Пламя под пеплом

      Тем временем вокруг ЭФПЕО плетется плотная сеть слежки. Со всех сторон за каждым нашим движением подсматривают шныряющие глаза. Штаб, учтя это, приказал усилить конспирацию. Занятия проводились теперь только по ночам и под прикрытием караулов. В оружейные склады мы спускаемся на рассвете и выходим оттуда в поздние часы. Охрана складов превратилась сейчас в труднейшую задачу, и те, кто отвечает за склады, стали запрятывать оружие поглубже и всячески маскировать свои тайники.
      В гетто настало время великих обысков. Их проводили под разными предлогами. Искали, якобы, припрятанное золото и продовольствие, но мы-то знали, в чем дело. Обыски шли круглые сутки. Окружали внезапно дома, задерживали людей, останавливали уличное движение. Однажды окружили наш "шитуф". Обыск. Полицейские ринулись вперед, уверенные в обильных трофеях. Взламывают доски пола, крушат стены. И, к своему великому удивлению, ничего не находят. Во время одного из таких обысков полицейские добрались до двора, где была спрятана часть нашего оружия. Тут был угольный и дровяной склад. Глубоко в земле, в углу, заваленном углем, лежали ружья и пулеметы. Обыскав соседнюю пекарню, полицейские направились сюда и начали копать землю.
      Эта новость немедленно распространилась по гетто. Штаб распорядился вызвать по тревоге несколько отделений. В складе продолжают копать. Работают методично, время от времени меняются, не желая слишком утруждать себя. Начали возле двери и продвигаются вглубь. Минуты тянутся, как вечность.
      Уже невелико расстояние до кучи угля в углу. А может, им все-таки осточертеет, и они уберутся? Необходимо выжидать до последнего момента, чтобы не разоблачить себя раньше времени каким-нибудь опрометчивым поступком. Вот они уже выдохлись немного. Продолжают копать наобум, но тем не менее роют, роют, методично, словно бы нам назло.
      Внезапно во дворе появилась группа трубочистов. Все черные, перемазанные. Лишь зоркий глаз мог бы распознать в двух из них бойцов ЭФПЕО. Трубочисты подняли во дворе шум; некоторые старые приятели полицейских проходятся на их счет, мол, роются здесь без толку, а они, трубочисты, набрели в одном из дымоходов на лаз, который, по-видимому, ведет в "малину" с оружием. Так удалось отвлечь полицейских и увести к "подозрительному" дымоходу. Воткнув свои лопаты в кучу угля рядом с тайником, они ушли.
      Но власти не дремали: поступил приказ отправить несколько десятков евреев в литовский городок Паневежис, который был уже "юденрейн" - "очищен" от евреев.
      Распоряжение о немедленном отъезде получил и Аба. Это был рассчитанный удар, и Аба переходит в гетто на подпольное положение. Его ищут. Арест Абы дело личной амбиции Деслера. Поднята на ноги вся полиция, вся свора шпиков. Розыски идут уже пять дней, но безрезультатно. Делегация ЭФПЕО во главе с Виттенбергом обратилась к властям гетто с заявлением, что полиции не найти Абу, и он не будет выдан ни за какую цену. Взбешенному Деслеру приходится идти на попятный. Но мы понимаем, что они не отступятся. На этот раз вышло, но сидеть сложа руки они не будут.
      В Вильнюс прибыл Китель и. о. гебитскомиссара по еврейским делам. Говорят, что он замещает Мурера, уехавшего в отпуск. Гетто опасается Кителя. К Муреру как-то уже "приноровились", Деслер знал, чем его купить. Китель же был известен как палач евреев Риги, Таллина, Лодзи.
      Он приехал в Вильнюс, посетил гетто, выразил свое удивление тем, что сделано здесь евреями. Особое впечатление произвели на него театр и симфонический оркестр. Настроение в гетто чуточку исправилось: человек, интересующийся музыкой и любящий искусство, - это давало надежду.
      Китель и в самом деле был артист. Певец. И был молод. Самый молодой среди своих коллег. И всегда был элегантен и никогда не повышал голоса. Но прошло немного времени, и мы познакомились с особенностями его художественного вкуса.
