СТОУКХЕРСТЫ - Где начинаются мечты

– Вы поместили в своей библиотеке прекрасное собрание портретов, мистер Бронсон.

– Предки чужих людей, – сухо отозвался он. – Мои были не из тех, кто позирует художнику.

Холли приходилось слышать, что нувориши так поступают – развешивают у себя дома какие-нибудь портреты, чтобы создать впечатление, будто у них блестящая родословная. А вот Закери Бронсон без всякого стеснения признавался в этом.

Она подала ему маленькую тарелочку и салфетку.

– Вы живете здесь один?

– Нет, со мной обитают моя матушка и сестра Элизабет.

Холли была чрезвычайно заинтересована.

– Кажется, никто раньше не говорил, что у вас есть сестра.

Бронсон отвечал с крайней осторожностью:

– Я дожидался подходящего момента, чтобы ввести Элизабет в общество. Боюсь – так уж сложились обстоятельства, – что с ней будут затруднения. Ее не научили, как… – Он замолчал, явно подыскивая определение для всего того, что требуется от молодой женщины, стремящейся попасть в высший свет.

– Я понимаю, – кивнула Холли, и брови ее сдвинулись. Действительно, девушке, которая не получила надлежащего воспитания, придется трудно. Общество иногда бывает беспощадно. Семья Бронсонов ничем не замечательна, кроме денег, и единственное, на что они могут рассчитывать, это на толпу охотников за приданым, которая набросится на Элизабет. – Вы не думаете послать ее в пансион для девиц, мистер Бронсон? Если хотите, я могла бы рекомендовать вам…

– Ей двадцать один год, – сказал он откровенно. – Она будет там старше всех девушек, и она уже сообщила мне, что скорее умрет, чем поедет туда. Элизабет хочет жить дома.

– Конечно. – Холли ловко наливала чай через маленькое серебряное ситечко с ручкой в виде птицы. – Вы любите крепкий чай, или вам долить кипятку?

– Крепкий, пожалуйста.

– Один кусочек или два? – спросила она, держа над сахарницей изящные щипчики.

– Три. И без молока.

Холли не смогла сдержать улыбку.

– Вы сластена, мистер Бронсон.

– Это плохо?

– Вовсе нет, – мягко ответила Холли. – Просто мне пришло в голову, что вам понравилось бы чаепитие в компании с моей дочерью. Для Розы три куска – это самая меньшая порция.

– Значит, как-нибудь я попрошу Розу налить мне чаю.

Холли не совсем поняла, что он имеет в виду, но смутилась: слова его предполагали возможную близость, намек на фамильярность. Она отвела глаза и снова занялась чаем. Налив чашку для Бронсона, она налила себе, добавив немного сахара и щедро долив чай молоком.

– Моя мать сначала наливает молоко, – заметил наблюдавший за ней Бронсон.

– Вероятно, вам стоило бы сообщить ей, что легче судить о крепости чая до того, как туда добавишь молока, – пробормотала Холли. – Аристократия склонна относиться с пренебрежением к тем, кто сначала наливает молоко. Так обычно делают няни, прислуга и…

– Люди моего класса, – закончил он, усмехнувшись.

– Да. – Холли заставила себя встретиться с ним взглядом. – О женщине, не получившей хорошего воспитания, говорят, что она «из тех, кто сначала наливает молоко».

С ее стороны было весьма самонадеянно давать такие советы, пусть даже и с добрыми намерениями, и будь на месте ее собеседника кто-то другой, мог бы и оскорбиться. Но Бронсон принял совет без всякого смущения.

– Я скажу мамаше, – проговорил он. – Спасибо.

Немного успокоившись, Холли протянула руку за бисквитом. Он был нежный и сладкий – превосходное дополнение к свежему чаю.

– Сегодня у вашей кухарки удачный день, – улыбнулась Холли, откусив кусочек.

Бронсон засмеялся тихим низким смехом, совершенно неотразимым.

– Слава Богу, – сказал он.

