Как и другие, Хельмут сокрушался и горевал о Лейле, но сейчас Элизабет призадумалась: а не было ли это всего лишь игрой?
– Ну скажи же – со мной все в порядке? У тебя такой встревоженный вид! Морщинку обнаружила, а? – И Хельмут воспитанно, негромко, весело засмеялся.
Элизабет натянуто улыбнулась.
– Нет, выглядишь ты великолепно. Может, я просто поразилась, вдруг поняв, как давно тебя не видела.
– Проходи. – Он взял ее за руку и повел к плетеному креслу рядом с окнами, выходящими на фасад. Сев сам, поморщился. – Все время убеждаю Мин, кресла эти – только чтобы любоваться, а не сидеть. Ну, рассказывай, как у тебя все идет?
– Занята очень. Но это мне нравится.
– Почему так долго к нам не приезжала? Потому что тут мне, куда ни повернусь, будет мерещиться Лейла.
– Я встречалась с Мин в Венеции месяца три назад.
– И к тому же в Спа для тебя столько воспоминаний?
– Да и воспоминания. Но я скучала. И мне очень хочется повидаться с Сэмми. Как она себя чувствует?
– Ты же знаешь Сэмми. Никогда не жалуется. Но, по-моему, не очень хорошо. Вряд ли она когда-нибудь оправится от операции и шока после смерти Лейлы. К тому же ей уже за семьдесят. Не то чтобы совсем старая, но все же…
С решительным стуком распахнулась входная дверь, и голос Мин возвестил о ее приходе.
– Хельмут! Погоди, увидишь победительницу лотереи. Вот уж где работы тебе по горло. Надо организовать для нее интервью. Она наш курорт расхвалит, как седьмое небо!
Бросившись через комнату, Мин снова пылко обняла Элизабет.
– Если б ты знала, сколько ночей я провела, беспокоясь о тебе! Надолго к нам?
– Нет, только до пятницы.
– Но это же всего пять дней.
– Знаю. Но окружной прокуратуре надо еще просмотреть со мной мои показания. – Как же приятно, подумала Элизабет, когда тебя обнимают любящие руки.
– Но зачем?
– Подготовиться к вопросам защиты на суде. Возможным нападкам адвоката Теда. Я считала, вполне достаточно говорить чистую правду, но защита, очевидно, попытается доказать, будто я ошиблась насчет времени телефонного звонка.
–
А сама ты как думаешь?Ошибка все-таки возможна? – Губы Мин щекотали ей ухо, говорила она театральным шепотом.
Пораженная, Элизабет высвободилась из объятий, успев поймать, как предостерегающе нахмурился Хельмут.
– Мин, неужели ты думаешь, что будь у меня хоть тень сомнения…
– Ладно, ладно, – поспешно перебила Мин. – Не будем сейчас об этом. Итак, у тебя пять дней. Тебе надо отдохнуть, привести себя в форму. Я сама составлю для тебя распорядок. Начнешь сегодня же, с массажа лица.
Ушла от них Элизабет через несколько минут. Лучи солнца танцевали на клумбах у бунгало, в котором поселила ее Мин. Глядя на яркие желтые цветы, дикие розы, цветущие плодовые живые изгороди, она чувствовала успокоение. Но мимолетная безмятежность не могла стереть того, что за теплым ласковым приемом и внешней озабоченностью Мин и Хельмута скрываются совсем иные чувства.
Оба они рассержены, встревожены, враждебны. И враждебность их направлена
на нее.
3
Автомобильная поездка из Беверли-Хиллс на Пеббл-Бич не доставила Сиду Мелнику удовольствия никакого. Все четыре часа Черил Мэннинг просидела рядом напряженная и необщительная, словно каменная. Сначала Черил не позволяла опустить верх машины: она не собирается рисковать и сушить кожу и волосы. И только когда они доехали до Кармеля и ей захотелось, чтобы ее узнавали, она разрешила опустить крышу.
Изредка Сид косился на актрису. Бесспорно, выглядит роскошно. Под шапкой иссиня-черных кудрей ее лицо смотрелось сексуально и привлекательно. Ей было тридцать шесть, бывшая озорная девчонка превратилась в элегантную даму, и это ей шло.
