Тульский – Токарев (№1) - Тульский – Токарев (Том 1)

– Каким спортом занимался?

Наставником у Вадика был Боцман. А Боцман говорил, что «отбивание» заявителя – это целая наука. Сразу к делу переходить никак нельзя – надо сначала поговорить с ним о жизни, показать, что он на свете не один, но «вопреки и несмотря» его делом все же займутся. Опять же, надо доходчиво объяснить, при необходимости, что регистрировать – не всегда полезно, потому как иногда расследование надо держать в тайне, а если зарегистрируешь, то все будут допущены к информации. Произойдет «утечка», которая может спугнуть злодея... Боцман вообще знал очень много полезного...

– Так каким, говоришь, видом спорта?..

– Боксом.

– Дожили! – хлопнул себя по ляжкам Колчин. – Боксеров грабят! Куда ж тогда обычным гражданам деваться?!

Молодой человек иронию понял, но не обиделся, лишь наклонил немного голову и сказал тихо:

– Дело в том, что я практически не вижу... Зрение слабое, в глазах – одна муть, у меня – травма...

И парень дотронулся пальцем до головы, – на лбу действительно нездорово белел кусок как будто прикрепленной кожи, казалось, что когда-то ему словно стесали бровь.

– Дела, брат, – смущенно хмыкнул Вадик. – На ринге?

– Нет, в парадной... Железкой какой-то... Из-за соседки...

– М-да... Ладно. Валяй – что случилось, где красавцы живут и почему ты считаешь, что это – они...

– Вчера...

– Погоди, тебя звать-то как?

– Леха. Суворов.

– Вадим, – протянул руку через стол Колчин.

А дальше «Леха» поведал достаточно банальную историю: дескать, мать у него болеет второй месяц, на конфеты врачам хватает, а на лекарства – увы... Врачи посоветовали, что надо купить, а одна только упаковка тридцать шесть рублей стоит... Пришлось нести в антикварный магазин на Наличной часы каминные, позолоченные, с лошадкой. Нес их в спортивной сумке, на автобусной остановке сумку снял с плеча – может, часы оттуда «выглянули». Неожиданно сзади подошел парень и ткнул в спину пистолетом: «Не дыши, калека!»

– Погоди, а с чего ты решил, что пистолетом?

– Понимаете, я почувствовал... ну, тяжесть такую... как будто настоящее оружие... не спутаешь...

– Дальше...

– Спереди подошел второй, взял меня за ремень, а первый, нагнувшись, подобрал сумку. И предупредил напоследок: «Поднимешь шум – пуля в животе! Сдохнешь некрасиво». Я как стоял, так... стыдно... я бы не пришел к вам... Я, честно, плохо вижу совсем, а очки не ношу, не идут они мне... комплексы, наверное...

– Херня это все, – махнул рукой Колчин. – У меня знакомая есть – достанем тебе очки фартовые... Как ты узнал, кто они?

Парень близоруко захлопал прищуренными глазами:

– Соседка... Она считала, что я часы продал, а сегодня утром говорит: продешевил, наверное, раз их так быстро в магазине купили... Она случайно увидела их на серванте в окне на Пятой линии. Представляете...

– Класс! – подпрыгнул на стуле Вадик, начиная чувствовать азарт. – Я всегда говорил, что в жизни все просто! Адрес знаешь без соседки?

Парень кивнул:

– Я уже попросил ребят с клуба, они разведку провели... Я вместе с Артемом Токаревым занимался, его, говорят, вся милиция Острова знает... Я, правда, ему не говорил ничего – стыдно было, что так... Ребятам сказал, они соседей обошли, якобы девчонку одну ищут... Соседи сказали, что квартира приличная, но живут в ней последние несколько дней не хозяева, а два парня, вроде бы из Челябинска... Ребята из почтового ящика вынули газеты... там были квитанции за межгород. Вот!

Молодой человек протянул Вадиму слегка надорванный, но разглаженный листок уведомления.

