Игра Джералда

Но все эти мероприятия — все эти дневные концерты с шарфами и наручниками — проходили в Портленде, подумала Джесси, Большую часть июля и часть августа мы провели здесь, но в тех случаях, когда они занималась сексом — это было редко, но было — он был обычным, типа Тарзан сверху, Джейн снизу. Мы не играли в игру здесь вплоть до сегодняшнего дня. Интересно, почему?

Возможно, из-за окон, которые были слишком высокими и слишком причудливой формы для того, чтобы их закрывать шторами. У них так и не дошли руки до того, чтобы заменить обычные стекла на зеркальные, хотя Джеральд продолжал говорить об этом вплоть до… ладно…

Вплоть до сегодняшнего дня, закончила Хорошая Женушка, и Джесси благословила ее такт. Ты права — вероятно, это было из-за окон, по крайней мере, в основном из-за них. Он не хотел, чтобы Фред Леглен или Джеми Брукс, заехавшие спросить, не хочет ли он пройти девять лунок в гольф, увидели бы, как он пихается с миссис Барлингейм, которая по какой то причине оказалась прикованной к кровати наручниками. Поползут слухи. Фред и Джеми достаточно хорошие ребята, я считаю…

Пара пердунов средних лет, мрачно встряла Рут.

…но они всего лишь люди, а такая история слишком интересна, чтобы не поделиться ей со знакомыми. И еще одно, Джесси…

Джесси не дала ей закончить. Она не хотела, чтобы эту мысль произносил приятный, но безнадежно слащавый голос Хорошей Женушки.

Возможно, Джеральд ни разу не предложил ей сыграть в игру потому, что боялся, что из стола выпрыгнет какой-нибудь сумасшедший джокер. Какой джокер? Ну, подумала она, предположим, что какая-то часть Джеральда действительно считала, что женщина является системой жизнеобеспечения для манды… и что другая его часть, которую я могу называть Лучшей натурой Джеральда, знала это. Эта его часть боялась, что события могут выйти из-под контроля. В конце концов, так ведь и получилось?

С этой мыслью трудно было спорить. Если происшедшее не подходило под определение выход из-под контроля, то Джесси не знала, что тогда подходило.

Джесси на мгновение почувствовала тоску и подавила желание взглянуть в ту сторону, где лежал Джеральд. Она не знала, существует ли внутри нее чувство горя в связи с утратой мужа, но понимала, что в данный момент ему здесь не место. Тем не менее было приятно вспоминать что-то хорошее о мужчине, с которым она провела так много лет, и воспоминание о том, как он засыпал рядом с ней после полового акта, было одним из таких приятных воспоминаний. Она не любила шарфы, а теперь ненавидела наручники, но ей нравилось наблюдать, как он начинал дремать и как при этом разглаживались черты его крупного розового лица.

В некотором смысле, он и сейчас спит рядом с ней… не так ли?

Эта мысль пронзила холодом даже верхнюю часть ее бедер, на которой лежала узкая полоска солнечного света. Она перевела мысль в сторону — по крайней мере, постаралась — и вернулась к изучению изголовья кровати. Стойки стояли слегка по сторонам, разведя Джесси руки, но не настолько, чтобы это было неудобным. Она могла двигать ими в пределах шести дюймов; настолько позволяли цепочки. Между стойками находились четыре горизонтальные доски. Они тоже были сделаны из красного дерева и просто, но красиво обработаны в виде волн. Джеральд однажды предложил вырезать на центральной доске их инициалы — он знал одного человека в Ташмор-Глен, который q радостью приедет и сделает это — но Джесси вылила на эту идею ушат холодной воды. Для нее это казалось одновременно показным и странно детским, как сердца, вырезанные школьниками на партах.

Над последней доской, достаточно высоко, чтобы никто, поднимающийся с кровати, не мог неожиданно удариться об нее головой, располагалась полка. На ней стоял стакан воды Джеральда, две картонки, оставшиеся с лета, и, на краю, маленький косметический набор. Он тоже остался с лета, и Джесси полагала, что он высох. Ужасно жалко: ничто не может так приободрить закованную в наручники женщину как Румянец Розы Деревенским Утром. Так говорят все журналы для женщин.

