Агентство 'Золотая Пуля' (№5) - Дело о взбесившемся враче

Психи вполголоса общались между собой, я попробовал вникнуть в суть их беседы, но понял, что говорят они ни о чем. Психи, что с них взять? Незаметно для себя я вновь уснул. Спал я целый день, время от времени меня будили для медицинских процедур.

Прошла целая неделя моего пребывания в заведении для душевнобольных.

Тошнота и головная боль, преследовавшие меня, отпустили, и я решил немного погулять по этажу. В течение последнего времени сил у меня хватало лишь на то, чтобы доковылять до туалета, а обратно меня приносили санитары — голова начинала кружиться, ноги отказывались идти, и вернуться сам я уже не мог.

За столом в конце отделения сидели незнакомый санитар и дежурная медсестра. Они о чем-то увлеченно разговаривали и на меня не обратили никакого внимания. Я дошел до конца коридора и убедился, что наш этаж верхний.

Выше нас ничего нет, а лестницу, ведущую вниз, перекрывает металлическая дверь с глазком. Да, видимо, я действительно здорово попал! Выбираться отсюда надо однозначно, только вот как? Кругом металлические двери, решетки и замки. Меня здесь все равно не вылечат, только колоть будут всякую гадость. Короче говоря, думать надо, что делать?

Я пошел обратно. Дежурных за столом не было, зато из-за неплотно прикрытой двери, ближайшей к их наблюдательному пункту, неслись вздохи и ахи. Понятно, чем они там занимаются!

Я бы тоже не против, да некогда мне, бежать надо. Медленно приоткрыл дверь и заглянул. Девушка стояла, согнувшись и упираясь руками в какую-то тумбочку.

Он, со спущенными до колен брюками, обхватив руками ее бедра, дергался с фантастической скоростью. Она визжала, он рычал. Буйство плоти. Меня они не видели. Справа от двери лежала связка ключей. Осторожно, стараясь не произвести ни звука, я дотянулся до связки и через несколько секунд уже находился в конце коридора — у закрытой двери.

Я начал подбирать ключи, подошел третий по счету. Дверь беззвучно открылась, и я начал спускаться. Стояла абсолютная, можно сказать, мертвая тишина. На нижнем этаже не было ни души. Я прижался к стенке, прикидывая, куда мне дальше двигаться. Странная планировка в этой больнице — лестница, по которой я спустился на этот этаж, дальше никуда не вела, хотя я точно знал, что внизу есть еще, как минимум, один этаж. Можно, конечно, и спрыгнуть, да только на всех окнах решетки. Оставалось лишь идти по коридору и искать выход на следующую лестницу. Минут десять я пытался по очереди открыть все попадавшиеся на пути двери, но безуспешно. Ключи с трофейной связки к ним не подходили.

Все правильно, это уже другое отделение, как сказал Федор, здесь лежат буйные. Но вдруг к одному из замков ключ подошел. Судя по тому, что открыл я его с трудом, это был не родной ключ, просто английские замки открываются иногда «похожими» ключами.

В палате находился всего один человек. Он не спал. Увидев меня, он побледнел, это было заметно даже при тусклом освещении от фонаря, висящего на столбе на улице.

— Шах, это ты? Ты здесь? Они тебя тоже сюда упрятали? — изумился он.

— Кто ты? — спросил я.

— Я, — ответил он.

А потом у нас произошел любопытный разговор. Я узнал от него часть моей биографии. Сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. Я был просто поражен! Через час я его покинул, поднялся на свой этаж. В коридоре за столом никого не было, а из-за дверей доносились те же звуки. Я тихонечко приоткрыл дверь и заглянул. Позу они поменяли, но темп не снизили. Положив ключи на тумбочку и вновь оставшись незамеченным, я вернулся к себе и лег спать.

11

Но досчитав до трех тысяч, я понял, что заснуть невозможно. Встал и решил сходить в туалет. За дежурным столом одиноко сидела девушка, которая еще полчаса назад резвилась с санитаром, — его, кстати, не было видно.