После этого разговор пошел легко и приятно, хотя Холли странно было находиться наедине с мужчиной, который не был ни ее родственником, ни давнишним знакомым. Но восхищение Закери Бронсоном пересилило ее неловкость. Рядом с этим честолюбивым и энергичным человеком все остальные знакомые ей мужчины казались слабыми, бездеятельными существами.

Она пила чай и слушала, как он описывает недавние опыты с паровыми экипажами, или локомотивами, проводимые в Дьюрхеме. Он рассказывал о форсунках, впрыскивающих горячую воду в бойлеры, о струях пара, которые проходят через трубы, и о разных попытках улучшить тягу в топке, чтобы увеличить мощность. Он заявил, что скоро настанет день, когда локомотивы будут использоваться не только для перевозки грузов, но и скота и даже людей и рельсовые дороги появятся во всех крупных городах Англии. Холли отнеслась к его рассказам скептически, но была очарована. Такого рода вещи джентльмены редко обсуждают с дамами, поскольку считается, что дам гораздо больше интересуют семейные, светские и религиозные дела. Как приятно услышать что-то, кроме светских сплетен! К тому же Бронсон так доходчиво объяснял техническую сторону дела, что Холли легко все поняла.

Закери Бронсон явился из мира, настолько отличающегося от ее привычного окружения, – мира бизнесменов, изобретателей, предпринимателей… Очевидно было, что он никогда не станет своим в среде чопорных аристократов, только и озабоченных сохранением многовековых традиций. Но при этом было также очевидно, что он твердо решил завоевать себе место в высшем обществе, и да поможет небо всякому, кто попытается помешать ему.

«Наверное, жить с ним крайне утомительно, – подумала Холли. – Интересно, как это его мать и сестра справляются с его неукротимой энергией? У него такой деятельный ум, такие разнообразные интересы и такой нескрываемый аппетит к жизни – просто поразительно! Да есть ли у него время, чтобы спать?» Она мысленно сравнила его с Джорджем, любившим долгие неторопливые прогулки, спокойное совместное чтение у камина в дождливые вечера и праздное времяпрепровождение по утрам, когда они вместе наблюдали за дочкой. Холли представить себе не могла Закери Бронсона спокойно сидящим и любующимся такой обыденной картиной, как младенец, который учится ползать.

Разговор между тем как-то перешел к более личным вещам, и Холли принялась описывать свою жизнь с родственниками Джорджа и свое вдовство. Обычно, когда она говорила о Джордже с кем-то из их общих знакомых, горло у нее сжималось, а глаза туманили слезы. Но Бронсон ничего не знал о Джордже, и почему-то оказалось, что гораздо легче говорить о муже с незнакомым человеком.

– Джордж никогда не болел, – продолжала она. – У него никогда не было ни жара, ни головных болей – он всегда был бодрым и здоровым. Но как-то он начал жаловаться на усталость, ломоту в суставах, не мог есть. Доктор определил брюшной тиф, который очень опасен, хотя многие люди выздоравливают после него. Я убедила себя, что при хорошем уходе Джордж поправится. – Она уставилась на пустую чашку и провела пальцем по тонкому позолоченному краешку. – День за днем он таял у меня на глазах. Потом начался бред. Через две недели его не стало.

– Мне очень жаль, – тихо сказал Бронсон.

«Мне очень жаль» – так говорили все. И действительно, что еще можно сказать? Но в черных глазах Бронсона мелькнуло что-то теплое, говорившее об искреннем сочувствии, и она поверила, что он на самом деле понял, как велика ее потеря.

Воцарилось долгое молчание, потом Бронсон снова заговорил:

– Вам нравится жить в семье Тейлоров, миледи?

Она слабо улыбнулась:

– Здесь не может быть речи о нравится – не нравится. Это единственный возможный для меня вариант.

– А что же ваша семья?

– На руках у моих родителей еще три незамужние дочери, для которых они стараются подыскать хорошие партии. Я не хочу отягощать их, вернувшись домой с ребенком. И потом, живя у Тейлоров, я чувствую себя ближе к Джорджу.

