Сарантийская мозаика - Тигана

— Значит, вы слушали, — сказал Алессан. — Лежа в гробу. Вы слышали, что я сказал?

— Действие наркотика закончилось к заходу солнца. Я проснулся раньше, чем мы добрались до охотничьего домика. Я слышал все, что вы говорили, и многое из того, о чем предпочли умолчать, — ответил герцог, выпрямляясь, с холодным высокомерием в голосе. — Я слышал, как вы себя назвали, и то, что предпочли не говорить им. Но я знаю, кто вы.

Он шагнул к Алессану. Поднял узловатую руку и ткнул ею прямо в него.

— Я точно знаю, кто вы, Алессан бар Валентин, принц Тиганы.

Это было уже слишком. Мозг Дэвина просто не выдержал попыток понять. Слишком много обрывков информации поступало с разных сторон, они противоречили друг другу. У него кружилась голова, он был ошеломлен. Он находился в комнате, где совсем недавно стоял среди большого числа людей. Теперь четверо из них погибли жестокой, насильственной смертью. В то же время единственный человек, в смерти которого он был уверен, человек, которого он сегодня утром отпевал, был единственным астибарцем, оставшимся в живых в этом домике.

Если он был астибарцем!

Потому что в этом случае, как он мог произнести имя «Тигана», учитывая то, что Дэвин узнал только что в лесу? Откуда он мог знать, что Алессан — и это Дэвин тоже старался переварить — принц? Сын того Валентина, который убил Стивана Игратского и таким образом навлек на всех них месть Брандина.

Дэвин отбросил попытки разобраться во всем этом. Он решил слушать и смотреть, впитывать, сколько сможет, в свою память, которая еще никогда его не подводила, а осмыслить все позднее, когда у него будет время подумать.

Приняв это решение, он услышал, как Алессан сказал после такого долгого молчания, которое свидетельствовало о степени его собственного удивления:

— Теперь я понимаю. Наконец-то я понял. Милорд, я всегда считал вас гигантом среди людей. С того самого дня, когда увидел вас во время моих первых Игр Триады, двадцать три года назад. Вы даже более великий человек, чем я думал. Как вы остались в живых? Как вам удавалось скрывать это от тех двоих все эти годы?

— Скрывать что? — Это спросила Катриана, и ее голос звучал так сердито и непонимающе, что Дэвин тут же почувствовал себя лучше: не только он один брел в темноте наугад.

— Он — чародей, — ровным голосом ответил Баэрд.

Снова воцарилось молчание. Потом Алессан прибавил:

— Чародеи Ладони нечувствительны к заклинаниям, не направленным непосредственно на них. Это характерно для всех, пользующихся магией, откуда бы они ни пришли и каким бы образом ни приобрели свое могущество. По этой причине, среди прочих, Брандин и Альберико охотились за чародеями и убивали их с тех пор, как захватили полуостров.

— И им это удавалось, потому что быть чародеем — не означает быть мудрым или даже иметь простой здравый смысл, — ядовито произнес Сандре д'Астибар.

Он повернулся и яростно ткнул в камин железной кочергой. На этот раз огонь вспыхнул в полную силу.

— Я уцелел, — сказал герцог, — лишь потому, что никто про меня не знал. Ничего более. За годы моего правления я пользовался своей силой раз пять и каждый раз маскировался под чужое колдовство. Я ничего не делал с помощью магии, совсем ничего, с тех пор, как появились эти два чародея. Даже для того, чтобы симулировать собственную смерть. Их магия сильнее нашей. Гораздо сильнее. Это было ясно с тех пор, как они пришли. Колдовство никогда не играло такой большой роли на Ладони, как в других странах. Мы это знали. Все чародеи это знали. Можно было предположить, что они приложат к этому знанию свои мозги, не так ли? К чему с помощью колдовства находить потерянные предметы или приделывать оперение к стреле, если это ведет прямиком к гибели от солнца на колесе смерти барбадиоров? — В голосе старого герцога звучала едкая, горькая насмешка.

