Жестокие игры

— Тот был другой. Шустрый такой.

— Это мой напарник Дмитрий Беркутов. А я — Сергей Колесов. Меня значит запамятовали?

— Выходит, что так, — согласился Ступа, заметно успокаиваясь. Похоже, что милиционер просто признал в нем старого знакомого, потому и подошел. Может быть он и в милиции уже не работает. Решил уточнить: — А вы до сих пор в милиции?

— Да, — кивнул Сергей. — А что?

— Да нет, ничего. Просто спросил. Сейчас ведь многие из вас в охранные фирмы подались за приличными «бабками».

— Подались, — ответил Колесов и отчего-то вздохнул.

Разговор как-то разом иссяк. Они пили пиво, время от времени бросая друг на друга заинтересованные взгляды.

— А вы где же сейчас трудитесь, Афанасий Ефимович? Все воруете?

У Афанасия совсем отлегло от сердца. Вопрос мента, говорил за то, что тот в баре оказался случайно.

— Я сейчас по коммерческой части. Со старым давно покончил. Рыбки не желаете? — Ступа подвинул к Колесову пакет с мойвой.

— Что?... А, спасибо! — Сергей достал из пакета рыбину, оторвал ей голову, внутренности и отправил в рот. И, показывая Ступе испачканные руки, растерянно проговорил: — Жирная какая! — Огляделся и, увидев на соседнем столе оставленную кем-то газету, вскочил, оторвал от неё приличный клочок, тщательно вытер руки.

Афанасий, наблюдая за Колесовым, добродушно усмехнулся. Хороший мент. Смешной. Однако, какой бы он не был, а ему, Ступе, надо держаться от него подальше. Так спокойнее. Надо побыстрее допивать пиво и линять отсюда. Все эти тары-бары с ментом ему не к чему.

Вместе с тем, Сергей так же наблюдал за Ступой. Видел, как спало с того напряжение, расслабились мышцы лица. Клиент уверовал в случайность их встречи и совсем успокоился. Пора.

И когда Ступа, допив пиво, собрался прощаться, то был остановлен неожиданными словами Колесова:

— Да, Афанасий Ефимович, чуть было не забыл. Вам привет от Виктора Потапова по кличке Аббат.

Ступа почувствовал, что ноги у него разом стали слабыми и немощными, а задница налилась такой тяжестью — от стула не оторвать. Мысли путались, и он никак не мог сообразить — что же произошло?

— К-какого ещё Аб-б-ба-ата? — спросил Афанасий, сильно заикаясь и воровато озираясь по сторонам. Подобного развития событий он никак не предполагал.

— Того самого, с которым вы недавно совершили побег из колонии особого режима, — насмешливо ответил Сергей. — Неужто и это забыли?

Это был конец. Нет-нет, только не это! Ступа, не соображая, что делает, вскочил и хотел было ломануться к выходу, но увидел, как из-за стола у самого выхода встали два добрых молодца. Обложили, ё-маё! Кругом обложили! Он вернулся к столу, плюхнулся на стул и, обращаясь к Колесову, устало и обиженно спросил:

— А что тогда темнил?

— Хотел произвести эффект.

— Дурак! Любите вы эксперементировать на живых людях.

— Извините, Афанасий Ефимович!

— А-а! — махнул Ступа на Колесова рукой. Окончательно поняв, что ему теперь не окрутиться, он успокоился, смирившись со своей участью. Значит они взяли Аббата? Выходит, что так. Неужели же он его продал? Непохоже на него. Спросил:

— Вы его арестовали?

— Кого?

От этого дурацкого — «кого?» Афанасий даже заскрипел забами и прикрыл веки — до того ненавидел он сидящего перед ним мента. В такие минуты он мог убить. И не просто убить. Он бы убивал долго, медленно, с наслаждением, чтобы насладить и ублажить терзавшего его сердце свирепого зверя.

— Хрена моего! Аббата? — сказал, будто плюнул в лицо Колесову.

Сергей усмехнулся. Он прекрасно понимал, какие чувства сейчас обуревали воровского авторитета. Потому и валял ваньку. Чем больше Ступа расходует энергии на эмоции, тем лучше — меньше её остается для сопротивления.

