Ведьмин огонь (Проклятые и изгнанные - 1)

      Надо предупредить родителей!
      Джоах в одной пижаме уже стоял в коридоре, потирая полусонные глаза:
      - Ты слышала эту дурную птицу? - спросил он, тыкая пальцем в сторону амбара.
      - Надо сказать отцу! - Ничего не объясняя, Елена схватила брата за руку и потащила вниз к отцовской спальне.
      - Зачем? - сопротивлялся Джоах. - Он и сам наверняка слышал. Наверное, Хвост напоролся-таки на лисицу. Ничего, он уже штук десять приговорил, справится и с этой.
      - Он умер!
      - Как? Отчего?
      - От чего-то ужасного! Я... я не знаю, отчего.
      И Елена продолжала тащить брата по лестнице, уже боясь отпустить его и остаться одной, визжа и ничего не соображая от страха. Кубарем они скатились по лестнице и побежали к спальне родителей. В доме стояла темнота, воздух был тяжелым как перед сильной грозой. Паника окончательно охватила Елену, сердце колотилось где-то в горле, в ушах шумело. Она толкнула брата к столу:
      - Зажги лампу! Быстрее!
      Джоах беспрекословно повиновался.
      Они стояли уже у самой двери в спальню, и в любое другое время Елена, конечно, сначала постучалась бы, но теперь было не до церемоний. С лампой в руке девушка вбежала в комнату.
      Мать, всегда спавшая чутко, проснулась немедленно и взглянула на дочь изумленными глазами:
      - Елена! Что случилось, моя девочка?
      Отец тоже проснулся и, тяжело ворочаясь, оперся на локоть, щурясь от внезапного света. Он прокашлялся и вопросительно посмотрел на дочь.
      - Сюда кто-то идет, я видела их во дворе! - махнула Елена рукой по направлению к заднему крыльцу.
      - Кто? - отец грузно сел на кровати.
      Мать осторожно положила руку на широкое плечо мужа:
      - Никогда не надо предполагать плохое, Брукстон. Может быть, кто-то заблудился или ищет помощи.
      - Нет, нет, они пришли со злом! - замотала головой Елена.
      - Откуда ты это знаешь, девочка? - спросил отец, вставая в одном теплом нижнем белье и отбрасывая простыни.
      - Она сказала, что Хвост сдох, - вдруг сказал Джоах, тоже заходя в спальню.
      Слезы брызнули у Елены из глаз:
      - Его убили какие-то твари... Такие ужасные... белые...
      - А ты уверена, что все это тебе просто-напросто не приснилось? сурово спросил отец.
      И тут же с заднего крыльца раздался стук.
      Все замерли на мгновение, но мать первой взяла себя в руки:
      - Брукстон?
      - Не бойся, мать, - ответил отец. - Это наверняка кто-то заблудился, как ты и предположила. - Но слова отца как-то уж слишком не вязались с насупленными бровями и сжатым ртом. Он быстро натянул брюки.
      Мать тоже встала и накинула халат:
      - Сейчас отец все уладит, - шепнула она Елене, крепко обняв девочку.
      Джоах с фонарем пошел за отцом, а тот, проходя мимо очага, поднял с полу топор, которым они обычно рубили на кухне дрова.
      Елена еще крепче прижалась к матери.
      Наконец отец подошел к двери на заднем крыльце. Джоах остался стоять сзади. Елена с матерью замерли у печки в кухне.
      Занеся топор высоко над головой, отец крикнул чрез массивную дубовую дверь:
      - Кто там?
      Ответивший голос оказался высок и надменен, и каким-то шестым чувством Елена поняла, что он принадлежит не скрюченному, а тому, кто повыше:
      - Именем Гульготальского Совета откройте дверь! Отказ от выполнения приказа повлечет за собой арест всей семьи.
      - Что вы хотите?
      - У нас есть ордер на обыск фермы. Откройте дверь! - прозвучал тот же голос.
      Отец обеспокоенно оглянулся на мать, и Елена энергично затрясла головой, прося отца не открывать.
      - Час поздний, - подумав, ответил отец. - Откуда мне знать, что у вас на уме.
