Свидание с морем

      И грянул оркестр.
      — Первый отряд, держать равнение в шеренгах! — командовала Ирина Петровна сержантским голосом. — Ногу, девочки, ногу!.. Второй отряд идёт прекрасно!.. Пятый отряд, что у вас за куча мала? Командир отряда, наведи порядок!.. Девятый отряд отлично идёт!.. Двенадцатый хорошо. А лучше всех сегодня шагают самые маленькие, тринадцатый отряд!..
      Завтрак Игорь старательно в себя запихал, хотя аппетита никакого не было. Но нельзя было опять демонстрировать, что он не в обычном порядке. Сахар сунул в карман. Вышел из столовой, увидел пребывающего под кустом Тюбика. Подошёл, поздоровался, погладил.
      Протянул сахар:
      — На, Тюбик! Это тебе.
      Тюбик лениво взглянул на любимое лакомство и отвернул нос.
      — Ты чего?! Не хочешь сахарку? Тюбик посмотрел на Игоря и сказал:
      — Р-р-р-р...
      Мол, не приставай.
      Поднялся и побрёл к другому кусту, опустив хвост.
      «Да, дела!..» — встревожился Игорь и побежал догонять отряд.
      После трудового десанта пошли на пляж. Искупавшись и выйдя по команде из воды, Игорь почувствовал себя совсем бодро, будто нормально спал ночь. Лёг обсыхать. Повернул голову вправо. Рядом лежал Дунин.
      Вздрогнул:
      — Какой ты всегда неожиданный.
      — Это потому, что я сам собой управляю, — сказал Дунин. — Где хочу, там и появляюсь... Папа приехал, привёз пиротехнику. Праздник Нептуна будет завтра. После концерта костёр на море и фейерверк. Работы у нас завтра — без рук, без ног останемся. Как у тебя физическо-моральное состояние?
      — Ничего, терпимо, — сказал Игорь.
      — За тобой долг, помнишь?
      — Не помню.
      — Написать названия на водных велосипедах.
      — А, это помню.
      — Сказать вожатому, что тебя мой папа зовёт?
      — Захар Кондратьевич меня в самом деле зовёт?
      — Какая разница? Попрошу — позовёт. Ты же не гулять отправляешься, а работать.
      — Знаешь, Борис, всё-таки пусть сперва Захар Кондратьевич в самом деле меня позовёт работать, а потом уж я пойду, — сказал Игорь. — Столько хитрим, сил больше нет.
      — Не хитрим, а приспосабливаемся к обстоятельствам, — поправил его Дунин. — Значит, мне лишний раз бежать?
      Пришлось Дунину сбегать, спросить у отца разрешения позвать Игоря, чтобы написал названия на велосипедах. Захар Кондратьевич разрешил, тогда Дунин прибежал обратно, спросил разрешения у Андрея Геннадиевича, и только после этого они с Игорем пошли в ангар.
      — Многовато у тебя совести, — попрекнул Дунин.
      Он принёс краску.
      Игорь навёл мелом линейки на борту и стал вырисовывать буквы. Кисть шла легко.
      — Завтрак я сегодня проспал, — сообщил Дунин. — Папа приехал, а я дрыхну, как суслик в норке.
      — Тебе легче, норка имеется, — сказал Игорь.
      — Это верно.
      — А меня Тюбик запрезирал за вчерашнее. Сахар не берёт.
      — Тоже выдумал! Ты его один, что ли, сахаром питаешь? У него скоро из ушей сироп польётся.
      — Ты бы видел, как он на меня посмотрел.
      — Воображение.
      — Ребята сегодня странно относятся, — продолжал Игорь. — Все помогают, на трудовом десанте ничего тяжелого носить не давали, говорят: «Ты бледный».
      — Ты в самом деле немножко похудее стал... Когда будешь отдавать грамоту?
      — Сам не знаю. — Игорь печально вздохнул. — Сперва поговорить надо, как-нибудь намекнуть. Может, она и не возьмёт. История-то... запутанная.
      — Можно отдать перед самым отъездом домой. Только ты её, смотри, не разлюби за две недели... Ну, не красней, я это по-свойски, чего уж передо мной прикидываться?
