Magic The Gathering: Эпоха артефактов (№4) - Порода героев

Рофеллос попятился, до боли в глазах вглядываясь в листву и чащу подлеска. Никого. Тогда эльф развернулся и устремился вперед широким шагом, каким мог двигаться без устали день, ночь и еще полдня. Он должен оторваться от этого преследователя.

Но за каждым его движением следил невидимый взгляд, пробиравшийся все глубже и глубже в сознание Лановара.

Глава 5

Даввол шагнул в темное сияние портала. Говорун, оторвавший его от работы, следовал за ним по пятам.

Горячий воздух опалил кожу и, ворвавшись в легкие кислой масляной вонью, заставил Даввола упасть на колени. Зарево, вырывавшееся из огромных домен, освещало вечную ночь Четвертой Сферы адским ржавым светом, в котором кружили черные хлопья окалины. С изнанки третьего уровня, переплетением труб и проводов заменявшей небо, мелким дождем моросила остывающая смазка. Листовая сталь, на которую опустился Даввол, была раскалена, как противень в духовке. Броня коракианца мгновенно нагрелась, и ему пришлось вскочить на ноги, чтобы не изжариться заживо.

Невдалеке, среди пляшущих языков пламени и жирных клубов чада, двигалась тень фирексийца. Давволу припомнились чудовища из коракианских сказок – скелеты рук, голый череп и страшная ухмылка острых стальных зубов. Когда фирексиец приблизился, на нем стали видны полосы гибкой стали, то и дело переползающие на новое место. Собственно, это живое одеяние составляло единое целое с телом чудовища. Безусловно, Давволу еще не доводилось встречаться со столь могущественным созданием. Какое величие! Коракианец задрожал, колени его обмякли, и он снова рухнул на четвереньки, склоняясь перед смертоносной властью. Могучий фирексиец проскрежетал что-то на своем языке, обращаясь к говоруну.

– Я Кроаг, член Внутреннего Круга, – перевел тот, лязгая на каждом слове. – Тебе не нравится наш мир, Даввол?

Коракианец заставил себя выпрямить спину, растирая руки, уже вспухшие волдырями ожогов.

«С болью можно совладать, – твердил он себе, проклиная свою бессильную плоть. – Со страхом можно совладать».

– Ваш мир представляется мне совершенным, – объявил он. – Но мое тело слишком слабо. – Даввол припомнил фирексийский термин, относящийся к живым организмам, еще не дополненным механическими приспособлениями: – Неукомплектованно.

По крайней мере, его тело больше не умирало. Хотя бы этим вознаградили его фирексийцы за сорок лет верной службы. Не много, но все же он уже прожил больше срока, отведенного обычному коракианцу. И все эти годы прослужил в поисковой команде, наводя ее на тайники, где хранились древние механизмы.

Снова шипение и скрежет.

– Я избрал тебя для службы замыслам всевышнего. Ты последуешь за мной.

Кроаг воздел тонкую руку, обвитую металлическими зажимами и проводами, подзывая соплеменника из тени за спиной.

Новое чудище тащило на себе вторую переноску, и его пальцы уже устанавливали камни в порядке, необходимом для перехода в новый мир. Затем оно опустило устройство на землю, и над ним засветился открытый портал.

В горле коракианца пересохло, и он больно сглотнул. Его вызывает всевышний? Сам темный бог Фирексии? До сих пор его ни разу не допускали далее Второй Сферы, а сегодня Четвертая едва не прикончила его. Неужели Кроаг ведет его еще глубже? Если они добиваются его смерти, почему просто не отправить в чан для сырья? Чем он заслужил такие муки? Собрав жалкие остатки храбрости, на подгибающихся ногах Даввол шагнул вслед за Кроагом. Бежать все равно было некуда. Он всецело принадлежал фирексийцам, они с самого начала ясно дали понять это, хотя сами не спешили исполнять свои обещания. Да, сохранили жизнь, но что дальше? Где обещанные усовершенствования? Кроаг уже скрылся в портале, и Даввол неимоверным усилием заставил себя сделать последний шаг в проем… и в новый мир.

