Натан Геллер (№3) - Сделка

Она замедлила шаг. Потом остановилась и повернулась ко мне.

– Я любила Фрэнка, – сказала она. – Я любила его много лет. И он полюбил меня. Он боготворил свою Анну, но любил он меня.

– Вот дьявол! – воскликнул я, остановившись на дорожке. – Я верю вам.

Она медленно покачала головой, погрозив мне пальцем.

– Возможно, кое-что... кое-что из того, что вы сейчас сказали – правда... но знайте одно: я никогда не была осведомительницей Рикка. Я никогда не предавала Фрэнка. Я не шантажировала его, чтобы он на мне женился. Я не черная вдова! Не черная вдова!

Она села на склон рядом с дорогой.

– Я просто вдова! Еще одна вдова! Я сел рядом с ней.

– Извините, – проговорил я.

Все еще шел мелкий дождь. Все еще моросило.

Она тяжело дышала.

– Понимаю. Вы что-то чувствовали по отношению к моему мужу. Поэтому вы и рассердились.

– Думаю, так и есть.

Теперь в ее глазах появилась боль.

– Так тяжело осознавать, что он ушел таким образом. Умер от своей собственной руки.

– Мой отец покончил с собой, – произнес я.

Антуанетта взглянула на меня.

– Он тоже выстрелил себе в голову, – сказал я, глядя на нее. – С этим можно научиться жить, но забыть это невозможно.

– Возможно, сегодня вы потеряли своего второго отца.

– Это чересчур сильно сказано. Но мне очень жаль, что этот старый негодник умер.

Посмотрев на нее в следующий раз, я увидел, что она плачет. Железная леди плакала.

Я обнял ее за плечи, и она плакала у меня на груди

Когда я подвел ее к двери, мальчик как раз возвращался домой.

13

Я предполагал, что Фрэнк не сможет выполнить своего последнего обещания, которое он мне дал. Ведь я говорил с ним в четверг ночью, а в пятницу днем он уже был мертв.

Но в субботу утром бледный, трясущийся Барни Росс, для разнообразия одетый в гражданское – коричневый пиджак, серые брюки и небрежно повязанный галстук, видневшиеся из-под помятого серого плаща, – около одиннадцати часов явился ко мне в контору. Войдя, он хлопнул дверью.

Я стоял возле стола Глэдис и передавал ей мои заметки, касающиеся одного отчета по страхованию.

– Нам надо поговорить, – сказал Барни. Он весь взмок. Хоть уже и чувствовалось начало весны, но никто еще не начал потеть от жары. Кроме Барни.

Похоже, Глэдис оторопела при виде такого раскисшего, сердитого Барни Росса – она никогда не видела его таким. И ей потребовалось некоторое время, чтобы принять свой обычный неприступный вид.

– Оставьте этот отчет, – велел я ей. – Вы свободны и можете идти домой. – По субботам мы работали лишь до полудня.

– Конечно, мистер Геллер, – произнесла она, поднимаясь и собирая свои вещи. – До понедельника. – И еще раз удивленно взглянув на нас, она пошла к двери.

– Заходи в мой кабинет, – жестом приглашая его, сказал я и улыбнулся.

Его рука, плетью висевшая сбоку, дрожала. Другой рукой он опирался на деревянную трость, которая ходуном ходила под его трясущейся рукой – как кокосовая пальма в штормовую погоду.

– Это твоих рук дело, Нат?

– Заходи в мой кабинет. Садись. Отдохни.

Он быстро-быстро, насколько позволяла его трость, прошел мимо меня и сел. Я подошел к письменному столу. Барни тер ладони о свои ноги. Он не смотрел на меня.

– Это ты мне подстроил, Нат?

– О чем ты, Барни?

Теперь он постарался взглянуть на меня, но ему это было непросто: он не мог сосредоточить своего взгляда на чем-то определенном.

– Мне ничего не продают. Мне нужно мое лекарство, Нат.

– Ты хочешь сказать, тебе нужна доза?

– От головной боли и от болей в ушах. У меня бывают рецидивы малярии. Черт, если уж ты не понимаешь, в чем дело, то кто еще поймет меня!

– Сходи к врачу.

– Я... я первые три недели все время ходил по врачам, Нат. И они делали мне инъекцию, но лишь одну каждый врач. Мне пришлось идти к уличным торговцам.

– И вдруг ты обнаружил, что этот источник внезапно иссяк.

– Это твоих рук дело, не так ли? Зачем ты это сделал?

– Почему ты считаешь, что это я? Его вспотевшее лицо исказилось.

