Экстремизм и его причины

Не случайно экстремальность в политической жизни оказалась на последнем месте, то есть собственно политическая составляющая молодежью до конца не осмыслена и если реализуется, то спонтанно».[23]

Полностью разделяя выводы названных авторов, считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что определения «бытовой», «политический», «экономический», «национальный» или «религиозный» допустимы лишь применительно к экстремальности и, в меньшей мере, к нерадикальным идеям. Радикальные идеи, как правило, охватывают, в той или иной мере, множество мировоззренческих вопросов. Иначе и быть не может, поскольку существенно изменить общество, не затрагивая самые различные сферы жизни, невозможно. Деяние становится преступлением экстремисткой направленности не только потому, что выражает негативное отношение субъекта к экономическим, политическим, религиозным и тому подобным ценностям общественной жизни и причиняет вред тем или иным субъектам общественных отношений, а прежде всего потому, что запрещено уголовным законом под страхом наказания.

Такой подход представляется наиболее продуктивным, поскольку помогает обособить сферу, требующую законодательного воздействия, применения мер уголовной репрессии, которое, как учил еще Н. Макиавелли, должно быть быстрым, страшным и адресным, то есть точечным. Если же мы, криминологи, распространим понятие «экстремизм» на все идеологические и тому подобные отношения и установки, то рискуем нарушить тем самым конституционные принципы идеологического многообразия, свободы слова, свободы совести, свободы распространения информации, свободы ассоциаций, и многие другие, с самыми негативными последствиями и для правоприменительной практики, и для всего общества.

Например, председатель Государственной думы Российской Федерации Б. Грызлов в своей программной статье «Экстремизм как угроза суверенной демократии» определяет рассматриваемое явление как:

а) проявление идеологии национализма (нацизма) и ксенофобии;

б) социальное явление, обостряющееся там, где у людей возникают проблемы с самореализацией;

в) нападения и убийства по мотивам этнической и расовой ненависти;

г) силу, «которая стремится подорвать наше государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны. То есть то, что дорого каждому из нас, вне зависимости от партийной принадлежности». Наконец, отмечается, что «от популизма до экстремизма не так далеко»[24]. В качестве примера популизма называется известный лозунг радикалов «Все поделить!».

Некоторые исследователи делают вывод, что «экстремизм может быть не только в действиях, но и в суждениях, в мыслях. Если первое из названных его проявлений может быть <…> соотнесено с экстремистской деятельностью, то экстремизм в суждениях может стать частью экстремистской деятельности лишь при определенных условиях: если он проявляется в действиях, образующих состав преступления… Не менее сложным представляется и соотношение понятий экстремистских действий и преступлений экстремистской направленности. Рассматривать их в качестве тождественных можно только тогда, когда речь идет об экстремистских действиях, которые признаны преступными в установленном порядке».[25]

На наш взгляд, все эти сложности возникают оттого, что одним единственным термином «экстремизм» пытаются определить качественно разные явления общественной жизни, в том числе не имеющие никакого отношения к предмету уголовно-правового регулирования. Против расширения понятия экстремизма за счет любых радикальных учений и ограничения тем самым свободы слова и совести выступают А.Ф. Истомин и Д.А. Лопаткин[26], а также правозащитники.

При этом российский законодатель под заявления о верности европейским стандартам защиты прав и свобод человека продолжает идти своим путем. С одной стороны, расширяется, при указании на «экстремистские» мотивы, перечень квалифицирующих признаков все большего числа преступлений. С другой стороны, преступлениями экстремистской направленности объявляются сразу все преступления, если у виновных лиц установлен такой мотив. Но если нет четкого указания на деяние, а есть описание то ли способа, то ли последствия, и ответственности быть не может. Неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.

Попутно все более сокращается сфера применения уголовной ответственности за публичные провоцирующие действия, за хулиганство, прежде всего совершаемое несовершеннолетними (пресловутые нападения, групповые драки и повреждение имущества), а также более зрелыми лицами (незаконные митинги и собрания, распространение, изготовление и хранение экстремистских материалов). Деятельность юридических лиц и объединений граждан вообще остается без внимания законодателя, если только их представители не захотят поучаствовать в избирательной кампании. Отсутствует в нашем законодательстве ответственность и за создание и предоставление для ознакомления неограниченному числу лиц инструкций по совершению преступлений, за пропаганду насилия и криминальных традиций.

