СТОЛИЧНЫЙ ТЕАТР (№1) - Я ищу тебя

Тот что-то одобрительно промычал. Лангейт плотоядно ухмыльнулся.

– Не бойся, милочка. Мы тебя не обидим! Немного развлечемся, а потом хорошо заплатим. Сможешь купить любую побрякушку, какую захочешь! И не надо так сверкать глазками, дорогая! Бьюсь об заклад, не один джентльмен вроде нас побывал между этими прелестными бедрами!

Он шагнул ближе и, поймав руку Джулии, поднес к тугому кому, распиравшему брюки. Гримаса вожделения исказила жирное лицо.

– Ну вот, – проворковал он, – все не так уж плохо, верно? Тебе понравится, обещаю…

Но тут дверь с шумом распахнулась, и Стратерн отлетел в сторону. Девушка, потеряв равновесие, упала, больно ударившись локтями и коленками, отползла в угол и прижалась к стене. Разметавшиеся волосы мешали видеть происходящее. Слышались лишь глухие удары кулаков, животный вой и вопли.

Джулия наконец догадалась откинуть с лица спутанные пряди и с трудом сообразила, что Дамон вернулся и готов исполнить свое обещание расправиться с обидчиками. Стратерн, схватившись за живот, катался по полу, а Дамон продолжал колотить Лангейта, пока тот не взмолился о пощаде. Несмотря на страх и пережитое потрясение, Джулия осознавала, что Дамон в самом деле прикончит негодяя.

– Пожалуйста, не надо, – охнула она. – Они ничего не успели сделать. Остановись. Ты убьешь его, Дамон…

Услышав свое имя, он оставил Лангейта, глянул на нее темными как уголь глазами, и увиденное, похоже, удержало его от преступления и заставило забыть убийственную ярость. Не обращая внимания на дрожащего как осиновый лист жалкого толстяка, Дамон потер виски, чтобы немного прийти в себя. Очевидно, это ему удалось. Он брезгливо вытер окровавленные руки о сюртук Лангейта и подошел к Джулии. Приятели воспользовались передышкой, чтобы, стеная и ругаясь, покинуть комнату.

Джулия безмолвно протянула мужу руки. Дамон наклонился, подхватил ее, как ребенка, и прижал к груди. Девушка боязливо льнула к нему, не в силах отодвинуться.

– Спасибо, – еле слышно выговорила она. – Спасибо…

Дамон сел на кровать и, усадив Джулию себе на колени, начал осторожно гладить по спине. Теплые пальцы вытерли слезы со щек. Дамон тихо бормотал что-то нежное, бесконечно успокаивающее, и Джулии стало тепло и уютно. Но она по-прежнему не открывала глаз, боясь, что вновь разразится слезами. Не догадайся Дамон вернуться, эти подлецы безжалостно изнасиловали бы ее. И что потом?! Жизнь была бы кончена.

– Почему…. почему ты пришел? – наконец выдавила она. Рука Дамона на мгновение замерла.

– Я уже хотел спуститься вниз, когда мне послышался твой крик. И я, рискуя показаться круглым дураком, тем не менее решил удостовериться все ли в порядке.

Джулия крепко стиснула его пальцы.

– Который раз ты меня спасаешь!

Дамон взял ее за подбородок и, не давая отвернуться, посмотрел в глаза.

– Послушай, Джулия, я не всегда смогу вовремя прийти тебе на помощь. И по чистой случайности оказался сегодня здесь…

– Но все кончилось хорошо, – перебила она, безошибочно уловив перемену в Дамоне. Куда девались мягкость и доброта. Сейчас в его голосе явственно звучал упрек.

– Ничего не кончено, – грубо возразил Дамон. – И опасность возрастает с каждым днем. Таких, как Лангейт, немало, и все хотят заполучить тебя, насладиться твоими прелестями. Если намереваешься по-прежнему выступать на сцене, значит, тебе круглые сутки нужна охрана, а на эту роль я вряд ли гожусь.

Он бесцеремонно швырнул Джулию на постель и встал над ней, пронзая беспощадным взглядом.