Сериал «Династия Даллас» у зрителей уже в зубах навяз. Общим настроением было «хватит уже смотреть жгучие любовные романы женщин под пятьдесят. Роль Аманды для Черил – верный шанс выйти в суперзвезды».
А Сид, в свою очередь, снова превратится в крупного агента. Писатель ценится по его последней книге, актер по последнему фильму, а агенту требуется миллионная сделка, чтобы его считали птицей высокого полета. Опять же – шанс для него стать легендой, новым Расторопным Лазарем.
И уж на этот раз, клялся себе Сид, он не спустит нажитое в казино и не просадит на скачках.
Еще несколько дней – и станут известны результаты кинопробы. Перед отъездом он, по настоянию Черил, позвонил Бобу Кенигу домой. Двадцать пять лет назад Боб, только что из колледжа, и Сид, студийный завсегдатай, познакомились в голливудском павильоне и подружились. Теперь Боб – президент «Уорлд Компани». Даже внешне – вылитый администратор нового поколения: резкие черты лица, широкие плечи. Асам он, знал Сид, типичный представитель Бруклина – с длинной унылой физиономией, редеющими кудрями и круглым животиком, который, сколько ни занимайся спортом, не сбросить. И в этом он тоже завидовал Бобу.
Сегодня Боб вспылил:
– Слушай, Сид, нечего названивать мне домой по работе. Да еще в воскресенье. Показ у Черил прекрасный. Но мы пробуем и других. О результате услышишь через недельку. Подброшу подсказку. Ты здорово ей напортил, воткнув в прошлом году в спектакль после смерти Лейлы Ла Салле. И это очень крупная закорючка при выборе. И домой мне по воскресеньям названивать – тоже пребольшая пакость.
От одного воспоминания ладони Сида вспотели. Не замечая пейзажа, он сокрушался, какую же допустил промашку, нанес урон дружбе. Не поостережется – кончится тем, что все знакомые будут, когда он позвонит, «на конференции». И конечно же Боб прав. Он совершил роковую ошибку, уговорив Черил играть в спектакле всего после нескольких репетиций. Критики разнесли ее в пух и прах.
Черил, когда он звонил Бобу, стояла рядом. И слышала мнение Боба о спектакле. Что, разумеется, вызвало взрыв. Не первый и не последний.
Чертов спектакль! Сид так верил в него! Назанимал денег, вложил миллион. Спектакль мог стать оглушительным хитом! Но у Лейлы посыпались закидоны, истерики, она стала придираться к пьесе…
От злости запершило в горле. Сколько он сделал для этой стервы, а она вышвырнула его с работы! Скандально, перед сливками шоу-бизнеса, в «Элайне»! А ведь знала, сколько он поставил на этот спектакль. Поделом бы, если она была в сознании, понимала, что происходит, когда летела вниз с высоты сорока этажей на бетонную площадку.
Они проезжали Кармель: толпы туристов, солнце ярко сияет, вид у всех расслабленный, счастливый. Сид выбрал окружной путь и катил по самым оживленным улицам. Он слышал восклицания прохожих, узнававших Черил. Она конечно же обольстительно улыбалась, мисс Очарование! Публика ей нужна не меньше, чем воздух и вода.
Вот и ворота на Пеббл-Бич. Сид заплатил пошлину. Они покатили мимо особняков, по Крокер-Вудлэнд, к воротам Спа.
– Высади меня у моего бунгало! – велела Черил. – Не хочу ни с кем встречаться, пока не приведу себя в порядок.
Обернувшись к нему, она сняла очки. Потрясающие глаза блестели.
– Сид, какие у меня шансы получить роль Аманды?
– Лучше не бывает, детка. Ты обязательно победишь.
Хоть бы оно так и получилось, молился он про себя, не то всему конец.