      Лагерь еврейских рабочих в Бездани был одним из самых организованных. В нем работали сильные, молодые мужчины. Большинство из них было организовано в сплоченную группу, которая решила в случае внезапной акции оказать сопротивление и уйти в лес к партизанам. На последние гроши и проданную с себя одежду они раздобыли оружие. Склады были хорошо замаскированы, оружие спрятано глубоко в земле.
      Фельдман, представитель этой боевой организации, был в контакте с штабом ЭФПЕО, но ему не подчинялся. Жизнь в Бездани текла заведенным порядком. Люди проводили весь день в изнурительном труде на торфоразработках, спали в складах, плохо питались, однако свыклись и даже болели нечасто. Посещавшие лагерь немцы выражали свое удовлетворение, наезжали туда и немецкие комиссии, изучавшие результаты труда евреев. Появлялись и гестаповцы, в том числе Вайс. Теперь лагерь посетил Китель и остался доволен. Он пообещал приехать снова.
      Группа делала последние приготовления перед уходом в лес. Для каждого надо было раздобыть оружие, потому что только на этом условии их приняли бы в партизанские отряды.
      Через несколько дней после первого визита Китель появился снова. Как обычно, его сопровождало несколько гестаповцев. Он тотчас приказал отозвать евреев с их рабочих мест и собрать в большом складе. Проверил число присутствующих. Произнес перед ними речь, выразив удовлетворение работой этого лагеря "Мы умеем это ценить. Присутствующие здесь евреи получат "шейны" и продукты". Он привез с собой хлеб и бочку повидла, которые будут распределены среди рабочих. Китель закончил свое выступление, еще раз поблагодарив за хорошую работу и порядок. Приказал немедленно раздать повидло и вышел из склада.
      В тот же момент по складу был открыт сильный винтовочный огонь. Внутрь полетели гранаты. Соломенная кровля загорелась. Одни были убиты на месте, другие, срывая с себя горящую одежду, вырвались наружу, но их встречали выстрелы немцев и литовцев, обложивших склад со всех сторон. Лишь немногим удалось спастись. Большинство погибло от пуль или в огне.
      Так действовали немцы. Они никогда не повторялись и всегда приготавливали какую-нибудь новинку. То, что в одном гетто означало жизнь, в другом предвещало смерть. Евреи Бездани в своей готовности к катастрофе ожидали признаков, предшествовавших ей в других лагерях, чтобы выступить с оружием в руках. Но никто из них не мог себе представить, чтобы "обычное" посещение нескольких немцев (ведь Китель появился в сопровождении всего двух гестаповцев и шофера), заурядный сбор рабочих и большие порции повидла означали гибель.
      ОТНОШЕНИЯ С БЕЛОРУССКОЙ ПАРТИЗАНСКОЙ БРИГАДОЙ Маркова упрочились Весной 1943 года командование ЭФПЕО получило от Маркова письмо с призывом к молодежи уходить из гетто и присоединяться к его бригаде, но в письме говорилось, что приходить должны только мужчины и только с оружием.
      Письмо Маркова вынуждало сделать решающий выбор.
      Проблема, правда, была не новой. Она возникла перед ЭФПЕО задолго до этого. Устав ЭФПЕО недвусмысленно отвергал идею немедленного ухода в лес "Идея организации еврейских партизан, - говорилось в нем, общественно-национальная. Необходимо организовать сопротивление евреев и постоять за нашу жизнь и честь. Уход в такой момент в лес истолковывается как попытка личного спасения. Мы уйдем только после того, как выполним свою задачу в гетто, возьмем с собой как можно больше евреев и пробьемся в лес, где продолжим борьбу с палачами и оккупантами как часть общепартизанского движения".
      Однако, несмотря на недвусмысленность текста устава сейчас, когда перед организацией встала реальная возможность ухода в лес, у многих начали пробуждаться скрытые надежды на возможность немедленной борьбы за жизнь, наряду с колебаниями и сомнениями в правильности прежнего пути.