Она остановила меня и сказала:

— Михаил, пройдите, пожалуйста, со мной.

Вся больница звала меня почему-то Мишей, я сначала сопротивлялся, но потом привык.

Я не стал с ней спорить, и мы зашли в ту самую комнату, где я совсем недавно застал ее с коллегой. Она закрыла за нами дверь и попросила:

— Спустите, пожалуйста, штаны.

Обрадовавшись и решив, что она хочет продолжить со мной то, чем недавно занималась с санитаром, я немедленно исполнил ее просьбу. И только я хотел в нее, как бы это выразиться, вцепиться, она сказала:

— Не надо, я имела в виду совсем другое.

Она опустилась передо мной на колени, я закрыл глаза и…

Точно, — сказала она, — есть шрам.

Вам такое имя — Виктор — ничего не говорит?

— Нет! — соврал я на всякий случай, хотя внутренне весь напрягся.

Я прекрасно помнил недавний разговор с «буйным психом» с нижнего этажа.

Тот утверждал, что меня зовут Виктор Шаховский.

— А фамилию Шаховский вы никогда не слышали? — спросила девушка.

Все ясно, она где-то раньше со мной встречалась и узнала. Причем, скорее всего, это было очень давно, раз она меня вспомнила не сразу, а только через неделю. Но можно ли ей сознаваться, что я — это я? Лучше не надо, просто я теперь точно знаю, что я — некий Шаховский, а значит, словам психа со второго этажа можно верить.

— Не бойтесь меня, — сказала девушка, — я на вашей стороне, меня попросили ваши друзья.

— Я вас не боюсь. А зачем, кстати, мне нужно было снимать штаны?

— Ну как же, у вас на правой ноге шрам от удара ножом. Правильно?

Все верно, у меня действительно есть там шрам, только от ножа или от чего другого, я не помню. Все может быть.

Но доверять ей нельзя, мало ли кто ее послал? Если верить болтовне того психа со второго этажа, то вокруг меня происходит что-то нехорошее. И то, что меня долбанули где-то по голове и я попал в психушку, тоже, наверное, не случайно.

Поэтому лучше ни в чем не сознаваться.

Не помню ничего — и все тут. А девушка смотрела мне в глаза и ждала ответа.

— Я не помню, откуда у меня шрам. И вообще, может, мне уже можно одеваться?

— Да-да, конечно! Одевайтесь, все, что мне надо, я уже посмотрела.

— Неужели? деланно удивился я. — У меня еще много мест, которые могли бы для вас представить интерес!

Она укоризненно глянула на меня и сказала:

— Как вам не стыдно! Идите к себе в палату. Независимо от того, верите вы мне или не верите, завтра к вам придут.

Я вернулся в палату и потом долго еще лежал, глядя в потолок. Она сказала, что завтра ко мне придут. Не знаю — кто, не знаю — зачем? Необходимо что-то делать. Теперь я знаю, что меня зовут Виктор Шахове кий и что я имею отношение к фирме «Дружина». Этих данных вполне достаточно, чтобы в первой же горсправке я мог узнать свой домашний адрес. А уж когда я доберусь до дома, то как-нибудь восстановлю свое прошлое. Самое главное, чтобы я не оказался каким-нибудь маньяком, находящимся в федеральном розыске. Тогда уж лучше начинать жизнь с чистого листа…

12

Следующий день был таким же, как и все предшествующие. Но длился он гораздо дольше, чем остальные. Времени я не терял, готовился к побегу.

В туалете была маленькая комната, в которой хранились швабры, тряпки и полотер. Незаметно для других больных я затащил туда же две простыни и связал их между собой. Потом с превеликим трудом разломал полотер, отделив металлическую ручку от натирающей части. В туалете за унитазом я нашел сварочный электрод, неизвестно как там оказавшийся, и перепрятал, решив, что в случае чего использую его как оружие.