В сравнении с Четвертой Сферой Фирексии это был рай. Кроаг, Даввол и говорун стояли посреди кратера потухшего вулкана. Резкий ветер взъерошил опаленные волосы коракианца и засвистел в живом одеянии Кроага. Его холодное прикосновение вновь напомнило о жгучей боли в обожженных руках, но Даввол стиснул зубы и внимательно рассматривал чужой мир. В низком небе не было солнца, и вряд ли оно тут когда-нибудь появлялось. Пелена серых облаков, протянувшихся от края до края небосклона, сочилась ровным тусклым светом. Среди туч проскакивали красные и оранжевые разряды молний, и непрерывно рокотали глухие раскаты. Под ногами лежал тусклый бурый песчаник, выглаженный и спекшийся, словно прокаленный огнем. Такой же песчаник тянулся кругом, насколько хватал глаз. Горизонт окаймляли зубчатые стены кратера. Скатившиеся с них валуны казались крошечными пузырьками на глади бурой земли. Посреди кратера, словно вытолкнутая из раскаленных глубин мира, высилась мощная каменная башня.

– Где мы? – спросил наконец Даввол.

– Это Ратх, – перевел говорун очередную скрежещущую фразу Кроага. – Это орудие Темного владыки, новый мир, расположенный рядом с Доминарией. Отсюда начнется осуществление его миссии.

«Новый мир, только что народившийся, если судить по его виду…»

В волнении Даввол стиснул руки, не забывая, впрочем, о болезненных волдырях. Его черные глаза со стальными зрачками искали признаки жизни и не находили их.

– Я нужен здесь? – спросил он.

– Ты будешь надзирать за ходом работ, – перевел говорун. – Ты будешь распоряжаться миром Ратх, пока всевышний не назначит ивенкара, чтобы править им. – По-видимому, Кроаг заметил, как изменилось лицо Даввола, потому что говоруну пришлось выслушать новую порцию лязга и шипения. – Ты недоволен?

Коракианец старательно согнал с лица всякое выражение. Что бы он ни думал, у него хватало ума не шутить с фирексийцем.

– Я чрезвычайно доволен.

Это даже могло быть правдой. Только одна мысль отравляла радость: почему бы сразу не назначить его ивенкаром? Обладая большей властью, Даввол легче сумел бы добиться усовершенствования своего тела. Но и без того предложение казалось достаточно щедрым. В самом деле, он со своей непревзойденной памятью давно заслужил руководящий пост!

– Под работами ты подразумеваешь?…

Лязг Кроага прервал вопрос, и говорун поспешно перевел:

– Ратх продолжает расти. – Фирексиец протянул руку в сторону башни: – Твердыня уходит корнями в расплавленное ядро мира. Оттуда поднимается на поверхность текучий камень, который раздвигает пределы мира, сдвигая его энергетическую оболочку. Объем производства текучего камня должен расти, и тебе надлежит подавлять любые попытки саботажа.

Даввол оглянулся вокруг.

– Подавлять? Кого?

– Под Твердыней располагается город рабов, доставленных с Доминарии.

У коракианца имелось еще немало вопросов, но он не стал их задавать. Сначала надо осмотреться на месте, да и время для расспросов еще будет. Главное – новые возможности! Он уже обдумывал несколько способов увеличить объем производства.

Сильный порыв ветра развернул мантию за его спиной. Скрестив руки на груди, Даввол спросил:

– Какие средства предоставляются в мое распоряжение?

– Текучий камень, – начал перечислять Кроаг. Первый номер в списке не слишком вдохновил будущего наместника. – Кроме того, фирексийские части для поддержания порядка и чистильщики.

