Золотая коллекция - Исчисление ангелов

      – Нас воспитывают в готовности терпеть муки, но я все же надеюсь, что мне удастся их избежать.
      Нейрн улыбнулся:
      – Я жил среди чоктау, и среди чикасо, и среди маскоджи. Я видел, как дети нападают на гнезда шершней и терпят их укусы, так воспитываются их мужество и стойкость.
      Красные Мокасины улыбнулся, вспомнив детство:
      – Очень многие вначале боятся укусов шершней.
      – Очень многие боятся, когда к ним в первый раз прикасаются каленым железом, – пробурчал Нейрн. – И по сравнению с этим жала шершней кажутся сущей безделицей.
      – Я слышал, как говорили об этом. А вам приходилось пробовать каленое железо, Томас Нейрн?
      Тот кивнул:
      – Да, я еще знаю, что такое смола сосны.
      Красные Мокасины посмотрел на него с удивлением:
      – И вы живы после этого?
      Нейрн грустно усмехнулся:
      – Они утыкали мое тело длинными деревянными иглами так, что я больше походил на дикобраза, нежели на человека, но они так и не зажгли их. А на следующий день они меня отпустили. Я до сих пор не знаю почему.
      – На войне происходит много непонятного.
      Нейрн покачал головой:
      – На войне с индейцами – да. Для вас война – это путь к славе, иногда борьба за выживание. Врага вы подвергаете мучительной смерти в наказание и тем самым даете ему шанс проявить свое мужество. Но эти дикари совсем другие.
      – Почему вы так думаете?
      – Эти люди на вас не похожи. Некоторые называют вас дикарями, может быть, вы и есть дикари в каком-то смысле. Но у вас есть свои законы, вы знаете, что такое любовь, вы заключаете браки и рожаете детей, вы ведете войны, но вы знаете, что такое благородство. – А у этих людей ничего этого нет?
      Нейрн покачал головой:
      – За кого бы эти люди себя ни выдавали – за пиктов, друидов или еще бог знает кого, – они не являются никем из них. Еще два года назад они были мелкими землевладельцами, торговцами, а у их вожака – выговор человека из знатного рода. Бьюсь об заклад, что он человек благородного рождения, хоть и скрывает это. Нет, это люди, у которых ничего нет. Они отказались от всех старых ценностей и только притворяются, что взамен старого они предлагают нечто новое. Короче говоря, они – сумасшедшие, а не дикари. Для того чтобы быть дикарями, нужно обладать достоинствами, за которые отпускаются грехи.
      – Принимаю это как доброе слово в адрес индейцев, – произнес Красные Мокасины. – Из ваших слов получается, что шансов на спасение у нас нет.
      Будто прислушиваясь к их разговору, тень караульного вновь припала к решетке.
      – Преподобный отец? – послышался голос караульного – он успел немного успокоиться.
      – Чего тебе?
      – Преподобный отец, я согласен с тем, что вы мне сказали. Вы, должно быть, правы. Бог, наверное, еще жив. Спасибо вам, преподобный отец, вы снова сделали меня пуританином.
      – Я рад слышать такие слова, сын мой, – ответил Мэтер. – И ты не пожалеешь, что вернулся к истинной вере. Когда мы вместе будем гулять по золотому городу, все кошмары земли покажутся нам давно забытым сном.
      – Я буду с нетерпением ждать этого светлого дня, преподобный отец. Я уже принял решение.
      – Это значит, что ты намереваешься помочь нам выбраться отсюда? – с надеждой, свистящим шепотом спросил Таг.
      Тень помолчала, потом сказала:
      – Я не могу. Пусть они и грешники, но я не могу пойти против них. Но я буду проповедовать им истину, будьте в том уверены, я и сам приму муки. Я попрошу, чтобы мне разрешили умереть вместе с вами!
      – Сын мой, подумай, возможно, Господь желает, чтобы ты еще что-то сделал хорошее на земле. И чтобы мы еще потрудились Ему во славу, – сказал Мэтер, и голос его слегка напрягся.