      Наличие реальных шансов вырваться из гетто и появившиеся разногласия требовали нового обсуждения, пересмотра и окончательного решения проблемы.
      Штаб вышел из этого испытания сплоченным, заново подчеркнув в своем анализе нового положения специфику борьбы евреев в партизанском движении. Назначение ЭФПЕО - борьба в гетто за спасение достоинства, а может быть, и самой жизни еврейских масс.
      Назначение общего партизанского движения - борьба за освобождение страны с задачей помочь регулярным войскам одержать победу над врагом. Общепартизанское движение выросло на земле своей родины, пользуется поддержкой и симпатиями населения и является носителем идеи свободы своего народа, чье физическое существование не ставится под сомнение. И если у членов ЭФПЕО действительно имеется возможность примкнуть к этому великому движению, то для десятков тысяч евреев этого пути не существует. Марков зовет лишь вооруженную молодежь, однако в гетто нет достаточного количества оружия для всех молодых людей, его не хватает даже для членов ЭФПЕО. Кроме того, что делать пожилым мужчинам и женщинам, которые составляют подавляющее большинство населения гетто и которых никто не приглашает в лес?
      Цель ЭФПЕО - отнюдь не оборона гетто, и его надежда - отнюдь не победа. Тем не менее, на нем лежит долг выстоять в борьбе, на которую его обрекла судьба евреев. Отступить с этого рубежа на новые позиции - только в результате боя.
      Эта точка зрения разделялась далеко не всеми членами организации, со временем расширившейся и насчитывавшей в своих рядах много молодых людей, не принадлежащих к какому-нибудь идейному движению и истолковывающих принципы ЭФПЕО более примитивно.
      Но не следует игнорировать и тот факт, что позиция ЭФПЕО по данному вопросу была единственной в своем роде и не характерной для других мест. На встрече между представителями организованной молодежи из Свентян и членами командования ЭФПЕО эта разница выявилась весьма заметно. Они желали присоединиться к ЭФПЕО, чтобы совместно организовать уход в лес. Представитель ЭФПЕО потребовал, чтобы в таком случае они пришли в гетто и вступили в ряды организации.
      Между двумя этими позициями компромисса не нашлось, и молодежь Свентян ушла в леса. Уход к партизанам был возможен из гетто, расположенных поблизости от лесов, и в этих местах часть еврейской молодежи действительно нашла дорогу к партизанам, уходя с чистым сердцем и без сомнений в своей правоте. Кроме того, это не требовало ни сложной подготовки, ни проводников - только оружия. У кого оружие было, тот уходил: порой по собственной инициативе, иногда организованно, а иногда и в результате бегства во время акции. Но в тех гетто, где их географическое положение таких возможностей не давало, подпольное движение либо вообще не возникало, либо мысль о партизанской борьбе в лесах была настолько нереальна, что совершенно не занимала местную боевую организацию, даже если и предпринимались отдельные попытки в этом направлении.
      Другое дело - Вильнюс. Объективно говоря, в тот период здесь имелись все условия для ухода в лес: оружие, организация, связь с партизанской базой, обещание обеспечить проводников, личный состав, обладавший боевым опытом и прошедший военную подготовку. Боевая организация отвергла эту возможность совершенно сознательно, избрав неизмеримо более трудный и более опасный путь, и тем самым поставив лично каждого участника движения перед тяжким духовным испытанием, а всю организацию - перед судом совести и судьбы.
      В описываемое время укрепились связи между ЭФПЕО и объединенным партизанским командованием на территории Литвы во главе с Витасом, игравшие серьезную роль в расчетах и планах организации.
      Поступавшие из разных источников сведения указывали на то, что дни гетто сочтены. Представители ЭФПЕО потребовали, чтобы Витас приготовил специальные отряды для диверсионных операций в городе в момент, когда в гетто вспыхнет сопротивление. Они требовали также подготовить в городе укрытия на случай, если придется предварительно прятать людей. Было решено основать в окрестностях Вильнюса партизанскую базу для диверсионных действий в округе и для использования в качестве рубежа при отступлении из гетто во время боя. Штаб передал Витасу крупную сумму денег на приобретение оружия и хранение его на одной из городских квартир. К несчастью, все сложилось так, что взамен денег мы не получили даже пистолета, и в решающий момент в городе для нас не нашлось никакого укрытия.
