Экстремизм и его причины

Экстремизм и его причины

Не зная ни того, что ему нужно, ни того, что он должен, человек, похоже, утратил ясное представление о том, чего же он хочет. В итоге он либо хочет того же, что и другие (конформизм), либо делает то, что другие хотят от него (тоталитаризм).

Виктор Франкл

Введение

Нет никаких оснований утверждать, что сейчас, в начале ХХI столетия, в России отмечается небывалый размах экстремизма – он у нас в стране был практически всегда. Еще до октябрьского переворота 1917 г. Российскую империю захлестнул вал террора – народовольцев, эсэров, большевиков и т. д. Гражданская война после переворота – тоже экстремистская ситуация, время терроризма и убийств. Ленинские и особенно сталинские массовые репрессии, голод, коллективизация, расстрелы без суда, Великая Отечественная война со всеми ее последствиями – сверхэкстремизм. Правда, он существенно ослаб после смерти Сталина, но ведь страна продолжала жить в экстремальных условиях тотального коммунистического режима.

Нельзя сказать, что экстремизм исчез в перестроечный и постперестроечный периоды. Напротив, особенно последний обнажил конфликты, о которых общество не подозревало или не полагало, что они могут столь негативно отразиться на нем. Сейчас экстремизм привлекает всеобщее внимание, существенно расширены рамки уголовного закона за экстремистское поведение, принят специальный закон об экстремизме, об этом явлении очень часто и много пишут в нашей прессе, от которой не отстают радио и телевидение. Все это не случайно, однако многие вопросы все еще остаются неясными и к ним относятся такие, какова природа и каковы причины этого опаснейшего явления, а отсюда – как, какими средствами, какими мерами бороться с ним. В том, что это явление относится к числу опаснейших, нет никакого сомнения, если в первую очередь вспомнить, что мы живем в многонациональной и многоконфессиональной стране.

В 2006—2007 гг. число экстремистских преступлений, квалифицируемых по ст. 282 Уголовного кодекса Российской Федерации, возросло более чем вдвое по сравнению с 2003 г.

Авторы настоящей монографии посвятили научному изучению экстремизма не один год, они не только имели дело с цифрами или публикациями о нем, но и обследовали «вполне живых» экстремистов.

Мы попытались в этой книге ответить на вопросы, почему в стране, которая так пострадала от фашизма, столь живучи нацистские и расистские идеи, почему у нас распространена фашистская символика, а в центре Москвы, в магазинах продаются художественные изображения Гитлера. Почему в России такие масштабы получили молодежный, спортивный, музыкальный и иной экстремизм, движение скинхедов и прочей нечисти и почему их апологетов так трудно привлечь к уголовной ответственности за возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства или за иное экстремистское преступление? Почему у нас так легко и просто продается антисемитская литература, причем не только на уличных книжных развалах, но и в магазинах, в том числе мерзкие «творения» некоего Г. Климова, судя по всему, человека с существенными интеллектуальными дефектами? Как случилось, что была убита восьмилетняя девочка-таджичка, потому что она таджичка, и шестилетняя девочка-цыганка, потому что она цыганка?

Мы постараемся дать на эти вопросы научно обоснованные и максимально объективные ответы.

Глава 1. Общий взгляд на состояние экстремизма в России

1.1. Социология экстремальности и криминологические характеристики экстремизма в современной России

Термин «экстремизм» обозначает приверженность крайним взглядам и радикальным мерам, а также реализацию этих мер. Как правило, экстремизм проявляется в отрицании существующих политических и правовых норм, ценностей, процедур, основополагающих принципов организации политических систем, стремлении к подрыву политической стабильности, низвержению существующей власти и действующих порядков. Несмотря на то, что приверженцы крайних взглядов и соответствующих мер существовали на всем протяжении истории человечества, широкое распространение данный термин получил лишь в первой половине ХХ века. Впервые экстремистами стали именовать сторонников партии Индийский национальный конгресс, выступавших за полную независимость Индии.

Появление данного термина в отечественном законодательстве связано с ратификацией Федеральным Собранием Российской Федерации Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (Шанхай, 2001), которая определяет экстремизм как «деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них»[1]. Еще более данное определение было расширено с принятием Федерального закона № 114-ФЗ от 25 июля 2002 г. «О противодействии экстремистской деятельности» (далее – Федеральный закон № 114-ФЗ) и его последующих редакций.[2]

В связи с этим определенный интерес представляет восприятие экстремизма гражданами. В ходе исследования, проведенного специалистами Центра системных региональных исследований и прогнозирования ИППК РГУ и ИСПИ РАН, а также лаборатории проблем переходных обществ и профилактики девиантного поведения (2001—2002 гг.), от студентов Ростова-на-Дону были получены следующие определения экстремизма (по убывающей): «насилие на основе неприязни к другой национальности», «нетерпимость во всех ее проявлениях», «достижение цели радикальными методами», «пропаганда насилия», «проявление крайних, радикальных настроений людей, выражающихся в открытых протестах, в выступлениях и в нарушениях прав и свобод индивидов», «проявление национальной и религиозной неприязни в крайних формах» и т. п.

Такое разнообразие взглядов свидетельствует, в числе прочего, о том, что сегодня рассматриваемое явление проникло во все сферы общественных отношений – этнические, религиозные, социальные, политические, бытовые, экономические – и оказывает существенное влияние на общественное сознание, а через него – на различные общественно опасные проявления. Последние приобретают специфическую окраску острого конфликта, противостояния.

От специалистов (преподавателей, прокуроров и судей) в ходе исследования были получены следующие определения экстремизма: «общественно-политическая идеология; образ мышления, политическое явление или форма политической активности, предполагающая выход за общепринятые в данном социуме и в данной политической системе рамки, иногда – насилие», «использование насилия или призывов к нему для достижения политических интересов», «крайние взгляды и действия, выходящие за рамки законности», «идеология и практическая деятельность, ориентированная на решение социальных проблем насильственными средствами и исключающая при этом компромисс», «стремление с помощью радикальных и насильственных мер решать проблемы общества».[3]

Допустимо предположить, что и приверженность радикальным взглядам, и совершение преступлений, как экстремальных по-своему правонарушений, являются формами более широкого социального явления, называемого экстремальностью. В частности, Ю.А. Зубок и В.И. Чупров определяют данное качество как «сущностную характеристику молодежи <…> различные формы проявления максимализма в сознании и крайностей в поведении на групповом и индивидуально-личностном уровнях. Наиболее распространенными формами экстремальности являются индивидуальные и групповые настроения, представляющие собой преобладающий чувственный и рациональный уровни сознания молодежи. На полюсах экстремальных настроений крайними состояниями являются фанатизм, представляющий радикальную направленность сознания, и нигилизм, отражающий преимущественно депрессивное его состояние».[4]

Очевидно, что такие состояния проявляются во всех сферах жизнедеятельности прежде всего молодежи – в образовании, труде, бизнесе, политической жизни, досуге, находят место в отношениях с представителями других социальных групп – политических, национальных, религиозных. Обычно экстремальность лежит в основе девиантного поведения, но при некоторых условиях может проявиться и в делинквентном (противоправном) поведении, включая совершение преступлений по мотивам вражды и ненависти к определенным социальным общностям. В настоящее время в различных сферах жизни российской молодежи исследователи отмечают значительный рост проявлений экстремальности[5] (табл. 1).