      — Слова выбирать надо, — буркнул Игорь. — Есть такие слова, их не каждому разрешается говорить, понял?
      На этот вопрос Дунин не ответил и перевёл разговор в другое русло.
      К тому времени, как Игорь кончил писать на втором борту второго велосипеда слово «Нерей», купание кончилось, отряды ушли, и пляж опустел. Захар Кондратьевич похвалил Игоря за красиво написанные названия, пожал руку и разрешил немного понырять с причала, только чтобы не опаздывать на обед. Честно говоря, Игорю не особенно хотелось нырять, но упускать такую возможность нельзя было, это кому сказать — обзовут последней без-мозглятиной, если, конечно, поверят, поэтому он немного понырял.
      На обед не опоздал, не опоздал и на тихий час, вовремя явился и на полдник. Про его утреннюю болезнь все забыли.
      — В ангар или в кружок? — спросил Андрей Геннадиевич после полдника.
      — В кружок, у меня там работа не доделана.
      — Между прочим, — сказал вожатый, — я специально сходил посмотрел, как ты написал названия. Замечательно, скажу я тебе, написал. Но почему скрывал такой талант?
      — Случая не было сказать.
      — Пионер обязан доложить вожатому о своих талантах безо всякого случая. Пришёл — и сказал.
      — Я так не могу, совестно хвалиться.
      — Скромен? Это хорошо, скромность украшает человека... Однако какая же это скромность, если она украшает? То, что украшает, это уже нескромно... Вечно с тобой возникают разные вопросы, Судаков! — огорчился вожатый. — Дуй в свою «Природу и фантазию».
      Сделав небольшой крюк, Игорь заглянул в окно кабинета Марины Алексеевны. Грамота висела на своём месте, самая настоящая с виду. Это и радовало его и наоборот.
      Игорь удивился, что нет почти никого народу на территории лагеря. Вспомнил, что сейчас идёт футбольный матч между сборной пионеров и командой вожатых. Все побежали на стадион болеть, кто за пионеров, кто за вожатых. Мелькнула мысль: а не пойти ли и ему поболеть за сборную пионеров. Но эта мысль быстро покинула голову, и он не свернул с дороги.
      На пустынной площади Космонавтов Лариса репетировала с Валентиной Алексеевной танец морской девы. Игорь остановился, как наткнувшись на стенку. Стоял и смотрел разинув рот, не замечая даже, что неподалёку на лавочке сидит Марина Алексеевна.
      — Поди-ка сюда, Судаков, — позвала начальница. — Садись здесь, справа. Подожди, сейчас они кончат, тогда я тебя отругаю...
      — За что?
      — Помолчи...
      И стали оба смотреть.
      Смотрели, пока Валентина Алексеевна не сказала:
      — Стоп! Теперь верно. Сделаем паузу, отдохнём в тени. Она подошла с Ларисой к лавочке, где сидели Игорь с Мариной Алексеевной.
      — Опять попался? — спросила весёлая балетмейстерша.
      — Попался, — подтвердил Игорь. — Только не знаю за что.
      — У нас без ничего не попадаются. Попался — значит, виноват.
      «Хорошо бы, меня сейчас за что-нибудь наказали», — подумал он.
      И тут Марина Алексеевна стала его ругать:
      — Такой видный парень, такие прекрасные названия написал на водных велосипедах, а что себе позволяет! Просто слов нет. Разум отказывается понимать такое поведение нормального советского мальчика.
      Игорь смотрел, как Лариса растирает себе ступню. Иногда она искоса взглядывала на него и один раз показала кончик языка. После этого Игорь понял, что ведёт себя в самом деле неприлично, и отвёл глаза от Ларисы.
      — Интересно: что он себе позволяет? — спросила Валентина Алексеевна.
      — Ты только подумай: весь лагерь на стадионе, смотрит футбольный матч, а этот эгоист, бродяга и одиночка опять куда-то бежит! Куда ты бежишь, объясни нам.
      — Я не куда-то бегу, — сказал Игорь, почувствовав себя правым и поэтому обидевшись. — Я тороплюсь на занятие в кружок «Природа и фантазия».
