Компьютерра (№255) - Журнал «Компьютерра» № 15 от 18 апреля 2006 года

Версия: 11 «Многоязычный»

Интерфейс: русский

Цена: 2006 руб

Новая версия электронного словаря ABBYY Lingvo может устанавливаться не только на персональные компьютеры и КПК, но и на смартфоны. Список поддерживаемых языков возрос до девяти и теперь включает украинский, турецкий и даже китайский, также значительно расширена словарная база: добавлено 35 словарей, а уже существующие дополнены новыми словами; включена поддержка расстановки ударений.

ОС: Windows

Адрес: portableapps.com

Версия: 2.2.10 Beta 1

Размер: 16,9 Мбайт

Интерфейс: многоязычный (включая русский)

Цена: бесплатно

Лицензия: GPL2

Portable GIMP — первая версия популярного свободно распространяемого редактора изображений, адаптированная для переносных устройств хранения данных. (О подобных программах см. статью «Флэш-драйв» в «КТ» #630.) Выпущено два варианта: на английском языке и многоязычный. Предусмотрена возможность экспорта настроек из стационарной версии GIMP.

ОС: Windows

Адрес: www.amebas.ru

Версия: 1.4

Размер: 1,2 Мбайт

Интерфейс: русский

Цена: бесплатно

Шуточная программа с некоторым научным подтекстом — «Амебы: Борьба видов». Влияя на ход эволюции своих виртуальных подопечных, вы можете создавать наиболее совершенные вариации, на базе которых начинается новый эволюционный виток. Амебы могут совершенствоваться и в автономном режиме, а самые удачные образцы можно отправить «на войну» с амебами других пользователей, организованную на сайте разработчиков.

ОС: Windows

Адрес: www.new-horizon.ru/keyman

Версия: 4.1.14

Размер: 794 Кбайт

Интерфейс: русский

Цена: бесплатно

Keyboard Maniac (KeyMan) — менеджер горячих клавиш, позволяющий использовать все преимущества мультимедийных клавиатур, не устанавливая дополнительные драйверы, а также предлагающий массу вариантов управления популярными медиа-плейерами — WinAmp и Light Alloy. Для пущего удобства и ускорения работы с различными приложениями существует возможность записи и воспроизведения макросов. Кроме того, менеджер поможет расширить функциональность кнопок мыши путем их комбинирования с кнопками клавиатуры. Благодаря поддержке расширений и наличию шаблона в виде исходного кода можно создавать собственные комбинации любой сложности.

КАФЕДРА ВАННАХА: Высокая культура и высокие технологии

Автор: Ваннах Михаил

Высокая культура — это зал консерватории; на публике — визитки и платья; на нотах — кавалер Глюк; наканифоленный конский волос смычка бежит по овечьим кишкам, рождая нежные звуки, сладостно резонирующие в ящиках инструментов Амати, Гварнери, Страдивари, в крайнем случае Штейнера. Кованая медь ударных, вышедшая из рук старых турецких мастеров…

А вот ящики резонаторов, в которых звучат диафрагмы из картона, майлара или титана, приводимые в движение полями, рожденными сплавами кобальта, никеля и редких земель да катушками из безкислородной меди высочайших кондиций — это всего лишь высокие технологии. Область массовой культуры, удел потребителей фастфуда от искусства, одетых даже не в pret-a-porte, а в безродную китайчину…

Такие взгляды рождают своеобразные формы снобизма. У поклонников высокого искусства, привязанного к архаичным технологиям, — отторжение быстро меняющегося калейдоскопа технологий. У людей технологического мира — презрение к недоумершей старине, связанное с конформистским признанием ее места в системе ценностей. Забронзовевший владелец стартапа меняет потертый хлопок джинсовки на шерсть и шелк смокинговой пары и отправляется в оперу…

Откуда же пошло это разделение?

История у него давняя и почтенная. Наверное, с приведенного в качестве эпиграфа афоризма Гиппократа. Более он известен в латинском переводе: Ars longa, vita brevis. По-русски это означает — «Искусство обширно, а жизнь коротка». В общем, надежда на то, что плоды трудов деятелей искусств переживут своих создателей.