— Или на колесе Брандина, — пробормотал Алессан.

— Или на колесе Брандина, — повторил Сандре. — Единственное, о чем договорились эти два стервятника, не считая разделительной линии, проходящей по Ладони, — что на этой земле колдовать будут только они.

— И все обстоит именно так, — сказал Алессан, — или почти так. Я уже более десяти лет разыскиваю какого-нибудь чародея.

— Алессан! — быстро произнес Баэрд.

— Зачем? — одновременно спросил герцог.

— Алессан! — повторил Баэрд еще настойчивее.

Человек, который, как только что узнал Дэвин, был принцем Тиганы, посмотрел на своего друга и покачал головой.

— Не этот, Баэрд, — загадочно ответил он. — Не Сандре д'Астибар.

Он снова повернулся к герцогу и заколебался, подыскивая слова.

Затем, с явной гордостью, сказал:

— Возможно, вы слышали эту легенду. Но она оказалась правдой. Принцы Тиганы, все потомки по прямой линии, могут привязать к себе чародея смертельной клятвой.

Впервые в прикрытых опущенными веками глазах Сандре блеснуло любопытство, реальный интерес к чему-то.

— Я действительно знаю эту историю. Единственный чародей, который догадался, кто я такой, после того как я освоил искусство колдовства, однажды предостерег меня, что следует опасаться принцев Тиганы. По-вашему, он сказал мне правду?

— Да. И уверен — это до сих пор правда. Однако у меня не было случая проверить. Это наша древняя история: Тигана — провинция, избранная Адаоном, богом Волн. Первый из принцев, Рахал, был рожден богу Микаэлой, которую мы считаем смертной матерью всего нашего народа. А линия принцев никогда не прерывалась.

Дэвин почувствовал, как в нем зашевелились самые противоречивые чувства. Он даже не пытался подсчитать, сколько всяких чувств смешалось в его душе. Микаэла. Он слушал, и наблюдал, и запоминал.

И услышал, как рассмеялся Сандре д'Астибар.

— Эту историю я тоже слышал, — насмешливо сказал герцог. — Это поросшее быльем оправдание тиганского высокомерия. Принцы Тиганы! Не герцоги, нет. Принцы! Потомки бога! — Он ткнул кочергой в сторону Алессана. — И вы будете стоять тут сегодня, сейчас, среди вонючей реальности, среди этих мертвецов и сегодняшнего прозябания под гнетом тиранов, и пересказывать мне эту древнюю ложь? И вы осмелитесь?

— Это правда, — тихо ответил Алессан, не двигаясь. — Вот почему мы те, кто мы есть. Было бы неуважением по отношению к богу, если бы его потомки претендовали на менее высокий титул. Адаон мог подарить своему сыну бессмертие, но Эанна и Мориан запретили ему. Зато бог подарил своему смертному сыну власть над магией Ладони и всем сыновьям и дочерям этого сына, пока жив хоть один принц или принцесса Тиганы, его потомки по прямой линии. Если сомневаетесь в моих словах и хотите подвергнуть меня испытанию, я сделаю то, чего желает Баэрд, и свяжу вас клятвой верности, положив ладонь вам на голову, лорд герцог. Старую сказку не так легко сбросить со счетов, Сандре д'Астибар. Если мы горды, то это потому, что у нас есть на то причины.

— Уже нет, — насмешливо возразил герцог. — С тех пор, как появился Брандин!

Лицо Алессана дрогнуло. Он открыл рот и закрыл его.

— Как вы смеете! — воскликнула Катриана.

«Смело», — подумал Дэвин.

Принц и герцог не обратили на нее внимания, они смотрели друг на друга. Сардоническая насмешка Сандре постепенно отступила в глубокие морщины на его лице. Но горечь осталась — в глазах, и в позе, и в поджатых губах.

— Я не ожидал этого от вас. При данных обстоятельствах, — сказал Алессан.

— Вы не можете иметь ни малейшего представления, чего от меня ожидать, — ответил герцог очень тихим голосом. — При любых обстоятельствах.