Под его начало отдают чистильщиков! Даввол уже имел случай убедиться в возможностях этих существ, в совершенстве оснащенных для преследования и уничтожения врагов Фирексии. Устрашающие создания! Чистильщики, войска и рабочая сила. Даввола переполняло ощущение могущества. Он займет Твердыню! Пусть фирексийцы не спешат снабдить его слабое тело механическими усовершенствованиями, зато они отдали ему во власть целый мир. «Что ж, дальше, несомненно, будет больше». Он кивнул самому себе. Ему не терпелось приступить к делу. Фирексийцы еще узнают ему цену, уж Даввол ничего не упустит!

– Чистильщики, – повторил он вслух. – Не думаю, что для усмирения здешних рабочих понадобятся такие силы, но пусть будут чистильщики.

Перевод занял несколько секунд, после чего Кроаг мотнул головой очень человеческим жестом. Снова шипение и скрежет. Холодная рука стиснула сердце Даввола, успевшего понять, что обрадовался он слишком рано.

– Чистильщики не будут помогать тебе справляться с феками, – начал говорун. – Они должны защитить Ратх и уничтожить единственного врага, способного нарушить планы всевышнего. Ты, Даввол, должен помочь мне выследить и уничтожить Урзу Мироходца.

Кроаг неторопливо прошествовал по широким коридорам Твердыни к тронному залу. Стальные ленты, укрепленные на нижней кромке его одеяния, то и дело задевали каменный пол, оставляя на плитах жирные масляные полосы.

Тяжелые металлические двери тронного зала со скрипом раздвинулись, скользя по смазанным, уходящим в стены рельсам. Кроаг с неудовольствием заметил, что прежний распорядитель Ратха был небрежен даже в мелочах.

Даввола он с собой не взял. Член Внутреннего Круга нуждался в одиночестве. Коракианец мог быть полезен, очень полезен в управлении Ратхом, но он всего лишь мясо и в предстоящей встрече станет только обузой. Никто не смеет встать на пути Кроага, даже Кораллд.

– Я ж-ждал тебя, Кроаг, – прожужжал Кораллд, приветствуя входящего в тронный зал соплеменника.

Фирексиец, не справившийся с поручением. Неудачливый наместник сидел на высоком стальном кресле, вжавшись в сиденье, словно для сохранения поста довольно было удержаться на троне. Ноги его дрожали от напряжения, волокнистые мышцы в просветах броневых пластин вздувались и опадали. На узловатых пальцах, стиснувших подлокотники, виднелись отточенные кинжалы когтей. Челюсти напоминали жвала насекомого, и на них блестела ядовитая слюна, способная разъесть любую плоть. На широком бронированном лбу медленно вращался единственный глаз.

Кроаг подошел ближе, однако остановился в безопасном отдалении от Кораллда. Наместник не уступит своего места без боя.

– Ратх по-прежнему не выполняет план. Ты не справляешься.

Это был приговор. Для фирексийцев неспособность справиться с порученным делом означала несовершенство. А всякое несовершенство должно быть исправлено.

Кораллд склонил голову набок. Между блестящими жвалами мелькнул змеиный язык.

– Ты замениш-шь меня мясным телом? Нет, думаю, ты ош-шибся…

Пол из текучего камня размягчился и вздыбился, образовав два больших цилиндра, которые мгновенно затвердели и покатились навстречу друг другу, недвусмысленно угрожая раздавить оказавшегося на их пути фирексийца, но тот был наготове. Не так уж хорошо Кораллд научился обращаться с текучим камнем. Отскочив назад, Кроаг взмахнул рукой, и цилиндры, столкнувшись, рассыпались грудой щебня.

Впрочем, это была лишь прелюдия к схватке. Огни, освещавшие зал, погасли, и в кромешной темноте Кораллд прыгнул на соплеменника. Член Внутреннего Круга наугад нанес встречный удар, острые концы его пальцев чуть задели покровную ткань смещенного надзирателя в тот самый миг, когда его тело обрушилось на врага.

Стальные ленты на одеянии Кроага смягчили удар, и он сумел удержаться на ногах, ускользнув от разъяренного Кораллда. Глаза Кроага ярко вспыхнули: рассеянный красноватый свет заполнил пустые глазницы. Темнота отступила перед его усовершенствованным зрением. Трон, двери, обломки разбитых цилиндров… Кораллд исчез.