Крупные губы Бронсона сжались, превратившись в тонкую полоску. Взглянув на ее пустую чашку, он встал и протянул руку:

– Пойдемте пройдемся.

Холли машинально подчинилась и приняла его руку. От его прикосновения ее кинуло в жар и дыхание участилось. Бронсон помог ей встать и повел от чайного стола. Он прикасался к ней излишне фамильярно – даже братья Джорджа не осмеливались касаться ее обнаженной руки. Но видимо, мистер Бронсон считал, что это в порядке вещей.

Пока они шли, Бронсону приходилось приноравливать свои широкие шаги к ее мелким шажкам, и она подумала, что ему редко приходится ходить так медленно. Он не из тех, кто склонен бродить бесцельно.

Библиотечные апартаменты выходили в огромную галерею с высокими окнами, из которых открывался вид на сад. На стенах разместилось потрясающее собрание старых мастеров. Здесь были работы Тициана, Рембрандта, Вермера и Боттичелли, каждая поражала богатством цвета и своеобразием.

– Неужели Леонардо да Винчи нет? – весело поинтересовалась Холли, понимая, что частная коллекция Бронсона, без сомнения, самая впечатляющая в Англии.

Бронсон посмотрел на ряды картин и нахмурился, словно отсутствие картины да Винчи – это вопиющее упущение.

– Нужно купить его, да?

– Нет-нет, я просто пошутила, – торопливо успокоила его Холли. – Ваша коллекция, мистер Бронсон, действительно великолепна. Кстати, да Винчи приобрести невозможно.

Издав какой-то нечленораздельный звук, Бронсон уставился на стену, явно раздумывая, во что ему обойдется поместить сюда этого да Винчи.

Холли выдернула руку из его руки и повернулась к нему лицом.

– Мистер Бронсон… не скажете ли вы мне, зачем пригласили меня?

Бронсон подошел к мраморному бюсту и смахнул с него пылинку. Он искоса оценивающе посмотрел на Холли, стоявшую в прямоугольнике солнечного света, льющегося из высокого окна.

– Мне говорили о вас, как об истинной безупречной леди, – начал он. – И теперь, познакомившись с вами, я полностью с этим согласен.

Холли широко раскрыла глаза и подумала смятенно, виновато и взволнованно, что он никогда не сделал бы такого заявления, если бы знал, что она – та самая женщина, которая с такой распущенностью вела себя в темной гостиной несколько дней назад.

– У вас безукоризненная репутация, – продолжал он, – вы приняты повсюду, и у вас есть знания и влияние, которые мне нужны. Очень нужны. Вот мне и захотелось предложить вам работу в качестве своего рода проводника в высший свет.

Онемев, Холли только и могла, что изумленно смотреть на него. Потребовалось с полминуты, чтобы она обрела дар речи:

– Сэр, я вовсе не ищу какого-либо места.

– Я это знаю.

– Тогда вы понимаете, почему я должна отказаться…

Он остановил ее легким предупреждающим жестом.

– Сначала выслушайте меня.

Холли из вежливости кивнула, хотя принять его предложение она, разумеется, никак не могла. Бывает, что вдова вынуждена искать приличное место из-за финансовых затруднений, но она, Холли, весьма далека от подобного положения. Семья Джорджа и слушать об этом не захочет, равно как и ее родители. Это не значит, что она пе-ргйдет в категорию прислуги, но ее положение в обществе от этого определенно изменится. А если наняться к такому человеку, как Закери Бронссн, как бы он ни был богат, то, конечно, найдутся люди, которые перестанут ее принимать.

– Мне нужен лоск, – спокойно продолжал Бронсон. – Мне нужно, чтобы меня представили обществу. Вы, разумеется, слышали, что меня называют выскочкой, кем я, конечно, и являюсь. Я забрался чертовски высоко, полагаясь на собственные силы, но мне нужна помощь, чтобы попасть на следующую ступеньку. Ваша помощь. И еще мне необходим тот, кто научит Элизабет быть… ну, такой, как вы. Научите ее вести себя так, как лондонские леди. Иначе она никогда не сделает приличную партию.