      У голых ног отца на полу появилась бумага, просунутая под дверь.
      - Вот подпись проктора местного гарнизона.
      Отец махнул рукой Джоаху, тот наклонился и поднес бумагу к свету. Даже через комнату Елена отчетливо видела пурпурную печать внизу пергамента.
      - Вроде все официально, - шепнул отец матери. - Джоах, потуши свет, да идите с Еленой наверх. И чтобы сидели тихо, как мыши.
      Джоах кивнул, он явно хотел остаться, но, как всегда, не споря, повиновался отцу. Поставив лампу на край стола, он подошел к сестре. Мать поцеловала ее и подтолкнула к брату.
      - Приглядывай за ней получше, Джоах. И не спускайтесь, пока мы вас не позовем.
      - Хорошо, мама.
      Но Елена колебалась. Мерцающий свет лампы отбрасывал на стены причудливые тени, и девушка почему-то с нетерпением ждала, когда же заговорит тот, скрюченный. Сердце ее тягостно сжималось при воспоминании о взгляде его тусклых голубоватых глаз, которые пытались разглядеть ее в окне. И девушка, наоборот, только крепче прижалась к матери.
      - Ну, иди же, моя радость, - мать потрепала ее по волосам и легонько оттолкнула: - Все это тебя никак не касается. Так что оба быстро наверх. Мать ободряюще улыбнулась, но страх, застывший в печальных глазах, выдал ее.
      Елена стояла, не в силах оторвать глаз от родителей.
      - Пойдем же, сестренка, - не выдержал Джоах и положил ей руку на плечо.
      Она вздрогнула от этого прикосновения, но все же дала увести себя. Брат с сестрой уже подходили к лестнице, когда девушка в последний раз оглянулась. Маленькая лампа, как спасительный маяк посреди темноты, освещала стоявших рядом родителей. Уже со ступеней Елена заметила, как отец отложил топор и стал отодвигать тяжелый заржавленный запор. В глазах у нее помутилось - она чувствовала, что за дверью стоит нечто худшее, чем просто грабители.
      И девушка так и застыла на месте. Брат напрасно тянул ее за руку:
      - Ну, пойдем же, Елена, нам надо идти!
      - Нет, - шептала она - Здесь, в тени, они нас не увидят.
      И брат, снедаемый любопытством, не стал с ней спорить и встал на колени рядом:
      - Интересно, чего им нужно? - шепотом спросил он ее.
      - Меня, - тихо ответила девушка, даже не задумываясь. Она знала, что это именно так, что все происходящее каким-то образом связано именно с нею, с ее покрасневшей рукой, со сгоревшим в пепел яблоком, со взорвавшейся ванной. И вот теперь это ночное посещение. Произошло слишком много странных событий подряд, чтобы оказаться несвязанным набором случайностей.
      - Смотри! - шепнул брат.
      Елена посмотрела вниз, где отец уже открыл двери. Теперь их отец стоял на пороге, и в руках его снова тускло поблескивал топор. Раздались голоса.
      - Ну, и из-за чего вся эта суматоха? - первым спросил отец.
      На порог взошел высокий, бывший на несколько пальцев ниже отца и гораздо уже его. В свете лампы Елена увидела, что рубашка на животе у него разорвана или разрезана. На нем был плащ для верховой езды и высокие, заляпанные грязью сапоги. Даже с такого расстояния девушка отчетливо разглядела, что материал, из которого сделан плащ, очень дорог, не какое-нибудь деревенское рядно. Незнакомец поправил небольшие каштановые усы под узким носом и медленно ответил:
      - Мы пришли для расследования. Одна из ваших дочерей обвиняется в... скажем так, в некоем неблагопристойном поступке.
      - И что же это за поступок?
      Говорящий обернулся назад, словно ища какой-то помощи, и в дверях возникла фигура второго незнакомца. Отец невольно отступил на шаг. Перед ним стояла согбенная фигура в старом черном одеянии, подвязанном веревкой, посох был воткнут в грязь. Выпростав тощую, как у скелета, руку, незнакомец прикрылся ею от света лампы так, словно ее свет мог ослепить его:
      - Мы ищем ребенка, - проскрипел он старческим голосом. - Ребенка, у которого рука запятнана кровью.