      — Ну, это ты сочиняешь! — удивилась Валентина Алексеевна.
      Игорь даже не успел возмутиться.
      — Не обижай парня. Он всегда правду говорит... Давно не заглядывала я к нашему Ивану Ивановичу. Может, навестим хорошего человека, пока у вас антракт? Кстати, и воды попьём, в горле пересохло, — сказала начальница.
      — Хорошая мысль, — согласилась балетмейстерша. — Посмотрим, что там новенького появилось на полках,
      Марина Алексеевна возразила:
      — Заглянуть бы, что у него в шкафу появилось новенького, то, что он сам делает по вечерам! Только в шкаф он не даёт заглядывать... Ну, идём.
      В мастерской было необычно пусто. Вика и ещё две тихие девочки работали во дворике. Мальчишек никого не было.
      Поздоровавшись, Марина Алексеевна посмотрела на стенку и ахнула:
      — Какой олень! Какая прелесть! Какие рога, батюшки, да у настоящих оленей таких красивых не бывает!.. В кабинет. Немедленно в кабинет, повесим на самое видное место.
      В дверном проёме появилась Вика, и её лицо выражало тихий ужас, который вот-вот превратится в громкое рыдание.
      Иван Иванович незаметно для других подмигнул Вике, улыбнулся и покачал головой:
      — После выставки, почтенная Марина Алексеевна. Начальница угасла, поджала нижнюю губу.
      — Ладно, после так после... А это что? Русалочка! С дельфином!.. — Снова вспыхнула начальница. — Ой, какая прелесть! Ой, как здорово! Какой поворот, какая полировка! Сами делали, Ваня?
      — Коллективно.
      — Знаем мы это «коллективно», — засмеялась Валентина Алексеевна. — Пионеры обдирают кору, а Иван Иванович вырезает.
      — Это неверно, коллега, — сурово сказал Иван Иванович, и Валентина Алексеевна перестала смеяться.
      — Эту русалочку... тоже после выставки? — с неподобающей начальству робостью, вздрагивающим голосом спросила Марина Алексеевна.
      Иван Иванович посмотрел в умоляющие глаза начальницы лагеря и ответил:
      — Я подумаю.
      — Ох, впечатляешь ты, Иван, своим творчеством, — тряхнула головой Марина Алексеевна. — Можно водички попить?
      Иван Иванович не предложил Марине Алексеевне попить из ведра, откуда все пионеры пили общей эмалированной кружкой. Он достал из тумбочки стаканы.
      — Пожалуйста.
      Все попили, только Игорь постеснялся.
      — А это что?! — Марина Алексеевна заметила на полке витой полированный канделябр. Он был сделан так, будто две змеи, стоя на хвостах, переплелись друг с другом, держа во ртах свечки. — Тоже пионеры делали?
      — Да. Вещь имеет автора, разговор о ней неуместен.
      — Да, Иван Иванович, просто удивительно. Удивительно, как талантливый человек может поставить дело. Я, конечно, очень люблю необычайные вещи, какие-нибудь неповторимые реликвии, но больше всего я люблю необычайных, неповторимых людей. Ванюша, я в вас постепенно влюбляюсь.
      Иван Иванович поклонился:
      — Храните это чувство, Марина Алексеевна. Не давайте ему угаснуть в потоке повседневной суеты и мелких административно-хозяйственных забот.
      — Иронизируешь? — нахмурилась начальница. — Я могу и обидеться... Эх, никто меня по-настоящему не может понять. Но всё равно я в тебя влюблена, Иван. Слушай, почему ты лично мне ничего не подаришь? Всем даришь, даже физруку подарил. А мне ничего. Почему так?
      — Делать подарки начальству — это дурной тон. Такой подарок трудно отличить от взятки.
      — А ты всё-таки подари, — сказала Марина Алексеевна. — Мы с тобой отличим, что есть что, а остальные пусть думают в меру своей испорченности. Ты не начальнице лагеря подари, а Марине Шабуниной. Только что-нибудь красивое подари!.. Не с полки, — добавила она почти шёпотом.
      Иван Иванович засмеялся:
      — Если при свидетелях, тогда согласен.