Джесси медленно подняла руки, держа их слегка под углом так, чтобы ее кулаки не ударились о полку. Она откинула голову назад, дабы видеть, что происходит на другом конце цепочек. Наручники были пристегнуты к изголовью кровати между второй и третьей перекладинами. По мере того, как Джесси поднимала руки вверх, напоминая женщину, лежа поднимающую невидимую штангу, наручники скользили по прутьям, пока не достигли следующей перекладины. Если ей удастся снять эту доску, то наручники попросту снимутся с прутьев. Вуаля.

Возможно, слишком просто, чтобы быть правдой, милая слишком легко, чтобы быть правдой — но можно попробовать. По крайней мере, будет, чем заняться.

Джесси обхватила руками горизонтальную доску, которая препятствовала дальнейшему подъему наручников по прутьям. Она глубоко вздохнула и дернула. Одного рывка хватило, чтобы Джесси поняла, что это дохлый номер; это было все рано, что пытаться выдернуть стальной прут из бетонного блока. Доска не сдвинулась ни на миллиметр.

Я могу дергать эту сволочь пять лет, и она не сдвинется, подумала Джесси и опустила руки в прежнее, поддерживаемое цепочками положение над кроватью. Из ее горла вырвался короткий безнадежный крик. Для Джесси он прозвучал как карканье умирающего от жажды ворона.

— Что мне делать? — спросила она солнечных зайчиков на потолке и, наконец, дала волю слезам отчаяния и страха. — Черт возьми, что мне делать?!

И, словно в ответ, за окном раздался собачий лай, заставивший Джесси вскрикнуть от неожиданности. На этот раз он звучал так близко, что ей показалось, что собака находится прямо за обращенным к западу окном, на дороге.

Глава пятая

Собака была не на дороге, а гораздо ближе. Тень, пересекшая асфальт почти у переднего бампера мерседеса, говорила о том, что пес находился на веранде. Длинная волочащаяся тень выглядела так, словно принадлежала какому-нибудь монстру из фильмов-ужасов, и Джесси она сразу не понравилась.

Не будь такой глупой, укорила она себя. Тень выглядит так потому, что солнце уже садится. Теперь открой рот и издай какойнибудь шум, девочка — он может и не быть бродячим, в конце концов

Звучит вполне правдоподобно; где-то на картине должен быть хозяин, но Джесси не особо на это рассчитывала. Он догадывалась, что собаку на веранду притянуло мусорное ведро, накрытое тряпкой и стоящее сразу за дверью. Джеральд иногда называл аккуратную маленькую конструкцию магнитом для енотов. На этот раз вместо енота она притянула собаку, только и всего — бродячую почти m`bepmj`. И зверски голодную.

Тем не менее, Джесси решила попробовать.

— Эй! — закричала она. — Эй! Есть кто-нибудь там? Мне нужна помощь! Есть кто-нибудь там?

Собака тотчас прекратила лаять. Ее паучья, искривленная тень дернулась, повернулась, двинулась вперед… а затем снова остановилась. По дороге из Портленда Джесси и Джеральд ели сэндвичи, большие, жирные с салями и сыром, и первым делом, что сделала Джесси по приезде, собрала остатки и оберточную бумагу и выбросила их в мусорное ведро. Сильный запах масла и мяса, по всей вероятности, и притянул сюда собаку, и он же не дал ей припуститься назад в лес при первых звуках голоса Джесси. Запах мяса был сильнее импульсов ее дикого сердца.

— Помогите! — закричала Джесси, понимая частью сознания, что этот крик, возможно, является ошибкой, поскольку он только сорвет ей голос и еще более иссушит горло, однако у этого рационального, предостерегающего голоса никогда особых шансов не было. Джесси поглотила вонь ее собственного страха, которая для нее была так же сильна, как запах остатков сэндвичей для собаки, и которая быстро привела ее в состояние не просто паники, а временного помешательства.