– Когда вытаскивали – надорвали...

На квитанции стоял код города. Карандашом было написано «Челябинск».

– Я по справочнику перепроверил... – «Леха» смущенно улыбнулся и оглянулся на дверь – там, опершись о косяк, стоял Толя Гороховский, он слушал беседу где-то с середины и в тему врубился.

– Давай по-быстрому запрос в межгород организуем, выясним, что за адрес, – предложил приятелю Толя.

Вадик только рукой махнул:

– Чего тут организовывать! Какая разница, что у них за фамилии и на какой улице они там живут?

– Может, они в розыске?

– Да хоть в двух! – Колчина уже несло. – Через час ласты скрутим – там и разберемся!

«Потерпевший» деликатно кашлянул в кулак:

– Вадим... вам виднее, но... соседи точно говорили, что квартира непростая...

– ...А золотая?..

– Ну... вдруг там какие-нибудь шишки – их знакомые.

– Шишки? Это будет замечательно! Знаешь, на чем будут стоять шишки, когда в их квартире изымут ствол, антикварные часы и двух гоп-стоповцев?

Молодой человек улыбнулся, словно перед ним, измученным, наконец-то забрезжила надежда:

– Вадим... Вам виднее...

Колчин усмехнулся покровительственно:

– Да что ты мне все «выкаешь»... Будь проще, не в райкоме, чай... Опознать их сможешь? «Леха» кивнул:

– Одного – точно смогу.

Вадим глянул весело на Гороховского:

– Толя, твои предложения?

Гороховский рубанул воздух ладонью:

– Атакуем!!!

– Заряжай!!! – Колчина аж затрясло с азарта. Он достал из сейфа ПМ и несколько картинно передернул затвор.

«Потерпевший» напрягся и вдруг сказал твердо:

– Я с вами!

Вадим одобрительно хмыкнул и подмигнул приятелю:

– Нравятся мне боксеры, Толя!

Гороховский для вида вроде как попытался возразить:

– Ты же говоришь, что у тебя со зрением неважно?

Парень набычился, как мальчишка, которого старшие братья не хотят брать с собой в поход:

– Я вас подбил, а сам тут отсиживаться буду?! Колчин махнул рукой:

– Толя, да пусть с нами идет. Мало ли – жалобы потом, а он – лицо гражданское, отбрехаться поможет...

– А опознание? – почти сдался Гороховский. – Следователь вопить будет, как обычно...

Но Колчину уже море было по колено, он чувствовал себя боевым командиром на горячем коне, который нетерпеливо бьет копытами и рвется в атаку:

– Да кто им даст возможность вякать, что терпила с нами был? Ежели без шума возьмем...

Его азарт накрыл волной и Гороховского:

– Понеслось! Тем более, что за ними – наверняка серия!

Вадика и Толю закружило и понесло – и донесло ровно до угла 5-й линии и Среднего проспекта. Пока шли, они наперебой рассказывали «Лехе» разные истории – как катались в лужах при задержаниях, как получали сковородками по загривкам на ночных вызовах. Опера были нервны и веселы, а «потерпевший», казалось, разделял их настроение. Вот только взгляд его поймать было трудно... Ну, да он ведь сам же говорил, что с глазами – беда, потому, наверное, и взгляд не фокусируется...

– Мужики, если все получится, я часы продам и... с меня – причитается.

Колчин замотал головой на ходу:

– Лех, ты это брось. Во-первых, купишь матери лекарства, во-вторых... А что, Толя, во-вторых? Гороховский улыбнулся:

– Во-вторых, может, найдем что-нибудь, не подлежащее учету...

Колчин подмигнул «Лехе»:

– Ты ведь «свой» человек?

– Надеюсь...

Вадим рассмеялся заразительно:

– Свой-свой... Он же, Толя, Темку Токарева, Палыча сына знает – рекомендация исчерпывающая... Так что – если лишнее изымем... короче, сами поделимся.