Выждав почти час после отбоя, я решил, что ждать больше нельзя — в любой момент могли нагрянуть те, про кого вчера говорила медсестра. В моей палате уже все спали. Я встал, снял с постели простыню, обмотал ее вокруг тела и надел сверху пижаму, чтобы ничего не было видно. Присел на дорожку и отправился в путь, конечным пунктом которого была моя свобода. В коридоре находилась другая дежурная, пожилая жабообразная тетя Люда, она проводила меня взглядом, полным подозрения, но промолчала.

В туалете я немедленно принялся за дело. Сначала привязал третью принесенную мной простыню к первым двум, потом привязал эту длинную «тройную» простыню к крайнему пруту решетки.

На все ушло минут пять времени, так как пришлось еще испытывать узлы на прочность. Отделение, в котором я лежал, находилось на третьем этаже, следовательно, до земли было метров девять-десять. Связанных простыней, конечно, не хватало, но метров на пять они расстояние сокращали. А уж с пяти метров я спрыгну спокойно, это для меня не высота. Затем я взял отломанную от полотера металлическую ручку и просунул ее между прутьями решетки.

Сначала у меня ничего не получилось, но, понимая, что другого способа выйти на волю, у меня нет, я собрался, напрягся изо всех сил и… «победил»! Металл поддался, и прутья немного разошлись в стороны. Перед тем как лезть, я посмотрел во двор. Совсем некстати там кто-то шел вдоль забора с фонариком. Было темно, но по пятну света я понял, что человек направляется в мою сторону. Ждать все равно больше было нельзя, и я полез. Простыни меня выдержали — я спустился по ним до второго этажа. Мысленно сосчитав от десяти до одного, я разжал руки. Приземлился вполне удачно, даже устоял на ногах. И в этот момент сверху кто-то закричал:

— Куда? Ну-ка, стоять!

Это идиот-санитар, видимо, пошел в туалет посмотреть, что это я там так долго делаю. Не иначе, как его туда тетя Люда, швабра старая, направила. Но теперь ловите, если сможете, сотрудники психслужб! Я бросился к забору. А санитар решил, видимо, воспользоваться для скоростного спуска моими простынями. Но на сей раз ткань не выдержала, и он, отчаянно матерясь, полетел вниз с десятиметровой высоты. Парашютист, блин! Было так темно, что я не видел дороги и два раза упал, потом попал в какой-то колючий куст, не то крыжовник, не то кактус. Хотя откуда здесь кактусы? И вдруг мне пришлось резко затормозить. Дорогу мне преградили двое. Даже в темноте я одного из них почти узнал, а если выражаться более точно, то не узнал, а скорее почувствовал, что знаю. С ним у меня ассоциировалось что-то очень нехорошее.

Когда-то где-то он меня от чего-то отвязывал и принуждал к чему-то еще более плохому. Второго гада я тоже видел раньше, не помню где, но он точно меня за что-то ругал и не давал мне какие-то деньги.

— Это Шах, — сказал один из них другому, а потом мне:

— Шах, рад тебя видеть, за забором машина…

Договорить он не успел, потому что подбежал санитар. Увидев, что я уже не один, он очень удивился, а потом, видать, запутался в собственных мыслях, потому что заорал, размахивая резиновой дубинкой:

— А ну-ка, все по палатам!

И тогда один из тех двух, которые меня узнали, вынул из кармана пистолет и выстрелил в санитара. Грохот получился тот еще, уверен, что от него проснулась вся больница. Но результат был таким же ошеломляющим, как и звук. Санитар рухнул как подкошенный на землю, а у меня моментально заслезились глаза — ствол, наверное, был газовый. Я вновь бросился бежать.

— Витька, ты куда? — раздалось мне вслед.

Ага, хитрые какие, никому не верю, надо спасаться! От всех! Я бежал через какие-то кусты, вдруг обо что-то споткнулся, не удержался на ногах и полетел на землю. Там лежало что-то большое и твердое, об него я и ударился, сознание вновь покинуло меня.