— Видите ли, Афанасий Ефимович, Аббат не совсем тот, кем вы его представляете. Можно даже сказать, что совсем не тот.

— Как это? — не понял Ступа.

— Он работает по заданию правоохранительных органов. А его настоящая фамилия Говоров, Андрей Петрович Говоров. Понятно?

— Вот только не надо меня на понял брать! — возмутился Ступа, не поверив ни единому слову Колесова. — Понял?! Чтобы Аббат... А вот этого не видел! — Он сложил руки в неприличном жесте. Его буквально трясло от возмущения. Ишь чего, суки, удумали. Хотят, чтобы он, Ступа, самолично заложил Аббата. Не дождутся!

— Видел, Афанасий Ефимович, — с добродушной улыбкой ответил Колесов. — И не такое видел. Но только я говорю вам правду. Вы считаете, что мы через вас пытаемся выйти на Аббата? Ошибаетесь. Нам прекрасно известно, что он сейчас работает в фирме вашего шефа Танина помощником по особым поручениям. Знаем также, что Танин направил вас сюда для организации службы безопасности будущего сибирского правительства. Этого достаточно, чтобы вы нам поверили?

А Ступа вконец расстерялся. Похоже, что менты все о них знают. Как же так?! Одно из двух — или Аббат действительно их человек, или они его взяли и он им все выложил. Нет-нет, этого не может быть! Ведь он его, как сына... Как сыну доверял. А, если верить этому, то Витек все время крутил кино?! А как же стражник? Ведь он собственными глазами видел... Нет, здесь что-то не то. Скорее всего они Аббата арестовали, а тот заложил его, Ступу, «фараонам» со всеми потрохами. Вот и верь после этого людям, если даже такой крутой парнишка... Эх, ма! Нет в жизни счастья! Точняк. Как жить дальше и, главное — для чего?!

— А как же стражник? Ведь я сам видел, как Аббат его «замочил».

— Вы вероятно имеете в виду старшего лейтенанта ФСБ. — Колесов достал из внутреннего кармана пиджака фотографию, протянул Ступе. — Этого?

От увиденного Ступа натурально обалдел. Это была та самая комната, где они с «сынком» вели неравный бой с превосходящими силами противника. А на стуле позировал фотографу тот самый стражник. А его жизнерадостная улыбка свидетельствовала о его поразительной живучести. Рядом на полу огромная темная лужа. Ни хрена! Вот это номер! А может быть менты раздобыли прижизненную фотографию этого парня, а теперь пудрят ею ему мозги? Глупости. Они играют в открытую. Все, как в аптеке. Значит с самого начала этот... Как его? Говоров, кажись. Значит с самого начала этот Говоров вел его, как какую дрессированную макаку? А он, Туча, раскатал губу — «Витек!», «сынок!» Козел он, а не сынок! Встретил бы он сейчас этого «сынка» на пару ласковых. Он бы ему показал. Устал. Как же он устал. Так устал, что жить нет никакого желания. Сдохнуть бы сейчас и не видеть этого мента перед собой и весь сучий свет.

— Чего тебе надо от меня, начальник? — хрипло выдавил из себя Ступа, не глядя на Колесова. Смотреть на него ему было противно.

— Как вы только-что убедились, мы знали о каждом вашем шаге, Афанасий Ефимович.

— Ну это-то я, хоть и дурак-дураком, но понял. А дальше-то что? На хрена я вам понадобился?

— Ну, во-первых, вы познакомили Говорова с Таниным, дав ему отличную характеристику. Уже за одно за это мы вам искренне благодарны.

Ступа на это только хмыкнул и покачал головой. А ведь верно. Он этому Аббату такие дифирамбы, что вспомнить стыдно. Здорово его накололи менты, красиво.

— Во-вторых, — продолжал Сергей, — мы очень рассчитываем на вашу помощь, Афанасий Ефимович.

— А вот этого не видел, начальник, — Ступа вновь сделал неприличный жест и зло рассмеялся. — Разбежался! Туча ещё никогда ментам не служил и служить не будет. Понял ты, жучила?! — Для большей убедительности Афанасий грохнул по столу кулаком.