– Мистер Бронсон, – осторожно начала Холли, упорно глядя на мраморную скамью, стоявшую рядом с ним, – я весьма польщена. Мне хотелось бы помочь вам. Но наверняка есть множество женщин, которые подойдут для этой роли гораздо больше, чем я…

– Мне не нужен никто другой. Мне нужны вы.

– Я не моту, мистер Бронсон, – твердо сказала она. – Одна из причин этого – дочь, о которой я должна думать. Забота о Розе – главное в моей жизни.

– Да, о Розе нужно подумать. – Бронсон сунул руки в карманы и, приняв обманчиво спокойный вид, обошел вокруг скамьи. – Деликатным образом этого не уладить, леди Холланд, так что я буду дерзок. Каковы ваши планы касательно будущего вашей дочери? Вам захочется послать Розу в дорогую школу… совершить путешествие по Европе… дать за ней приданое, чтобы привлечь титулованных поклонников. Но при теперешних ваших обстоятельствах вам не удастся всего этого сделать. Без приданого она не сможет рассчитывать на блестящую партию. – Он помолчал и добавил вкрадчиво:

– Если у Розы будет хорошее приданое вдобавок к ее благородному происхождению, она когда-нибудь выйдет замуж за такого аристократа, какого хотел бы видеть рядом с ней ваш муж.

Холли молча смотрела на него. Теперь она понимала, как Бронсон убеждал оппонентов. Чтобы добиться своего, он ни перед чем не остановится. Вот он воспользовался ее любовью к дочери, чтобы убедить ее сделать так, как ему хочется. Закери Бронсон мог быть совершенно безжалостным, если того требовали его цели.

– Я подсчитал, что мне понадобится ваша помощь примерно в течение года, – сказал он. – Мы могли бы заключить контракт, который бы обоих удовлетворил. Если вам не понравится работать у меня – если вы увидите, что по какой-то причине вам хочется расторгнуть наш договор, – только скажите слово, и вы сможете уйти, получив половину той суммы, которую я предлагаю.

– А сколько это? – услышала Холли свой вопрос. Она сгорала от нетерпения. Ей ужасно хотелось знать, во сколько он оценил ее услуги.

– Десять тысяч фунтов. За один год работы.

Сумма, по меньшей мере в тысячу раз превышающая годовой заработок гувернантки. Это целое состояние, его хватит и на щедрое приданое дочери, и на свой дом с прислугой. Голова у Холли закружилась от такой перспективы. Но мысль о том, чтобы близко сойтись с этим человеком, о реакции на это ее родных и друзей…

– Нет, – спокойно ответила она, чуть не поперхнувшись этим словом, – мне очень жаль, мистер Бронсон. Вы чрезвычайно щедры, но вам придется поискать кого-то другого.

Его, казалось, не удивил ее отказ.

– Тогда двадцать тысяч, – предложил он, лукаво улыбаясь. – Решайтесь, леди Холланд! Не говорите мне, что вы собираетесь вернуться в семейство Тейлоров и провести остаток жизни так, как провели эти три года. Вы разумная женщина – вам нужно нечто большее, чем рукоделие и сплетни.

Он безошибочно нашел еще одно ее больное место. Жизнь с Тейлорами действительно стала казаться невыносимо однообразной, и соблазн больше не зависеть от них… ни от кого… Холли крепко стиснула руки.

Бронсон наклонился над ней.

– Только скажите «да», и я помещу деньги для Розы в банк. Она никогда не будет ни в чем нуждаться. И когда она выйдет за своего аристократа, я подарю ей на свадьбу карету и четверку лошадей.

