СТОУКХЕРСТЫ - Где начинаются мечты

– Вот и мой портной говорит то же самое.

– А не существует ли способа сделать их… ну… поменьше?

– Нет, насколько мне известно. Но удовлетворите мое любопытство, скажите, сколько мне нужно сбросить, чтобы сойти за джентльмена?

Холли улыбнулась и покачала головой:

– Внешность – это последнее, о чем вам нужно беспокоиться. Прежде всего вам следует научиться держаться с достоинством. Пока что с этим у вас дело плохо.

– Зато я привлекателен, – возразил он. – Вы же сами сказали, что я привлекательный.

– Разве? Я уверена, что употребила слово «неисправимый».

От его улыбки у Холли потеплело в груди. Она торопливо опустила глаза, дыхание ее участилось. Она чувствовала себя странно, она едва сдерживалась, чтобы не вскочить с места. Она не смела посмотреть на Бронсона, опасаясь последствий. Он сделал так, что ей захотелось… впрочем, она и сама не знала, чего именно. Но неожиданно вспомнила его поцелуй, это сладостное, жаркое вторжение. Она зарделась и крепко стиснула руки, пытаясь совладать с собой.

– Моя боксерская карьера продолжалась недолго, – услышала она голос Бронсона. – Я занимался этим только для того, чтобы заработать денег, которых хватило бы на приобретение парохода на паях.

– Вот как? – спросила Холли, которая наконец-то смогла снова взглянуть на него. – А я думала, что вам это нравилось.

– Да, – согласился он. – Я люблю соревноваться. И выигрывать. Но в боксерском деле слишком много боли и слишком мало выгоды. А скоро я узнал, что можно сбить человека с ног, не марая рук в крови.

– Боже мой, мистер Бронсон! Неужели нужно строить свою жизнь так, словно это постоянное сражение?

– А как жить иначе?

– Можно немного расслабиться и наслаждаться тем, чего вы добились.

Его темные глаза насмешливо взглянули на нее.

– Вы когда-нибудь в детстве играли в короля горы, леди Холли? Наверное, нет – вряд ли это подходящая игра для девочки из респектабельной семьи. Вы находите кучу грязи или мусора и соревнуетесь с товарищами, кто первый заберется наверх. Но это легкая часть игры.

– А какая же трудная часть?

– Удержаться наверху.

– Держу пари, вам удавалось удерживаться там от рассвета до заката, – предположила она. – Пиная и дубася всех мальчиков, которые пытались занять ваше место.

– Только до ужина, – признался он, неожиданно усмехнувшись. – Мой желудок всегда меня побеждал.

Внезапно Холли расхохоталась совершенно неподобающим образом. Она просто не могла удержаться, даже когда ее дочь, очевидно, удивленная этими звуками, подошла и стала рядом с ее стулом.

– Что случилось, мама?

– Мистер Бронсон, – объяснила Холли, – рассказывал мне одну историю из своего детства.

Хотя Роза совершенно не поняла, что в этом смешного, она тоже рассмеялась.

Бронсон смотрел на обеих, и его карие глаза наполнились каким-то особенным теплом.

– Мне кажется, я никогда не видел ничего красивее, чем вы обе.

Веселость Холли тут же исчезла. Она встала, внезапно похолодев и вынудив Бронсона также подняться. Ей не следует находиться здесь, была первая мысль. Ей ни в коем случае не следовало соглашаться работать у него, несмотря на все соблазны. Она только теперь поняла, как она неопытна и уязвима, ведь в противном случае он не сумел бы с такой легкостью нарушить ее равновесие. Если она не будет держаться с ним настороже, он посеет в ней тревогу. Неужели он так волнует ее потому, что она долго жила без мужчины? Или потому, что он так непохож на всех остальных ее знакомых?

Хуже всего было то, что любая радость от его общества, любое признание его здоровой, закаленной улицей мужественности – это предательство по отношению к Джорджу.