Куда? Кроаг медленно повернулся вокруг своей оси. Стальные ленты терлись друг о друга с легким звоном. Он должен быть здесь. Единственный для него шанс на спасение – убить Кроага сейчас же, тем самым доказав, что он стоит выше члена Внутреннего круга.

Выше!

Кораллд, цеплявшийся за что-то на потолке, свалился ему на голову в тот самый миг, когда Кроаг догадался поднять взгляд. Член Внутреннего Круга успел рассмотреть вбитые в камень скобы, похоже предназначенные как раз для такого случая. Тем же, неуловимым для глаза движением, какое он продемонстрировал минуту назад, Кроаг вскинул руки навстречу тяжести врага. На сей раз когти Кораллда вспороли стальные полосы, зацепив тяги мускулатуры. Жвала свергнутого надзирателя впились в плечо соперника. Правая рука Кроага бессильно повисла, плечо вспыхнуло болью. Яд проник в смесь смазочного масла и сыворотки, наполнявшую тело члена Внутреннего круга. Однако ярость Кораллда обернулась против него самого: ткани плеча подались под его весом, и фирексиец тяжело рухнул на пол.

В этот момент Кроаг нанес ответный удар, стиснув полированными стальными челюстями жвала Кораллда. Его укус не был отравлен, но лишил противника самого мощного оружия. Левая рука вспорола плечо надзирателя, и острые когти проникли внутрь его тела. Стальные полосы лопнули по мысленному приказу хозяина, и концы двух из них обвились вокруг ног и свободной руки врага. Остальные хлестали его, как бичи, сдирая бронированную кожу.

Кораллд вопил от боли и ярости, отчаянно пытаясь вырваться. Рассеянный свет, льющийся из глаз Кроага, сменился двумя тонкими алыми лучами, вспышки которых прожигали висок соплеменника. Вторая вспышка, третья… С каждым разом ожог проникал все глубже. После четвертой тело Кораллда обмякло. Крик и предсмертные судороги оборвались после шестой вспышки.

Но Кроаг еще не закончил. Огненные лучи продолжали свою работу, и стальные узы все глубже врезались в беспомощное тело. Между тем усовершенствованные ткани поврежденного плеча успели восстановиться, и правая конечность Кроага снова подчинялась его воле. Вскинув обе руки, фирексиец обрушил их на пластину вражеского черепа. Живой мозг под ней был расплющен в лепешку.

– Это ты ошибся, Кораллд, – произнес напоследок Кроаг, отвечая на последние слова непокорного соплеменника.

Отбросив искалеченный череп поверженного надзирателя, он прошел к трону. Стальные полосы одеяния поспешно восстанавливались. «Да, Ратху мало твердой руки наместника-надзирателя. Нужно что-то еще. Даввол? Сумеет ли он сохранить Ратх и уничтожить Урзу? Возможно. Сила его разума делает из него превосходного управляющего, и, возможно, свежий взгляд поможет отыскать слабое место в обороне мироходца». Кроаг очень надеялся на это. Он не забыл приказ повелителя, он помнил, какое наказание ожидает неудачника. И во всяком случае Даввол не представляет опасности.

Кроаг вспомнил, как часто самых могущественных фирексийцев губила самоуверенность. Может ли Даввол оказаться опасным? Для члена Внутреннего круга Фирексии это представлялось невероятным. Кажется, единственная цель этого смертного мяса – добиться усовершенствования своего негодного тела. Это желание никогда не будет исполнено до конца. В нем будут поддерживать жизнь, пока он нужен Фирексии, и этого хватит, чтобы обеспечить его верность. Какой смертный не боится смерти?

В темном зале Твердыни Кроаг воссел на трон Ратха.