Рост экстремальности, проявляющийся в повседневной жизни, как правило в рисковом (девиантном) поведении, выступает предпосылкой как делинквентного (правонарушающего), так и виктимного поведения, а также специфических увлечений, в том числе необычными видами деятельности, экстремальными видами спорта, различными радикальными идеями. В сфере пересечения экстремальности, делинквентности и радикальных идей, как правило, и возникают специфические экстремистские, хулиганские и террористические мотивы совершения правонарушений: вражда и ненависть к некоторым социальным группам и общностям (рис. 1).

Но если в учебе, труде и в общественно-политической жизни экстремальность проявляется преимущественно в форме нигилистического отрицания существующих институтов и правовых форм, то в сфере досуга встречаются как радикальный фанатизм и склонность к риску, так и нигилистическое «избегание усилий»: употребление алкоголя, наркотиков, виртуальные игры и т. п.

Экстремальность, граничащая с фанатизмом в личностном самоопределении молодежи, присуща 15% опрошенных (без изменения к 2002 г.), в вопросах выбора жизненной стратегии рискованные варианты выбрали 23,5%.[6]

Таблица 1. Рост проявлений экстремизма в различных сферах жизни молодежи.

Примечание. * Статистически незначимые величины. ** Без изменений.

Рис. 1. Перечень экстремальности, делинквентности и девиантности.

В групповом самоопределении экстремальность проявляется в гипертрофии представлений о собственной роли в обществе – так считают 69% опрошенных, о важности собственного превосходства над другими заявили 59,8%, о необходимости изменить мир – 15,5%. Анализируя причины нарастания конфликта поколений в западном и советском обществах, еще А. Гулднер писал, что корни молодежного протеста таятся в сфере ценностных ориентаций. «Придерживаться старых догм, во всем следовать старшему поколению означает для молодежи потерять свободу и автономию. Радикально разорвать с прошлым – значит стать свободным, значит человечески жить лучше, чем жили отцы и деды. Прошлые теории не только не верны, но они и бесчеловечны».[7]

«Бесчеловечность», в данном случае, является субъективным критерием оценки поведения старших, ограничивающего притязания подрастающего поколения, навязывающего определенные стандарты и стереотипы. Привнесение в привычные отношения чуждых стандартов, стереотипов и смыслов также представляется на личном и групповом уровне вторжением и посягательством.

Поэтому экстремальность проявляется также в неприязненном отношении к мигрантам с юга (кавказцы, выходцы из Средней Азии) и юго-востока (китайцы, корейцы, вьетнамцы) – 41,4% (в том числе 10,5% выразили неприязнь в крайней форме), одобрении деятельности различных националистических объединений – 21% (у 7,5% отмечен высокий уровень экстремальных настроений), неприязни к богатым – 22,8% (6,1% испытывают ненависть), одобрении деятельности и программы радикальных левых организаций – 20% (5,5% испытывают ненависть), неприязни к чиновникам, любой бюрократии – 41,7% (10,5% испытывают ненависть). Наконец, к представителям иных религий (иноверцам) и атеистам испытывают негативные чувства 38,3% опрошенных (в 2002 г. таких было 36,9%), а 40,2% считают, что негативные качества человека связаны с его национальной принадлежностью (в начале 90-х годов прошлого века так высказывалась треть опрошенных[8], в 2002 г. – около 35%[9]).

Как распределялись экстремальные настроения в различных группах молодежи (по данным исследователей РАН[10]), показано в таблице 2.

Постепенно изменяется и социальный состав носителей экстремальности в молодежной среде. По сравнению с 2002 г. Возросла доля младших юношеских групп (18 лет – 21 год), учащихся средних школ и ПТУ, а также проживающих в сельской местности и в малых городах (табл. 3). Отмечается постепенная феминизация данных групп, и ранее характеризовавшихся высоким уровнем экстремальности.

Таблица 2. Экстремальные настроения в различных группах молодежи.

Примечание. * Сведений нет.

В целом проявления экстремальности в молодежной среде надлежит рассматривать в двух аспектах – как идейную направленность сознания и как установку на конкретную деятельность или образцы деятельности, включая насильственные практики. В частности, экстремальность в быту проявляется в ориентации на риск в повседневной деятельности, групповые конфликты, драки.

Таблица 3. Экстремальные настроения в городе и селе.

Экстремальность в социально-политических сферах (социально-экономическая, общественно-политическая, национально-этническая сферы, религиозные отношения) проявляется как идейный фанатизм, направленность на конфликт, борьбу за убеждения, согласие с идеями радикальных организаций, готовность участвовать в их акциях, то есть на демонстрацию этих чувств. Исследователи установили определенную связь данных настроений и проявлений (табл. 4).

Анализ приведенных данных позволяет выявить существенные противоречия между экстремальными настроениями и социально-протестными проявлениями, включая национально-этнические акции. Внешние социально-политические проявления высокого уровня экстремальных настроений обычно носят спонтанный характер. При этом на групповом уровне отмечается низкий уровень связи с практической социально-протестной деятельностью либо полное отсутствие такой связи. На самом деле, для того, чтобы участвовать в деятельности, одной нигилистической экстремальности этой связи недостаточно.

Стоит отметить, что степень недоверия к политическим и общественным институтам значительно разнится в зависимости от аудитории и места проведения исследований (табл. 5). Так, сравнив величины (I) – данные, полученные в ходе всероссийского опроса 1500 жителей 20 субъектов Федерации и 200 экспертов, проведенного в сентябре–октябре 2003 г. В.С. Комаровским и В.Э. Бойковым (Российская академия государственной службы – РАГС) при Президенте Российской Федерации), и величины (II) – данные, полученные в ходе опроса 250 студентов и преподавателей вузов Москвы, проведенного автором в феврале 2006 г., можно отметить значительное возрастание недоверия среди студентов и профессорско-преподавательского состава столицы (II) относительно среднероссийских показателей (I).