— ПОМОГИТЕ МНЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ!

— ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!

— ПОООМОООГИИИТЕЕЕ!

В конце концов ее голос сорвался, и она повернула голову вправо насколько смогла. Ее волосы падали на подбородок и щеки мокрыми от пота завитками, а глаза выпучились. Страх быть найденной прикованной к кровати, с лежащим рядом мертвым супругом лишил ее даже случайного фактора мышления. Этот новый приступ паники больше напоминал некое жуткое помутнение рассудка — она просочилась сквозь яркий свет здравого смысла и надежды и дала Джесси возможность видеть все самое худшее: голод, безумие от жажды, конвульсии, смерть. Она не Хетер Локлеа и не Виктория Принсипал, и это все не съемки кинокартины для кабельного телевидения США. Здесь нет ни камер, ни освещения, ни режиссера, который мог бы дать команду о завершении съемок дубля. Это все происходит на самом деле, и если не придет помощь, то весьма вероятно, что концом всему будет прекращение существования Джесси как жизненной формы.

На ее неистовые крики, однако, никто не ответил — ни сторож, обходящий свой участок, ни любопытный местный житель, гуляющий с собакой (и, возможно, проверяющий, кто из его соседей выращивает средь шепчущих сосен немного марихуаны). Была только эта длинная, ужасно неприятная тень, приводящая Джесси к мысли о собакообразном пауке, качающемся на четырех тонких лапах. Джесси издала глубокий, дрожащий вздох и попыталась вернуть контроль над своим норовистым сознанием. В горле ощущалась сухость и жар, а нос был мокрым и закупоренным от слез.

Что теперь?

Джесси не знала. В ее голове пульсировало разочарование, слишком сильное, чтобы дать возможность прийти любой конструктивной идее. Полностью уверена она была только в том, что на собаку рассчитывать не приходится; она просто посидит немного на веранде, а затем убежит после того, как поймет, что то, что ее туда привлекло, достать невозможно. Джесси тихонько всхлипнула и закрыла глаза. Из-под ресниц стали сочиться слезы и потихоньку стекать по щекам. В предвечернем солнце они казались капельками золота.

Что теперь? снова опросила Джесси. За окном порывами дул berep, заставляя сосны шептать, а заднюю дверь хлопать. Что теперь, Хорошая Женушка? Что теперь, Рут? Что теперь, вы, всякие НЛО? У кого-нибудь из вас — у кого-нибудь из нас — есть какиенибудь идеи? Я хочу пить, я хочу писать, мой муж умер, а вся моя компания — бродячая собака, для которой Небеса — это объедок колбасы-салями. Очень скоро она поймет, что ее запах так близок к небесам, как предполагалось, и уберется прочь. Итак… что теперь?

Никаких ответов. Все внутренние голоса Джесси молчали. Это было плохо — по крайней мере, они составляли ее компанию — однако паника прекратилась, оставив во рту металлический привкус, и это было хорошо.

Я немного посплю, подумала Джесси, с удивлением обнаруживая, что на самом деле сможет, если пожелает. Я немного посплю, затем проснусь, и, может быть, мне придет какая-нибудь мысль. По крайней мере, немного отдохну от страха.

Маленькие морщинки в уголках глаз Джесси и две более заметные между бровями начали разглаживаться. Джесси почувствовала, что начинает погружаться в дрему, и с чувством облегчения и благодарности поспешила в это убежище. Порывы ветра стали казаться далекими, а бесконечное хлопанье двери еще более далеким: бам, бам, бам.

Дыхание Джесси, которое по мере того, как она засыпала, становилось более глубоким и медленным, неожиданно остановилось. Ее глаза широко открылись. Первое, о чем она подумала, очнувшись от полусна, было то, что ей почти удалось это, но эта проклятая дверь…

Что случилось с этой проклятой дверью? Что с ней?