      А гестапо зорко следило за тем, что происходит в гетто. Козловский (наладивший нашу связь с Витасом) попал в засаду и был арестован. Гестапо выслеживало центр.
      Витас не ушел из Вильнюса, несмотря на опасность. Но гестапо уже знало его новый грим - окладистую бороду. Его задержали на Гданьской улице.
      Зная, что он - партизанский "дед", для него оборудовали специальную пыточную камеру, рассчитывая сломить истязаниями и заставить предать товарищей. Но Витас ночью повесился в камере, завязав свою рубаху на шее и прикрепив другой конец к перекладине верхней нары.
      Это была тяжелая потеря. По организации в городе был нанесен весьма чувствительный удар. Заменить Витаса было некем. Гестапо проводило массовые аресты. Камеры тюрьмы на улице Офярной заполнились до отказа.
      Мы же со смертью Витаса потеряли последнюю надежду на помощь. Над гетто и нашей организацией сгущались тучи.
      8 ИЮЛЯ В ПОЛДЕНЬ В ГЕТТО ЗАЯВИЛСЯ КИТЕЛЬ. Не задерживаясь, он направился на Рудницкую 6, где помещались юденрат и полицейская станция. Там он потребовал немедленно арестовать Ицика Виттенберга. Находившийся поблизости полицейский, у которою были связи с ЭФПЕО, успел сообщить о требовании Кителя. Ицик скрылся. Полиция его не нашла. Китель уехал, а назавтра вернулся и арестовал Авербуха, полицейского офицера, осуществлявшего в тот период связь с Козловским. В рядах организации распространилась тревога. Однако на следующий день Айзик Авербух вернулся - выпустили. Ицик продолжал скрываться.
      Прошло несколько суток. Известия о смерти Витаса и массовых арестах моментально дошли до нас, и в гетто распространился слух о готовящейся акции депортации в лагеря 2 тысяч человек.
      15 июля Генс пригласил к себе Виттенберга, Хину Боровскую, Абу Ковнера и Хвойника для беседы о положении гетто. Встреча назначена на девять часов вечера в доме у Генса. Еще до этого срока все члены штаба и несколько человек актива уже находились в помещении штаба на улице Ошмянская 8. Давно мы не собирались вместе. Кто-то предлагает отпраздновать это событие - вместе поужинать. Громкие разговоры, шутки заставляют не замечать время. Миновало девять. Связной, который должен был сообщить последний срок, еще не появился. Сначала мы не обратили на это внимания. В десять поступило известие, что встреча откладывается на более поздний час. Все напряжены до предела, но стараются не выдавать своих чувств. Продолжаем оживленную беседу.
      Перед полуночью получаем известие, что Генс ждет. Кто-то предлагает, чтобы ребята прихватили с собой оружие. Предложение отвергается. Выходят Ицик, Аба, Хина и Абраша. Остаются Рашка, Витка, Шмулик и я. Сидим и ждем, не размыкая рта. Девушки от усталости и напряжения задремывают. Через 20 минут входит полицейский (член ЭФПЕО Иосеф Хармац в полицейской форме) и зовет Шмулика. Выходят.
      У нас, оставшихся в комнате, воображение лихорадочно работает. Что-то происходит. Шмулик не возвращается. А время идет. У нас нет больше сил ждать. Надо выяснить, что случилось. Мы с Рашкой спускаемся на улицу. Гетто окутано мраком. Улицы безмолвны. Ни живой души. Только на углу стоят полицейские, требующие предъявить "пассиршейн" - пропуск. Ищем Шмулика. Дошли до улицы Страшунь. Никого. Вышли на Рудницкую. Он стоит. У дома номер семь стоит Шмулик и смотрит на запертые ворота дома номер шесть на противоположной стороне. Там теперь находятся члены штаба
      Товарищ, который пришел за ним, рассказал ему, что Деслер только что отправился к воротам гетто. Деслер, в полночь - к воротам гетто? В первый момент мы не можем понять связи между всем этим. Но уже отдан приказ мобилизовать товарищей. Выставить караулы. Объявить состояние готовности.