В начале XXI века большинство представителей российской молодежи не входили ни в какие общественно-политические объединения. Среди субкультурных объединений, имеющих некоторое подобие идеологической платформы, по числу участников уверенно лидируют объединения досуговой или консьюмеристской направленности (рокеры, рэперы и спортивные фанаты). Так, по данным исследования, 45% молодых респондентов ответили, что им безразличны любые молодежные течения, а 7,5% заявили, что вообще ничего о них не знают.[11]

Таблица 4. Проявления экстремистских настроений в различных социально-политических сферах.

Окончание табл. 4.

Таблица 5. Степень недоверия к политическим и общественным институтам.[12]

Наибольшую индифферентность по отношению к молодежным субкультурам проявили молодые жители Башкортостана (48% безразличных плюс 10% несведущих). Значительная часть респондентов выразила негативное отношение к таким объединениям, посчитав их вредными для общества (17%). Чаще всего осуждение высказывают молодые владимирцы (табл. 6).

Большинство молодежных и подростковых объединений вообще не имело никаких идеологических основ и формировалось подобно сетевым структурам. Вступление в них подростков и молодых людей было обусловлено либо удовлетворением потребности обеспечить собственную безопасность (рядовые члены), либо своими материальными интересами (организаторы, активные члены).

Исходя из этого, интересна связь экстремальных настроений и отношения молодых людей к мигрантам, представителям имущих классов и чиновничеству.

Таблица 6. Индифферентность по отношению к молодежным субкультурам.

Связь экстремального отношения к мигрантам как социальным конкурентам и экстремистским поведением просматривается в целом, но не является устойчивой. Интолерантность к мигрантам выступает мотивационным основанием при совершении социально-протестных акций, тогда как в других сферах (бытовой, национально-этнической, сфере религиозных отношений) каких-либо существенных отклонений от средних отношений не отмечено. Очевидно, что в подобных случаях экстремальность молодых людей получает внешнее оформление, выражается в каких-либо деяниях спонтанно, под влиянием стечения обстоятельств. Впрочем, связь экстремальности в отношении к иноверцам и экстремистских проявлений во всех сферах, от бытовой до политической, прослеживается достаточно отчетливо. Например, в погромах в Кондопоге (Карелия, 2006 г.) принимали участие несколько сотен мужчин в основном в возрасте 18—22 лет, воспринимавших себя как народных мстителей. Именно несовершеннолетние (16—17 лет), отличающиеся особой нетерпимостью, являются той основной движущей силой, которая активно участвует в этнических конфликтах и столкновениях. Данная тенденция является общемировой, примером чему могут служить волнения мусульманской молодежи арабского происхождения, живущей по правилам этнических преступных группировок, в ряде западноевропейских стран.[13]

Наиболее тесные связи экстремальных настроений с протестными действиями наблюдаются в группах с высоким уровнем экстремальных настроений в сфере досуговой деятельности, в отношении к представителям имущих классов и чиновников. Но если чиновники, включая представителей правоохранительной системы, олицетворяют в групповом сознании молодежи отрицаемый существующий порядок, то отношение к богатым отчасти дуалистично. Самый высокий уровень связи экстремального отношения с протестными действиями отмечается в национально-этнической и политической сферах, что отражает существующую в общественном сознании молодежи связь между материальным положением и национальными признаками оппонента либо его близостью к властным структурам.

В то же время существуют иные причины роста экстремального отношения представителей молодежи к представителям имущих классов на личностном уровне. Отношение общества к различным девиантным проявлениям поведения молодых людей не одинаково. По мнению Р. Кевен, девиация является интерактивным процессом между теми, кто нарушает нормы, и теми, кто интерпретирует или квалифицирует деяние и реагирует на нарушение. Теоретическая модель, описывающая взаимодействие индивида и общества, включает континуум (рис. 2) типов поведения от крайней девиации при недоконформизме, или низшем уровне конформизма (under-conformity), через промежуточные формы правильного поведения до крайней девиации при сверхконформизме, или максимальном конформизме (overconformity).[14]

Поведение, которое полностью одобряется и вознаграждается обществом, попадает в зоны C, D, E. Им соответствуют сознательные, или законопослушные, состоятельные граждане. Поведение в зоне D, находящейся в середине континуума, вполне регулируется и управляется существующими социальными институтами, которые задают официальные нормы и официальные средства контроля. Поведение основной массы граждан в обществе группируется вокруг этой центральной зоны, то есть является во всех случаях правомерным.

Те, чье поведение попадает в зоны B и F, называются маргинальными индивидами, или недоконформистами. Они вечно спорят, конфликтуют и даже враждуют с родителями, учителями и милицией. Это вовсе не значит, что они должны покинуть общество или быть изолированными от него. Напротив, нужно сделать все возможное для того, чтобы исправить их неправильный образ жизни.

Рис. 2. Теоретическая модель взаимодействия индивида и общества.

Сверхконформная молодежь в зоне F расположена вдоль наружной границы приемлемого поведения и рискует быть исключенной из нормальной социальной деятельности. Взрослые пытаются убедить таких подростков быть более непринужденными, жизнерадостными, непосредственными. Молодых людей из зоны B и F окружающие люди либо с удовольствием принимают в свой круг, либо отталкивают вовсе. Если индивиды из зоны В ощущают отчуждение, они проявляют враждебность, агрессивность, вандализм. Напротив, индивиды из зоны F начинают заниматься самокопанием и критикой.

Самые экстремальные зоны – А и G – представляют собой более чем простое отклонение от принятых норм. Здесь концентрируется область отчужденного и противостоящего поведения. Молодежи с подобным поведением не так много, она всегда в меньшинстве, но как раз она и образует контркультуру со своими ценностями, иерархией отношений, методами контроля, механизмами распределения ролей. В этих меньшинствах есть «твердое ядро», включающее наиболее последовательных противников ценностей официальной культуры.

Р. Кевен писала: «Формальные стандарты, доминирующие в зоне D, – это социальные нормы. Они связаны, но не тождественны ценностям. Ценности суть идеалы или конечные цели, которые остаются недостижимыми. Это абстракции. Социальные нормы – это специальные формулы, помогающие перевести ценности в практически достижимую форму. Вместе они конституируют ожидания общества и часто утверждаются в таких терминах, которые подразумевают, что не достичь согласия с нормами в повседневном поведении просто невозможно… Можно выявить <…> и третий уровень – рабочие планы, или модальное поведение большинства людей.