13

Я вынырнул из забытья, открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Господи, Боже мой, почему в последнее время я всегда просыпаюсь в таких диких условиях?

— Слава Богу, очнулся! — узнал я голос Каширина.

— Где я? — Голова у меня опять раскалывалась.

— В Агентстве, — пояснил Каширин. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Не знаю, — слабым голосом сказал я.

Но я сказал не правду. Память ко мне наконец-то вернулась в полном объеме.

И самое интересное: для возвращения ко мне памяти психиатры применяли какие-то лекарства, использовали сверхновые методики — и ничего у них не получалось. Но вот долбанешься разок затылком об железяку — и мозги на место встают! Теперь я понял, почему мне все время что-нибудь написать хотелось, типа «О нецелевом использовании клизм в психиатрической больнице». Я ведь журналист, вот мне и хотелось заняться тем, чем привык. Но сейчас у меня очень сильно болела голова, о чем я не замедлил сообщить собравшимся.

— Ну еще бы, — усмехнулся Каширин, — ты так в березу лбом шваркнулся, что я думал — свалишь столетнее дерево. Потерпи немного, сейчас тебе жена Спозаранника укол сделает, и все будет в порядке.

Я не возражал, потому что даже на спор сил не было. Укол в руку я почти не почувствовал. Но эффект не заставил себя долго ждать. Почти сразу головная боль отступила, тошнота перестала мучить, и я смог повернуть голову.

Я лежал на диване Обнорского в его кабинете. Вокруг толпились Спозаранник, Повзло, Соболин, Каширин и смутно знакомая женщина. Обнорский сидел за столом и с кем-то говорил по телефону.

— Уже не болит? — спросила женщина, и я понял, что это и есть жена Спозаранника, кажется, Надя. Мы пару раз встречались на посиделках в Агентстве. — Это сильный транквилизатор, он на некоторое время нейтрализует боль.

Но в ближайшую неделю ему придется забыть об активной жизни и как минимум дней десять полежать дома! — Это Надя уже говорила Обнорскому.

— Да и так понятно, что ему придется дома полежать, — проворчал Обнорский. — Ну и задал ты нам работенку!

Мы тут полгорода на уши поставили, даже ФСБ подключили, а он в больничке отдыхает… — Обнорский, как обычно, пытался ругаться, но как-то беззлобно. — Кстати, Глеб, к нам через час подъедут ребята из УУР, подготовь для них документы по психиатрам.

— По каким психиатрам? — Я попытался встать, но Каширин решительно нажал на плечо и уложил меня обратно.

— Спозаранник стал раскручивать материал, который ты принес, и наковырял массу интересного, — пояснил Родион. — Кстати, если бы Глеб не стал работать по психиатрам, ты бы до сих пор валялся в психушке, а мы продолжали бы тебя искать.

— Погоди. — Я вдруг вспомнил о своей встрече с Шаймиевым. Ведь это он, Шаймиев, лежал в отделении для буйных — я туда попал, сперев ключи у дежурной медсестры. Шаймиев мне рассказал, как Брюква его туда упрятал.

Как заставил написать письмо, чтоб «развести» меня на деньги… Но Шаймиев рассказал мне и многое другое об этой клинике. — В той больнице, где я лежал, прячутся люди, находящиеся в розыске. Надо срочно…

— Не надо, — усмехнулся Обнорский, — там уже вовсю работают РУБОП и УУР. Кроме того, что в той клинике прятались находившиеся в розыске, там еще и заказные психиатрические экспертизы проводили, а еще из здоровых людей психов делали.

Обнорский попытался еще что-то рассказать, но в этот момент ко мне протолкнулась… Таня. О Господи, я что, опять сплю? Что она здесь делает? Взглянув в ее глаза, я понял, что не буду устраивать ей скандал за то, что она творила в моем сне, с которого все и началось.

И еще я понял, что все ей простил, в том числе и того козла Сережу, на которого она меня променяла. Но в этот момент меня отвлекли от Тани весьма невежливым образом. Оказалось, Спозараннику потребовалось уточнить несколько деталей — пока действие транквилизатора, который вколола мне его жена, не кончилось. Но я уперся и потребовал рассказать мне все с самого начала.