На мгновение ей вспомнились дни отчаяния, когда умер ее муж, и мрачное желание, снедавшее ее. Ей от всей души хотелось умереть вместе с ним. Только беспокойство за малышку дочь спасли ее от безумия. И она поклялась воздать Джорджу почести тем, что будет всю жизнь любить его одного. Но вот совершенно чужой человек осторожно, шаг за шагом, пытается увлечь ее с выбранной дороги.

– Мистер Бронсон, – сказала Холли дрожащим голосом, – мы… мы увидимся за ужином.

Лицо у Бронсона было так же серьезно, как и у нее.

– Разрешите Розе поесть вместе с нами, – попросил он. – Неужели дети аристократов никогда не ужинают вместе со всеми?

Холли ответила не сразу.

– Иногда в загородных имениях детям позволяют поесть en famille [2]. Однако в большинстве приличных домов дети едят отдельно, в детской. Роза привыкла к порядкам, установленным в доме Тейлоров, и вряд ли стоит менять правила…

– Но там она ела в обществе других детей, верно? – заметил Бронсон. – А здесь ей всегда придется сидеть за столом в одиночестве.

Холли посмотрела на маленькое личико дочери. Роза, кажется, затаила дыхание, молча ожидая, удастся ли неожиданному защитнику добиться для нее места за обеденным столом взрослых. Холли вполне могла бы настоять на своем. Но Бронсон и малышка смотрели на нее выжидающим взглядом, и Холли вдруг с веселым отчаянием поняла, что придется нарушить еще одно правило.

– Ладно, – сказала она. – Если Роза будет себя хорошо вести, отныне она сможет садиться за стол вместе со всеми.

К удивлению Холли, Роза бросилась к Бронсону с радостными возгласами.

– Ах, мистер Бронсон, – воскликнула она, – благодарю вас!

Усмехнувшись, Закери присел на корточки.

– Благодарите вашу маму, принцесса. Я только попросил. А разрешение дала она.

Кинувшись к матери, Роза покрыла ее лицо поцелуями.

– Милочка, – пробормотала Холли, стараясь удержаться от улыбки, – пойдем наверх, сменим твой передничек и умоемся перед обедом. Нельзя, чтобы ты была похожа на оборванца.

– Хорошо, мама. – Роза взяла ее за руку и нетерпеливо потащила за собой.

Глава 7

Возобновив переписку с некоторыми подругами, которых не видела со времени смерти Джорджа, и сообщив им, что работает и проживает в лондонском доме мистера Закери Бронсона, Холли была удивлена их реакцией. Естественно, многие выражали неодобрение, даже предлагали ей жить у них, если она действительно так нуждается. Но большинство неожиданно выразили интерес к ее новому положению и спрашивали, нельзя ли им навестить ее. Судя по всему, огромное количество дам хотели увидеть дом Бронсона, более того – встретиться с ним самим.

Когда Холли рассказала ему об этом, Закери не выразил никакого удивления.

– Это обычное дело, – бросил он с циничной улыбкой. – Женщины вашего класса лучше пойдут на гильотину, чем выйдут замуж за такую дворняжку, как я… но удивительно, сколько таких женщин мечтают быть со мной «друзьями».

– Вы хотите сказать, что они хотят… с вами?.. – Холли замолчала, шокированная. – Даже замужние?

– Особенно замужние, – сухо сообщил Бронсон. – Пока вы соблюдали траур, уединившись в тейлоровском доме, я развлекал в своей постели множество знатных лондонских леди.

– Джентльмену не пристало хвастаться своими постельными победами, – заметила Холли, покраснев.

– Я не хвастался. Я констатировал факт.

– Некоторые факты лучше держать при себе.

Неожиданная резкость ее тона заинтересовала его.

– Странное у вас выражение лица, леди Холли, – заметил он бархатным голосом. – Можно подумать, что вы ревнуете.

Холли чуть не задохнулась от злости. Закери Бронсон, как никто, обладал способностью выводить ее из себя.

