Гарри Босх (№3) - Цементная блондинка (Право на выстрел)

– Да.

– И что же?

– Пачка смазанных презервативов «Троян-Энц» с особыми концами для приема спермы.

– Сколько презервативов должно было быть в упаковке?

– Двенадцать.

– Сколько презервативов там оставалось, когда полицейские доставили ее вам?

– Три.

– У меня – все.

Походкой триумфатора Белк вернулся к столу защиты.

– Одну минутку, ваша честь, – сказала Чэндлер.

Босх увидел, как она открыла толстую папку, полную полицейских документов. Пролистав несколько страниц, адвокат вынула оттуда небольшую пачку бумаг, сколотых скрепкой. Она прочитала первую страницу, а затем быстро стала листать остальные. Босх заметил, что первым был подшит протокол из «комплекта изнасилования». Чэндлер читала протоколы на всех одиннадцать убитых.

Наклонившись к Гарри, Белк зашептал:

– Сейчас она влезет очень глубоко в дерьмо. Я, правда, хотел вытащить это попозже, во время твоего допроса.

– Мисс Чэндлер, – нетерпеливо окликнул судья.

Денежка вскочила с места.

– Да, ваша честь, я готова. У меня еще несколько вопросов к мистеру Амадо.

Взяв пачку документов, она подошла к стойке и, дочитав две последние страницы, подняла глаза на эксперта коронера.

– Мистер Амадо, вы сказали, что в составление «комплекта изнасилования» входит исследование лобковой области на предмет обнаружения чужих волос. Я правильно вас поняла?

– Да.

– Не могли бы вы более детально рассказать, как это делается?

– Обычно лобок жертвы расчесывается, и те волосы, которые некрепко держатся, остаются на гребешке. Часто среди них попадаются волосы, принадлежащие насильнику или, возможно, другим сексуальным партнерам.

– Как они туда попадают?

Лицо Амадо стало багровым.

– Ну-у, они… Э-э, во время полового акта… тела, так сказать, трутся друг об друга, можно так сказать?

– Вопросы задаю я, мистер Амадо. А вы должны на них отвечать.

В рядах публики послышалось негромкое хихиканье. Босх стал волноваться за Амадо. Ему показалось, что он и сам краснеет.

– Да, происходит трение тел, – ответил Амадо. – По этой причине волоски партнеров остаются на телах друг друга. Волосы, выпавшие на лобке одного из партнеров, оказываются на лобке другого.

– Понятно, – сказала Чэндлер. – Вы, как сотрудник коронера, координировавший работу по расследованию преступлений Кукольника, были знакомы с «комплектами изнасилования» во всех одиннадцати случаях?

– Да.

– У скольких женщин были обнаружены посторонние лобковые волосы?

Теперь Босх понял, что происходит, и сообразил: Белк был прав. Чэндлер угодила под циркулярную пилу.

– У всех, – ответил Амадо.

Босх увидел, что Дебора Черч подняла глаза и уставилась на Чэндлер, стоявшую за стойкой. Затем она перевела взгляд на Босха, и их глаза встретились. Вдова тут же посмотрела в сторону, но Босх знал: она тоже поняла, что сейчас должно произойти. Потому что она видела Черча таким, каким и Босх – в ту, последнюю, ночь. Она знала, что на его теле не было волос.

– Ага, у всех, – подытожила Чэндлер. – А теперь не могли бы вы сообщить присяжным, сколько из этих лобковых волос, найденных на телах женщин, были исследованы и идентифицированы, как волосы, принадлежавшие Норману Черчу.

– Норману Черчу не принадлежал ни один из них.

– Благодарю вас.

Прежде чем Чэндлер успела собрать свои бумаги и блокнот, Белк уже спешил к стойке. Босх увидел, как она села на свое место, и вдова Черча тут же наклонилась к ней и стала что-то отчаянно нашептывать. Он также заметил, как помертвели при этом глаза Чэндлер. Остановив жестом вдову и показав ей, что та сказала достаточно, Чэндлер откинулась на спинку стула и сделала глубокий выдох.

