Сарантийская мозаика - Последний свет Солнца

Торкел Эйнарсон, как они узнали, отправился на юг вместе с отрядом. И священник сингаэлей тоже, но это они уже знали: он ускакал ночью рядом с Элдредом на коне, которого ему выделили. Этот священник не был похож на других. И Кендра знала, что Алун аб Оуин тоже с ними и почему.

“Его надо убить”, — сказал он с яростью в голосе. О человеке по имени Рагнарсон. Она вспомнила, какой у Алуна был вид, когда он вышел из леса. Ей все еще не хотелось признаваться в том, что ей, кажется, известно о нем слишком много, — она понятия не имела, откуда ей это известно. Этот мир, внезапно возникла у Кендры еретическая мысль, устроен не так хорошо, как мог бы.

Она представила себе Алуна скачущим на коне к морю и серого пса, бегущего рядом с лошадьми.

* * *

В ту же ночь, немного раньше, женщина осторожно пробиралась по полям острова Рабади, не вполне уверенно определяя направление в темноте. Она очень боялась находиться под открытым небом в одиночестве после восхода луны. До нее доносился шум моря и одновременно шелест колосьев в полях. Близилась жатва, хлеба поднялись высоко, и тем труднее ей было выбирать дорогу.

Немного раньше, под той же голубой луной, ее изгнанный муж и единственный сын беседовали в реке у Эсферта. Встреча, которую могли устроить — так бы она сказала — только боги в собственных целях, которые людям понять не дано. Эта женщина обрадовалась бы весточке от сына; но стала бы отрицать, что ее интересует отец.

Ее дочери также уехали через пролив, на материк, в Винмарк. Обе уже некоторое время не давали о себе знать. Она понимала. Позор семьи мог заставить их честолюбивых мужей вести себя осторожно. Теперь в Хелгесте сидел король, и в его планы явно входило править всеми эрлингами, а не только частью их на севере. Времена меняются. Среди прочего это означает, что у молодых людей есть причина проявлять осторожность, придерживать языки, помалкивать о семейных связях. Из-за жены на мужчину мог пасть позор.

Фригга, дочь Скади, бывшая жена Торкела Рыжего потом Хальдра Тонконогого, теперь не связанная ни с одним мужчиной и поэтому не имеющая защитника, не держала обиды на дочерей.

Женщины не всегда могут управлять собственной жизнью. Она не знала, как обстоит дело в других местах, на западе или на юге. Ей казалось, что так же. Берн, ее сын, должен был остаться с ней, когда умер Хальдр, а не исчезнуть в ту же ночь, но Берна превратили в раба после ссылки отца, и кто может винить юношу за то, что он не захотел им быть?

Она решила, что сын погиб, после того как утром отправились искать его и коня и ничего не нашли. Она оплакивала его по ночам, не показывая никому своего горя.

Потом, недавно, в конце лета, пришли вести, что он не умер. Вёльву, которая помогла Берну удрать с острова, забили камнями.

Фригга в это не верила. Это противоречило здравому смыслу, эта история, но она не собиралась никому об этом говорить. Ей не с кем было поговорить. Она здесь одна и все еще не уверена в том, что ее сын жив.

Затем несколько дней назад появилась новая вёльва.

Однорукий Ульфарсон, теперь правитель, назначил ее, и это стало новостью. Всегда есть какие-то новости, не так ли? Но молодая вёльва приходилась ей родней, почти, и Фригга отнеслась к ней по-доброму, когда девушка приехала на остров, чтобы служить в женском поселке. Теперь это оказалось мудрым поступком, хотя она тогда поступила так не поэтому. Дорога женщины тяжела, всегда камениста и уныла. Надо помогать друг другу, если можешь и когда можешь. Так учила ее мать.