– Вовсе нет. Я просто подумала о том, сколько болезней можно подхватить, посвящая себя такой галантной погоне.

– «Галантной погоне», – повторил он и рассмеялся. – Я еще не слышал такого красивого названия для этого дела. Нет, за время моего распутства я ни разу не подхватил ни триппера, ни какой-либо другой заразы. Есть способы, которыми мужчина может защитить себя…

– Уверяю вас, я не желаю слышать об этом! – Холли в ужасе заткнула уши. Мало того, что Бронсон, был самым развратным созданием из всех ее знакомых, так он был еще и не прочь обсудить свои интимные дела, о которых никому знать не полагается. – Вы, сэр, совершенно безнравственны.

Вместо того чтобы устыдиться, он усмехнулся.

– А вы, миледи, скромны до невозможности.

– Благодарю вас.

– Я не собирался делать вам комплимент.

– Любое критическое замечание с вашей стороны, мистер Бронсон, я, по-видимому, буду расценивать как комплимент.

Закери снова засмеялся, как делал это всякий раз, когда она пыталась преподать ему хотя бы толику морали. Его интересовали только внешние признаки джентльменского поведения. В остальное время он охотно сбрасывал бы эту маску. Но как Холли ни пыталась, относиться к нему с неприязнью она не могла.

Дни, проведенные Холли в доме Бронсона, превратились в недели, и она успела рассмотреть в своем работодателе множество новых качеств, в том числе достойных восхищения. Он честно признавал свои пороки и абсолютно не стеснялся своего происхождения и недостатка образования. Он обладал удивительной скромностью, постоянно преуменьшая свой необычайный врожденный ум и значительность своих достижений. Он часто пользовался озорным обаянием, чтобы заставить ее смеяться против собственной воли. Похоже, он с удовольствием сердил ее, а когда она доходила до точки кипения, умудрялся рассмешить.

Они часто проводили время вместе, иногда втроем – с Розой, игравшей у их ног, пока они беседовали. Иногда они разговаривали наедине, если поздний час вынуждал Элизабет и ее матушку удалиться в свои опочивальни. В камине тлели угли, Бронсон угощал Холли редкими винами и потчевал шокирующими, но увлекательными рассказами из своей жизни. В свою очередь, он упорно просил и ее рассказывать о своем детстве. Холли никак не могла взять в толк, почему его интересуют прозаические подробности ее прошлой жизни, но он настаивал, пока она не принималась рассказывать о всяких смешных случаях. Вроде того, как противная кузина как-то раз привязала ее длинные волосы к спинке стула, или о том, как она, Холли, нарочно сбросила мокрую губку с балкона на голову лакею. А иногда он расспрашивал о Джордже. Об их супружеской жизни… даже интересовался, каково ей было рожать.

– Вы же знаете, что я не могу обсуждать с вами подобные вещи, – возразила Холли.

– Почему же? – В настороженных черных глазах отразились языки пламени в камине. Они сидели в гостиной, уютной, похожей на шкатулку для драгоценностей комнате, обитой роскошным бархатом оливкового цвета. Внешний мир казался далеким и нереальным. Холли понимала, что это нехорошо – оставаться вдвоем с ним в такой интимной атмосфере. Слишком близко… слишком уединенно. И тем не менее она не могла заставить себя уйти. Видимо, была в ее натуре какая-то безнравственность, которая велела ей оставаться здесь вопреки впитанной с молоком матери благопристойности.

– Вы прекрасно знаете, что это неприлично, – сказала она. – Вы не должны были задавать мне такой вопрос.

– Скажите, – спросил он настойчиво и медленно, поднеся к губам стакан с вином, – вы держались, как храбрый солдатик, или вопили, как баньши [3]?

– Мистер Бронсон! – Она бросила на него взгляд, выражающий крайнее негодование. – Неужели вы совершенно лишены деликатности? Или хотя бы какого-то уважения ко мне?