Через пару часов, когда мы ехали с Таней ко мне домой, я смог как-то разложить по полочкам информацию, которой меня щедро снабдили сотрудники Агентства. Голова по-прежнему не болела, хотя некая неустойчивость в походке наблюдалась.

Оказалось, что когда я пропал и ребята стали меня искать, Ксюша и Зудинцев, слышавшие мой последний телефонный разговор, вспомнили, что перед самым похищением я разговаривал с каким-то Брюквой. На Брюкву была объявлена настоящая охота, но тот как в воду канул. Как оказалось позже, Брюква, которому кто-то намекнул, что его активно ищут, так перепугался, что спрятался… в той же самой клинике, где лежал и я.

— Больница, в которой ты лежал, государственная, — терпеливо объяснял мне Спозаранник, — но половину своих помещений они сдавали под частную психлечебницу. Вот в тех помещениях и лежали скрывающиеся от розыска, от долгов, а также те, кому надо было сделать заказную экспертизу. Когда я получил результаты изысков Агеевой и Каширина, я сразу понял, что дело интересное. Но не только потому, что некий бизнесмен заплатил за нужную экспертизу своего сына-насильника врачам именно той клиники, куда ты попал.

Там такие экспертизы были поставлены на широкий поток, — с гордостью вещал Глеб.

Послушать его, так он один разворошил это гнездо. А если бы я не настоял на том, чтобы он посмотрел материалы Агеевой и Каширина? Ну да Бог с ним. Пускай повыпендривается, я нынче добрый.

Фамилии переданных мной Спозараннику психиатров нашлись чуть ли не во всех сомнительных экспертизах, благодаря которым разваливались дела в судах, призывники признавались негодными к военной службе и т. д. И стоял за всем этим, как выяснил Спозаранник, некий ничем не примечательный психиатр Алексей Замыш вкупе с чиновником комитета здравоохранения Алексеем Глиничем. Когда я услышал обе эти фамилии, я чуть было не решил, что все-таки сошел с ума. Ну это ж надо, один мне снится в кошмаре, как бы предупреждая, что скоро наши дорожки пересекутся, а второй объясняет, что мой сон — это всего лишь работа подсознания! И как теперь быть с моим должком ему? Может, дачку в СИЗО организовать? Да уж, отплатил я ему черной неблагодарностью за медицинскую помощь…

— Вы мне одно скажите, — спрашивал я, когда мне все это по полочкам раскладывали, — как туда Брюква попал?

— Твоего коллегу, — напыщенно начал Спозаранник, но, увидев, как я зыркнул в его сторону, поспешил поправиться, — бывшего коллегу Замыш использовал для некоторых, особо грязных, дел. Ну а поддержку власти, без чего Замышу было не обойтись, осуществлял Глинич. Это он пробил для своего бывшего однокурсника помещение под частную клинику. Да и позже отводил от этой клоаки всевозможные проверки.

А нашла меня Надя, жена Спозаранника. Самому Глебу проникнуть в клинику не удалось, и он попросил о помощи свою жену. Будучи психиатром и директором частной клиники, она без проблем смогла пройти ко мне в больницу. И даже поучаствовала в обходе.

Она попыталась выяснить у лечащего врача, что я здесь делаю. Тот ей и рассказал о потере памяти. Надя не была уверена, что это я, а потому попросила Спозаранника узнать какие-то мои особые приметы. Медсестра по ее просьбе проверила, есть ли у меня шрам, и сразу отзвонилась Наде. Та попыталась найти моего лечащего врача и договориться с ним о переводе меня в свою клинику.