Но вот более точные словари позапрошлого века дают иной перевод: «Наука обширна…». А уж в семантических спектрах нашего, постиндустриального времени, нарочито архаизируя, можно было бы сказать: «Житие быстротечно, а технологии громадны». Именно ТЕХНОЛОГИИ! Ведь так переводится на современный язык древнее технэ — фЭчнз. А нынешние наследники Гиппократа так и вовсю толкуют о медицинских технологиях.

Кстати, претензии многих традиционных гуманитариев на то, чтобы единолично трактовать содержание чеканной формулы Гиппократа, вряд ли обоснованны. Ведь в этих словах — и призыв к скромности; и необходимость критики со стороны коллег, ставшей непременным атрибутом новой науки; и, беря совсем уж высоко, — те рубежи человеческого разума, к которым наука подошла в XX веке — прежде всего в интерпретации квантовой механики.

Что есть культура?

Прежде чем дальше говорить о соотношении высокой культуры и высоких технологий, разберемся с самим термином «культура».

Латинское cultura — возделывание, воспитание, образование, развитие, почитание, — появилось в русском языке преимущественно из переводов немецкой классической философской и научной литературы. А в философию термин kultur пришел в те драматические времена, когда успехи океанского мореплавания, фабричного производства, основанного на разделении труда, выводя Европу в глобальные лидеры, одновременно разрушали уютный мир бюргерской цивилизации, беспощадно рвали устоявшиеся человеческие связи, крушили привычки и представления.

Рубежом стала Тридцатилетняя война (1618—48) — первая тотальная война внутри европейской цивилизации, когда христиане в промышленных масштабах убивали христиан. Низкие технологии — оскопление католического духовенства, лишающее оперированного возможности подняться в иерархии до должности Епископа Рима, сиречь Папы, и поджаривание протестантских барышень, надетых лоном на копье вместо шампура, оказались дешевыми и эффективными. В Вюртемберге, например, население с 400 тысяч дошло до 48 тысяч; в Баварии оно уменьшилось в десять раз. Опустошенные земли доселе единой Европы впервые разделились на казармы национальных государств.

Остановить геноцид не могла ни начавшая бурно развиваться новая наука (университеты набирали силу и в протестантских землях, и под патронатом Папы), ни христианская религия.

В современных энциклопедиях — и в Большой Советской, и в Британнике — нет имени Марка Антония де Доминиса (1566—1624), хорватского архиепископа, крупного деятеля Западной церкви, позитивной науки и славянской культуры. Объяснив в «De radiis visus et lucis in vitris perspectivis et iride» радугу преломлением света в капельках воды, описав действие телескопа Галилея, обозначив связь приливов с тяготением Луны и Солнца, де Доминис своим трудом «De Republica ecclesiastica» («Церковная республика», 1617) пытался восстановить единство западного христианства на основе демократизации культуры. Но и Папа, и набожный король британцев Яков (тот, чье имя носит английский перевод Библии), и протестантские князья, и Венецианская республика — все отвернулись от миротворца. Он был заточён в замок Святого Ангела и умер там от «воспаления легких», по заключению медиков инквизиции. В России о реабилитированных в 1956-м тоже писали — «умер от воспаления легких», лишь в 1990-е года заменив диагноз на «расстрелян в…».

Так что Европа к восемнадцатому веку, заглянув в бездну Тридцатилетней войны, осталась без устоев. И без старых традиций, и без новой науки.

В поисках ответа на этот «вызов» немецкие мыслители обратились к сфере духа. К морали, как Иммануил Кант. К эстетике, как Фридрих Шиллер. К философии, как Георг Фридрих Вильгельм Гегель. Именно их трудами и было сформировано представление о культуре, как области высшей, духовной свободы. Области, лежащей за пределами человеческой природы и человеческого общества; независимой от домашнего быта и государственного патриотизма. Способной найти общее в людях самых разных религиозных и политических убеждений; любых глубин знаний и высот экономического положения. Именно это понимается под культурой, ее отсутствием или наличием внутри технологической цивилизации, цивилизации европейской, с античными и иудео-христианскими корнями.

Религия основывается не на знании и эксперименте, но на вере. Она не может быть обоснована точными доказательствами, обязательно приемлемыми для всякого, и поэтому порождаемые ею этические системы обречены вступать в конфликты друг с другом.

Наука — по сути своей объективности — лежит вне сферы морали. Она может лишь снабжать эти конфликты все более и более эффективным оружием.