– Ты же накоротке с ребятами из Компании. Ты запросто ходил к самому Нитти. И поэтому тебе ничего не стоило сделать так, чтобы мой источник в этом городе высох.

Приятель, ты что, газет не читал? Нитти умер.

– Плевать. Это твоих рук дело. Почему? Ты разве не друг мне?

– Я так не считаю. Я не имею дела с отбросами.

Барни прикрыл лицо рукой: его ужасно трясло. – Ты не можешь меня остановить. Завтра я вновь отправляюсь в путь. Я буду ездить по военным заводам. Да я в любом городе найду то, что мне нужно. Мне всего лишь придется каждый раз обращаться к новому врачу, и я получу от него все, что хочу. Они же знают, кто я такой; они будут доверять мне. Они знают, что я путешествую по поручению морского ведомства... им и в голову не придет, что мне нужно что-то, кроме инъекции морфия против приступа малярии.

– Конечно, – сказал я. – Это сработает. А когда ты обойдешь всех врачей, ты вновь сможешь обратиться к уличным торговцам. Но не здесь. Не в Чикаго.

– Нат... Я ведь живу здесь.

– Да, ты жил здесь. Может, тебе с твоей красавицей-женой лучше перебраться в Голливуд? Там ты сможешь продолжать в том же духе. И я не смогу ничего сделать.

– Нат! Что ты со мной делаешь?

– Что ты сам с собой делаешь?

– Я смогу бросить.

– Отличная мысль. Брось. Попроси помощи. Разделайся с этим!

Барни скривил лицо; пот все еще заливал его брови.

– А ты знаешь, что из этого раздуют газеты? Посмотри, на кого стал похож д'Анджело! А ведь этот несчастный всего лишь написал несколько любовных писем, и его уничтожили газетчики!

Я пожал плечами.

– Я говорил с ним пару дней назад. С ним сейчас все в порядке. Ему уже примеряли протез. И он где-то будет работать, прежде чем ты об этом узнаешь. Д'Анджело понимает, что нам надо оставить позади все, что мы пережили. И ты, Барни, тоже должен забыть Остров.

Он уже почти плакал.

– Как я смогу смотреть людям в глаза? Как я скажу об этом Кати? Что скажет мама... а мои братья, друзья? Что... что подумает рабби Штейн? Барни Росс, парень из гетто, ставший чемпионом, человек, которого они называли героем войны, идол многочисленным поклонников, стал больным, отвратительным наркоманом! Это так стыдно, Нат! Так стыдно...

Я обошел письменный стол и положил ему на плечо руку.

– Ты должен это сделать, Барни. Ты должен обратиться куда-нибудь и начать лечение. А огласку ты можешь свести к минимуму, если пойдешь в платный санаторий.

– Я... я слыхал, что самое лучшее заведение – правительственная больница в Лексингтоне. Но тогда все узнают...

– Они поймут. Люди знают, что нам пришлось пережить. Конечно, они не представляют масштабов. Но они простят тебя.

– Даже не знаю, Нат.

– А для начала ты должен сам простить себя.

– Что... что ты хочешь сказать?

– Ведь это ты убил Монока.

Барни взглянул на меня своими печальными карими глазами, при этом старался смотреть мне прямо в глаза.

– Ты... ты знаешь?

– Да.

Барни отвернулся.

– К-как давно ты знаешь это?

– Чуть больше месяца. Это случилось однажды ночью, когда ко мне пожаловали незваные гости. Как и тебя, меня преследовали ночные кошмары. Той ночью мне приснилось, что это я убил его. Но проснувшись, я понял, что не делал этого. Обдумав свой сон как следует, я понял, почему решил, что это я застрелил его: то, что ты убил этого бедного сукиного сына, было для меня равносильно тому, как если бы это сделал я. Мне трудно было это принять, жить с этим – как будто я виноват в убийстве. Именно поэтому я так зациклился на этом, приятель. Ты начал колоться – чтобы забыть. А я смог забыть без всякой помощи.

Барни покачал головой.

– Господи, Господи... Я не хотел.

Я сжал его плечо.

– Я знаю, что ты не хотел. Он стонал и мог выдать нас. У тебя в руке был пистолет, и ты положил ему руку на рот, что ты делал и раньше, но только в этот раз пистолет выстрелил. Это был несчастный случай.

– Но я убил его, Нат.

– Не совсем так. Это война убила его. Ты же пытался спасти всех нас, и его в том числе черт побери!

– Я не знал, что кто-то еще видел, как все произошло.