Проблем с этим не было — ведь я лежал в обычном отделении. Но пока Надя искала врача, я решил удариться в бега и упал прямо в руки Обнорского и Каширина, которые приехали забрать меня и ждали Надю с врачом. Когда я потерял сознание, Родька и Андрей дотащили меня до машины и уехали в Агентство, предупредив Надю, чтобы и она подъезжала туда же. Ну а так как в больнице после моего побега мог подняться шухер, Обнорский позвонил ментам и посоветовал им в ту же ночь провести мероприятия по зачистке клиники. Те все поняли правильно, хотя и не обошлось без матюгов и обвинений в том, что наше Агентство своей самодеятельностью сломало им всю разработку.

Но меня все это сейчас волновало мало. Рядом сидела Таня, нежно поддерживая своим плечом мою голову.

Кстати, Таню в Агентство вызвал Обнорский. Вот уж не ожидал от Андрея такой предупредительности! От него, оказывается, не укрылось, что мы во время вечеринки частенько уединялись, а присмотревшись к Тане, он решил, что она не откажется поухаживать за раненым бойцом.

— Знаешь, я давно хотела поговорить с тобой, по поводу того звонка, ну, помнишь, когда мне пришлось уехать? — произнесла Таня.

— Не надо, Таня.

— Нет, надо! Это было совсем не то, что ты подумал. Просто у меня есть двоюродный брат, который работает в Германии, а тут он проездом оказался в Питере, всего на одну ночь, а утром у него уже был самолет обратно. Понимаешь?

Я не могла с ним не встретиться. Прости, что так получилось…

— Ладно тебе, — улыбнулся я.

Мы подъехали к моему дому, и я попытался самостоятельно дойти до двери квартиры. Получилось, хотя меня все еще пошатывало. Когда я открыл дверь и, галантно пропустив Таню вперед, последовал за ней, меня опять качнуло, и я еле смог избежать столкновения моей многострадальной головы с гвоздем, которым к двери был прибит уплотнитель.

Черт, все забываю его забить!… В мозгу что-то сверкнуло! Я вспомнил, где я получил ту самую царапину на правом ухе.

В тот вечер, когда Таня сообщила мне, что вынуждена уехать куда-то на встречу с загадочным Сергеем, меня тоже изрядно покачивало. Да к тому же я нес в руках несколько бутылок пива. И когда я столкнулся с этим самым гвоздем, меня только одно заботило — не выронить пиво из рук. Да и расстроен я был изрядно, и злость клокотала, требуя выхода. Неудивительно, что я не обратил внимания на царапину. В том состоянии я мог бы и перелома не заметить! Ну вот и все, конец всякой мистике! Мне стало совсем хорошо, и я обратился к Тане:

— Дай мне свой мобильник.

— Зачем? — искренне удивилась она.

— А ты дай, мне надо.

Она достала из сумочки телефон и протянула его мне. Я нажал на нем красную кнопку, и он выключился. Так, на всякий случай, я же не знаю, сколько у нее братьев по земному шару разбросано? После чего мы больше не отвлекались. Хотя Таня и пыталась умерить мой пыл, говоря, что мне нельзя напрягаться, но я быстро убедил ее, что со мной все в порядке. Ну или почти в порядке. Тем более что Таня была девушкой моей мечты. Я вообще люблю высоких рыжих темпераментных женщин с грудью второго размера, в отличие от извращенца Каширина, который любит невысоких брюнеток с грудью первого размера. Хотя брюнеток я тоже люблю, и с первым размером груди, и со вторым, и с третьим, и с четвертым…

Господи, что со мной, у меня раздвоение личности? При чем здесь Каширин? Нигде от него покоя нет! Интересно, где-нибудь в городе делают прививки от Каширина?

ДЕЛО О ДВОРЦОВОМ ПРИВИДЕНИИ

Рассказывает Анна Соболина

"Соболина Анна Владимировна, 27 лет, сотрудница архивно-аналитического отдела. Муж — начальник репортерского отдела Владимир Соболин. Исполнительна, неконфликтна, но малоинициативна. Поддерживала внеслужебные контакты с замдиректора Агентства Николаем Повзло, которые прекратились.