Принять его предложение означает шагнуть в неведомое. Отказаться – жить предсказуемо изо дня в день, спокойно, не купаясь в роскоши, зато любовь родственников и друзей им гарантирована. Если она согласится, то вызовет гул удивления и проклятий. Знакомые и малознакомые люди станут отпускать мерзкие замечания, пойдут слухи, и потребуется не один год, прежде чем все это уляжется. Если вообще уляжется. Но зато какое будущее ждет Розу! И еще – внутри Холли пробудилось что-то безрассудное и дикое, то, что так пугало ее и с чем она сражалась с тех пор, как умер муж.

И вот она проиграла это сражение.

– Я бы пошла на это за тридцать тысяч, – произнесла она, словно со стороны слыша свой собственный голос.

Хотя лицо Бронсона не изменилось, она почувствовала, что он страшно доволен – точно лев, настигший наконец добычу.

– Тридцать, – повторил он так, словно эта цифра казалась ему из ряда вон выходящей. – Я думаю, двадцати достаточно за то, чего я прошу, разве нет?

– Двадцать для Розы, десять для меня, – ответила Холли, голос ее окреп. – Влияние в обществе подобно валюте – обесценившись один раз, оно чрезвычайно медленно возвращается к прежнему курсу. Когда кончится этот год, у меня влияния останется немного. Если я приму ваше предложение, на мой счет станут распускать сплетни. Могут даже предположить, что я ваша…

– Содержанка, – тихо подсказал он. – Но ведь они будут не правы, не так ли?

Она покраснела и торопливо продолжила:

– В свете никто не пожелает разбираться, где слухи, а где правда. Стало быть, утрата моей репутации обойдется в дополнительные десять тысяч фунтов. И я… я хочу, чтобы вы поместили эту сумму куда-нибудь и распоряжались ею по вашему усмотрению.

Темные брови Бронсона слегка приподнялись.

– Вы хотите, чтобы я распоряжался вашими деньгами? – повторил он, чуть ли не мурлыча. – А не лорд Тейлор?

Холли покачала головой. Уильям был человеком ответственным, но необычайно консервативным в отношении капиталовложений. Подобно большинству людей его круга, Уильям обладал способностью сохранять средства, а не наращивать капитал.

– Я бы предпочла, чтобы ими распоряжались вы, – подтвердила она. – При одном условии – я не хочу, чтобы вы помещали деньги в предприятия, которые могут показаться аморальными.

– Я подумаю над этим, – серьезно сказал Бронсон, но в его дьявольских черных глазах заплясал смех. Холли глубоко вздохнула:

– Значит, вы согласны на тридцать? И если я оставлю место раньше, я получу половину?

– Согласен. Но, уступив вам, и я попрошу дополнительной уступки.

– Какой же? – насторожилась она.

– Я хочу, чтобы вы жили здесь. Со мной и моей семьей.

Холли подняла на него изумленный взгляд.

– Но это невозможно!

– У вас с Розой будут свои апартаменты, экипаж и лошади, на случай если вам понадобится куда-то съездить, и вы сможете приходить и уходить, когда вам захочется. Привезите своих слуг, если того желаете. Я позабочусь об их жалованье в течение года.

– Не понимаю, почему это необходимо…

– Чтобы научить Бронсонов вести себя по-благородному, понадобится больше времени, чем несколько жалких часов в день. Как только вы с нами получше познакомитесь, вы перестанете в этом сомневаться.

– Мистер Бронсон, но я не могу…

– Вы получите тридцать тысяч, леди Холланд. Но для этого вам придется переехать ко мне.

– Я бы скорее согласилась на меньшую сумму…

Внезапно Бронсон усмехнулся, ничуть, по-видимому, не обескураженный ее хмурым видом.

– Переговоры закончены, миледи. Вы будете жить здесь в течение года и получите тридцать тысяч фунтов, или никакой сделки не состоится.

Холли, охваченная азартом торга, вся дрожала.

– Тогда я согласна, – проговорила она еле слышно. – Но мне хотелось бы, чтобы карета и четверка лошадей, обещанные Розе, были внесены в контракт.