– Если именно о такой жизни ты мечтала, будь по-твоему. Я не собираюсь лишать тебя столь изысканного удовольствия. Но послушай моего совета и найми кого-нибудь, способного защищать тебя от легионов обожателей. И запирай чертову дверь перед уходом!

Джулия молча наблюдала, как Дамон рассерженно шагает к выходу. С губ уже были готовы сорваться слова:

«Не уходи… ты нужен мне…»

Но упрямство мешало признаться в собственной не правоте. Дверь за ним захлопнулась. Джулия схватила подушку и что было сил швырнула в стену. Но даже это не принесло облегчения.

Да как он смеет читать ей нотации, словно она поощряла этих… Неужели то, что она сама зарабатывает себе на жизнь игрой на сцене, дает кому-то право набрасываться на нее? Почему считается, что женщина должна обязательно находиться под покровительством мужчины?!

Вскочив с постели, девушка повернула ключ в замке, отгородилась от Дамона и всего мира, оставшись в тесном замкнутом пространстве. Она медленно побрела назад, устало потерла ладонями лицо и с удивлением обнаружила, что щеки все еще мокры от слез.

До сих пор Джулия не подозревала, насколько ненавистно Дамону ее занятие. Они зашли в тупик. Дамон заставит ее сделать выбор – он никогда не допустит компромисса. Профессия актрисы не слишком уважаема в обществе, и ни один добропорядочный муж этого не потерпит.

Джулия в отчаянии заметалась по комнате, обхватив себя руками. Возможно, пройдет несколько лет, и она встретит кого-нибудь еще… человека, лишенного аристократической надменности и высокомерия лорда Савиджа. Он будет мягче характером, смирится с ее стремлением к независимости и станет неплохим мужем.

Но совместное прошлое навсегда свяжет ее и Дамона, как бы она ни пыталась об этом забыть. Те же силы, что свели их когда-то, не дадут окончательно порвать все отношения. Какую ошибку она совершила, годами скрываясь от мужа, надеясь, несмотря ни на что, что в один прекрасный день он исчезнет! Сменила имя и образ жизни, наивно полагая, что они никогда не встретятся. Не надо было убегать – следовало давно все обсудить и прийти к разумному решению.

К несчастью, жалеть поздно. Джулия ощущала, что ни к кому больше не испытает столь неодолимого притяжения, страсти, безумного восторга обладания. И если она предпочтет все это славе и поклонению, Дамон щедро вознаградит ее – даст роскошь, богатство, дом, детей… Но пожертвовать сценой – все равно что лишиться руки или ноги, и когда-нибудь Джулия возненавидит мужа за неспособность заполнить сосущую пустоту в душе.

Прислонившись лбом к окну, Джулия тупо смотрела в пространство. Леди Аштон будет куда лучшей женой для Дамона. Полин ничего не надо, кроме его имени и титула, и она не станет требовать уступок, на которые Дамон не в состоянии пойти.

После бессонной ночи Джулия кое-как натянула на себя одежду и отправилась в театр под густой вуалью. Правда, предосторожность оказалась тщетной – в этот ранний час на улице почти не было прохожих. Войдя в здание, она увидела стоявшего на сцене Логана. Тот внимательно рассматривал новый задник, но его поза выказывала, что мужчина озабочен иными мыслями, которыми он ни с кем не желал делиться.

Услышав шаги Джулии, Логан обернулся. Видимо, его нисколько не удивило столь раннее ее появление. Он легко втащил се на подмостки и тут же отнял руку.

– Отвратительно выглядишь, – заметил он.

– Не выспалась, – буркнула Джулия, выдавив фальшивую улыбку. – Нечистая совесть.

– Избавляйся от этой ненужной обузы, – посоветовал Логан. – Я, во всяком случае, давно забыл, что это такое, и с тех пор сплю, как младенец.

– Потом объяснишь, как тебе это удалось, – полушутя предложила Джулия.

– Вот именно, потом. У меня не слишком приятные новости. В «Кепитл» пришла записка на твое имя, и ее переслали сюда. Насколько мне удалось узнать, кто-то из твоих родных болен.