Между тем рост экстремальности молодежи проявляется в общем росте преступности несовершеннолетних и молодежи и, в частности, в росте числа преступлений экстремистской направленности.

Прошедшее десятилетие было ознаменовано в нашей стране и значительным ростом преступлений экстремистской направленности. Именно такие данные приводит ГИАЦ МВД России (табл. 7).

Таблица 7. Рост преступлений экстремистской направленности.

Для сравнения отметим, что в государствах, уделяющих внимание даже самым слабым по нашим меркам проявлениям ксенофобии и экстремизма (Франция, Германия, Голландия, Великобритания), регистрируется масса посягательств на почве национальной, расовой, религиозной и тому подобной вражды и ненависти. Например, по данным МВД Германии, в этой стране только в 1999 г. за экстремистские выходки – ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве – осуждены 10 037 человек, при этом лишь 746 преступлений было связано с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера – ношение фашистской символики, публичное оправдание действий нацистов и т. п.[27]

Необходимо отметить, что в России данные явления «характеризуются высоким уровнем латентности, причем искусственной, так как при регистрации подобных деяний для правоохранительных органов определение, а затем и доказывание мотивов действий виновного представляет значительную сложность»[28]. Эти сложности во многом надуманные.

Так, с января по август 2005 г. в России нападениям фашиствующих групп подверглись 115 человек, из них восемь были убиты[29]. Согласно обзору независимого Института коллективного действия, распространенному на конференции ОБСЕ по антисемитизму и иным формам интолерантности (Испания, Кордова, 8–9 июня 2005 г.), в 2004 г. в России в ходе подобных нападений было убито не менее 45 человек, в 2003 г. – 20, тогда как первое убийство на почве вражды и ненависти было зарегистрировано правоохранительными органами лишь в конце 2003 г.[30]

Во многих случаях сами потерпевшие в силу разных причин не спешат с заявлениями в правоохранительные органы. Достаточно сказать, что актов дискриминации, непосредственно связанных с проявлениями вражды и ненависти в различных сферах общественных отношений, в нашей стране ежегодно регистрируется 1–2. Между тем подобные явления широко распространены. А. Кутьин, исследуя положение нелегальных мигрантов, отмечает высокую распространенность в отношении представителей данной социальной группы следующих преступных посягательств:

1) трудовые формы эксплуатации (принуждение работать сверх положенного времени без оплаты – 62%; работа с повышенной интенсивностью – 44%; длительные задержки заработной платы – 39%; принуждение выполнять работу, на которую работник не давал своего согласия, – 38%; принуждение работать без оплаты – 24%);

2) принуждение к сексуслугам (22% из числа опрошенных женщин, в Москве – до 30%);

3) психологическое насилие, угрозы, шантаж – 20%, изъятие паспортов – 20%;

4) ограничение свободы передвижения, полное или частичное содержание взаперти – 20% (в Москве – 31%) и т. п.[31]

Достоянием общественности становятся, как правило, лишь те преступления экстремистской направленности, которые совершаются демонстративно, в форме терроризирования в отношении представителей некоторых групп населения, так, чтобы вред отдельным лицам причинялся одновременно представителям всей социальной общности. При таком подходе правоприменительных органов соответствующую квалификацию получают лишь 1,5–2% всех преступлений экстремистской направленности.

Нередко скандалы с учетом и регистрацией нераскрытых преступлений, совершаемых на почве вражды и ненависти, становятся достоянием общественности. Так случилось после убийства 19 декабря 2004 г. в Москве выходца с Кавказа Д. Таркеладзе. Всего через два дня после произошедшего, 21 декабря, еще на стадии предварительной проверки, Московский уголовный розыск поспешил заявить, что «в МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве национальных отношений», но уже на следующий день после этого заявления в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием Национал-социалистическая группировка 88, которая сняла это убийство на пленку, поскольку не просто так убила кавказского студента, а сделала это сознательно, с политическим умыслом и даже желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти.[32]

В других случаях экстремистами по совершенно формальным признакам в глазах общественности становятся обычные уголовники. Так, в сентябре 2003 г. банда скинхедов (так они сами себя называли, хотя из атрибутов идеологии у них остались только бритые головы. – Прим авт.), четверо молодых людей, вооруженных топором, арматурой и ножом-бабочкой, совершили налет на табор цыган племени люли, выходцев из Таджикистана, расположенный на пустыре рядом с железнодорожной платформой Дачное в окрестностях Санкт-Петербурга. В таборе в это время почти никого не было, и в руки молодчиков попали только две женщины и их дочери, которые были избиты с особой жестокостью. В результате одна девочка скончалась в больнице, вторую, получившую опасные для жизни ранения, врачам удалось спасти.