– Прежде всего, давайте кое-что проясним, – сказал Белк. – Мистер Амадо, вы сказали, что обнаружили посторонние лобковые волосы на телах всех одиннадцати жертв. Эти волосы принадлежали одному и тому же человеку?

– Нет. Найденные нами образцы принадлежали разным людям. В большинстве случаев на жертвах были обнаружены лобковые волосы двух-трех различных мужчин.

– Чем вы можете это объяснить?

– Их образом жизни. Мы знали, что у этих женщин было множество сексуальных партнеров.

– Проводили ли вы анализ, чтобы выяснить, встречаются ли среди них волосы, принадлежащие одному и тому же мужчине?

– Нет. В этих случаях было собрано огромное количество улик, и недостаток людей диктовал нам необходимость сконцентрировать усилия на уликах, которые помогли бы установить убийцу. Мы обнаружили так много различных образцов волос, что решили сохранить их в качестве улик, которые впоследствии, когда будет задержан подозреваемый, помогли бы доказать его вину или снять с него подозрения.

– Понимаю. Что ж, когда Норман Черч был убит и идентифицирован как Кукольник, сравнивали ли вы найденные образцы лобковых волос с его волосами?

– Нет, мы этого не делали.

– Почему?

– Потому что мистер Черч брил все волосы на своем теле. Мы не могли сравнить образцы с его лобковыми волосами – у него их не было.

– Для чего он это делал?

Чэндлер заявила протест, заметив, что Амадо не может отвечать за Черча, и судья поддержал ее. Но Босх знал, что теперь это не имело значения. Каждый сидящий в зале уже понял, для чего Черч сбривал на лобке волосы: чтобы не оставлять улик.

Взглянув на присяжных, Босх увидел, как две женщины пишут что-то в блокнотах, выданных им, чтобы отмечать наиболее важные моменты свидетельских показаний. Ему захотелось угостить Белка и Амадо пивом.

Глава 7

Это было похоже на торт в коробке. На какую-то ручную поделку а-ля Мэрилин Монро или что-то в этом роде. Антрополог раскрасил гипсовое лицо в телесный цвет, нарисовал красные губы и голубые глаза. Босху лицо показалось замороженным. Плюс ко всему на него был надет волнистый светлый парик. Стоя в комнате детективов и разглядывая гипсовое лицо, Босх думал, похоже ли оно вообще на кого-нибудь.

– Через пять минут будут показывать, – объявил Эдгар.

Он сидел в своем кресле, повернувшись к телевизору, стоящему на шкафу с документами, в руках у него был пульт дистанционного управления. Пиджак он бережно расправил на плечики, повесив их на вешалке для плащей. Босх тоже снял пиджак, небрежно кинул его на крючок и, взглянув, нет ли у него на столе каких-нибудь записок, устроился в своем кресле. Один раз ему звонила Сильвия, больше – ничего важного. Босх набрал ее номер. На четвертом канале начался выпуск новостей. Он достаточно хорошо знал информационные приоритеты этого города, поэтому не сомневался, что репортаж по поводу «цементной блондинки» станет гвоздем программы.

– Гарри, как только ее покажут, линия должна быть свободной.

– Я на минутку. Они не сразу начнут показывать. Если вообще покажут.

– Покажут. Я с ними со всеми заключил тайное соглашение, правда, по отдельности. Каждый из них считает, что, если мы сумеем установить ее личность, они получат эксклюзивную информацию.

– С огнем играешь, парень. Наобещал с три короба, а когда они узнают, что ты их обдурил…

В этот момент Сильвия сняла трубку.

– Привет, это я.

– Привет. Ты где?

– На работе. Нам нужно некоторое время посидеть на телефонах. Сейчас по телевизору должны показать лицо девицы, которую нашли вчера.

– Как дела на суде?

– Пока ведет истец. Но, думаю, сегодня мы отыграли у них пару очков.

– Сегодня за обедом я читала «Таймс».

