Ведьмин огонь (Проклятые и изгнанные - 1)

      Такого гнева Толчук не видел еще никогда!
      Издав военный клич, Финшва рванулся вперед, и только сейчас Толчук окончательно понял причину его злобы: один из клыков Финшвы оказался сломан начисто - тяжелая потеря, которая может стоит огру высокого ранга в трибе.
      Крикнув еще что-то неимоверно злобное, Финшва потянулся прямо к горлу Толчука. На что тот, по-мальчишески взвизгнув, наклонился и ударил головой в самую середину туловища противника. Сила удара на мгновение лишила нападающего воздуха, и, задохнувшись, Финшва отлетел назад, тяжело грохнувшись на спину.
      Однако враг был слишком опытным воином, воспитанным именно в военном клане, и потому быстро собрался, ловко прыгнул вперед и, цепко ухватив растерявшегося Толчука за лодыжку, дернул и свалил на землю.
      Толчук сопротивлялся изо всех сил, но Финшва принялся бить его головой о камни. Череп трещал, перед глазами замелькали оранжевые круги, и плывущим взором Толчук увидел, что враг уже заносит над ним свои страшные кулаки. Действительно спустя секунду на его живот обрушился град ударов. Стараясь хоть как-то сопротивляться, Толчук напряг все мускулы, но Финшва выпустил когти и стал рвать кожу на животе длинными полосами. А вторая его рука уже потянулась к глазам Толчука.
      Толчук не сдавался, но Финшва был старше, сильней, опытней, тяжелее, в конце концов, и Толчук понял, что еще немного, и этот сидящий на нем разъяренный воин просто убьет его. Тогда, краем глаза с ужасом увидя, что тот уже вытаскивает из-за пояса отточенный кинжал из рога горного козла, Толчук схватил врага за запястья.
      Когда два огра борются за подругу, когти в когти, применение оружия запрещено, а наличие прочной кожи и густой шерсти обычно. Никогда в этих схватках не приводят к смертельному исходу. В трибе ни одни огр не имеет права убить другого.
      Только в междоусобной войне, когда один клан борется за территорию с другим, можно пускать в ход оружие. Да, огра можно убить только оружием.
      Финшва занес кинжал, глаза его по-прежнему пылали ненавистью.
      - Ублюдок, - приподняв губы в крови, прошипел он сквозь стиснутые зубы. - Больше ты не будешь охотиться!
      Эти речи были ошибкой Финшвы. Поняв, что враг намерен не просто драться до первой крови, а действительно убить его, Толчук успел схватить по камню в обе на мгновение освободившиеся руки и со всего отчаяния ударил ими Финшву по обоим ушам. Послышался мерзкий хруст ломающихся костей - уши являлись единственным слабым местом огров.
      Правда, Толчук хотел всего лишь оглушить врага, лишить его возможности действовать дальше, но от удара из ноздрей Финшвы хлынула кровь, обдавая несчастного Толчука пышущим жаром. Он увидел, как побелевшие глаза Финшвы выкатились, и услышал, как захрипело и забурчало у того в груди. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев, а затем, как мешок, рухнуло и тело. Толчук быстро освободился из-под его туши и вскочил на ноги. Кровь продолжала хлестать из потемневших ноздрей и рта, а грудь больше не поднималась.
      Толчук стоял пораженный, онемевший, не знающий, как быть дальше. Что он наделал? Как он мог убить огра своей трибы?
      Тут несчастный поднял руку и увидел, что все еще сжимает в ней окровавленный камень, немного отбившийся в том месте, которым ударился о череп Финшвы. Изнутри шел манящий желтоватый свет того самого благоуханного камня, за которым он сюда и пришел.
      Благоуханного камня.
      И камень выпал из его похолодевших пальцев.
      Могвид стоял на опушке зеленого леса на границе Далекого Запада, прислонившись к стволу огромного дерева. Ему все никак не хотелось покидать свой лесной дом. Ветерок шевелил над головой могучие кроны, и листья шуршали, словно куча мертвых сухих жуков. Далеко за лесом на востоке широкие подножья холмов казались нагими, слегка прикрытыми лишь желтеющей луговой травой. А еще дальше, уже за подножьями и голыми лугами, виднелись вершины Великих Гор. И именно эти вершины ему предстояло пересечь, чтобы добраться до страны людей. Могвид почувствовал под своей щекой шершавую теплую кору. Как он оставит лес?