– Мама, – прошептала Джулия, задохнувшись от страха.

– Нет, кажется, отец. Подробности мне неизвестны.

– Отец?! – ошеломленно воскликнула девушка. – Не может быть! Он никогда не болел, он.

Она замолчала, растерянно уставясь в какую-то точку перед собой. Наверное, в самом деле случилось нечто ужасное, иначе Ив никогда бы не позвала дочь. Невозможно представить отца прикованным к постели. Он такой крепкий… и не страдал ничем, кроме легкой простуды.

– Собираешься ехать? – спокойно осведомился Логан.

– Вряд ли. Нет времени, завтра премьера.

– Я отменю спектакль. Сыграем во вторник. Джулия, окончательно сбитая с толку, взглянула на Логана. Он никогда не решался на такое – еще один из его незыблемых принципов.

– Почему? – тихо спросила девушка.

– Сможешь вернуться ко вторнику? – поинтересовался он, не отвечая.

– Разумеется, – кивнула Джулия бесконечно тронутая столь внезапным проявлением доброты. – Большинство антрепренеров на твоем месте ни за что не отпустили бы меня. Такого я не ожидала.

Логан пожал плечами:

– Заставь я тебя играть завтра, и ты напрочь испортила бы мою пьесу.

– Ты мог бы отдать poль Арлисс, – предложила девушка. – Она выучила мои реплики. Нет нужды ждать до вторника.

– Роль твоя. Никто не сумеет так ее сыграть.

– Спасибо, но…

– Поезжай к отцу. Постарайся помириться с ним. И сразу же возвращайся, иначе я урежу твое жалованье.

– Слушаюсь, сэр, – покорно пробормотала Джулия, ничуть не заблуждаясь относительно видимого бессердечия Логана. – Кстати, я только что поняла, – благодарно улыбнулась она, – что в душе ты щедр и великодушен. Но не волнуйся, я не очерню твою репутацию, рассказав об этом всем и каждому в труппе.

Глава 10

Логан одолжил ей свою модную темно-красную карету, и всю дорогу до поместья Харгейтов Джулия гадала, верно ли поступила, не сказав Дамону о поездке. Ее не оставляло тревожное ощущение собственной не правоты. Вероятно, надо было во всем ему признаться! Пожалуй, зря она не захотела его волновать. Дамон лучше, чем кто бы то ни было, понял бы ее противоречивые чувства к отцу.

Но, вспомнив о последней ссоре, Джулия упрямо вздернула подбородок. От Дамона нечего ждать сострадания! Скорее он бросил бы очередную уничтожающую реплику насчет того, что она вольна сама справляться с собственными бедами. С ее стороны чистейшее лицемерие – произносить пламенные речи о свободе и независимости, а потом при первой же буре бежать к нему за помощью.

С каждой милей нетерпение Джулии росло, но когда карета с эскортом подъехала к дому, девушка с удивлением осознала, что боится. Боится того, что увидит в родном доме. Боится встретиться с больным отцом. И уверена, что он немедленно прикажет ей убираться вон.

Экипаж остановился перед крыльцом. Лакеи помогли девушке сойти на землю. Подбежавшие конюхи взяли под уздцы лошадей и показали кучеру дорогу на конюшню и каретный двор. Не успела Джулия подняться на верхнюю ступеньку, как дверь распахнулась и на пороге появился дворецкий. За его спиной стояла Ив.

– Мама… – удивленно прошептала Джулия, бросаясь в объятия худенькой женщины. Хотя здоровье Ив было не слишком крепким, она еще никогда не выглядела так хорошо. Откуда взялись силы! Она по-прежнему оставалась очень изможденной, но скулы уже не так выдавались, на щеках играл легкий румянец, а карие глаза спокойно взирали на мир. По-видимому, сознание того, что она необходима мужу, преобразило женщину. Тот редкий случай, когда он прикован к постели, а она стала главой семейства.

– Замечательно, что ты приехала, – пробормотала мать. – Я боялась, что тебя не отпустят.