Чтобы общество нормально функционировало, необходим баланс между жесткими социальными нормами и более мягким модальным поведением. Абсолютное согласие (конформизм) с социальными нормами, проявляющееся у всех и всегда, редко когда требуется… Трудно постоянно концентрироваться на том, чтобы следить за каждой нормой и своими действиями… Поведение в зоне D, таким образом, нельзя считать жестко конформным. Ему делаются некоторые уступки в отклонении от нормы. Зона D – это область гибкого и толерантного поведения, но лишь до определенных границ, переход за которые угрожает социальной стабильности и порядку».[15]

При этом представители имущих классов, от решений и оценок которых в жизни зависит многое, оценивая поведение молодых людей, особенно из других классов, склонны поднимать планку должного поведения, расширяя тем самым зону девиации, тогда как представители неимущих классов более безразлично относятся к нарушениям многих социальных норм, считают подобное поведение единственно приемлемым для себя. Закономерным представляется утверждение, согласно которому социальная нетерпимость в отношении к богатым влияет на проявления экстремальных настроений молодых людей в самых разных сферах общественной жизни.

По мнению Ф.Н. Ильясова, в основе большинства современных радикальных идеологий также лежит специфически трансформировавшаяся в конце ХХ века идея социальной справедливости. В это время «актуальность лево/правого противостояния резко снизилась, и в мире практически перестали существовать две равнозначные глобальные “идеологические группы”», что привело к кризису социальной самоидентификации: значительная часть людей утратила возможность идентифицировать себя с глобальной группой. Естественным образом потребность быть членом сверхбольшой группы стала реализовываться в суррогатных формах, что, в частности, привело к росту национализма, религиозности и к более активному включению в малые псевдогруппы, типа спортивных болельщиков, музыкальных фанатов и членов религиозных сект».[16]

При этом объективно создаются предпосылки отчуждения членов субкультурных образований от господствующих в обществе правовых и нравственных ценностей, усиливающие подростковый эгоцентризм. З. Сардар и М.В. Девис пишут о влиянии субкультурных стереотипов следующее: «Уличные рэперы, носящие бейсболки задом наперед, широкие свитера и обрезанные джинсы поверх спортивных брюк Nike, не хотят выглядеть как недовольная черная молодежь американских городов, но вместе с имиджем они усваивают и их черты характера. Таким образом, преступность, прогулы занятий, наркотическая зависимость и беспорядочные половые связи, крушение родительского авторитета процветают…»[17]. Другими словами, происходят дезорганизация основных механизмов социализации и «неправильное формирования представления о себе, своего “Я – образа”»[18]. Социализация члена субкультурной группы продолжается, но рассогласуется с процессом индивидуализации, отчего вектор социализации направляется от общества.

Например, 18-летний Ж., обвиняемый в групповом грабеже и насильственном совершении действий сексуального характера, сообщил исследователям ряд характерных фактов. В частности, он значительно лучше чувствовал себя среди металлистов и рокеров, его привлекало «мужское братство», он старался ориентироваться на отчаянных ребят, вести себя так, чтобы не отстать от них, мог быть «жестким, непредсказуемым, срываться как с цепи собака». Ж. считал, что полностью соответствовал предъявляемым со стороны группы требованиям, гордился данной ему кличкой Дет (смерть). Он был уверен, что испытывал настоящее «чувство свободы», которой, как ему казалось, не хватает в обыденной жизни. При этом Ж. пояснил, что музыка являлась лишь формальным предлогом для вступления в группировку, больше привлекала «самостоятельность, возможность быть сильным, ни от кого не зависеть». Выражением свободы и силы, а также «мужской жесткости» служили и сюжеты его татуировок. Ж. подробно объяснял их смысл и символику.[19]

Еще более наглядно можно проследить последствия деформации мотивационной сферы любителей экстремального досуга на примере распространения хулиганства среди членов таких групп. Среди преступлений членов объединений приверженцев экстремальных форм досуга (байкеры, стритрейсеры, серферы, дайверы, дигеры) хулиганские проявления распространены достаточно широко, но связаны они, как правило, с нарушениями общеобязательных правил безопасности, нарушением эксплуатации транспортных средств, правил доступа и т. п. Однако в данной группе шире представлены (свыше 40% совершенных преступлений) посягательства, направленные против собственности, связанные с необходимостью получения дополнительных источников дохода и определенных вещей, субъективно значимых для продолжения прежних занятий.

Уже давно криминологи (С.С. Овчинский) определяют хулиганство как стартовую площадку для последующей преступной деятельности. Ослабление борьбы с хулиганскими проявлениями неизменно влечет за собой рост тяжкой насильственной преступности[20]. Так, среди преступлений, совершавшихся в 2000—2003 гг. российскими футбольными фанатами, хулиганство до недавнего времени занимало ведущее место (свыше 53% всех зарегистрированных преступлений членов данных групп)[21]. В этой группе высок также уровень преступного насилия против представителей власти.

Напомним, что сам термин hoolобозначает некоторую субкультурную молодежную группу, а никак не деяние. В Англии подростки hoolвыступали одной из основных ударных сил в околофутбольных погромах и иных массовых актах насилия. Потому наша языковая конструкция «гнать хулу» выглядит несколько искусственным и запоздалым во времени «переводом». Хулу на Руси не гнали, а возводили.

Следовательно, сущностью хулиганских деяний является не «хула» – нечто, эпатирующее людей, а создание беспорядка, учинение погрома, умышленное насилие, оскорбление окружающих, причем публичное (в части последствий).

Так, при просмотре футбольного матча на Манежной площади 9 июня 2002 г. присутствовало около 8,5 тысячи человек. Массовые беспорядки выразились в нападении на сотрудников милиции, избиении граждан, поджогах автомашин, погромах зданий. В результате беспорядков был убит учащийся 11-го класса школы Москвы, пострадали 78 человек. Причинен материальный ущерб 92 организациям и учреждениям, расположенным на площади и прилегающей территории, повреждено 112 автомобилей, включая машины «скорой помощи», вывозившие пострадавших. Были задержаны 102 участника массовых беспорядков. Из них 36 привлечены к уголовной ответственности по статьям 212 и 213 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее – УК РФ), 66 – к административной[22]22. Среди них выявлены участники различных объединений и организаций экстремистской ориентации.

Закономерным последствием дезорганизации личностной сферы становится не только рост делинквентного поведения, но и неспособность к инновации, использованию различных форм политического участия. Например, на степень и формы участия молодых людей в протестных акциях, как справедливо отмечают Ю.А. Зубок и В.И. Чупров, «решающее влияние оказывает принадлежность молодых людей к малым группам преимущественно субкультурной направленности, а не к своему поколению как большой социальной группе. Неспособность современной молодежи осознать общие интересы и сформировать поколенческую идеологию (здесь и далее выделение авт.) во многом обусловлена высоким уровнем политического нигилизма.