      Мать вскинулась, и хотя тут же взяла себя в руки, ее движение не ускользнуло от старика. Елена внутренне сжалась и увидела, как безжизненные голубоватые, как опал, глаза старика уставились на мать.
      - Не понимаю, о чем вы говорите, - пробасил отец.
      Человек в рясе взял посох и вновь отступил в темноту двора.
      Но тогда заговорил первый:
      - Зачем беспокоить всю семью? Выйдите на улицу, и мы спокойно поговорим и, возможно, решим все дело миром. - Он слегка поклонился и махнул рукой в сторону амбара: - Пройдемте, а то уже поздно, и все, без сомнения, хотят спать.
      Глядя, как отец делает шаг с крыльца, Елена уже знала, что ждет его там, в этой липкой холодной грязи. Перед глазами ее на мгновение возникли обглоданные кости несчастного филина и белые скрывшиеся под землей твари. Девушка вскочила и хотела броситься в кухню, но Джоах успел поймать ее за край рубашки и посадить на место:
      - Ты что делаешь? - прошипел он ей в самое ухо.
      - Пусти! - она стала вырываться из рук брата, но он был гораздо сильнее. - Надо предупредить отца!
      - Он сказал нам не выходить.
      И Елена увидела, как отец спускается во двор. О, ради всего святого, нет! Нет! Она, наконец, вырвалась и бросилась вниз. Джоах помчался за ней. Трое взрослых мгновенно обернулись:
      - Постой! - крикнула она, и нога отца остановилась над последней ступенькой. Лицо его стало багровым от гнева:
      - Я, кажется, сказал тебе.
      Но стоявший за ним молодой незнакомец в то же мгновение схватил отца за плечи и толкнул с крыльца. Отец упал лицом в грязь. Елена завизжала, а мать, сжимая в руке нож, бросилась на обидчика. Но мать была уже слишком стара, а незнакомец слишком увертлив, он схватил мать за руку и тоже потащил на улицу.
      Тогда закричал Джоах и кинулся к матери, но было уже поздно: мать бесформенной кучей лежала в грязи рядом с отцом. Джоах, брызжа слюной, налетел на неведомого злодея, но тот мгновенно выхватил из-под полы плаща дубинку и ударил мальчика по голове. Со стоном Джоах повалился на деревянный пол кухни.
      Елена стояла неподвижно под парализующим взглядом старика. Тот не сводил глаз с ее запятнанной руки, и глаза его становились все шире.
      - Воистину! - пробормотал, наконец, он и отступил на шаг, мельком поглядев на лежащих неподвижно родителей Елены. - Вот она!
      Отец кое-как старался подняться на ноги, пытаясь одновременно защитить жену, которая, стоя на коленях, как больного ребенка, держала свою левую руку.
      - Не смейте трогать девочку! - прохрипел отец.
      Джоах, весь окровавленный, тоже поднялся и встал между дверью и сестрой:
      - Дочь или жизнь! - проскрипел старик, и голос его растворился в темноте эхом.
      - Вы не тронете Елену. Или я убью вас обоих, - отец уже твердо стоял на ногах и грозно смотрел на пришельцев.
      И тогда старик взял свой посох и дважды ткнул им в землю рядом с крыльцом. После второго удара земля под ногами родителей вспучилась, и их фигуры скрылись в туче грязи. Первый раз в жизни Елена услышала, как пронзительно тонко и отчаянно кричит отец. Грязь улеглась, и девочка увидела, что родители облеплены массой тех ужасных белых червей, что полчаса назад съели филина. Кровь лилась с обоих ручьем.
      Упав на колени, девочка отчаянно закричала.
      Отец бросился к дому:
      - Джоах! - заревел он. - Спаси сестру! Ты... - дальнейших слов было уже не слышно, поскольку твари добрались до отцовского горла.
      Джоах рывком поднял сестру с колен:
      - Нет - как безумная, шептала она. И еще громче: - Нет! - Кровь ее заполыхала огнем. - Нет!