– Хорошо. – Бронсон протянул руку, схватил ее маленькую ладонь и крепко пожал ее. – Вам холодно? – Он задержал ее пальцы в своих несколько дольше, чем то было необходимо. Губы его изогнулись в улыбке. – Вы боитесь?

Об этом же он спрашивал ее в оранжерее в ту ночь, когда поцеловал ее. Да и она чувствовала себя почти так же, как тогда, ошеломленная необыкновенным поворотом событий.

– Да, – прошептала она. – Я вдруг испугалась, что я не такая, какой всегда себя считала.

– Все будет хорошо, – сказал он низким ласковым голосом.

– Вы не м-можете обещать этого.

– Нет, могу. Я прекрасно представляю себе, какой будет реакция ваших родственников. Не падайте духом.

– Я постараюсь, – проговорила она, пытаясь сохранить достоинство. – Даю слово, что я не нарушу нашего договора.

– Хорошо, – кивнул он, и его глаза блеснули беспокойным блеском победы.

* * *

Карета его гостьи ехала по аллее, солнце играло на черном лаке экипажа, отбрасывая слепящие блики. Закери откинул занавеси на окне библиотеки и смотрел вслед, пока карета не скрылась из виду. Его переполняла та взрывная энергия, которую он всегда ощущал, заключив выгодную сделку. Леди Холланд Тейлор будет жить под его крышей вместе со своей дочерью. Такого поворота не ожидал никто, в том числе и он сам.

Что в ней такого, что так сильно привлекает его? Возбуждение охватило его с того момента, как только она оошла в комнату. Ни одна женщина не казалась ему такой грациозной и обаятельной. Мгновение, когда она сняла перчатки, обнажив свои изящные бледные руки, взволновало его гораздо больше, чем десятки удачных сделок.

Он знавал великолепных красавиц и женщин выдающихся талантов, наблюдал их и в постели, и вне ее, и понять не мог, почему какая-то маленькая вдовушка произвела на него такое впечатление. Быть может, его влекло дружелюбие, угадывающееся за ее чопорностью? Она, без сомнения, леди, но без той высокомерной холодности, которую он встречал у других дам ее круга. Ему понравилось, как прямо и дружески она с ним разговаривала, словно они были давно знакомы. Образованная, приветливая и чересчур утонченная для таких, как он.

Разволновавшись, Закери сунул руки в карманы брюк. Он брел по библиотечным апартаментам, рассеянно глядя на бесценную коллекцию книг и картин, собранных им. С самого детства он ощущал постоянную, грызущую, не дающую покоя потребность добиваться своего и побеждать. Его переполняла неудовлетворенность, заставлявшая без устали работать, строить всевозможные планы, обдумывать фантастические идеи в течение долгих ночей, когда остальные люди спят. Ему все время чудилось, что вот сейчас он добьется еще одной цели, заключит еще одну сделку, вскарабкается еще на одну последнюю гору – и будет счастлив. Но этого не случилось.

Почему-то в обществе леди Тейлор он чувствовал себя обыкновенным человеком, который может позволить себе расслабиться. За тот час, что она пробыла у него, он растерял всю свою агрессивность. Он почти ощущал… удовлетворение. Такого с ним никогда не бывало раньше. Это чувство нельзя упускать, ему хотелось испытывать его вновь и вновь. Он жаждал, чтобы леди Холланд оказалась у него в доме.

И еще он хотел, чтобы она оказалась у него в постели. Вспомнив момент, когда она поняла, что он – тот самый, который поцеловал ее, Закери улыбнулся. Она зарделась и, кажется, даже вздрогнула. В какое-то мгновение он подумал, что она сейчас упадет в обморок. Если бы это произошло, у него появился бы предлог снова обнять ее. Но она взяла себя в руки и промолчала, очевидно, надеясь, что он ее не узнает. Можно подумать, будто она совершила куда более серьезное преступление, чем обмен торопливым поцелуем в темноте с незнакомцем. При всех своих светских навыках она вовсе не была искушенной. Он не понимал, почему это его так трогало.