      В воздухе носится еще никем не произнесенное слово "предательство". Затем мы отчетливо слышим стук сапог - к нам приближаются гестаповцы в сопровождении еврейских полицейских. Они входят в ворота шестого номера. Дворник отпирает. Мы слышим голос Левы, начальника охраны на воротах, приказывающего дворнику никого не пускать.
      Все происходит молниеносно. Дорога каждая минута, секунда. Мы распределяем между собой обязанности. Рашка и Шмулик поднимут на ноги товарищей, которые проживают по соседству. У ревизионистов этой ночью вечеринка Там находятся Иосеф и некоторые другие бойцы ЭФПЕО. Кто то из нас должен остаться на месте и следить за квартирой Генса.
      Я стою против запертых ворот Рудницкой 6. Силой мне туда не вломиться. Уговоры на дворников не подействуют. Внезапно я вспомнила про потайные переходы. Бегу на Рудницкую 16, оттуда на улицу Кармелитов 5. По свалке можно выбраться на Рудницкую 6. Тихо. Ярко светятся окна. Значит - там. Осторожно приближаюсь. Уверена, что где-то рядом полицейские, они не должны меня заметить. Я уже на ступеньках возле двери. На другой стороне двора замечаю полицейского, расхаживает, сторожит. Я прижалась к стене дома в ожидании и тревоге за этой дверью члены нашего штаба.
      Улавливаю голоса, пытаюсь разобрать, но говорят по-литовски. Вдруг звук отворяющейся двери. Ныряю в сторону. Выходит гестаповец, держа оружие наизготовку, за ним спокойно шагает Ицик. На руках у него наручники. За ним литовцы. Я душу в себе крик и собираю все силы, чтобы не выдать себя. В этот момент желаю только одного: чтобы Ицик почувствовал мое присутствие, заметил меня. Я впиваюсь в него глазами - хочу передать взглядом, что мы наготове и не дадим его в обиду. Но он, глядя перед собой, безмолвно проходит. Все совершилось в мгновение ока. Ушли. И снова я одна на ступеньках. Я будто окаменела. Скрип отворившихся ворот возвращает меня к действительности. Вот они и вышли. От Рудницкой 6 до номера 16, где ворота гетто, идти недалеко. А если выведут за ворота - все пропало.
      Во дворе движение усилилось. Полицейские мечутся с фонарями в руках. Но теперь мне все безразлично. Я бегу к воротам, отталкиваю дворника и выскакиваю на улицу. За мной стук шагов, крики. Я подбегаю к Рудницкой 7 с криком: "Товарищи! Командира арестовали! Все к воротам! Отбить его!" Окна во дворе распахиваются. Разбуженные высовываются, спрашивают, что произошло. Ответить некому. Все бегут и выскакивают на улицу. Шаги и крики: не выдадим командира!
      Ицик услыхал голоса. Он понял смысл приближающегося топота. Он рванулся из рук конвоя и побежал в сторону голосов. Гестаповцы бросились за ним. Но тотчас же их схватили, повалили наземь, начали бить. В потемках мы с трудом различаем фигуры наших бойцов, дерущихся с охраной. А затем уже ничего не разбираем, кроме толпы, которая валит валом, а впереди бежит освобожденный Ицик. Он приказывает собраться на Ошмянской 3, где наши склады и наши товарищи.
      Гетто наполняется полицейскими. Литовцы бегут по улице со стрельбой. Из окон в страхе выглядывают заспанные лица.
      Столярные мастерские на улице Ошмянская 3 теперь в нашем распоряжении. Здесь сейчас находятся все, кого мы успели мобилизовать. Ицик мерит комнату широкими шагами. Руки у него еще скованы, но в голосе чувствуется спокойствие, когда он приказывает: "Освободить штаб! Мобилизовать всю организацию"
      Горстка бойцов снова спешит на Рудницкую 6, вооружившись топорами. Впереди, с пистолетом в руке - Иосеф. Он готов на все: "Если командование арестовано, мы проникнем в квартиру Генса и свершим над ним суд!"