      Перед глазами у нее поплыл красный туман, и дыхание перехватило. Она застонала и стиснула кулаки, уже не обращая внимания на брата, который смотрел на нее почти с ужасом. Все внимание девушки было направлено во двор, где в живой грязи извивались в муках родители. И неожиданно Елена завизжала, посылая вовне всю скопившуюся в ней ненависть.
      Стена огня обрушилась на двор, оба пришельца задрожали в пламени, но родители оставались неподвижны. Елена видела, как огонь охватывает их обоих, и в ушах стоял их крик. Но крик какой-то приглушенный, словно он доносился до нее через закрытую дверь.
      В этот момент Джоах неожиданно схватил ее за талию и швырнул к темной лестнице. Стена кухни уже полыхала. Девочка безвольно обвисла в руках брата, словно тряпичная кукла, юноша с трудом тащил ее. Дом наполнялся дымом.
      - Елена, ты нужна мне! Остановись! - Он закашлялся от все сгущающегося дыма. Огонь уже лизал занавески.
      - Что я сделала? - неуверенно спросила она, не чувствуя под ногами пола.
      Джоах молча посмотрел на бушующее пламя, и слезы заблестели на его щеках красными каплями. Он все еще пытался что-то увидеть. Дышать было уже почти невозможно. Елена все время кашляла.
      Джоах подбежал к парадной двери, но тут же остановился:
      - Нет. Именно этого они и ждут. Надо найти другой выход.
      Юноша толкнул сестру к лестнице, и та едва не упала на своих онемевших ногах. Беззвучные слезы потекли у нее из глаз:
      - Это я виновата, я!
      - Тихо! Быстро наверх!
      Джоах упорно подталкивал сестру кверху.
      - Тише, прошу тебя, тише, - снова шепнул он. - Слышишь, они уже внизу, идут за нами.
      Она обернулась к брату с глазами, полными слез:
      - Знаю. Но зачем? Что я им сделала?
      Джоах тоже не знал ответа и только махнул рукой в сторону своей комнаты:
      - Давай туда.
      В конце этой длинной комнаты тускло светилось единственное окно, и Елена рванулась туда.
      - Я не видела, что случилось, я должна увидеть...
      - Не смей!
      Но, не обращая внимания на тревожный шепот брата, девушка уже глядела в окно, толстые рамы которого не открывались, но сквозь вымытые стекла отлично был виден весь двор.
      Елена прижалась лбом к стеклу и тут же увидела то, что осталось от ее родителей, дотлевающих в ходившем волнами дыме.
      На почерневшей земле лежали два скелета, держащиеся за руки и касавшиеся друг друга лбами. В нескольких шагах от них стоял старик в рясе, края которой дымились. Рука его была поднята и указывала куда-то на переднюю часть дома.
      Подошедший сзади Джоах оторвал девушку от окна:
      - Ты видела достаточно, Елена. Огонь полыхает уже по всему дому. Надо спешить.
      - Но... Мама.... Папа... - она снова потянулась к окну.
      - Мы позаботимся о них потом. А сегодня нам надо просто выжить. Но месть наступит, наступит очень скоро, - ледяным голосом добавил юноша.
      - И что же нам теперь делать, Джоах? - спросила девушка, растерянно стоя посреди его комнаты.
      - Спасаться, - в полуосвещенной комнате Елена отчетливо видела решительно стиснутые губы брата. Откуда он берет силы? Всего несколько слезинок - и все. Больше ничего.
      - Нам нужна теплая одежда. Бери мою шерстяную куртку, - сам Джоах быстро натянул брюки и толстый свитер, связанный матерью на последний праздник кануна зимы. Елена вспомнила тот счастливый праздник, и слезы снова заструились по ее щекам. - Быстро, - торопил брат.
      Девушка послушно сняла с гвоздя куртку и погрузилась в ее мягкое ласковое тепло. Только сейчас она поняла, как замерзла.
      - Ну, как ты, Эл? - спросил Джоах, не сводя глаз с окна.
      - Кажется, лучше.