В ее чертах и повадках читалась невинность, что редко бывает с замужними женщинами. Казалось, она не узнает ни греха ни разврата, даже если они будут смотреть ей в лицо.

Она заплакала, когда он поцеловал ее во второй раз, и теперь он знал почему. Наверняка после смерти мужа ее никто не целовал и не ласкал. Закери решил, что настанет день, когда она снова заплачет в его объятиях. Но уже от наслаждения, а не от горя.

Глава 4

Всю дорогу домой Холли бранила себя за импульсивность. Пока карета подпрыгивала и покачивалась на мощеных лондонских мостовых, она пришла к выводу, что напишет мистеру Бронсону письмо, как только вернется домой. Она объяснит, что приняла решение слишком поспешно, что, разумеется, она не может таким коренным образом изменить свою жизнь. О чем она только думала? Согласиться переехать в дом, где она никого не знает, в семью простолюдина, к человеку, которого все считают беспринципным корыстолюбцем.

– Я сошла с ума, – прошептала она.

Но страх, который вызвало принятое ею решение, столкнулся со странным всевозрастающим нежеланием возвращаться к прежнему скучному существованию. Дом, представлявшийся ей после смерти Джорджа спокойной гаванью, теперь почему-то стал в ее воображении похож на тюрьму, а Тейлоры – на очень добрых и желающих ей добра тюремщиков. Она понимала, что это несправедливо, но избавиться от этого чувства никак не могла.

Все будет хорошо, сказал мистер Бронсон перед самым ее уходом. Он понимал, что она передумает, что даже предложенной ей суммы окажется недостаточно, чтобы убедить ее, разве только…

Разве только в ней не обнаружится чего-то неведомого ей самой, что не позволит ей отступить перед этим прыжком в неизвестность. Честно говоря, ей хотелось забрать Розу и Мод и уехать от Тейлоров. Хотелось сорваться со знакомой тропы, по которой она шла до сих пор.

Что плохого может случиться с ней, если она это сделает? Она столкнется с неодобрением общества… Положим, ну и что? Единственный человек, чье одобрение ее волновало, мертв. Родственники Джорджа, разумеется, обеспокоятся, но она сумеет убедить их в том, что больше не хочет быть для них обузой. Розе она это преподнесет как неожиданное увлекательное приключение. А потом у дочки будет хорошее приданое, она станет в высшей степени желательной партией для какого-нибудь титулованного аристократа.

Холли тяжело вздохнула и закрыла лицо руками, понимая, что не изменит слову, данному Закери Бронсону. Потому что все ее аргументы разбиваются об одно – ей хочется совершить этот шаг.

* * *

Все в доме Тейлоров, даже прислуга, умирали от любопытства, зачем она понадобилась Закери Бронсону. Но Холли предпочла отмолчаться. В ответ на множество вопросов она заявила, что Бронсон вел себя как джентльмен, что дом его просто великолепен и что разговор был приятным во всех отношениях. Она не стала сообщать всем о своем скором отъезде, а решила, что будет проще преподнести эту новость братьям Джорджа, а уж те пусть расскажут остальным членам семьи. После ужина она попросила Уильяма и Томаса встретиться с ней в библиотеке. Оба удивились необычной просьбе, но согласились.

Братьям принесли портвейн, Холли – чашку чаю. Она уселась в большое кожаное кресло у камина. Томас сел рядом с ней, а Уильям остался стоять, опершись локтем на белую мраморную полку камина.

– Итак, Холли, – начал Уильям спокойным дружеским тоном, – выкладывайте. Чего этот Бронсон хотел от вас? Вы достаточно долго продержали нас в неведении.

Холли смотрела на двух мужчин, до боли похожих на ее мужа, синие глаза которых выражали одинаковое любопытство, чайная чашка дрогнула в ее руке. Она неожиданно обрадовалась, что покидает их. Нельзя же все время жить в окружении людей, похожих на Джорджа. «Прости меня, дорогой», – подумала она. Интересно, слышит ли Джордж ее сейчас?