— Значит, мы расстаемся?

Долгие мгновения между ними в воздухе что-то происходило, процесс взвешивания и решения, неизмеримо осложненный смертью и горем, яростью и несгибаемой, врожденной гордостью обоих мужчин. Дэвин, ощущая собственными нервными окончаниями это напряжение, поймал себя на том, что задерживает дыхание.

— Я бы этого не хотел, — в конце концов ответил Сандре д'Астибар. — И уж тем более так, — прибавил он, и Дэвин снова задышал. — Вы примете извинения от человека, который пал так низко, как никогда в жизни?

— Приму, — просто ответил Алессан. — И попрошу у вас совета прежде, чем мы действительно на время расстанемся. Вашего среднего сына взяли живым. Он назовет меня и Дэвина завтра же утром, если не сегодня ночью.

— Не сегодня, — ответил герцог почти рассеянно. — Альберико сейчас не ожидает опасности. И он серьезно выведен из строя тем, что здесь произошло. Он оставит Томассо в покое до тех пор, когда сможет насладиться происходящим. Когда будет в настроении поиграть.

— Сегодня или завтра, — возразил Баэрд, и его резкий голос разрушил настроение. — Какая разница? Он заговорит. И мы должны убраться раньше.

— Может быть, да, а может, и нет, — пробормотал Сандре тем же бесстрастным тоном. Он посмотрел на четверых мертвецов на полу. — Хотел бы я точно знать, что произошло, — сказал он. — Из гроба мне ничего не было видно, но могу вам сообщить, что Альберико сегодня ночью прибег к чарам настолько мощным, что они все еще пульсируют в воздухе. И прибег он к ним для того, чтобы спасти свою жизнь. Скалвайя что-то сделал, не знаю, что именно, но ему почти удалось. — Он взглянул на Алессана. — Почти удалось предоставить Брандину Игратскому власть над всем полуостровом.

— Вы это слышали? — спросил Алессан. — Вы со мной согласны?

— Наверное, я всегда знал, что это правда, но мне удавалось заставить себя это отрицать. Я полностью сосредоточился на собственном враге здесь, в Астибаре. Да, я согласен с вами. Их нужно свалить одновременно.

Алессан кивнул и немного расслабился.

— Некоторые все еще думают иначе. Ценю ваше согласие.

Он бросил взгляд на Баэрда, лукаво улыбнулся ему, потом снова перевел взгляд на герцога.

— Вы упомянули, что Альберико прибег к магии, словно это имеет для нас сейчас значение. Какое значение? Мы в этих вопросах не разбираемся.

— Стыдиться нечего. Если ты не чародей, то и не должен в них разбираться. — Сандре слегка улыбнулся. — Из этой комнаты сегодня ночью выплеснулся такой поток магической энергии, что моя собственная жалкая магия будет совершенно незаметна. Думаю, что смогу сделать так, чтобы ваши имена завтра не были названы палачам.

— Понимаю, — медленно кивнул Алессан. Дэвин же ничего не понял; он чувствовал, как его несет в вихре непрерывно поступающей информации. — Вы можете перенестись через пространство? Можете пойти туда и вывести его? — Глаза Алессана ярко горели.

Однако Сандре покачал головой. Он вытянул вперед левую руку, растопырив все пять пальцев.

— Я не отсек себе два пальца, не связал себя окончательно с магией Ладони. Мои силы очень ограниченны. Не могу сказать, что сожалею об этом, — я бы никогда не стал герцогом Астибарским, если бы сделал это, учитывая предрассудки и законы, которыми руководствуются здешние чародеи, но это ограничивает мои возможности. Я могу перенестись туда сам, да, но у меня не хватит силы вывести оттуда другого человека. Зато я могу кое-что ему отнести.

— Понимаю, — снова сказал Алессан уже другим тоном. Воцарилось молчание. Он запустил пальцы в растрепанные волосы. — Мне очень жаль, — наконец тихо произнес он.