      На Рудницкой 6 тишина. Только у Генса горит свет. Заглядываем в окна: они там. Напряженно ждем, впившись глазами в медленно отворяющуюся дверь. Выходят Хина, Хвойник и Аба. Они потрясены. От нас они узнают, что Виттенберг освобожден. Коротко рассказываем обо всем, что произошло. Это была засада. После того как гестапо увело Виттенберга, Генс объявил им: "Вы свободны". "Ты предатель, - сказали ему, - и поплатишься за это". Генс ответил:
      "Я не мог поступить иначе - произошла измена. Козловский рассказал гестапо, что в гетто существует партизанская организация во главе с Виттенбергом. Я, Генс, в качестве представителя гетто был вынужден его арестовать".
      Мы поняли, что так просто от Виттенберга не отступятся и что организация накануне роковых событий.
      Под покровом ночи была проведена всеобщая мобилизация. Связные отрядов обходят дома всех бойцов ЭФПЕО, полиция тоже приведена в готовность. На улице Шпитальной во время проведения мобилизации арестовали Рашку с Виткой.
      Штаб освещается. Теперь уже несомненно, что война объявлена, и обе стороны не отступят. Арест Ицика - предлог для начала борьбы ЭФПЕО перед полной ликвидацией гетто. Отряды направляются в условленные пункты, часть - в оружейные склады, другая - к штабу. Шмулик Каплинский со своей группой нападает на полицейские станции и отбивает наших задержанных товарищей. Полиция ошеломлена и почти не оказывает сопротивления. Печатаем на машинке воззвание к населению гетто. Напряжение этой ночи возрастает с каждой минутой. Поступают известия о том, что отмобилизована вся полиция. В 3 часа ночи Генс созывает совещание бригадиров; там же присутствуют могучие громилы из преступного мира. Генс использует это отребье в качестве вспомогательной полиции.
      Командование решает укрыть Виттенберга в надежном месте. Светает. Полицейские стерегут на всех углах. Командира переодевают в длинное черное платье и платок. Выхожу с ним. Идем на улицу Страшунь 15 в хорошо замаскированную комнату-тайник. Перед домом - полицейский пост. Мы идем бодрыми шажками. Я держу руку Ицика в своей и чувствую, как она вздрагивает. Доходим до поворота. Полицейские с некоторой подозрительностью посматривают на странную пару. Мы продолжаем свой путь с независимым видом, что-то громко рассказываю семенящей рядом со мной "старухе". Прошли. Никто нас не остановил.
      В маленькой комнате на улице Страшунь 15 облегченно вздыхаем. Помогаю Ицику стащить с себя платье. Молчит. Прощаюсь рукопожатием. Он говорит мне коротко: "Будьте мужественны и держитесь. Запоминай, сообщай новости, только самые важные и через надежных людей. Передай всем привет!"
      Выхожу и слышу за спиной скрип поворачивающегося ключа. Ицик остается один, смертельно усталый, лишенный возможности действовать в эти решительные минуты, как будто со связанными руками в ожидании удара топором, занесенным над его головой.
      Созванное Генсом совещание бригадиров собирается на Рудницкой 6. У входа каждого тщательно проверяют полицейские. Никто здесь не знает, в чем дело. Предполагают, что предстоит акция и ждут, что скажет Генс . А он умеет с ними разговаривать. Каждое его слово падает на плодотворную почву. И он рассказывает, как спокойно в гетто жилось, убеждает, что гетто ничто не угрожает, если только будет восстановлен порядок. Но есть люди, которым хочется этот порядок нарушить и навлечь катастрофу на все гетто. "Немцы требуют лишь одного человека,- говорит он,- Виттенберга! Получат - все будет как было. Нет - истребят нас всех, все наше гетто! Из-за одного человека подохнут ваши дети и жены! Из-за кучки рехнувшихся, которым до судьбы гетто и дела нет, пропадем мы все. Помогите нам выдать Виттенберга, спасите ваших детей и жен."