      Он поднял руку и внимательно посмотрел на тонкие пальцы и гладкую кожу, а потом перевел взгляд на странные одежды, мешком висевшие на его теле. Это охотник научил его, как носить такой дикий наряд. Серые брюки, надетые на нижнее белье, и шерстяная рубашка под красной курткой. Он все надел верно, и все же каждое прикосновение грубой ткани заставляло содрогаться его нежную кожу. Самыми ужасными оказались черные сапоги. Могвид долго отказывался надевать их и даже теперь просто нес в кожаном мешке за спиной. Пока он в лесу, пусть под его ногами все-таки будет бархатный мох и ласково щекочущая опавшая хвоя!
      Но Могвид знал и то, что как только он выйдет за пределы леса, ему все равно придется надеть тяжелые кожаные сапоги. Ему все равно надо будет выглядеть человеком. А в такой одежде выдать его смогут только глаза. Узкие, неправдоподобно янтарные. Только они смогут выдать его истинную природу.
      Могвид стоял и все никак не мог заставить себя сдвинуться с места, пока ему в руку не ткнулся холодный нос.
      - Спокойно, Фардайл, мне нужно немного приготовиться, - и Могвид посмотрел на древесного волка с укоризной.
      Крупный, почти как человек, Фардайл сидел, и изо рта его высовывался длинный розовый язык. Густая черная шерсть в серых и коричневых полосах, казавшихся просто тенями, блестела, а высоко стоявшие уши тут же ловили малейший лесной шорох. Нос постоянно слегка двигался, чуя издалека малейшую опасность.
      Могвид даже скривился от зависти. Фардайлу не нужно ничего, кроме своей густой шерсти. Даже чтобы не быть узнанным, ему не надо никаких нелепых и тяжких переодеваний. Практически все с легкостью примут его за обыкновенного волка. Правда, опять же, если не считать глаз. Как и у Могвида, они были узкими, гораздо больше похожими на кошачьи. У обоих глаза выдавили их подлинное происхождение, явно указывая на то, что они относятся к племени сайлуров.
      Фардайл поднял морду, и их узкие глаза встретились. От глаз волка шло к Могвиду успокаивающее тепло, в котором проносились смутные мысли и образы, переполнявшие его волчьего брата: Солнце садится. Пустой живот. Ноги сами рвутся вперед. Могвид понимал, что это значит - то, что день кончается, а им до ночи надо пройти еще ох как много.
      - Я знаю, - громко ответил Могвид, хотя тоже мог разговаривать образами, как Фардайл и как все сайлуры. Но надо было упражнять язык. Скоро он окажется среди людей, и, чтобы все сошло хорошо, надо и говорить хорошо, не выдавая себя речью. - Но я не хочу покидать дом!
      Фардайл понурил голову и ответил: Материнские соски, полные молоком, запах леса, густой и веселый, звери, прячущиеся с восходом солнца. Что ж, волк тоже скорбел об оставляемом лесе.
      Но они должны это сделать. Это приказал старейшина, а словам его следует повиноваться беспрекословно.
      И все же... Неужели им действительно нужно столь буквально исполнять эти древние приказания?
      Могвид перевел дух и сбросил мешок с.плеч прямо в грязь, потом вытащил оттуда ненавистные сапоги, присев под деревом, натянул их, чувствуя, что кладет нежные ноги прямо в гроб.
      - А все-таки, может, остаться? - почти шепотом произнес он, не глядя в глаза Фардайла. - Будем жить как изгнанники.
      Фардайл зарычал, и Могвид понял: Ядовитые древесные жабы, пруд с накипью водорослей, дряхлый дуб, подернутый желтой плесенью. Лес станет враждебен им и отравлен для них. Отказ от выполнения приказания старейшины не принесет радости.