Не случайно экстремальность в политической жизни оказалась на последнем месте, то есть собственно политическая составляющая молодежью до конца не осмыслена и если реализуется, то спонтанно».[23]

Полностью разделяя выводы названных авторов, считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что определения «бытовой», «политический», «экономический», «национальный» или «религиозный» допустимы лишь применительно к экстремальности и, в меньшей мере, к нерадикальным идеям. Радикальные идеи, как правило, охватывают, в той или иной мере, множество мировоззренческих вопросов. Иначе и быть не может, поскольку существенно изменить общество, не затрагивая самые различные сферы жизни, невозможно. Деяние становится преступлением экстремисткой направленности не только потому, что выражает негативное отношение субъекта к экономическим, политическим, религиозным и тому подобным ценностям общественной жизни и причиняет вред тем или иным субъектам общественных отношений, а прежде всего потому, что запрещено уголовным законом под страхом наказания.

Такой подход представляется наиболее продуктивным, поскольку помогает обособить сферу, требующую законодательного воздействия, применения мер уголовной репрессии, которое, как учил еще Н. Макиавелли, должно быть быстрым, страшным и адресным, то есть точечным. Если же мы, криминологи, распространим понятие «экстремизм» на все идеологические и тому подобные отношения и установки, то рискуем нарушить тем самым конституционные принципы идеологического многообразия, свободы слова, свободы совести, свободы распространения информации, свободы ассоциаций, и многие другие, с самыми негативными последствиями и для правоприменительной практики, и для всего общества.

Например, председатель Государственной думы Российской Федерации Б. Грызлов в своей программной статье «Экстремизм как угроза суверенной демократии» определяет рассматриваемое явление как:

а) проявление идеологии национализма (нацизма) и ксенофобии;

б) социальное явление, обостряющееся там, где у людей возникают проблемы с самореализацией;

в) нападения и убийства по мотивам этнической и расовой ненависти;

г) силу, «которая стремится подорвать наше государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны. То есть то, что дорого каждому из нас, вне зависимости от партийной принадлежности». Наконец, отмечается, что «от популизма до экстремизма не так далеко»[24]. В качестве примера популизма называется известный лозунг радикалов «Все поделить!».

Некоторые исследователи делают вывод, что «экстремизм может быть не только в действиях, но и в суждениях, в мыслях. Если первое из названных его проявлений может быть <…> соотнесено с экстремистской деятельностью, то экстремизм в суждениях может стать частью экстремистской деятельности лишь при определенных условиях: если он проявляется в действиях, образующих состав преступления… Не менее сложным представляется и соотношение понятий экстремистских действий и преступлений экстремистской направленности. Рассматривать их в качестве тождественных можно только тогда, когда речь идет об экстремистских действиях, которые признаны преступными в установленном порядке».[25]

На наш взгляд, все эти сложности возникают оттого, что одним единственным термином «экстремизм» пытаются определить качественно разные явления общественной жизни, в том числе не имеющие никакого отношения к предмету уголовно-правового регулирования. Против расширения понятия экстремизма за счет любых радикальных учений и ограничения тем самым свободы слова и совести выступают А.Ф. Истомин и Д.А. Лопаткин[26], а также правозащитники.

При этом российский законодатель под заявления о верности европейским стандартам защиты прав и свобод человека продолжает идти своим путем. С одной стороны, расширяется, при указании на «экстремистские» мотивы, перечень квалифицирующих признаков все большего числа преступлений. С другой стороны, преступлениями экстремистской направленности объявляются сразу все преступления, если у виновных лиц установлен такой мотив. Но если нет четкого указания на деяние, а есть описание то ли способа, то ли последствия, и ответственности быть не может. Неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.

Попутно все более сокращается сфера применения уголовной ответственности за публичные провоцирующие действия, за хулиганство, прежде всего совершаемое несовершеннолетними (пресловутые нападения, групповые драки и повреждение имущества), а также более зрелыми лицами (незаконные митинги и собрания, распространение, изготовление и хранение экстремистских материалов). Деятельность юридических лиц и объединений граждан вообще остается без внимания законодателя, если только их представители не захотят поучаствовать в избирательной кампании. Отсутствует в нашем законодательстве ответственность и за создание и предоставление для ознакомления неограниченному числу лиц инструкций по совершению преступлений, за пропаганду насилия и криминальных традиций.

Между тем рост экстремальности молодежи проявляется в общем росте преступности несовершеннолетних и молодежи и, в частности, в росте числа преступлений экстремистской направленности.

Прошедшее десятилетие было ознаменовано в нашей стране и значительным ростом преступлений экстремистской направленности. Именно такие данные приводит ГИАЦ МВД России (табл. 7).

Таблица 7. Рост преступлений экстремистской направленности.

Для сравнения отметим, что в государствах, уделяющих внимание даже самым слабым по нашим меркам проявлениям ксенофобии и экстремизма (Франция, Германия, Голландия, Великобритания), регистрируется масса посягательств на почве национальной, расовой, религиозной и тому подобной вражды и ненависти. Например, по данным МВД Германии, в этой стране только в 1999 г. за экстремистские выходки – ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве – осуждены 10 037 человек, при этом лишь 746 преступлений было связано с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера – ношение фашистской символики, публичное оправдание действий нацистов и т. п.[27]

Необходимо отметить, что в России данные явления «характеризуются высоким уровнем латентности, причем искусственной, так как при регистрации подобных деяний для правоохранительных органов определение, а затем и доказывание мотивов действий виновного представляет значительную сложность»[28]. Эти сложности во многом надуманные.

Так, с января по август 2005 г. в России нападениям фашиствующих групп подверглись 115 человек, из них восемь были убиты[29]. Согласно обзору независимого Института коллективного действия, распространенному на конференции ОБСЕ по антисемитизму и иным формам интолерантности (Испания, Кордова, 8–9 июня 2005 г.), в 2004 г. в России в ходе подобных нападений было убито не менее 45 человек, в 2003 г. – 20, тогда как первое убийство на почве вражды и ненависти было зарегистрировано правоохранительными органами лишь в конце 2003 г.[30]

Во многих случаях сами потерпевшие в силу разных причин не спешат с заявлениями в правоохранительные органы. Достаточно сказать, что актов дискриминации, непосредственно связанных с проявлениями вражды и ненависти в различных сферах общественных отношений, в нашей стране ежегодно регистрируется 1–2. Между тем подобные явления широко распространены. А. Кутьин, исследуя положение нелегальных мигрантов, отмечает высокую распространенность в отношении представителей данной социальной группы следующих преступных посягательств:

1) трудовые формы эксплуатации (принуждение работать сверх положенного времени без оплаты – 62%; работа с повышенной интенсивностью – 44%; длительные задержки заработной платы – 39%; принуждение выполнять работу, на которую работник не давал своего согласия, – 38%; принуждение работать без оплаты – 24%);

2) принуждение к сексуслугам (22% из числа опрошенных женщин, в Москве – до 30%);

3) психологическое насилие, угрозы, шантаж – 20%, изъятие паспортов – 20%;

4) ограничение свободы передвижения, полное или частичное содержание взаперти – 20% (в Москве – 31%) и т. п.[31]

Достоянием общественности становятся, как правило, лишь те преступления экстремистской направленности, которые совершаются демонстративно, в форме терроризирования в отношении представителей некоторых групп населения, так, чтобы вред отдельным лицам причинялся одновременно представителям всей социальной общности. При таком подходе правоприменительных органов соответствующую квалификацию получают лишь 1,5–2% всех преступлений экстремистской направленности.