– Как он? – с тревогой спросила Джулия, пока они шли к лестнице. В доме стояла неестественная тишина – казалось, все окутано невидимым саваном.

– Отец слег несколько дней назад, – негромко, но взволнованно ответила Ив. – Горячка, и очень тяжелая – доктора опасались за его жизнь. Но теперь, кажется, худшее позади.

– Он поправится?

– Врачи считают, что прежние силы не вернутся. Другой на его месте вряд ли выдержал бы такое. Пройдет немало времени, прежде чем Эдвард оправится от болезни.

– Наверное, он не захочет видеть меня, – выпалила Джулия, нервно ломая пальцы.

– Ошибаешься. Он звал тебя.

– Почему? – настороженно спросила девушка. – Если хочет в очередной раз заявить, что я испортила себе жизнь и опозорила семью, не стоит…

– Поговори с ним, – попросила мать. – Эдвард прошел через ад и жаждет видеть свое единственное дитя. Не знаю, что он собирается тебе сказать, но умоляю, вспомни о христианском всепрощении.

– Попытаюсь, – немного поколебавшись, согласилась Джулия.

Ив сокрушенно покачала головой:

– До чего же ты похожа на отца! Я не сомневаюсь, что, несмотря ни на что, ты его любишь, но не желаешь поступиться гордостью.

– Люблю, – вызывающе бросила Джулия, – но это не сотрет из моей памяти все его слова и поступки. Любовь не мешает людям мучить друг друга.

Обе принялись молча подниматься наверх.

– Не хочешь умыться с дороги? – робко спросила наконец Ив.

– Предпочитаю сначала поговорить с отцом, – отказалась Джулия, боясь, что не вынесет ни минуты промедления. – Если, конечно, он в состоянии.

Они остановились перед комнатой Эдварда.

– Джулия, – мягко сказала Ив напоследок, – пойми, что люди иногда меняются. Даже такие, как твой отец. Наверное, очень страшно оказаться на волосок от смерти, и это заставило Эдварда по-другому взглянуть на те вещи, которые он много лет пытался игнорировать. Пожалуйста, будь добра к нему и выслушай все, что он скажет.

– Разумеется, не думаешь же ты, что я ворвусь к нему и начну осыпать обвинениями?

Джулия застыла на пороге, дожидаясь, пока Ив подойдет к постели больного. Тонкий солнечный луч, проникший сквозь щель в лимонно-желтых гардинах, обрисовал хрупкую фигурку матери. Нагнувшись над мужем, Ив коснулась его плеча и что-то шепнула.

Джулия была потрясена собственным равнодушием. Сердце словно окаменело – ни гнева, ни сожаления, ни печали. Она не испытывала никаких чувств к отцу, и это страшно ее тревожило.

Ив выпрямилась и сделала Джулии знак подойти. Девушка медленно ступила в комнату. И вмиг оттаяла точно по волшебству: жалость и раскаяние захлестнули ее, грозя перелиться через край. Эдвард всегда был сильным волевым мужчиной, но сейчас казался маленьким и одиноким. Куда девались бравая выправка и гордый вид! Он выглядел ужасно постаревшим. Желтоватая, словно восковая кожа, измученное осунувшееся лицо…

Джулия осторожно присела на край постели, взяла отца за руку, с горечью ощущая, как она слаба, как тонки кости. Он сильно похудел.

Девушка сжала пальцы отца, будто пытаясь перелить в него частичку своих жизненных сил.

– Папа, – тихо промолвила она, – это я, Джулия.

Прошло немало времени, прежде чем длинные ресницы дрогнули. В глазах сохранился прежний блеск. Эдвард проницательно, оценивающе оглядел дочь. За всю жизнь Джулия ни разу не видела, чтобы он смущался. Отец всегда оставался Хозяином положения, но сейчас, видимо, был в таком же смятении, как она, и безуспешно подыскивал нужные слова.

– Спасибо, – едва слышно прошептал он. Его рука дрогнула, и на мгновение Джулии показалось, что отец хочет отнять ее. Но вместо этого Эдвард чуть сильнее сжал ладонь дочери – о большей ласке она и мечтать не смела.