Эта проклятая дверь не перестала хлопать, вот что с ней случилось. Одновременно с этой мыслью Джесси услышала характерный стук собачьих когтей по полу прихожей. Бродячий пес вошел через незапертую дверь. Он был в доме.

Ее реакция была немедленной и недвусмысленной.

— Пшел прочь! — закричала Джесси не осознавая, что переутомленный голос звучал словно хриплая сирена. — Пшел, придурок! Ты слышишь меня? УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА!

Джесси перевела дыхание, широко раскрыв глаза. Ее кожа гудела, словно сотканная из медных проводков, через которые пропустили небольшой электрический разряд; верхние два или три слоя жужжали и свербили. Джесси смутно ощутила, что волосы у нее на голове встали дыбом, словно иглы дикобраза. Мысль о сне исчезла с карты боевых действий.

Она услышала царапанье когтей по входной двери… а затем все стихло. Наверное, я его испугала. Вероятно, он выскочил через дверь на улицу. Бездомный пес, вроде этого, должен бояться людей и домов.

Я так не считаю, милашка, произнес голос Рут. Он звучал непривычно сомневающимся. Я не вижу тени на дороге.

Естественно, не видишь. Он, наверное, обежал дом с другой стороны и убежал прямо в лес. Или направился вдоль озера. Испуганный до смерти и несущийся как черт. Такое может быть?

Голос Рут не ответил. Как и голос Хорошей Женушки, хотя в этой ситуации Джесси с удовольствием послушала бы любой из них.

— Я прогнала его, — оказала она. — Я уверена.

Однако она продолжала прислушиваться, но не услышала ничего кроме стука крови в висках. По крайней мере, пока.

Глава шестая

Джесси не испугала ее.

Собака боялась людей и дома, в этом Джесси была права, но она недооценила ее отчаянного положения. Прежнее имя пса — Принц теперь звучало ужасно иронично. Этой осенью, на протяжении своего долгого голодного вояжа по берегам озера Кашвакамак, он познакомился с содержимым множества мусорных ведер, подобных тому, которое было у Барлингеймов, и его давно уже перестали беспокоить запахи салями, сыра и оливкового масла, доносящиеся из домов. Аромат притягивал, но Принц на своем горьком опыте убедился, что источники запаха находятся вне пределов его досягаемости.

Однако здесь были еще какие-то запахи; собака чуяла их каждый раз, когда ветер распахивал заднюю дверь. Эти запахи были слабее исходящего из ведра, но слишком хороши, чтобы их проигнорировать. Собака знала, что, возможно, ее выгонят кричащие хозяева, пнув странными, твердыми ногами, но запахи пересилили страх. Только одна вещь могла остановить его, но пес ничего не знал об оружии. Вероятно, этот пробел восполнится, если Принц доживет здесь до охотничьего сезона, но до его начала оставалось еще целых две недели, и кричащие хозяева с жесткими ногами было самым худшим, что пес мог себе представить.

Он проскользнул в дверь в тот момент, когда ее в очередной раз распахнул ветер, и прошел в прихожую… но не слишком далеко. Пес был готов немедленно ретироваться при появлении любой опасности.

Его уши говорили ему, что обитательницей дома была самка, которая учуяла присутствие Принца, поскольку закричала на него, но в голосе самки пес услышал не злость, а страх. После инстинктивного рывка пес остановился и начал прислушиваться, не присоединится ли к крикам самки голос какого-нибудь другого хозяина или не прибежит ли кто-нибудь на эти крики, и когда ничего такого не последовало, пес вытянул шею и начал принюхиваться к слегка застоявшемуся воздуху помещения.

Сначала он свернул вправо, по направлению кухни. Именно оттуда доносились запахи, рассеиваемые хлопающей дверью. Запахи были сухими, но приятными: ореховое масло, крекеры Рай-Крисп, изюм, овсяные хлопья (эти последние хранились на одной из полок в коробке, дно которой прогрызла голодная полевая мышь).