– Да уж, по крайней мере, половину правды им узнать удалось.

– Ты приедешь, как обещал?

– Наверное. Только попозже. Сейчас не могу. Я должен помочь отвечать на телефонные звонки. Все зависит от того, много ли народу нам будет звонить. Если нас продинамят, я освобожусь рано.

Он заметил, что стал говорить тише, не желая, чтобы Эдгар слышал разговор.

– А если что-то наклюнется?

– Посмотрим.

В трубке послышался подавленный вздох, а потом – тишина.

– Ты слишком часто произносишь слово «посмотрим», Гарри. Мы уже говорили об этом. Иногда…

– Знаю.

– …я думаю, что ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое. Хочешь сидеть в своем маленьком доме на холме, отгородившись от всего остального мира. Включая меня.

– Только не тебя. Сама знаешь.

– Иногда не знаю. Вот и сейчас у меня такое же чувство. Ты отталкиваешь меня именно в те моменты, когда я тебе нужна – я или какой-то другой близкий человек.

Босх не знал, что ей ответить. Он представил ее себе в тот момент, на другом конце телефонного провода. Скорее всего, сидит в кухне на стуле. Наверное, уже начала готовить ужин для них. А может, она уже привыкла к его фокусам и не начинала ничего готовить, пока не поговорит с ним по телефону.

– Ну, извини, – сказал он. – Ты же знаешь, как это бывает. Что там с ужином?

– Ничего. И я ничего не собираюсь готовить.

Эдгар издал короткий свист. Взглянув на экран телевизора, Гарри увидел там раскрашенное гипсовое лицо найденной ими девушки. Это был седьмой канал. Камера долго показывала лицо крупным планом. Сейчас, по крайней мере, оно не выглядело, как торт. Затем на экране высветились два их телефонных номера.

– Начали показывать, – сказал Босх Сильвии. – Мне нужно освободить эту линию. Я перезвоню тебе попозже, когда что-нибудь прояснится.

– Ладно, – холодно ответила она и повесила трубку.

Эдгар переключил телевизор на четвертый канал, по которому также показывали лицо убитой. Затем включил второй и застал последние секунды того же репортажа. Журналисты даже взяли интервью у антрополога.

– Да, особых новостей не наблюдается, – сказал Босх.

– Черт, – ответил Эдгар, – теперь летим на всех парах. Все, что мы…

Зазвонил телефон, и он схватил трубку.

– Нет, только что показали, – произнес он, послушав в течение нескольких секунд. – Да-да, обязательно. О'кей.

Повесив трубку, он покачал головой.

– Паундс? – спросил Босх.

– Ага. Думает, что мы должны узнать ее имя через десять секунд после передачи. Господи, ну что за мудак!

Следующие три звонка, последовавшие от психов, доказывали отсутствие оригинальности и душевного здоровья у большой части телеаудитории. Все трое звонивших кричали: «Это ваша мать!» – и с громким смехом вешали трубку. Минут через двадцать раздался другой звонок. Подняв трубку, Эдгар стал записывать. Зазвонил другой телефон. На этот звонок ответил Босх.

– Детектив Босх. С кем я говорю?

– Этот разговор записывается?

– Нет. Кто говорит?

– Неважно. Я просто подумал, что вам хотелось бы знать имя девчонки. Ее зовут Мэгги. Мэгги какая-то там. Она латиноска. Я видал ее в записях.

– Каких записях? MTV?

– Нет. «Шерлок». Фильмы для взрослых. Она там трахается. Классно трахается. У нее глотка, как резиновая – весь хер туда залазит.

И на другом конце раздались короткие гудки. Босх сделал пару записей в лежащем перед ним блокноте. Латиноска? По раскрашенному лицу это трудно было предположить.

Эдгар повесил трубку. Человек, с которым он разговаривал, сообщил, что девицу звали Бекки и что несколько лет назад она жила в районе Студио-Сити.

– А что у тебя?

– У меня – Мэгги. Без фамилии. Фамилия, вероятно, испанская. Он сказал, что она снималась в порнухе.