Очередную выходку воровского авторитета Колесов встретил спокойно. Он и не расчитывал, что тот сразу согласится. Не такой был Ступа человек. Для него нужны были очень веские аргументы. А такие у Сергея были.

— К сожалению, у вас, Афанасий Ефимович, нет другого выбора, — сочувственно проговорил Колесов и даже вздохнул.

— Ври больше, начальник, — насторожился Афанасий, понимая, что мент подготовил ему какую-то очередную подлянку. — Не бери меня на арапа.

— И в мыслях не было, — вежливо улыбнулся Сергей. — Но лишь на мгновение представьте, что будет с вами, когда авторитеты узнают, что по списку, который вы им передали, ни один наш агент не пострадал, зато были ликвидированы самые лучшие и надежные ваши люди. Если это, не дай Бог, случится, то я бы вам не позавидовал. Нет.

Ступа заскрипел зубами от ярости, поняв, что это конец. Конец всему. Все, амба! Как они ловко, в натуре! А крутые уже поставили на них крест — там, мол, одни дебилы остались. Ни хрена себе — дебилы, да?! Вспомнился Аббат. Какое тот кино крутил, сволота! Он и Танина натурально одурачит, как одурачил его, Ступу. Если такие парни у них вкалывают, то крутым не позавидуешь. Точняк. Рано они о своей победе заговорили. Очень рано. А ему, Ступе, хоть круть-верть, хоть верть-круть, а ничего другого не остается, как согласиться. Против лома нет приема. А что, может правда в конце жизни на ментовку потрудиться? Заодно и с Таниным поквитается. А то слишком возомнил о себе, кабан. Надо было бы хотя бы для форсу показать этому Колесову, что Туча не какой-нибудь гопстопник и не позволит на него наезжать. Да только сил уже никаких не осталось. Стар стал. Выдохся.

— Допустим я вам помогу. А со мной после что?

— Там видно будет, — уклончиво ответил Сергей.

— Нет, начальник, так не пойдет. Не зная брода, не суйся в воду. Верно? Давай обо всем на берегу договоримся. На меня тот побег повесят?

— Нет. Это я могу гарантировать. И вообще, все будет зависеть от вас.

— Не понял, начальник. Ты шутишь, или как?

— Давайте, Афанасий Ефимович, без этих «начальников». Зовите меня Сергеем Петровичем.

— Как скажешь, на... Сергей Петрович. Только я что-то тебя не совсем понял. Что значит — все будет зависеть от меня? У меня за спиной четырнадцать лет неотбытого срока. Что же здесь от меня зависит?

— Видите ли, Афанасий Ефимович, сейчас многое поставлено на карту. Или мафия окончательно сломает государство и возмет власть в свои руки. Или... Словом, если вы поможете государству, то оно обязано и вам сделать снисхождение. Понятно? И потом, — улыбнулся Колесов, — о вас очень хорошо отзывался Говоров. Даже готов за вас поручиться.

— Правда, что ли?! — не поверил Ступа.

— Правда.

И Афанасий едва не задохнулся от душной, щемящей волны, поднявшейся у него в груди от этого известия. Она поднималась все выше и выше, и вот — застряла в горле твердым комом. Защипало глаза. И до того ему стало жалко себя и своей загубленной жизни. Кругом один. Не хотелось ему заканчивать жизнь на казенных нарах под завывание ветра за окном лагерного барака. Страсть как не хотелось. Неужто Витек, или как там его, помнит о нем? И только сейчас Ступа до конца осознал до чего же он любит этого крутого парнишку, этого насмешника. Обнять бы его сейчас, прижать к груди, а там и помирать можно. Свидятся ли они когда? Эх, ма! Нет в жизни счастья!

— Я согласен, — твердо сказал он.

— Вот и хорошо. Вы приняли верное решение, Афанасий Ефимович. Вы кому-то здесь подчиняетесь?

— Да. Но только своего шефа в глаза не видел. Все задания получаю через двух парней.

— Кто они такие?