Лицо герцога оставалось бесстрастным. Его глаза над седой бородой и ввалившимися щеками ничего не выражали. За его спиной треснуло полено в очаге, по комнате разлетелись искры.

— У меня есть одно условие, — сказал Сандре.

— Какое?

— Чтобы вы позволили мне пойти с вами. Я теперь мертв. Отдан Мориан. Здесь, в Астибаре, я не могу ни с кем говорить, ничего не могу добиться. Если я не хочу лишить всякого смысла неумелую инсценировку собственной смерти, мне следует пойти с вами. Принц Тиганы, примете ли вы в свою свиту немощного чародея? Чародея, который пришел по своей воле, а не при помощи легендарной клятвы верности?

Алессан долго молчал, глядя на старика, руки его оставались спокойно опущенными. Потом он неожиданно широко улыбнулся. Эта улыбка напоминала вспышку света, струю тепла, и она растопила лед в комнате.

— Насколько вы привязаны к своей бороде и своим белым волосам? — спросил он совершенно неожиданным тоном.

Через мгновение Дэвин услышал странный звук. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он слышит высокий, с присвистом, искренний смех герцога Астибарского.

— Делайте со мной все, что пожелаете, — ответил Сандре, отсмеявшись. — Что вы собираетесь сделать — выкрасить мои локоны в рыжий цвет, как у этой девушки?

Алессан покачал головой.

— Надеюсь, что нет. Одной такой гривы более чем достаточно для нашей компании. Я оставлю это на усмотрение Баэрда. Я многое оставляю на его усмотрение.

— Тогда отдаю себя в его руки, — сказал Сандре.

Он торжественно поклонился русоголовому великану. Дэвин видел, что Баэрду все это не очень нравится. Сандре тоже это понял.

— Я не стану клясться, — обратился к нему герцог. — Я уже дал одну клятву, когда пришел Альберико, и это будет моей последней клятвой в жизни. Однако скажу, что целью всего остатка моей жизни будет сделать так, чтобы вы не пожалели об этом. Вас это устроит?

Баэрд медленно кивнул.

— Да.

Слушающий их Дэвин интуитивно ощутил, что этот разговор тоже важен, что они говорят очень серьезно и от чистого сердца. В этот момент он бросил взгляд на Катриану и обнаружил, что та наблюдает за ним. Но она быстро отвернулась и больше на него не смотрела.

— Думаю, мне пора приняться за то, что я хотел сделать. Из-за экранирующего эффекта магии Альберико я должен уйти из этой комнаты и вернуться в нее, но вам вовсе не обязательно проводить ночь среди покойников, какими бы знатными они ни были. У вас есть лагерь в лесу? Могу я найти вас там?

Мысль о магии все еще беспокоила Дэвина, но слова Сандре подсказали ему одну идею, первую по-настоящему ясную мысль с тех пор, как они вошли в охотничий домик.

— Вы уверены, что сможете помешать вашему сыну заговорить? — почтительно спросил он.

— Совершенно уверен, — коротко ответил Сандре.

Дэвин нахмурился.

— Ну тогда нам не угрожает непосредственная опасность. Только вам, милорд. Вас не должны видеть.

— Пока Баэрд с ним не разберется, — вмешался Алессан. — Но продолжай.

Дэвин повернулся к нему.

— Мне бы хотелось попрощаться с Менико и попытаться придумать причину ухода из труппы. Я ему многим обязан. Мне не хочется, чтобы он меня возненавидел.

Алессан задумчиво сказал:

— Он все равно отчасти возненавидит тебя, Дэвин, хоть это и не в его характере. То, что произошло сегодня утром, — это мечта всей жизни такого хозяина труппы, как Менико. И никакое придуманное тобой объяснение не изменит того факта, что он нуждается в тебе для осуществления этой мечты.