Европу с Вестфальского мира до начала Первой мировой (практически весь период существования классических национальных государств) от проявления исконных человеческих свойств — грабежей, насилий и убийства пленных — удерживала ариаднина нить культуры, протянувшаяся от сожженного минойского дворца на Крите до превращенной в пепел университетской библиотеки в Лувене.

Овеществление культуры

Культура, как мы ее определили выше, представляет собой категорию философскую и довольно умозрительную. Наблюдаема она в своих проявлениях. Отбросив те из них, которые определяют устройство государств, виды юридических систем, традиции и обычаи ведения войн, сосредоточимся лишь на наиболее близких восприятию проявлениях — на искусстве.

Вначале — и, как всегда, в Греции — была музыка, «э мусикэ» — Ю мпхуйкЮ, но уже здесь подразумевалось фЭчнз — обычно переводимое как «искусство Муз», спутниц Аполлона, или, если хотите, технология Муз. Технология эта касалась довольно специфической сферы — соразмерного, упорядоченного развития человеческого духа, — и была гораздо шире музыкального искусства. Ей служил весь быт полиса, города-государства, и прежде всего — художественное оформление практически всех вещей, наполнявших повседневную жизнь человека.

В античности, в древневосточных Шумере, Вавилоне, Египте и классических Греции и Риме, искусство не было отделено от промышленного производства. Любой утилитарный предмет, выходя из рук умельца-демиурга, нес на себе и обращение к высшим идеям. Возьмем щит Ахиллеса, воспетый Гомером и ставший одним из символов западной цивилизации. Или богато изукрашенные котлы и треножники. Бронзовые светильники. Красно— и чернофигурные вазы. Резные стулья и расписные столики. Живопись и мозаику, украшавшие не только храмы, но и жилые дома.

Рим, Византия, средневековая Европа — везде искусство идет рука об руку с промышленностью, следовательно, и с непрерывно развивающимися технологиями. Вспомним, — декоративными искусствами занимались и Дюрер, и Гольбейн.

Новое время. Франция Ришелье и Людовика XIV вступает в гонку за европейское и глобальное лидерство. Государство берет в свои руки строительство мануфактур. И наряду с верфями и арсеналами организуется знаменитая фабрика Гобеленов. Начинают вырабатываться тканые обои — для них великие живописцы Шильо и Ватто рисуют завораживающие арабески, соответствующие куртуазности нравов эпохи легкомысленных маркиз.

XVIII век, Век просвещения — это не только Вольтер, Монтескье и энциклопедисты, это еще и книжные иллюстрации и эстампы Франсуа Буше — по нынешним понятиям попадающие в разряд массово тиражируемого контента; это и мебель Мартенов; творения живописцев на севрском фарфоре. Фарфор, кстати, интересен тем, что тайны производства этого просвечивающегося, непроницаемого для жидкостей материала охранялись почти как атомные секреты — в Венеции и Флоренции, в Мейсене и Севре. Аналогия с ядерными технологиями усиливается мнением, согласно которому неповторимый желтый оттенок старинного китайского фарфора обязан урановым солям.

Музы уводят ввысь

Главный ствол европейской культуры всегда неразрывно был связан с древом науки, что хранилась и взращивалась в средневековых университетах, где астрономия, математика и музыка преподавались совместно, как вещи равно необходимые. Она пережила расцвет Нового времени, когда на смену эре волшебных чудес пришло представление о нерушимых, но познаваемых законах природы, об их предустановленной гармонии. Это ярче всего выражено у Лейбница, без дифференциального исчисления которого не было бы современной цивилизации. А в основе — простенькая мелодия из семи нот — музыка, почитавшаяся из искусств высочайшим. Гармония сфер, семь равномерно удаленных тонов Пифагорова гептахорда…

Музыка развивалась. Мелодии Эллады сменились полифонией. Вот григорианские хоралы, с которыми музыка прошла сквозь Темные века. И уже здесь изящное искусство неразрывно срастается с информационными технологиями. Почему?

Да потому, что антифонарий Григория Великого немыслим без такого понятия, как невма. Невма — от слов «знак», «намек» — свод обозначений для записи музыки, состоящих из крючков, кавычек, точек и завитков. Они сменили древнегреческую систему записи мелодий, основанную на буквах греческого алфавита. Невмы хоть и не отличались точностью, но все же давали певцам наглядные указания на восходящее и нисходящее направление мелодии, и послужили основой для современной нотной системы.