Глава 6

Вошедшему в мастерскую Баррину бросились в глаза раскиданные как попало инструменты. Тимейн стоял тут же, уставившись в голубовато-серое оконное стекло. Легкие мурашки тронули спину старшего мага. Вот так же смотрел Гатха, когда восемь субъективных лет назад, шестьдесят пять по счету Доминарии, маг впервые предложил ученику участвовать в создании метатранов. И вероятно, не случайно Тимейн просил встретиться в той самой лаборатории, где начиналась разработка проекта новой Породы. Тимейн выбрал место сознательно. Он хотел, чтобы Баррин вспомнил…

– Я здесь, Тимейн.

Молодой волшебник медленно развернулся, склонившись перед Баррином в почтительном приветствии:

– Спасибо, что ты нашел для меня время, наставник. Все бумаги на столе.

Маг не торопился просмотреть отчет. Он встретил сдержанный взгляд собеседника, гадая, что заставило старшего ученика открыто пренебречь субординацией, обратившись прямо к высшей власти академии.

– Если ты намерен подать жалобу, следовало бы передать ее обычным путем. Всем известно, что работать под руководством Гатхи не…

– Я не собираюсь подавать жалобы на куратора Гатху, – перебил Тимейн. Впрочем, голос его звучал все так же уважительно. – Однако я сделал открытие, которое, на мой взгляд, должно попасть только в твои руки.

Чего Баррин меньше всего ожидал от Тимейна, так это самодовольства. Пожав плечами и решившись подождать с суждением, пока не узнает больше, старший маг взял со стола пачку листов. Казалось, верхние страницы были тщательно склеены из множества обрывков. Кто-то намеренно разорвал отчет? Баррин увидел незнакомые таблицы и поднял взгляд на юношу.

– Чья это работа? – резко спросил он. Тимейн молчал. Для Баррина его молчание было достаточно красноречивым. «Распрощайся с мыслью, что от тебя ничего не утаивают». Маг начал читать.

Не только первая страница выглядела так, словно ее склеили из кусочков или выудили из мусорной корзины. К тому времени, когда четверть пачки оказалась прочитанной, Баррин уже сидел за столом, раскладывая листки в определенном порядке, чтобы удобнее было разыскивать ссылки. В общей сложности сводки отражали сорок лет работы в реальном времени и относились к исследованиям проблем Породы. Числа говорили достаточно ясно: постоянное снижение эмоциональной связи с Доминарией и усиление темных… элементов.

– Есть доказательства? – поинтересовался Баррин.

Тимейн кивнул:

– В соседней комнате.

Там их ожидали несколько младших учеников. Подростки сторожили пожилого человека, нахмурившегося при виде Тимейна и хлестнувшего Баррина враждебным взглядом. Затылочная часть продолговатого черепа старика плавным изгибом сливалась со спиной.

– Это Рха-уд. Представитель Породы, выращенный в зоне быстрого времени.

Баррин понимающе кивнул. Вот откуда удлиненный череп. Экспериментируя, Гатха ввел в матрицы несколько не слишком значительных физических изменений. Детища его опытов отличались также враждебностью ко всему, так или иначе связанному с академией.

– Почему ты здесь, Рха-уд? – сочувственно спросил Баррин. – Тебя привели силой? – Маг старался не замечать обиженного взгляда Тимейна.

Рха – уд мотнул головой.

– Вот этот, – он снова качнул головой в сторону Тимейна, – сказал, что он может, сумеет помочь моей малышке. Она плохо ладит с другими. – Старик проглотил слюну. – Со всеми.

Маг не стал расспрашивать, опасаясь задеть достоинство собеседника.

– Будем надеяться, что сумеет, – коротко отозвался он.

Тимейн открыл маленькую коробочку, достал оттуда камень, переливающийся кобальтовым блеском и молочно-белыми прожилками. Кое-где искрились красные и зеленые включения неизвестных Баррину минералов.

– Камень Феллвара, – пояснил юноша.

Эта самородная горная порода обладала способностью направлять пять видов маны.