      – Это невозможно, – прошептала тень. – Господь ничего не может от меня желать. У меня сил никаких не осталось, преподобный отец. Все, на что я еще способен, так это умереть христианином. Разве вы не говорили, что Он простит меня? Разве вы не говорили, что Он пустит меня в Царство Небесное, если я вновь впущу Его в мое сердце?
      – Сын мой, это только первый шаг, но не последний. В некоторых случаях смерть не является проявлением смелости, но проявлением истинной веры.
      – Эй, парень, послушай, – проворчал Таг, – я тут только что с Богом поговорил, так вот, у него на мой счет много планов, и он для меня много работы припас.
      Тень вновь разразилась плачем.
      – Нет, – твердила тень. – Я уже все для себя решил, больше у меня ни на что не осталось сил.
      После этого охранник замолчал. Нейрн слегка толкнул локтем Красные Мокасины.
      – Слышал, да? – прошептал он. – Они только одного и желают – умереть. Видишь, как их тут всех скрутило.
      – Будем надеяться, – ответил Красные Мокасины, – что „нам удастся их раскрутить.
 
      Едва забрезжил рассвет, как решетку над их головами подняли. Вокруг ямы собрались человек двадцать одичавших англичан. У Красных Мокасин сердце оборвалось. Его дитя Тени еще не настолько окрепло, чтобы освободить их. Даже если бы оно и было сильным, сейчас это мало что значило, слишком много вооруженных людей стояли на пути к свободе.
      Человек в белой маске тоже был здесь.
      – Кто желает первым ублажить древних богов? – спросил он.
      Из ямы ему никто не ответил.
      – Очень хорошо, – сказал он, – если никто из вас не понял, какая честь вам оказывается, я позволю богам самим сделать выбор.
      – Нет! – вскричал Мэтер. – Нет, пусть я буду первым.
      – А! Преподобный отец! Теперь ты все понял.
      – Я понял только то, что вы собираетесь принести меня в жертву дьяволу, но душу мою он не получит. Принося в жертву мою плоть, вы тем самым жертвуете ему свою бессмертную душу, а мою только укрепляете.
      Человек в маске пожал плечами и сделал знак своим людям, те стали спускаться вниз за Мэтером.
      – Нет! – завопил кто-то наверху. – Нет! Позвольте мне быть первым!
      Человек в маске и его свита обернулись к кричавшему.
      – Ты один из нас, – сказала маска.
      – Нет! Нет! Я пуританин. Я сошел с истинного пути, но потом Господь показал мне, как вновь заслужить Его милосердие.
      – Твой мертвый бог показал тебе лишь путь к смерти, – сказал Куэнас. – Что ж, это очень хорошо. Посмотрим, как твой бог о тебе заботится.
      Красные Мокасины никогда не видел лица караульного, но очень скоро он услышал его крики.
      В то время, как лица его компаньонов отражали угасание надежды, в душе Красных Мокасин она нарастала. С началом истязаний караульного его дитя Тени проснулось – вялое, слабое, но все же пробудившееся.
      Он отправил его распутывать проволоку. Если караульный будет умирать достаточно долго, тогда у них, возможно, появится шанс.
      Однако тот недолго мучился. И умер он не раскаявшимся, как хотел, а моля о пощаде, клянясь в преданности древним богам. Затем донеслось монотонное песнопение дикарей на непонятном Красным Мокасинам языке, после чего вновь подняли решетку.
      – Ну что, – спросила маска, – теперь ты, преподобный отец?
      Нейрн поднялся.
      – Трусы, – выкрикнул он. – Трусы! Дайте мне клинок, и я покажу вам и вашим древним богам, что такое страх. Я покажу вам настоящую резню!
      – Вот именно! – подхватил Таг. – Все вы трусы. Ни один из вас да все ваше чертово отродье не устоит против старого Тага.
      В яме поднялся гвалт, здесь бушевали страх и ярость. А тем временем сотворенное Красными Мокасинами дитя Тени рвало проволоку на решетке. И если решетка распадется прямо сейчас, это им только навредит. Внимание их врагов должно быть отвлечено, иначе все усилия окажутся напрасными.