Далее — изобретенный нидерландскими музыкантами контрапункт. Слово «контрапункт» возникло после оформления близкой к современной системы нотного письма, восходящей к трудам Гвидо Аретинского (Guido d’Arezzo, 955—1050) — бенедиктинского монаха, знаменитого музыкального теоретика и педагога. Означает оно соединение нескольких самостоятельных мелодических голосов, отличающееся полным благозвучием. Если в унаследованной от античности гармонии голоса ведут правильно чередующие аккорды, то при контрапункте аккорды являются следствием совпадения нескольких самостоятельных голосов. К нотам взятой за основу мелодии (Cantus firmus) приписывались ноты другой мелодии; нота (punсtus) одной мелодии ставилась против ноты другой. Этот процесс сопоставления нот — punctus contra punctum, или нота (точка) против ноты (точки) — и получил название контрапункт. Чисто технологический, безусловно, проходящий по ведомству ИТ прием послужил инструментом высочайшего искусства — послушайте хотя бы «Хорошо темперированный клавир» Бетховена!

Идем дальше

«Цифрованный» — ну, это словечко появилось совсем недавно. В массовом жаргоне — в 1990-е, с доступностью мультимедийных персональных компьютеров. В инженерной речи — в конце 1950-х, с распространением в системах контроля и управления цифровых машин.

Но в русском языке слово это встречалось уже в XIX веке. В музыкальной литературе. В описаниях такого понятия, как генерал-бас, ЦИФРОВАННЫЙ бас. Способ сокращенного нотного письма, полагавшийся особенно пригодным для «набрасывания сочинений в эскизе».

Способ этот состоял в том, что к генерал-басу, нижнему голосу музыкальной пьесы, сверху или снизу приписывались цифры, обозначающие интервалы, на которые отстоят ноты верхних голосов от лежащих под ними нот нижнего голоса. По мере того как меняются интервалы между верхним и нижним голосами, меняются и цифры. Цифры под басом, заменяющие ноты, долженствующие находиться над ним, требуют меньше времени для письма и, в силу своей условности, занимают гораздо меньшее место, демонстрируя простейшую технологию сжатия сообщений.

Прародитель архиваторов и прочих компрессоров — да, конечно. Но не только — в семнадцатом-восемнадцатом столетиях генерал-бас считался наукой и был синонимом науки о гармонии. Теоретическое основание высочайшего искусства однозначно по нынешним понятиям относилось бы к ИТ-отрасли!

И наконец, живопись — искусство изображать предметы на какой-либо поверхности красками, с целью произвести на зрителя впечатление, подобное тому, какое он получил бы от созерцания действительных предметов природы. Рисовать умели и в античных странах, и на Востоке. Причем весьма искусно. Но только живопись иудео-христианской Европы оперлась в своем развитии на науку, введя два важнейших приема — перспективу и светотень.

Паоло ди Доно, по прозвищу Уччелло (uccello по-итальянски — птица), флорентийский ювелир и декоратор (1397—1475). Занявшись геометрией в компании с выдающимся гуманистом, богословом и математиком Джаноццо Манетти (Gianozzo Manetti, 1396—1459), он с восторгом открыл для себя перспективу — систему изображения объемных тел на плоскости. Систему не эмпирическую, но математически обоснованную. И, что характерно для гуманистического мировоззрения Манетти, «антропоцентричную», ставящую во главу угла человеческое зрение.

Это открытие привело Уччелло к занятиям живописью. Стендаль в «Истории живописи в Италии» рассказывает, как Уччелло сидел перед чертежами и, скрестив руки на груди, говаривал сам себе: «Перспектива — восхитительная вещь!» Полнее всего свое восхищение он воплотил в «Потопе» — росписи галереи флорентийской церкви Санта-Мария-Новелла.

Светотень. Проблема представления на картине гигантского диапазона света и тьмы. «У художника на палитре нет солнца», — писал тот же Стендаль. Типичный лесной пейзаж в ясную погоду характерен тем, что его детали отличаются по освещенности в десятки тысяч раз. Белила же от черной масляной краски — лишь в несколько десятков. Для решения этой проблемы, за столетия до появления фотометрии, и было создано искусство светотени — технология использования психофизиологических особенностей человеческого зрения для передачи реалистического изображения.