      Тогда он махнул рукой, приглашая к окну и ее. Огромная орешина стояла у самого дома, протягивая свои суковатые ветви и к крыше дома, и к конюшне. Джоах тихо открыл окно.
      - Давай за мной, - прошептал он и вспрыгнул на подоконник.
      Прикинув расстояние, он схватился за толстую надежную ветку и на мгновение повис над двором. Было ясно, что это приходится делать ему не впервые. Перебравшись на дерево, он жестом позвал Елену.
      Она тоже встала на узкий подоконник, и пальцы голых ног сами собой поджались, боясь отрываться от спасительной рамы.
      Девочка глянула вниз. Если она упадет, то сломанные кости станут не последней из ее неприятностей. И белые твари под землей... что ж, может быть, она умрет сразу.
      Но тут Джоах свистнул дроздом, привлекая ее внимание к настоящему, и она, высунувшись из окна, схватилась за ту же ветку, что и брат. Через секунду она оказалась уже рядом с ним.
      - За мной, - еле слышно просипел Джоах, опасаясь привлечь внимание незнакомцев, и в тот же момент брат и сестра услышали звон разбиваемого стекла в передней части дома. В ужасе дети поспешили к другому краю кроны, уже не обращая внимания на колючие ветки, рвавшие платье и царапавшие тело.
      Так, не сходя с дерева, они пересекли двор, но ветви уже начали предательски гнуться под тяжестью двоих. Тут Джоах указал на открытую дверь сеновала над конюшней.
      - Давай вот так, - он отпустил ветку и прыгнул в пустоту. Однако через пару секунд Елена увидела, как брат встает на сене, окруженный облаком трухи. - Быстрей же! - знаком показал он и остановился, протянув к ней руки.
      Елена набрала полную грудь воздуха и раскачалась. Она должна суметь, должна! И она действительно сумела бы, если бы за карман ее куртки не зацепился сучок. На какие-то секунды она повисла в воздухе, беспомощно болтая ногами, - и не сумела удержаться от вскрика. С криком же она упала на сарай чуть пониже сеновала.
      Но еще в падении Джоах успел схватить ее за воротник куртки, и сестра повисла теперь уже у него в руке.
      - Я не могу вытащить тебя наверх, - прохрипел Джоах, напрягая все силы, - Хватайся сама за край, быстрее! Теперь они уж точно услышали, где мы!
      Сдирая ногти и кожу на руках, Елена пыталась схватиться за край сеновала и подтянуться наверх, пальцы скользили, но с помощью брата кое-как ей все же удалось перевалиться на сеновал.
      - Задыхаясь от усилий и поднятой пыли, они поспешили на другой конец конюшни, где была лестница вниз.
      На нижних ступеньках Елена опасливо остановилась и указала на грязный пол конюшни.
      - А если черви и здесь?
      Но брат разумно указал ей на лошадей в стойлах.
      - Посмотри на Тракера и Мист. - Обе лошади, несмотря на возбуждение и побелевшие от страха глаза, все же были совершенно невредимы. - Только тихо.
      И Джоах первым спустился вниз.
      За ним прошла и Елена, на ходу вытаскивая из ладони огромную занозу, посаженную, когда она подтягивалась на сеновал. Краснота на руке превратилась в розоватость, и ладонь теперь почти не отличалась от левой.
      Джоах уже открыл настежь двери конюшни и вывел захрапевших, почуявших свежий воздух лошадей. Он сунул сестре поводья и удила, и Елена, огладив шелковую шею кобылы, взнуздала ее. Времени доставать седла уже не было.
      Джоах помог ей залезть на Мист, а сам вспрыгнул на Тракера и остановился в воротах, пропуская вперед сестру. Край сада был совсем рядом.
      Выехав на кобыле за конюшню, девочка внимательно осмотрела пространство между собой и опушкой. Луна была закрыта облаками, а воздух полон скрывающего все дыма. Но только девушка направила Мист к саду, как за спиной Джоаха вспыхнул свет. Елена прильнула к шее лошади и затаила дыхание. Прямо за Джоахом у самого угла конюшни стоял старик, а его спутник высоко поднимал над головой слепящий фонарь.