– А по-моему, никто, кроме меня, и не видел. Мы все были в таком тяжелом состоянии и постоянно то теряли сознание, то приходили в себя. Но если кто и видел, он будет молчать.

Он смотрел на пол.

– Мне... мне следовало рассказать об этом. Признаться. А я позволил навесить на себя эту звезду героя... – вот черт! Кто еще мог сделать такое?

– Так и есть, Барни. Ты же просто человек. И, черт меня возьми, ты был героем в ту ночь! Я бы сейчас не сидел здесь, если бы не твое геройское поведение той ночью.

– Я убил его. В своих снах я снова и снова убиваю его.

– Сны пройдут.

– Ты не должен был этого делать, Нат. Тебе не следовало перекрывать мой источник. Я похлопал его плечо.

– Однажды ты научишься жить с этим. А до тех пор езди из города в город, продавай облигации, выпрашивай себе дозы наркоты на ночь. Но не делай этого в Чикаго!

– Это мой родной город, Нат. Моя семья живет здесь...

– Они будут здесь и тогда, когда ты решишь вернуться. И я тоже буду здесь. Барни встал, трясясь.

– Я знаю, что ты сделал это из чувства дружбы... но ты поступил неправильно.

– Нет, правильно, – сказал я.

Он проковылял со своей палкой из моего кабинета: я не стал помогать ему.

– Можешь зайти к подпольному гинекологу напротив, – предложил ему я.

– Ты – скотина, – ответил он. Но в его глазах мелькнул прежний задор. Барни все еще был там, в этом окопе. Но однажды, возможно, он оттуда выберется.

* * *

Барни не был единственным местным парнем, чье имя попало в газеты как имя военного героя. Писали также о сыне Э. Дж. О'Хары, «Батче», известном также как капитан-лейтенант Эдвард Генри О'Хара, военный летчик, который в тысяча девятьсот сорок втором получил Почетную медаль Конгресса за уничтожение пяти японских бомбардировщиков. А через год он погиб в воздушном бою. Чикагский международный аэропорт был назван именем О'Хары в честь сына гордого отца, который погиб восемью годами раньше, но только в сражении иного рода.

Антуанетта Каваретта, миссис Фрэнк Нитти хорошо присматривала за своим пасынком. Она управлялась с деньгами, оставленными ей покойным мужем, борясь (и выигрывая) с нападками налоговых служб; она также продолжала получать деньги из одного источника, связанного с Компанией, а точнее, от ее закадычного друга в Спортивном парке – Джонни Паттона. В пятьдесят пятом она обратилась к банкиру мафии Мо Гринбергу с тем, чтобы получить капитал, который Фрэнк вложил в Фонд Компании на имя своего сына Джо. Джо уже исполнился двадцать один год, и требование было справедливым. Гринберг отказал ей. Компания открестилась от миссис Нитти. Мо Гринберг был мертв восьмого декабря пятьдесят пятого года.

Мальчик, Джозеф, стал удачливым бизнесменом.

Лес Шамвей, к слову сказать, работал в Спортивном парке до начала шестидесятых. Я так и не узнал, каким это образом он пережил Нитти; возможно, и тут не обошлось без прекрасных ручек вдовы Нитти.

А что касается других... Конечно, многие из них уже умерли. Джонни Паттон. Стендж. Голдстоун. Кампанья. Вайман. Сапперстейн. Салли. Элиот. Когда доживаешь до моего возраста, такие списки становятся все длиннее; они заканчиваются только тогда, когда твое имя появляется внизу страницы. Но тебя уже нет в живых, чтобы самому написать там свое имя – что за черт!

Пеглер был на гребне удачи в течение десяти лет после того, как получил Пулицеровскую премию разоблачение Брауна и Биоффа. Но он стал еще более высокомерным после получения премии. Его антисемитизм, ненависть к Рузвельтам, его нападки на профсоюзы, на коммунистов становились невыносимыми Его резкие, чрезмерно самоуверенные материалы стали идти ему во вред, пока, в конце концов, он не потерпел крах, оклеветав своего старого приятеля Квентина Рейнолдса. В пятьдесят четвертом на баталии в суде Луис Ницер – классический либеральный адвокат-еврей из Нью-Йорка – положил его на обе лопатки, да так, как больше никому впоследствии не удавалось это сделать. В результате к июню шестьдесят девятого года Пеглер потерял свою постоянную рубрику, материалы которой перепечатывали все газеты. Его понизили в должности, и он стал писать ежемесячные обзоры для Общества Джона Берча.