Гороховский кивнул и даже предвкушающе облизнул губы:

– А те шишки нам еще коньяк носить будут, чтобы мы не обнародовали их гостей. А то – зашлем представление в соответствующие инстанции...

– А если шибко партейные – то можем и в соответствующие органы! – поддержал коллегу Колчин, и оба опера снова рассмеялись. О том, что «Леха» даже не успел заявление написать, они не думали. Да и зачем время впустую тратить на «...прошу привлечь к уголовной ответственности двух преступников...». Вадим как решил – мол, возьмем, так сразу и материал создадим, пока следователь едет. Потому что бывает, что и «не возьмем», а заявление уже написано, приходится его не регистрировать, а это уже сокрытие – то есть, уголовное между прочим, преступление.

Когда троица подошла к парадной, молодой человек ткнул пальцем на окна второго этажа:

– Первое, второе, третье – от лестничной площадки.

Вадим присмотрелся и через прозрачную, не до конца задернутую тюлевую занавеску действительно разглядел часы на серванте. Разглядел и рассмеялся:

– Я же говорил – все просто в жизни... Значит, так: Леха, если они добром в плен будут сдаваться, ты их не бей в сердцах. А то у тебя удар не простой, поставленный, потом будем рапорт писать, что они на нас с топорами кидались, а мы приемы «самбо» применяли. Ну, а если по-хорошему не получится, тогда уж...

– Тогда как придется. Пошли! – перебил приятеля Толя.

Втроем они быстро поднялись на второй этаж. Гороховский прильнул ухом к двери и поднял руку, призывая всех к тишине:

– Кажись, кто-то дома. Значит, так: мы вдвоем под залегендированным предлогом заходим, ты, Леха, – туда, – он показал на пролет между вторым и третьим этажами. – Когда нужно будет – позовем, чтобы ты аккуратно глянул на их хари... Поехали!!!

Вадим по-милицейски смело позвонил в дверь – звонок красиво защебетал иностранным птичьим голосом. Дверь открыл парень в тренировочных штанах и футболке.

– День добрый, уголовный, знаете ли, розыск вас беспокоит, – представился Колчин, сунув парню в нос удостоверение и быстро его спрятав. Парень даже рот не успел открыть, как Вадим уже оказался в прихожей. Анатолий юркнул между коллегой и открывшим дверь парнем и сразу же бесцеремонно пошел по коридору.

На кухне он увидел второго парня – в махровом халате, доскребавшего яичницу со сковородки. В раковине лежала гора грязной посуды, а на подоконнике стояли пустые бутылки из-под крепленого марочного вина.

Парень у двери наконец-то среагировал:

– А в чем, собственно говоря, дело?

Колчин его вопрос проигнорировал, заглянул в комнату и скороговоркой начал спрашивать сам:

– Документы есть? Вы здесь прописаны?

В гостиной он увидел часы на серванте.

– Так как насчет паспортов?

– Ради Бога... только... по какому праву? Почему вы без разрешения... – остолбенело бормотал парень, следуя за Колчиным по пятам.

Вадим осторожно обнял каминные часы и вынес их на кухню:

– Старинная вещь! Давно по ней время определяете?

– Во-первых, это – хозяев... – начал было первый парень, но Колчин не дал ему договорить:

– А во-вторых, – вы из Челябинска?

– И что из этого?! Что происходит?! Поставьте часы откуда взяли, немедленно!!!

Вадим вплотную придвинулся к парню и тихо, но весомо сказал:

– Ебало закрой!

Второй парень возмущенно вскочил и сделал было движение по направлению к Колчину:

– Что?! Да как вы...

Договорить ему не дал Гороховский – он схватил парня за шиворот махрового халата и отшвырнул к подоконнику:

– Не дергайся! Тебе по-русски объяснили – уголовный розыск!

Парень осекся и оторопело прижался к холодильнику.

Колчин победно огляделся и поддернул штаны:

– Вот что, гаврюши, быстренько одеваемся, берем документы, все вещи, мыльно-рыльные принадлежности и гуськом двигаем в отдел!