В прошлом году была предпринята попытка завербовать Соболину сотрудниками ФСБ. В ходе расследования дела бизнесмена Гурджиева, успеху которого способствовала добытая Соболиной информация, ситуация урегулирована".

Из служебной характеристики

— Andrew! Fuck you, my friend!

— Shit, Linkoln! I like you see! — По коридорам Агентства разносилась иностранная речь, звуки «засосных» поцелуев и похлопывание тяжелых ладоней по широким спинам. Это могло означать только одно: в гости к Обнорскому приехал его приятель Линкольн Мак-Дауэлл.

Рыжий шотландский великан был соавтором шефа по книжке «Бандитский Эдинбург», знакомым еще по службе на арабском Востоке в далеких восьмидесятых, да и просто закадычным старым его дружком. Наезжал Линкольн в Питер нечасто и, конечно же, со всеми возможными предуведомлениями, но «нечаянная радость» разыгрывалась всякий раз с неизменным энтузиазмом, и никакой неловкости от старой хохмы не ощущалось — Мак-Дауэлл всегда так сиял взором и громыхал басом, что это сходило за импровизацию. Встретились мальчики, и слава Богу!

Вскоре к дружеской компании в кабинете шефа пришлось примкнуть и мне.

— Аня, нашему другу Линкольну нужна помощь. И сделать это придется тебе.

Уточнив, что это не интим, и вручив стакан с виски, Обнорский рассказал о проблеме своего друга. Оказывается, Линкольну совершенно необходимо побывать в Ораниенбауме — у него там обнаружился предок. Видали бы вы ту, извините, плебейскую насмешку в глазах и голосе шефа, когда он объяснял, что шотландский пращур был найден в Меншиковском дворце в виде портрета!

Мол, бывшего соратника Петра Великого и Алексашки Меншикова узнал по альбомной картинке линкольновский дядя и племяннику завещал святыню навестить.

— Ну прямо второй депутат Салехард!

Тот тоже кричит на каждом шагу о своих предках. Но уверяет притом, будто бы знает, как найти во дворце фамильные бриллианты. Слыхала вчера, как он денег из бюджета требовал на поиски кладов?

— Что-то бредовое припоминаю, но я-то здесь при чем?

— Да при том, что ехать надо немедленно, пока не закрыли дворец депутаты-кладоискатели или просто из-за окончания сезона. А кто у нас грешит знанием английского? Вы, Анна Владимировна, не отпирайтесь. И поехать в славный город Ломоносов вам сегодня придется. О'key?

— O'key ли, Андрей Викторович? Вы поглядите на золотые свои, времени-то уже почти четыре. В Ломоносов тащиться не ближний свет — у меня же ребенок дома!

— А муж тебе на что?

Тут он был прав. Володя стая в последнее время еще большим семьянином, чем до пресловутой истории с Жорой Армавирским (бизнесменом Гурджиевым, то есть). И зловредные слухи о страстном романе, якобы полыхнувшем в душе и теле моем при встрече со жгучим олигархом, на него не подействовали. Обидно даже. Притом, что сама я страшно переживала по поводу его прежних «леваков». А может, и не стоит ворошить старое?

— Ладно, Андрей, съезжу я на руины империи, но при гарантии отгула на следующий день и ужина по завершении экспедиции сегодня. В приличном, прошу заметить, месте!

Отказа ни в чем не последовало. Обнорский гарантировал укороченный рабочий день по уходу за ребенком Соболину и заслуженный отдых мне. А в том, что Линкольн не оставит меня без ужина, никто даже не сомневался. Так что придраться было попросту не к чему, и, дав мужу наказ не забывать об отцовских обязанностях, я уселась на заднее сиденье «Серебряной стрелы». Водитель агентского автомобиля, именуемого по паспорту «Волгой», дал по газам, но мотало нас так уютненько, что за Нарвскими я уже задремала.