– Я думала, что ты снова велишь прогнать меня, – неловко пробормотала Джулия.

– А я решил, что ты не приедешь, – вздохнул Эдвард, тяжело дыша. – И не стал бы винить тебя за это.

– Мама сказала, как сильно ты болел, – отозвалась Джулия, не выпуская его руки, – Но знай я об этом с самого начала, обязательно уверила бы ее и врача, что ты слишком упрям, чтобы позволить какой-то лихорадке взять верх.

Отец, мучительно морщась, попытался приподняться. Ив подбежала, чтобы помочь, но Джулия уже подложила ему под спину подушки. Эдвард бросил на жену загадочный взгляд:

– Дорогая… я хотел бы поговорить с Джулией с глазу на глаз.

– Понимаю, – слабо улыбнулась Ив и, легко скользя, словно видение, исчезла из комнаты. Джулия, усевшись в кресло у кровати, недоуменно посмотрела на отца. Непонятно, что он может сказать ей после всех ссор и яростных скандалов.

– Что случилось? – тихо спросила девушка. – Хочешь потолковать о моей сценической карьере или замужестве?

– Нет, – с усилием качнул головой отец. – Обо мне.

Он потянулся к чашке. Джулия поспешно налила туда воды из маленького фарфорового кувшинчика и поднесла отцу. Тот осторожно отхлебнул немного.

– Я никогда не рассказывал тебе о моем прошлом… настоящую правду о семье Харгейт.

– Правду? – повторила Джулия, поднимая брови. История Харгейтов всегда казалась ей весьма банальной. Не слишком знатная, хотя и богатая семья всю жизнь пыталась достичь более высокого положения посредством выгодных браков с отпрысками аристократических фамилий, чья кровь считалась гораздо благороднее, нежели их собственная;

– – Я твердил себе, что тебя необходимо оградить от печальной правды, – продолжал Эдвард, – но на самом деле просто трусил.

– Не думаю. У тебя немало недостатков, отец, но малодушие не из их числа.

– Есть вещи, о которых я умалчивал, потому что все это слишком болезненно, а виноватой в результате оказывалась ты.

В хриплом голосе звучали нотки сожаления, потрясшие Джулию. Она и представить не могла, что отец способен на такие сильные чувства.

– О чем ты? – мягко спросила она.

– Ты не знаешь об… Анне, с горечью выдавил отец.

– Кто это, папа?

– Твоя тетка… моя сестра.

Джулия ошарашенно взглянула на Эдварда. Из всех родственников у него остались в живых два брата, давно женатые и жившие где-то в провинции.

– Почему никто не упоминал о ней? Где она сейчас и что…

Эдвард повелительно поднял руку, пытаясь остановить поток вопросов.

– Анна была моей старшей сестрой. Самым прекрасным созданием на свете. Если бы не Анна, мое детство было бы поистине невыносимым. Она играла со мной, сочиняла забавные истории, была для меня матерью, сестрой, другом… она…

Не в силах выразить все, что переживает в эту минуту, отец беспомощно осекся. Джулия насторожилась. До сих пор отец ни разу так с ней не говорил. Лицо его смягчилось, стальные глаза подернулись дымкой воспоминаний.

– Наши родители не обращали на нас внимания. Не любили детей. Даже собственных. Мы их почти не видели, пока не повзрослели, но и тогда никто нами не интересовался. Их главной целью было воспитать в нас чувства долга и ответственности. Все мы, со своей стороны, были абсолютно к ним равнодушны. Но я любил Анну и знал, что это единственный человек в мире, кому я не безразличен.

Он надолго замолчал, словно раздумав продолжать рассказ о давно минувших днях.

– Какой она была? – робко прошептала Джулия.

Отец рассеянно ответил глядя в какую-то невидимую точку:

– Неукротимая мечтательница, веселая фантазерка, совсем непохожая на меня и братьев. Ей не было дела до условностей и этикета. Совершенно непредсказуемая, изменчивая… Родители никогда не понимали ее – временами она сводила их с ума.

– Но что с ней произошло?