Медленно, стараясь говорить уверенно, Холли объяснила, что Бронсон хочет взять ее на службу в качестве наставницы для его семейства сроком на год.

Какое-то время братья Тейлоры смотрели на нее удивленно, потом Томас расхохотался.

– Держу пари, он хочет взять вас напрокат, – выговорил он между приступами хохота. – Подумать только, ему захотелось нанять не больше не меньше, чем жену Джорджа! Надеюсь, вы сказали этой надменной обезьяне, что у вас есть занятия получше, чем учить его хорошим манерам. Погодите, вот я расскажу друзьям об этом…

– Сколько он предложил? – спросил Уильям, не разделяющий веселости Томаса. Как старший и более проницательный из братьев, он уже заметил в лице Холли нечто, дававшее ему повод для беспокойства.

– Целое состояние, – тихо ответила Холли.

– Пять тысяч? Десять? – настойчиво уточнил Уильям, поставив стакан с портвейном на каминную полку и не отрывая глаз от ее лица.

Она покачала головок, отказываясь назвать сумму.

– Больше десяти? – недоверчиво переспросил Уильям. – Но вы, разумеется, сказали ему, что вы не продаетесь?

– Я сказала ему… – Холли замолчала и глотнула обжигающего чаю, потом поставила чашку с блюдцем на столик. Сложив руки на коленях, она заговорила, не глядя ни на одного из братьев:

– Я прожила здесь три года и стала, по-моему, обузой для семьи.

– Вы не обуза, – торопливо перебил ее Уильям. – Мы говорили вам об этом тысячу раз.

– Я ценю вашу доброту и щедрость так, что не могу этого выразить словами. И все-таки…

Она замолчала, пытаясь найти нужные слова. На лицах обоих ее собеседников появилось одинаковое выражение недоверия: они уже поняли, что именно она пытается им сообщить.

– Нет, – тихо сказал Уильям, – только не говорите, что вы обдумываете его предложение.

Холли откашлялась.

– На самом деле я его приняла.

– Боже мой! – вскричал Уильям. – Неужели вы не слышали, что говорил о нем вчера лорд Эвери? Это хищник, Холли. А вы беспомощны, как овечка. Он обманывает людей гораздо более осведомленных и практичных, чем вы. Если вы не опасаетесь за себя, подумайте по крайней мере о вашей дочери – или у вас нет материнского инстинкта и ее будущее вас не заботит?

– Именно о Розе я и думаю! – пылко возразила Холли. – Она – это все, что у меня осталось от моей семьи, и я думаю только о ней.

– У нас тоже от Джорджа осталась только она. Подумайте, как это будет жестоко, греховно забрать ее от единственных близких, которые у нее есть.

– Вы должны заботиться и опекать ваших жен и детей. У меня нет мужа. Нет средств, чтобы обеспечить себя. И я больше не хочу во всем зависеть от вас.

У Уильяма был такой вид, словно она его ударила.

– Неужели это так ужасно – жить здесь? Я и не знал, что наше общество настолько вам неприятно.

– Разумеется, нет. Я не это имела в виду… – Холли вздохнула в растерянности. – Я всегда буду благодарна вам за то, что вы приютили меня после… но я должна думать о будущем.

Она посмотрела на Томаса, все еще сидевшего в кресле рядом. Она надеялась найти в нем союзника.

– Я не могу поверить в реальность происходящего, – подал он голос, в котором звучало не возмущение, а боль. – Холли, скажите, как мне остановить вас? Объясните, что привлекло вас в предложении Бронсона? Я знаю, дело не в деньгах. Вы не из тех, на кого можно повлиять таким образом. Может быть, дело в нас? Возможно, кто-то сказал или сделал что-то, оскорбившее вас? Дал вам почувствовать, что вы здесь лишняя?

– Нет, – мгновенно ответила Холли, чувствуя себя страшно виноватой. – Дорогой Томас, вряд ли я сумела бы пережить смерть Джорджа без вашей поддержки. Просто в последнее время я…