– Я уважаю вас больше, чем кого-либо, Миледи, – с готовностью отозвался он.

Холли покачала головой, пытаясь скрыть невольную улыбку.

– Я не держалась, как храбрый солдатик, – призналась она. – Это было ужасно больно. И хуже всего, что это длилось двенадцать часов. При этом все говорили, что это легкие роды, и мне даже никто не сочувствовал.

Ее грустная жалоба живо заинтересовала его.

– А вы завели бы еще детей? Если бы Джордж был жив?

– Разумеется. В таких делах у замужней женщины нет выбора.

– Неужели?

Она в замешательстве вскинула на него удивленный взгляд.

– Ну, я… Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что есть способы предотвратить нежелательную беременность.

Холли молча в ужасе смотрела на него. Порядочные женщины не говорят на такие темы. Этот предмет запретен, они с Джорджем никогда даже не упоминали о нем. Да, она случайно слышала какие-то перешептывания подруг, но поспешно устранялась от таких непристойных бесед. И вот этот бессовестный человек смеет говорить такое прямо ей в лицо!

– Теперь я действительно оскорбил вас, – заметил Бронсон, напустив на себя виноватый вид, но Холли не поверила ему и была права. – Простите меня, миледи. Временами я забываю, что кто-то может быть таким уязвимым.

– Мне пора идти, – с достоинством произнесла Холли. Единственное, что ей остается, решила она, – забыть этот опасный разговор, словно его и не было. – Спокойной ночи, мистер Бронсон.

Она встала, он тоже поднялся.

– Вам незачем уходит. Обещаю вам вести себя прилично.

– Уже поздно, – твердо сказала Холли, направляясь к двери. – Еще раз спокойной ночи, сэр…

Каким-то образом ему удалось оказаться на пороге раньше ее. Его большая рука слегка коснулась двери и с тихим щелканьем захлопнула ее.

– Останьтесь, – повторил он. – И я открою бутылку того рейнского вина, которое вам так понравилось.

Нахмурившись, Холли повернулась к нему. Она уже была готова заметить, что джентльмен не спорит с леди, когда ей хочется уйти, равно как и не пытается оставаться с ней наедине за закрытой дверью. Но она смотрела в его темные дерзкие глаза и медлила.

– Если я останусь, мы найдем какой-нибудь приличный предмет для разговора? – настороженно поинтересовалась она.

– Все, что пожелаете, – последовал быстрый ответ. – Налоги. Общественные нужды. Погода.

Увидев его нарочито вежливое лицо, она чуть было не улыбнулась. Он походил на волка, прикидывающегося овечкой.

– Ну хорошо, – кивнула она и вернулась на диванчик.

Он принес стакан с другим вином, темным и крепким, и она выпила его, отдав должное его высокому качеству. Ей понравились те безумно дорогие вина, которыми были полны его погреба, и это расстраивало ее: придет день, и они станут для нее недоступны. Но все-таки пока-то она может наслаждаться преимуществами проживания у него в доме: изысканными винами, прекрасными произведениями искусства, всей этой греховной роскошью и… его обществом.

Несколько лет назад она пришла бы в ужас, оставшись наедине с таким человеком, как Закери Бронсон. Он не обращался с ней с осторожной заботливой учтивостью, к которой она привыкла, – отец, вежливые молодые джентльмены, ухаживавшие за ней, ее безупречный муж… Бронсон в разговорах с ней не деликатничал, говорил о таких вещах, которые не должны интересовать леди, и вовсе не пытался обойти неприятные стороны жизни.