– В восемнадцать лет Анна познакомилась с. иностранным дипломатом, занимавшим важный пост в одном из лондонских посольств. Должно быть, он показался сестре воплощением её грез. Отец не одобрял их встреч и запретил Анне с ним видеться. Естественно, она взбунтовалась и при любой возможности ускользала из дома на свидание. В любви она была такой же безудержной, как всегда, и отдалась этому человеку сердцем, душой и телом, не думая о последствиях. Но к несчастью, отец оказался прав. – Лицо Эдварда омрачилось казалось, он пожалел о своей откровенности: Ни отступать было поздно – слишком далёко он зашел. – Анна забеременела, – неохотно признался Эдвард. – Любовник бросил её, объяснив, что уже женат и между ним и Анной всё кончено. Моя семья, опасаясь скандала, отреклась от неё. Все вели себя так, будто Анны вообще не существует на свете. Она осталась совсем одна, почти без средств и решила уехать в Европу, чтобы нести в одиночестве бремя стыда.

Перед отъездом она пришла ко мне. О, поверь, Анна не просила ни денег, ни помощи, только хотела убедиться, что мои чувства к ней не изменились. А я повел себя подло. Повернулся к ней спиной. Даже не захотел говорить. И когда Анна умоляла меня одуматься и попыталась обнять… я назвал ее шлюхой, оттолкнул и ушел.

Рыдания сотрясли Эдварда по бледным щекам покатились слезы, казалось, унося оставшиеся силы.

– Тогда мы увиделись в последний раз. Анна отправилась во Францию, к дальнему родственнику. Вскоре мы узнали, что она умерла родами. Сначала мне удалось выбросить из головы все мысли о ней, иначе я просто бы сошел с ума. Но как только мои душевные раны затянулись, родилась ты.

Эдвард шумно высморкался, но глаза по-прежнему влажно блестели.

– Ты была так похожа на Анну, что я едва ли не терял рассудок каждый раз, когда тебя видел. И посчитал, что судьба наказывает меня за жестокость и бессердечие. Моя сестра словно вновь возродилась в твоем облике, и совесть неотступно терзала меня. Ты точная копия Анны, и не только внешне. Те же упорство, мужество, смелость… мятежная натура. Я не хотел терять тебя, как потерял ее. Считал, что сумею воспитать в дочери свои качества, вырастить ее более разумной, серьезной, лишенной воображения. И уж тогда она меня не покинет… Но чем упорнее я старался вылепить тебя по своему образу и подобию, тем сильнее ты сопротивлялась, тем больше напоминала Анну. И я все яснее понимал, какую ошибку совершаю, стараясь переделать тебя.

Джулия порывисто вытерла ползущую по щеке прозрачную струйку.

– Включая брак с лордом Савиджем.

– Особенно это, – прохрипел Эдвард. – Я полагал, что именно так заставлю тебя окончательно покориться своей воле. Но ты восстала, совсем как Анна. Отказалась от своего имени, поступила в театр и, что еще хуже, добилась успеха. Я пытался наказать тебя, изгнав из дома… лишив наследства… Только ты не покорилась.

– Ты прав, деньги для меня не главное, – всхлипывая, пробормотала Джулия. – От тебя я хотела только одного – любви.

Отец покачал головой, бессильно мотавшейся на худой шее. В эту минуту он напоминал сломанную механическую игрушку.

– Я не хотел любить тебя… такую… непокорную… боялся, что это окончательно разобьет мне сердце.

«А что теперь?» – жаждала и опасалась спросить Джулия. Неужели все кончено и уже ничего не вернуть? Девушка не смела надеяться, что отец захочет помириться с ней, принять ее такой, какова она есть, и ничего больше не требовать. Но сейчас лучше помолчать. Пока достаточно тоненькой ниточки понимания и сочувствия, протянувшейся между ними.

Джулия смотрела на отца с болью и жалостью. Эти глубокие морщины на исхудавшем лице. Как он устал…

Веки Эдварда закрывались сами собой, подбородок падал на грудь.

– Спасибо, что поговорил со мной, – прошептала она, поправляя подушки. – Поспи. Ты устал. Отдохни.