Монтгомери, разумеется, продолжал свою карьеру кинозвезды и снимался до конца сороковых. Потом он сам стал режиссировать некоторые фильмы, и был одним из пионеров появившегося тогда телевидения. Его интерес к политике и к социальным проблемам никогда не угасал. Он стал первым советником по телевидению у Президента США Эйзенхауэра и нередко в эфире критиковал злоупотребления на телевидении, защищая с самого начала общественное ТВ. Монтгомери продолжал открыто говорить о преступных связях в Голливуде. В таких делах ему помогал Билл Друри из Чикаго.

Билл вел войну с преступностью до конца своей короткой жизни, несмотря на сфабрикованное против него обвинение в некорректном поведении, из-за которого он, в конце концов, потерял свой значок. Он боролся за восстановление в должности и готовился давать свидетельские показания Сенатскому комитету Кефовера по расследованию преступлений, когда его застрелили из пистолета в собственной машине в пятидесятом году.

Пятого октября сорок третьего года Поль Рикка-"Официант", Луис Кампанья – «Литл Нью-Йорк», Фил д'Андреа, Фрэнк Мариот (известный также, как «Даймонд»), Чарльз Джио – «Черри Ноуз» и Джой Резелли были признаны виновными федеральным судом Нью-Йорка. Каждого из них приговорили к десяти годам тюрьмы и штрафу в десять тысяч долларов. Вместе с ними судили Луиса Кауфмана, главу местного отделения ИАТСЕ в Ньюарке штата Нью-Джерси. Он получил семь лет и был приговорен к уплате такого же штрафа. Я не выступал против них свидетелем: ведь Нитти уже не был ответчиком. К тому же после бесполезного разговора со мной Корреа решил не вызывать меня.

Рикка, Кампанья, Джио и д'Андреа вышли из тюрьмы тринадцатого августа сорок седьмого года. Каждый из них отбыл ровно треть своего заключения – минимальный срок, достаточный для того, чтобы их могли освободить условно. История не знала такого случая: преступники выходили из тюрьмы точно в тот день, когда их можно освободить условно – Рикка и Кампанья были первыми. Ясное дело, была дана взятка. Ниточка вела к Генеральному прокурору наших Соединенных Штатов Тому С. Кларку, который (как выяснилось) получил от Рикка в качестве платы первую же освободившуюся должность в Верховном суде в сорок девятом году. И уж конечно, Кларка назначил Президент Гарри Трумэн. К слову сказать, адвокатом Кампанья был прокурор из Сент-Луиса Поль Диллон – «близкий закадычный» друг Трумэна и бывший менеджер Компании.

Не знаю точно, что сталось с Ники Дином, его женой, и (как я предполагаю) тем самым мифическим спрятанным миллионом, которого никогда не было у Эстелл Карей. Правительство попыталось выслать Дина в начале пятидесятых, но ничего не вышло. Последнее, что я слышал о нем, – то, что он в Южной Америке. Может, он до сих пор там.

Браун просто тихо ушел. Некоторое время у него была ферма в Вудстоке, недалеко от Чикаго, в штате Иллинойс; потом, как я слышал, он переехал оттуда на ферму в Висконсин. Кажется, он умер естественной смертью. Если это так, то случилось это благодаря тому, что он не имел больше дел с профсоюзами с бизнесом Компании после освобождения из тюрьмы.

Биофф был у Компании мишенью номер один, но и о нем на некоторое время забыли. Поговаривали, что еще сидя в тюрьме, Рикка приказал покончить с обоими – Биоффом и Вестбруком Пеглером, но его отговорили от этого. Ему сказали, что если он убьет их, то их тут же объявят мучениками, и таким образом, общественное мнение будет направлено против Рикка и Компании, и тогда их условное освобождение, над которым уже работали, может сорваться. Надо было вести себя тихо.

Этому же совету мог последовать и Биофф. Но в сорок восьмом он вновь помог правительству, свидетельствуя в деле о налогах против Джейка Гузика и Тони Аккардо из Компании. После этого он слишком поздно встал на путь тихого поведения, поселившись с женой и детьми на ферме недалеко от Феникса, в Аризоне. Там он стал биржевым маклером. Он назвался Злом Нельсоном и стал водить дружбу с Барри Голдуотером, в чью кампанию по выборам американского Сената он сделал политический взнос в размере пяти тысяч долларов.