      Это значило, что кого-то надо отправить на мучительную смерть.
      И Красные Мокасины издал боевой клич.
      Дети чоктау довольно долго обучались правильно издавать боевой клич. В этом кличе человек выражал всего себя, и это было очень важно, сразу все понимали, насколько он смел и отважен, насколько решителен и отчаянно дерзок или же слаб, испуган, неуверен.
      Сегодня Красные Мокасины был уверен и отчаянно дерзок, иначе ему было не избежать смерти. Его боевой клич заглушил всеобщий гвалт, и сразу же воцарилась тишина. И в тишине он вновь издал боевой клич, указывая прямо на вожака дикарей.
      – Это что у нас еще такое? – спросил Куэнас.
      – Есть человек, который тебя не боится. Есть человек, который смеется над тобой. Есть человек, который еще до захода солнца помочится на твой бездыханный труп! Есть человек, который видит, как ты пытаешься играть в индейцев, и который покажет тебе, как фальшива твоя игра!
      Нейрн схватил его за руку.
      – Ты понимаешь, что ты делаешь? – зашипел он.
      – Это что, краснокожий? – спросила маска. – Так у нас тут индеец?
      – А что, женщина, разве витающие вокруг тебя глаза не донесли об этом? – выкрикнул Красные Мокасины. – Они не рассказали тебе, что я сделаю с твоей матерью после того, как разделаюсь с тобой?
      Маска засмеялась, но Красные Мокасины дико оскалился: он услышал раздражение в смехе врага. Это означало, что он своим кличем добился своего – завоевал право на мучительную смерть.
      Его здравый смысл подсказывал, что это нехорошо. Но он не мог позволить здравому смыслу верховодить сейчас. Для того чтобы выжить, он должен выпустить на свободу своего Хашо – безумца, змею, способную сбрасывать свою кожу.
      Пока его вытаскивали из ямы, он продолжал издавать устрашающие крики. Он плюнул в человека в маске, и от этого его злость и ярость ширились и набирали силу.
      Когда Красные Мокасины увидел, как умер караульный – его привязали за руки, за ноги к крестовине и раскаленным дулом мушкета жгли лицо и половые органы, – он снова засмеялся.
      – Ты такой веселый парень, – заметил Куэнас.
      – Меня веселит твоя тупость. Ты и меня собираешься таким же самым способом умертвить? Ты думаешь, я этого боюсь?
      – Конечно, боишься, – ответила маска, но Красные Мокасины уловил неуверенность в ее голосе.
      Остальные дикари смотрели на него, как на некое странное, взбесившееся животное.
      – Мой народ привык к пыткам с незапамятных времен, – продолжал Красные Мокасины. – И я не видел ни одного белого, который бы не начинал молить о пощаде с первых же минут пыток. Они начинают кричать «мама» уже тогда, когда наши дети спокойно и молча терпят боль. Знаете, сколько я видел белых, которые отреклись от всех своих убеждений и всех своих богов еще до того, как раскаленное железо коснулось их тела?
      – Вот сейчас мы и проверим, какой ты смелый, – ответила маска.
      – И я покажу вам, какой я смелый. – Красные Мокасины плюнул в его сторону. – Я покажу вам, как надо пытать человека! И вы испугаетесь меня – безоружного в окружении вооруженных людей, вы, кастрированные скоты!
      Его слова не возымели действия на дикарей. Маска сделала знак, и его начали привязывать к крестовине. Красные Мокасины не унимался, он продолжал нагнетать свою ярость даже тогда, когда к его телу поднесли раскаленное докрасна дуло, зажатое в огромных щипцах. Он не видел, что у него за спиной дитя Тени почти завершило свою работу.
      Железо коснулось левого соска на его груди. В состоянии разъяренного безумия он не почувствовал боли, лишь содрогание прошло по его телу и отозвалось в мозгу. Он снова засмеялся, еще громче прежнего, увидев выражение лиц окружавших его дикарей.
      – Видели? – выкрикнул он. – Видели? Развяжите меня, и я вам покажу, как надо пытать людей.