Прочитав заклинание, юный волшебник положил камень на стол, и тот покатился к Рха-уду. Перевернувшись раз, другой, он замер. Ученик мага поднял его и переложил поближе к одному из подростков, стоящему у стола. Феллварийский камень немедленно покатился к нему и явно не собирался останавливаться у края. Подхватив его уже в воздухе, Тимейн кивнул ребятам:

– Всем спасибо.

Подростки поднялись и вышли, захватив с собой Рха-уда.

– И что это доказывает, Тимейн? – Баррин замолчал, уверенный, что ученик захочет объясниться.

– Всего лишь маленькая демонстрация, – отозвался тот. – Камень катится все медленнее и делает меньшее число оборотов с каждым поколением. На дочь Рха-уда не пришлось и одного оборота. – Юноша спрятал камушек обратно в коробку. – Я воспользовался законом подобия. Если личность хранит воспоминания о землях Доминарии, эти воспоминания привлекают все, сходное с ними. Дерево реагирует на тех, кто любит природу, – зеленая мана. Горящий уголь или кусок обсидиана привлекается воспоминанием о горах красной маной. Поверь мне, наставник Баррин, представители Породы не связаны ни с одной частью Доминарии. Развиваясь в лабораториях ускоренного времени, где поколения меняются слишком быстро, они не успевают запомнить свой мир.

– Они не маги, – встревоженный Баррин спешно подыскивал возражения. – И если дело только в том, чтобы растить их за пределами…

– Связь личности с землей Доминарии – это не просто способность притягивать родственную ей ману, – снова перебил Тимейн. – Я берусь доказать, что эта связь прямо зависит от врожденной любви личности к окружающему ее миру. Насколько далеко в прошлом была нарушена эта связь, я не знаю, но моя теория предполагает, что необратимые нарушения могут возникнуть еще до рождения, при зачатии, или даже за несколько поколений.

Баррин не находил слов. Он стоял, уставившись на своего ученика и лихорадочно взвешивая последствия.

– Значит, все результаты нашей работы могут нести в себе врожденный порок? Это ты хочешь сказать?

Тимейн лишь кивнул. Маг перевел дух.

– Ладно, Тимейн. Ты меня убедил, но все равно все это придется перепроверить на разном материале, и я должен буду поговорить с Урзой.

Он знал, что мироходец не обрадуется, услышав о новых результатах и уничтоженных отчетах. Сам Баррин не стал бы терпеть такого наглого извращения истины, особенно там, где речь шла о человеческих жизнях.

При упоминании имени Урзы молодой волшебник вздрогнул:– Он скоро вернется на Толарию? Я слышал, он совсем недавно был здесь.

– Да, но у нас есть и другое неотложное дело. В своем роде забавно, насколько сходные трудности возникли у Карна.

Юноша опешил:

– У Карна? Это ему-то не хватает воспоминаний и эмоциональной привязанности?!

– У него прямо противоположные проблемы. Он страдает от вечных воспоминаний. Год за годом они лишают его способности действовать. – Баррин с сожалением покачал головой. – Мы с Рейни давно заметили, как воспоминания встают на пути любых его дел, связанных с человеческими чувствами. И с течением времени ему все труднее принимать решения.

– И что предлагает Урза? Тимейн был явно озабочен. Баррин пожал плечами:

– Пока не знаю. Он просто сказал, что тут нужен «решительный подход». – Взглядом маг остановил готовое сорваться с губ ученика восклицание. – Я сказал тебе это потому, что нам с Рейни нужна твоя помощь. Может быть, пригодятся твои исследования эмпатии.

Тимейн снова сдержанно кивнул и взволнованно произнес:

– А если они не помогут?

– Тогда останется ждать решения Урзы Мироходца.

Просторную лабораторию опоясывала галерея, с которой ученики могли наблюдать за ходом работ. Несколько столов и полки с инструментами вдоль стен. Запах старого дерева, кожи и масла. На взгляд Рейни, здесь было слишком много места для такой простой операции. Кроме того, ее удивило отсутствие зрителей на галерее. Академия, как ни заняты были здесь в последние годы работой над Наследием, в первую очередь оставалась учебным заведением. Но сверху на нее смотрел один Баррин, и Рейни заподозрила, что ее муж отвадил праздных зевак ради спокойствия пациента. Она одобрительно кивнула.