— Понятия не имею. Они меня встречали на вокзале. Назвались Владимиром и Юрием. Кто они и где работают не знаю. Знаю только, что не из блатных.

— Отчего вы так решили?

— Это сразу видно. Они мне дали свои телефоны и телефон шефа, предупредив, что по этому телефону звонить в крайнем случае.

— Вы помните номер телефона.

— Да. — Афанасий назвал номер. Колесов достал записную книжку, авторучку. Записал. Спросил:

— О представителе мафии в ФСБ вам что-нибудь известно?

— Да. Танин мне сказал, как о дополнительном, резервном канале, которым я мог бы воспользоваться в случае провала основного.

— С Таниным связь поддерживаете?

— Нет. Он категорически это запретил.

— С какой вы целью сюда прибыли?

— Создать из блатных надежную систему безопасности.

— Они на это пошли?

— А куда они денутся. Согласились.

— Система безопасности создается только из блатных?

— Не думаю. Но мне об этом ничего неизвестно.

Колесов и Ступа договорились каким образом будут поддерживать связь, выпили ещё по кружке пива и расстались.

Я всю ночь не сомкнул глаз — ждал Беркутова, но он так и не появился. Понял, что его план не сработал. А это могло означать... Нет, только не это. Бахметов — не самоубийца, должен понять, чем все это может для него обернуться. Утром, так и не дождавшись майора, решил сходить к нему домой. Понимая, что если план Беркутова провалился, то у него на дому меня может ждать засада, на всякий пожарный прихватил с собой для страховки Максима Задорожного. По дороге объяснил ему ситуацию.

Около дома Беркутова мы ничего подозрительного не заметили. Постояли поодаль, покурили. Все спокойно.

— Ну ладно, я пошел, — сказал я. — Если Кольцов дома, то я дам тебе знать, А если... Значит в доме засада. Сообщишь об этом Первенцеву. Он мужик сообразительный, придумает, что делать. Понял?

— Понял, — кивнул Максим. Его всего трясло.

— А что трясешься?

— Шут его знает, — пожал плечами Задорожный. — Нервное, наверно. Не нравится мне все это.

— Герой! — насмешливо сказал я. — А ещё в спецназе служил. Ваня Семисчастный говорил, что ты однажды с десятью вооруженными бандитами расправился.

— Когда это было. Может быть вместе пойдем, товариш капитан?

— И вместе вляпаемся в засаду? Нет, это исключено.

— Тогда давайте я первым пойду, — не унимался Максим.

— Я смотрю, ты совсем разучился выполнять приказы. Тебе приказано ждать. Что та должен на это ответить?

— Есть ждать, товарищ капитан, — нехотя ответил Задорожный.

— То-то же.

И я направился к дому. Дверь, ведущая в сени, была чуть приоткрыта. Бесшумно ступая осторожно поднялся на крыльцо, прошел в сени. Прислушался. Тихо. Тихо постучал. Ни ответа, ни привета. Постучал громче. Тот же результат. Достал пистолет, снял в предохранителя, передернул затвор. Приоткрыл дверь. Шагнул через порог. В тот же миг мне на голову обрушился такой мощный удар, что мне показалось будто рухнул потолок. Я упал и потерял сознание.

Пришел в сознание лежащим на диване. Под голову мне была подложена подушка. Лицо мокрое. На руках наручники. Слегка кружилась голова. Подташнивало. Самые мрачные прогнозы подтвердились — я угодил в засаду. За столом сидели первый помощник Бахметова Реваз Салигеев и его подручный Сагил — огромный бородатый детина лет тридцати. Они пили вино. Увидев, что я очнулся, Реваз весело проговорил:

— Здорово, началнык! Как здоровье, дорогой? Почему хмурый? Не ожидал здесь Реваз встретить, да? Хотел кунака своего встретить, а встретил Реваз. Обидно, да?! — Он раскатисто рассмеялся. Его поддержал Сагил. Насмеявшись вволю Салигеев спросил:

— Ты давно на Кольцов работал, да?... Ты почему молчал? Ты, Игор, не молчи. А то Реваз малэнко обижался будет.

— Да пошел ты! — сказал я и отвернулся.