Теперь ей самой нужна помощь. Это и привело ее в ночь (ветреную, еще не холодную) и в эти шелестящие поля. Она боялась зверей, и духов, и живых людей, которые бродят по ночам и делают то, что обычно делают, когда выпьют и повстречают одинокую женщину. Она боялась этого момента и того, что обещало ей будущее в этом мире.

Фригга остановилась, глубоко вздохнула, оглянулась вокруг при лунном свете и увидела валун. Здесь забили камнями старую вёльву. Она знала, где находится. Еще один вздох, и вознесенная шепотом благодарность богам. Фригга бывала в женском поселке четыре раза за всю жизнь, но последний визит состоялся почти двадцать лет назад, и она приходила днем, каждый раз с приношением, когда носила ребенка и трое из ее детей выжили. Кто понимает такие вещи? Кто смеет сказать, что понимает? Фулла, богиня хлебов, определяет, что произойдет с женщиной, когда начинаются родовые схватки. Ее следует просить о заступничестве. Фригга подошла к камню. Прикоснулась к нему, прошептала подобающие слова.

Она не знала, можно ли назвать разумным то, что она сейчас делает, но у нее было не больше желания идти в услужение, чем раньше у ее сына, чтобы первая жена Тонконогого посылала ее в постель к любому гостю. Эта женщина, овдовев, стала его наследницей вместе с сыновьями.

Вторые жены не имели почти никаких прав, если не успели завоевать положение в доме. Фригга не успела. Собственно говоря, ее вот-вот должны были выгнать из дома, а зима уже близко. У нее не было собственности из-за второго убийства, совершенного Торкелом. И она уже не была так молода, чтобы убедить достойного человека взять ее в жены. Ее груди опали, волосы поседели, в ее лоне не осталось детей, которые могли бы появиться на свет.

Она медлила всю весну и лето, терпела то, что предвидела с того дня, как умер Хальдр, после тех ужасных похорон: его сожгли без коня, а это был дурной знак, его дух остался неуспокоенным. Она надеялась, что беда обойдет ее стороной; увидела, что этого не произойдет; и, наконец, решилась прийти сюда ночью. Почти той же дорогой — хотя она этого и не знала, — которой шел ее сын с конем покойного этой весной. Так легли руны.

Женщинам не разрешается брать в руки кости, конечно, под страхом проклятия.

Она увидела первые деревья и свет одновременно.

Анрид не спала. Она не спала с тех пор, как состоялась казнь. Картины, которые появлялись, когда она закрывала глаза. Это ее изматывало. Ее возвышение до вёльвы ничего не изменило; она даже не удивилась. Перед ее мысленным взором уже прошли все события, словно их разыгрывали на высоком помосте, начиная с того момента, как она явилась к правителю. Точнее, с того момента, как она придумала, как себя вести, после того как он ее позвал к себе.

Все получилось так, как она видела, в том числе и казнь, когда она обмотала вокруг своего тела змея, чтобы все видели.

Она этого о себе не знала: что гнев мог побудить ее погубить людей. Но вёльва заставила змея укусить ее раньше, чем узнала, что у змея пропал яд. Анрид пришла в поселок самой последней из девушек, она была всего лишь служанкой, и одна здесь. Ее смерть не тронула бы никого на свете. Ее заставили стоять смирно, закрыв глаза от тошнотворного страха, они подталкивали к ней змея палками, и он ее укусил. Они отослали ее обратно, сторожить, и с любопытством ждали, умрет ли она. Анрид во дворе стошнило, потом она вышла, хромая, за калитку, туда, где ей полагалось сторожить. Что ей еще оставалось делать?

И в эту ночь явился Берн. Она видела, как он привязал коня и прошел в поселок, а потом вёльва послала его на злую смерть. Здесь не было никакой неопределенности, никакой пробы на яд. Он бы въехал в город на рассвете, считая себя в безопасности, и его бы схватили и убили. Человек, который пришел к ясновидящей за помощью. Она завлекла его в свою морщинистую, высохшую плоть и предала его. Потом смеялась над ним. Грубые шутки других старух, подсматривавших сквозь щели в стене, они жаловались, что им ничего не досталось.