Пока они беседовали, он все время следил, чтобы стакан у нее был полон; время шло к полуночи, Холли забилась в уголок диванчика, и голова ее склонилась набок. Господи, как много выпито, с удивлением подумала она, почему-то не испытывая ужаса или смущения, которые должны были бы последовать за таким открытием Леди никогда не пьют слишком много, только позволяют себе время от времени чуть-чуть вина, разбавленного водой. В растерянности созерцая свой почти пустой стакан, Холли попыталась поставить его на столик рядом с диванчиком. Вдруг комната поплыла куда-то, и стакан стал выпадать из ее слабеющей руки. Бронсон тут же перехватил хрустальный сосуд и отставил его в сторону. Холли посмотрела на его красивое лицо и вдруг ощутила легкость, язык у нее развязался, и ей стало как-то странно радостно и свободно – с ней так бывало, когда Мод перед сном помогала ей снять какое-нибудь особенно тесное платье.

– Мистер Бронсон, – сказала она и подумала, что ее слова произносит кто-то другой, – вы позволили мне выпить чересчур много вина… Честно говоря, вы напоили меня, что очень дурно с вашей стороны.

– Вы не так уж пьяны, миледи. – Его губы изогнулись в усмешке. – Просто вы в кои-то веки немного расслабились.

Он явно лгал, но почему-то ей стало спокойнее.

– Мне пора спать, – заявила она, пытаясь подняться с диванчика.

Комната завертелась перед ней, и Холли почувствовала, что падает, летит, словно сорвавшись с утеса. Бронсон протянул руку и с легкостью поймал ее, прекратив удивительный полет.

– О-о! – Холли вцепилась в его надежную руку. – Кажется, у меня немного закружилась голова. Благодарю вас. Наверное, я обо что-то споткнулась.

Она наклонилась и с беспокойством уставилась на ковер, ища предмет, который привел ее в такое состояние, и услышала тихое фырканье Бронсона.

– Почему вы смеетесь? – поинтересовалась Холли, когда он снова усадил ее на диван.

– Потому что я еще не видывал, чтобы человек так пьянел от трех стаканов вина.

Она сделала движение, чтобы встать, но он сел рядом и помешал ее вялым попыткам. Его нога оказалась немыслимо близко к ее ноге, отчего Холли изо всех сил вжалась в спинку дивана.

– Останьтесь со мной, – попросил Бронсон. – Ночь уже наполовину прошла.

– Мистер Бронсон, – с подозрением спросила она, – вы пытаетесь меня скомпрометировать?

Его белые зубы сверкнули в усмешке, но глаза его блестели беспокойно и горячо.

– Возможно. Почему бы вам не провести пару часов со мной на этом диване?

– За разговорами? – слабым голосом произнесла она.

– В том числе. – Указательным пальцем он коснулся ее подбородка, оставив горячую дорожку на его чувствительном изгибе. – Обещаю, вы получите удовольствие. А потом мы свалим все на вино.

Она просто ушам своим не верила. Сделать ей такое возмутительное предложение!

– Мы свалим все на вино! – с негодованием повторила она и вдруг спросила, посмеиваясь:

– Интересно, сколько раз вы произносили эту фразу раньше?

– Сегодня в первый раз, – весело успокоил он ее, – и мне она, в общем, нравится, а вам?

Она нахмурилась:

– Вы обратились с предложением не к той женщине, мистер Бронсон. Существует сотня причин, по которым я никогда на такое не соглашусь.

– Назовите хотя бы несколько. – В его черных глазах сверкнуло любопытство.

Она неуверенно помахала пальцем перед его носом.

– Нравственность… благопристойность… необходимость быть примером для моей дочери… не говоря уж о том, что любой неосмотрительный поступок сделает невозможным мое пребывание здесь.

– Интересно, – задумчиво протянул он.

Холли отпрянула, потому что он наклонился над ней и ее голова почти опустилась на подлокотник дивана, а сама она оказалась распростертой под его могучим телом.

– Что интересно? – спросила она, глубоко вдохнув. В комнате стало очень жарко. Холли подняла руку, чтобы откинуть прядь волос, прилипшую к ее влажному лбу, и рука показалась ей очень тяжелой. Она явно перепила… она напилась… и хотя это не очень беспокоило ее в данный момент, она сознавала, что впоследствии это будет мучить ее.