Расследованием установлено, что несколько подростков из расположенных рядом с табором домов, объединившись в банду, требовали от цыган либо покинуть место стоянки, либо платить им за «постой» деньги – 200 рублей на каждого. Обитатели табора платить не захотели, поэтому стычки несовершеннолетних хулиганов с цыганами были обыденным явлением. Не прошло и недели с момента преступления, как обвиняемые снова напали на табор…

Через несколько месяцев сотрудники уголовного розыска задержали молодых людей, подозреваемых в совершении преступления. Все они предстали перед судом. Присяжные признали их виновными в убийстве, покушении на убийство и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Обвинение в экстремизме не предъявлялось.[33]

По данным МВД РФ, около 80% участников экстремистских групп составляют люди в возрасте 20—30 лет, свыше 10% – в возрасте 16—19 лет[34]. Основная масса осужденных (до 90%) – лица мужского пола, среди осужденных за насильственные преступления и участие в массовых беспорядках юношей 100%.

Большинство осужденных имеют среднее и неполное среднее специальное образование (учащиеся общеобразовательных школ и ПТУ), доля лиц с незаконченным высшим и высшим профессиональным образованием не превышает 6–8%. Число работающих и неработающих (и неучащихся) лиц среди экстремистов примерно равно – по 25%. Среди работающих преобладают лица временно занятые и низко квалифицированные (до 70%).

Материальный и образовательный уровень лидеров экстремистских групп, как правило, выше среднего. Среди них втрое выше уровень социально значимых навыков: работа на компьютере, умение управлять автомобилем, знание иностранных языков и т. п. Некоторые из них имели свой бизнес или получали материальную поддержку от других радикальных организаций, включая зарубежные. Число таких организаций колеблется и составляет, по разным оценкам, от 80 до 150.

Основную массу осужденных за совершение преступлений экстремистской направленности составляют горожане (65%), среди них лидируют жители крупных и средних городов, промышленных центров, в наибольшей мере испытавших негативные последствия шоковых реформ начала 90-х годов прошлого века. Исключение составляет движение скинхедов (скинов), возникшее и развивавшееся с самого начала в российских мегаполисах.

Сведения о численности скинхедов расходятся. По данным МВД РФ (2003 г.), в России их не более 15 тысяч. Самые крупные группировки, объединяющие более 5 тысяч человек, действуют в Москве и Подмосковье. В Санкт-Петербурге насчитывается около 3 тысяч бритоголовых, в Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Пскове и Калининграде – примерно по 1 тысяче. В 2002 г. был предотвращен съезд скинхедов в Москве, на который должны были собраться «делегаты» из 30 регионов, а в Петербурге запрещено факельное шествие бритоголовых.[35]

По данным Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс», число скинхедов в 2005 г. достигло 50 тысяч человек примерно в 85 городах. В Москве и Подмосковье их от 5 до 5,5 тысячи, в Петербурге и окрестностях – до 3 тысяч, в Нижнем Новгороде – более 2,5 тысячи, в Ростове-на-Дону – более 1,5 тысячи, в Пскове, Калининграде, Екатеринбурге, Краснодаре – свыше тысячи, в Воронеже, Самаре, Саратове, Красноярске, Иркутске, Омске, Томске, Владивостоке, Рязани, Петрозаводске – сотни.[36]

Как правило, скинхеды выступают против засилья оптовых и продуктовых рынков инонациональными элементами (недавно в этом вопросе федеральный законодатель, что называется, «пошел навстречу пожеланиям граждан»), совместного обучения и проживания русских и нерусских граждан. Они называют себя солдатами Третьей мировой войны, которые вступили в борьбу за чистоту арийской расы и нации. Их возмездию подвергаются не только афроамериканцы, но и кавказцы и китайцы, которые, по мнению бритоголовых, являясь поставщиками наркотиков, отравляют жизнь белому населению. Самый популярный из декларируемых лозунгов в среде скинов: «Пора навести порядок и выселить из города преступные диаспоры и пособников террора!» Согласно социологическим исследованиям, скинхеды:

– чаще других называют себя патриотами (76% против 59% в среднем по выборке);

– проявляют наиболее выраженный национализм, чаще других выступая за браки только между русскими (27% против 6% в среднем);

– наиболее нетерпимо и неприязненно относятся к представителям сексуальных меньшинств (37% против 32% в среднем);

– реже других верят в возможность отстаивать свои интересы правовыми мерами (38% против 30% в среднем);

– наиболее радикальны – взяться за оружие для защиты прав граждан считают целесообразным 38% скинхедов против 10% в среднем.

Среди других течений скинхеды выделяют в качестве близких себе наиболее агрессивные и деструктивные – панков и металлистов[37]. Однако оснований считать скинов наиболее многочисленным и организованным экстремистским движением нет. Они легко объединяются с футбольными фанатами, всевозможными территориальными группами хулиганов (гопами) и т. п. Значительно бо?льшую опасность представляют приверженцы различных радикальных религиозных учений, исповедующие идеи религиозной войны.

Среди осужденных экстремистов доля ранее судимых лиц относительно невелика – 20—25%, большинство (до 2004 г.) были осуждены за хулиганство (90%). Доля лиц, имеющих 2–3 судимости, составляет около 7% (преобладают насильственные и корыстно-насильственные преступления, совершенные в составе группы в несовершеннолетнем возрасте). Специальный рецидив – в пределах статистической погрешности. Лидеры, как правило, ранее не судимы.

На основании всего, сказанного выше, можно утверждать, что в основе совершения хулиганских и экстремистских деяний лежит специфический субкультурный конфликт. Он проявляется в том, что появление чуждых определенной субкультуре актуальных (как правило, эмоционально окрашенных) смыслов воспринимается носителями данной субкультуры как существенный раздражитель и даже как посягательство на собственную свободу, как опасность, грозящая собственной личности.[38]

Такой часто бывает реакция на индивида, значительно отличающегося от членов данной группы по внешнему виду и поведенческим проявлениям, тем более в случае использования атрибутов или символики конкурирующего образования, даже если этот человек не проявляет агрессивности. «Чужак» практически моментально стигматизируется членами группы как хулиган, радикал или даже враг, особенно если он представляет равное по силе конкурирующее объединение.

Подобное происходит и при столкновении фанатов конкурирующих спортивных клубов, при попытке проведения поблизости религиозных обрядов конкурирующих общин, например Украинской автокефальной и Русской Православной Церкви у одного храма, во время ежегодного марша протестантов – оранжистов через католические кварталы Ольстера в память о старинном сражении и т. п.

Умышленное создание и эскалация конфликта такого рода являются хулиганским или экстремистским проявлением, в зависимости от целей субъекта правонарушения. Хулиган, как и вандал, посягает на права и свободы относительно определенной группы окружающих лиц, но не в силу того, что данные лица являются носителями (предполагаемыми носителями) политических, идеологических, этнических, расовых, национальных и социальных признаков – тех, о которых говорится в п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ. Агрессия, мотивируемая наличием у оппонента указанных признаков, характерна именно для совершения преступлений экстремистской направленности. При этом механизм формирования агрессивных установок у преступников-одиночек, например нападавших с ножами на прихожан синагоги в Москве или на монахов в Оптиной пустыни, и у члена некоторой группы, постоянно общающегося с другими членами, одинаков.

Вот несколько характерных признаков совершения деяния членами виртуальных групп, которые лишь на первый взгляд представляются труднообъяснимыми:

а) повышенная интенсивность действий, нападение на объективно более сильных субъектов (ожидание помощи со стороны предполагаемой группы);

б) минимизация воздействия сдерживающих факторов, неспособность критически воспринимать содеянное и его последствия (предполагаемая анонимность участника группы);

в) абсолютная типизация действий по совершению посягательства на один и тот же объект (ролевая типизация в составе группы);

г) склонность действовать в состоянии риска, не просчитывая возможные варианты поведения, на авось (обязанность планирования и прогнозирования перепоручается предполагаемому организатору, лидеру группы);

д) документирование собственной преступной деятельности в виде создания вещественных доказательств – видеофайлов, фотографий, видеофильмов, которые все чаще изымаются по делам о групповых преступлениях экстремистской направленности.