4
«Вествинд» нырнул и пошел на снижение в аэропорт Монтеррей. Тед методично проверил панель приборной доски. С самых Гавайев он летел хорошо, ровно, без ям: облака, сливаясь, плыли, словно сахарная вата в цирке. Забавно, облака ему нравились, но даже ребенком он ненавидел сахарную вату. Еще одно противоречие в его жизни…
На сиденье второго пилота заерзал Джон Мур: ненавязчивое напоминание – он тут и готов взять управление на себя. Мур уже десять лет служил главным пилотом в «Винтерс Энтерпрайз», но Теду хотелось произвести посадку самому, испытать, как гладко он сумеет посадить самолет. Выпустить шасси, приземлиться – все полагается сделать одним движением, верно?
Час назад с ним связался Крейг, умоляя передать управление Джону.
– Коктейли приготовлены за вашим любимым столиком в углу, месье Винтерс, – произнес он, подражая – очень искусно – капитану из «Четырех Сезонов».
– Ради бога, – обрезал Тед. – Хватит с меня твоих кривляний на сегодня. Сейчас мне не до этого.
У Крейга хватило ума не спорить, когда Тед все-таки решил сажать самолет сам.
Навстречу неслась взлетно-посадочная полоса. Тед слегка опустил нос самолета. Сколько еще ему осталось жить на свободе? Водить самолеты, путешествовать, выпивать или не выпивать, чувствовать себя нормальным человеком? Суд начинается на следующей неделе. Теду совсем не нравился его новый адвокат – Генри Бартлетт. Чересчур напыщен, чересчур самовлюблен. Тед легко представлял себе Бартлетта в рекламе «Нью-Йоркера»: с бутылкой скотча с надписью «Своих гостей я угощаю виски только этой марки».
Стукнули о землю шасси. Толчок внутри самолета почти неощутим. Тед перевел рычаг на задний ход.
– Прекрасно приземлились, сэр, – спокойно одобрил Джон.
Тед устало провел рукой по лбу. Хотя бы Джон отучился, наконец, обращаться к нему «сэр». А Генри Бартлетт – от привычки называть его «Тедди». Интересно, все адвокаты по уголовным делам придерживаются мнения, что уж если нам потребовались их услуги, то у них есть право на фамильярность? Вопрос любопытный. При других обстоятельствах он бы и близко не подошел к человеку вроде Бартлетта. Но увольнять юриста, который считается лучшим адвокатом в стране, когда тебе грозит долгое тюремное заключение, – глупо. А Тед глупцом не был. Правда, теперь уверенности в этом у него поубавилось.
Несколько минут спустя они уже сидели в лимузине, мчащемся в Спа.
– Я много слышал о полуострове Монтеррей, – заметил Бартлетт, когда они свернули на шоссе 68. – Все-таки не понимаю, почему мы не остались прорабатывать дело у тебя в Коннектикуте или на твоей нью-йоркской квартире? Но ладно, по счету платишь ты.
– Потому что Теду нужно расслабиться, а расслабляется он только в Сайприс-Пойнт, – объяснил Крейг, не скрывая раздражения.
Тед сидел на просторном заднем сиденье, рядом с Генри. Крейг устроился лицом к ним, рядом с баром. Приподняв крышку бара, Крейг смешал мартини и с полуулыбкой протянул бокал Теду.
– Правила Мин насчет алкоголя тебе известны. Так что давай напивайся, пока можно.
Тед покачал головой.
– Мне все еще помнится тот прошлый раз, когда я напился. Холодного пивка не найдется?
– Тедди, я категорически протестую против твоих высказываний насчет того вечера, будто ты ничего не помнишь.
Тед взглянул в упор на Генри Бартлетта: серебряные волосы, светские повадки, легкий аристократический прононс.
– Давай проясним кое-что раз и навсегда! – наконец заявил Тед. – Не называй меня, повторяю,
никогда не смей называть меня Тедди!Мое имя, на случай, если ты подзабыл, есть в твоей пузатой папке – «Эндрю Эдвард Винтерс». Все зовут меня Тед. Но если тебе чересчур трудно запомнить – Тед, называй – Эндрю. Так меня звала бабушка. Если понял, кивни.
– Давай, Тед, все-таки полегче, – вмешался Крейг.
– Мне станет совсем легко, если мы с Генри с самого начала установим основные правила.