      Еще не кончилось собрание, а мы уже знаем его результаты и наше собственное положение.
      Ранний утренний час, но гетто уже не спит. Мы стоим наготове на улице Ошмянской. Сюда приходит известие, что собрание закончилось лозунгом: "Хватайте Виттенберга!"
      Этот лозунг, подхваченный толпой, предводительствуемой группой преступников, прокатывается по улицам гетто. На Ошмянской буйствует толпа, разгоряченная страхом, жаждой насилия. Она - как стая хищников, ищущих жертву. Над гетто взвился вопль: "Где Виттенберг? Выдайте нам Виттенберга!"
      Часть толпы пробует проникнуть на Ошмянскую 8 в помещение штаба, но разбивается о живую стену бойцов. Тогда, вооружившись топорами и железными прутьями, толпа устремилась в сторону Ошмянской 3, осадила мастерские, где забаррикадировались наши бойцы. Толпой командует полицейский. Кто-то выстрелил в воздух, ненадолго толпа рассеивается, чтобы сразу же собраться с удвоенным зарядом злобы.
      Командование распорядилось пока не применять огнестрельного оружия. Батальон на Страшунь 6 получает приказ переместиться на Ошмянскую и поддерживать осажденных. На улице - всеобщая свалка. Перебегая с места на место, я слежу за густой толпой, вижу окровавленное лицо Баруха, который из последних сил отбивается от нескольких уголовников, пытающихся его связать.
      На Немецкой 3 по приказу штаба готовят оружие. Наши бойцы раскапывают в подвале тайник, достают и проверяют винтовки и пистолеты. Шпик заметил подозрительное движение и вызвал полицейского. Тот собирается спуститься в подвал. Его добром предупреждают, чтобы не шел, но он не обращает внимания на предостережения. Выстрел. Полицейский падает.
      Обстановка на улице накаляется. Генс объявляет, что все рабочие, забрав своих жен и детей, должны отправляться на свои объекты. Это объявление напоминает времена акций и усиливает страх толпы.
      Теперь на бойцов ЭФПЕО на улице Ошмянской кинулись не только уголовники, но и толпы рабочих во главе со своими бригадирами. Обе стороны готовы на все. Люди окончательно потеряли рассудок и соображение. Толпу надо утихомирить любой ценой. Вдолбить ей правду. Протрезвить распаленные жаждой крови мозги. Необходимо во что бы то ни стало избежать братоубийственной войны в гетто.
      Бойцы, давно завоевавшие в гетто прочный авторитет, выходят на улицу и пробуют воздействовать на массы. Ошмянская превращается в агитпункт. К толпе обращаются Соня Медайскер, Доджик Видучанский, Рашель, Хая Тикочинская и другие.
      Доджик выступает, кричит, словно силится влить в свои слова всю душу и пыл молодости: "Не верьте им! Они вас обманывают! Виттенберг - только предлог. Вспомните ковенскую акцию. Они собираются здесь устроить второе Ковно. Они хотят уничтожить нас, потому что нас боятся и боятся нашего сопротивления в час несчастья! Не верьте, что с выдачей Виттенберга все будет спасено. Виттенберг хотел постоять за вашу жизнь и достоинство. Выдачей Виттенберга они пытаются спасти только свою шкуру, и плевать им, что гетто находится на пороге уничтожения. Ответ один "вооруженный отпор врагу!"
      Соня говорит спокойно, но в сердца проникает правда, которую излучает ее прямой честный взгляд: "Кому вы собираетесь навязать войну? Неужели нам? Да понимаете ли вы, что означает такая война?!"
      На улице ощущается перемена. Напряжение спадает. Слова подействовали. Уголовники, грузчики, все, кто вел себя наиболее агрессивно, отступили.
      В это время Деслер публикует телефонограмму из гестапо, что если Виттенберг к назначенному сроку не будет выдан, в гетто войдут немцы.
      Новость потрясает сердца. Если Виттенберг не пойдет, говорят евреи, пойдем мы - погибнет все гетто!