– Вы назвали все причины, кроме одной, действительно имеющей значение. – Лицо Бронсона было совсем близко, и его губы – самые соблазнительные губы, когда-либо виденные ею, крупные, чувственные и обещающие – оказались настолько рядом, что Холли чувствовала его осторожное дыхание на своей щеке. – Вы забыли сказать, что вы меня не хотите.

– Ну, это… это само собой, – солгала она.

– Вот как? – Вместо того чтобы обидеться, он снова развеселился. – Интересно, леди Холли, могу ли я пробудить в вас желание?

– Ах, я не думаю…

Ее голос превратился в легкий вздох, когда его голова склонилась над ней и она поняла, что происходит. Она крепко зажмурилась и ждала, ждала… и вдруг ощутила, как его губы скользят по нежной коже на внутренней стороне ее запястья. От этого бархатистого прикосновения по руке ее пробежала чувственная дрожь и пальцы дернулись. Губы Бронсона задержались, отчего тоненькая жилка на запястье забилась как безумная. Тело Холли напряглось, как натянутая тетива. Тубы ее стали пухлыми и горячими, они напряженно ждали прикосновения его губ. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза глазами мрачными, как адский пламень.

Пошарив рядом с собой, он что-то подал ей. В свете камина сверкнул хрустальный бокал, на дне которого переливалось немного бордовой жидкости.

– Допейте, – тихо предложил он, – и позвольте мне сделать с вами то, чего мне хочется. А утром мы оба притворимся, что ничего не было.

Ее испугало, как сильно ей захотелось согласиться на это греховное предложение. Он шутит, подумала она, борясь с головокружением… конечно, не может же он в самом деле предлагать ей такое. Он подождет, пока она ответит, и, независимо от того, каков будет этот ответ, посмеется над ней.

– Вы безнравственны, – прошептала она.

– Да, – серьезно ответил он.

Прерывисто дыша, она провела рукой по глазам, словно пытаясь освободиться от пьяной пелены.

– Я… я хочу подняться наверх. Одна.

Воцарилось долгое молчание, а потом раздался дружеский голос Бронсона:

– Разрешите помочь вам.

Он обхватил ее за талию и помог ей встать. Обретя точку опоры, она обнаружила, что комната прекратила свое стремительное вращение. Успокоенная этим, Холли оттолкнулась от его тяжелого, зовущего тела и направилась к двери.

– Я вполне в состоянии дойти до своей комнаты без провожатых, – сказала она, бросив на Бронсона умоляющий взгляд.

– Ладно.

Он открыл перед ней дверь, в последний раз окинув взглядом ее смятенную фигурку.

– Мистер Бронсон… завтра это будет забыто?

Он коротко кивнул, и она заторопилась побыстрее уйти, насколько позволяли ее непослушные ноги.

* * *

– Черта с два! – пробормотал Бронсон, как только Холли исчезла из виду. Он зашел с ней слишком далеко – хотя сам разрешил себе нарушить незримую границу – и не сумел вовремя остановиться. Он не мог совладать со своим вожделением. Это ни с чем не сравнимая мука – желать добродетельную женщину. Единственное утешение – что она, судя по всему, не понимает, что он подпал под ее чары целиком и полностью.

Закери злился и раздражался – он ни разу в жизни не оказывался в такой ситуации. В своей надменной самоуверенности он полагал, что всегда может соблазнить любую женщину, какое бы положение она ни занимала. Он не сомневался и в том, что уложит Холли в свою постель, если наберется терпения и подождет, пока ее защитные сооружения рухнут. Но, переспав с ней, он ее потеряет. Уговорить ее остаться после этого будет невозможно. А ведь ему, как это ни странно, оказалось нужнее ее повседневное тихое общество, чем одна, пусть фантастически бурная, ночь.