– На вашем месте я бы показал, где хранится ствол, чтобы потом, при обыске, мебель хозяйскую не двигать, – добавил Толя.

– Ну, знаете!!! – снова вспыхнул один из парней, и Вадим сразу же хватил его за шиворот и вытащил в коридор. Гороховский проделал ту же операцию со вторым.

– Стоим ровно, нюхаем обои!!!

Озираясь на двух прикрепленных к стенке, Толя выглянул из квартиры на лестничную площадку и махнул рукой «Лехе». «Потерпевший» спрыгнул с подоконника и через мгновение оказался в прихожей. Увидев Леху, Колчин заорал:

– Прижались лбами толоконными!!!

Потерявшие дар речи от ошаления парни беспрекословно выполнили команду. Толя подвел «Леху» на метр к задержанным. «Потерпевший» аккуратно осмотрел парней, будто обнюхал, и уверенно указал пальцем на одного. Толя жестом показал ему, чтобы шел на кухню. Через полминуты туда же выглянул Колчин:

– Так, Леха, забирай «клоки» и дуй в отделение, там у кого-нибудь из оперов жди нас. Домой не спеши – тут геморроя еще часа на четыре...

«Леха» молча поклонился, восторженно потряс руку Колчину, схватил часы и вышел из квартиры. Потом Гороховский вспомнит, что, уходя, он как-то странно улыбался, прикусывая зубами верхнюю губу...

Вскорости двое оперов и парочка задержанных гостей Ленинграда прибыли в отделение. Начав опросы и проверки, сыскари очень быстро растеряли весь свой азарт, потому что выяснились следующие обстоятельства: братья Смирновы приехали пару дней назад к своей тетке. Ее муж работал ни много ни мало проректором Университета по работе с иностранными учащимися. Хотя это-то как раз еще не очень смущало – настораживало то, что часы эти, с лошадкой, французские, конца XVIII века, стояли на серванте в квартире около двух лет. А до этого они еще Бог знает сколько лет стояли в той же квартире на фортепиано. Проректор по работе с иностранцами, вызванный срочно с работы, очень нервно все это написал в заявлении. Ну, а самое хреновое было в том, что заявитель «Леха» с часами до отделения, естественно, не дошел. А его данных не было не только на отсутствующем и, следовательно, не зарегистрированном заявлении, их вообще не было, потому что с нервяка Колчин забыл фамилию, которой представлялся «терпила», а Гороховский ее вообще не расслышал...

С учетом связей проректора шум, конечно, поднялся нешуточный. Приехали и из главка, явился, естественно, начальник РУВД и иже с ним, срочно разыскали и находившегося на выезде начальника ОУР Токарева. Когда в районную прокуратуру легли жалобы от племянников и от проректора, всем стало не до смеха.

Заместитель прокурора района Яблонская, посоветовавшись с городской прокуратурой, сказала жестко, что в отношении двух оперуполномоченных возбуждает уголовное дело. На состав хватало с лихвой и без пропавших часов, о стоимости которых и об исторической ценности их механизма думать просто не хотелось...

Так что Колчин, конечно, ошибся, когда обещал «Лехе» геморроя часа на четыре – геморроя было намного больше. Через шесть часов Вадик и Толя сидели очень тихие в кабинете Токарева с предъявленными обвинениями по нескольким статьям и с подписками о невыезде. За подписки Токарев лично бился в кабинете Яблонской и победил, хотя начинал он с «...оставим все материалом, через день-два возместим ущерб, и по отсутствию в их действиях состава преступления...» Яблонская же визжала, что берет их под стражу. Токарев тоже орал, охрип даже, разосравшись совершенно с заместителем прокурора и понимая, конечно, что она, по сути, совершенно права...

Потом уже у себя в кабинете Василий Павлович материл двух погасших и по-мальчишески шмыгавших носами оперов. Некоторое время в разборе полетов поучаствовал и начальник РУВД, сказавший коротко, но для всех абсолютно понятно:

– Это же, блядь... Это же, сука, твари... Блядь, гамадрилы какие-то! Палыч, мы ведь с ними, блядь, в угар уйдем...

