Мечты прекрасных дам

      – На Виктория Пик в доме, который называется «Английский особняк».
      Янг, обрадованный тем, что ее ждет благополучное будущее, больше ни о чем не спрашивал.
 
      Мами вошла в гостиную «Английского особняка» с мрачным выражением лица.
      – Явилась новая помощница, мисс Милли.
      – Пригласи ее сюда.
      – Мне кажется, она нам не подходит.
      – Это мне решать, Мами.
      – Она едва достает мне до плеча.
      – Рост не имеет никакого значения.
      – И вообще она китаянка, имей в виду.
      – Я знаю. Мистер Уэддерберн уже разговаривал с ней в Клубе.
      – И вообще эти попрошайки-недомерки плохо работают.
      – Приведи ее сюда!
      Мами зарыдала, закрывая лицо фартуком.
      – Мисс Милли, я просто не могу в это поверить. Неужели кто-то вам наплел, будто я плохо работаю?
      – Мами, но это же только временно, пока ты окончательно не поправишься!
      – И пахнет от нее тоже как-то странно. Милли поднялась с кресла.
      – Ладно. Оставайся здесь, а я встречусь с ней в саду. Анне так и пришлось ждать в саду у фонтана. Глядя на нее, Милли подумала, что ей редко приходилось видеть столь красивую девушку.
      Анна Безымянная была одета в белое платье, какие носят молодые девушки из общины Непорочной Девы – покровительницы миссионерской школы в Фу Тан. Ее густые волосы, черные и блестящие, были стянуты на затылке черной лептой, что означало у них в Фу Тан непорочность. Сборчатая юбка платья развевалась вокруг колен, оставляя открытыми лодыжки, загорелые так же, как и руки, которые, казалось, были просто пропитаны солнцем. На шее висело небольшое золотое распятие.
      – Доброе утро!
      Услышав приветствие Милли, Анна с поклоном повернулась к ней.
      – Меня зовут Анна Фу Тан, – сказала она. Милли обратила внимание не столько на ее правильную без акцента речь, сколько на запах необычных духов, будоражащих чувства и наполняющих своим экзотическим ароматом воздух вокруг.
      – Мой муж сказал мне, что ты откликнулась на объявление насчет помощницы экономки?
      – Да, госпожа.
      – И что он уже побеседовал с тобой и сказал, что берет тебя. Я поняла, что работа эта временная – пока не улучшится состояние здоровья нашей постоянной экономки?
      Анна скользнула взглядом по стоявшей перед ней женщине. Довольно красива, подумала она, но это здесь, где слишком мало европейских женщин, где даже такие богатые господа, как мистер Джеймс Уэддерберн, не имеют особого выбора. И еще очень молода, подумала Анна, даже моложе ее самой, однако, похоже, не по годам умна – синие глаза, внимательно рассматривающие ее, были очень серьезны и проницательны на ее беленьком английском личике.
      Так значит вот кого предпочел Эли Боггз! Обычная европейская школьница-переросток с веснушками на лице. Ей говорили, что такие умеют подцепить и удержать даже самых беспечных и непостоянных мужчин; у них, видите ли, есть какое-то особое, какого нет у восточных женщин, обаяние, и Эли Боггз тоже оказался таким глупцом, не замечающим красоту и чувственность, которые ему преподнесли прямо на блюдечке.
      – Сколько тебе лет, Анна? – ободряюще улыбнулась ей Милли.
      – В Месяц Белых Рос мне исполнится двадцать один.
      – Ты очень хорошо говоришь по-английски.
      – Я говорю немного и по-французски, если понадобится.
      Милли пробежала глазами письмо, переданное ей Анной.
      – Монахини Фу Тан дают тебе отличную характеристику. Мой муж не обговаривал с тобой сумму жалованья?
      – Да, мы уже обо всем договорились.
      – Видишь ли, я редко занимаюсь подобными вещами. Хозяйство ведет мой муж.