Дэвин взволнованно сглотнул. Ему очень не понравилось то, что он услышал, но отрицать правду было невозможно. Пара сезонов с той платой за выступления, которую называл Менико, позволили бы старому скитальцу купить гостиницу в Феррате, о которой он мечтал столько лет. Место, как он всегда говорил, где он хотел бы обосноваться, когда бродячая жизнь станет слишком тяжелой для его костей. Где он сможет подавать эль и вино, предлагать постель и еду старым друзьям и новым, проходящим мимо в своих долгих странствиях. Где сможет слушать и пересказывать свежие сплетни и свои любимые старые истории. И где холодными зимними ночами сможет усадить у огня тех, кто окажется у него в гостях, и заставить их спеть все песни, которые ему известны.

Дэвин засунул руки глубоко в карманы штанов. Его охватили неловкость и печаль.

— Мне просто не по душе вот так исчезнуть. Да еще исчезнем мы все трое. И у нас завтра выступления.

Губы Алессана дрогнули.

— Я, кажется, забыл об этом, — сказал он. — Два выступления.

— Три, — неожиданно поправила Катриана.

— Три, — весело согласился Алессан. — И еще одно на следующий день для Гильдии торговцев шерстью. И еще я вспомнил — меня ждет внушительный выигрыш в «Паэлионе», где я заключил пари.

Это замечание вполне предсказуемо вызвало ворчание Баэрда.

— Ты всерьез полагаешь, что Праздник Виноградной Лозы продолжится, как ни в чем не бывало, после того, что случилось этой ночью? Хочешь вернуться в Астибар и играть, как будто ничего не случилось? Музыка? Я уже прежде ходил с тобой по этой дороге, Алессан. Мне она не нравится.

— Собственно говоря, я совершенно уверен, что Праздник будет продолжаться. — Это сказал Сандре. — Альберико прежде всего очень осторожен. Думаю, сегодняшняя ночь удвоит эту осторожность. Он позволит людям отпраздновать, даст жителям дистрады разъехаться по домам, а потом нанесет удар. Но только по тем трем семьям, которые были представлены здесь, как я подозреваю. Откровенно говоря, я бы и сам так поступил.

— Налоги? — спросил Алессан.

— Возможно. Он поднял их после попытки отравления, но то было другое дело. Попытка убийства в общественном месте. У него не было большого выбора. Думаю, на этот раз он сузит поле деятельности: у него хватит колес для всех членов этих трех семейств.

Дэвина смутило то, как небрежно герцог рассуждает о подобных вещах. Ведь они говорили о его родственниках. Его старший сын, внуки, племянники, племянницы, двоюродные братья и сестры — все станут жертвами барбадиорских колес смерти. Дэвин спросил себя, станет ли он когда-либо столь же циничным. Ожесточит ли его до такой же степени то, что началось сегодня. Он попытался представить себе своих братьев на колесах смерти в Азоли, но его воображение с ужасом отвергло саму подобную попытку. Он незаметно сделал знак, отводящий беду.

Дело в том, что его расстроили мысли о Менико, а ведь тут речь шла лишь о потере этим человеком денег, не более. Люди все время переходят из одной труппы в другую. Или уходят, чтобы организовать собственные труппы. Или совсем бросают бродячую жизнь и занимаются делом более безопасным. Найдутся такие, которые будут ожидать от него, что он после сегодняшнего успеха уйдет. Эта мысль должна была бы утешить его, но не утешила. Почему-то Дэвину очень не хотелось, чтобы выглядело так, будто они были правы.

Тут ему в голову пришло еще кое-что.

— Не покажется ли несколько странным, если мы исчезнем сразу же после утреннего отпевания? После раскрытия заговора против Альберико? Мы теперь неким образом связаны с семьей Сандрени. Следует ли привлекать к себе внимание подобным образом? Не похоже, чтобы наше исчезновение прошло незамеченным.

Почему-то он обратился к Баэрду. И через секунду был вознагражден коротким, серьезным кивком, в знак признания его правоты.

— Этот довод я принимаю, — сказал Баэрд. — Это разумно, хоть мне и не хочется это признавать.