      Человек, державший щипцами раскаленное железо, остановился в нерешительности и посмотрел на своего вожака. Остальные с напряжением следили за происходящим.
      – Хорошо, – наконец сказал человек в маске. – Посмотрим, что он может нам показать, потешим наших древних богов.
      Его отвязали, он старался не смотреть, как уродливо вздыбилось обожженное место на груди. Он издал новый воинственный крик, а потом затянул песнь, голова у него сделалась легкой, и кожу стало слегка покалывать. Человек со щипцами продолжал стоять рядом, не зная, что ему делать.
      – Ну, индеец, покажи, на что ты способен.
      И Красные Мокасины взял в руки раскаленный ствол и начал крутить-вертеть им, перебрасывая с руки на руку, перед Куэнасом, представляя, что его руки стали деревянными, а запах горящей плоти – это всего лишь где-то далеко на костре жарится мясо. Он ударил «бога» в маске по тому месту, где шея переходит в плечи, и железо прилипло к телу, но ему удалось оторвать его, и он накинулся на другого человека в маске, рангом пониже, стоявшего за спиной вожака. Он успел прокрутить раскаленный ствол еще три раза, и тут тело его осознало, что оно делает, и отключилось.
 
      Он пришел в себя и сразу же почувствовал нестерпимую боль и мерное покачивание вверх-вниз.
      – Что это? – пробормотал он.
      Кто-то нес его на руках.
      – Й-э! Да он очухался! – воскликнул несший его человек.
      Затуманенным взором он едва разглядел лицо Тага.
      Вокруг замаячили лица остальных. Из тех, что поближе, он узнал Фернандо и дю Ру.
      – Мне такого видеть не доводилось, – прошептал Таг, – ну ты и выделывал.
      – Ну, как ты? – спросил Нейрн.
      – Плохо, – ответил Красные Мокасины.
      – Ты знаешь, решетка у нас над головой как-то сама собой распалась, – продолжал воодушевленно Таг. – Ну мы и им задали потом. Я вытолкнул Фернандо наверх, и он спустил нам веревку. Эти дикари ничего не замечали, они были так увлечены твоим представлением. Черт их побери, они даже не сопротивлялись.
      – Где они?
      – Не волнуйся, – сказал Нейрн. – А вы все отойдите от него, слышите, что говорю? Ему нужно отдохнуть и прийти в себя. – Он снова повернулся к Красным Мокасинам: – Корабли уже рядом. Дотянешь?
      Красные Мокасины кивнул. Ему было больно шевелиться. Сейчас, когда ярость безумия остыла, он даже и представить себе не мог, как он держал в руках раскаленное железо.
      На руки он даже смотреть не хотел. Он знал, что они заживут со временем, но пройдет несколько месяцев, прежде чем он сможет делать ими что-то, как обычно. Бог с ними, с руками, он в конце концов остался жив.
      – Никто не погиб? – спросил он у Фернандо, когда Нейрн и остальные немного отошли в сторону.
      – Как же! Уложили семь или восемь дикарей.
      – А наши?
      – Сен-Пьеру плечо прострелили, но жить будет.
      – Это хорошо. У нас ром остался?
      – Нет. Эти дикари все выжрали.
      – Ну что ж, будем надеяться, Черная Борода не станет скупиться. Сил терпеть никаких нет.
      – Пусть только попробует не дать, – сказал Фернандо. – Я силой у него вырву.

Часть вторая
ТАЙНЫЕ УЗЛЫ

      Мир связан тайными узлами.
Атанасиус Кирчер. Магнетическое царство природы

 
      Дьявол есть духовная и разумная сущность.
Коттон Мэтер. Чудеса Невидимого Мира, 1693 г.

1
Комета

      Он промерз до самых костей и чувствовал себя уже не человеком, но какой-то глыбой льда. Окна собора были черными, бледный свет луны едва касался их, пробиваясь между голыми ветвями деревьев, отбрасывал на черной поверхности мозаичные тени. Странно, но ветки сплелись так плотно, что он никак не мог разглядеть сам источник этого тусклого освещения. Бен не знал, где находится и как он сюда попал.