Тед стиснул бокал. Он выкарабкивается из сумятицы чувств, он ощущал это. Эти несколько месяцев после предъявленного ему обвинения он ухитрился сохранять разум, засев у себя на Майи, занимаясь анализом городской экспансии населения, проектируя отели, стадионы и торговые центры, которые построит после того, как все закончится. Как-то он умудрился убедить себя – что-нибудь произойдет: Элизабет поймет, что ошиблась насчет времени телефонного звонка, или так называемую очевидицу объявят душевнобольной…
Но Элизабет твердо стояла на своем, свидетельница несокрушимо придерживалась своих показаний, и впереди грозно маячил суд. Тед расстроился, узнав, что его первый адвокат фактически согласен на вердикт «виновен». И нанял вместо него Бартлетта.
– Ладно, отложим это на потом, – деревянным тоном проговорил Генри и повернулся к Крейгу. – Если Тед не желает выпить, то я не прочь.
Тед, взяв пиво, уставился в окно. Может, Бартлетт прав? Глупо было ехать сюда. Но в Спа ему всегда так спокойно, так хорошо. Еще с тех пор, когда мальчишкой он проводил летние каникулы на полуострове Монтеррей.
Машина остановилась у ворот на Пеббл-Бич перед семнадцатимильной подъездной аллеей, и шофер уплатил пошлину. Замелькали особняки. Когда-то Тед планировал купить здесь дом. Они с Кэти решили, что летом для Тедди тут превосходное место. А потом и Тедди, и Кэти погибли.
По левую сторону искрился Тихий океан, такой чистый и красивый под лучами яркого полуденного солнца. Плавать в нем небезопасно – слишком сильны подводные течения, но до чего же здорово нырять в соленую воду. Тед раздумывал, почувствует ли он себя опять чистым хоть когда-нибудь, перестанет видеть разбитое тело Лейлы. Она всегда присутствовала в его мыслях, огромная, словно рекламный щит на дороге. А с недавних пор начали закрадываться сомнения…
– Брось ты об этом думать, Тед, – ласково, мягко произнес Крейг.
– А ты брось читать мои мысли, – огрызнулся тот. Но тут же выдавил бледную улыбку. – Извини.
– А, ерунда, – искренне, сердечно отозвался Крейг.
У него всегда был дар смягчать ситуации, подумалось Теду. Познакомились они в Дартмуте еще на первом курсе. Крейг тогда был толстым, высоким, в семнадцать лет он походил на светловолосого шведа. В тридцать четыре стал худощавым, толщина превратилась в крепкие мускулы. Крупные тяжелые черты лица больше шли зрелому мужчине, чем первокурснику. В колледже Крейг получал стипендию, но еще и подрабатывал, берясь за все, что под руку подворачивалось: мыл посуду, служил клерком, санитаром в местной больнице.
И все равно он всегда был рядом и готов помочь, вспоминал Тед. После колледжа Тед как-то раз наткнулся на Крейга в туалете «Винтерс Энтерпрайз». «Почему не пришел ко мне, если тебе нужна тут работа?» – удивился Тед, не уверенный, рад он встрече или нет. «Потому что если я дельный парень, так и сам пробьюсь».
С этим не поспоришь. И Крейг пробился. На самый верх, в исполнительные вице-президенты. Если меня посадят в тюрьму, мелькнуло у Теда, балом будет править он. Интересно, часто ли Крейг мечтал об этом. Отвращение к своим мыслям нахлынуло на Теда – точно загнанная в угол крыса.
Да я и есть загнанная крыса.
Они проехали Пеббл-Бич, поле для гольфа, Крокер-Вудленд, и ют он – Сайприс-Пойнт Спа.
– Очень скоро, Генри, ты поймешь, почему нам захотелось сюда, – заметил Крейг. – Все вместе мы придумаем надежную, непробиваемую защиту. – Он перевел взгляд на Теда. – Ты знаешь, это место всегда приносило тебе счастье. – Крейг взглянул в боковое окно и обомлел. – Боже, глазам не верю! Открытая машина! Да тут Черил с Сидом!
И мрачно повернулся к Бартлетту.
– Пожалуй, все-таки ты был прав. Надо было ехать в Коннектикут.