      Они стояли рядом на солнце и улыбались друг другу. Почему-то Анна немного смущала Милли; хотя встреча происходила в ее собственном доме, где она была хозяйкой, девушка, стоящая перед ней и глядевшая на нее высокомерным взглядом, казалось, полностью контролирует ситуацию. Даже в аромате ее необычных духов было что-то неуловимо-зловещее. Милли не могла понять, что ее так смутило, ведь девушка была хорошо образована и имела рекомендации, о которых можно было только мечтать. Тем не менее, ощущение того, что перед нею властный и недобрый человек, не проходило.
      Анна же тем временем была занята своими мыслями: чем скорее она пройдет все формальности, связанные с приемом на работу, тем будет лучше. Эли грубо и бесцеремонно отверг ее, как обычную шлюху, а та, ради кого он это сделал, стояла сейчас напротив нее, и было видно, что она невинна, как ягненок, в этом мире хищников.
      Та черная женщина, которая открыла ей дверь, исчезнет первой, – имея доступ к кухне, она сможет довести ее нездоровье до скорого и естественного конца. И все прочие обитатели дома – кроме хозяина, с которым она уже познакомилась, – тоже должны быть ликвидированы при первом удобном случае. Но основная ее цель – хозяйка, которую любил Эли.
      Однако в той ауре зла, которая окружала Анну, иногда пробивали брешь более человечные чувства. Во время своей непродолжительной связи с Эли она испытала чувства, более благородные, чем обуревавшие ее обычно хищнические инстинкты: грубоватое, но доброе отношение Эли открыло в ее сердце некое подобие благородства, которое временами заглушало ее неодолимую жажду убивать. Теперь же, когда ею пренебрегли, со всеми сантиментами было покончено, осталась лишь расчетливая жестокость.
      Мило улыбаясь, она обратилась к Милли:
      – Госпожа, насколько я поняла, я буду работать у вас?
      – Да, конечно!
      – Я неплохо готовлю. Вы не пожалеете о своем решении.
      – Это просто замечательно! Хотя вообще-то готовка входит в обязанности моей старшей экономки.
      – Я понимаю.
      Хмурая Мами проводила Анну Безымянную до ворот.
      – Я ей не доверяю, – заявила Мами, возвращаясь в гостиную.
      – Но почему? – спросила Милли. – По-моему, она просто очаровательна, а духи у нее – просто божественные!
      – Ах так? Что я тебе говорила – если у девушки блестит от чистоты лицо, не забудь посмотреть у нее за ушами. Неспроста от нее так хорошо пахнет, ой неспроста.

30

      Через три дня Анна приступила к своим обязанностям в качестве помощницы экономки, пока Милли с Мами все еще пребывали на острове Грин. Джеймс Уэддерберн, держа в руках бутылку, в тупом пьяном оцепенении глазел в окна гостиной.
      Он стоял, покачиваясь посреди комнаты, затем вдруг резко выпрямился, стараясь придти в себя, поскольку где-то ему почудилась музыка – еле слышные звуки, – будто какая-то женщина поет, перебирая струны старинного инструмента.
      Не выпуская из рук бутылку, он подошел к двери и отворил ее. Звуки стали слышнее. Он вышел в коридор и прислушался, не веря своим ушам.
      Идя на звук, Джеймс проковылял до главной лестницы, затем прошел в ту часть дома, где жила прислуга. Остановившись у двери, за которой слышалось пение, он повернул ручку и вошел.
      Музыка резко оборвалась. Анна Безымянная, сидевшая на кровати с «п'и-па» в руках, подняла голову, на лице ее мелькнул непритворный ужас.
      На ней не было ничего, кроме легкого халатика. Она отшвырнула «п'и-па» и вскочила с кровати. Халатик соскользнул, открыв ее, нагую. Она стояла, сжав кулаки, дрожа всем телом.
      Джеймс, потрясенный столь быстрым развитием событий, не мог отвести от нее удивленного взгляда, но тут Анна пришла в себя, схватила лежавший на полу халатик и бросилась к двери. Но Джеймс преградил ей дорогу.
      – Пожалуйста, господин, – взмолилась Анна. Все еще плохо соображая, Джеймс не мог отвести глаз от ее залитого слезами лица.
      – О Боже праведный, – пробормотал он.
      – О пожалуйста, простите!