— Добрая толика здравого смысла, — согласился Сандре. Дэвин слегка поежился под пристальным взглядом этих черных, запавших глаз. — Вы двое, — герцог махнул рукой в сторону Дэвина и Катрианы, — еще можете оправдать в моих глазах ваше поколение.

На этот раз Дэвин не взглянул на девушку. Вместо этого его взгляд метнулся в угол, где лежал внук Сандре с перерезанным фамильным кинжалом горлом у второго, угасающего очага.

Алессан прервал молчание, нарочно кашлянув.

— Существует и совершенно другой аргумент, — сказал он странным тоном.

— Только те, кто провел столько ночей под открытым небом, как я, могут по достоинству оценить глубину моего стремления провести ночь в мягкой постели. Короче говоря, — закончил он с ухмылкой, — твое красноречие переубедило меня, Дэвин. Веди меня обратно в гостиницу к Менико. Даже общая постель с двумя игроками на сиринье, которые храпят в относительной гармонии друг с другом, для меня гораздо привлекательней ночевки на холодной земле рядом со сравнительно тихим Баэрдом.

Баэрд наградил его мрачным взглядом. Но Алессан легко пережил это.

— Я воздержусь, — загадочно ответил Баэрд, — от рассказа о твоих собственных ночных привычках. Я останусь здесь один ждать возвращения герцога Сандре. Сегодня ночью нам надо сжечь этот домик, причины очевидны. В противном случае слуги обнаружат исчезновение покойника, когда вернутся сюда утром. Будем ждать вас троих у тайника через три утра после нынешнего, пораньше, как только вы сможете встать с ваших подушек. При условии, — прибавил он с сарказмом, — что изнеженная городская жизнь не лишит вас возможности найти тайник.

— Я найду, если он заблудится, — сказала Катриана.

Алессан перевел взгляд с одного на другую с оскорбленным выражением лица.

— Это нечестно, — запротестовал он. — Это же просто музыка. Вы оба это знаете.

Дэвин не знал. Алессан продолжал смотреть на Баэрда.

— Ты знаешь, что я возвращаюсь только ради музыки.

— Конечно, знаю, — мягко ответил Баэрд. Выражение его лица изменилось.

— Боюсь только, что музыка когда-нибудь погубит нас обоих.

Перехватив взгляд, которым они обменялись, Дэвин узнал нечто новое и неожиданное о чувствах, связывающих людей, и о любви.

— Идите, — нахмурившись, приказал Баэрд, так как Алессан все еще колебался. — Встретимся после Праздника. У тайника. Но не ждите, что вы нас узнаете, — прибавил он.

Алессан вдруг улыбнулся, и через мгновение Баэрд тоже позволил себе улыбнуться. Улыбка совершенно изменила его лицо. Баэрд нечасто улыбается, понял Дэвин.

Он все еще раздумывал над этим, шагая вслед за Алессаном и Катрианой к выходу и дальше, в темноту леса.

6

Случилось так, что долгая дорога того дня и той ночи все-таки не привела их обратно в гостиницу.

Они втроем вернулись через лес к большаку из Астибара в Ардин. Шли молча по дороге под осенними звездами, в лесу громко пели цикады. Дэвин радовался, что надел шерстяную рубаху: стало холодно, возможно, выпадет иней.

Странно было идти по лесу так поздно, в темноте. Когда они путешествовали с Менико, тот всегда старался еще до ужина найти для труппы ночлег. Несмотря на то что оба тирана принимали жесткие меры против воров и разбойников, порядочные люди не рисковали передвигаться по дорогам Ладони ночью.

Такие люди, каким Дэвин сам был еще сегодня утром. Ему ничто не угрожало, он занимал свое место в жизни и имел свое призвание, даже добился, как это ни невероятно, триумфа. Он стоял на пороге подлинного успеха. А сейчас шагает по дороге во тьме, отказавшись от всех подобных перспектив и безопасной жизни, дал клятву, которая сделала его кандидатом на колесо смерти в Кьяре, если не здесь. Собственно, и там, и здесь, если Томассо бар Сандре заговорит.