Анрид, полная отвращения, наверное, тогда что-то решила для себя. Позже, в ту же ночь, она поговорила с этим парнем и предупредила его. Берн Торкельсон был ее родственником, почти. Теперь она повторяла это себе снова и снова. В этом мире родственникам надо помогать, потому что больше нет никого, кому надо помочь и кто мог бы помочь тебе. Правило северных земель. Ты погибнешь, если будешь слишком одинок.

Но теперь она видела, как камни ударяют в плоть, всякий раз, как закрывала глаза.

Когда в ее дверь постучали, а она встала и открыла ее и ей сказали, что пришла женщина, она поняла, кто она такая, еще до того, как мать жены ее брата привели к ней в комнату. Люди могли принять это за доказательство ее колдовских способностей, но это всего лишь быстрый ум. Еще одна, иная тайна; женщинам всегда отказывали в нем.

Ожидая, Анрид позволила змею обвиться вокруг себя. Теперь она все время так делала. Змей позволил ей занять это положение. Было важно, чтобы другие видели, как она берет его в руки, чтобы они чувствовали свой страх перед таким поступком. Она по-прежнему оставалась новенькой, самой молодой, а теперь она — вёльва. Ей необходимо найти способ выжить. Вёльву можно убить. Она это знает.

Раздался стук, дверь открылась. Она жестом пригласила Фриггу войти, сама закрыла дверь, больше никого не впустила. Она уже заткнула все дырки, в которые вместе с остальными раньше подглядывала. Положила змея в корзинку, которую для него сплели.

Анрид повернулась к старшей женщине, несколько мгновений смотрела на нее, открыла рот, хотела заговорить и расплакалась. Слезы поразили ее тем, с каким отчаянием они лились. У нее тряслись руки.

— Ох, девочка, — сказала Фригга.

Анрид никак не могла прекратить плакать. Ее пришлось бы убить, чтобы заставить остановиться.

— Ты… — начала она. Подавилась словами, слезы душили ее. Задохнулась. Поднесла дрожащие кулаки ко рту. Судорожно втянула воздух. Сделала еще одну попытку: — Ты останешься со мной? Пожалуйста, останься!

— Ох, девочка. У тебя найдется для меня место?

Анрид могла лишь кивать, снова и снова, судорожными движениями головы. Пожилая женщина, почти родственница, самый близкий ей человек, подошла, и они обняли друг друга руками, которые так давно не знали утешения и не дарили его.

Но плакала только младшая. Позже, этой ночью, она уснула.

Глава 10

Мельник Броган, проснувшись, как обычно, до рассвета, мочился в реку перед началом трудового дня и размышлял о некоторых вещах, которые ему не нравились.

Список их получался длинным. Броган был унылым, одиноким человеком. Мельница нравилась ему тем, что позволяла жить на краю деревни, вдалеке от остальных (и давала более высокое положение, что полезно). Он убил человека, чтобы получить это место; но это была уже давняя история, и он больше не вспоминал о ней, она даже редко ему теперь снилась. Броган не очень любил людей. Они слишком много болтали, большинство из них.

Его слуга был немым, это удобно. Он очень обрадовался (ненадолго), когда узнал, что Орд, фермер, чьи поля лежат к востоку от деревни, ищет работу для своего младшего сына, который не разговаривает. Броган тут же устроил так, чтобы парня привели на мельницу. Он оказался достаточно взрослым, широкоплечим. Лежанка с соломой, еда, свободный день в неделю, чтобы парень мог помогать отцу. Молоко и сыр для Брогана — цена этой уступки.

И приличный работник, который не трещит без умолку, когда задает корм скотине или стоит по пояс в воде реки, ремонтируя колесо. Броган, который и сам явился на эту мельницу в качестве работника тридцать лет назад — и принял определенные меры несколько позже, чтобы остаться, — не мог понять, зачем люди портят приятную тишину ненужными словами.