В таком духе начальник РУВД говорил минут пять, а потом ушел к себе в полной прострации...

...Когда все эмоции выдохлись, Токарев, переглянувшись с заместителем по УР начальника отделения, начал спрашивать по существу:

– Так, давайте, что о Лехе знаем? Вспоминайте приметы, брошенные фразы, как одет... Короче, как «терпилы» вспоминайте!

Колчин и Гороховский напряглись, вспомнили, что «Леха» – боксер, что плохо видит из-за травмы, полученной в парадной железкой, что у него больная мать, вспомнили и еще кой-какие мелочи...

Василий Павлович нахмурился, почувствовал холодок на спине и впился вдруг в глаза Колчина:

– Все, назад! Боксер с травмой головы – получил в парадной... Где-то я это уже... Еще что-то есть?

– Есть, – тихо сказал Вадик.

– Ну! – в бешенстве рявкнул Токарев. – Ну, рожай же, мать твою бабушку!!!

Колчин искоса глянул на молчавшего Гороховского и почти прошептал:

– Он сказал... что приятель вашего Артема... ну, сына... что занимались вместе... Суворов его фамилия!

Василию Павловичу показалось, что у него пол уходит из под ног, вспомнил он сразу про то, как Артур Тульский случайно «вышел» некогда на Артема, вспомнил и про свой тогдашний разговор с сыном.

– Так, – скрипучим деревянным голосом сказал Токарев. – Так, приехали.

Непослушными негнущимися пальцами он стал набирать номер домашнего телефона, потом бросил и заорал:

– Лаптев! Сергей!!!

Лаптев нарисовался через секунду – после имевших место событий все опера сидели на своих местах тихо, как мышки, и «на всякий пожарный» приводили в порядок документацию.

– Да, Василь Палыч!

Токарев выскочил к Лаптеву в коридор и быстро, нервно стал обрисовывать задачу...

...Артем выслушал долгий рассказ отца, ни разу не перебив и мучаясь от того, что ему ужасно хотелось закурить, а при отце он еще немного стеснялся. Да и курил-то Токарев младший мало – больше так, баловался...

Повисла звенящая пауза. Наконец Артем улыбнулся и ехидно спросил:

– И ты, стало быть, решил, что я – при делах? Спасибо вам за доверие, папенька... И потому Лаптева послал – сам испугался сорваться... или – что не сможешь не покрыть?

– Да ничего я не решил! – взорвался Василий Павлович. – Подъебывать меня еще будешь! Но нервяк, конечно, словил... Сыночек... А прецеденты были. Были, были!

Несмотря на раздраженный тон, Артем видел, что отец рад, но скрывает это, – потому что у ребят-то, у Вадима и Анатолия, дела, действительно, – швах... Когда кто-то из знакомых гибнет, порядочному человеку трудно радоваться тому, что его самого не «зацепило»...

Помолчали еще. Потом сын уже без улыбки внимательно посмотрел на отца и осторожно спросил:

– Ты думаешь, это как-то связано с той Лехиной историей? Вы же с Петровым-Водкиным сами говорили мне тогда – ерунда, мол, случайность...

– Говорили, – Токарев-старший как-то странно вздохнул, и Артем понял, что отец ему что-то недорассказал. – Говорить-то говорили... Ладно, пойдем глянем, как там Леху твоего мучают...

А Алексея действительно «мучили» – в тесном кабинете громкий разговор на пятерых шел неровно и нервно. Суворова заставляли вспоминать – он и пытался вспомнить. Но как вспомнишь то, чего не видел?! Леха все уже понимал, но помочь ничем не мог и потому злился:

– Чего вы меня грузите, как ишака?! Неужели бы я не сказал?!

Резюме было правильным, но неутешительным – конечно, о том, что Суворова уделали в парадной, знал тот, кто, собственно, и уделал... И еще несколько десятков человек...