      Теперь она говорила по-китайски – на своем родном языке, пытаясь что-то объяснить Джеймсу, но тот, слабо понимая что-то в этом потоке речи, лишь глупо улыбался. Но и в менее щекотливых ситуациях разгневанный хозяин мог запросто уволить прислугу Анна прекрасно об этом знала. Прикрыв лицо своими длинными волосами, что у китаянок выражало крайний стыд, она бросилась к кровати и вся скорчилась, словно ожидая удара. Джеймс подошел к ней ближе и откинул волосы с ее лица.
      – Простить? За что простить? – спросил он слегка охрипшим голосом.
      – Вы ведь не прогоните меня?
      – Да упаси Бог, женщина! Меньше всего я думаю об этом. Ты просто подарок небес.
      – Тогда, – она умоляюще посмотрела на него, – пожалуйста, будьте поласковее со мной, хозяин. Я воспитывалась в монастыре и ничего не знаю о мужчинах – С этими словами она подошла к двери, заперла ее и, откинувшись, подняла к нему свое лицо, на котором сквозь слезы проступала задорная улыбка.

Книга третья

31

      До того, как Милли исполнится двадцать один год, оставался один месяц. В это время года уже с утра наступала такая несносная жара, что все беременные женщины в Гонконге начинали жаловаться на свою судьбу. Мами, не переставая обмахиваться веером, заявила, что ни одна женщина, проживающая восточнее Аравии, не должна рожать детей летом.
      – Может, вскоре на тебя тоже начнет действовать жара? – подразнила ее Милли.
      – Что ты хочешь сказать?
      – Ничего. Просто в Гонконге сейчас начался сезон детей!
      – Мисс Милли, за кого ты меня принимаешь. Я прожила долгую жизнь и умею избегать таких сюрпризов. – Мами утерла платком потное лицо, и блеснула ее самая великолепная улыбка. – Но должна признаться: с тех пор, как в мою жизнь вошел Черный Сэм, мне приходится иногда и выкручиваться.
      – Что ты имеешь в виду?
      Мами пожала плечами.
      – Ну, я начала встречаться с мужчиной. Я так долго была замужем за Растусом, что даже не ожидала, что способна, как бы это выразиться, обрести второе дыхание. Но Сэм сказал, что Растус – мертв, а я – жива.
      – Сэм прав. Когда ты его увидишь?
      – В два часа в этот же день на будущей неделе на пирсе Блейка. Он повезет меня на остров Стоункаттерс. Это необитаемый остров.
      – Ой, как ты рискуешь. Даже не была там. Тебе удалось снять с него эти пиратские серьги?
      – Он мне их отдаст через неделю в воскресенье, когда пойдет со мной в церковь на утреннюю службу.
      – Неужели!
      – Да! – уверяла ее Мами. – Мой Растус посещал церковь, как должен делать всякий уважаемый человек, и я сказала Сэму: «Если ты будешь вести себя, как мой Растус, тебе не будет стыдно предстать перед Создателем». «Но я совсем не спешу с ним встретиться. Пожалей меня, девушка, я же пират», – заявил мне Сэм. «Тем более ты должен быть честным и порядочным, иначе тебе не увидать Мами недели две, не меньше»
      Милли хихикала.
      – И что он тебе сказал на это?
      – Ну, видишь, мы продолжаем встречаться…
      – Господи! Ты знаешь, как прибрать мужчин к рукам.
      – Что верно, то верно. Когда Господь Бог наградил Еву даром любви, он объяснил ей, как им пользоваться.
      Мами наклонилась к зеркалу и потерла пеплом розовых лепестков за ушами.
      – Как тебе Фу Тан?
      Мами снова пожала плечами.
      – Я могу сказать только одно: экономка она хорошая. С тех пор, как она у нас появилась, у меня никаких хлопот.
      – Отдыхай, пока ты по-настоящему не выздоровеешь.
      – Но все равно, я не доверяю никому, кто прячет глаза, а не смотрит открыто.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Очень уж хитра, – ответила ей Мами. – И, прямо скажем, не ангел. Так и зыркает черными своими глазищами.