– Это подходит. Только мне кажется, что на мексиканку она не похожа.

– Я знаю.

Вновь зазвонил телефон. Сняв трубку, Эдгар несколько секунд послушал, затем снова повесил ее.

– Еще один признал мою мамочку.

Босх ответил на следующий звонок.

– Я только хочу сказать, что девчонка, которую показали по телевизору, играла в порнофильмах, – сообщил голос.

– Откуда вы это знаете?

– Сужу по тому, что они показали. Я один разок взял напрокат такую кассету. Она как раз там и была.

«Один разок, – с сарказмом подумал Босх. – И с одного раза запомнил? Ну, конечно».

– Вы знаете ее имя?

Зазвонил другой телефон. Трубку взял Эдгар.

– Имен я не знаю, приятель, – сказал собеседник Босха. – К тому же, они все равно пишут псевдонимы.

– А какое имя значилось в фильме?

– Не помню. Я был, э-э-э… под кайфом, когда смотрел. Тем более всего один раз, я же сказал.

– Слушайте, мне ваша исповедь не нужна. Что-нибудь еще сообщить можете?

– Нет, умник, не могу.

– Как вас зовут?

– А какая разница?

– Слушай, мы тут ищем убийцу, а не в шпионов играем. Как назывался прокат, где ты взял эту кассету?

– Не скажу. Вы тогда сможете вычислить, как меня зовут. Какая разница? Эти пленки повсюду валяются, в любом из таких заведений.

– Откуда ты знаешь, если брал «только один разок»?

Собеседник повесил трубку. Босх просидел еще час. В итоге они насчитали пять звонивших, которые утверждали, что лицо, показанное по телевизору, принадлежало порноактрисе. Однако только один человек сказал, что ее звали Мэгги. Остальные заявили, что не обращают внимание на имена. Один сказал, что ее звали Бекки и она жила в Студио-Сити, а еще один узнал в ней исполнительницу стриптиза, которая работала в «Ловушке» на Ла-Бреа. Один из звонивших уверял, что лицо принадлежит его пропавшей жене, но, как выяснил Босх из дальнейшего разговора, она исчезла всего два месяца назад. Надежда и отчаяние, звучавшие в голосе этого человека, показались Босху неподдельными, и он не знал, обрадуется ли собеседник, узнав, что эта женщина не может быть его женой, или огорчится, вновь оказавшись в неизвестности.

Три раза звонили люди, дававшие пространные описания женщин, которые, по их мнению, могли оказаться «цементной блондинкой», но, поговорив с ними некоторое время, Босх и Эдгар понимали, что это – своего рода извращенцы, щекотавшие себе нервы, разговаривая с полицейскими, и ловившие от этого кайф.

Самым необычным оказался звонок от женщины-медиума из Беверли-Хиллз. Она сказала, что в тот момент, когда по телевизору показывали лицо, она положила на экран руку и почувствовала, как дух погибшей женщины кричит, обращаясь к ней.

– И что же она кричала? – терпеливо спросил Босх.

– «Слава!»

– Чему слава?

– Я полагаю. Спасителю нашему, Иисусу, но точно не знаю. Это все, что я услышала. Я могла бы сказать больше, если бы мне удалось прикоснуться к самой гипсовой голове и почувствовать заклятие…

– А дух случаем не представился? Вы понимаете, чем мы тут занимаемся? Нас интересует ее имя, а не крики восхваления.

– Когда-нибудь вы мне поверите, но к тому времени будет уже поздно.

И она повесила трубку.

В полвосьмого Босх заявил Эдгару, что уезжает.

– А ты? Или будешь торчать здесь до одиннадцатичасовых новостей?

– Да, посижу пока. Но я и один справлюсь. Если будет слишком много звонков, вызову сюда кого-нибудь из придурков-дежурных.

– Ну, и что дальше? – спросил Босх.

– Не знаю. А ты как думаешь?