5
Мин поместила Элизабет в бунгало, в котором всегда останавливалась Лейла. Одно из самых дорогих, но Элизабет не была уверена, что ей это польстило. Все в комнатах кричало о Лейле: изумрудно-зеленое покрывало – любимый оттенок Лейлы, глубокие кресла и диван с обивкой в тон. Лейла любила поваляться на диване после занятий спортом. «Бог мой, Ласточка, если продолжать в том же духе, я стану тонюсенькой, как это покрывало». Изящный инкрустированный столик. «Ласточка, помнишь мебель в доме бедной мамы? В стиле гаражной распродажи?»
За то короткое время, что Элизабет пробыла с Хельмутом, горничная успела распаковать чемодан. Синий закрытый купальник и желтый махровый халат были разложены на постели. К халату прикреплено ее дневное расписание: в четыре – общий массаж, в пять – массаж лица.
Здание, где размещались женские залы, стояло по одну сторону «Олимпийского» бассейна, большое, одноэтажное, в испанском стиле. Снаружи все безмятежно, но внутри всегда клубились вихри и суматоха – дамы всех возрастов и форм торопились кто куда, в махровых халатах, каждая на свою процедуру.
Внутренне Элизабет подготовилась увидеть знакомые лица – постоянные клиентки приезжали в Спа каждые три месяца, она их всех хорошо знала, проработав тренером по аэробике три лета. Она предвидела неизбежные соболезнования, сочувствие, покачивания головой: «Не верится, чтобы Тед Винтерс…»
Но ни одного знакомого лица она не заметила. И что-то здесь не так оживленно, как бывало. В «горячий» сезон на курорте собиралось до шестидесяти женщин и приблизительно столько же мужчин. Сейчас и близко такого нет.
Элизабет припомнила кодовую раскраску дверей: розовая – массаж лица, желтая – массаж тела, лиловая – травяные маски, белая – паровые. Спортивный зал находился позади внутреннего бассейна, похоже, его расширили. В центральном солярии стояли индивидуальные джакузи. Разочарованно Элизабет обнаружила, что уже опаздывает и нельзя помокнуть в джакузи хотя бы минут десять.
Сегодня вечером, пообещала она себе, поплаваю в бассейне подольше.
Массажистка, к которой она попала, была из прежних, Джина. Невысокая, но с сильными руками и ладонями. Она явно обрадовалась Элизабет.
– Снова к нам работать? Хотя нет, конечно! Такой удачи не бывает.
Массажную тоже переоборудовали. Неужели Мин вечно будет тратить деньги на это заведение? Правда, новые столы мягко, красиво подбиты, и под умелыми руками Джины Элизабет почувствовала, как расслабляется.
Джина размяла ей плечи.
– Ты вся зажатая.
– Наверное.
– Хм, причин у тебя хватает.
Элизабет понимала – так Джина выражает свое сочувствие. И знала также, что, если не заведет разговор сама, Джина промолчит тоже. Одно из железных правил для служащих: хотят гости поговорить – поддержите беседу. «Но нечего навешивать на них личные проблемы! – внушала Мин на еженедельных собраниях персонала. – Они никому не интересны».
Неплохо бы узнать мнение Джины о делах на Спа.
– Что-то не очень тут ладно, – начала Элизабет. – Все отправились на гольф?
– Если бы. Нет, у нас мало гостей уже два года. Расслабься, Элизабет! Руки у тебя деревянные, как доски.
– Два года? Но что же произошло?
– Что я могу сказать? Все началось с того идиотского «мавзолея». Люди не хотят платить такие деньжищи и любоваться горами грязи да слушать стук молотков. И баню еще не закончили! Нет, ну скажи откровенно, кому нужна римская баня?
Элизабет вспомнились шуточки Лейлы насчет бани.
– Так и Лейла говорила.
– И была права. Перевернись, пожалуйста. – Массажистка мастерски задрапировала ее в простыню. – Знаешь, ты первая назвала имя. Ты представляешь, какой блеск придавала Лейла этому курорту? Людям нравилось находиться рядом с ней. Они приезжали в надежде встретить ее. Живая реклама Спа. И она всегда рассказывала, как познакомилась тут с Тедом Винтерсом. А сейчас – прямо и не знаю. Переменилось что-то… Барон швыряет деньги, как одержимый… Видела новые джакузи? А в бане внутренняя отделка затянулась. Зато Мин ударилась в мелочную экономию. Шутка! Барон возводит римскую баню, а баронесса велит нам экономить на полотенцах.