      Милли подумала, что Мами преувеличивает: глаза новой экономки были не черными, а карими, и такими простодушными… как у молодой телочки. С тех пор, как она у них появилась, все хозяйство действовало, как часы.
      В прихожей Милли наткнулась на Джеймса – его ждали с носилками два кули, чтобы отнести в офис.
      Белые колонны, украшающие фасад их «Английского особняка», сверкали красотой и величием в утреннем свете, Джеймс же, напротив выглядел потрепанным и мрачным.
      – Прости, что не позавтракала вместе с тобой, – спокойно сказала Милли.
      Джеймс проворчал что-то невнятное. Глаза у него были красные и подпухшие. Милли решила, что никто не имеет права выглядеть так, как ее муж по утрам.
      Джеймс нехотя выдавил:
      – Принесли открытки – поздравляют тебя с днем рождения. Не рано ли?
      – Это от школьных подруг из школы, – сказала Милли. – Они перепутали дату, и из-за них я уже чувствую себя старой.
      Пока Джеймс переваривал сказанное ею, Милли добавила:
      – Я вчера заходила в банк, ведь скоро я сама буду распоряжаться деньгами, которые сейчас под твоей опекой.
      Джеймс попытался уйти, но она его задержала.
      – Мне казалось, что на моем счету должно быть как минимум две тысячи долларов, и меня поразило, что там практически ничего не было.
      – Что ж, придется привыкать жить по средствам, – огрызнулся он.
      – Это неслыханно! Ты должен перечислять на мой счет пять сотен долларов ежемесячно. Так было указано в соглашении об опеке. Мне и нужно-то всего пятьдесят долларов, но на счету нет ничего!
      – Маленько потерпи!
      – Еще чего! Мне нужно всего лишь несколько долларов на карманные расходы. Честное слово, Джеймс, можно подумать, что это твои деньги!
      – Так оно и есть, пока тебе не исполнится двадцать один год!
      Он тяжело вздохнул.
      – Послушай, твой адвокат, мистер Гудчайлд, официально переведет тебе деньги, как только тебе исполнится двадцать один год. До этой даты ты считаешься несовершеннолетней, и твои действия ограничиваются строгими финансовыми нормами. Если тебе нужно больше денег, поговори со своим адвокатом.
      – Обязательно. Предполагается, что ежемесячно я должна получать проценты, но я их ни разу не получала. Сегодня обязательно повидаю Гудчайлда!
      Милли видела, как кули уносили Джеймса из дома.
      Выйдя в гостиную, она с изумлением обнаружила там Анну, которая определенно могла слышать весь их разговор. Эта девушка обладает способностью появляться в самых неожиданных местах, подумала Милли. Она перемещалась по дому с удивительной скоростью. Несколько секунд назад комната была пуста.
      Анна обернулась к ней, продолжая вытирать пыль с книжного шкафа.
      – Доброе утро, Фу Тан, – сказала ей Милли. Анна ей поклонилась.
      – Леди, какой жаркий день.
      – В полдень жара будет еще сильнее. Анна спокойно улыбалась и тихо спросила:
      – У вас болит голова?
      – Нет.
      – Мне кажется, что она болит у бедного хозяина. Я заговорила с ним, и он мне не ответил. У меня мало опыта общения с джентльменами. Может, им не нравится разговаривать по утрам.
      – Твоему хозяину уж точно это не нравится.
      – А он не болен? Простите меня, леди, но за три недели, что я провела здесь, я так привыкла к вам. Кроме моего брата Янга, у меня никого нет, поэтому я считаю вас своей семьей. Когда вам грустно, я тоже грущу.
      – Фу Тан, я очень тронута твоей привязанностью.
      – Да, вы для меня вроде как родственники. Вы знаете, что у нас, китайцев, очень почитают семейные узы. Вам тоже грустно, леди?
      – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – Милли стало любопытно.
      – У хозяина такое грустное лицо. Что-то его, видно, сильно заботит. У мужчин, которые занимаются бизнесом, всегда такие лица. В мире, где живем я и мой Янг, нет ничего, кроме смеха.
      – Ты тоже буддистка?