На западе еще виднелись звезды. На востоке небо уже слегка посерело. Предрассветный ветер шуршал тростником в реке. Броган почесался и пошел открывать мельницу. Будет теплый день. Еще стоит лето, хотя уже заканчивается, и конец лета имеет свое значение.

Броган не любил новую ярмарку в конце лета, которую устраивали уже третий год. Дорога на запад от их деревушки к реке (притоком которой была речушка, где стояла мельница) стала слишком оживленной. Постоянное движение от побережья к Эсферту и потом обратно.

Люди на дороге сулили неприятности мельнику Брогану. Ничего хорошего от них ждать не приходилось. Чужаки воровали, заходили в поисках женщин или выпивки или просто искали ссоры и часто находили. Броган зарыл монеты в трех местах вокруг мельницы. Он бы уже потратил часть их, но ему никогда ничего не хотелось так сильно, чтобы тратить на это большие деньги. Женщина время от времени, но женщину можно купить за зерно, и многие бонды платили ему мукой и караваями хлеба. Платили больше, чем ему было нужно. Он оставил деньги в земле, но беспокоился о них. Бывало, очень давно, что он лежал без сна и гадал, не раскопают ли могилу старого мельника и не увидят ли проломленный череп. Теперь деньги заставляли его иногда просыпаться в темноте. Повсюду в мире люди знали, что мельники зарабатывают хорошие деньги.

У него было три собаки. Он их не любил из-за их лая, но они служили охраной. А Модиг, немой, был крупным парнем и умел обращаться с дубинкой. Сам Броган не был большим мужчиной, но он в свое время уцелел в нескольких драках.

Некоторое время назад он обдумывал, не завести ли жену. Детей, чтобы работали, когда он состарится. Эта мысль пришла, на некоторое время задержалась, потом ушла. Женщины все меняют, а мельник Броган не любил перемен. Именно поэтому ему не нравился король даже спустя столько лет. Элдред всегда что-то менял. Теперь ты должен был изготавливать для себя лук и стрелы или покупать их, и полагалось тренироваться каждую неделю, и каждую весну тебя проверял кто-нибудь из его войска. Им что, делать больше нечего? Бонды с луками: это глупая, опасная затея. Они прикончат друг друга раньше, чем это удастся любому эрлингу.

Внутри мельницы было темно, но за столько лет он мог найти дорогу с закрытыми глазами. Он открыл ставни окна над речкой и впустил немного света и воздуха. Спустился по лестнице, услышал, как прыснули в стороны мыши от его ног. Поднял затвор шлюза, ухватившись обеими руками и подталкивая спиной, открыл ворота водостока. Вода полилась внутрь. Вскоре сверху послышался знакомый шум вращающегося колеса и скрип жерновов. Он вернулся наверх, взял первый мешок, развязал его, всыпал зерно в воронку над вращающимися жерновами. Небо на востоке в открытом окне посветлело. Первые женщины и дети придут за своей мукой после восхода солнца, большинство прямо после утренней молитвы в маленькой церкви.

Броген продолжал размышлять о переменах, проверяя жернова, которые легко вращались. Теперь в деревне новый священник. Он умеет читать и писать, и ему полагается учить людей. Появились новые правила относительно военной службы, новые налоги. Деньги нужны на строительство крепостей. Да, предполагалось, что крепости должны их защищать, но Броган сомневался, что обнесенный стенами форт Дренгест на побережье, к юго-востоку от них, или другой, дальше от моря, в двух днях пути к востоку, защитит их деревушку или его мельницу, если начнутся неприятности. А чтение? Чтение! Какое, святой Джад, оно имеет к ним отношение? Возможно, это хорошо для неженок при дворе, где едят под музыку и трели накачавшихся элем певцов, портя этим хорошую еду. Но здесь? Уж, конечно, Модиг намного лучше починит забор или водяное колесо, если будет уметь писать свое имя! Броган повернул голову и метко сплюнул через окно в речку.