Томмазо ди сер Джованни ди Гвиди, aka Мазаччо (Masaccio, 1401—28), Антонио Аллегри, он же Корреджио (Correggio, 1494—1534) — искусство этих живописцев стало образцом для будущих поколений в технике максимально достоверной передачи впечатления, то есть информации, от источника с большим динамическим диапазоном освещенностей при помощи — говоря современным языком — «узкого канала связи». Опять — сжатие данных, опять сфера ИТ!

Отметим, что лихие специалисты маркетинговых служб даже самых приличных корпораций, навязывая потребителю все новые и новые мегапикселы, стыдливо умалчивают как о геометрических искажениях объектива, так и о реальном динамическом диапазоне матрицы фотокамеры — о многом, что важно для формирования характера изображения; над чем работали и считали весьма существенным живописцы, творившие сотни лет назад. Впрочем, художники, хоть и не бывшие образцами добродетели (заглянем хотя бы в мемуары Бенвенутто Челлини), все же считались в профессиональной деятельности не только с финансовыми показателями отчетного периода, но и с возможным наличием в мире Высшей Силы. Тот же Челлини искренне радовался отпущению грехов за несколько убийств…

От нового к новейшему

Новое время. От Реформации до Первой мировой высокая наука и высокая культура идут рука об руку, созидая величественное здание технологической цивилизации. Гуго Гроций де Гроот (Hugo Grotius de Groot, 1583—1645), формулируя нормы международного права и особенно законы и обычаи ведения войны, собранные в его книге «О праве войны и мира» (1625), основывался на феноменах культуры не меньше, чем на науке или логике. Удивительно, но эти нормы срабатывали. После нашествия Наполеона и пожара Москвы зверства казаков в Париже свелись к забиванию крюков для палаток в столетние вязы да к тому, чтобы пнуть лишний разок снулых кабацких халдеев, что дало европейской культуре термин «бистро».

Кончилось все в 1914-м. Сформулированы специальная и общая теории относительности, заложены основы квантовой механики. Мировая экономика стала сбывшейся мечтой современных либералов — никаких подоходных налогов; свободное перемещение частных лиц между государствами; золотые и биметаллические стандарты валют. Почти уже глобальная и довольно развитая индустрия.

И все это благочиние рушится за несколько недель. Ад Дуомона и Оссовца. В Шампани сотнями тысяч гибнут немецкие студенты, французские художники, британские инженеры. Эти люди, захваченные волной патриотизма и пошедшие добровольцами, равно восторгались Гуно и Вагнером, Толстым и Золя. К единой европейской культуре принадлежали офицеры и из Москвы, и из Праги, сводившие на кровавых полях Галиции мужиков из Мещерских болот с горцами Словацких Бескид.

Наука услужливо дала человечеству совершенные средства убийства — ядовитые газы Нобелевского лауреата Фрица Габера, а культура, даже самая высшая, не превзойденная и ныне, утратила качества предохранителя в револьвере, приставленном к виску рода потомков Адама (это уже не концерт со смокингами и фраками, а наползающее на окопы желто-зеленое облако хлора). Да что там халтурящий в сфере оборонного плаката Маяковский — даже величайший гуманист ХХ века, впоследствии последовательный антифашист Томас Манн отметился в начале Первой мировой патриотической публицистикой. Так что культура, понимавшаяся учеными позапрошлого века как прогрессивное раскрытие способностей человеческого ума, способности эти вполне раскрыла. И человеческий ум оказался способен на многое, почти что на все…

На сцену выходит антропология

К моменту, когда Старая Европа свела счеты сама с собой, антропология уже предложила новое толкование культуры. Отказавшись от ранее принятых линейных концепций прогресса, она перестала делить культуры на ранние и поздние, примитивные и передовые, и перешла к рассмотрению их в своеобразии. Как некоего, вполне определенным образом структурированного зазора между реальными потребностями человека и ресурсами, поставляемыми доступной технологией.

Обратим внимание — зазор этот может быть велик не только в индустриальных обществах. Тропические леса Юкатана обеспечивали потребности в питании, символическом жилье и почти незаметной, но адекватной климату одежде при вовлечении в производственные процессы десятой части населения. Результатом этого явилась уникальная культура затерянных среди лиан статуй. Порожденных двумя факторами — доступностью ресурсов и существованием определенной системы ценностей. Именно последняя обуславливает выбор форм человеческого поведения — крахмала и запонок или проколотых носов и татуировок.