      Могвид знал, что волк говорит правду, но желание нарушить приказ жгло ему душу.
      - Я знаю, Фардайл, знаю! Но они сами изгнали нас, - чем же мы им теперь обязаны?
      Слова Могвида были полны жара, но лишь жара убеждения - ярость, бушевавшую в груди, он не хотел выдавать Фардайлу. Именно поэтому он и пользовался сейчас словами, а не образами. Зачем волку знать глубину его гнева?
      Фардайл нехотя поднялся и угрожающе наклонил голову. Глаза его вспыхнули красным: Хищный паук, женщина, исподтишка нападающая на другую. Ворона, крадущая чужие яйца.
      Итак, волк обвинял его.
      - Я всего лишь хотел освободить нас от проклятья, - ответил он. Откуда мне было знать, что все обернется так плохо для нас обоих?
      Волк отвернулся, оторвав взгляд от Могвида и дав ему понять, что разговор их закончен.
      Могвид вспыхнул, но краской не стыда, а гнева. "Будь ты проклят!" подумал он о волке, который уже слишком долго висел на его шее камнем. И страшная мысль избавиться от него и пойти одному искать свою судьбу среди людей вдруг пронзила душу Могвида. Зачем ему нужен его собственный народ? Они всегда лишь смеялись над ним! Лучше он станет искать свою долю среди людей, и неведомая сила подняла его с корней и вытолкнула на жаркий свет позднего полдня.
      Он оглянулся. Свободное от крон, небо над ним было так широко, так просторно! На мгновение он даже сжался перед этим необъятным небом, которое, как тяжесть, пригибало его к земле.
      - Идешь? - обернулся он к волку, стараясь говорить беспечно и резко, но голос его предательски дрогнул. Идти в неведомый мир без единого спутника? Нет, пока Фардайл ему нужен. Но только пока.
      Волк выскользнул из тени леса, оглядел узкими, косо поставленными глазами горизонт, но ничему не удивился и ничего не испугался. Он просто пошел вперед по каменистой земле, и солнце маслянисто поблескивало на его густой шерсти.
      Могвид сощурился. Фардайл всегда был расчетливым, храбрым и благородным, и Могвид давно ждал момента, когда волк сломается и явит свою настоящую сущность. А он, Могвид, поможет этому.
      И теперь он долго смотрел, как Фардайл трусит навстречу холмам, а затем, вздохнув, отправился за ним, проклиная в душе мужественное сердце своего двойняшки.
      "Но однажды, любезный братец, я все-таки научу тебя бояться!"
      Толчук нес безжизненное тело Финшвы, идя прямо, используя обе руки и покачиваясь от тяжести. Подойдя ближе к деревне, он увидел нескольких женщин, выкапывавших какие-то корешки из скудной земли. Заметив его, они демонстративно отвернулись и скривили носы, выказывая отвращение к его выпрямленной фигуре. Обычно перенося тяжелые предметы, огры используют лишь спину да одну руку, опираясь другой о землю. И только когда Толчук подошел поближе, они вдруг разглядели ужасную ношу в его руках. Глаза их распахнулись, и жалобный писк вырвался из нескольких глоток. Женщины немедленно убежали, оставив после себя мускусный запах страха, долго сохранявшийся в холодном горном воздухе.
      Но Толчук даже не ощутил его и продолжал свой путь по неровной тропе, ведущей в пещеры его трибы. Спина и руки его болели от напряжения, но что это было по сравнению с тем, что он совершил! Он сделал немыслимое, невозможное, ужасное - убил члена своей трибы! Он нарушил святой закон! Даже во время войны убийство разрешалось лишь по отношению к представителям другой трибы.
      Пока он шел с окровавленным телом на руках, ему не раз приходила в голову мысль просто бросить мертвого Финшву и убежать. Но поступив таким образом, он неизбежно опозорил бы имя своего покойного отца, а ведь рождение его самого и так бросало на их семью несмываемую тень. Как может он добавить к ней еще и трусость? Поэтому Толчук все шел и шел к пещерам, решившись стойко вынести любое ждущее его наказание.