Массажистка лица была новенькая, японка. Массаж завершился теплой маской, которую она наложила после чистки. Элизабет расслабилась, задремала. Разбудил ее мягкий голосок.
– Приятно вздремнули? Я вам лишние сорок минут дала. Вы так мирно спали, а времени у меня все равно навалом.
6
Пока горничная распаковывала ее чемоданы, Эльвира Михан обследовала новое жилище. Бродила из комнаты в комнату, глаза ее шныряли туда-сюда, ничего не пропуская. Мысленно она уже сочиняла, что надиктует на новенький магнитофон.
– Все, мадам? – У дверей гостиной стояла горничная.
– Да, благодарю. – Эльвира пыталась подражать тону одной из своих клиенток, миссис Стивенс. Чуть-чуть высокомерно, но все же дружелюбно.
Не успела закрыться за горничной дверь, как она рысью метнулась к объемистой сумке за магнитофоном. Репортер из «Нью-Йорк Глобал» научил ее пользоваться аппаратом. Устроившись в гостиной на диване, она начала.
– Ну, вот я и в Сайприс-Пойнт Спа. И уж поверьте мне, это вам не баран чихнул. Это мое первое сообщение, и я хочу поблагодарить мистера Эванса за доверие ко мне. Когда после выигрыша в лотерею он брал у нас с Вилли интервью, я открыла ему свою голубую мечту – побывать в Сайприс-Пойнт Спа. Он отметил, что мне явно присуще чувство драматического и читатели «Глобал» с интересом познакомятся, как там все на шикарном курорте, увидят его моими глазами. Еще он добавил, что люди, с которыми я буду встречаться, ни за что не подумают, что я – журналистка, и я смогу услышать массу любопытного. А потом, когда я объяснила, что страстная поклонница кинозвезд и знаю много об их частной жизни, он сказал, интуиция подсказывает ему, я сумею написать серию прекрасных статей, а может, кто знает, и книгу.
Эльвира, блаженно улыбнувшись, поправила юбку пурпурно-розового дорожного платья – та все норовила задраться.
– Книгу, – повторила она, стараясь говорить прямо в микрофон. – Это я-то, Эльвира Михан. Но как вспомнишь всех этих знаменитостей, их романы… Сколько ж среди них самого настоящего дерьма. Мне начинает казаться, что и я могу не хуже. Значит, по порядку. Из аэропорта я ехала в лимузине вместе с Элизабет Ланж. Она такая прелестная, молоденькая. И мне ее было очень жалко. У нее очень грустные глаза, сразу можно догадаться – она в сильнейшем нервном расстройстве. Всю дорогу из Сан-Франциско она дремала. Элизабет – сестра Лейлы Ла Салле, но они совсем непохожи. Лейла была рыжая, с зелеными глазами. Очень сексуальная, но и на королеву похожа, нечто среднее между Долли Патрон и Григ Карсон. А про Элизабет вернее всего сказать «цельная натура». Немного худовата, широкие плечи и огромные голубые глаза с темными ресницами, волосы длинные, медвяного оттенка. У нее решительный красивый рот, красивые зубы, а когда она улыбнулась – единственный раз, – то как будто теплое сияние разлилось. Ростом Элизабет довольно высокая, около пяти футов девяти дюймов. И могу поспорить, она поет. Голос у нее мягкий и приятный, совсем не похож на манерный актерский, каким говорят молодые старлетки. Но старлетками их теперь вроде бы уже не называют. Если сдружусь с Элизабет, она, может, расскажет мне что-нибудь новое про свою сестру, про Теда Винтерса… А может, «Глобал» поручит мне репортажи из зала суда?
Эльвира приостановилась, ткнула кнопку прослушивания и прокрутила записанное. Нормально. Магнитофон работает отлично. Она решила, что не мешало бы описать в двух словах окружающую обстановку.