Через пару часов абсолютно вымотавшиеся Токаревы побрели домой. Василий Павлович долго молчал, а потом вдруг сказал:

– Между этими выходками есть какая-то связь... Логику я не ищу – это дело неблагодарное... Информации – ноль... Ну, почти ноль, но... Наш мозг фиксирует все, но вытащить из него мы не всегда можем то, что нужно... Не умеем грамотно пользоваться этим компьютером... Но иногда кажется... Наверное, это интуиция... Помнишь, на прошлый День милиции было двойное убийство?

Артем наморщил лоб, действительно что-то смутно припоминая:

– Да, что-то такое ты мне говорил, что дело мутное... А что?

Василий Павлович пожал плечами:

– Была серьезная информация, что в той истории один интересный молодой человек проявился... Проявился – и исчез. Но его один очень серьезный человек видел. Говорит, что видел. И не верить ему у меня оснований нет никаких... Так вот – тот фантом крайне нестандартно вопросы решает. Необычно действует. А Леху твоего нестандартно ведром отоварили. И ребят сегодня развели – просто блеск! И та мокруха двойная... А еще с шахматами история...

– С какими шахматами? – не понял Артем. Токарев-старший помотал головой:

– Да так, была история с дорогими шахматами, когда двое блатных по странному набою сели... Были такие – ЧирканИ и Бест, кореш его... Скоро откинуться должны, если уже не откинулись... А терпилу, хозяина шахмат, шишку горкомовскую, потом «комитет» сжевал вместе с обкомом...

– И что? – все равно не врубился Артем, и Василий Павлович начал злиться сам на себя – потому что сам понимал – говорит путано... Собственно, он хотел не столько сына проинформировать, сколько просто рассуждал вслух. Посопев еще немного, Токарев-старший сказал нечто совсем уже странное:

– Есть, есть какая-то связь... Плюс – я никому этого не говорил, потому что считал, что я головой двинулся, – но тебе скажу: на ту мокруху двойную выезжали как раз Колчин с Толей... Понимаешь, про что я?

Артем медленно кивнул:

– То есть ты хочешь сказать, что во всех этих историях некий Фантом... Но ты же сам говорил, что монстры бывают только в детективах, что в реальной жизни ты таких никогда не встречал?

– Не встречал, – согласился Василий Павлович. – Потому и говорю это все тебе, а не сотрудникам на работе. Понимаю, что бред... Но количество странных историй накапливается... А один из основных законов философии гласит, количественное накопление всегда приводит к изменению качества или что-то в этом роде... Это брат, марксизм, а не кот чихнул...

Артем заулыбался:

– Ну, если марксизм – тогда, конечно... Токарев-старший без улыбки посмотрел на сына и с тоской сказал:

– А может, просто устал я, вот и лезет в голову херня какая-то? Так хочется заняться чем-нибудь здоровым – какой-нибудь серией разбоев квартирных... Я уж и не помню, когда врывался в хату с налетчиками. А по идее – должен первым туда заходить... Тьфу ты, что за жизнь – то отписываемся от честных мещан, то – сами обвиняемые...

Дома отец с сыном молча попили чаю с булкой и легли спать. Когда Артем уже погасил свет, он не удержался и спросил:

– Отец, а как ты собираешься... Ну, есть идеи какие-то, как этого Фантома ловить?

Токарев-старший молчал так долго, что Артем решил, будто отец уже заснул, – но все же ответил тихо:

– Не знаю.

Артем аж привстал на локте – отец редко не знал, что надо делать, если требовалось найти кого-то или что-то.

– Количество не накопилось еще?

– Выходит, что не накопилось... Посоветоваться надо кое с кем, подумать... Ну и – как это тебе ни смешно – ждать, пока необходимое количество накопится... Спи давай...