Пес сделал шаг в этом направлении, а затем быстро повернул голову, чтобы удостовериться, что за ним не крадется никто из хозяев — в основном хозяева кричат, но могут действовать и молча. Сзади в коридоре никого не было, но оттуда доносился еще более сильный запах, заставивший его желудок сжаться от страстного желания.

Пес заглянул в холл. Его глаза горели смесью страха и желания, шерсть взъерошилась, а нижняя губа поднималась и опускалась в нервном спазматическом оскале, обнажая ряд белых зубов. В пол ударила струя мочи, пометив холл — а вместе с ним и весь дом — как территорию Принца. Этот звук был слишком тихим и быстрым, чтобы Джесси могла его уловить.

Запах, который учуял пес, был запахом крови. Он был одновременно сильным и одуряющим. В конце концов, чрезмерный голод пса пересилил все: или он немедленно поест, или умрет. Бывший Принц медленно двинулся через холл по направлению к спальне. По мере его приближения к двери запах усиливался. Да, это была кровь, но это была дурная кровь, кровь хозяина. Тем не менее, запах был слишком силен и привлекателен, чтобы уйти отсюда. Собака продолжила свой путь к спальне, и, когда до двери осталось совсем немного, начала рычать.

Глава седьмая

Джесси услышала стук когтей и поняла, что собака все еще находится в доме. Она начала кричать. Она знала, что, по всей видимости, это худшее, что человек может сделать в данной ситуации это было вопреки всем слышанным ею советам насчет того, что ни в коем случае нельзя показывать потенциально опасным животным то, что вы их боитесь — но ничего не могла с собой поделать. Она слишком хорошо осознавала, что притягивало животное к спальной комнате.

Джесси подтянула ноги, используя наручники для того, чтобы сесть, оперевшись спиной об изголовье кровати. Пока она делала это, ее глаза ни на секунду не отрывала взгляда от двери, ведущей в холл. Она услышала, что собака начала рычать. Этот звук заставил ее внутренности похолодеть.

Собака остановилась в дверном проеме. Начало смеркаться, и животное виднелось смутной тенью: не слишком большое, но и не карликовый пудель или чихуахуа. В ее глазах отражался солнечный свет двумя оранжево-желтыми полумесяцами.

— Пошел прочь! — закричала Джесси. — Пошел прочь! Убирайся! Ты… тебя сюда не приглашали! — Последняя фраза, конечно, звучала глупо, но в данной ситуации выбирать не приходилось. Надо попросить его принести мне ключи с бюро, подумала Джесси.

Она заметила, что задняя часть тени в дверном проеме задвигалась: собака начала махать хвостом. В некоторых сентиментальных женских романах это, вероятно, означало бы, что бездомная собака была смущена голосом лежащей на кровати женщины, который напомнил ей голос давно забытой хозяйки. Но Джесси знала, что это не так. Собаки виляют хвостом не только, когда они счастливы, но — как и кошки — тогда, когда они находятся в нерешительности и продолжают оценивать ситуацию. Собака едва среагировала на голос Джесси, но она также и не доверяла темной комнате. Во всяком случае, пока.