Культура рассматривается как нечто, структурирующее общество, обеспечивающее его управляемость. Тут-то культурология и смыкается с computer science, бывшей кибернетикой.

Почему?

Да потому, что передача социальных норм от поколения к поколению — это коммуникативный процесс. Передача информации. Здесь, на уровне концепций, высокая культура смыкается с высокой технологией. А отнюдь не заменой цифровыми алгоритмами колонковой кисточки и конского волоса на смычке!

ОГОРОД КОЗЛОВСКОГО: Связь без брака

Автор: Козловский Евгений

Этот «Огород» я пишу вне очереди — просто давным-давно не испытывал такого возбуждения от новой железки, — так что, подобно седобородому графу, не могу молчать! Правда, сама по себе железка ничего особенного, сложного или высокотехнологичного не представляет, — особенной она становится в комплексе феноменального сервиса Skype.

Я почему раньше относился к Skype с некоторой прохладцей? — исключительно из-за мелких, но ужасно раздражающих, как камешек в ботинке, проблем: надо через что-то слушать, чтобы не было наводок, паразитной обратной связи, надо неизвестно куда говорить… Можно, конечно, приобрести гарнитуру, но она, как любая навеска (особенно на голову) — другой камешек в другом ботинке. Поэтому всякие тестовые беседы с Голубицким, Левенчуком или собственным сыном проводились именно как тестовые: звуковая система компьютера затыкалась штекером наушников, наушники заталкивались в уши, привязывая к компьютеру, как к галерной скамье, — согласитесь, что вольготной, привычной свободы телефонного разговора совершенно не хватало.

Где-то с полгода назад Сергей Вильянов описал попавший к нему на пару дней сименсовский DECT-телефон с дополнительным USB-зубом, который в зависимости от ситуации работал то как обычный DECT, то — как Skype. Вот такую вещь мне иметь захотелось, — но на Горбушке я их не встретил, да и еще вопрос: свой DECT’овский Siemens я выбирал довольно тщательно, чтоб был и размер подходящий, и дизайн, и автоответчик, и то, и другое, и пятое, — потом добывал в Зеленогорске конвертор, переводящий сигналы европейской идентификации номера в отечественный АОН, — и вообще, когда вещь нравится и работает, менять ее хочется не особенно. Конечно, можно приобрести и специальный Skype-телефон или Skype-трубку, но все-таки и в этом решении есть некое нарушение очень уважаемого мною принципа Оккама: не плодить сущностей без нужды.

Поэтому по CeBIT’у я бегал в том числе и в поиске решения, похожего на описанное Вильяновым. На глаза то и дело попадались Skype-телефоны и Skype-трубки, на которые я и не глядел, пару раз наткнулся на DECT-телефоны с поддержкой Skype, но они мне совсем не понравились, — зато к немногочисленным коробочкам, предназначенным для подключения, с одной стороны, любого, в том числе DECT’овского, городского телефона, с другой — компьютера с прицелом на Skype, — приглядывался повнимательнее. И поскольку прожужжал все уши своим спутникам-бизнесменам, один из них, Андрей Ряхин, накануне закрытия выставки такую коробочку под названием USB Telbox Converter (от фирмы Ortec, www.ortec.com), заточенную исключительно под Skype, за двадцать баксов на пробу и приобрел. Назавтра я решил повторить его подвиг, но такой уже не нашел, — нашел другую, за 30 евро, по имени messenger callbox (фирма Bafo, www.bafo.com), отличающуюся от Ряхинской чехольчиком из искусственной кожи да декларированной поддержкой не одного Skype, но и всех мыслимых VoIP-сервисов: Microsoft Messenger, ICQ, AOL, Yahoo, MSN… По тому, что коробочки были похожи друг на друга, имели похожие входы (у моей был предусмотрен еще и подвод питания, — правда, источник не прилагался), и по следующим мучениям-испытаниям, я пришел к интуитивному выводу, что обе сделаны на одной микросхеме, а отличаются лишь идущим в комплекте софтом.