...Утром неприятности в Василеостровском розыске продолжались. Следователь прокуратуры, которому было поручено дело Колчина и Гороховского, взял да и выписал обыски на местах работы каждого из подозреваемых. Смысла в этом особого не просматривалось, но так уж было заведено – формальность, тем более, что накануне-то времени не хватило, то есть все могли уже все подчистить и перепрятать, но... Один следак на вопрос: «Что вы, собственно говоря, ищете?» – ответил сакраментально: «Я, голубчик, ничего не ищу, я произвожу обыск». То есть смысл в том, что обыск – не обязательно для того, чтобы что-то найти, просто любой обыск всех сотрудников отделения милиции заставляет задуматься о том, кто этот обыск санкционирует. Это отрезвляет и имеет положительные воспитательные последствия.

Заодно с обыском приехали и проверяющие из инспекции по личному составу – эти начали копать секретную документацию – так тоже положено.

Оба мероприятия дали неожиданные результаты. При так называемом обыске на рабочем столе Гороховского был обнаружен позолоченный зажим для бумаг фирмы «Норг». А так совпало, что потерпевший проректор успел в незатейливой беседе со следователем упомянуть о его пропаже. Сказал он это «к слову», а следователь запомнил... В общем, когда это дошло до Токарева, он даже не стал пытаться в прокуратуру звонить. Он-то понимал, что Толя зажим прихватил в квартире, а потом просто забыл о нем... В общем, появились основания усомниться уже не только в чистоплотности, но и...

А дальше – больше. Через два часа грянула еще одна «информация»: в книге регистрации агентурных сообщений проверка обнаружила двухмесячной давности агентурную записку № 561 от источника Пень. И хрен-то бы с ней, с запиской, да вот источник в ней указывал на неустановленную группу некоего Гани, которая якобы собиралась совершить нападение на богатую квартиру по адресу 5-я линия, дом 64, квартира 8. Нюансик заключался в том, что в этой квартире как раз и проживал потерпевший проректор... А второй нюансище был еще хуже: агент со спорным псевдонимом Пень состоял на лицевом счету оперуполномоченного Колчина.

Токарев не стал сомневаться во «вновь открывшихся обстоятельствах». Он ежедневно сталкивался в своем теремке с чудовищным бардаком, головокружительной липой и смешными совпадениями. О «влетевших» операх Василий Павлович думать хуже не стал, понимая, что пошла непруха – результат большой загруженности, совпадений и разгильдяйства...

Конечно, с агентурным сообщением надо было разбираться – не липовое ли оно, откуда взялся точный адрес и т. д. Однако с Колчиным Токарев переговорить нормально уже не успел – опера активно расспрашивали уже другие люди. Зато Василий Павлович срочно связался через Тульского с Варшавой, встретился с ним на старом месте и коротко и довольно сухо обрисовал новости с упором, однако, не на оперские неприятности, а на возможную причастность к ним Невидимки-Шахматиста. Вор выслушал все внимательно и уважительно, однако Токарева за все время беседы не покидало ощущение, что Варшава давит в себе недоверчивость к его словам – точно так же, как и он, Токарев, давил в себе это чувство во время их предыдущей встречи. Впрочем, справки о Гане и о его группе вор не без внутреннего колебания все-таки пообещал навести...

Не успел Токарев вернуться в свой кабинет, как ему позвонили из Управления Комитета Государственной Безопасности по Ленинграду и Ленинградской области – ежу было понятно, что проректор по работе с иностранцами обязательно проинформирует о своих неприятностях это уважаемое и, в общем, не чужое ему учреждение.

Состоялся следующий разговор «слепого с глухим».

– Василий Павлович?

– Павлович.

– Управление госбезопасности вас беспокоит.

– Есть такое дело.

– Что есть, простите?

– Что беспокоит.

– А! Моя фамилия Шептунов, третья служба.

– Готов ответить.

– За что?

– И за что, и за кого... Вас как величать?

– Артем Сергеевич.

– О, у меня сына тоже Артемом зовут... Внимательно, Артем Сергеевич!

– Я, как вы понимаете, по поводу двух ваших сотрудников.