– Ты… не уедешь? – тихо спросил он. Девушка кивнула и нерешительно улыбнулась.

– Останусь, пока тебе не станет лучше, папа. И хотя невероятные признания отца заставили ее забыть о голоде, Джулия машинально съела крылышко цыпленка и немного овощей. Она поделилась с Ив услышанным, но, к ее немалому удивлению, мать восприняла все спокойно.

– Я знала о бедняжке Анне, – вздохнула она, – но никто из Харгейтов не желал и думать о ней. Только твой отец никогда не признавался, что ты так сильно напоминаешь ему сестру. Мне надо было догадаться. Это многое изменило бы…

– Почему он решил рассказать все сейчас? Чего надеялся добиться?

– Пытался объяснить тебе, как сожалеет… – печально вздохнула мать.

* * *

Как странно – снова очутиться под крышей отчего дома, лежать в знакомой постели, прислушиваясь к потрескиванию и шорохам, вою ветра за окнами, крикам ночных птиц. Все было до боли родным. Джулии казалось, что она снова стала маленькой и утром ей придется старательно зубрить уроки, а потом поискать укромный уголок, где можно устроиться с книжкой.

Перед широко раскрытыми глазами Джулии проходили картины детства… Строгий, неумолимый отец, мать, скользившая по дому бледной тенью, собственные причудливые фантазии… И как всегда, образ Дамона. Всю юность он был предметом ее любопытства, страхов и неприязни. Невидимым бременем, от которого она стремилась освободиться. И теперь Джулия осознала, как велико искушение, как опасно она близка к тому, чтобы изменить с таким трудом завоеванной свободе.

Дамон показал, что потеряет Джулия, если всю жизнь проведет, имитируя подлинные чувства, страсти, страдания и радости, и при этом каждый вечер будет возвращаться в пустой дом и холодную постель. Несмотря на все усилия противиться неизбежному, она полюбила Дамона. Что же станется с нею, если посмеет дать себе волю? Окончательно потеряет рассудок? И его связь с леди Аштон почему-то вовсе не тревожила Джулию. Пусть Дамон внешне бездушен и сдержан – под этой маской кроется истинный мужчина из плоти и крови, которому трудно бороться с собственными желаниями. Но нельзя отрицать, что он достойно выполняет свой долг и мужественно несет тяжкий груз обязанностей. Она восхищалась его целеустремленностью, решимостью, старанием подчинить окружающих своей воле. И кто знает, какой бы путь Джулия выбрала, повстречайся они до того, как она стала актрисой?

Наконец она забылась, но и во сне не обрела покоя. Дамон по-прежнему оставался героем ее видений, терзавших Джулию сладостной пыткой. Несколько раз она просыпалась, переворачивала и взбивала подушку, пытаясь улечься поудобнее.

– Ты пошлешь за ним? – робко спросила вечером мать, и этот вопрос до сих пор преследовал Джулию. Она не в силах забыть Дамона… и жаждет одного – оказаться в его объятиях. Однако все это глупости – конечно, она и не подумает звать мужа сюда. И станет надеяться только на себя.

Следующие три дня Джулия провела у постели отца – ухаживала за больным, читала вслух, развлекала рассказами из театральной жизни. Эдвард внимательно слушал, не сводя глаз с дочери.

– Знаешь, теперь я уверен, что ты поистине талантливая актриса, – неожиданно заключил он, повергнув Джулию в полное изумление. Человеку, так ненавидевшему ее занятие, это признание, должно быть, далось нелегко. – Когда ты читаешь, кажется, персонажи книг оживают.

– Надеюсь, ты как-нибудь захочешь увидеть меня на сцене, – вздохнула Джулия. – То есть если, конечно, смиришься с мыслью о том, что твоя дочь актриса.

– Возможно, – уклончиво буркнул отец. Джулия улыбнулась. Довольно и того, что он не отказался наотрез. Большего она не смела ожидать.

– Тебе наверняка понравится, – настаивала она. – Все утверждают, что я не так уж плохо играю.