      – Нет, я верю в Христа, как и вы, – солгала Анна. – Я видела, как вы ходили в христианский собор Святого Иоанна, туда, куда Мами вскоре отведет своего мужчину.
      Милли улыбнулась.
      – Так ты слышала, как мы говорили об этом? Не стоит верить всему, что мы болтаем, и вообще, поменьше слушай, иначе у тебя не останется времени на работу. Ты уже заказала второй завтрак и обед?
      – Да, я это уже сделала. Мисс Мами поедет с ним на остров Стоункаттерс?
      – Вполне возможно, но это ее личное дело, не так ли? – резко заметила Милли.
      – Конечно, но только на этом острове живут змеи. Когда она будет там, ей следует быть очень осторожной, и чтобы обязательно были прикрыты ноги. Также следует опасаться белого и розового олеандра. Если сорвешь его цветы, пальцы станут липкими. Их нельзя подносить ко рту, иначе отравишься.
      – Я обязательно передам это Мами.
      – Вы там были?
      – Прости, мне нужно идти, – сказала Милли.
      – Я только спросила, были вы там или нет. Если вы когда-нибудь отправитесь на этот остров, пожалуйста, ведите себя там поосторожнее. – Анна широко улыбнулась.
      – Какая ты добрая, так заботишься о всех нас.
 
      Раскаленное солнце просто сжигало Гонконг. На пирсе Блейка залив сверкал, как драгоценный камень. Маленькие волны танцевали и качали лодки и сампаны.
      Вдоль берега стояли склады богатых людей.
      Ближе к воде под вывесками «Цветок в тумане» располагались публичные дома. За красивыми ставнями прогуливались китайские и португальские леди сомнительной репутации и чистоты.
      В старых артиллерийских бараках говаривали, что встреча с ними могла запросто уложить мужчину в гроб всего лишь за один доллар.
      Милли шла медленно, обмахиваясь веером. Стояла жара. Носилки и полуобнаженные кули, согнутые под тяжестью седоков и груза, пробегали мимо нее по Квинс Роуд. Старую набережную начали перестраивать, и толстые жены этих седоков, укрывшись под бамбуковыми зонтиками, степенно прогуливались с потными и краснолицыми клерками, бесцеремонно перемывая всем косточки.
      Офис господ «Гудчайлд энд Гудчайлд» располагался рядом со старым банком Метесона. Милли деловито прошла по прохладному мозаичному полу и подошла к конторке, чтобы навести справки.
      – Пожалуйста, мне нужен мистер Гудчайлд-старший, – обратилась она к клерку.
      – Как мне представить вас, мадам?
      – Миссис Милдред Уэддерберн.
      – Простите, по какому вы делу?
      – По личному.
      Милли покачивала ручку зонтика, выточенную из слоновой кости. Ее белизна, как и белизна длинного в складку платья, ярко выделялись на фоне тускло-коричневой мебели.
      Клерк, с желтоватым лицом и со сдвинутым на кончик носа пенсне, даже не двинулся с места.
      – Мадам, я все же хотел знать суть вашего дела. Комната мистера Гудчайлда находится на верхнем этаже, и, заранее узнав, что вам требуется, он сможет сразу принести сюда ваши бумаги. Пожалуйста, объясните мне цель вашего визита.
      Милли вздохнула.
      – Это касается адвокатской опеки над моими деньгами, которая будет иметь силу до моего совершеннолетия.
      – Понятно. К сожалению, мистер Гудчайлд-старший только что уехал к своему клиенту.
      – Тогда пусть меня примет мистер Гудчайлд-младший.
      – Увы, мадам. Мистер Гудчайлд-младший болен. Лихорадка.
      Милли понимающе кивнула.
      – Весьма сожалею. Есть тут кто-нибудь еще, кто поможет мне в этом вопросе?
      – Боюсь, что нет.
      – Но поймите, что речь идет о больших суммах. От маленьких глазок под стеклами пенсне побежали лучики морщин.
      – Мэм, в этом нет никакого сомнения. Как правило, под опеку берут значительные суммы.
      – Тогда тем более странно, что никто из ваших сотрудников не желает мне помочь. Почему такое неуважение?