– Чего уж тут не понять...

– Посему хотелось бы услышать ваше отношение, только не то, которое вы изложили в рапорте на имя начальника РУВД, а действительное...

– Не телефонный немного разговор.

– Не телефонный, но вас вызывать – вроде несолидно, а нам приезжать... хотя мы можем.

– Был бы рад поговорить с вами «глаза в глаза». Я понимаю, сколько глупостей натворили мои сотрудники, и наказать их надо, но... Знаете, как раньше говорили – «умысла у них не было».

– Мы имеем несколько другую информацию, уважаемый Василий Павлович. Ладно, к концу рабочего дня мы подъедем.

Токарев только вздохнул, понимая, что эти если пообещали – то точно приедут. Очень не понравилось Василию Павловичу употребленное Шептуновым в конце разговора слово «уважаемый», поэтому он и не стал просить никого из своих прикупить печенья и лимон к чаю – понимал, что даже зефир в шоколаде уже ни на что не повлияет.

К 18.30 появились двое сотрудников УКГБ – точные, подтянутые, вежливые – в общем, сразу видно, что не из ментовки. Токарев почему-то вспомнил, как когда-то в молодости проводил какой-то обыск и им по каким-то неведомым соображениям был представлен сотрудник райотдела КГБ под легендой оперуполномоченного уголовного розыска. Так вот, после обыска пожилая хозяйка квартиры потеребила Токарева за лацкан пиджака и утвердительно сказала, округляя глаза:

– А этот, в белоснежной рубашке, – он из КГБ.

– С чего вы взяли? – удивился Василий Павлович, тогда еще просто Вася.

– А он единственный безукоризненно вежливый, – с убийственной женской логикой ответила хозяйка.

– А мы что – грубили вам?

– Вы не грубили, вы – грубые...

Токарев знал, что когда чекисты о чем-то рассуждают, то бывает практически невозможно придраться к какому-то конкретному предложению или фразе. Все умно. В их речи сверкают такие университетские слова, как «ортодоксальный» или «схоластика». Ты соглашаешься, умиротворяешься, а потом чувствуешь, что тебя объегорили, но не можешь понять, в чем... Впрочем, нынешний разговор обещал быть иным по накалу и динамике.

Гости представились: тот, что помоложе, оказался Шептуновым, а второй, постарше, представился Сергеем Петровичем – без указания фамилии и должности. Удостоверений «комитетчики» не предъявили, держались уверенно, но без хамства, и этим раздражали еще больше.

– Проходите, – повел рукой Токарев, вставая из-за стола. – Чай-водку не предлагаю... Слушаю вас.

– Извините, Василий Павлович, – чуть улыбнулся Шептунов. – Это мы вас слушаем. Начальник розыска хмуро кивнул:

– В общем, история следующая. Уж не знаю, какие у вас данные...

– Уверяю вас – исчерпывающие.

Кажется, говорить настроился только Артем Сергеевич, а второй собирался лишь слушать и наблюдать. Василий Павлович как мог задавил в себе раздражение и продолжил:

– Никогда не сомневался... Так вот: состав преступления, говоря строго по закону, в действиях моих сотрудников, конечно, есть, но ведь надо же рассматривать все в комплексе. Что они хотели, чем руководствовались, какие выводы в конце концов сделали... Честно хотите?

– Потому и пришли.

Токарев уже все понял, но все равно отчеканил:

– Считаю необходимым и обязательным – любой ценой возместить ущерб потерпевшему... Считаю также возможным прекращение через некоторое время уголовного дела...

– Когда страсти улягутся? – Шептунов почти не скрывал иронию, но Василий Павлович сделал вид, что не почувствовал ее:

– ...И необходимым также переведение их на самую тяжелую территорию... Такая есть – тридцатый отдел, Смоленка, там коммуналки... Каждый день праздник, головы сотнями утюгами бьют...

– Только не надо, Василий Павлович, а то мы сейчас договоримся до метафор типа «искупление кровью»...