– Если не считать звонков по поводу твоей мамы, скорее всего, надо разрабатывать версию с порноактрисой.

– Не приплетай сюда мою дорогую мамочку. А как, по-твоему, я могу проверить эту порнуху?

– Полиция нравов. Там есть детектив третьего класса, Рэй Мора. Он как раз работает по порнографии – лучший в этом деле. И тоже, кстати, был в следственной бригаде по Кукольнику. Позвони ему, пусть придет, взглянет на эту физиономию. Не исключено, что он ее знал. Скажи ему, что один из звонивших назвал ее Мэгги.

– Сделаю. Похоже на Кукольника, верно? Я имею в виду, что она – из порнухи.

– Да, похоже. – Босх на секунду задумался, а затем добавил: – Две других жертвы тоже этим занимались. И та, которой удалось от него сбежать – тоже.

– Счастливая. Она до сих пор в этом бизнесе?

– Была, когда я последний раз о ней слышал. Но как я понимаю, сейчас ее, возможно, уже и нет на свете.

– Но это ведь еще ничего не значит, Гарри?

– Что?

– Порно. Отсюда еще не следует, что это был Кукольник. Настоящий Кукольник.

Босх только кивнул головой. У него появилась одна идея, которую он решал осуществить по пути домой. Он вышел к своей машине и достал из багажника «поляроид». Затем, вернувшись в кабинет, сделал два снимка головы в коробке и, когда они проявились, спрятал их в карман пиджака.

Наблюдая за его действиями, Эдгар спросил:

– Что ты надумал?

– Я сейчас еду к Сильвии и по пути заскочу в супермаркет для взрослых в Вэллей.

– Смотри, чтобы тебя не застукали в одной из этих маленьких кабинок с пиписькой наружу[13].

– Спасибо за заботу. Потом сообщи мне, что сказал Мора.

* * *

Босх выехал на улицы, ведущие к Голливудскому шоссе. Проехав к северу, он выбрался на Ланкершим, а по ней доехал до Северного Голливуда в Сан-Фернандо Вэллей. Все окна в машине были открыты, и прохладный ветер обдувал его с четырех сторон. Босх курил, стряхивая пепел в воздушные струи за окном. По радио передавали какой-то техно-фанк джаз, поэтому Босх выключил его и поехал дальше в тишине.

Вэллей представлял собой спальный район, причем в гораздо большей степени, чем могло показаться. Дело в том, что это был центр порнографической индустрии. Здесь, в маленьких райончиках Ван-Найс, Канога-Парк, Нортридж и Чэтсворт, гнездились сотни студий по производству порнофильмов, магазинов, где их продавали, и пунктов проката. Девяносто процентов мужчин и женщин, которые спаривались перед камерами, поставлялось агентствами фотомоделей из Шерман-Оакс. Соответственно Вэллей являлся и самым обширным рынком сбыта подобной продукции. Здесь ее производили, здесь же и продавали – через пункты почтовой доставки видеокассет, расположенные в этих же магазинах и студиях вроде «Экс маркс зе спот» на Ланкершим-Бульвар.

Босх втиснул машину на стоянку перед огромным магазином и несколько секунд разглядывал его. Раньше здесь располагался супермаркет «Пик-н-Пэй». Теперь его некогда стеклянные витрины были заложены кирпичом. Стена под красной неоновой надписью «Экс маркс зе спот» была побелена, и на ней черной краской намалеваны силуэты обнаженных женщин с огромными грудями. Они были похожи на металлические фигурки, которые Босх часто видел на брызговиках грузовиков, проносившихся по шоссе. Их, наверное, навешивали те самые ребята, для которых и существовали заведения вроде этого.

«Экс маркс зе спот» принадлежал человеку по имени Гарольд Барнс, одной из главных акул от порнографии в Чикаго. Прибыли от этого заведения увеличивались примерно на миллион долларов каждый год – по крайней мере, так значилось по документам. Наверное, еще один миллион укрывался от налоговой инспекции под прилавком. Босх знал все это от Моры из полиции нравов, с которым четыре года назад они провели немало ночных дежурств, работая в следственной бригаде.