Это было странное, неуютное чувство. Он доверял людям, к которым присоединился, доверял даже этой девушке, если на то пошло, но он их не слишком хорошо знал. Не так, как узнал Менико или Эгано за эти годы.

Ему пришло в голову, что то же самое можно было сказать и о деле, за которое он поклялся сражаться: он и Тиганы не знал, чего и добивался Брандин Игратский своими чарами. Дэвин сейчас менял свою жизнь на историю, рассказанную под луной, на песню из детства, на память о своей матери, на почти чистую абстракцию. На имя.

Он был достаточно честен, чтобы спросить себя, пошел ли он на это в поисках приключений — поддавшись обаянию романтического ореола, окружавшего Алессана, Баэрда и старого герцога, — или ради тех глубоких, старых боли и горя, о которых услышал сегодня в лесу. Он не знал ответа. Не знал, насколько сильно повлияла на его решение Катриана, или его отец, или гордость, или звук голоса Баэрда, повествующего в ночи о его потере.

Правда заключалась в том, что если Сандре д'Астибар не даст сыну заговорить, то ничто не может помешать Дэвину жить так же, как он прожил последние шесть лет. Добиваться триумфа и наград, которые ждали его в будущем. Он покачал головой. Поразительно, но этот путь — путешествовать с Менико по дорогам, выступать по всей Ладони, вести ту жизнь, которую вел до сегодняшнего утра, — теперь казался ему почти немыслимым, словно он уже оказался по другую сторону некой бездонной пропасти. Дэвин спрашивал себя, как часто люди совершают поступки, делают жизненно важный выбор по причинам ясным и простым, которые легко понять.

Его внезапно вывел из задумчивости Алессан, предостерегающе поднявший руку. Не говоря ни слова, все трое снова скользнули под деревья у дороги. Через мгновение на западе показался мелькающий свет факела, и Дэвин услышал грохот приближающейся повозки. Послышались голоса, мужской и женский. Гуляки, поздно возвращающиеся домой, догадался он. Праздник действительно продолжался. В некотором смысле это начинало казаться еще одной несообразностью. Они ждали, пока проедет повозка.

Но этого не случилось. Мягко шлепнули и звякнули поводья, лошадь остановилась прямо у того места, где они спрятались. Кто-то соскочил на землю, потом они услышали, как отпирают цепь на воротах.

— Я слишком уж снисходителен, — пожаловался мужской голос. — Каждый раз, когда я смотрю на это подобие герба, вспоминаю, что мне следовало заказать эскиз мастеру. Есть же пределы, или должны быть, тому, что позволяет отец!

Дэвин одновременно узнал это место и этот голос. Повинуясь импульсу, стремлению вернуться назад, к обычному и знакомому, после того, что произошло ночью, он вскочил.

— Доверьтесь мне, — шепнул он в ответ на взгляд Алессана. — Это друг.

Потом вышел на дорогу.

— А я считаю, что герб красивый, — четко произнес он. — Лучше, чем у многих художников. И сказать по правде, Ровиго, помню, вы говорили мне то же самое вчера днем в «Птице».

— Я знаю этот голос, — мгновенно ответил Ровиго. — Я знаю этот голос и чрезвычайно рад его слышать — хотя ты только что разоблачил меня перед сварливой женой и дочерью, которая слишком давно стала сущим наказанием для несчастного отца. Дэвин д'Азоли, если не ошибаюсь.

Он отошел от ворот и снял с повозки фонарь. Дэвин услышал, как с облегчением рассмеялись две женщины в повозке. За ним на дорогу вышли Алессан и Катриана.

— Вы не ошиблись, — ответил Дэвин. — Разрешите представить вам двоих моих товарищей по труппе: Катриана д'Астибар и Алессан ди Тригия. Это Ровиго, тот купец, с которым я вчера распивал бутылку в элегантной обстановке, когда Катриана организовала на меня нападение и меня оттуда вышвырнули.

— А! — воскликнул Ровиго, поднимая фонарь повыше. — Сестра!

