло заснули у меня на глазах, пока Петр и Михална пели песни и обнимались. - Извините. - Никогда. Вы все еще предлагаете мне выпить, или ваш компанейский порыв прошел вместе со сном? - Катя, мне нужно перекурить ваши слова. Можно? - Да. Можете курить здесь. - Сколько вы выпили? - Достаточно. - Достаточно для чего? - Достаточно для того, чтобы вы закурили здесь. - Нет. Я, все-таки, выйду в тамбур. А потом мы продолжим беседу. - Как скажете. - Только не обижайтесь опять, ладно? - Попробую. У вас есть пять минут. Управитесь? - Не знаю... Я - не шахматист, но блиц-турниры играть приходилось...
      * * * - Ну? - спросил Страшила. - Хер знает что, - честно сказал Генка.
      Страшила стоял перед ним в новых джинсах - "бананах". Несмотря на ширину штанин, под ними все равно угадывались Страшилины ляжки.
      - Блядь, - сказал Страшила. Для того, чтобы купить джинсы, он три ночи разгружал вагоны на Товарной. Вместе с Генкой. Но тот, хоть и проработал по две смены против каждой Страшилиной, деньги тратить не спешил. - Да ладно тебе. Может, девчонкам и понравится. - Думаешь? - Страшила повеселел. - Уверен. Этим дурам только покажи тряпку - и они твои...
      Страшила был только что после душа. Его румяные щеки горели, как факелы. Мокрые волосы торчали во все стороны. Он был очень некрасивым парнем. Только улыбка спасала, потому что улыбаться Страшила умел по голливудски. Но не всегда знал, когда это пора делать. Поэтому успеха у девочек не имел.
      - А ты что, не пойдешь? - спросил Страшила. - Чего я там забыл? - А чего дома сидеть? Там - телки. - Да ты что? Много? - Издеваешься? - Ты первый начал... - Да ладно тебе. Устал я. После этих мешков за девку браться не хочется. - А до мешков хотелось? - А это - мое дело, Страшила. Захочется - возьмусь, и тебя не спрошу. Генка твердо посмотрел на друга. Его успех у девочек вызывал зависть у всех приятелей. А то, что ему до этого успеха не было никакого дела, эту зависть только усиливало. - Ну, как хочешь, - как всегда, Страшила легко пошел на попятную. - А я пошел. Приходи.
      Он пригладил мокрые волосы и взялся за туалетную воду. Комната затаила дыхание. Страшила вылил на себя две пригоршни "O'жена" и принюхался.
      - Ну? - спросил он. - Атас, - сказал Генка. - Глядишь, тараканы, наконец, передохнут. - Сам ты таракан. - Ага. Первым буду на очереди. Иди уж, Казанова...
      Страшила молодецки щелкнул каблуками и подошел к столу.
      - Главное! - сказал он. - Будешь? - Давай.
      Страшила налил по стакану портвейна и махнул свой, зажмурившись. Пить он умел замечательно. Глядя на него, удержаться было невозможно. Поэтому Генка не замедлил опрокинуть свою стаканяку.
      - Все. Девки, держитесь! Я иду!.. - Страшила пошел к выходу. У двери обернулся и, состроив заговорщицкую мину, подмигнул Генке. - Если вернусь не один, ночуй у Коки. - Когда это ты не один возвращался? - Генка был беспощаден. - Сволочь... - От сволочи слышу. Ладно, проваливай... Может, и я подтянусь...
      Через пять минут после ухода Страшилы с первого этажа забухала дискотека. Вся общага в своих тараканниках готовилась к ней, как умела.
      Генка включил телевизор и снова упал на койку.
      - Здравствуйте, товарищи... - Здравствуйте... - В эфире - программа "Время". В сегодняшнем выпуске...
      Последняя встреча с Анютой сильно выбила его из колеи. Он замкнулся в себе и яростно таскал мешки на Товарной, чтобы хоть немного выпустить пар. Он не очень понимал, как дальше жить, и только мысль о деньгах, которых у него никогда не водилось и которые, по слухам, способны решить все проблемы, не давала ему покоя. Решение бросить институт никуда не ушло. Чем дальше, тем больше Генка чувствовал себя чужим здесь. И продолжал учиться только ради крыши над головой.
      - Сегодня Михаил Сергеевич Горбачев встречался с президентом Соединенных Штатов...
      Гена думал о том, во что превратилась бывшая фарцовка, и что теперь получило право называться бизнесом. Никаких иллюзий по этому поводу он не испытывал. Лезть со своим энским рылом в калашный ряд джинсовых прохвостов, собаку съевших еще у "Советского Композитора" с пластинками "Битлов" под мышкой, было бесполезно... Там, как и везде, все решали связи. А их не было. Генка перебирал в уме десятки вариантов, но ни один, кроме разгрузки товарняков, не принес еще ни копейки...
      До появления первого шанса оставалось чуть меньше минуты, но Генка еще не знал об этом. Пока матерая дикторша, розовея от непривычной информации, стоила глазки кому-то за кадром, а литр тухлого московского воздуха только заходил в ее легкие, чтобы принести на выдохе следующую новость, Генка высадил еще стакан портвейна. А потом повернулся к экрану, с которого прозвучало:
      - Обмен купюр старого образца на новые будет продолжаться еще неделю. В нашем репортаже вы можете увидеть, что сберкассы работают в обычном режиме. В крупных городах обмен происходит организованно, но из областных и районных центров поступает тревожная информация о панике среди населения. Из Крыма, например, сообщают, что возник черный рынок, где охваченные паникой отдыхающие меняют старые купюры на новые с коэффициентом три к двум и даже два к одному... Мы еще раз подчеркиваем, что эта паника не имеет под собой никаких оснований. Все сберкассы работают...
      Дикторша была совершенно непохожа на Медузу Горгону. На ее голове не шевелились змеи. Но Генка застыл, как каменный столб. И пока она говорила что-то о вреде паники и о том, как все на самом деле замечательно, Генка на экране видел совсем другое. Чья-то харя, опухшая от крика, проклинала все и вся перед растерянным мальчишкой - корреспондентом. Она (оно) совало ему деньги и кричало, чтобы он подавился этими бумажками. И таких, бьющихся в истерике, идиотов на экране было достаточно, чтобы Генка понял:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10