Босх увидел, как из «тойоты» вышел парень лет двадцати пяти, быстро подошел к массивной входной двери и по-шпионски скользнул внутрь. Босх последовал за ним. Передняя половина бывшего супермаркета использовалась как торговое помещение. Здесь сдавали напрокат и продавали видеозаписи, журналы и другие разнообразные – в основном сделанные из резины – товары, предназначенные для взрослых покупателей. В задней части помещения были расположены комнаты для «приватных встреч» и видеокабинки на одного человека. «Тяжелый металл», гремевший сзади, смешивался в ушах Босха с дребезжавшими наподобие пустых жестянок криками фальшивой страсти, которые доносились из видеокабинок.

Слева от него находился стеклянный прилавок, за которым стояло двое мужчин. Один – здоровенный – видимо, должен был поддерживать порядок, другой – поменьше и постарше – рассчитывался с посетителями. По взглядам, которые они бросали на него, по тому, как туго натянулась кожа вокруг их глаз, Босх понял, что они раскусили его сразу, как только он вошел. Подойдя к ним, он положил на прилавок снимок, сделанный «поляроидом».

– Я пытаюсь узнать ее имя. Слышал, что она снималась на видео. Узнаете?

Маленький наклонился и стал рассматривать фото, в то время как другой даже не пошевелился.

– Похожа на пирожное, мать твою, – сказал коротышка. – А я пирожные не рассматриваю. Я их ем.

Он обернулся на громилу, и они обменялись понимающими улыбками.

– Значит, не узнаете. А вы?

– Могу сказать то же самое, – ответил здоровяк. – Я тоже ем пирожные.

На сей раз они громко заржали и, видимо, едва сдержались, чтобы не захлопать в ладоши. Глаза коротышки блестели за розоватыми стеклами очков.

– О'кей, – сказал Босх. – Тогда я просто погляжу, что у вас тут есть.

Здоровяк сделал шаг вперед и произнес:

– Только не свети своей пушкой, парень. Мы не хотим, чтобы хозяева возбуждались.

У громилы был пустой взгляд, и от него за пять шагов несло немытым телом. «Засранец вонючий», – подумал Босх, удивляясь, как эту вонь терпел тот, что поменьше.

– Куда уж больше возбуждаться, – сказал он вслух.

Повернувшись спиной к прилавку, он оказался перед двумя рядами полок с сотнями видеокассет – для продажи и проката. Помимо него, кассеты разглядывало еще с десяток человек, включая «шпиона». Осматриваясь вокруг, Босх вспомнил, как однажды, расследуя одно дело, он прочитал все имена на памятнике ветеранам вьетнамской войны. На это у него ушло несколько часов.

С видеокассетами дело шло быстрее. Пропуская фильмы, предназначенные для педерастов и негритянскую порнуху, он внимательно изучал все остальные кассеты в поисках женщины, которая могла оказаться «цементной блондинкой», или имени Мэгги. Кассеты были расставлены в алфавитном порядке по названиям, и чтобы добраться до буквы «Т», Босху понадобился целый час. Внезапно его внимание привлекло женское лицо на кассете под названиям «Сказки из склепа». На переднем плане был изображен гроб, на котором лежала обнаженная женщина. Волосы у нее были светлыми, а нос – вздернутым, почти как у той гипсовой, в коробке. Перевернув кассету, он увидел еще одну фотографию этой женщины: она стояла на четвереньках, а к ее заднице прижимался мужчина.

Рот ее был слегка приоткрыт, лицо – полуобернуто к партнеру.

Это была она, Босх не сомневался. Посмотрев на список актеров, он убедился, что и имя совпадает. Тогда он понес пустую коробку из-под кассеты к прилавку.

– Давно пора, – сказал тот, что поменьше. – Мы не разрешаем сшиваться тут слишком долго. Копы нынче стали слишком сильно прижимать.

– Я хочу взять эту кассету напрокат.