Катриана, освещенная пятном света, улыбнулась с притворной скромностью.

— Мне необходимо было с ним поговорить, — объяснила она. — Но не очень-то хотелось заходить в это заведение.

— Мудрая и предусмотрительная женщина, — одобрил Ровиго с усмешкой. — Моему бы выводку дочерей хоть половину вашего ума. Никому не может захотеться зайти в «Птицу», — прибавил он, — если только он не страдает настолько сильной простудой, что потерял всякое обоняние.

Алессан расхохотался.

— Приятная встреча на темной дороге, мастер Ровиго, тем более приятная, если это вы хозяин судна под названием «Морская Дева».

Пораженный Дэвин заморгал.

— Действительно я имею несчастье владеть этой старой развалиной и плавать на ней, — весело признался Ровиго. — Откуда вам это известно, друг?

Алессан, казалось, очень забавляется.

— Потому что меня просили разыскать вас, если смогу. У меня для вас известия из Феррата. От несколько полноватого, краснолицего мученика по имени Тачио.

— Мой уважаемый агент из Феррата! — воскликнул Ровиго. — Действительно, приятная встреча! Но где вы его встретили?

— Тоже в таверне, должен с сожалением признать. В таверне, где я выступал, а он… ну, по его собственному выражению, спасался от возмездия. Мы двое, по случайности, оказались последними клиентами в тот вечер. Он не слишком спешил вернуться домой, что было, на мой взгляд, вполне предусмотрительно, и мы разговорились.

— С Тачио разговориться нетрудно, — согласился Ровиго. Дэвин услышал с повозки смех. Это не был смех нудной дочери, которую никто не берет замуж. Он начинал правильно оценивать отношение Ровиго к своим женщинам. И невольно улыбнулся в темноте.

— Достойный Тачио, — сказал Алессан, — объяснил мне свое затруднение, и когда я упомянул о том, что только что поступил в труппу Менико ди Феррата и направляюсь сюда на Праздник, он поручил мне разыскать вас и устно передать подтверждение тому, что написано в письме, по его словам, посланном вам.

— Полдюжине писем, — застонал Ровиго. — Так каково же это устное подтверждение, друг Алессан?

— Добрый Тачио поручил мне сказать вам и поклясться милостью Триады и тремя пальцами Ладони, что это правда, — голос Алессана безупречно пародировал интонации гонца из театрального представления, — что если новая кровать не прибудет из Астибара до зимних заморозков, Дракон, спящий рядом с ним тревожным сном, проснется в гневе и его жизнь, отданная на службу вашей милости, закончится насильственной смертью.

Из тени, где стояла повозка, донесся смех и аплодисменты. Мать, решил Дэвин, продолжая прежнюю мысль, даже отдаленно не напоминает сварливую женщину.

— Эанна и Адаон, которые вместе благословляют браки, не допустят, чтобы такое произошло, — благочестиво произнес Ровиго. — Кровать заказана, и изготовлена, и готова к отправке сразу же по завершении Праздника.

— И Дракон будет спать спокойно, и Тачио будет спасен, — нараспев произнес Алессан звучным голосом, каким произносят «мораль» в конце детского кукольного представления.

— И чем это вас всех так запугала бедная Ингонида, не могу понять, — донесся из повозки мягкий, смеющийся женский голос. — Ровиго, разве сегодня ночью мы окончательно забыли о вежливости? Будем и дальше держать этих людей на холоде и в темноте?

— Ни за что, любимая, — поспешно воскликнул ее муж. — Аликс, лишь возникший в воображении образ разгневанной Ингониды затуманил мой ум. — Дэвин обнаружил, что никак не может перестать улыбаться; даже лицо Катрианы, заметил он, потеряло обычное выражение высокомерного безразличия.

— Вы возвращались в город? — спросил Ровиго.

Первый скользкий момент — и Алессан предоставил ответ Дэвину.

— Да, — ответил Дэвин. — Мы совершили долгую прогулку, чтобы освежить головы и сбежать от шума, но уже готовы были снова бросить вызов городу.