Бывший Принц еще не познакомился с огнестрельным оружием, но получил достаточно много жестких уроков за последние шесть или около того недель, прошедших с конца августа. То есть, с тех пор, как мистер Чарльз Сатлин из Брайнтри, Массачусетс, оставил его умирать в лесу, не желая забирать с собой в город, поскольку ему не хотелось платить комбинированный штато-городской налог размером в семьдесят долларов за содержание собаки. Семьдесят долларов за дворняжку не ахти какая сумма, но Чарльз Сатлин считал, что это лишние расходы. Этим июнем он купил себе моторную яхту, причем ее цена исчислялась числом с пятью нулями. Вы, да и любой, конечно, можете подумать, что сумма платы за собаку по сравнению с затратами на яхту просто тьфу, но дело не в этом. Дело в том, что покупка яхты — это запланированный расход. Он стоял в списке старого Сатлина более двух лет. Собака же наоборот, незапланированная сиюминутная покупка в придорожном овощном магазине в Харлоу. Он бы никогда ее не купил, если бы с ним не было его горячо любимой дочери. Вот эта, папа! сказала она, показывая пальцем на собаку. Эта, с белым пятном на носу, которая гуляет сама по себе, словно принц. Так он ее и купил. Никто никогда не видел прежде, насколько маленькая девочка может быть счастлива, но семьдесят баксов (а, может быть, и все сто, если ее классифицируют как Класс Б, Более Крупная Собака) слишком большие деньги за пса без единого клочка документов. Очень большие деньги, решил мистер Сатлин, когда пришло время запирать коттедж на озере до следующего лета. Кроме этого, провоз собаки обратно в Apehmrph в саабе тоже представлял собой занозу в заднице. Пес перепачкает весь салон, напердит, а то еще и наделает кучу. Он бы мог купить ему конуру, но эти маленькие чудеса стоили 29 долларов 95 центов и выше. А потом, собака вроде Принца не сможет жить в конуре. Для него лучше будет бегать на свободе, сделав своим королевством все северные леса. Да, сказал себе Сатлин, останавливаясь в последний день августа на пустынной обочине БейЛейн и выталкивая пса из машины. У старого Принца сердце счастливого скитальца — это можно увидеть, если внимательно к нему приглядеться. Сатлин был неглупым человеком и понимал, что все это глупая чушь для самоуспокоения, но, в то же время, был охвачен этой мыслью, и, когда он уезжал, оставив Принца сидящим на обочине и смотрящим ему вслед, то насвистывал мелодию из Рожденной свободной, временами напевая отдельные фразы: Рожденная свободной… чтобы следовать своему сердцу! Следующую ночь он спал хорошо, совершенно не вспоминая о Принце; который ночевал под поваленным деревом дрожащий, голодный, не сомкнувший за ночь глаз, вздрагивающий при каждом уханье совы или крике лесного зверя.

Теперь пес, который заставил Чарльза Сатлина вспомнить мелодию из Рожденной свободной, стоял в дверном проеме спальни летнего дома Барлингеймов (дом Сатлина находился на противоположном конце озера, и две семьи никогда не находились в приятельских отношениях несмотря на то, что обменивались приветствиями, встречаясь на городском причале последние три или четыре лета). Его голова была опущена, глаза широко открыты, а шерсть встала дыбом. Он не осознавал, что издает монотонное рычание; все его внимание было сфокусировано на комнате. Инстинктивно он ощущал, что запах крови вскоре пересилит всю его осторожность. До того, как это случиться, он должен был уверить себя, что здесь нет никакой ловушки. Он не хотел быть схваченным хозяевами с твердыми ногами, или теми, кто поднимает твердую землю и кидается ею.

— Пошел прочь! — попробовала закричать Джесси, но ее голос зазвучал слабо и дрожал. Она не могла прогнать пса просто крича на него; ублюдок каким-то образом понял, что она не может встать с кровати и навредить ему.

Этого не может случиться, думала Джесси. Ведь всего три часа назад я сидела в мерседесе, пристегнувшись ремнем безопасности, слушая по кассетнику Рейнмейкерс и напоминая себе не забыть узнать, что показывают в Маунтаин Валлей Синемас на случай, если нам придется остаться на ночь. Как мой муж может быть мертвым, если он подпевал Вобу Уокенхорсту? Еще одно лето, пели мы, еще один шанс закрутить роман. Мы оба знали все слова этой песни, потому, что она великая. Каким образом все изменилось в такой степени? Простите, люди, но по-моему это просто сон. Это слишком абсурдно для действительности.

Пес начал постепенно продвигаться вглубь комнаты, осторожно ступая лапами и обнажив клыки. Он ничего не знал о концепции абсурдности.