      Вначале он где-то бесцельно бродил, но постепенно начал различать среди кривых стволов деревьев смутные геометрические тени. Наверное, это дома или их руины.
      Бен подошел к зияющему проему дверей, увитому засохшим шиповником, под ногами в темноте едва различались искрошенные плиты. Внутри было светлее, алхимические фонари медно-красным цветом окрашивали стены. Казалось, он попал в затерянный в пустыне Вавилон – один из тех городов, о которых рассказывают путешественники, вернувшиеся из странствий по арабским землям. Этот город делался видимым в определенный день, а потом вновь исчезал, и не под толщей песка, а под пологом из сплетенных ветвей деревьев.
      Войдя, он тут же понял, что совершил ошибку. Среди покрывал паутины, свисавших с потолка, он увидел около дюжины свободно парящих в пространстве металлических шаров. Шар в центре излучал тусклый свет, он, конечно же, являлся Солнцем. Едва переведя дух, он определил названия остальным шарам Меркурий, Венера, Земля, Марс. Все планеты были здесь, а между ними, похожие на шарики из детской игры, плавали спутники и кометы.
      И вовсе это не руины древнего города – это Лондон, комната в Крейн-корт, где размещалась модель Солнечной системы, где он стал ньютонианцем, где некогда они пользовались этой моделью как инструментом в изучении законов природы. Он огляделся вокруг со смешанным чувством ужаса и печали.
      Возможно, как отклик на его воспоминания, что-то в глубине комнаты завозилось, зашуршало, прошептали его имя, и он вспомнил не только комнату, погребенную под развалинами Крейн-корт.
      Он выскочил наружу и узнал среди развалин и кофейню, где он встретил свою первую любовь, и лондонский Тауэр, и купол собора Святого Павла. Здесь же была кофейня, где он познакомился с Василисой, Маклореном, Гизом, Вольтером.
      Это все сон, все эти здания не могли уцелеть. Но от этой мысли охвативший его ужас не уменьшился. Он пустился бежать, отбиваясь от веток, которые вцеплялись, словно пальцы, он чувствовал себя виноватым, казалось, что в этом бесконечном лесу все деревья – один человек, которого он погубил.
      Он бежал – он убегал от Брейсуэла, от кометы, от всего того, что его постоянно преследовало, и сейчас это все сплелось клубком и гналось за ним Бен бежал прочь от всех своих малодушных поступков и предательств. И чем быстрее он бежал, тем гуще делался лес.
      Появился еще один знакомый дом, окна ярко освещенные, манят уютом и теплом. Это – печатня его брата. Он вернулся в Бостон, словно бежал не вперед, а назад. Страх навалился на него могильной плитой.
      Стиснув зубы, он схватился за дверную щеколду.
      Джеймс был там. Он криво усмехался, глядя на него, на рубашке Джеймса были видны застарелые пятна крови. Джеймс, его мертвый брат, делал ему призывные знаки войти.
      Конечно же, это все сон.
      – Джеймс, я не думал, что такое может случиться, – прошептал он, чувствуя, что должен что-то сказать. – Я не подозревал, что он может убить тебя.
      Но души умерших все знают, знают все тайные помыслы. В глазах Джеймса была насмешка. Вдруг сквозь черты брата Бен увидел лицо отца, не отчетливо, а словно сквозь мутное стекло. Бен отпрянул прежде, чем Джеймс облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и начал говорить.
      – Среди многочисленных. Пороков, что царят в этом Городе и в любое Время могут попасть в поле моего Внимания и подвергнуться моему Порицанию, самым великим является Гордыня.
      Джеймс произносил слова, будто читал молитву, а его невидящие глаза смотрели прямо на Бена. Голос его звучал знакомо, но в то же время странно, интонация не сбивалась ритмом дыхания и человеческими чувствами. Его речь вызвала у Бена ощущение болезненной дисгармонии. И это ощущение было также хорошо знакомо ему.