      – Ну что вы, мадам. Я передам им вашу просьбу, и кто-нибудь навестит вас при первой же возможности. Может, и мистер Уэддерберн будет дома.
      – Этого еще не хватало, – резко прервала его Милли. – Я знаю, что мистер Гудчайлд здесь, и желаю немедленно с ним побеседовать. Если он не спустится сюда, я сама к нему поднимусь!
      – Но, мадам! – завопил клерк.
      Когда она двинулась вперед, он попытался преградить ей путь, так что ей пришлось оттолкнуть его. Прибежал охранник в форме. Он с клерком схватили ее за руки. Посетители банка с интересом смотрели, как разъяренная Милли пыталась вырваться.
      – Мадам, приемная доктора Скофилда находится в этом же здании, – внезапно заявил клерк. – Вы можете пожаловаться ему.
      Милли одарила его испепеляющим взглядом.
      – Насколько мне известно, вы его давняя больная… – нагло продолжал он.
      Растрепанную и дрожащую от ярости Милли выпроводили на улицу. Было очевидно, что до ее прихода Джеймс успел пообщаться с господами Гудчайлд. Милли невольно подумала, что зря ввязалась в спор с клерком.
      Жара стала еще сильнее. В это утро Гонконг был просто отвратителен. Милли еле плелась под своим зонтиком. А вокруг все занимались своими делами. Крестьяне размахивали связками тощих цыплят, болтающихся вниз головами, и зычно выкрикивали цену. Мясники расхваливали засиженное мухами мясо. Всякие шарлатаны-целители сулили исцеление от всех известных и неизвестных хворей. Имелись у них и лосьоны от вшей, и порошки для предохранения от беременности. Кули бежали трусцой, таща на плечах длинные палки-коромысла с грузом. Распорядители похорон громко кричали: «Дайте дорогу мертвым!», расчищая путь в толпе перед рыдающими родственниками и профессиональными плакальщиками, которых нанимали оплакивать покойных за пятьдесят центов в час. Хотя в Гонконге еще не было рикш (это было изобретение японцев), носилки можно было нанять везде: и на Педдер-стрит, и на Квинс Роуд. Шлюхи и служительницы борделей фирмы «Цветок в тумане» заманивали холостяков в свои лодки, уверяя, что их ожидает райское наслаждение!
      Длинноволосые святые отцы разных мастей и религий, старательно запахивая свои жалкие балахоны, с жаром доказывали истинность своей веры. Это была самая гуща гонконгской жизни – шум, толкотня, спешка. Милли еще раз поразилась удивительной пестроте и причудливости, свойственной Гонконгу, этой преисподней, населенной миллионами разнообразных чертей…
      На углу Поттингер-стрит пороли преступивших законы. Наиболее опасные преступники были в цепях и шейных деревянных колодках. Их отправляли в город Кулон, где их должны были обезглавить: стандартная мера наказания за убийство и пиратство. «Ах, Эли, не забывай об этом», – подумала Милли. Тринадцать кули сидели на корточках на тротуаре, ожидая своей очереди. Позже она узнала, что им была назначена норка по приказу полковника Кейна, грозы всей округи, его дурная слава докатилась до британской Палаты Общин. Губернатор там сетовал однажды на растущую в Гонконге преступность и сообщил высокому собранию, что лишь за один день пятьдесят четыре китайца подверглись как-то порке. Проходя мимо, Милли прикусила губу. Она видела, как они тянули к ней руки, моля о помощи. Но что она могла для них сделать? Ничего. В Гонконге человеческая жизнь стоила слишком дешево, а о сострадании тут вспоминали редко. У Милли в ушах звенели истошные вопли истязаемых… Ей стало плохо; подозвав носилки, она приказала, чтобы ее доставили домой.
      По пути были расположены старые артиллерийские бараки, и Милли остановила носилки, чтобы посмотреть, как английские солдаты занимались на плацу. Солдат было очень мало. Милли подумала, что этой горсточке вряд ли удастся спасти Гонконг от нападения пиратов или восставших на материке тайпинов. Солдаты часто болели лихорадкой и умирали тоже часто. А все потому, что их разместили в палатках, где их одолевали тучи москитов.