Всякий раз, пытаясь вообразить женщину, которая могла бы надолго завладеть его вниманием, чувствами, стать средоточием его мыслей, он всегда приходил к выводу, что это должна быть особа светская, самоуверенная… равная ему в определенном смысле по опыту и темпераменту. Он никогда не думал, что потеряет голову из-за скромной вдовы. Холли действовала на него необъяснимым образом, точно наркотик, возбуждающий и сладостный, и отсутствие ее, как и отсутствие наркотика, вызывало ощущение пустоты и неутолимой жажды.

Он был не глуп. Он понимал, что леди Холли не для него. Лучше сорвать с дерева более зрелый плод. Но глаза его не хотели смотреть ни на какие соблазнительные дары природы, когда рядом находилась она – прелестная и совершенно недоступная.

Пытаясь побороть свое желание, Закери обратился к другим женщинам. Будучи завсегдатаем самого роскошного, немыслимо дорогого лондонского борделя, он мог себе позволить купить ночь с самой красивой проституткой. Со временем он зачастил туда и стал бывать чуть ли еженощно.

А вечерами Закери испытывал тихое, ни с чем не сравнимое наслаждение, находясь в обществе Холли, просто глядя на нее, упиваясь звуком ее голоса. Потом она возвращалась на свое одинокое ложе, а он мчался в Лондон, где проводил несколько часов в отчаянном распутстве. К несчастью, услуги общедоступных девиц только на время ослабляли его желание. Впервые в жизни он начал понимать, что истинную страсть утолить нелегко, что существует разница между потребностями чресл и сердца. Это открытие его мало обрадовало.

* * *

– Вы собираетесь строить еще один дом? – удивилась Холли. Она стояла у длинного стола в библиотеке, а Бронсон разворачивал перед ней туго свернутые рулоны чертежей, прижимая их по углам различными предметами. – Но где… и зачем?

– Я хочу иметь самый великолепный загородный дом, который когда-либо видела Англия, – заявил Бронсон. – Я купил землю в Девоне – три поместья, которые будут объединены в одно. Мой архитектор сделал проект дома. Мне хотелось бы, чтобы вы его посмотрели.

Холли взглянула на него с иронической улыбкой. Не зная, как поступить, она сделала вид, что не помнит странной волнующей сцены, разыгравшейся между ними вчера вечером. К ее великому облегчению, Бронсон ни взглядом, ни словом не намекнул о произошедшем. Он вовлек ее в разговор об одном из своих новых замыслов. Холли решила, что ее непозволительное поведение было следствием неосмотрительности: слишком много она выпила вина. Стало быть, этой опасности следует в будущем избегать.

– Мистер Бронсон, я с удовольствием взгляну на планы, но предупреждаю – я почти не разбираюсь в таких вещах.

– Нет, разбираетесь. Вы знаете, чем восхищается аристократия, и поделитесь своим мнением.

Его большая рука осторожно и ловко разгладила бумажные листы. Холли рассматривала сделанные чернилами наброски различных фронтонов, отчетливо сознавая при этом близость Бронсона. Он положил руки на бумагу и наклонился над столом.

Холли пыталась сосредоточиться, но присутствие Бронсона отвлекало ее. Она не могла не обратить внимания, как туго фрак обтягивает его плечи, как густые черные волосы вьются у него на затылке, как чисто выбрита его смуглая кожа на подбородке. Он следил за собой, не будучи щеголем, от него пахло больше крахмальным бельем и мылом, чем одеколоном, одежда сидела на нем очень хорошо. Наверное, он странно смотрелся среди толпы в гостиной, но его несомненная мужественность явно притягивала.

– Что вы думаете об этом? – спросил он низким рокочущим голосом.

Холли ответила не сразу.

– По-моему, мистер Бронсон, – заметила она, – архитектор нарисовал именно то, что вам должно, по его мнению, понравиться.

Дом был претенциозный, огромный и слишком симметричный. На фоне девонширского ландшафта он выглядел тяжело и неловко. Заметный – да. Великолепный – без сомнения. Но «изящный» и «гармоничный» – такие слова никак нельзя было бы применить к этому высокомерному образчику старомодного вкуса.