      – Общепризнанно, – продолжал Джеймс, – что такой Порок самый ненавистный для Бога и Человека. Даже те, кто взращивает его в себе, ненавидят его в других.
      – Джеймс, пожалуйста… – пытался выговорить Бен немеющим языком, он испугался, как бы не задохнуться.
      Джеймс говорил словами Бена, которые он написал в письме от лица Смиренной Добродетели, якобы корреспондента газеты Джеймса «Куранты».
      Лицо Джеймса сделалось злым, он стоял, выставив вперед указательный палец, как это обычно делает пастор, предостерегающий паству от грехопадения, голос его зазвучал еще громче.
      – Возгордившийся человек ни к чему не стремится, кроме как к безграничному Превосходству над своими Собратьями. Он почитает себя Королем Монолога, воображает себя покорителем всего Мира, населению коего даются им правильные Указания, чтобы доказать его собственное Превосходство!
      Его насмешливый тон сменился бешеной яростью, а Бен стоял, как парализованный, в то время как его брат вдруг ринулся вперед и ударил его в левый висок. Бен отлетел к стене, задохнувшись от тяжелого запаха гниющей плоти, который неожиданной наполнил его легкие. Джеймс стоял и смотрел на него, и ничего во внешнем облике его не изменилось, лишь глаза потухли, а вместе с этим и ярость угасла. Очень медленно его брат развернулся, пошел назад, к прессу, и занялся своим привычным делом. Бен еще постоял некоторое время, дрожа всем телом, и вышел, обливаясь призрачными слезами.
      Снаружи было уже не так темно, между деревьями показался просвет. Казалось, он стоит на площадке огромного амфитеатра, и у него над головой небо раскрылось во всей своей девственной наготе.
      Небеса были светлы, и не от света луны или звезд, а озарялись сиянием объекта, величиной с кулак, за которым через все небо протянулся дымный след.
 
      Он проснулся, дрожа от ужасного холода и боли в груди.
      – Ну что, проснулся, дорогуша? – спросил его сладко-ехидный голос.
      Бен, не поднимая головы, скосил глаза влево, вправо: он лежал на холодном камне. Над ним колокольней возвышался Роберт, носком тяжелого башмака он легонько пинал его в бок.
      – Господи, Роберт, ну что тебе надо? – разозлился Бен.
      – Ну что ты за неблагодарный человек, – сказал Роберт. – Ты чуть не замерз, а мы тебя спасли, и ты еще чем-то недоволен.
      – Что? – Бен сел и протер глаза: «Где это я?»
      И это снова нахлынуло на него, когда он увидел мерцание меди и холодные, неясные шарики звезд над головой.
      – А-а, – буркнул он, – я, должно быть, уснул.
      – Что это за место? – раздался еще чей-то голос.
      Бен обернулся и увидел Петера Фриска, который с любопытством рассматривал телескоп.
      – Доброе утро, капитан Фриск, – с трудом произнес Бен, разминая свои заледеневшие члены. – Это астрономическая лаборатория Математической башни.
      – Я решил начать отсюда, а потом уже рыскать по будуарам красоток в Мале Стране, – пояснил Роберт. – И чего это тебя сюда занесло? Любая девчонка могла бы согреть тебя и вернуть к жизни куда быстрее, чем эти научные глупости. – Он махнул рукой в сторону телескопа.
      – Да я просто не хотел тебя слишком расстраивать долгими поисками моей персоны. – Бен потряс головой. – Я не мог спать долго, разве что задремал на несколько минут, – продолжал он. – Сейчас еще чуть-чуть, и я окончательно проснусь.
      Роберт пожал плечами:
      – Да как хочешь. Слушай, а сегодня ясно? Можно что-нибудь интересное увидеть на небе?
      – Нет, черт подери. Трижды нет. – Он зло посмотрел на звезды, гадая, которая из них принесет смерть Праге.
      – Ты чего это, Бен, распаляешься, а? – удивился Роберт.
      Бен потер руки.
      – Роберт, я вернулся сюда не из праздного любопытства, – буркнул он. – Это опять должно случиться.