Нередко скандалы с учетом и регистрацией нераскрытых преступлений, совершаемых на почве вражды и ненависти, становятся достоянием общественности. Так случилось после убийства 19 декабря 2004 г. в Москве выходца с Кавказа Д. Таркеладзе. Всего через два дня после произошедшего, 21 декабря, еще на стадии предварительной проверки, Московский уголовный розыск поспешил заявить, что «в МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве национальных отношений», но уже на следующий день после этого заявления в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием Национал-социалистическая группировка 88, которая сняла это убийство на пленку, поскольку не просто так убила кавказского студента, а сделала это сознательно, с политическим умыслом и даже желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти.[32]

В других случаях экстремистами по совершенно формальным признакам в глазах общественности становятся обычные уголовники. Так, в сентябре 2003 г. банда скинхедов (так они сами себя называли, хотя из атрибутов идеологии у них остались только бритые головы. – Прим авт.), четверо молодых людей, вооруженных топором, арматурой и ножом-бабочкой, совершили налет на табор цыган племени люли, выходцев из Таджикистана, расположенный на пустыре рядом с железнодорожной платформой Дачное в окрестностях Санкт-Петербурга. В таборе в это время почти никого не было, и в руки молодчиков попали только две женщины и их дочери, которые были избиты с особой жестокостью. В результате одна девочка скончалась в больнице, вторую, получившую опасные для жизни ранения, врачам удалось спасти.

Расследованием установлено, что несколько подростков из расположенных рядом с табором домов, объединившись в банду, требовали от цыган либо покинуть место стоянки, либо платить им за «постой» деньги – 200 рублей на каждого. Обитатели табора платить не захотели, поэтому стычки несовершеннолетних хулиганов с цыганами были обыденным явлением. Не прошло и недели с момента преступления, как обвиняемые снова напали на табор…

Через несколько месяцев сотрудники уголовного розыска задержали молодых людей, подозреваемых в совершении преступления. Все они предстали перед судом. Присяжные признали их виновными в убийстве, покушении на убийство и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Обвинение в экстремизме не предъявлялось.[33]

По данным МВД РФ, около 80% участников экстремистских групп составляют люди в возрасте 20—30 лет, свыше 10% – в возрасте 16—19 лет[34]. Основная масса осужденных (до 90%) – лица мужского пола, среди осужденных за насильственные преступления и участие в массовых беспорядках юношей 100%.

Большинство осужденных имеют среднее и неполное среднее специальное образование (учащиеся общеобразовательных школ и ПТУ), доля лиц с незаконченным высшим и высшим профессиональным образованием не превышает 6–8%. Число работающих и неработающих (и неучащихся) лиц среди экстремистов примерно равно – по 25%. Среди работающих преобладают лица временно занятые и низко квалифицированные (до 70%).

Материальный и образовательный уровень лидеров экстремистских групп, как правило, выше среднего. Среди них втрое выше уровень социально значимых навыков: работа на компьютере, умение управлять автомобилем, знание иностранных языков и т. п. Некоторые из них имели свой бизнес или получали материальную поддержку от других радикальных организаций, включая зарубежные. Число таких организаций колеблется и составляет, по разным оценкам, от 80 до 150.

Основную массу осужденных за совершение преступлений экстремистской направленности составляют горожане (65%), среди них лидируют жители крупных и средних городов, промышленных центров, в наибольшей мере испытавших негативные последствия шоковых реформ начала 90-х годов прошлого века. Исключение составляет движение скинхедов (скинов), возникшее и развивавшееся с самого начала в российских мегаполисах.

Сведения о численности скинхедов расходятся. По данным МВД РФ (2003 г.), в России их не более 15 тысяч. Самые крупные группировки, объединяющие более 5 тысяч человек, действуют в Москве и Подмосковье. В Санкт-Петербурге насчитывается около 3 тысяч бритоголовых, в Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Пскове и Калининграде – примерно по 1 тысяче. В 2002 г. был предотвращен съезд скинхедов в Москве, на который должны были собраться «делегаты» из 30 регионов, а в Петербурге запрещено факельное шествие бритоголовых.[35]

По данным Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс», число скинхедов в 2005 г. достигло 50 тысяч человек примерно в 85 городах. В Москве и Подмосковье их от 5 до 5,5 тысячи, в Петербурге и окрестностях – до 3 тысяч, в Нижнем Новгороде – более 2,5 тысячи, в Ростове-на-Дону – более 1,5 тысячи, в Пскове, Калининграде, Екатеринбурге, Краснодаре – свыше тысячи, в Воронеже, Самаре, Саратове, Красноярске, Иркутске, Омске, Томске, Владивостоке, Рязани, Петрозаводске – сотни.[36]

Как правило, скинхеды выступают против засилья оптовых и продуктовых рынков инонациональными элементами (недавно в этом вопросе федеральный законодатель, что называется, «пошел навстречу пожеланиям граждан»), совместного обучения и проживания русских и нерусских граждан. Они называют себя солдатами Третьей мировой войны, которые вступили в борьбу за чистоту арийской расы и нации. Их возмездию подвергаются не только афроамериканцы, но и кавказцы и китайцы, которые, по мнению бритоголовых, являясь поставщиками наркотиков, отравляют жизнь белому населению. Самый популярный из декларируемых лозунгов в среде скинов: «Пора навести порядок и выселить из города преступные диаспоры и пособников террора!» Согласно социологическим исследованиям, скинхеды:

– чаще других называют себя патриотами (76% против 59% в среднем по выборке);

– проявляют наиболее выраженный национализм, чаще других выступая за браки только между русскими (27% против 6% в среднем);

– наиболее нетерпимо и неприязненно относятся к представителям сексуальных меньшинств (37% против 32% в среднем);

– реже других верят в возможность отстаивать свои интересы правовыми мерами (38% против 30% в среднем);

– наиболее радикальны – взяться за оружие для защиты прав граждан считают целесообразным 38% скинхедов против 10% в среднем.

Среди других течений скинхеды выделяют в качестве близких себе наиболее агрессивные и деструктивные – панков и металлистов[37]. Однако оснований считать скинов наиболее многочисленным и организованным экстремистским движением нет. Они легко объединяются с футбольными фанатами, всевозможными территориальными группами хулиганов (гопами) и т. п. Значительно бо?льшую опасность представляют приверженцы различных радикальных религиозных учений, исповедующие идеи религиозной войны.