— Какой грубый, да? Злой, как мой теща. Ты, Рощин, отдвал кассета. А то совсем плохо будет.

Значит они знают про кассету? Неужели Беркутов сказал, что кассета у меня? Нет, иначе бы они меня взяли ещё в общежитии. Хорошо, что я догадался отдать кассету Задорожному.

— Какую ещё кассету? — недоуменно спросил.

— Нэ надо меня сердил. Да? Какой кассета! Такой, где подполковник разговор с Первенцевым писал. Вот какой.

— Ты меня, Реваз, принимаешь за кого-то другого. Ни о какой кассете я понятия не имею. Я к Кольцову зашел совершенно случайно. Хотел вина выпить, опохмелиться. Вчера малость перебрал.

— Сука ты, Игор. Зачем врал Ревазу. Я ж говорыл — плохо будет.

— Да правду я говорю. Христом Богом клянусь!

— Сагил, — сказал Салигеев своему подручному и кивнул на меня.

Тот, садистки улыбаясь, подошел ко мне, схватил мизинец левой руки, крутанул. Раздался хруст. Он сильной боли я едва вновь не потерял сознание. Закричал:

— Ты что, офанарел! Он ведь мне палец сломал.

Реваз лишь рассмеялся.

— Я говорил — плохо будет. Ты дурак был — не верил. Отдавал кассета. А то совсем плохо будет. Да?

— Но я понятия не имею ни о какой кассете. Честное слово! Ты мне можешь сломать все пальцы, но только бестолку все.

— Сагил, — вновь отдал Салигеев приказ моему палачу.

В тот же миг рама окна разлетелась вдребезги и в комнату влетел Максим. В правой руке у него был охотничий нож, с которым он никогда не расставался. Боевики, не ожидавшие нападения, явно растерялись. Остальное произошло в считанные мгновения. Мощным ударом правой ноги в челюсть Задорожный уложил на пол Салигеева. Сагил попытался было выхватить пистолет, но Максим ударил его ножом точно между ключицам, крутанул нож. В горле Сагила захрипело, забулькало. Он упал на пол, дергаясь в конвульсиях. Все было кончено.

— Ну ты даешь! — восхищенно проговорил я.

— А что, зря что ли учили, — удовлетворенно усмехнулся Максим и, окинув «поле боя», добавил весело: — Порядок!

Он подошел к Салигееву, наклонился и стал шарить у него по карманам. Найдя ключ от наручников, снял их с меня и надел на Реваза.

— Ты оказался как раз вовремя, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Спасибо тебе!

— Да чего там, — смущенно пробурчал Задорожный. — Все нормально, товарищ капитан.

— Еще как нормально! — рассмеялся я. — Как же ты догадался нарушить приказ?

— Когда вы не появились, я решил посмотреть — что же случилось. Пробрался к окну. Взглянул. А здесь такое. Ну я и того... решил вмешаться.

Я подошел к Салигееву. Тот не подавал никаких признаков жизни. Я не на шутку встревожился. Неужели Максим его убил?! Это было бы сейчас очень некстати. У меня уже начинал созревать план. А смерть Реваза могла его напрочь перечеркнуть. Потряс его за плечо. Голова Салигеева безвольно качнулась из стороны в сторону.

— Похоже, что ты его убил.

— Да нет, — уверенно возразил Максим. — Просто такой хилый. Оклемается.

В одном из стаканов было недопитое вино. Плеснул вино в лицо Салигеева. Тот замычал, офыркиваясь. Открыл глаза. Ошалело на нас посмотрел. Сердито сказал что-то на своем языке.

Живой! Слава Богу, живой!

— Ну вот, я ж говорил, что он придуривается! — обрадованно воскликнул Задорожный.

Реваз зло сверкнул на него глазами. Лицо его перекосила злоба. С ненавистью прохрипел:

— Сука! Ты еще, гяур, пожалел, что на свэт родился, да?!