Бывший Принц, с которым когда-то весело возилась восьмилетняя Катерина Сатлин (до тех пор, пока ей не подарили куклу по имени Марни на день рожденья; с этого момента ее интерес к собаке временно пропал), был наполовину лабрадор, наполовину колли… смешанная порода, но не настолько, чтобы выглядеть дворняжкой. Когда Сатлин высадил его из машины на Бей-Лейн в конце августа, в нем было восемьдесят фунтов, и его воротник был пушистым, и имел привлекательный черно-коричневый цвет (с доставшимися по наследству от колли белыми пятнами на груди и животе). Теперь он весил едва ли сорок фунтов, и если его погладить по боку, то можно oepeqwhr`r| все ребра и почувствовать быстрый, лихорадочный стук его сердца. Его воротник свалялся и был полон репейников. Полузаживший шрам, сувенир панического бегства под обрамленной снизу колючей проволокой изгородью, зигзагом спускался по одной из ляжек, а в носу Принца торчали, словно кривые усы, несколько игл дикобраза. Несколько дней назад он нашел одного, умирающего, но ретировался после первой порции игл в носу, поскольку еще не был так отчаянно голоден.

Как теперь. Последней его едой были несколько усеянных личинками объедков, извлеченных из разбитой урны, лежащей в канаве у шоссе 117, и это было два дня назад. Пес, который проворно приносил Катерине Сатлин брошенный ею резиновый мяч, буквально умирал с голоду.

Да, но здесь — прямо здесь, на полу, перед глазами! — лежали фунты и фунты свежего мяса, жирного, с костями, полными сладкого костного мозга. Это был словно бы подарок Бога Бродячих Собак.

Бывший любимец Катерины Сатлин продолжал медленно приближаться к трупу Джеральда Барлингейма.

Глава восьмая

Этого не может произойти, сказала себе Джесси. Никоим образом, так что расслабься.

Она начала говорить это себе, как только передняя часть тела бродячего пса исчезла из ее поля зрения, скрытая левой стороной кровати. Его хвост начал вилять еще более быстро, а затем раздался звук, который Джесси сразу же узнала — звук пьющей из лужи собаки в жаркий летний день. Хотя нет, он был немного другим: более грубым и не столько лакающим, сколько лижущим. Джесси уставилась на быстро виляющий хвост, и ее воображение неожиданно дорисовало ей то, что было скрыто от ее взгляда углом кровати: бездомный пес с покрытой репьями шерстью слизывал кровь с редеющих волос ее мужа.

— НЕТ! — Джесси приподняла ягодицы и перекинула ноги на левую сторону кровати. — УБИРАЙСЯ ОТ НЕГО! УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!

Она ударила ногами, и одна из ее пяток попала псу в спину.

Собака немедленно отскочила и подняла морду. Ее глаза были раскрыты так широко, что были видны белки, а струйки слюны, протянувшиеся от верхних резцов к нижним, в предзакатном солнечном свете казались золотыми нитями. Пес сделал выпад в направлении голой ноги Джесси. Та с криком отдернула ее, успев почувствовать кожей горячее дыхание собаки. Джесси снова подогнула под себя ноги, не осознавая, зачем она это делает, не слыша яростных криков перетружденных плечевых мускулов и не чувствуя, что ее кости начинают выпадать из суставов.

Собака, продолжая рычать, еще некоторое время сверлила Джесси взглядом. Давайте придем к консенсусу, говорили эти глаза. Вы, леди, делайте свое дело, а я буду делать свое. Заключим такое соглашение. Как вы на это смотрите? Это будет лучше всего, потому что если вы встанете на моем пути, я вас смету. Кроме того, он же мертв — вы знаете об этом настолько же хорошо, насколько хорошо это знаю я, так почему же он должен здесь пропадать, когда я голоден? Вы бы на моем месте поступили так же. Я сомневаюсь, что вы в данный момент с этим согласитесь, но считаю, что вы столкнетесь с тем же самым, что и я, и гораздо раньше, чем думаете.

— УБИРАЙСЯ! — закричала Джесси. Она сидела на пятках раскинув руки в стороны, напоминая Фей Рей на жертвенном алтаре в джунглях. Ee поза — голова запрокинута назад, груди выставлены вперед, плечи оттянуты назад до такой степени, что побелели от напряжения, походила на те, которые принимали девчонки из журналов для мужчин, и, без сомнения, заняла бы там не последнее место. Недоставало только знойного призывного взгляда. Вместо этого на лице Джесси было выражение находящейся на границе сумасшествия женщины.

— УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!

Собака продолжала смотреть на нее, время от времени рыча. Потом, по-видимому убедившись, что еще одного удара не последует, снова опустила голову. Ни лижущих, ни лакающих звуков не последовало. Вместо этого Джесси услышала звонкое чмоканье, напомнившее ей поцелуй, который ее брат Вилл дарил их бабушке Джоан, когда они приезжали к ней в гости.

Ворчание продолжалось, но теперь оно было приглушенным, как будто кто-то положил на голову пса подушку. В ее новой позиции, почти засыпав волосами полку над ее головой, Джесси видела одну из толстых ног мужа и правую руку. Нога тряслась, как будто Джеральд отбивал в такт какой-то музыке — Еще одно лето Рейнмейкерсов, например.

Со своего нового положения она могла видеть собаку лучше; тело было видно полностью, начиная от шеи. Если бы голова пса была поднята, то Джесси видела бы и ее. Но она была опущена, а задние ноги напряжены. Внезапно раздался громкий рвущийся звук — сопливый звук, как будто кто-то, ужасно простуженный, пытался прочистить глотку. Джесси застонала.

— Прекрати… о, пожалуйста, прекрати!

Пес и ухом не повел. Когда-то, выпрашивая кусочек со стола, он улыбался глазами, его пасть пыталась улыбнуться, но эти дни, так же, как его имя, давным-давно ушли и забылись. Сейчас есть сейчас, и все идет, как идет. Выживание не предмет для политеса и извинений. Он не ел два дня, а здесь была еда, и, здесь также находился и хозяин, который не хотел давать ему эту еду (те дни, когда хозяева улыбались, гладили его по голове называли ХОРОШИЙ ПЕС и давали объедки за исполнение его скромного репертуара, давно ушли), его ноги были маленькие и мягкие, а не большие и твердые, а в голосе слышалась беспомощность

Ворчание бывшего Принца сменилось тяжелым напряженным дыханием, и Джесси увидела, что тело Джеральда стало дергаться, поначалу туда-сюда, а затем заскользило словно с горки.

Вставай, Диско Джеральд, лихорадочно подумала Джесси. Хватит танцевать — займись собакой!

Пес не смог бы его сдвинуть, если бы на полу лежал ковер, но Джесси сняла его, готовясь к натирке полов, спустя неделю после дня Труда. Билд Данн, который присматривает за их домом, нанял рабочих из Скип Флорз энд Мо, и они чертовски хорошо поработали. Они хотели, чтобы хозяйка по достоинству оценила их труд, и поэтому не стали раскатывать ковер, и теперь, когда пес начал тянуть Диско Джеральда, он двинулся также легко, как Джон Травольта в Лихорадке субботней ночи. Единственной проблемой для собаки было сохранение сцепления с полом ее собственных лап. Ее длинные, грязные когти помогали ей в ее работе, оставляя на натертом полу короткие кривые отметины. Зубы пса крепко вцепились в предплечье Джеральда.

Я не вижу этого. Ничего этого на самом деле не происходит. Совсем недавно мы слушали Рейнмеркерс, и Джеральд уменьшил громкость настолько, чтобы сказать мне, что он думал насчет поездки в эту субботу в Ороно на футбольный матч. Я помню, как он теребил мочку уха, когда говорил. Так как же он может быть мертвым, и как его может тащить за руку собака?

Пробор Джеральда искривился — возможно, из-за того, что пес слизывал с его волос кровь. Джесси видела его полуоткрытые, остекленевшие глаза, глядящие из рас пухших глазниц на солнечные блики на потолке. Его лицо по-прежнему оставалось маской, покрытой красными, и багровыми пятнами, как будто даже смерть не могла смягчить его гнев на внезапный каприз (считал ли он это капризом? Конечно, да) Джесси.