Среди осужденных экстремистов доля ранее судимых лиц относительно невелика – 20—25%, большинство (до 2004 г.) были осуждены за хулиганство (90%). Доля лиц, имеющих 2–3 судимости, составляет около 7% (преобладают насильственные и корыстно-насильственные преступления, совершенные в составе группы в несовершеннолетнем возрасте). Специальный рецидив – в пределах статистической погрешности. Лидеры, как правило, ранее не судимы.

На основании всего, сказанного выше, можно утверждать, что в основе совершения хулиганских и экстремистских деяний лежит специфический субкультурный конфликт. Он проявляется в том, что появление чуждых определенной субкультуре актуальных (как правило, эмоционально окрашенных) смыслов воспринимается носителями данной субкультуры как существенный раздражитель и даже как посягательство на собственную свободу, как опасность, грозящая собственной личности.[38]

Такой часто бывает реакция на индивида, значительно отличающегося от членов данной группы по внешнему виду и поведенческим проявлениям, тем более в случае использования атрибутов или символики конкурирующего образования, даже если этот человек не проявляет агрессивности. «Чужак» практически моментально стигматизируется членами группы как хулиган, радикал или даже враг, особенно если он представляет равное по силе конкурирующее объединение.

Подобное происходит и при столкновении фанатов конкурирующих спортивных клубов, при попытке проведения поблизости религиозных обрядов конкурирующих общин, например Украинской автокефальной и Русской Православной Церкви у одного храма, во время ежегодного марша протестантов – оранжистов через католические кварталы Ольстера в память о старинном сражении и т. п.

Умышленное создание и эскалация конфликта такого рода являются хулиганским или экстремистским проявлением, в зависимости от целей субъекта правонарушения. Хулиган, как и вандал, посягает на права и свободы относительно определенной группы окружающих лиц, но не в силу того, что данные лица являются носителями (предполагаемыми носителями) политических, идеологических, этнических, расовых, национальных и социальных признаков – тех, о которых говорится в п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ. Агрессия, мотивируемая наличием у оппонента указанных признаков, характерна именно для совершения преступлений экстремистской направленности. При этом механизм формирования агрессивных установок у преступников-одиночек, например нападавших с ножами на прихожан синагоги в Москве или на монахов в Оптиной пустыни, и у члена некоторой группы, постоянно общающегося с другими членами, одинаков.

Вот несколько характерных признаков совершения деяния членами виртуальных групп, которые лишь на первый взгляд представляются труднообъяснимыми:

а) повышенная интенсивность действий, нападение на объективно более сильных субъектов (ожидание помощи со стороны предполагаемой группы);

б) минимизация воздействия сдерживающих факторов, неспособность критически воспринимать содеянное и его последствия (предполагаемая анонимность участника группы);

в) абсолютная типизация действий по совершению посягательства на один и тот же объект (ролевая типизация в составе группы);

г) склонность действовать в состоянии риска, не просчитывая возможные варианты поведения, на авось (обязанность планирования и прогнозирования перепоручается предполагаемому организатору, лидеру группы);

д) документирование собственной преступной деятельности в виде создания вещественных доказательств – видеофайлов, фотографий, видеофильмов, которые все чаще изымаются по делам о групповых преступлениях экстремистской направленности.

Таким образом, в основе делинквентного поведения подростков и молодежи лежит явление экстремальности сознания, отражающее особенности во многом маргинального положения представителей подрастающего поколения в современном обществе. Проявлениями экстремального сознания являются риск и иные формы девиантности в поступках, нигилизм и фанатизм в суждениях, интолерантность, отчужденность от господствующих в обществе норм и институтов. Наиболее опасная для общества форма девиации – делинквентное поведение, включая совершение преступлений.

Во многом преступное поведение детерминируется субкультурными установками на эскалацию социальных конфликтов, прежде всего в сфере распределения материальных благ, отстаивание личной свободы, борьбу за собственные убеждения. Такие установки при определенных условиях трансформируются в мотив вражды и ненависти к социальным конкурентам и оппонентам, называемый экстремистским.

Усилия законодателя по противодействию росту совершения данных преступлений (преступления экстремистской направленности) должны быть направлены прежде всего на усиление ответственности за различные формы организованной преступной деятельности, в том числе ведущейся с использованием различных форм субкультурных объединений молодежи. Для разработки более обоснованных рекомендаций необходимо исследовать процессы организации и самоорганизации в экстремистской деятельности.

1.2. Самоорганизация и организация в экстремистской деятельности. Фанатские группировки как первичные организационные структуры

Обращает на себя внимание тот факт, что отечественный законодатель использует термины «экстремизм» и «экстремистская деятельность» как тождественные. Именно на это указывает символ (…) в тексте Федерального закона № 114. Любая деятельность предполагает некоторую совокупность или даже систему поведенческих актов, действий, характеризующихся единой целью или общими целями. Вопрос о целях принципиально важен для определения специфики деятельности, поскольку разные участники могут руководствоваться разными мотивами, и только общая цель объединяет действия нескольких лиц или ряд действий одного лица в общую деятельность.

Нет никаких оснований представлять участников групповых хулиганских действий, тем более экстремистских акций, какими-то умственно отсталыми, расторможенными субъектами с неупорядоченным поведением. Напротив, поведение таких людей на индивидуальном и, прежде всего, на групповом уровне организовано и упорядочено в рамках соответствующей делинквентской субкультуры. Именно в пределах субкультуры, носителем которой является индивид, осуществляется целеполагание.

В каждом обществе возникают системы ценностей, установок, способов поведения и жизненных стилей отдельных социальных групп, отличающиеся от господствующей в обществе культуры, хотя и связанные с ней. Они называются субкультурами и делят часть элементов с господствующей культурной традицией, создавая и собственные нормы поведения, и ценности, отличающиеся от ведущей (эталонной) культурной традиции. Любая субкультура предписывает человеку цель и путь следования, устанавливая тем самым индивидуальный и коллективный смыслы. Субкультура, как отмечает Я.И. Гилинский, выделяет известную группу людей, отгораживает их от других и позволяет теснее сплотиться на основе общих идеалов, целей, атрибутики и ритуалов. У контркультуры, например криминальной или революционной, всегда имеются социальные цели, как минимум – расчистить себе путь за счет других социальных групп или субкультур, занять в обществе доминирующие позиции, как максимум – свергнуть существующий строй, создать новый.

Понятие «контркультура» является собирательным и используется для обозначения разных по идейной и политической ориентации протестных групп молодежи («новые левые», хиппи, битники, яппи и т. д.), сознательно противопоставляющих свои цели, задачи и атрибутику символам, принципам и целям официальной культуры. Молодежный протест принимает различные формы – от пассивных до экстремистских, общедемократические цели нередко сочетаются в нем с анархизмом, «левацким» радикализмом, «неприобретательский» образ жизни проникнут культурным нигилизмом, технофобией, религиозными поисками.