      Вот впереди уже открылась черная дыра - вход в пещеру, которую легко можно было принять за обломки скал. Женщины, конечно, уже подняли на ноги всех, поскольку у самого входа стояла огромная толпа, почти вся триба, начиная от согбенных старцев и кончая детьми с голыми, не обросшими еще ножками. Мелькнуло несколько дубовых щитов воинов. И царила гнетущая тишина. Наконец какой-то малыш, вынув палец изо рта, указал на Толчука, но прежде, чем он успел что-нибудь пискнуть, мать зажала ему ладонью рот. Никто не должен говорить, когда среди них мертвый.
      И Толчук был благодарен этой тишине. Скоро он увидит вопрошающие глаза и услышит обвинения, но пока... пока он тоже может молчать.
      Сердце его глухо билось, а ноги стали подламываться. Но останавливаться было нельзя - так можно было упустить момент и полностью подпасть под власть страха, и потому Толчук медленно, шаг за шагом, шел вперед.
      Один здоровый взрослый огр вдруг протянул навстречу Толчуку толстую, как ствол дерева, руку и раздул широкие ноздри, принюхиваясь к тому, что доносил ему от Толчука ветер. И, разобрав, что это, застыл на месте. За годы жизни в пещерах зрение огров слабело с возрастом - зато сильнее становились обоняние и слух. Огр поднял лицо к скалам и издал короткий вой скорби, разорвавший, наконец, тишину.
      Это отец Финшвы узнал своего сына.
      Толчук почти остановился. Как признается он в своей вине? Он сжал челюсти до боли и, не сводя глаз с лица старого огра, двинулся дальше.
      Однако отец Финшвы уже бежал к нему, толстые ноги гулко стучали по голым камням. Добравшись до Толчука, он резко остановился и неуверенно дотронулся до бессильно свисавшей руки сына.
      - Финшва?
      Толчук, как и предписывал обычай, ничего не ответил. Скорбь не должно показывать. И он молча шел все дальше к зияющему входу в пещеру. Но молчание Толчука стало для отца красноречивым ответом. Его сын не просто тяжело ранен - он мертв. Сзади себя Толчук слышал тоненькое поскуливание, рвущееся из отцовского горла, и видел, как вся триба повернулась на этот звук.
      Дрожа от напряжения и страха, Толчук прошел через толпу, даже не коснувшуюся его - смерть должна проходить быстро. И он поспешил внести тело в спасительный мрак пещеры.
      Потолок общего зала находился так высоко, что до него не доставала даже копоть негаснувших костров, на которых готовили пищу. Опустив голову, Толчук шел через эти костры, и женщины, испуганные его странным появлением, вскакивали со своих мест, блестя отраженным огнем в широко распахнутых глазах.
      Толчук прошел через жилые территории нескольких семей; из небольших отверстий высовывались головы, с подозрением смотревшие, не пришел ли он похитить их женщин. Но, увидев его ношу, мгновенно исчезали, опасаясь, что им может повредить даже сам вид мертвого тела.
      Наконец, Толчук дошел до входа в собственную пещеру, но никто не выглянул и не вышел ему навстречу. Он был последний в своем роду, и родная пещера встречала его лишь пустотой и холодом с тех пор, как отец отправился к духам четыре года назад.
      Не обращая внимания на привычный запах дома - все равно для того, чтобы смыть с себя вину, он должен был прежде всего побывать в пещере духов, Толчук направился в самую дальнюю и темную часть большой пещеры, отделенную от остального пространства огромным камнем.
      Дальше начиналась черная тропа. И только тут в первый раз за несколько часов Толчук остановился, потрясенный предстоящей дорогой. Последний раз он стоял неподалеку от этого места, когда в ходе битвы с трибой Кууклы погиб его отец. Но тогда Толчук был еще слишком мал, чтобы воевать, а когда они вернулись, ни один из огров не рассказал ему, как умер отец.
      Толчук тогда просто играл с другими детьми, еще мало понимавшими и потому не дразнившими его, в камешки, когда воины протащили мертвое тело мимо. И он долго стоял, так и не выпустив из руки камешка, и смотрел, как исчез в черной пещере последний член его семьи.