      - Елена, гони! - крикнул брат и повернул жеребца назад. - Я задержу их!
      Но девочка, как завороженная, не двигалась, глядя на то, как проклятый старик снова заносит свой посох и ударяет им о притоптанную лошадьми землю. От этого удара земля вокруг незнакомцев заходила ходуном и задвигалась, как живая. Ее волны мгновенно подобрались к Джоаху, и через секунду на поверхности уже показались отвратительные тела белых червей.
      - Нет!!! Джоах, скачи!
      Но Джоах видел все и сам. Дернув поводья, он обнял Тракера за шею, тот в панике встал на дыбы, перебирая копытами, и рванулся прочь от кишащей массы. Но жеребец двигался слишком медленно, передний край белой массы уже захватывал его задние ноги.
      Елена видела, как круп Тракера начал медленно погружаться в эту чудовищную кашу, и земля под ним окрасилась кровью. Тракер пронзительно заржал от боли, выкатив глаза, но Джоах так и не отпустил поводья. Через несколько секунд конь рухнул на задние ноги, но передние все еще силились вытянуть круп.
      Джоах понуждал Тракера изо всех сил, но Елена уже знала, что это бесполезно. Подземные хищники пожирали плоть в считанные секунды. И тогда девушка подскакала к борющейся паре и осадила лошадь прямо пред мордой Тракера. Едва удерживая обезумевшую кобылу, она протянула брату руку:
      - Ко мне! Ко мне!
      Джоах уже понял всю безнадежность борьбы:
      - Оставь меня! Уезжай!
      - Только с тобой!
      Мист, перебирая ногами, случайно коснулась проклятой кишащей земли, и твари, почуяв свежую плоть, рванулись к ней. Передние ноги Тракера уже уходили под землю.
      - Прыгай! - услышала Елена свой нечеловеческий голос.
      Но Джоах, все еще сжимая поводья, застыл в нерешительности, а потом, вдруг отчаянно взмахнув головой, встал прямо на спину жеребцу и, балансируя руками, тяжело прыгнул и упал животом на круп Мист. Этот лишний вес неожиданно подстегнул кобылу, и она помчалась, не разбирая дороги, словно под ударами хлыста.
      Елена бросила поводья, дав лошади волю, а сама обеими руками придерживала Джоаха, соскальзывающего с крупа.
      Через минуту все трое скрылись в спасительной черноте яблоневого сада.
      Жонглер в лохмотьях, даже не прикрывающих грудь, сел на край сцены и положил рядом свой лоток. Каждый город был похож на другой: те же унылые дома, те же скучные лица. Он путешествовал уже восемь лет, один, храня только память о былых компаниях. Впрочем, ему хватало и ее.
      Несколько человек в зале захмыкало и стало указывать на него пальцами. Он отодвинулся от края сцены на более безопасное расстояние, зная, что все тычут в его правое плечо, где когда-то была рука.
      Тогда жонглер подбросил в воздух свои четыре ножа и стал меткими движениями разрезать прокуренный воздух зала на тонкие длинные ленты. Придав лицу выражение полного равнодушия, он жонглировал одной рукой, посылая ножи то туда, то сюда. Вот один из них перерезал пламя факела и, угрожающе блестя, пронесся над публикой, облепившей убогую сцену.
      Постепенно со всех концов зала стали раздаваться одобрительные ахи и охи, но подавляющую часть внимания все-таки продолжало привлекать качество эля, поставляемого специально для таких мероприятий близлежащей харчевней. Следя за ножами одним глазом, жонглер видел поспешно пробирающуюся, сквозь толпу официантку, которая несла высоко над головой поднос со стаканами. На лице словно навеки приклеилась равнодушная рабочая улыбка.
      Жонглер лишь коротко кивнул при звуке упавшей в лоток монетки. Еще один день дороги обеспечен.
      - Эй, жучила, - крикнул кто-то из зала, в голосе этом явно бродило слишком много эля. - Смотри поосторожней, а то как бы тебе не пришлось лишиться и второй руки!