      У Роберта округлились глаза и лицо вмиг сделалось очень серьезным.
      – Не может быть!
      – Может. Об этом тот голубоглазый сообщил.
      – Но как?
      Бен фыркнул:
      – Да это просто сделать. Стирлинг и Василиса остались живы. Ну и французы, или кто они там, тоже. Вот дураки.
      – А нельзя ли и меня посвятить в тайну вашего разговора? – спросил Фриск. – Не обижайтесь, господин Фриск, но что заставило вас прийти сюда с Робертом?
      – О! Ну…
      – Император, – пришел ему на помощь Роберт, – решил, что тебе нужен еще один телохранитель, и капитан Фриск показался ему вполне подходящим для этого.
      Бен окинул Фриска взглядом, заметил его перевязанное плечо. Конечно же, он благодарен Фриску, но неужели император напрочь лишен здравого смысла? Ведь вместо того чтобы защищать Бена от русских шпионов, Фриск сам может оказаться шпионом. Конечно, почти все телохранители и солдаты уже задействованы и пристроены к делу. Но это не неразрешимая задача, а всего лишь повод, чтобы пораскинуть мозгами и найти выход, а не хвататься за первого встречного.
      А может быть, это один из «стариков» оказал ему такую услугу, надеясь, что Фриск в каком-то смысле подходящий убийца.
      – Ну что ж, капитан Фриск, похоже, ваше желание найти работу исполнилось. Как ваша рана?
      – Слава богу, кость не задета, лишь сверху поцарапало. Сэр, и я очень счастлив, что меня назначили вашим телохранителем.
      – Я надеюсь, ваше счастье не улетучится, если я отложу на некоторое время объяснение смысла нашего с Робертом разговора. Это объяснение займет слишком много времени. – Он подозрительно огляделся кругом. – Даже у стен здесь могут быть уши.
      На мгновение Бену показалось, что он заметил легкую тень недовольства, промелькнувшую на лице шведа, но Фриск лишь кивнул и сказал:
      – Я вам служу, а не свои интересы преследую.
      – А ты сказал об этом сэру Исааку? – спросил Бена Роберт.
      – Нет еще. Я пошел прямо сюда… – Он закрыл глаза, и картины сна снова всплыли у него перед глазами. – Понимаешь, я должен кое-что сделать. И в разговорах нет никакого смысла. – Он вздохнул. – Но нам не везет. Это самый простой телескоп. А мне нужен сродствоскоп, подобный тому, что был в Крейн-корт.
      – Так сделай его.
      – Я не знаю как, а сэр Исаак все планы и чертежи оставил в Лондоне. Я умолял его открыть мне секрет, но он только отмахнулся. Сейчас это его не интересует.
      – Уверен, если он узнает о том, что сказал…
      – Есть, конечно, слабая надежда… Но те, кто живет надеждами, быстро умирают. Когда он проснется, я обязательно с ним поговорю. Скоро рассвет?
      – Через час. Но Ньютон уже встал. Он отправил нас искать тебя.
      – Да? Зачем?
      – Он хочет, чтобы ты ему что-то принес, – ответил Роберт, протягивая ему записку.
      – Что это?
      – Думаю, здесь он написал, что ему нужно принести. Он дал мне адрес.
      – Чудесно… – Бен заколебался. – В каком он был настроении?
      – А как ты думаешь? Он считает, что ты на какой-нибудь пирушке.
      Бен кивнул:
      – Лучше бы я пировал. Здесь все равно нечего делать.
      Дух Джеймса попал в самую точку. Он занят лишь тем, что льстит своей гордости и тщеславию. И правда заключается в том, что Прага прекрасно обойдется и без его мнимой помощи.
      – Что ж, пойдем туда, куда нас послал Ньютон, – пробурчал он. – На обратной дороге я предложу вам по доброй кружке пива. Говори, Роберт, куда нам идти?
      – В Йозефов.
 
      – Вот он, – сказал Роберт.
      Это был самый обыкновенный дом, и не очень большой, и не очень маленький. Бен остановился, понимая, что он так и не знает до конца, зачем его сюда послали. Он порылся в кармане и извлек оттуда записку, которую дал ему Роберт.