      А теперь он пришел сюда сам.
      Преодолевая страх и дрожь в ногах, Толчук крепко прижал мертвое тело к груди, с трудом пролез в узкое отверстие и спокойно двинулся вперед по черному коридору. Наконец, за углом засиял мутный голубоватый свет. Этот свет, казалось, вытянул последние силы из его тела и последнее мужество из сердца. Решительность исчезла, и он задрожал мелкой отвратительной дрожью.
      - Иди же. Мы ждем, - раздался шепот откуда-то спереди, и Толчук замер, едва занеся ногу для нового шага. Это был голос Триады. Ах, если бы можно было сейчас бросить труп на каменный пол и вернуться к трибе, признавшись ей во всем! Триада была существами, редко показывавшимися, древними, слепыми от старости и постоянно жившими в глубине пещеры. Только на самые торжественные церемонии выползали они из своего угла, расположенного неподалеку от пещеры духов, и присоединялись к остальной трибе.
      А теперь на Толчука смотрели целых три старых огра. Неужели они все уже знают?
      - Подойди же, Толчук, - слова долетали до него едва внятно, но он, пересиливая себя, потащился на голос.
      Он едва мог дышать от ужаса, пот лил с него ручьем, и влажное тело Финшвы стало соскальзывать с ослабевших рук. Но вот широкий коридор стал шире, стены раздались, и Толчук смог, наконец, разогнуться.
      И вот огр вошел в пещеру духов. Пещера была освещена мерцающим голубоватым светом, на другой ее стороне черным глазом горел вход в жилище Триады. Никто, кроме древних стариков и мертвых, никогда не появлялся здесь.
      Толчук стоял, прижавшись к стене у входа. Он сам был здесь лишь однажды - на церемонии именования, когда ему только-только исполнилось четыре. Именно в тот день Триада и дала ему это ужасное имя "Тот-кто-ходит-как-человек". И это имя жгло его стыдом все эти долгие двенадцать лет.
      Он надеялся никогда больше не оказаться здесь, но обычаи должны исполняться свято. Мертвый огр должен быть оставлен в пещере духов, подальше от глаз всей трибы. Что случалось с мертвыми дальше, никто никогда не обсуждал, ибо любой разговор о них мог навести болезнь и смерть на всю трибу.
      Мертвые - дело Триады.
      Толчук сделал осторожный шаг к центру, туда, где сидели, как каменные глыбы, трое старцев. Обнаженные, высохшие, неумолимые старцы ждали.
      Голос исходил явно от кого-то одного из трех, но от кого - Толчук разобрать не мог.
      - Оставь мертвого.
      Толчук хотел опустить труп осторожно, как и подобает из уважения к потерявшей члена трибе и великим духам. Но уставшие руки предали его, и тело Финшвы грубо грохнулось, череп ударился о камень с глухим стуком, эхом разнесшимся по всей пещере. Толчук согнулся, как полагалось огру, и стал тихо пятиться назад, подальше от страшной Триады. Он выполнил свой долг, он принес тело...
      - Нет. Выход для тебя отныне закрыт, - услышал он безжалостный голос. Ты убил члена собственной трибы.
      Толчук застыл. Значит, они уже узнали о его преступлении!
      - Я не хотел убивать... - пролепетал он, пытаясь оправдаться.
      - Отныне для тебя открыта лишь одна дорога. - Толчук увидел три взлетевшие вверх руки, указывавшие на черное окно, вход в которое был заказан любому огру, кроме Триады. - Ты отправишься тропой мертвых.
      Могвид сел в тени большого камня и вгляделся в синеющие западе горы. Фардайл убежал далеко вперед, чтобы исследовать предстоящую дорогу. Они уже прошли золотые луга у самого~~подножья холмов и находились теперь в каменистой и пустынной местности. Лишь корявые старые дубы да одинокие сосны порой отмечали их путь. Вокруг расстилались лишь заросли колючих и пыльных кустарников. К счастью, после того как они долго продирались напрямик через эти кусты и каменные завалы, Фардайл вышел на более удачную и ровную тропу, ведущую прямо в горы. Тропа выглядела явно обжитой, и это было хорошим знаком. Но осторожный волк все же предложил разведать тропу как следует, прежде чем идти дальше.