– Хрена. Ее уже взяли. Не видишь, коробка пустая?

– Эта девушка еще где-нибудь снималась?

Коротышка взял коробку и стал разглядывать фотографию.

– Магна Громко Кончаю. Она самая. Только начинала, а потом вдруг бросила. Может, вышла замуж за толстый кошелек – у них это часто бывает.

Желая взглянуть на фото, подошел здоровяк, и Босх отодвинулся назад, чтобы избежать исходившего от него зловония.

– Наверняка что-то есть. Где она еще была?

– Ну, – задумался коротышка, – сначала она снималась только для пленочек, потом выбралась в фильмы, а потом – фьюить… и нет ее. «Сказки» были первыми, где она – в главной роли. Ее сказочно драли с двух сторон в «Шлюхе на розах», с нее она и начинала. А до этого – только на пленочках.

Босх вернулся к полкам, нашел нужную букву и взял коробку с надписью «Шлюха на розах». Она тоже оказалась пустой, и там не было фотографии Магны Громко Кончаю. В списке исполнителей ее имя значилось последним. Босх вернулся к прилавку и, обращаясь к коротышке, ткнул пальцем в коробку из-под «Сказок в склепе».

– А коробка? Я бы ее купил.

– Коробку мы тебе продать не можем. Как мы тогда станем рекламировать кассету, когда ее вернут? Мы вообще коробки не продаем. Мальчики, которым нужны фотографии, покупают журналы.

– Сколько стоит коробка с кассетой? Я заплачу. А когда кассету вернут, оставьте ее для меня – я приеду и заберу. Сколько?

– Ну, «Сказки» пользуются спросом. Наша обычная цена – тридцать девять девяносто пять, но в данном случае, офицер, я сделаю специальную скидку – для сотрудников правоохранительных органов. Тебе это обойдется в пятьдесят баксов.

Босх ничего на это не ответил. Вынув наличные, он отсчитал полсотни.

– Мне нужен чек.

После того, как сделка свершилась, коротышка положил коробку в коричневый бумажный пакет.

– Кстати, – сказал он, – Мэгги Громко Кончаю до сих пор у нас есть на паре пленочек там, сзади. Можешь сходить проверить.

– Так, значит, я заеду, – сказал Босх на прощание.

– Эй, а имя? Для кого нам держать эту кассету, когда ее вернут?

– Карло Пинци.

Это было имя одного из местных воротил порнобизнеса.

– Очень смешно, мистер Пинци, мать вашу. Так мы и сделаем.

Пройдя за занавески в заднюю часть помещения, Босх почти немедленно был встречен женщиной, на которой не было ничего, кроме высоких сапог, трусиков в виде двух ниточек и ящичка с мелочью на поясе. Ее большие и значительно улучшенные с помощью силикона груди были увенчаны необычно маленькими сосками. Сожженные пергидролью волосы были коротко острижены, а вокруг блестевших карих глаз слишком много косметики. На вид ей можно было дать либо девятнадцать, либо тридцать пять лет.

– Вам нужна частная встреча или мелочь для видеокабинок? – спросила она.

Босх вынул пачку наличных, ставшую заметно тоньше, и протянул ей два доллара, чтобы она разменяла их на монетки по двадцать пять центов.

– Могу я оставить один доллар себе? Мне ничего не платят. Только чаевые.

Босх дал ей еще один доллар и, забрав восемь монет, направился к одной из маленьких занавешенных кабин, над которой не горела лампочка, указывающая, что она занята.

– Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится, – крикнула ему вдогонку женщина в трусиках-ниточках.

Либо одуревшая от наркотиков, либо слишком глупая, либо и то, и другое, но женщина не распознала в Босхе копа. Махнув рукой, чтобы она отстала, он задернул за собой занавеску. Кабинка, где он стоял, была размером примерно с телефонную будку. В ней было стеклянное смотровое окошко, за которым находился экран, а на экране – список из двенадцати различных записей – на выбор. Теперь все это было снято на видео, но по привычке называлось «пленочками» – в память о 16-миллиметровой пленке, которую раз за разом крутили в первых секс-машинах.