Но постепенно жажда деятельности вновь привела Вилли в объятия мафии. К началу пятьдесят пятого года он пытался прорваться к игорному бизнесу в Неваде, а именно в одно заведение в Рено, используя ту же тактику сильной руки, которую он применял, будучи сутенером. И зимой этого же года Гас Гринбаум нанял его заведующим по части развлечений в казино «Ривьера» в Лас-Вегасе. Дружки из Компании были против того, чтобы Гас нанимал Вилли. Но Гас чувствовал, что Вилли с его связями в Голливуде может «убедить» известных актеров позволить себе некоторые вольности. У простого рабочего Вилли не было проблем с руководством.

Двумя неделями позже, прилетев с сенатором Голдуотером из очередного путешествия (сенатор временами возил Биоффа и свою невесту на всякие вечеринки по Юго-Западу на своем личном самолете), Эл Нельсон, известный также как Вилли Биофф, вышел из кухни своего роскошного дома на Ист-Бетани Роул в Фениксе и забрался в свой грузовичок. Он помахал своей жене; она тоже помахала ему из окна кухни в ответ. И в тот момент, когда он нажал на педаль стартера, раздался взрыв, который разнес грузовик и самого Биоффа на части, от чего миссис Нельсон – Биофф осыпало осколками того самого окна, у которого она стояла. В доме разбились все окна. А части Вилли и его грузовичка лежали, поблескивая, на солнце пустыни. Обгоревший бывший палец бывшего сводника с бриллиантовым кольцом стоимостью семь с половиной тысяч долларов нашли в траве в двухстах футах от его дома.

Наставник Вилли в Вегасе Гринбаум был убит в пятьдесят восьмом – его с женой связали у них дома и перерезали им обоим горло.

Подобные смерти стали обычным делом для Компании после смерти Нитти. Заголовки газет были тогда кровавыми; поднимался шум. И в таком стиле Компания действовала до шестидесятого года, вернувшись затем к более мирному стилю Нитти.

Чикагское местное отделение ИАТСЕ, между прочим, все еще связано с Компанией. В восьмидесятом чикагская «Трибьюн» сообщила, что федералы выявили двадцать четыре человека, состоящих в местном отделении профсоюза, которые были связаны с мафией. А второй из наиболее высокооплачиваемых руководителей развлекательной индустрии, по сообщению «Вэрайети», в восемьдесят пятом был одним из менеджеров этого местного отделения. И на зарплате, и всяких расходах он за последние десять лет прикарманил почти миллион долларов.

Что касается меня, то время от времени я имею дела с последователями Нитти, но никогда больше у меня не было столь близкого знакомства с боссами мафии – такого, как с Нитти. Мое агентство «А-1» все еще существует, но я уже много лет как ушел от дел.

Барни? Двенадцатого февраля сорок седьмого года его выписали из больницы службы общественного здоровья Соединенных Штатов, которая помогает бороться с вредными привычками, в Лексингтоне штата Кентукки, куда он добровольно обратился три месяца назад. Он прошел этот путь, потому что (как Барни признался мне позднее) в частных санаториях недостаточно строгий режим. К тому же, обратившись в государственную больницу, он в открытую, чистосердечно признался в своем пороке, чем, возможно, вдохновил других, страдающих от такой же беды, обратиться за помощью. Своим поступком Барни также хотел показать жене, которая недавно ушла от него, что он искренне хочет разделаться с вредной привычкой И Кати вернулась к нему, когда он приехал из Лексингтона.

– Отвыкание было мучительным, – рассказывал мне Барни, – потому что уменьшенные дозы морфия не снимали судорог; я по-прежнему обливался потом. Я очень быстро понял смысл выражения «бороться с привычкой». Когда мою дозу постепенно снижали, у меня были такие сильные спазмы мускулатуры рук и ног, что, казалось, будто я борюсь с кем-то. А потом я вновь вернулся туда, Нат. На Остров. Я снова и снова сражался с япошками в этом грязном окопе. Зато теперь мне больше не надо возвращаться туда.

И, надеюсь, никому не понадобится.

Примечания

1

Schmuck – дурак, идиот (идиш).

2

Semper fi (лат.). – Всегда верен! – девиз морской пехоты США.

3

Батан и Коррегидор – острова Филиппинского архипелага.

4

Дaмoн Ранион – американский писатель (1880 – 1946).

5

Железное дно (от англ. Iron Bottom).

6

Поминальная молитва.

7

«Слушай, Израиль» – молитва.

8

«Браун дерби» – коричневая шляпа-котелок.

9

A.D. – Anno Domini – с Рождества Христова (лат.).

10

Omerta – круговая порука у преступников (ит.).