Черный ветер (сборник)

2

На площади, у низенького здания сборни – толпа, тулупы, армяки, треухи, малахаи. И там, где на заборе висит обрывок приказа:

«…я назначен верховным правителем.

§ 2. С сего числа я вступил в верховное командование всеми сухопутными и морскими силами России.

Адмирал А. Колчак»

– стоит на бревнах человек в потертом язяме, с наганом за поясом. Лицо у него темное, закопченное, заросшие щеки впали, серые глаза бегают по сторонам, и в ветровые просторы тычет иззябшая, потрескавшаяся от грязи рука.

– …Большевики повернули нашу жись на правильный путь, чтоб жили мы по-братски. Ни татар, ни киргиз, ни немцев, ни русских нету – все одна семья, трудящие. А буржуям и прочим кровососам – амба!.. Натерпелись мы нуждишки – хватит! Будем жись ладить так, как надо. Изберем, скажем, Митрия да Николая и в Москву пошлем, пущай едут в царевы палаты заседать, об нашей жизни думать – мы хозяева. Заведем коммуну, чтоб все обчее, – и плюем на нуждишку. Наши фабрики, наши заводы, наши железные дороги, наши магазины и лавки… Скажем, порвались порты у Ивана – идет в лавочку, старые долой, а новые давай сюды…

Из толпы ядовитый смешок:

– Тогда старых-то портов девать некуда будет… Ты не мели, что не след…

– Дело сказывай… – отзывается другой. – Об этом слыхали…

Высунулся староста, почтенный, седобородый старик, и встал рядом с оратором:

– Гражданы!.. Дайте человек обскажет… Зачем перебивать?…

Оратор крутнул головой (орава неуемная!) и, точно стараясь кого-то обогнать, зачастил с упреком:

– На это ответ у меня будет вот какой: несознательность наша это говорит… Да, темнота наша… Об новой жизни я сказываю правильно…

На шее оратора размоталась грязная обмотка с ботинок, заменявшая шарф, тонкий потертый язямишко расстегнулся на груди, и в прореху грязной рубахи видно посиневшее тело.

И снова голос из толпы, но уже полный сочувствия:

– Ты бы слез с бревен-то, весь иззяб – тут затишнее…

– Ничего… мы на ветру привычны…

Пошевелил сухими губами, качнул выпяченным кадыком, словно проглотил что, и вновь начал швырять в толпу, в свист непогоды гневные слова:

– …Теперь дале… По нраву эта наша закавыка буржуям? Охота им в гроб живыми лезть, ежели, скажем, революция во всем мире? Дело незавидное, хотя бы и для нас. Выходит, теперь дело так: собрались русские буржуи с заграничными – англичанка там, Франция, Япония, много разных – и обсудили: совецкую власть долой – помеха она для всех, а начать это дело с Сибири: как места у нас просторного много и дорога железная одна, войска совецкие трудно доставить… И что ж, дело их вышло. Помощники Керенского – есеры – помогли да притаившиеся буржуи. Совецкой власти в Сибири не стало… А сейчас и есерикам дали по шапке, и на всю Сибирь диктатора, навроде царя, поставили… Вон, глядите: верховный правитель адмирал Колчак! – Оратор махнул рукой в сторону приказа. – Так вот… Что он за нас руку потянет? Потянет, только петлю сначала на шею накинет. Получайте, трудящие, свободу на столбе!..

И серыми холодными глазами по толпе (так ли, дескать, сказывают?), а от толпы – на поселок, такой же бурый, как озеро, и, будто сомневаясь в убедительности своих слов, добавил:

– И землицы Колчак всем нам даст – по три аршина на брата, и милостями осыплет – не пожалеет ни шомполов, ни плеток, и подати нам царские простит – за гробом… Всех ублаготворит!.. Теперь нам крепко надо подумать: с кем идти? С Колчаком, чтоб душить совецкую власть, а потом самим на вешалку, или за совецкую власть бороться, новую жизнь строить?…

Оратор метнул глаза влево и смолк.

3

Из-за церкви, из-за облупившихся мазанок выкатилась на площадь с ревом толпа. В плотном кольце шуб, тулупов, поддевок, шапок она зажала кого-то смертными тисками и не хотела выпускать; шумный клубок катился к сборне, махая кулаками, кольями, уздечками, вожжами.