Новый священник зашел вскоре после приезда в деревню. Это справедливо: мельница принадлежала церкви и мельнику одновременно. Именно поэтому Броган и был мельником. Когда старый мельник неожиданно скончался (внезапный приступ лихорадки в середине лета оборвал его жизнь за одну ночь, и на рассвете его похоронил опечаленный слуга), естественным для священника выходом было заключить сделку с унылым молодым человеком после похоронного обряда. Помощник мельника по имени Броган, по-видимому, знал свое дело, а деревня не могла позволить мельнице простаивать, пока они придумают, кто должен занять эту должность. Фортуна явно улыбнулась молодому парню, но иногда Джад делает щедрый подарок, когда его и не ждешь.

Тридцать лет спустя этот новый священник (пятый, с которым работал Броган) бегло осмотрел мельницу, явно не заинтересовавшись увиденным, а затем, преисполнившись энтузиазма, спросил Брогана насчет установки вертикальных мельничных колес нового типа. О них говорилось в письме от знакомого священника из Фериереса, сказал он. Они более мощные, лучше используют воду реки.

Снова перемены. Фериерес. Броган, впустую потратив больше слов, чем ему бы хотелось, пустился в объяснения насчет течения их маленькой речушки, ограниченных потребностях их деревни и стоимости постройки и установки вертикального колеса.

Именно последнее, он был уверен, заставило священника мудро кивнуть, погладить слабый, безволосый подбородок и согласиться, что более простой путь часто оказывается лучшим, поскольку очень хорошо служит целям господа.

Они оставили горизонтальное колесо в покое. Броган приносил в церковь ее долю дохода от мельницы раз в две недели (в монетах или натурой). Он делал это без задержек; это позволяло ему избежать лишних визитов и разговоров.

Он все же оставлял себе немного большую долю. Если установить такой порядок с самого начала, то вряд ли люди станут задавать вопросы. Он это уже проделывал. Священник во время своего первого визита спросил у него записи, но Броган объяснил, что не умеет писать. Он отклонил предложение научить его читать. Оставим это молодым, сказал он тогда.

Людям всегда хочется что-то изменить, Броган не мог этого понять. Перемены и так наступят, зачем их торопить? Король даже разослал землепашцам новые распоряжения в конце прошлой зимы с лучниками из войска насчет того, как обрабатывать поля. Засевать их по очереди разными семенами. Что именно выращивать. Словно кто-нибудь при дворе что-то знает о земледелии. Броган никогда и близко не подходил ко двору короля (только два раза ездил в Эсферт, но хватило бы и одного раза), но имел о нем свое мнение. Нет необходимости пробовать навоз, чтобы понять, что вам не понравится его вкус.

Он высунулся в окно и посмотрел вверх по течению реки, направо. Модиг уже накормил кур и трудился на огороде. Вот чем хорошо иметь в работниках сына крестьянина: огород уже много лет не выглядел так хорошо. Брогану было безразлично, что он ест, но он любил репку и пастернак в бульоне или к рыбе и ароматные травки не меньше других людей, а Модиг умел их выращивать. Конечно, кисло подумал мельник, если бы он слушал советов придворных, какие семена и сколько навоза использовать, урожай был бы намного лучше, несомненно.

Он снова сплюнул в воду внизу, увидел первые бледные лучи солнца на востоке и пробормотал привычный вариант молитвы, сокращенной до двух фраз. В его представлении Джад не был таким богом, которому нужно много слов. Признаешь его существование, возносишь благодарность и продолжаешь заниматься своими делами. И нет нужды ходить для этого в церковь. Можно молиться в мельнице над водой, глядя на поля.

Глядя на поля, мельник Броган увидел — в остатках сумрака летней ночи — двадцать или больше человек ниже по течению реки. Они стояли на коленях у воды или по колени в ней, пили и наполняли фляги.