      У Милли защемило сердце при виде бледных и слабых солдат. Джеймс так любил поразглагольствовать о «желтой опасности» и о том, какое их ждет побоище, если колонию внезапно атакуют.
      Нанкинский договор о мире от тысяча восемьсот сорок второго года худо-бедно пытались соблюдать, но все больше поговаривали об очередной опиумной войне. Говорили, что Китай до сих пор не может пережить штрафа в двадцать миллионов долларов, которые ему пришлось выплатить Англии в качестве репараций. Пекинское правительство возобновило свои угрозы Англии, обещая сбросить всех этих одолевших Гонконг иностранных дьяволов в море, если будет продолжаться импорт опиума. Милли подумала, что, пожалуй, европейским умникам пора отсюда бежать, чтобы спасти свои шкуры.
      Мами лежала в постели. Милли удивилась, но решила, что это из-за жары, которая всех их измучила. Позже, когда она гуляла по саду и поднялась на холм, чтобы взглянуть на залив, то увидела караван больших джонок, плескавшихся в кобальтовом море. Их паруса, похожие на крылья летучих мышей, полоскались на крепком юго-западном ветерке: джонки направлялись к острову Грин. Уж не Эли опять что-то затеял? В последнее время она редко видела его и все смотрела, как бороздят залив джонки.
      От летней сонной одури Гонконг встряхивали время от времени разные события. Милли вспомнила, что вскоре прибудет новый губернатор сэр Джон Боуринг, чтобы занять место сэра Джорджа Бонэма. Ни она, ни Джеймс еще не знали, что сэр Джон не терпел чиновничьей расхлябанности и безалаберности.

32

      Пока Мами закупала на центральном рынке провиант, к Милли вдруг явился доктор Скофилд. Анна Безымянная вежливо проводила его в гостиную.
      – Какая красавица, – восхитился он, когда Анна закрыла за ним дверь. – Где вы такую нашли?
      – Это заслуга Джеймса. Он давал объявление.
      – Вы ее взяли, чтобы помочь Мами, пока она не оправится?
      – Да, это была навязчивая идея Джеймса. Что-нибудь выпьете?
      – Нет, в такую рань не пью. Вы видели Джеймса сегодня утром?
      – Нет, он всю неделю был на острове Грин. А в чем дело?
      – Я слышал, что он очень расстроился после скандала, который вы учинили в банке на прошлой неделе?
      – Скандал? Какой скандал?
      – Ну вы-то знаете, какой, коль скоро сами его устроили. – Скофилд издевательски ухмылялся. – Клерк в приемной жутко тогда разозлился. Научитесь сдерживать себя в присутственных местах. Если вы будете продолжать в том же духе, то репутация Уэддербернов сильно пострадает.
      – Не могу понять, о чем вы говорите. Я знала, что мистер Гудчайлд был на месте и никуда не отлучался, вот я и попросила, чтобы он меня принял. Только и всего. Клерк отказал мне, а я настаивала.
      – Нет, не только. Вы кричали и толкнули его так, что он свалился на пол. Верно?
      – Что?
      Милли вскочила на ноги.
      – Вас обвиняют именно в этом. Мистер Гудчайлд заявил, что клерк собирался подать жалобу о нападении на него.
      – Вы несете какую-то чушь.
      – Гудчайлд еле уговорил его не подавать. Клерк был при исполнении обязанностей. Только и всего, как вы говорите.
      – Ложь от первого и до последнего слова, и вы прекрасно это знаете!
      – Скажите это клерку, а не мне.
      Милли упала в кресло и закрыла глаза. Доктор тоже сел.
      – Знаете, я все же не откажусь выпить. Поскольку разговор нам предстоит трудный.
      Он налил джин в стакан и залпом его выпил.
      – Милли, я пекусь о вашей же пользе. Некоторое время я считал, что вы можете контролировать свои поступки…
      Скофилд замолчал.
      – Ну, ну, выскажитесь на чистоту, – не сдавалась Милли.
      – Затем я сюда и пришел. Начнем с того приема у губернатора. Ваша конфронтация сыграла дурную роль.
      – Что еще за конфронтация?