Максим снисходительно усмехнулся. Сказал презрительно:

— Дерьмо собачье! Слабак, у туда же... угрожать. Лежал бы лучше и не рыпался. — Он схватил Сагалеева мощной рукой за грудки. Легко поднял с пола. Поставил на ноги. Затем посадил на диван. Погрозил перед его носом огромным кулачищем. Предупредил: — Если ещё будешь выражаться — пасть порву. Понял, ты — аника-воин?

Реваз трусливо вжал голову в плечи, разом присмирев. Ничего не ответил.

Времени у нас было в обрез и тут же, не мешкая, принялся за осуществление своего плана. В первую очередь надо разговорить Салигеева, заставить во всем признаться. Иначе... Даже не знаю, что может быть иначе.

Сходил на кухню. Я видел, как Беркутов прятал магнитофон в банку с солью. Достал микромагнитофон. Извлек его и полиэтиленового пакета. Вернулся в комнату.

— Кассета у тебя? — спросил Максима.

Тот достал из внутреннего кармана кассету. Протянул мне. Я вставил её в магнитофон. Подготовил его к работе. Спросил Салигеева:

— Что с Кольцовым?

Тот лишь заскрипел зубами, ничего не ответив.

— Что с Кольцовым? — повторил более требовательно.

Он зло зыркнул на меня.

— С тэбя Хозяин шкура будэт драл, как барана.

Я снисходительно рассмеялся. Сказал укоризненно:

— Ты, кажется, не совсем понимаешь серьезность своего положения. Хочешь приобщится к своему приятелю? — кивнул на труп Сагила.

Максим подошел к Ревазу. Обхватил его голову сверху огромной лапищей. Слегка повернул. Пригрозил:

— Будешь возникать, откручу башку, как куренку. Понял?

Задорожного Салигеев понимал гораздо лучше, чем меня. Опасливо косясь на труп своего подручного, ответил:

— В подвал он сидыт. Кладовка.

Я вздохнул с облегчением. На этот раз мои худшие опасения не оправдались. И слава Богу! Если Беркутов живой, то все будет хорошо. Обязательно.

— А где Первенцев?

— Там, — Реваз кивнул на труп своего приятеля.

— Вы его убили?

— Убыли. Да. Хозяин говорил. Сагил убивал.

— За что вы его убили?

— Много знал. Мог говорил Татиеву. Потому. Да. Хозяин говорил. Сагил убивал.

— Первенцев хотел убить Руслана Татитева по заданию Бахметова?

Это был самый неприятный вопрос для Салигеева. Он закрутил головой, заскрипел зубами.

— Нэ знаю.

Максим сунул ему под нос кулачище.

— У ну отвечай, дурак! А то худо будет!

Угроза возымела действие.

— Да, — обреченно вздохнул Реваз. — Хозяин говорил. Винтовку давал. Русский хетел. Не получилось.

Ну вот и все. Этого вполне достаточно. Надо спешить. Я выключил магнитофон. Пора. Да. но что же нам делать с трупом и с Сагиеевым?

— А куда мы их денем? — обратился за помощью в Максиму.

— Во дворе я видел погреб, — ответил тот. — Мужет быть их туда?

— Не замерзнет?

— Да что с ним сделается, — возразил Запдорожный. — Ему даже полезно слегка остудится. — Он принес из кухни пару вафельных полотенец и тряпку. Полотенцами связал ноги, тряпку затокал в рот. Спросил весело: — У тебя полип нет?

Салигеев что-то замычал в ответ.

— Порядок! — заключил Максим. — Жить будет.

После чего он легко поднял Реваза, положил на плечо, отнес и спустил его в погреб. Туда же мы сбросили труп Сагила и отправились к дому Татиева.

Посреди площади лежал труп Первенцева. Около него толпилась небольшая кучка местных жителей. Мы подошли. По лицу Александра уже ползали огромные жирные мух. На груди лежала табличка на которой по русский с множеством грамматических ошибок было написано: «Он хател убыть нашива Руслана».

— Вот гады! — в сердцах проговорил Максим. На него оглянулись сразу несколько человек и что-то заговорили на своем языке.

Не хватало нам только лишних неприятностей.

— Пойдем, — решительно сказал и схватил Максима за рукав, потащил от толпы.