      В штаб приходят депутации от юденрата, от еврейских общественников. Они рассказывают пугающие вещи: Китель звонил в гетто уже трижды; Виттенберг должен быть доставлен в гестапо ЖИВЫМ в течение дня, в противном случае гетто дорого поплатится.
      И гетто бушует. Гетто нас ненавидит. Оно хочет силой заставить нас выдать нашего командира. Внезапно гетто узрело в нас врагов, изменников, провокаторов!
      Нам навязывают войну. Мы готовы. Но не против немцев эта война. Между нами и немцами встали массы гетто. Прежде чем бороться с врагом, нам придется начать междоусобную войну. Из этой-то войны мы выйдем победителями - ведь у нас есть оружие. Но как повернуть это оружие, оплаченное кровью наших бойцов, против своих ослепленных братьев! Как убедить их, что гетто - на пороге окончательного истребления, что арест Виттенберга - подлый ход, в проведении которого с немцами сотрудничают еврейские власти гетто? Мы понимаем, что если сейчас в гетто войдут немцы, массы выступят на их стороне и против нас, видя в нас виновников гибели тысяч евреев.
      Все гетто ждет теперь решения штаба. Ждет его и организация. А в маленькой комнате, сидя взаперти, дожидается вестей с улицы и слова своих товарищей Ицик Виттенберг.
      - Принести в жертву Виттенберга, командира организации, ради мнимого спокойствия гетто?
      Деслер сообщил срок, назначенный гестапо, - шесть вечера! Полиция шныряет по гетто, ищет Виттенберга. Штаб решает отправиться к Ицику и вместе с ним определить, как действовать. На чердаке дома номер шесть на улице Ошмянская, куда Ицик перебрался из предыдущего своего укрытия, начинается совещание, беспримерное по своему трагизму. Виттенберг принимает решение. Он говорит: "Я сам наложу на себя руки. Гетто успокоится, немцы получат Виттенберга - но мертвого. Отдаться в руки гестапо живым? Пособить победе предателя Деслера? Нет, никогда!"
      Немцы, однако, требуют живого Ицика. Известие о решении командира молниеносно распространяется среди членов организации. Ощущение бессилия и кровавого безумия.
      А там, наверху, меняют тем временем решение. Ицик примирился с мыслью сдаться гестапо ЖИВЫМ.
      Совещание окончено. Ицик отдает последние распоряжения. Назначает своего преемника - Абу; еще немного, и настал срок.
      По гетто ветром несется новость: Виттенберг предает себя в руки гестапо. Виттенберг добровольно идет на смерть. Гетто облегченно вздыхает. Имя Виттенберга у всех на устах:
      "Герой! Честь и слава Виттенбергу!"
      И он идет с поднятой головой, не сгибаясь, вольный человек. Он идет с улицы Ошмянской на Рудницкую 6. Сзади пристыженно плетется полицейский, рядом шагает один из товарищей. В последний раз проходит он неторопливым шагом по Ошмянскому переулку мимо бойцов, которые отдают ему честь, по Рудницкой, где вчера его так дерзко освободили друзья. Он, старый коммунист, испытанный боец за свободу и социализм, теперь идет принять смерть, как принимали ее его отцы и деды, взывая к Всеблагому.
      И вот - конец пути. Рудницкая 6. Канцелярия Деслера. Приходится ему, Виттенбергу, еще раз взглянуть в лицо предателя. Деслер обещает, что если Виттенберг будет стоек, его освободят. Ицик устал, изнурен, не произносит в ответ ни слова. Попросил об одном: передать в тюрьму таблетку цианистого калия - нет желания долго мучиться.
      Выходят. В воротах ожидает Китель.
      Конец! Гетто "спасено". Отныне можно дышать полной грудью. Жертва принесена. На улицах возобновляется движение. Полицейская станция освобождает тех, кто был задержан по подозрению в принадлежности к ЭФПЕО.
      И мы снова и снова повторяем: "Конец, конец!" Командир выдан, принесен в жертву мнимой безопасности гетто.