      - Сам поостерегись, Брюн! - раздался другой голос, видимо, более трезвый. - Ты и так стоишь слишком близко к этим замечательным ножичкам! Смотри, раз - и не будет твоей козлиной шерсти под носом, которую ты называешь усами!
      Публика грохнула идиотским смехом.
      Оскорбленный - толстый лысый мужчина с широкими, подвитыми и напомаженными усами - ударил ногой о край сцены.
      - Ах, это снова ты, Штрефен! Ну, постой же, я тебе еще устрою.
      Все это не сулило ничего хорошего. Жонглер знал по опыту, что именно с таких перепалок и начинаются повальные драки, в которых порой перепадает и ему. А главное, они переключают внимание зала с него на себя, отчего лоток его так и останется пустым. Надо во что бы то ни стало сейчас же вернуть их внимание. Впрочем, кому нынче интересен однорукий жонглер?!
      Жонглер позволил ножу воткнуться в пол, симулируя потерю контроля. Нож вошел в старые доски сцены с глухим всхлипом и застрял в нем. Это явно привлекло публику. Итак, интересен лишь провал, неудача. Вокруг потихоньку начинали посмеиваться и поглядывать на сцену в ожидании дальнейших промашек, но жонглер точными жестами послал остальные три ножа так, что каждый из них вонзался в рукоять предыдущего. Через несколько секунд на полу раскачивалась своеобразная тросточка из четырех ножей.
      Робкие хлопки быстро переросли в оглушительный грохот, а по лотку застучали монеты. Жонглер знал, что каждая из брошенных медных монет заработана тяжким трудом и могла быть с удовольствием истрачена на эль. Но ему тоже нужен сегодня обед, не говоря уже о ночлеге. Впрочем, последний доставался ему редко - он давно привык спать прямо под брюхом своей лошади.
      Ободренный успехом, жонглер перешел на другой край сцены и решил показать старый номер с горящими факелами. Взяв в кулак сразу три, он поджег их, и по залу пополз шепоток удивления, когда они загорелись разным огнем: один - ярко-зеленым, второй - пронзительно синим, а третий - ярко-красным, но совсем другого оттенка, чем настоящее пламя. Этот трюк требовал всего лишь специальных алхимических порошков, делать которые он научился когда-то давно в Саутленде.
      Трибуны снова взорвались аплодисментами.
      В ответ жонглер поднял факелы высоко и бросил их прямо под крышу старой харчевни; они посыпались оттуда, оставляя за собой светящиеся полосы, но ловкий циркач снова поймал их и снова подкинул.
      Публика заревела, однако опытное ухо бродячего артиста все же слышала, что стук монет в лотке сделался более сухим и редким. Жонглер стал кидать горящие факелы все выше и выше до тех пор, пока тело его не заблестело от пота. Какие-то женщины слева заохали, но краем глаза он видел, что охают они не по поводу каскада огней, а по поводу его заблестевшего тела. Что ж, заработать на хлеб и кров можно не только работой.
      И жонглер еще больше распрямил плечи, выкатил грудь, демонстрируя всю свою роскошную мускулатуру. Гаер знал, что порой черные кудри над серыми глазами и прекрасное тело равнинного жителя его родины привлекают гораздо больше внимания, чем искусство бросания ножей и факелов.
      Монеты вновь посыпались чаще.
      В финале жонглер, как обычно, поклонился без факелов, которые, описав широкий круг, стали плавно падать за его спиной. Публика ахнула, и тут же он заметил, как одна из охавших пышногрудых женщин призывно поднесла руку ко рту. Циркач сделал сальто, поймал все три факела и тут же опустил их по очереди в специально приготовленный чан с водой. Шипение каждого факела сопровождалось бурными хлопками, а когда погас последний, все вскочили, и звук разгоряченных ладоней смешался со стуком кружек.
      В лоток продолжали лететь монетки, и жонглер кланялся до тех пор, пока все не стихло и деньги не перестали падать. Собрав ножи, он поднял лоток и ушел со сцены. Толпа все еще одобрительно шумела, и когда он шел по проходу, многие покровительственно похлопывали его по спине. Жонглер быстро накинул на себя кожаную куртку, слишком жаркую и неудобную для представления.