      Он приоткрыл дверцу шкафа и вытащил изнутри коричневую доску. Плотно закрыл дверцу. Протянул доску Марине Алексеевне:
      — Преподношу Марине Шабуниной добровольно и с искренним уважением.
      Марина Алексеевна приняла простую доску, сперва растерялась, но сразу догадалась её перевернуть. И тут все ахнули.
      Доска превратилась в старого колдуна, обросшего дикой бородой, с кривым носом и выпученными глазами. Глаза колдуна шевелились, морщины на лбу то расправлялись, то нахмуривались вновь. Губы что-то бормотали. Явно он колдовал.
      — Ба-а-тюшки... — Марина Алексеевна всхлипнула и вытерла глаза запястьем свободной руки. — Нет слов... Иван Иванович, какой вы художник!
      — Пустячок... — Иван Иванович смутился. — Небрежный плод моих забав в нерабочее время... Я вас попрошу, Марина Алексеевна, повесить эту маску дома. В кабинет её не тащите.
      — В кабинет! — сказала начальница. — Только в кабинет! Кто её увидит дома? А здесь все увидят, какой у меня художник работает. У меня же министры бывают, профессора, писатели!
      — Я возражаю... — начал Иван Иванович. Присутствовать при спорах взрослых не так уж приятно. Игорь и Лариса вышли во дворик.
      — Как здесь интересно! — сказала Лариса, осматривая верстак, пеньки, инструменты и заготовки. — А ты что сделал?
      — Пока ничего. Только начал.
      — Покажи.
      Игорь разыскал свой сучок:
      — Видишь, только начал обдирать кору.
      — А что это будет? — спросила Лариса.
      — Танцовщицу сделаю.
      Лариса стала рассматривать сучок.
      — Знаешь, — сказала она, — тут почти ничего и делать не надо. Только голову. И немножко спину.
      — Ну и немножко руки, немножко ноги, немножко талию, — сказал Игорь. — Всего понемножку. И поставить на что-то, чтобы стояла.
      — Ты уже придумал, на что поставишь?
      — Ага, — кивнул Игорь. — Отполирую кружочек из сердцевины можжевельника, он получится как каменный, проверчу в серёдке дырочку и поставлю на одну ножку, на клей ПВА.
      — Я её уже вижу! Ой, какая будет красивая... Ты её кому-нибудь подаришь?
      Игорь поднял глаза и встретился с её глазами. И не смог сказать ничего, кроме того, что думал:
      — Тебе.
      — Да?.. Чудак ты... Вот и хорошо. Вот и хорошо, вот и хорошо, — стала напевать Лариса. — Будет мне твоя танцовщица вместо грамоты. Утешение.
      — Я могу и грамоту тебе подарить, — выпалил Игорь. Девочка нахмурилась:
      — Утащишь из кабинета?
      — Зачем такое слово — утащишь... Заберу для справедливости.
      — Нет, — помотала она головой. — Это всё равно утащишь. Мне тайком ничего не надо. Пусть она сама мне вручит перед строем всей дружины, тогда возьму!
      — Ты гордая.
      — А ты только что заметил?
      — Ага, — признался он. — Я всё смотрел, какая ты красивая, а какая внутри по натуре — не смотрел.
      — Почему ты такой откровенный? — спросила Лариса и, не дождавшись от смущённого мальчика ответа, сказала с грустью: — Красивые должны быть гордыми.
      — Почему должны?
      — Ты представить не можешь, как пристают к красивым... — тихо сказала Лариса. — И приходится быть гордой, даже высокомерной, язвительной, недотрогой...
      — Ты тоже откровенная. Лариса засмеялась:
      — Только с тобой, Игорёк, только с тобой! А про мои откровенности молчи, попробуй только сказать кому-нибудь!
      — Как ты могла такое подумать. Они вернулись в комнату.
      Там уже кончился спор. Марина Алексеевна согласилась не вешать колдуна в кабинете, но потребовала за это русалочку. Иван Иванович, посмеиваясь, дал своё согласие.
      — Немедленно! — распорядилась начальница, завладевшая желанными предметами.