Он быстро втянул голову внутрь, потому что увидел у них оружие. Оружие означало — так как они вели себя тихо и находились далеко от дороги с севера на юг, — что это разбойники или даже эрлинги, а не просто мирные торговцы, направляющиеся на ярмарку в Эсферт. Броган сглотнул, у него внезапно вспотели ладони, по коже головы пробежали мурашки. Он подумал о своих монетах, закопанных во дворе и возле него. Подумал о смерти. Вооруженные люди за рекой. Много людей.

Недостаточно много в данном случае.

Броган внезапно услышал вой собаки с северной стороны. Сердце у него екнуло. Это был низкий, яростный, торжествующий вой; это выла не одна из его собак, хотя они тут же подняли дикий лай во дворе за забором. Он осторожно выглянул из окна. Люди в реке начали выбираться из воды, с плеском, спотыкаясь, выхватывали мечи. Кто-то громко отдавал одну за другой команды, и вот они выстроились плотными рядами и пустились бежать на юг.

Значит, это и есть эрлинги. Язык выдал их, и никакие разбойники не могли бы так точно построиться и так слаженно двигаться. Броган высунулся наружу, глядя мимо Модига, который теперь прекратил работу в огороде и застыл, тоже наблюдая. Снова раздался вой, этот звук он запомнит надолго. Не хотелось бы ему, чтобы эта тварь охотилась на него. Броган услышал топот копыт и крики, заглушающие лай его собственных псов, и в поле его зрения с севера влетел галопом отряд с обнаженными мечами и выставленными вперед копьями и бросился в речку.

Мельник Броган увидел в предрассветном сумраке знамя и понял, что это войско короля и что они увидели эрлингов и собираются настигнуть их как раз напротив его мельницы, на противоположном берегу. Сердце его колотилось так, словно он тоже бежал или скакал верхом. Несколько мгновений назад он ожидал, что его здесь убьют, переломают один за другим пальцы — или еще хуже, — пока он не скажет, где его деньги. Этот кошмар мучил его во сне.

Высунувшись из окна, он увидел, как эрлинги повернулись лицом к всадникам, быстро надвигающимся на них. Ему не нравился король Элдред, все его перемены, новые налоги, предназначенные для содержания войска и крепостей, но в тот момент, наблюдая, как эти всадники окружают эрлингов, эти чувства… отодвинулись.

Броган вышел из мельницы наружу и зашагал к реке. Модиг, с лопатой в руках, открыл калитку огорода, подошел и встал рядом с ним. Собаки все еще лаяли. Броган через плечо прикрикнул на них, и они замолчали.

Над мельничным потоком поднимался серый туман. Сквозь него, пока вставало бледное солнце, они смотрели, что происходит на лугу, на противоположном берегу. Колесо мельницы вращалось.

* * *

В какой-то момент ночной скачки на юг Алуну пришла в голову мысль, что он сейчас окружен воинами англсинов, которые традиционно всегда были его врагами, и скачет на перехват эрлингов, тоже его врагов. Один из лучников Ательберта отдал ему меч и пояс по приказу принца. Можно назвать это дружеским жестом. Приходится назвать.

В этом мире, думал он, сингаэлям трудно найти друзей. И если остановиться и подумать, то тем более трудно оправдать вражду между Арбертом, Кадиром и Льюэртом. Но люди к западу от Стены Редена совсем не думали об этом. Их бесконечные внутренние распри были… образом жизни. Три провинции совершали друг на друга набеги, досаждали друг другу, боролись за первенство, и так было всегда. Алун знал, что его отец предпочел бы украсть стадо коров у высокомерных арбертян и послушать, как его бард споет об этом потом, чем предпринять вылазку в Реден, за Стену или даже разгромить разбойников-эрлингов.