      Мельком глянув в лоток, он понял, что пообедает сегодня на славу, а, может, останется еще и на комнату в гостинице. Если ж нет... что ж, он не зря заметил в толпе нескольких женщин, засматривавшихся на его широкую грудь. Словом, выбор пока есть.
      Хозяин кабачка спустил свое пузо со стойки бара и подвинулся прямо ему навстречу. Лицо кабатчика было толстым и розовым от эля и жара, а белый передник заляпан вином, как всегда бывает у хозяев подобного рода заведений. Пригладив три волосины, украшавшие его череп, он повел носом в сторону жонглера и похлопал жирной рукой по стойке:
      - Ну, и где моя часть? - просипел он с улыбкой. Жонглер отсчитал причитающуюся часть за аренду сцены, и хозяин осмотрел каждую монету, падавшую на его пухлую потную ладонь. Жадность и зависть так и сквозили во всех его движениях.
      - И это все? - спросил он, потрясая кулаком с зажатыми монетами. - Я же видел, деньги просто градом сыпались тебе на голову! Небось, припрятал большую часть?
      - Уверяю вас, ваш процент отсчитан совершенно точно, - жонглер смотрел трактирщику прямо в глаза.
      Тот неохотно и с ворчанием отвернулся, подозвал официантку, и молодая хорошенькая девушка с белокурыми пышными волосами поставила перед бродячим артистом стакан эля.
      - На здоровье, - пролепетала она, быстро улыбнувшись и взмахнув ресницами: - Охладите ваш пыл пока этим, - и ушла к следующим посетителям, намеренно не оборачиваясь.
      Нет, решительно его коняге сегодня придется ночевать одной.
      Жонглер взял стакан ледяного эля, покрутил его в руках и бросил взгляд на сцену, где теперь собирался демонстрировать свое искусство следующий артист. Публика сегодня оказалась непростой, и потому жонглер искренне пожалел мальчишку, взбирающегося по ступенькам навстречу неизвестности.
      Однако на арене показался не мальчик, а маленькая девочка в серых штанишках и уродливо сшитой белой рубашке, под которой трудно было разглядеть ее женские прелести. Поначалу жонглеру показалось, что девчонка едва пережила свою первую менструацию, но, когда та села на стул посередине сцены и повернула к публике лицо, бродяга понял, что ошибся. Это лицо, казалось, еще совсем юное, с розовыми губами и фиалковыми глазами, источало столько печали и тоски, какие даются только долгими годами несчастий.
      Толпа, разумеется, не обращала на нее никакого внимания, хотя таинственная женщина уже взяла в руки лютню. Все были заняты собой, вином, друзьями, звоном стаканов, мимолетным флиртом; воздух буквально стал серым от дыма трубок и факелов. И бедная маленькая лютнистка казалась в этом мрачном зале лепестком, случайно попавшим в бурный поток.
      Жонглер вздохнул. Смотреть на такое - хорошего мало. Таким обычно приходится уходить со сцены под улюлюканье и град хлебных корок.
      Но маленькая женщина прижала лютню к груди и склонилась над ней, как мать над ребенком. Корпус лютни был тщательно отполирован и казался почти влажным в неверном свете факелов. Дерево было какое-то незнакомое жонглеру, очень красное, отливавшее черным, с непонятными вкраплениями. Инструмент выглядел очень дорогим.
      Но толпа по-прежнему занималась только собой. Совсем рядом жонглер слышал разговор о том, кто кого перепьет назавтра в соседней харчевне. Стучали кулаки, сверкали носы, проливался эль. Впрочем, в своих странствиях он видел споры, кончавшиеся и похуже.
      Отхлебнув из стакана, жонглер медленно пропустил жидкость по горлу и снова поднял глаза на лютнистку. Та взяла первый аккорд - музыка тут же обволокла все существо бродяги странным облаком и сразу же показалась ему пением райской птицы. Женщина повторила аккорд, и вся харчевня, как по команде, повернулась к арене.