      — Ну, значит, немедленно, — кивнул Иван Иванович. — Игорь, грузи русалочку на плечо.
      Пришли все вместе в кабинет Марины Алексеевны. Пока взрослые выискивали для русалки подходящее место, Игорь рассматривал собранные тут чудеса. Их было много, на стенках и на полках, на тумбочках и под потолком. Полированный сервант, в каких богатые хозяйки держат напоказ свои хрустали, был наполнен произведениями умельцев-пионеров. Среди всех чудных камней и корней, мягких и твёрдых игрушек, вышивок и альбомов, дипломов и грамот, чеканок, скульптур и моделей, среди всего этого роскошества пещеры Али-бабы самым главным чудом был макет морского дна.
      Смотрит на него человек, и как будто сам погружается в подводные джунгли. Тут и морские травы, и разные рыбы, и камни, и медузы, и кораллы, и раковины. Два краба встали на задние ноги, или, как это у них там называется, переплелись передними клешнями и борются друг с другом. Морской конёк танцует над зарослями морской капусты. Плывёт рыба-игла. Запутался в тине головастый бычок. Чванливо смотрит на рыбью мелюзгу надутый морской петух. И всё в натуральную величину, в натуральном цвете, по самому настоящему. Игорь увлёкся, размечтался, прищуриваясь, и опомнился, только когда донеслись до него слова Марины Алексеевны:
      — Два прекрасных приобретения для кабинета за нынешнюю смену: ваша, Иван Иванович, русалочка и вот эта Ларисина грамота. Первое место на республиканском конкурсе в Киеве!
      Марина Алексеевна указала пальцем на грамоту.
      Иван Иванович подошёл поближе и рассмотрел.
      Отошёл на шаг, приставил согнутую ладонь к левому глазу и ещё с полминутки посмотрел.
      Приблизился вплотную и посмотрел ещё минуту.
      Сердце Игоря оборвалось и упало в живот. Руки и ноги заледенели, по спине поползли щекотные мурашки.
      Кого угодно можно обмануть и ввести в заблуждение, только не знаменитого художника Ивана Ивановича. Иван Иванович сразу учуял подделку. Сейчас он скажет, разоблачит, и такое начнётся...
      Безнадёжное жужжание гудело в голове: «Бежать, бежать, бежать, бежать, бежать...»
      Наконец Иван Иванович высказался:
      — В самом деле, интересное приобретение. Мастерская работа.
      Марина Алексеевна обрадовалась:
      — Вы бы видели, как девочка танцует! Это вихрь, полёт, пламя страсти и в то же время нежнейшая лирика...
      Сердце Игоря всплыло обратно, заняло положенное место и принялось за привычное дело, погнало кровь в руки и в ноги. Они ожили, потеплели, а в груди томило его горячее чувство благодарности Ивану Ивановичу, что не выдал. Хотелось хоть как-то выразить эту благодарность, дать Ивану Ивановичу понять, как он ценит его благородный поступок, но дать понять значило выдать себя и Ду-нина, поэтому Игорь сдержался, наступив на горло своему желанию. Когда-нибудь он сделает для Ивана Ивановича что-нибудь такое же ценное, спасёт его от жуткой беды, защитит от убийц и грабителей, вытащит из горящей мастерской, но сейчас — увы...
      — Лариса, — позвал Иван Иванович, — как же ты отдала свою грамоту?
      — Я не отдавала, — сердитым голосом сказала Лариса. — У меня её попросили до конца смены и обещали вернуть.
      Марина Алексеевна обняла и приласкала Ларису:
      — Что за счёты, девочка, у тебя таких грамот ещё знаешь сколько будет в жизни!.. Ну, пойдём, товарищи. Может быть, ещё успеем на окончание футбольного матча.

Глава десятая

      Перед обедом Игорь забежал к Дунину. Борис и младшие спасатели сколачивали на берегу большой плот из круглых брёвен.
      — Зачем такой? — спросил Игорь.
      — Для костра. Навалим гору всякого дерева и подожжём прямо в море.
      — Так он уплывёт!
      — Куда он уплывёт, если мы его на якорь поставим. Говори скорей, чего надо, а то работы очень много.