Таким образом, в основе делинквентного поведения подростков и молодежи лежит явление экстремальности сознания, отражающее особенности во многом маргинального положения представителей подрастающего поколения в современном обществе. Проявлениями экстремального сознания являются риск и иные формы девиантности в поступках, нигилизм и фанатизм в суждениях, интолерантность, отчужденность от господствующих в обществе норм и институтов. Наиболее опасная для общества форма девиации – делинквентное поведение, включая совершение преступлений.

Во многом преступное поведение детерминируется субкультурными установками на эскалацию социальных конфликтов, прежде всего в сфере распределения материальных благ, отстаивание личной свободы, борьбу за собственные убеждения. Такие установки при определенных условиях трансформируются в мотив вражды и ненависти к социальным конкурентам и оппонентам, называемый экстремистским.

Усилия законодателя по противодействию росту совершения данных преступлений (преступления экстремистской направленности) должны быть направлены прежде всего на усиление ответственности за различные формы организованной преступной деятельности, в том числе ведущейся с использованием различных форм субкультурных объединений молодежи. Для разработки более обоснованных рекомендаций необходимо исследовать процессы организации и самоорганизации в экстремистской деятельности.

1.2. Самоорганизация и организация в экстремистской деятельности. Фанатские группировки как первичные организационные структуры

Обращает на себя внимание тот факт, что отечественный законодатель использует термины «экстремизм» и «экстремистская деятельность» как тождественные. Именно на это указывает символ (…) в тексте Федерального закона № 114. Любая деятельность предполагает некоторую совокупность или даже систему поведенческих актов, действий, характеризующихся единой целью или общими целями. Вопрос о целях принципиально важен для определения специфики деятельности, поскольку разные участники могут руководствоваться разными мотивами, и только общая цель объединяет действия нескольких лиц или ряд действий одного лица в общую деятельность.

Нет никаких оснований представлять участников групповых хулиганских действий, тем более экстремистских акций, какими-то умственно отсталыми, расторможенными субъектами с неупорядоченным поведением. Напротив, поведение таких людей на индивидуальном и, прежде всего, на групповом уровне организовано и упорядочено в рамках соответствующей делинквентской субкультуры. Именно в пределах субкультуры, носителем которой является индивид, осуществляется целеполагание.

В каждом обществе возникают системы ценностей, установок, способов поведения и жизненных стилей отдельных социальных групп, отличающиеся от господствующей в обществе культуры, хотя и связанные с ней. Они называются субкультурами и делят часть элементов с господствующей культурной традицией, создавая и собственные нормы поведения, и ценности, отличающиеся от ведущей (эталонной) культурной традиции. Любая субкультура предписывает человеку цель и путь следования, устанавливая тем самым индивидуальный и коллективный смыслы. Субкультура, как отмечает Я.И. Гилинский, выделяет известную группу людей, отгораживает их от других и позволяет теснее сплотиться на основе общих идеалов, целей, атрибутики и ритуалов. У контркультуры, например криминальной или революционной, всегда имеются социальные цели, как минимум – расчистить себе путь за счет других социальных групп или субкультур, занять в обществе доминирующие позиции, как максимум – свергнуть существующий строй, создать новый.

Понятие «контркультура» является собирательным и используется для обозначения разных по идейной и политической ориентации протестных групп молодежи («новые левые», хиппи, битники, яппи и т. д.), сознательно противопоставляющих свои цели, задачи и атрибутику символам, принципам и целям официальной культуры. Молодежный протест принимает различные формы – от пассивных до экстремистских, общедемократические цели нередко сочетаются в нем с анархизмом, «левацким» радикализмом, «неприобретательский» образ жизни проникнут культурным нигилизмом, технофобией, религиозными поисками.

Для контркультуры характерен отказ от сложившихся социальных ценностей, моральных норм и идеалов, стандартов и стереотипов массовой культуры. Отказаться от них взрослая молодежь еще может, но подростки нет. У субкультуры и контркультуры цели, задачи и функции могут быть разными. Криминологический интерес в связи с этим представляют субкультура преступного мира, без которой не может существовать преступность, а также молодежная субкультура, без которой невозможно рекрутирование новых членов в любые социальные группы.