      После дневного перехода одежда Могвида намокла от пота и неприятно прилипала к телу. Сняв часть одежды, Могвид с отвращением думал, как это люди могут таскать на себе подобное целыми днями и даже ночами. Он прикрыл глаза, желая ощутить себя прежнего с летящей плотью и гибкими конечностями. Но, увы! В последнее время человеческое слишком возобладало в нем. Могвид устало зевнул, открыл глаза и снова уставился на горы. Там, далеко, неизвестно где, лежит проклятье, наложенное на него и Фардайла.
      Приложив ладонь к глазам, он долго всматривался в снежные вершины, сверкавшие на горизонте, вершины, снег на которых не таял даже в самые жаркие летние дни. Особенно выделялась среди них одна - огромная и мощная, по прозванию Большой Северный Клык. Она нависала над своими собратьями как могучая башня. Вся же гряда, иногда называвшаяся еще Зубами, тянулась от безжизненной Ледяной Пустыни на севере до Голых Степей на юге, разделяя всю их древнюю страну на две неравные части.
      Но Могвид смотрел на юг: где-то там, в тысячах лиг от своего брата, Северного Клыка, возвышался его близнец Южный Клык, однако отсюда его не было видно. Но даже несмотря на то, что близнецов разделяло такое расстояние, молва утверждала, что если подняться на вершину одной горы, то можно будет беспрепятственно разговаривать с человеком, стоящим на другой. Причем, можно говорить даже шепотом, все равно будет слышно так, будто говорящие находятся рядом.
      При воспоминании об этих слухах Могвид нахмурился; что ему эти глупые детские фантазии! Он скрестил руки на груди и все никак не мог оторваться от цепи гор, за которой лежала земля людей - место, которого он боялся, но куда обязан был добраться. И горькая усмешка в который уже раз зазмеилась на его губах.
      Над горами постепенно стали собираться тучи, и подул резкий восточный ветер. Вершина Большого Клыка скрылась в мрачной черноте, и скоро вокруг заплясали неистовые молнии. Если они с Фардайлом хотят перебраться через гряду еще до наступления настоящей зимы, им следует очень и очень поторопиться.
      Могвид вспомнил о брате, отвел глаза от гор и стал пристально всматриваться в близлежащий кустарник. Куда запропастился этот дурак? От беспокойства у него даже засосало под ложечкой. А что, если его милый братец просто удрал, оставив его одного в этой пустынной неприветливой равнине?
      Но тут, словно услышав его мысли, Фардайл вынырнул из-за ближайшей скалы. Озабоченный, тяжело дыша от долгого бега, пританцовывая на широких лапах, волк посмотрел прямо в глаза Могвиду, требуя контакта. Могвид открылся.
      Глаза Фардайла сияли золотом:
      Запах падали, гниющей на солнце. Бегущие ноги преследуемы хищными зубами. Стрела летит в открытом поле.
      Это означало, что появились охотники.
      Люди? Даже несмотря на то, что он сам выглядел как человек, и на то, что с людьми ему все равно придется общаться раньше или позже, Могвид никак не хотел встречаться с ними до положенного срока. Он лелеял тайную надежду, что до тех пор, пока они не переберутся за гряду, ни с какими людьми им встречаться не придется.
      Сайлур подошел к брату:
      - Где нам лучше спрятаться?
      Ноги бегут быстро. Подушечки лап изрезаны острыми камнями.
      Фардайл хотел, чтобы они убежали - и как можно быстрее.
      Ноги у Могвида заныли. Мысль о том, что им придется бежать через эти кусты по камням и песку, почти парализовала его волю.
      - Но почему нельзя спрятаться в каком-нибудь укромном местечке и переждать опасность? А потом спокойно опять отправиться дальше по тропе?
      Острые зубы. Когти. Широкие ноздри ищут запах.