Вернувшись домой, я в тот же вечер попытался на скорую руку подключить свою коробочку (коробочку Андрея я тоже — для тестирования — прихватил с собой), — но на скорую руку ничего не получилось: для начала попросту не загорелся светодиод Power, и я было подумал, что мне попался битый экземпляр, — однако заглянувший в гости приятель догадался подключить девайс к компьютеру напрямую, а не через USB-концентратор. Power загорелся, после загрузки софта загорелся и светодиодик Line, — тем не менее городской телефон, пропуская на себя звонки, категорически отказывался набирать номера: ни пульсом, ни — что в Москве ни к чему, но все же любопытно, — тоном.

За последние несколько лет у меня сложилось впечатление, что если новый девайс, установленный «по умолчанию», не заводится с полоборота — это плохой девайс, и даже если долгими мучениями, подстройками, скачиванием из Сети новых драйверов его в конце концов запустить и удастся — вряд ли в процессе эксплуатации он доставит много радости. И все же очень хотелось, чтобы запустился, — и я отложил коробочку, чтобы, отписавшись по CeBIT’у, разобраться с нею повнимательнее, припомнив давние компьютерные времена, когда внимательно разбираться приходилось почти с каждой новой железкой.

Разбор дал немного: телефон по-прежнему не набирал номера — что с себя, что с компьютера (Блохнин посоветовал отключить сплиттер модема и блок АОН, но мне не то что бы не хотелось, — хотя, конечно, и не хотелось тоже, — просто я не верил, что причина в них), на Skype реагировал плохо, настроек не было почти никаких — только выбор страны использования, где, правда, Россия присутствовала. К железке прилагались две программы: SkyMCB, которая предназначалась для использования исключительно со Skype, и Messenger Call Box, которая коллекционировала контакты всех обнаруженных на компьютере VoIP-программ, но не работала тоже. Вдобавок если у SkyMCB деинсталлятор находился, где ему положено, то у Messenger Call Box он прятался в глубине папок и даже не отмечался в Windows-списке… Короче, дело кончилось тем, что у меня на компьютере пропал основной звук и пришлось возиться с системой часа два, со множественными перезагрузками, чтобы каким-то чудом его вернуть. После чего я упаковал messenger callbox обратно и подумал, что не стоит особо расстраиваться: потраченные впустую 30 евро не самая большая потеря в полной приключений жизни огородника. В конце концов, покупка кота в мешке — всегда лотерея.

Распаковывать вторую коробочку и подключать скрытый в ней дивайс уже не хотелось, — но долг прежде всего, — и я распаковал и подключил. Программа по имени SkypeMate, к нему приложенная, была легка, проста и, кажется, принадлежала фирме SkypeMate, давно и серьезно занимающейся VoIP-железками (среди десятка поддерживаемых языков нашелся даже русский!). Ничего не потребовалось настраивать, все заработало само. Телефон набирал город, когда надо было набрать город, звонил, когда мне звонили из города, звонил, когда мне звонили через Skype, причем даже отображал на дисплейчике имя звонившего из Skype-листа. Единственная, пожалуй, загвоздка, которая имеет место быть в силу уникальной пульсовости отечественных телефонных правил, заключается в том, что перед тем, как набрать Skype-номер (чисто компьютерный, который для начала надо присвоить абоненту в Skype-листе, или внешний, телефонный), телефон следует переключить в тональный режим. А чтоб аппарат разобрался, что ему следует соединяться именно через Skype, номеру предпосылается звездочка (и тут же на коробочке гаснет лампочка Line и загорается USB), а в случае SkypeOut — еще и 011. Знак же завершения набора — решетка.

Точка! Один телефон на две системы! Никаких наводок, привычные разговоры, свобода передвижения в границах DECT-досягаемости! Правда, если я говорил по телефону через Skype, жена уже не могла говорить по нему же через городскую линию, но, как сказал Леммон в фильме «В джазе только девушки», — у каждого свои недостатки.

Тестировал я все это хозяйство на бедном Голубицком, который так возбудился возможностями, открываемыми коробочкой, и так плохо думает о моих способностях справляться с железками и программами, что выпросил у меня Messenger Call Box, дабы все-таки попытаться его запустить (например, с той же программой SkypeMate, которой он не комплектовался). И я ему с большим любопытством железку выдал. Если у него что получится — он непременно об этом расскажет в Голубятне, если нет — смолчит…