Похоже, и клиент мой не сильно интересовался окрестностями, поскольку от него сквозь дрему и продукцию «Русского шансона» услышала я лишь два вопроса: «Petrodvorez?» и «Baltika?». Не знаю, что шотландец имел в виду во втором случае, море или пиво, но водитель Леша его любопытство каким-то образом удовлетворил.

Окончательно я пришла в себя уже в Ораниенбауме. Мы подъехали к воротам Нижнего парка как раз вовремя — группа соотечественников Линкольна поднималась по парадной лестнице Большого дворца, и мы примкнули к британским гостям. А иначе во дворец нас могли и не пустить — одиночек в эту пору музей уже не обслуживал. Так что мы вполне оценили волю счастливого случая, который, как оказалось, благоволил к нам не в последний раз.

Едва оказавшись во дворце, Линкольн стал ко мне приставать: «Where is my Grandfather?». Благо, дело было не в Зимнем, и вскоре мы обошли все помещения меншиковской резиденции. Но заветного портрета не нашли! Где, почему, как — шотландец выплеснул на меня всю свою растерянность и обиду.

И тут нам повезло еще раз. Музейная барышня, бродившая по соседству с пухлыми описями, прошептала на чистейшем английском, что готова разрешить наше недоумение. Мол, если речь вдет о портрете неизвестного, предположительно иностранца, то он еще вчера был передан из экспозиции в реставрационную мастерскую, где и будет находиться до следующего лета. «Как хранитель коллекции, могу вас заверить, что состояние красочного слоя и грунта требует немедленного вмешательства специалистов», — добавила она на русском, но так же мило. И только горестное восклицание Линкольна:

«O my Grandfather!» — вывело ее из полудремы.

— Что вы сказали? Вы предполагаете, что на портрете изображен ваш дедушка?

— Конечно, мой! Линкольн Мак-Дауэлл!

— Как интересно. Идемте же!

Еще не веря удаче, мы ринулись вслед за барышней в недра музея. Они оказались гораздо интереснее самой экспозиции, особенно реставрационная мастерская. Мне всегда нравился артистический беспорядок, баночки-тюбики, букеты чистых кисточек и засохшие палитры. Все это дышало очарованием процесса, скрытого от глаз посторонних, которым надлежало видеть лишь конечный продукт и ничего более.

В музейной мастерской, этом гибриде художественного ателье и научной лаборатории, процесса мы не увидели, но зато нас ожидала встреча со стариком Мак-Дауэллом! А также с его реаниматором, как назвал себя молодой человек в бандане, с серьгой в ухе и бородкой карибского типа — типичный флибустьер по имени Фазиль. Он подвел нас к здоровенному столу из некрашеных досок и снял подозрительного вида тряпочку с одной из лежащих на нем картин.

— Любуйтесь!

— O, shit! He is Mak-Dawll!

Казалось, от крика Линкольна обвалятся все стоявшие на стеллажах банки.

Хотя он мог бы и не орать, сомнений в фамильном сходстве ни у кого не возникало. Гордый старец приветственно взирал на своего потомка с холста, оклеенного квадратиками папиросной бумагой. «Good evening, мол, my grandson, good evening!» — словно бы говорил он.

И клянусь, была в том взгляде некая покровительственная усмешка, разъясняющая не носящим славной фамилии: кто мы, а кто они. Порода!

Размышлять о перипетиях генеалогии я, как выяснилось, могла еще долго.

Девушка-хранительница полностью завладела инициативой, а стало быть, и обоими Мак-Дауэллами. Я ничего не имела против, тем более что Аглая лучше меня говорила по-английски. Глазки ее горели, истома улетучилась, а воодушевленный Линкольн снимал ее на свое фото и видео, кажется, больше, чем дедушку.

Меня это обстоятельство нисколько не огорчало, приключениями я была сыта по горло. Душе хотелось покоя, телу — отдохновения, "голове — необременительных размышлений. О тайнах генеалогии, например. Но насладиться участью третьего лишнего опять помешали.

Я все время чувствовала на себе нескромные взгляды Фазиля, который, наверно, просчитывал совсем другую арифметику.