Для контркультуры характерен отказ от сложившихся социальных ценностей, моральных норм и идеалов, стандартов и стереотипов массовой культуры. Отказаться от них взрослая молодежь еще может, но подростки нет. У субкультуры и контркультуры цели, задачи и функции могут быть разными. Криминологический интерес в связи с этим представляют субкультура преступного мира, без которой не может существовать преступность, а также молодежная субкультура, без которой невозможно рекрутирование новых членов в любые социальные группы.

Контркультурное объединение, кроме того, выступает средством борьбы с другими субкультурными объединениями за контроль над ограниченными ресурсами общества, среди которых важнейшее положение занимают власть, авторитет и информация. Генеральной целью контркультуры является изменение, в широком смысле, общественного строя, самого общества, поэтому для исследования самоорганизации делинквентных подростков и молодых людей важны три следствия.

1. Контркультура всегда формируется в среде социальных аутсайдеров, маргиналов, недовольных своим положением в обществе и стремящихся к его активному изменению (для субкультур в целом подобное нехарактерно). Не идеология, сколько бы экзотической она ни выглядела на субкультурном поле, формирует группу и определяет направление групповой (внутригрупповой) агрессии.

Группа в силу своего развития и мироощущения определенного числа участников, как минимум лидирующего ядра, и референтной для всех членов подгруппы, выбирает себе субкультурную форму, вернее ее базовые элементы. Для агрессивной группы такими базовыми элементами являются элементы субкультуры профессиональных преступников (организованной преступности). Название («вывеска»), атрибуты, сленг и т. п. в данном случае не имеют значения, но, как уже отмечалось, способны дезориентировать окружающих в вопросах социально-политической сущности девиантного поведения.

Примечания

1

Шанхайская организация сотрудничества в документах. М., 2006. С. 10—22.

2

Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 30. Ст. 3031; 2006. № 31. Ст. 3447, 3452; 2007. № 21. Ст. 2457. № 31. Ст. 4008.

3

Политический экстремизм и его профилактика у студенческой молодежи Дона / под ред. А.С. Зайналабидова, В.В. Черноуса. Ростов н/Д, 2003. С. 79, 87.

4

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Молодежный экстремизм, сущность и особенности проявления // СОЦИС. 2008. № 5. С. 3

5

Исследования проводил отдел социологии молодежи ИСПИ РАН в 12 регионах РФ (N=2012 человек; возраст – 15—29 лет). Руководитель В.И. Чупров (2002 г.); (N=2000 человек; возраст – 14—29 лет). Руководители М.К. Горшков и Ю.А. Зубок (2006 г.).

6

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 41.

7

GouldnerA. The coming crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. Р. 5–8.

8

Завражин С.А., Хартанович К.В. Новое поколение на периферии: конформисты или девианты? // СОЦИС. 1993. № 8. С. 55—57.

9

Москвичи о проблемах безопасности и жизнеобеспечения столицы: Материалы комплексного социологического исследования // Вестн. Моск. ун. – та. Сер. 18. Социология и политология. 2002. № 2. С. 157—158.

10

Здесь и далее цит. по: Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 42—45.

11

По данным А.И. Кравченко: Потребность молодежи в самоорганизации // http://www.fesmos.ru/file_6.html.

12

В Москве – мэру, Мосгордуме, правительству Москвы и префектурам.

13

См.: Розенко С.В. Экстремизм в России: состояние и проблемы уголовной ответственности // Правовая политика и правовая жизнь. 2007. № 1. С. 128; Сабов Д. Расовая борьба вместо классовой // Огонек. 2005. № 48. С. 26—27.

14

CavanR.S. The Concepts of Tolerance and Contraculture as Applied to Delinquency // The Sociological Quarterly. 1961. Vol. 2. October. P. 243—258.

15

Ibid.

16

Ильясов Ф.Н. Терроризм – от социальных оснований до поведения жертв // СОЦИС. 2006. № 7. С. 80.

17

Сардар З., Девис М.В. Почему люди ненавидят Америку?: пер. с англ. М., 2003. С. 135—135.

18

Башкатов И.П. Психология асоциально-криминальных групп подростков и молодежи. М. – Воронеж, 2002. С. 92.

19

См.: Антонян Ю.М., Ткаченко А.А., Шостакович Б.В. Криминальная сексология. М., 1999. С. 105.

20

См.: Криминология / под ред. В.Н. Кудрявцева, В.Е. Эминова. М., 1999. С. 432.

21

См.: Мейтин А.А. Преступления футбольных болельщиков. Криминологическая характеристика преступлений, совершаемых футбольными болельщиками, и их предупреждение. М., 2005. С. 49.

22

По материалам пресс-службы ГУВД г. Москвы.

23

Зубок Ю.А., Чупров В.И. Указ. соч. С. 46—47.

24

Грызлов Б. Экстремизм как угроза суверенной демократии // Рос. газ. 2006. 15 дек.

25

Коршунова О.Н. Преступления экстремистского характера: теория и практика противодействия. СПб., 2006. С. 151.

26

См.: Истомин А.Ф., Лопаткин Д.А. К вопросу об экстремизме // Современное право. 2005. № 7. С. 20.

27

См.: Паин Э.А. Этнополитическая ситуация в современном российском обществе: куда движется этнополитический маятник? // Проблемы формирования толерантности, преодоления ксенофобии и этнического экстремизма в российском обществе. Материалы «круглого стола» 27 января 2005 г. Ярославль, 2005. С. 26.

28

Сысоев А. Криминологический анализ личности осужденного за преступления экстремистской направленности // Уголов. право. 2008. № 3. С. 105.

29

The Moscow News. 2005. 14—20 September.

30

См.: Кочои С. О противодействии экстремизму // Уголов. право. 2006. № 2. С. 102—103, 106.

31

См.: Кутьин А. Виктимология миграционных процессов в России // Уголов. право. 2006. № 2. С. 35.

32

См.: Паин Э.А. Указ. соч. С. 28.

33

См.: Телехов М. 200 рублей без экстремизма // Рос. газ. 2004. 23 нояб.

34

См.: МВД предлагает ужесточить наказание за экстремизм. www.top.rbc.ru/index.shtmp?/news/society/2006/10/25121156_bod.shtml.

35

По сообщению МВД РФ. http://lenta.ru.

36

См.: Известия. Ру. http://www.1917.com.

37

См.: Потребность молодежи в самоорганизации (2005 г.). http:// www.fesmos.ru/file_6.html.

38

См.: RobertS. Eliot From Stress to Strength. N.Y., 1999. P. 18.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.