– В бунгало меня проводила миссис фон Шрайбер. Я еле сдержалась, чтоб не расхохотаться, когда она назвала дом «бунгало». Снимали мы раз бунгало в Роквэй-Бич, на 99-й улице, рядом с парком аттракционов. Оно тряслось всякий раз, как мимо проезжали на роликах, а было лето, и катались каждые пять минут. В этом бунгало гостиная задрапирована светло-голубым ситцем, всюду восточные коврики, ручной работы, я проверила. В спальне кровать с пологом, столик, кресло-качалка, две огромные ванные, в каждой – джакузи. Есть еще кабинет со встроенными книжными полками, диван с обивкой из настоящей кожи, овальный стол. Наверху еще две спальни и ванные. Но эти мне, конечно, ни к чему. Роскошь, одним словом! Я без конца щиплю себя. Баронесса фон Шрайбер сказала, день тут начинается в семь утра. Быстрая прогулка, на нее просят ходить всех. После этого подают низкокалорийный завтрак, прямо в бунгало. Заодно горничная принесет мой личный распорядок дня: там и массаж лица, и общий массаж тела, травяная маска и еще какая-то процедура – вообще про такую не слышала. А еще парилка, педикюр и маникюр, процедуры для волос. Представить только! А после медицинского осмотра прибавятся и занятия спортом. Ну а теперь я немного передохну, и пора будет одеваться к обеду. Надену свое просторное радужное платье, я его у «Марты» купила, на Парк-авеню. Показывала его баронессе, и она одобрила, но отсоветовала надевать к нему хрустальные бусы, которые я выиграла в тире на Кони-Айленд.
Довольная и сияющая, Эльвира выключила магнитофон. Кто там еще болтает, будто сочинять трудно? На магнитофон читать – одно удовольствие. Ой, а микрофон-то! Из внутреннего отделения сумки на молнии она вынула коробочку, а оттуда извлекла брошь в виде солнца.
Но это не какая-то там обыкновенная брошка, горделиво подумала Эльвира. В этой – тайный микрофон, редактор велел ей носить брошь всегда и записывать все разговоры. «Таким образом, – пояснил он, – потом никто не сможет подать жалобу, будто вы неправильно пересказали его слова».
7
– Прости, Тед, но мы не можем позволить себе роскошь транжирить время. – Бартлетт откинулся на стеганую обивку кресла, сидя за круглым столом.
На левом виске Теда пульсировала жилка, а затылок и над левым глазом буравила боль. Осторожно, стараясь не качнуть головой, он отодвинулся от лучей послеполуденного солнца, бьющего прямо в окно.
Они устроились в кабинете бунгало Теда, одном из самых дорогих на курорте. Крейг с сумрачным лицом сидел наискосок от Теда, в карих глазах тревога.
Совещание Генри захотел провести еще до обеда. «Время идет, и пока не решим, какую стратегию выбрать, мы не продвинемся вперед».
Двадцать лет тюрьмы. Вот приговор, который грозит Теду. Ему еще не верилось. Когда выйдет, ему будет пятьдесят четыре. Ни с того ни с сего вспомнились гангстерские фильмы, которые Тед любил смотреть поздно ночью. Стальные решетки, грубая тюремная охрана: в главной роли убийцы-маньяка – звезда Джимми Кагни. Раньше Тед упивался такими лентами.
– У нас два пути, – заявил Бартлетт. – Можно не отступать от твоей первоначальной версии…
– Это не версия! –резко перебил Тед.
– Выслушай же меня! Ты ушел из квартиры Лейлы минут в десять десятого, спустился к себе. Пытался дозвониться Крейгу. – Бартлетт повернулся к Крейгу. – Паршиво, что ты не взял трубку.
– Не хотелось от телевизора отрываться, я эту программу давно ждал. Но был включен автоответчик. Рассчитывал, что перезвоню позднее. И я ведь могу присягнуть, что телефон действительно звонил в девять двадцать, как утверждает Тед.
– Досадно, Тед, что
ты ничего не записал на автоответчик! Почему!
– Терпеть не могу автоответчики, а особенно автоответчик Крейга. – Губы Теда затвердели.