Стула здесь не было, зато была маленькая полочка с пепельницей и пачкой салфеток «клинекс». Пол был усеян использованными салфетками, а запах стоял как от дезинфекции, которую полиция применяла в микроавтобусе для перевозки трупов. Босх бросил в прорезь все восемь монеток, и экран ожил.

На нем появились две женщины, которые, лежа на постели, целовались и делали друг другу массаж. Босху понадобилось всего несколько секунд, чтобы определить: ни одна из них не является девушкой, изображенной на видеокассете. Он начал нажимать на кнопку, и картинки на экране стали прыгать. Одно совокупление сменялось другим: гетеросексуальные, гомосексуальные, бисексуальные… Босх задерживал на них взгляд ровно на столько, сколько ему требовалось, чтобы определить, есть ли на экране нужная женщина.

Она оказалась на девятой «пленочке». Увидев ее в движении, Босх окончательно убедился в том, что женщина по кличке Магна Громко Кончаю и была «цементной блондинкой». Сейчас на экране она лежала на кушетке и кусала пальчик, а мужчина, стоявший на коленях между ее раздвинутыми ногами, ритмично вбивал свои бедра между ее ног.

Сознание того, что эта женщина умерла, причем умерла страшной смертью, и зрелище ее – еще живой, подвергающейся другой разновидности насилия, – подействовало на Босха непонятным для него самого образом. Он смотрел на экран, испытывая одновременно чувства вины и жалости. Как и большинству полицейских, ему был очень хорошо знаком порок. Он видел также несколько порнографических фильмов с участием двух актрис, убитых Кукольником. Но подобное непростое чувство охватило его в первый раз.

Женщина на экране вынула палец изо рта и начала громко стонать. Босх нащупал кнопку регулировки громкости и выключил звук. Но он все еще продолжал слышать ее стоны, переходившие в крик – они неслись из соседних кабинок. Другие мужчины смотрели ту же пленку. Босх почувствовал приступ гадливости – эта пленка привлекала тех, других, мужчин совсем по другим причинам.

Занавеска позади него приоткрылась и Босх понял, что в кабинку вошел кто-то еще. В тот же момент он почувствовал, как чья-то рука крепко прижалась к его промежности. Он сунул руку за пазуху, чтобы вытащить револьвер, но, повернувшись, увидел, что это – девица, менявшая ему деньги.

– Что я могу для тебя сделать, дорогой? – проворковала она.

Босх оттолкнул от себя ее руку.

– Можешь начать с того, что отвалишь отсюда.

– Да будет тебе, миленький! Зачем смотреть телевизор, если ты сам можешь этим заняться? Двадцать баксов. Дешевле я не могу. Мне нужно делиться с начальством.

Теперь она еще плотнее прижалась к нему, и Босх уже не мог различить, от кого так мерзко воняет сигаретами – от нее или от него. Груди ее были твердыми, и она все сильнее прижималась ими к его груди. И вдруг женщина замерла. Она почувствовала револьвер. Глаза их на секунду встретились.

– Вот именно, – сказал Босх. – Если не хочешь прокатиться в каталажку, отваливай отсюда.

– Конечно, офицер, – быстро сказала женщина.

Она раздвинула занавески и моментально исчезла. Сразу же вслед за этим на экране вновь появился список «пленочек». Два доллара Босха закончились.

Выходя, он все еще слышал, как от фальшивого наслаждения кричит из соседних кабинок Магна Громко Кончаю.

Глава 8

Катясь по шоссе, Босх пытался представить себе эту жизнь. Он думал, какую мечту она могла иметь, носиться с ней и оберегать ее, как свечу под дождем, даже в те моменты, когда лежала на спине и отсутствующим взглядом смотрела на входящего в нее незнакомого мужчину. Надежда, вероятно, единственное, что у нее оставалось. Босх знал, что надежда – это живительная кровь сердца. Без нее нет ничего, одна темнота.