      Могвид мгновенно поджался. Снифферы? Здесь?! Но каким образом? В диких густых лесах снифферы перемещались стаями. Используя свой фантастический нюх, они выслеживали одиноких сайлуров и нападали на них безжалостно. Это были звери, которые не поддавались ни дрессировке, ни одомашниванию.
      - Куда же нам теперь?
      Фардайл крутанулся и затрусил вверх по тропе, призывно махая хвостом.
      Могвид закинул мешок через плечо и поспешил за братом. Усталые члены протестовали против такого насилия, но мысль о кровожадных снифферах гнала Могвида вперед, заставляя забывать о боли в ногах.
      Вот, свернув за очередной поворот, он снова увидел Фардайла, который стоял и быстро втягивал носом воздух. И вдруг волк резко прыгнул влево, уйдя с тропы.
      Со стоном Могвид побежал за ним, продираясь сквозь кусты, колючки которых рвали на нем одежду. Впереди показался невысокий склон, весь покрытый какой-то липкой грязью, и Могвиду не оставалось ничего, как уподобиться брату и ползти вверх на четвереньках. Да и идти на двух ногах стало опасно, можно было поскользнуться и рухнуть вниз.
      Едва дыша сквозь пересохшие губы, Могвид с тоской смотрел на вершину холма, где уже стоял Фардайл, высоко подняв морду по ветру. Будь оно проклято, это человеческое тело! Но страх все заставлял его вонзать ногти в грязь и медленно карабкаться наверх.
      В конце концов он одолел склон и был уже почти наверху, когда в ушах у него раздалось знакомое монотонное гудение. Фардайл снова требовал контакта. Скривившись, Могвид поднял глаза и встретился взглядом с братом. Тот стоял на самой кромке, и глаза его сверкали злым огнем. Зубы наступают на пятки. Аркан вытаскивается из сумки.
      Значит, охотники приближались.
      Подгоняемый страхом, Могвид подполз к самому боку брата.
      - Гд-д-е они? - спросил он, стуча зубами. Фардайл отвернулся и ткнул носом на восток, к горам. Могвид всмотрелся. Тропа, с которой они ушли, змеей вилась у подножия холмов и терялась в дикой стране настоящих гор.
      - Где? - Но не успев услышать ответ, он сам заметил движение на тропе, причем, гораздо, гораздо ближе, чем ожидал!
      По дороге шел целый отряд людей, одетых в зеленое и несущих на плечах луки, а за плечами колчаны со стрелами. Могвид перевел взгляд чуть ближе и с ужасом увидел трех снифферов в железных намордниках и на кожаных ремнях. Снифферы рвались впереди хозяев. Даже с такого расстояния Могвид видел широко вывернутые, раздутые ноздри, не отрывавшиеся от следа на тропе. Бугрящиеся мускулы под голой, без шерсти кожей, напоминавшей по цвету обваренное мясо, мощные кривоватые лапы... Кожаные поводки едва сдерживали их. Он увидел, как один сниффер вдруг ткнулся мордой в другого, открыв пасть и обнажив четыре ряда острых, как иглы, зубов, насаженных на крупные челюсти.
      Могвид почти вжался в землю.
      - Пойдем! - прошептал он брату. - Чего ты ждешь?
      Но в тот же момент раздался пронзительный вопль, зловещим эхом разнесшийся по окрестным холмам. Могвид знал этот вопль. Он слышал его не однажды ночью в глухом лесу! Это вопль сниффера, жаждущего крови.
      Фардайл заглянул прямо в глаза. Щенок плачет, пищит в ночи, покинув потайную берлогу. Нос идет прямо по запаху. Сниффер учуял запах Фардайла наверху тропы.
      Но не успел Могвид ничего сказать, как Фардайл прыгнул и понесся куда-то в сторону. Могвид едва успел бросится вслед, стараясь не упускать из виду полосатый хвост. Бегство было мучительным, с разбитыми коленями, исцарапанной кожей и синяками по всему телу. За ними все еще раздавались крики, но насколько далеко были они теперь, ни один из братьев определить не мог.