– Ты великая актриса, – возразил Эдвард. – Я едва ли не каждый день читаю о тебе в газетах. Должен заметить, что, по-видимому, ты их любимый объект для сплетен, большинство из которых крайне неутешительны для отца.

– Не обращай внимания, – весело отмахнулась Джулия, наслаждаясь столь редкой дружеской беседой с отцом. – Уверяю, почти все это наглая ложь. Я веду очень спокойную жизнь – ни скандальных связей, ни развлечений.

– Но репортеры намекают, что между тобой и антрепренером существуют вполне определенные отношения.

– Мистер Скотт – мой друг, и только, – спокойно ответила Джулия, глядя в глаза отцу. – Его единственная настоящая любовь – театр. Ни одна женщина не способна соперничать с этой страстью.

– А лорд Савидж? Твоя мать намекнула, что ты питаешь к нему какие-то чувства.

Джулия, нахмурившись, опустила голову.

– Это правда, – нерешительно призналась она, – но, боюсь, ничего не выйдет. Он слишком… бескомпромиссен.

Эдвард, вероятно, прекрасно понял намек, но ничего не отвечая, задумчиво потер лоб.

– Ты, конечно, по-прежнему хочешь, чтобы я стала герцогиней? – осмелилась спросить Джулия.

– По-моему, ты достаточно ясно дала знать, что это не мое дело, – усмехнулся отец.

– А что, если я начну хлопотать о признании брака недействительным? Ты снова порвешь со мной?

– Нет, – ответил отец после небольшой паузы. – Я смирюсь с твоим решением, каково бы оно ни было.

Едва не заплакав от благодарности, Джулия нежно сжала его руку.

– Спасибо, – выдохнула она сквозь слезы. – Ты даже не представляешь, что это для меня значит.

К облегчению Джулии и Ив, Эдвард начал медленно, но верно поправляться. Здоровье его улучшалось с каждым днем. На щеках появился слабый румянец, силы постепенно возвращались. Его отношение к Джулии тоже изменилось – куда девались холодность и резкость. Властные манеры заметно смягчились, их место заняли терпимость и что-то похожее на теплоту. Он даже стал более внимательным к жене, очевидно, поняв, что до сих пор принимал ее преданность как должное.

В понедельник утром, когда последние приготовления были сделаны, Джулия отправилась попрощаться с отцом. Пора ехать, иначе она не успеет к завтрашней генеральной репетиции и спектаклю.

К ее удивлению, Эдвард был не один. У постели сидел адвокат, бывший поверенным Харгейтов не менее десяти лет.

– Заходи, Джулия, – окликнул Эдвард. – Мы с мистером Бриджменом как раз обсудили важное дело.

Обменявшись вежливым приветствием с адвокатом, Джулия дождалась его ухода, прежде чем вопросительно посмотреть на отца. Лицо Эдварда было серьезным, но глаза удовлетворенно поблескивали.

– Садись, Джулия. У меня для тебя подарок.

– Неужели? – намеренно беспечно проворковала Джулия. – Смею ли я надеяться, что ты снова включил меня в завещание?

– Совершенно верно. Но не только это. Он протянул дочери толстый пакет, обернутый в пергаментную бумагу.

– Что это? – опасливо спросила она,

– Твоя свобода. – Джулия осторожно взяла конверт и положила на колени. – Здесь твой брачный контракт. Я потребую от священника, который венчал вас, стереть запись в церковной книге, с тем чтобы не осталось ни единого доказательства.

Джулия ошарашено молчала. Эдвард, очевидно, ожидавший более горячей благодарности, недоуменно насупился:

– Ну? Кажется, ты должна быть довольна – ведь именно этого так долго добивалась.

– Во-первых, я вообще не хотела выходить замуж, – пробормотала Джулия, пытаясь немного опомниться. Она сама не понимала, что испытывает сейчас. Возможно, так чувствует себя заключенный, которому тюремщик только, что бесцеремонно швырнул ключи от камеры. Все произошло так неожиданно… у нее даже не было времени подготовиться.

– Я многого не в силах изменить, – возразил отец. – Просто пытаюсь исправить уже совершенные ошибки.