Многие мужики оставили оратора и таким же бурым клубком покатились навстречу, чтобы слиться и вместе вернуться к сборне.

Шум нарастал. Будто полая вода прорвала плотину и заревела, падая с высоты, с каменных порогов на простор.

Над головами взметались стяжки, тянулись кверху руки.

– Бьют кого-то, – тихо сказал староста, – тебе бы уйти куда… В гневе народ…

Оратор не слушал. Он глядел на толпу и молчал.

А толпа уже подвалила к сборне и сотней глоток кричала:

– Кончать их, боле никаких!

– У меня на прошлой неделе овца пропала…

– Вся округа от их, сукиных сынов, плачет!..

– Им доброе слово – горох в стену…

– Ваньку Желнина который раз ловим?!

– Дай, Степан, ему по ноздрям!..

Коренастый рыжий мужик, густо заросший красным волосом, протискался к избиваемым и, изловчившись, с силой опустил на чью-то голову березовую суковатую палку.

– Коней водить! Вот! Вот!..

И кто-то, оправдывая поступок рыжего, подтвердил:

– Собакам – собачья смерть…

Староста силился перекричать шум толпы:

– Тише, гражданы! В чем дело?

Старосту осыпали злобными выкриками:

– А ты ослеп, не видишь?

– По миру людей пущают, а ты спрашиваешь?!

– Тебе бы тоже заодно всыпать…

На старосту напирал грудью высокий, тонкий мужик и, махая жилистыми руками над кудлатой папахой старосты, зло кричал:

– Ты не знаешь?! У Фильки последнюю животину со двора свели… Ворам потакать?…

А кто-то вспомнил прошлое избиваемых.

– Касымке давно ухо отрезали?!

– Не впрок!.. Бузуй, Митря, чего глядишь!..

Но староста уже протискался в середину. Он поднял руки над связанными, запутанными в вожжах, уздечках, хомутах, над избитыми, окровавленными и что было силы крикнул:

– Гражданы! Люди вы или звери? Ничего не слухаете… Убивать законом запрещено. Поняли? Запрещено, и конец! Сдадим под суд. Там разберут. Люди для этого дела сидят. По закону которы…

– Знаем этот закон!

– Было дело – пользы нету!

– Им суд один – могила!

А староста краснел от натуги:

– Тише!.. Я говорю при всем обчестве: убьете – отвечать будете…

Толпа прижала воров к бревнам, к ногам оратора. Ванька Желнин с хомутом на шее (поличное) закрыл подбитые глаза, ломал брови, морщил рябое, шишковатое лицо от боли и покачивался, а у Касымки вместо лица – окровавленный кусок мяса: трудно различить, где глаза, где нос, где губы; на бритой одноухой голове из ран сочится кровь и стекает за ворот грязной старой копы.

Оратор поднял руку, окинул вдруг стихшую толпу взглядом и внятно, неторопливо бросил:

– Все это от нашей проклятой жизни и несознательности!.. Ну вот, за что людей покоцали?…

И сейчас же взметнулись злые крики:

– Тебя не спросили!

– Откуда еще такой спрос взялся?!

– Им, поганцам, грех по земле ходить!..

Оратор, словно взлететь хотел, потянулся к толпе:

– А я что вам говорю? Не-созна-тель-ность!.. От проклятой жизни нашей это наследство! Сегодня вы хомуты на них надели, а завтра вам петли наденут…

Вопросы, как короткие выстрелы, били по оратору:

– Ты к чему загибаешь?

– При чем тут петли?

А кто-то раздумчиво и басовито прогудел:

– Дело сказывает… Очень просто наденут…

– Что ж теперь… – взвизгнул женский голос, но, оборвавшись на высокой ноте, потонул в гуле и шуме мужских голосов.

Воры согнувшись сидели на бревнах, у ног оратора; сидели со сложенными на коленях руками и, казалось, вели мирную беседу: о ценах на хлеб, о надвигающейся суровой зиме; сидели, покачивались, точно дремали…

Примечания

1

Жаворонок.

2

Здравствуй! Скотина здорова?

3

Волка.

4

Штаны.

5

Стариками.

6

Верх юрты.

7

Остов юрты.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.