Подходя к дому Татиева, я молил лишь об одном — чтобы там не оказалось Бахметова. У ворот дома мы были остановлены стражником.

— Нам надо срочно видеть Татиева по очень важному делу, — сказал я.

Он окинул нас с ног до головы подозрительным взглядом, что-то крикнул вглубь двора. Через пару минут полышался голос первого телохранителя Татиева, с которым он никогда не расставался, Серика Бутиева:

— Рощина пропусти, а второй пусть ждет у ворот.

Я вошел во двор, Поднялся на крыльцо. Где был встречен Сериком.

— Пистолет, — требовательно сказал он, протянув руку.

Я достал из наплечной кобуры пистолет, вложил в руку телохранителя.

— Пойдем.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в кабинет босса.

Руслан Татев сидел за столом. Был, как всегда, чисто выбрит, внешне спокоен. Лишь к глубине его глаз сквозило беспокойство.

«Ему уже успел доложить обо всем Бахметов», — решил я.

Татиев сказал телохранителю, чтобы ждал за дверь. А когда тот вышел, равнодушно глянул на меня.

— Зравствуйте, Игорь Сергеевич! — проговорил он дежурным голосом. — С чем пожаловали?

Меня удивило, что он назвал меня по имени, отчеству. Меня ему никто не представлял. И за все время моего пребывания здесь мы не обмолвились ни единым словом. Выходит, что он меня каким-то образом отслеживал.

— Здравствуйте, Руслан Мансурович! Вам уже известно о Первенцеве?

— Да. Мне недавно звонил Тагир. Так вы по этому поводу?

— И что он сказал о причинах покушения на вас?

Татиев несколько поморщился оттого, что инициативу разговора я взял в свои руки. После непродолжительно паузы. сказал:

— Бахметов предполагает, что за ним стоит подполковник Кольцов. Тем самым он, якобы. хотел укрепить власть надо мной. Несколько странно звучит, но эта версия заслучивает внимания.

— И вы этому верите.

Татиев раздраженно передернул плечами. Неприязненно глянул на меня.

— Мне кажется, что вы забываетесь, Игорь Сергеевич! Ведете себя как, простите, мент.

— Извините, Руслан Мансурович. Но мое поведение продиктовано обстоятельствами. Вы пробовали связаться с Павлом Ивановичем?

— Бахметов утверждает, что он исчез.

— А я смею утверждать, что Кольцов сейчас томиться у Бахметова в подвале.

Татиев даже растерялся от этих слов. Но тут же справился с волнением. Глаза оживились. стали заинтересованными.

— И вы сможете это доказать?

— Это и доказывать не нужно — стоит только послать своих людей к Бахметову. Я хочу доказать иное, то, что за покушение на вас организовал никто иной, как сам Бахметов. А сейчас пытается свалить вину с больной головы на здоровую.

— И как же вы это докажите?

— Предлагаю прослушать одну магнитофонную запись.

— Что ж, давайте. Интересно, что у вас там.

Я достал магнитофон. Настроил. В целях экономии времени решил дать Татиеву прослушать последнюю запись. Протянул ему наушники.

— Что это? — спросил он, беря их.

— Наушники. Вставьте их в уши. Иначе ничего не услышите.

Когда Татиев выполнил мою просьбу, я нажал на кнопку воспроизведения записи. Все время, пока он слушал, на его лице не дрогнул ни один мускул. Я подивился его выдержки и самообладанию. Наконец, он снял наушники. Спокойно спросил:

— Кто это?

— Правая рука Бахметова — Реваз Салигеев.

— Да. Это его голос, — кивнул Татиев.

— Как видите, если бы не Павел Иванович, то Бахметов бы исполнил задуманное.

Татиев указал на магнитофон. Спросил:

— Как вам это удалось?

— После покушения у Кольцова возникла версия, что исполнителем вашего убийства должен был быть русский и обратился ко мне с просьбой помочь его найти...

— А почему именно к вам? — перебил меня Татиев. — Вы раньше были знакомы?

— Нет. Но я однажды просил его оказать воздействие на вас и Бахметова по отмене казни.

— Значит тот негодяй обязан вам жизнью?

— Лишь отчасти.