Карн лежал на самом большом столе, головой к ней. Оторвав взгляд от галереи, Рейни нежно погладила могучее плечо серебряного человека.

– Все будет хорошо, – мягко пророкотал он.

Конечно же, Карн чувствовал ее волнение.

Из присутствовавших никто больше не нуждался в утешении. Урза, стоявший по другую сторону от стола, спокойно обсуждал с Гатхой тонкости применения транских металлов. Гатха казался поглощенным беседой, а о чем он думал на самом деле, угадать было трудно. Рейни подозревала, что его мысли далеки от проблем металлургии. Куратор явился по прямому приказу Баррина. Он помогал в разработке «клетки» и советовался с Урзой по поводу магических сторон ее применения.

«Пусть учится думать о тех, чьи жизни изменяет его работа», – как-то сказал Баррин жене, но оба сомневались, что такое возможно. Сочувствие было совершенно несвойственно Гатхе. Зато он уже два года не уставал жалеть себя, приставленного к «никому не нужной работе». Так он называл занятия с учениками и проверку старых отчетов. Баррин хотел твердо удостовериться, что нигде больше не случалось «отклонений от плана исследований». Гатха пытался жаловаться Урзе, но наткнулся на каменное молчание, а высшей инстанции для него не существовало.

Урза шагнул к столу и без предупреждения потянулся к замку на шее Прототипа. Даже Мироходцу не без труда удалось нашарить и повернуть крошечную рукоять, скрытую в глубоком желобке. Секрет замка был известен только шестерым, включая самого Карна. Наконец замок громко щелкнул, и Урза выпрямился. Голова серебряного человека повисла, уткнувшись подбородком в грудь. Рейни заметила, что серебристый металл легко сгибался и растягивался, не требуя применения шарниров. Она протянула руку, извлекая черный камень, дававший Прототипу жизнь. Карн вздрогнул и застыл.

Сердце Ксанчи. Рейни никогда прежде не видела его. Размером с грейпфрут, совершенно черный, между тем как остальные силовые камни состояли из довольно светлого, прозрачного вещества. Рейни казалось, что сила камня дрожью передается ее рукам, словно призрачный голос Карна зовет на помощь. В уголке ее глаза показалась слезинка, но она ничем не могла помочь другу. Урза Мироходец принял решение: все воспоминания глубже последних двадцати лет будут стерты, чтобы избавить Карна от медленно подкрадывающегося бессилия. Тот, кто тонет в воспоминаниях, не способен действовать.

Рейни подняла взгляд на мужа, пытаясь понять, не жалеет ли он теперь о своей проницательности. Она заметила, что кто-то появился рядом с Баррином, и прищурилась.

Тимейн, тот молодой маг, исследования которого доказали: более чем девяносто процентов связей с миром Доминарии завязываются в первые восемнадцать лет жизни. Еще не зная, что задумал Урза, он не сумел возразить против гипотезы, что те же двадцать основополагающих лет живое существо может принять в себя на любом отрезке жизни. Рейни подозревала, что, если бы юноша знал, какое применение его открытию найдет Мироходец, возражения бы, так или иначе, отыскались.

Да, каждый, кто был здесь сейчас, в той или иной мере отвечал за происходящее, и Рейни, кажется, больше всех. Ведь эта она первая предложила противопоставить действию силового камня непрерывный рост транского живого металла, чтобы ограничить срок хранения воспоминаний. Никому не удалось обнаружить изъяна в этом плане, хотя сама Рейни старалась больше всех. Поняв, как распорядился Урза ее идеей, она лихорадочно искала в ней ошибку. Ведь несмотря на все теоретические рассуждения, никто не мог с уверенностью предсказать, как отразится стирание памяти на личности Карна.