      «Сефер Ха-Разим» – было написано на клочке бумаги. «Книга каббалистических формул». Внизу – неразборчиво, нетвердой рукой название той же самой книги на древнееврейском.
      У Бена глаза округлились. Одна из тех книг. Прага была одним из крупнейших хранилищ книг по оккультным знаниям, и он большую часть своего времени тратил на то, что таскал эти книги из одной части города в другую. Раньше это в основном были книги по истории и хронологии древних царств, но в последние месяцы интересы Ньютона сместились в сторону каббалистических текстов, таких как совершенно запутанная и беспорядочно выстроенная книга Зоар. Из-за этого Бену пришлось заняться древнееврейским, дело у него продвигалось туго, поскольку язык этот казался ему нестерпимо скучным.
      Подойдя к двери, он резко постучал.
      Прошло несколько минут, но никто не ответил. Бен снова постучал. Он уже успел сделать неблагоприятный вывод: хозяин либо куда-то ушел, либо еще спит без задних ног, но Ньютон не захочет считаться ни с первым, ни со вторым вариантом… В этот момент, прервав рассуждения Бена, дверь со скрипом приоткрылась.
      Показалось лицо самого Мафусаила. Его глаз почти не было видно в морщинистых складках, а скулы на худом лице выступали так остро, что казалось, они вот-вот прорвут прозрачную кожу. Борода напоминала выбившийся из расщелины белый альпийский мох, она прядями свисала и ложилась на маленький круглый живот. Легкие как пух волосы выбивались из-под черной шапочки, и голубая вена четко выступала на лбу. Бен затруднялся сказать, что выражали нахмуренные брови старика – удивление или раздражение, а может быть, он с таким лицом и родился.
      – Еще очень рано, – сказал Мафусаил старческим, дребезжащим голосом, – я как раз молился.
      – Прошу прощения, господин… – Бен замолчал, потому что понял, что не знает полное имя старика. Пытаясь скрыть неловкость, он начал с другого: – Меня зовут Бенджамин Франклин, я ученик сэра Исаака Ньютона. Мой учитель послал меня…
      – Я знаю, кто вы.
      Бен открыл рот от изумления.
      – Мой учитель заранее сообщил о моем визите?
      – О вас много говорят, herr Zauberlehrling. Вы тот юноша, который носит «одежду Адама».
      Бен растерянно заморгал глазами:
      – Я вас не понимаю, сэр.
      Мафусаил тяжело вздохнул:
      – Так зачем же вы пожаловали?
      Бен просиял:
      – А, так, значит, вас все-таки предупредили о моем приходе.
      Борода закачалась взад-вперед.
      – Еще раз говорю, что нет. Юные христиане не решаются по собственной воле посещать Еврейский квартал и беспокоить стариков, если только их за чем-нибудь сюда не пошлют.
      – А, понятно. Тогда вот… – Бен протянул старику клочок бумаги, но тот даже не сделал движения, чтобы взять его.
      – Я не надел очки, прочитайте, что там написано.
      – Ммм… «Сефер Ха-Разим». Книга.
      Мафусаил посмотрел на него долгим взглядом, едва заметная загадочная улыбка блуждала по его лицу. Пауза затянулась настолько, что Бен уже и не знал, собирается старик ему что-нибудь отвечать или нет. Испытывая неловкость от молчания, он сказал:
      – Сэр, я немного смущен, поскольку не знаю, с кем я говорю.
      – Я ни на мгновение не сомневался в том, что вы не знаете, – ответил старик. – Я рабби Исаак бен Иешуа. – Он поджал губы. – У меня без церемоний. Входите.
      – Сэр, а как же насчет книги?
      – Все верно, у меня есть такая книга, юный господин, но я бы хотел знать, для чего она понадобилась вашему учителю Ньютону.
      – Я вас не понимаю.
      – Видите ли, я читал некоторые его труды. Я и сам алхимик. И книга, которую он желает получить, – совершеннейшая глупость и будет ему совершенно бесполезна.