Контркультурное объединение, кроме того, выступает средством борьбы с другими субкультурными объединениями за контроль над ограниченными ресурсами общества, среди которых важнейшее положение занимают власть, авторитет и информация. Генеральной целью контркультуры является изменение, в широком смысле, общественного строя, самого общества, поэтому для исследования самоорганизации делинквентных подростков и молодых людей важны три следствия.

1. Контркультура всегда формируется в среде социальных аутсайдеров, маргиналов, недовольных своим положением в обществе и стремящихся к его активному изменению (для субкультур в целом подобное нехарактерно). Не идеология, сколько бы экзотической она ни выглядела на субкультурном поле, формирует группу и определяет направление групповой (внутригрупповой) агрессии.

Группа в силу своего развития и мироощущения определенного числа участников, как минимум лидирующего ядра, и референтной для всех членов подгруппы, выбирает себе субкультурную форму, вернее ее базовые элементы. Для агрессивной группы такими базовыми элементами являются элементы субкультуры профессиональных преступников (организованной преступности). Название («вывеска»), атрибуты, сленг и т. п. в данном случае не имеют значения, но, как уже отмечалось, способны дезориентировать окружающих в вопросах социально-политической сущности девиантного поведения.

Примечания

1

Шанхайская организация сотрудничества в документах. М., 2006. С. 10—22.

2

Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 30. Ст. 3031; 2006. № 31. Ст. 3447, 3452; 2007. № 21. Ст. 2457. № 31. Ст. 4008.

3

Политический экстремизм и его профилактика у студенческой молодежи Дона / под ред. А.С. Зайналабидова, В.В. Черноуса. Ростов н/Д, 2003. С. 79, 87.

4

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Молодежный экстремизм, сущность и особенности проявления // СОЦИС. 2008. № 5. С. 3

5

Исследования проводил отдел социологии молодежи ИСПИ РАН в 12 регионах РФ (N=2012 человек; возраст – 15—29 лет). Руководитель В.И. Чупров (2002 г.); (N=2000 человек; возраст – 14—29 лет). Руководители М.К. Горшков и Ю.А. Зубок (2006 г.).

6

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 41.

7

GouldnerA. The coming crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. Р. 5–8.

8

Завражин С.А., Хартанович К.В. Новое поколение на периферии: конформисты или девианты? // СОЦИС. 1993. № 8. С. 55—57.

9

Москвичи о проблемах безопасности и жизнеобеспечения столицы: Материалы комплексного социологического исследования // Вестн. Моск. ун. – та. Сер. 18. Социология и политология. 2002. № 2. С. 157—158.

10

Здесь и далее цит. по: Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 42—45.

11

По данным А.И. Кравченко: Потребность молодежи в самоорганизации // http://www.fesmos.ru/file_6.html.

12

В Москве – мэру, Мосгордуме, правительству Москвы и префектурам.

13

См.: Розенко С.В. Экстремизм в России: состояние и проблемы уголовной ответственности // Правовая политика и правовая жизнь. 2007. № 1. С. 128; Сабов Д. Расовая борьба вместо классовой // Огонек. 2005. № 48. С. 26—27.

14

CavanR.S. The Concepts of Tolerance and Contraculture as Applied to Delinquency // The Sociological Quarterly. 1961. Vol. 2. October. P. 243—258.

15

Ibid.

16

Ильясов Ф.Н. Терроризм – от социальных оснований до поведения жертв // СОЦИС. 2006. № 7. С. 80.

17

Сардар З., Девис М.В. Почему люди ненавидят Америку?: пер. с англ. М., 2003. С. 135—135.

18

Башкатов И.П. Психология асоциально-криминальных групп подростков и молодежи. М. – Воронеж, 2002. С. 92.

19

См.: Антонян Ю.М., Ткаченко А.А., Шостакович Б.В. Криминальная сексология. М., 1999. С. 105.

20

См.: Криминология / под ред. В.Н. Кудрявцева, В.Е. Эминова. М., 1999. С. 432.

21

См.: Мейтин А.А. Преступления футбольных болельщиков. Криминологическая характеристика преступлений, совершаемых футбольными болельщиками, и их предупреждение. М., 2005. С. 49.

22

По материалам пресс-службы ГУВД г. Москвы.

23

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 46—47.

24