      – Ну, ваша настойчивость, там было много свидетелей. Вы учинили скандал в присутствии министра по делам колонии и уверяли, что в одном из сопровождающих его лиц узнали члена банды, державшей вас в качестве заложницы. После того случая я совсем не уверен, что ваше состояние изменилось к лучшему. Пожалуйста, сядьте, Милли, мне и так сложно…
      Милли села, и доктор продолжал:
      – Добились вы только одного: все оказались в неловком положении. В том числе и тот джентльмен, который на деле оказался Акилом Тамаринсом, послом Нидерландов в Пекине. Но вы и тогда не успокоились, заявили ему, что он лжец, хотя он уверял, что никогда вас прежде не видел.
      – Это был Ганс Брунер, – сжав кулаки прошептала Милли. – Я не понимаю, что здесь происходит, но это был Ганс Брунер.
      – Моя дорогая, это был не он. Вы только поставили себя в неудобное положение. И в этой истории с банком – тоже. Я уж не говорю о ваших странных заявлениях по поводу мертвецов с наручниками на острове Грин. Если бы я хорошо вас не знал, то решил бы, что вы специально говорите подобные вещи, чтобы произвести впечатление на репортеров. То-то радость для репортеров – позубоскалить над правительством. Но мы с вами знаем о вашем прошлом. Все эти поступки – всего лишь проявление вашего заболевания. У вас явное ухудшение.
      – Чем больше вы будете пытаться объявить меня сумасшедшей, тем меньшего вы добьетесь, – спокойно заявила Милли.
      – Типичные заявления сумасшедших, – отрезал Скофилд. Он и раньше не раз это повторял.
      – Я здоровее вас, и вы это знаете.
      – Кроме того, есть еще один момент, довольно деликатный.
      – Так. Что еще?
      – Очень деликатный момент, я имею в виду Джеймса.
      – Ну кого же еще. Вы всегда па страже его интересов.
      – Да, я говорю о личных отношениях между вами.
      – Вы имеете в виду наши интимные отношения?
      – Да.
      Скофилд посмотрел на Анну, когда та внесла поднос с кофе.
      Милли крепко сжала губы и ждала, когда она уйдет.
      – Да, мы не раз обсуждали с ним этот вопрос, – сказала Милли. – Я только не пойму, при чем тут вы.
      – Милли, Милли! Я не только ваш семейный врач, я еще и ваш друг. Джеймс решил посоветоваться со мной. Видимо, у вас возникли какие-то сложности в этом плане, и он не знает, как все исправить.
      – Скажите ему, чтобы он меньше денег тратил на виски и больше времени проводил дома.
      – Мне кажется, вы к нему очень несправедливы.
      – Он слишком много пьет и поэтому в постели ни на что не способен, а пытается внушить себе, что виновата я.
      Наступила тишина. Скофилд внимательно оглядел ее с головы до ног. «Гадкий утенок, прилетевший к ним прямо со школьной скамьи, превратился в лебедя», – подумал он. Не самого прекрасного лебедя – черты ее не были идеально правильными, но все равно она была весьма привлекательна. Молодость – великая вещь.
      И та девушка, которая принесла кофе, тоже прелестна. Скофилд даже подумал, что Джеймсу очень непросто тут, при таких-то соблазнах. Он решил говорить напрямую, ведь Милли была теперь взрослой женщиной.
      – У вас есть любовник?
      – Это не ваше дело! – возмутилась Милли. «Этот проныра может запросто влезть в душу женщины», – подумала она. Ей было очень неуютно от двусмысленности положения. Она обвиняла Джеймса в неверности, а сама при любой возможности потихоньку встречалась с Эли.
      Ей хотелось крикнуть ему в лицо, чтобы он не вмешивался в ее отношения с мужем. И объявить во всеуслышание, что тот человек, которого она любит, прибежит к ней, как только она его поманит пальчиком. Что ее хитростью вовлекли в этот так называемый брак, да не на ту напали. Но самое главное – оно так и крутилось у нее на языке – это то, что, как бы они ни бесились, в конечном счете наследство ее отца попадет к ней, как только она избавится от их гнета.