— Хорошо. Продолжайте.

— Я сказал Кольцову, что это может быть Первенцев.

— Отчего?

— С полгода назад он здесь убил одного чеченца. Убийство было очевидным. Об их вражде знали многие. Но Бахметов закрыл на это глаза. Более того, — приблизил к себе Первенцева. Вот я и подумал, что лучшей кандидатуры, чем Первенцев, трудно придумать.

— Согласен. Очень логично. Продолжайте.

— Кольцов попросил меня доставить Первенцева к нему. Что мы с моим помощником Задорожным и сделали. В разговоре с Кольцовым Первенцев был вынужден во всем признаться. После чего Павел Иванович пошел к Бахметову. Остальное вы знаете.

— Все это более или менее ясно. Не ясно лишь одно обстоятельство — почему Павел Иванович сразу не сообщил обо все мне, а пошел к Бахметову?

Это был самый трудный вопрос. но я к нему был готов.

— Он хотел предупредить возможное кровопролитие и убедить Бахметова сдаться.

— Глупо, — пожал плечами Татиев. — Весьма глупо. Подобного я от подполковника не ожидал.

— Здесь, — я указал на магнитофон, — есть ещё запись разговора с Первенцевым. Но, я думаю, пора действовать, Руслан Мансурович.

— Да, вы правы. Серик, — громко позвал Татиев.

На пороге выросла фигура телохранителя.

— Слушаю, Руслан Мансурович.

— Собери всех парней, немедленно отправляйтесь в штаб и арестуйте Бахметова.

— Кого?! — Глаза батиева округлились от удивления.

— Я что, неясно сказал? — раздраженно проговорил Татиев. — Бехметова. Если кто попытается оказать сопротивление — не церемонтесь. Понятно?

— Так точно, — по военному ответил Серик. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте. Я подъеду чуть позже.

Телохранитель вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Татиев взглянул на меня и впервые улыбнулся.

— Спасибо за оказанную помощь, Игорь Сергеевич. Надеюсь, что скоро обо всем мы услышим из первых, так сказать, уст.

Виктор Ильич Сосновский жил последнее время ожиданиями. Было такое ощущение, что вот-вот что-то. Ага. И даже непонятно — радостное для него, или совсем даже того... Совсем наоборот. Ночами даже стал, ага... Плохо стал спать, что раньше никогда, ни того. Измучился. Трудно держать все эти в одних руках, все нити. Столько задействовано людей, средств. Попробуй все вот так вот. Кого там. Одни бездари кругом. Ни кому ничего нельзя. Испортят только. Сколько можно. Почему он за всех, а они на готовенькое. И главное — ни за что. За все он. Давно бы плюнул и уехал из этой дурацкой. Нельзя. Придут к власти эти. Эти и оттуда достанут. Да и хотели уже. Едва успел... Принять меры успел. Прокурора того и все такое. Но нет душе... покоя, ага. Чувствовал — продолжают копать. Все сужается вокруг... Раньше Кавказ выручал. Сейчас и на него ни того. Большую волю взяли. Вон Татиев, янычар этот, за грудки, дурак. Но ничего. Это ничего. Он ещё пожалеет. Но почему молчит Бахметов? Договорились же. Ни на кого нельзя того...

Сосновский встал с кровати, накинул на плечи халат.

— Виктор Ильич, куда же вы? — раздался сонный голос жены. — Рано еще.

— Пойду малость ага. Что-то ни того... не спится.

— Что-нибудь случилось?

— Ну что ты... Зачем. Ты спи, Ира. Спи.

Жена поначалу называла его Витей. Потом — Виктором. Сейчас — Виктором Ильичем и на вы. Уважает. Живут они вроде ничего, но пресно как-то... И детей ни того... И вообще... В смысле секса. Куда только не обращался. Одних денег сколько. Как в воду. Бестолку. Ничего не умеют. Ни здесь, ни там. Болтают только. Трепачи!. Может быть ту гейшу из Японии того... выписать? Она и мертвого ага. От одного только воспоминания о ней того. Чем этим дармоедам. Лучше ей.

Сосновский спустился вниз.