      — Иван Иванович догадался.
      — Та-а-а-к-с... — процедил Дунин. — Каким образом?
      — Вчера мы в кабинет русалку относили. Марина Алексеевна похвасталась Ларисиной грамотой. Иван Иванович её рассмотрел, хитро усмехнулся и сказал: «Мастерская работа».
      — Марина сообразила?
      — Нет, не додумалась. Она поняла так, что он про Ларисины танцы говорит, и стала Ларису расхваливать. Ты как думаешь, выдаст или не выдаст?
      — Не выдаст, — без раздумья ответил Дунин, — не такой человек. Но будет докапываться, кто сделал, ему же это интересно! И докопается, можешь не сомневаться.
      — И что потом сделает?
      — Это трудно угадать. Так что ты грамоту пока Лариске не отдавай, может, она ещё пригодится.
      — Я намекнул, что. могу добыть ей грамоту, — сказал Игорь. — Она не желает.
      — Правильно делает.
      — Сказала, что возьмёт, только если Марина Алексеевна эту грамоту вручит ей перед строем дружины.
      — Какая хитрая! — сказал Дунин. — Захотела, чтобы ей одну и ту же грамоту два раза вручали! Ничего, и так возьмёт, без строя дружины. Ну, иди и не забивай голову этим делом, никакой опасности на горизонте пока нет. Будь спокоен.
      За Ивана Ивановича Игорь теперь совсем не опасался, но покоя в душе не было. Не то чтобы он жалел о сделанном, сделал он справедливо и правильно, в этом не было сомнений, но он не видел смысла в том, что сделал. Никакой пользы это никому не принесло. Тогда зачем же?..
      Праздник Нептуна начался после полдника.
      Над высеребренной солнцем бухтой Ласпи загремела музыка.
      Пионеры пришли на берег не в купальных костюмах, а в парадной форме, с красными галстуками, в синих пилотках.
      Причал был украшен зеленью и разноцветными флажками. На нём возвели красивую арку, огородили ковровыми дорожками сцену.
      Когда пионеры расселись на берегу, на этой сцене начался праздничный концерт. Чтецы читали стихи, и спортсмены делали трудные упражнения. Игорь смотрел на это не очень внимательно. Он впился глазами в причал, когда выбежала из-под арки Лариса в костюме морской девы и стала танцевать стремительный и тревожный танец. Перепачканные чертенята, рогатые и хвостатые, вылезли из-под причала и стали нападать на морскую деву, чтобы схватить её и утащить в нехорошее место. Морская дева убегала от них и отбивалась, а чертенята всё нападали и нападали. И совсем бы пришлось деве худо при подавляющем численном преимуществе чертенят, но тут из воды вышли тридцать витязей прекрасных (может, поменьше, пересчитать их было трудно) во главе с бородатым дядькой их морским, разогнали бердышами всех чертей и побросали в воду. Вздымая фонтаны брызг, чертенята поплыли к берегу, выбрались на сушу и, теряя по пути хвосты и рога, вприпрыжку побежали за ангар.
      Весь берег громко аплодировал храбрым витязям.
      Из-за скалы выплыли две старинные ладьи с высокими бортами, задранными носами, с мачтами, каждая под парусом с изображёнными на нём трезубцем и короной. На борту одной ладьи было написано «Нептун», а другая называлась «Нерей». Игорь заморгал глазами. Он мог бы поклясться, что своей рукой писал эти названия, но он писал их на водных велосипедах, а не на этих сказочно-былинных ладьях. И только когда древние суда приблизились к причалу, он сообразил, что к велосипедам приделаны фанерные носы и борта, а посерёдке поставлены мачты с парусом.
      Встречать суда вышли на причал Марина Алексеевна, старшая вожатая Ирина Петровна, Захар Кондратьевич, Верона Карловна, художественный руководитель Валерий Иванович Ковалёв, Валентина Алексеевна и ещё несколько взрослых. Пожарный Виктор Петрович замыкал процессию.