Хотя последнее, возможно, уже не соответствует действительности после убийства Дея. Он не был уверен, но считал, что его отец изменился за эти весну и лето. Алун сознавал перемены в себе самом, вызванные потерей и тем, что он видел в том озере возле Бринфелла. Он не знал, куда заведут его эти перемены, но не мог отрицать, что перемены есть.

Он не понимал точно, где сейчас находится, несясь галопом на юго-восток между рощами деревьев, но надеялся, что человек, который ему нужен, эрлинг, погубивший его брата, находится где-то впереди. Ивар Рагнарсон ушел от погони у Бринфелла, убежал к своим ладьям и уплыл, а теперь убил хорошего человека здесь. Он должен умереть. Это… важно, чтобы он был убит.

“Если остановиться и подумать”. Сегодня некогда было останавливаться — король позволил сделать две короткие передышки только для того, чтобы попить из ручья, наполнить фляги, потом они снова поскакали дальше, — но у Алуна аб Оуина была масса времени подумать, летя как ветер под летними звездами, пока голубая луна плыла среди туч и садилась за лесом. Вокруг него неслись всадники, но их лица — и его лицо — невозможно было разглядеть. Покров темноты, его необходимость. И с ним к принцу вернулось воспоминание, неизбежное, кто именно сказал и когда: “Необходимо, как ночь”.

Рианнон мер Брин, в зеленом наряде за столом своего отца, в ту ночь, когда погиб его брат, а душу брата похитили. Он осознал, что не позволял себе думать о ней, об этих словах, о собственной песне с тех пор, словно скрывался от слишком яркого огня. “Ты так сильно меня ненавидишь?”

Алун посмотрел в сторону леса. Другая тьма, расплывшаяся вдалеке, где-то между ними лежит река. Он подумал о фее, о том, как ее волосы меняют цвет, как она излучает свет. Подумал над тем, что такое мир, как он устроен, как он сам примирится с Джадом… и с верховным священнослужителем, который скачет на коне впереди него, рядом с королем Элдредом.

Алун не знал, чувствует ли он себя более старым или более молодым, потому что теперь не испытывал прежней уверенности, но понимал, что все изменилось и ничего нельзя исправить, как бывало прежде. “Для вас все происходит так быстро”, — сказала тогда фея. Есть ли у них имена? Он не сообразил спросить перед тем, как ушел, спотыкаясь, из леса. Он боялся, когда вышел из-под деревьев, и гадал, не выйдет ли он под свет другой луны и не исчез ли его мир. Так бывало с теми, кто уходил с феями в сказках.

Вместо этого он неожиданно обнаружил, что его ждет англсинская принцесса.

“Я совсем близко от тебя”. Словно она понимала его страх, то, что он чувствует. Их разделяла только тихая речка. По-прежнему его мир, не измененный и все-таки изменившийся во всем. То, что она оказалась там, — об этом тоже надо было подумать, попытаться понять. Он покачал головой. Одновременно можно справиться лишь с определенным количеством образов и воспоминаний, решил Алун, но потом приходится отводить взгляд.

А когда закончилась ночь, все опять изменилось.

После, вспоминая, Алун понял: ему не следовало удивляться тому, что они нашли эрлингов. Во-первых, воины хорошо знали эту местность, как они с братом знали долины и болота Кадира, каждую складку и впадинку их провинции, нанесенные на мысленную карту, вплоть до хижин пастухов и землепашцев, дочери которых готовы подняться с постели, кутаясь в шаль, и выйти в темноту, мягкие и теплые, на знакомый шепот ночью под окном.

Они ехали по маршруту, который должен был выбрать пеший отряд, и здесь его можно было перехватить. Эрлинги наверняка бегут туда, где стоят на якоре их ладьи, между Дренгестом и скалистым берегом дальше на западе, у которого сойти к воде невозможно. Можно было все это просчитать, если знать, где находишься и окружающую местность. Рощи и реки, холмы и деревушки. Элдред и его воины должны были знать все места, где эрлинги, убившие Бургреда Денфертского, не смогут пройти, и места, которые они постараются избежать. Они могли потерять эрлингов в тумане или в темноте, но они бы нашли их след.