      Следуя прямо по высохшему руслу ручья, Фардайл уходил все выше в горы. Ноги Могвида скользили на обточенных водой круглых камнях; ноги сайлура, не привычные к сапогам, постоянно подводили его, и он несколько раз падал, больно разбиваясь о камни. В последний раз он подвернул лодыжку, и скорость его продвижения вперед значительно упала.
      Едва плетясь, он с ужасом слышал, что вопли снифферов раздаются все ближе. Фардайл впереди нервно переминался с лапы на лапу. Могвид попытался, несмотря на боль, встать на подвернутую ногу, но от боли в глазах у него заплясало такое пламя, что он снова упал. Тогда он стал прыгать, вставая лишь на здоровую, но через несколько прыжков поскользнулся и вновь упал.
      - Я не могу! - Крикнул он брату. Фардайл подскочил и быстро обнюхал сапог.
      - Не оставляй меня, - простонал Могвид. Морда волка уткнулась ему в лицо:
      Два волка, спина к спине, могут защитить себя. Вопль послышался уже совсем рядом, и ему ответил другой, еще ближе.
      - Что же нам делать?
      Олень вспрыгивает на скалу. Утки умеют летать и без крыльев.
      - Что? - В образах Фардайла не было никакого смысла. Неужели брат слишком долго был в шкуре волка и потерял разум? Неужели дикость волка пересилила душу сайлура? Могвид скорчился от боли и опустил голову. - Что за чушь ты несешь?
      Волчица ведет помет.
      Фардайл развернулся и пошел к скале по левому берегу бывшего ручья, то и дело призывно оглядываясь на Могвида.
      Кое-как встав на здоровую ногу и самый кончик подвернутой, Могвид сделал два шага и схватился за волчий хвост, маячивший перед ним. И таким образом, нелепо подскакивая, он перебрался через русло. Однако на это ушло немало времени, а боль становилась все нестерпимей. Губы Могвида побелели. Он остановился у ствола сухой сосны, прижался к нему и застыл, судорожно открыв рот.
      - Может, останемся тут? Просто залезем на дерево и все. Охотники в таком виде ни за что не узнают в нас сайлуров.
      Глаза Фардайла превратились в щелки. Глаз совы. Плоть, оторванная от мяса. Могвид застонал. Конечно же, Фардайл был прав. Охотники - лесные люди с Западных Равнин, и обмануть их не так-то просто. Их единственный шанс заключался в том, чтобы пересечь Зубы, не встретив ни одного человека. Люди, ушедшие на ту сторону гор много веков назад, наверное, давно забыли про существование сайлуров. Но все же...
      Вопль сниффера раздался уже где-то совсем рядом, на ручье. Бегущие ноги! Запах близкой добычи. Под носом одного материнский сосок.
      Могвид вжался в дерево и положил руку на спину Фардайла. Толку от этого было мало, но, как намекал брат, идти им недалеко.
      Постепенно они добрались до высоты, где не росли даже колючие кустарники, а под ногами оставался лишь гранит да круглые булыжники, которые оставил после себя ледник, когда-то проложивший себе дорогу в этих местах. Серый камень повсюду был испещрен какими-то черными вкраплениями.
      Перед ними расстилались одни только камни, и это зрелище лишило Могвида последней надежды.
      - Нет, - прошептал он равнодушным скалам. Его брат, вероятно, вовсе лишился разума. - Нет, я уж лучше встречусь со сниффером! - Полумертвыми глазами он посмотрел на волка.
      Впереди тоже опасность. Птенец, запутался в зарослях, молодая кровь вытекает из его ран и будет течь до тех пор, пока он не замрет неподвижно.
      Сзади действительно ждала только смерть. Бурная река стонет впереди.
      Конечно же, опасность существует и впереди, но она может принести спасение.
      Вопль зазвенел в ушах обоих братьев в очередной раз, но сейчас они уже четко различали и стук кованых охотничьих сапог. А еще через несколько секунд до их ушей донесся и голос:
      - Ищите здесь! Смотрите, вот и следы! Похоже, будто они полезли вверх прямо здесь. Ну, вперед, Черныш, взять! - Раздался свист хлыста и новый кровожадный вопль: - Взять этих проклятых оборотней.