– Он очень большой, – продолжала она, – и у всякого, кто его увидит, не возникнет ни малейшего сомнения в том, что владелец – человек с огромными средствами. Но все же…

– Вам он не нравится.

Их взгляды встретились. Они стояли рядом, и Холли ощутила, как ее обдало жаром, когда она взглянула в его внимательные черные глаза.

– А вам, мистер Бронсон? – с трудом выговорила она.

Вопрос этот вызвал у него усмешку.

– У меня плохой вкус, – спокойно констатировал он. – Единственная моя заслуга в том, что я это понимаю.

Она раскрыла рот, чтобы оспорить это утверждение, но передумала. Когда речь шла о стиле, Бронсон действительно проявлял поразительно дурной вкус.

Он увидел выражение ее лица и издал тихий смешок.

– Скажите, миледи, что бы вы изменили в этом доме?

Подняв верхний эскиз за уголок и рассматривая план первого этажа, Холли беспомощно покачала головой:

– Я не знаю, с чего начать. А вы, наверное, сильно потратились на все эти планы…

– Эти траты – ничто по сравнению с тем, во что обойдется постройка проклятого дома.

– Ну… – Она в задумчивости покусывала нижнюю губу, обдумывая, что бы такое ему сказать. Его взгляд скользнул к ее губам, и она быстро продолжила:

– Мистер Бронсон, не будет ли слишком самонадеянно с моей стороны предложить вам другого архитектора? Может, вы посмотрите другие эскизы и потом уже решите, что вы предпочитаете? У меня есть дальний родственник, мистер Джейсон Соумерс, подающий надежды и уже пользующийся некоторым успехом молодой архитектор. Он восприимчив к современным тенденциям, хотя вряд ли ему когда-нибудь поручали такой большой проект, как вот этот.

– Прекрасно, – сразу же согласился Бронсон. – Мы немедленно пошлем его в Девон и посмотрим, что он нам предложит.

– Вероятно, пройдет некоторое время, прежде чем мистер Соумерс сможет быть вам полезным. Насколько мне известно, его услуги пользуются большим спросом, и дни его распланированы надолго вперед.

– О, он отправится в Девон без промедления, как только вы назовете мое имя, – цинично заверил ее Бронсон. – Каждый архитектор мечтает заполучить такого заказчика, как я.

Холли не смогла удержаться от смеха.

– Неужели ваша самонадеянность так безгранична?

– Наберитесь терпения и увидите: Соумерс представит мне свои эскизы не более чем через две недели.

* * *

Как и предсказывал Закери, Джейсон Соумерс действительно явился в его имение с эскизами и планами в замечательно короткий срок – через шестнадцать дней, если говорить точно.

– Боюсь, Элизабет, сегодня наши утренние занятия придется сократить, – пробормотала Холли, выглянув из окна и увидев скромный черный экипаж Соумерса, приближающийся к дому по подъездной аллее. Ее родственник правил сам, держа поводья с видом профессионала. – Едет архитектор, а ваш брат настоял, чтобы я присутствовала при их разговоре.

– Ну, если вы должны… – недовольно протянула Элизабет.

Холли подавила улыбку: сожаление Элизабет было явно преувеличенным. У девушки не хватало терпения заниматься их теперешней темой – правилами ведения корреспонденции. Будучи энергичной молодой леди, страстно любящей верховую езду, стрельбу из лука и прочие физические упражнения, Элизабет считала, что водить пером по бумаге – процесс необыкновенно скучный.

– Не хотите ли присоединиться к нам? – предложила Холли. – Работы мистера Соумерса очень хороши, и я уверена, что ваш брат не станет возражать…

– Боже мой, нет! У меня есть занятия получше, чем рассматривать каракули какого-то замшелого старикашки архитектора. Сегодня замечательное утро, я отправлюсь на верховую прогулку.