А еще с ними был Кафал.

Пес был частью этой ночи, о чем ни Алун, ни Сейнион и, уж конечно, никто из англсинов не подумал. Но именно Кафал — охотничий пес, подарок Брина — завыл диким воем, внушающим ужас и отвращение, когда они приблизились к реке в сером предрассветном полумраке. Сердце Алуна сильно забилось. Кто-то в первых рядах поднял руку и закричал, указывая вперед. Он увидел, что это Ательберт.

Они намеревались помолиться здесь, спешиться на такое время, которого хватило бы на предрассветную молитву на берегу реки. Вместо этого они помчались через речку, к западу от деревенской мельницы, поднимая фонтаны брызг, обнажив оружие, подлетели к пешим эрлингам и окружили их на зеленом лугу, когда взошло солнце.

* * *

Здесь теперь стало слишком много людей, слишком много городов, слишком много крепостей. Гутрум Скалсон, который бежал вместе с отрядом, в котором осталось меньше двадцати человек (шестеро поскакали к кораблям с сообщением и чтобы привести на помощь еще сорок человек), увидел горящий на холме огонь, потом еще один на севере, немного позже, и понял, что им грозит еще большая опасность, чем он думал. Они бежали без остановки всю ночь.

Гутрум не мог утверждать, что удивился, когда их обнаружили. Они бы выбрали другой путь, если бы позволяли леса и поросшие деревьями склоны холмов. Но эрлинги не знали этой местности, и самое лучшее, что он мог сделать, — возвращаться на юго-запад той же дорогой, которой пришли, и надеяться, что встретят подкрепление раньше, чем их перехватят.

Этого не произошло. Он не ожидал этих костров на холмах в темноте, быстрой реакции англсинов. Полагал, что у эрлингов больше шансов, что он попадал в гораздо худшие переделки за все эти годы. Затем, на рассвете, раздался вой собаки, и появился отряд англсинов.

Он выстроил людей в круг на лугу, пока всадники англсинов с шумом переправлялись через реку. Нет смысла бежать, эти люди на конях. Он увидел знамена в бледном свете и понял, что король Элдред не просто послал своих воинов, он прибыл сам. Они попались.

Это уже случалось раньше. В Йормсвике есть средства, Ингавин свидетель. Их могут выкупить за хорошую цену и ценой обещаний. Вероятно, некоторым из них придется провести какое-то время в заложниках. Похоже, одним из них станет Гутрум. Он тихо выругался.

У него восемнадцать человек; их окружило около двух сотен всадников. Он не берсерк, он наемник, его наняли. Сейчас нет войны. Он выпустил из руки меч, поднял открытые ладони. Шагнул вперед, чтобы король англсинов понял, кто командует отрядом.

— Сколько человек взял с собой на юг Бургред?

Седобородый мужчина заговорил на языке англсинов, но обратился не к Гутруму. Однако тот понял его слова: их языки были довольно близкими.

— Шесть, не считая его самого, — ответил молодой человек, сидящий на гнедом коне рядом с говорившим.

— Убейте шестерых, — произнес бородатый мужчина, который, наверное, и был Элдредом, королем англсинов. — Но не этого. — Он указал на Гутрума.

Младший отдал команду. Взвились шесть стрел. Шесть людей Скалсона, которые положили свое оружие одновременно с ним, упали на траву.

Гутрум не боялся смерти. Ни один наемник не мог бы участвовать в стольких сражениях, сколько выдержал он, и жить в страхе. Но он не хотел умирать. Он любил эль и женщин, сражение и товарищей, опасности и лишения, а после них — покой. Атрибуты воина в этом срединном мире. Он сказал:

— Никто из них не убивал твоего графа. Никто из них так бы не поступил.

— В самом деле, — сказал король, сидящий на коне перед ним. — Значит, Бургред жив и сейчас едет домой?