Между тем работа над «Клеткой» была окончена. Теперь Урза держал ее в руках. Тонкая, но прочная скорлупка, состоящая из двух половинок. Плетение корзинки из самого прочного в мире металла образовывало слова и символы, точно повторявшие очертания Сердца Ксанчи. Рейни вложила черный камень в одну половинку, Урза приставил к ней вторую, и магия знаков мгновенно сплавила их в единое целое. За год металл разрастется, стиснет камень и начнет подавлять самые ранние воспоминания Карна. За десятилетие уйдут в небытие знания и опыт, копившиеся больше двух веков. Со временем воспоминания Карна будут бледнеть, как воспоминания обычного человека, и только последние двадцать лет жизни сохранятся неприкосновенными. Совсем короткая жизнь, однако, по мнению Урзы, этого «более чем достаточно».

Рейни поморщилась, когда Мироходец вложил камень на место – так спокойно, словно запускал обычный, бездушный механизм. Ей было стыдно. Бывают поступки хуже убийства, но, кажется, Урза Мироходец способен на любой из них.

Первый ливень сезона бурь налетел на Толарию. Над академией поднялись защитные перекрытия, предохранявшие клумбы и садовые участки, не нуждающиеся в поливе. Струи воды били по выветренным скалам, глинистым пустошам и деревянным скатам крыш. Над зонами ускоренного времени вода испарялась так быстро, что казалось – дождь отскакивал от них. Зоны медленного времени со стороны казались заключенными в дымчатые пузыри. Вода словно прилипала к их поверхности и неторопливо соскальзывала вниз под собственной тяжестью. Пройдет не одна неделя, прежде чем первая капля коснется медленновременной зоны.

В закрытой бухте острова покачивался на волнах стоящий на якоре «Маяк». С его борта к ближайшему молу протянулись легкие сходни. Заканчивалась погрузка, и буйство природы не нарушало корабельного распорядка. Команда грузила в трюмы провиант и воду медленного времени, предназначавшуюся для тех, кому, вопреки обычаю, дозволено было покинуть академию и затеряться в городах внешнего мира, скрывая до поры части Наследия.

Гатха тяжело шагнул на сходни. Железные планки прогнулись под его ногами. Он даже не удостоил взглядом корабельного эконома, распоряжавшегося погрузкой и размещением пассажиров. Задерганный, а потому злой, моряк горячился, разъясняя двоим помощникам Гатхи, куда, по его мнению, следует отправить непредвиденный добавочный груз. Сам Гатха, презирая обычные формальности, направился прямо к капитану.

– Нужна помощь, наставник? – Женщина даже не взглянула на значок, украшавший плащ гостя. Звание наставника подвернулось ей на язык просто по привычке.

И она даже не подумала уступить ему место под узким навесом мостика. Ежась под холодными струями, Гатха подумал, что двадцать лет на посту капитана кого угодно отучат от излишней любезности. Тем не менее он чуть ли не с ненавистью взглянул на ее распахнутый дождевик. Вода уже пробралась за натянутый до ушей ворот плаща.

– Меня в последний момент внесли в список пассажиров, – солгал куратор, протягивая поддельные бумаги, украшенные личной печатью Баррина, «позаимствованной» пока старший маг занимался с учениками в реальном времени.

Печать совета заполучить было бы легче, но у Гатхи имелись причины отказаться от нее. Как он ни презирал старшего мага за слабодушие и узость кругозора, куратор должен был признать его сильным противником. А раз так, то он счел достойным выкрасть именно его печать. Решил закрыть лаборатории Гатхи? Так на тебе!

– Вижу. – Капитан Бравен кинула беглый взгляд на печать. – А там что?

Перебранка у сходен продолжалась.

– Мое снаряжение и кое-какие припасы. – Гатха запихнул бумагу под плащ, где было немногим суше, чем снаружи. – Вам поручено доставить меня со всем снаряжением. Я сойду с корабля в первом порту. – Это было сказано тоном, не терпящим возражений, да капитан Бравен и не собиралась спорить.