На автоответчике Крейг изобразил говорок японского мальчишки-рассыльного, и это бесило Теда, хотя имитация была искусной. Изобразить Крейг мог кого угодно, мог бы выступать на сцене с пародиями.
– Зачем ты вообще звонил Крейгу?
– Не помню. Пьян был. Хотел, по-моему, сообщить, что ненадолго уезжаю.
– Н-да, маловато нам от этого толку. Может, если бы и дозвонился, не помогло бы. Разве только подтвердил бы, что говорил ты с ним ровно в девять тридцать одну.
– Тогда я так и заявлю! – саданул кулаком по столу Крейг. – Врать под присягой не очень похвально, но я не желаю, чтоб Теда упекли за то, чего он не совершал!
– Теперь уже поздно. Ты заявление уже сделал. Перемени его сейчас – и это только ухудшит ситуацию. – Бартлетт ворошил листки, вытащенные из папки.
Тед отошел к столу. Он-то планировал пойти в спортивный зал, позаниматься немного на тренажерах. Но Бартлетт настоял на встрече. Вот так, его свободу уже ограничивают.
Сколько раз он приезжал с Лейлой на Сайприс-Пойнт Спа за три года их совместной жизни? Раз восемь или десять. Лейле здесь тоже нравилось. Ее забавляла властность Мин, претенциозность барона. Она обожала долгие прогулки по скалам. «Ладно, Сокол, не желаешь идти со мной, играй в свой чертов гольф, встретимся в моей норке позднее». И она озорно подмигивала, напускала томный вид, ее длинные изящные пальцы пробегали по его плечам. «Господи, Сокол, как ты меня заводишь!» Лежать с ней на диване, держать ее в объятиях и смотреть позднюю программу по телевизору. Ее мурлыканье: «Мин соображает, что к чему. Не сует мне в спальню эти ее чертовы узкие кушетки. Знает, мне нравится обниматься с моим парнем». Здесь Тед открыл Лейлу, которую полюбил, Лейлу, какой она была.
О чем там Бартлетт?
– Попробуем начисто отрицать показания Элизабет Ланж и так называемой очевидицы преступления, а то и повернем их к своей выгоде.
– Но как, интересно? – Господи, как я ненавижу этого человека, мелькнуло у Теда. Посмотрите только, как расселся – хладнокровно, комфортно. Можно подумать, решает шахматную задачу, а не мою судьбу. Слепящая ярость душила его. Поскорее бы сбежать отсюда. Только от нежеланного соседства в комнате его уже давит клаустрофобия, как же он вынесет два десятилетия в одной камере с кем-то? Нет! Он должен спастись! Любой ценой!
– Ты помнишь, как ловил такси? Как ехал в Коннектикут?
– Я не помню ничего.
– А твое последнее четкое воспоминание о том вечере? Расскажи-ка еще раз.
– Я провел с Лейлой несколько часов. Она была в истерике. Обвиняла меня снова и снова, будто я изменяю ей.
– А ты – изменял?
– Нет.
– Тогда с чего такие обвинения?
– Лейла была… очень не уверенной в себе. Ее отношения с мужчинами всегда складывались неудачно. И она убедила себя, будто нельзя доверять ни одному. Мне казалось, я сумел излечить ее от этого комплекса. Но изредка на нее вновь нападала бешеная ревность.
Сцена у нее в квартире. Лейла налетала на него, царапала ему лицо, бросала сумасбродные обвинения. Его руки на ее запястьях, обуздывающие ее. Что он испытывал? Гнев. Ярость. И отвращение.
– Ты пытался снова отдать ее обручальное кольцо?
– Да. Но она отказывалась брать.
– Что случилось потом?
– Позвонила Элизабет. Лейла рыдала в трубку, кричала на меня, чтобы я убирался. Я велел ей положить трубку. Хотел разобраться до конца, понять, что вызвало припадок. Но увидел, что затея безнадежна, и ушел. У себя я, по-моему, сменил рубашку. Попробовал дозвониться Крейгу. Помню, как выходил из своей квартиры. А потом – все стерлось, пока на следующий день я не проснулся в Коннектикуте.