      Из первой ладьи вылез, придерживая за полы мантию, наброшенную на голый торс, важный бог Нептун. Белая борода свисала до самого пупа, на голове красовалась золотая корона, в руке он держал золотой трезубец Из второй ладьи вылез его помощник Нерей в серебряной короне и ещё несколько одетых в одну морскую траву личностей — наверное, свита.
      Оркестр сыграл, как марш, «Песню о «Встречном»
      Марина Алексеевна произнесла приветственную речь.
      Нептун в ответ тоже сказал короткую речь и вытащил из-под мантии свёрнутую трубочкой бумагу.
      — Грамота! — проорал Нептун на всю бухту.
      Развернул грамоту и стал читать текст.
      Оказалось, что это разрешение от бога Нептуна на пользование бухтой Ласпи, всеми её водами и землями, лесами и кустами и всеми растениями, и грамота вручается пионерам, но при этом ставится условие, чтобы пионеры соблюдали на территории чистоту и порядок, зря ничего не ломали, а при купании в море исполняли такие-то и такие-то уже известные всем правила.
      Дочитав до конца, Нептун свернул грамоту снова в трубку и отдал Марине Алексеевне. Оркестр снова сыграл марш.
      — А теперь, — заорал Нептун, — за то, что я вам так много дал и разрешил, вы заплатите мне дань!
      И тут пошло невообразимое.
      Нептун с Нереем подхватили Марину Алексеевну и прямо в нарядном платье швырнули начальницу с причала в воду. Свита стала хватать всех остальных и без всякого стеснения кидать, что называется, за борт. Полетели с причала и Захар Кондратьевич, и старшая вожатая, и Валерий Иванович, и Верона Карловна — с громким и скрипучим визгом. Полетела туда же Валентина Алексеевна, полетела очень красиво, будто нырнула ласточкой. Когда схватили пожарного Виктора Петровича, то почему-то с причала полетели трое одетых в морскую траву, а Виктор Петрович остался на причале, спокойно достал пачку и закурил.
      Разошедшаяся свита набросилась на самого морского бога Нептуна, подхватила его под локотки и отправила в пучину. Тот вынырнул, не потеряв короны, не выпустив из руки трезубца, спокойно доплыл до своей ладьи, взобрался на неё, стал в гордую позу и дал команду отчаливать. Свита погрузилась на суда. Ладьи отошли от причала и направились к скалам, а ветер надувал их паруса в обратную сторону, так что по всем законам физики и гидрометеорологии ладьи двигаться к скалам не могли. Впрочем, это были сказочные ладьи, а в сказках наши обычные законы не действуют.
      На причал вышел переодетый в сухое Валерий Иванович и объявил, что начинается концерт.

* * *

      Казалось, что прошло совсем немного времени.
      Вдруг танцоры, плясавшие матросский танец «Яблочко», все разом остановились. Оборвалась музыка. Один музыкант в оркестре поднялся во весь рост и красиво сыграл на трубе сигнал на ужин. Оркестр подхватил мелодию и сыграл её «тутти», всем составом. Это получилось здорово, все подумали, что оркестр шутит, и наградили музыкантов криками одобрения, но тут вышел на сцену Валерий Иванович и сказал, что праздник праздником, но еда — это обязательно для каждого пионера, и потому сейчас все поотрядно, друг за другом пойдут в столовую и будут ужинать.
      Вой и вопль пронеслись над берегом, будто пролетел буйный, всесокрушающий тропический шквал. Никто не хотел на ужин.
      Валерий Иванович поднял руки и минуты в полторы утихомирил буйствующие стихии.
      — Ребята, — сказал он. — Что вы волнуетесь? Ещё не все артисты выступили, а выступить хочется каждому. Поэтому приглашаю вас после ужина обратно на те же места. Концерт продолжается!
      Заиграл оркестр. Вожатые построили отряды и повели наверх в столовую.
      Через час все вернулись обратно. Было уже темно. Яркие прожекторы осветили причал. Игорь приметил, что в стороне от причала покачивается на слабой волне нечто напоминающее кита. Китов в Чёрном море не бывает, это Игорь знал точно. Небольшие акулы, катраны, попадаются, дельфины бывают, а китов не бывает. На лодку или катер колышущееся нечто тоже не было похоже. Подумав, Игорь предположил, что это и есть тот самый плот с костром, который утром строили спасатели.
      После того как Лариса станцевала итальянский танец тарантеллу, смотреть концерт дальше не было такого уж захватывающего интереса. Игорь отполз от своего места назад и в тени под скалой проскользнул к ангару.
      Дунин спал на своей койке, одетый, с каплями пота на лбу и с раскрытым ртом. Когда Игорь затворял за собой дверь и она скрипнула, Дунин тут же раскрыл глаза и закрыл рот.
      Игорь спросил довольно глупо:
      — Ты чего концерт не смотришь?
      — Устали мы до смерти с этим праздником, — сказал Дунин. — Папа ещё держится, а я и младшие запросили пощады, свалились. Сколько уже времени?
      Игорь взглянул на привинченные к стене морские часы:
      — Половина девятого.
      — Братцы мои, через полчаса костёр поджигать! Хорошо, что ты меня разбудил, а то папа пиротехнику готовит, может и позабыть. Пойду младшего растолкаю.
      Игорь спросил:
      — Как ты будешь костёр поджигать?
      — Очень просто, — сказал Дунин, спустив на пол босые ноги и во весь рот зевая. — Подплывём с младшим на тузике, я зажгу спичку, брошу в банку с керосином, которая под дровами, он и вспыхнет. Думаешь, там одни палки? Чёрта с два эти палки подожжёшь. Мы на них ведро разных нефтепродуктов вылили, чтобы мигом вспыхнуло. Весь эффект в том, чтобы сразу, факелом.
      — Плот тоже сгорит?
      — Плот обуглится, он же мокрый. — Дунин натянул шорты, сунул ноги в тапочки. — Завтра утром надо будет I головешки с пляжа собирать, их все морем к нам повыки-дает. Тоже морока...
      В комнату зашёл Захар Кондратьевич:
      — Боря, ты готов? Пора, последний номер начался.
      — Пап, я ещё младшего не разбудил!
      — Поздно. Возьми с собой Игоря, он тебе поможет. Вот спички.
      Захар Кондратьевич ушёл.
      — Опять тебе работа нашлась. Побежали, Игорёк!
      Они добежали до места, где кончается асфальтированная дорожка и за площадкой, огороженной цементной балюстрадой, начинается пляж. Игорь увидел полувытащенную на берег лёгкую шлюпочку.
      — Залазь! — скомандовал Дунин.
      Игорь залез в шлюпку. Дунин снял тапочки, забросил внутрь. Упёрся грудью в нос шлюпки, нажал, и она со скрежетом съехала в воду, закачалась. Дунин ловко перебросил тело через борт, вставил вёсла в уключины.
      — Садись за руль, — сказал он. — Плот видишь? Правь на него, к левой стороне.
      И замахал вёслами.
      Шлюпка помчалась к плоту. Они успели причалить к нему как раз в тот момент, когда хор допел последнюю песню и зрители закричали и захлопали.
      Прожектор на причале направил свой луч в небо.
      Когда стали утихать хлопки и крики, луч прожектора медленно и плавно двинулся вниз, пополз в сторону плота с костром.
      — Держись за плот крепко, — строго сказал Дунин. — : Упаси морской бог Нептун, если качнёт и я уроню спички или керосин разолью в воду. Тогда всё пропало.
      — Я крепко держусь. — Игорь вцепился в край плота двумя руками.
      На причале подошла к микрофону старшая вожатая Ирина Петровна и стала что-то торжественное говорить, но Игорь не вслушивался. Всё внимание было обращено на то, чтобы крепко держаться за плот и не дать шлюпке покачнуться. Он расслышал только последние слова вожатой, которые ему и надо было расслышать:
      — Гори ярко, наш пионерский костёр!
      В ту же секунду луч прожектора добрался до плота, осветил его край и остановился.
      Дунин чиркнул об коробку горстью спичек и сунул огонь под дрова, где была банка с керосином.
      И будто дёрнули самую толстую струну в самой большой балалайке струнного оркестра — с таким звуком вспыхнул и рванулся вверх по сухим стволам деревьев жаркий оранжевый огонь.