Пылающий лес

— Мсье, там на плоту мои люди почти лишились сна, когда узнали, что с Бэтизом хочет бороться чужой. Tonnerre, еще не видя вас, они прозакладывали уже все свое добро, вплоть до одежды на плечах. Они пламенно молятся о том, чтоб это вышла настоящая схватка и Бэтиз не слишком быстро уложил вас. Мы уже давно не видали доброй схватки, давно уже никто не осмеливается выходить против метиса. Ух, у меня прямо сердце разрывается, ибо я должен сказать вам, что эта борьба не состоится.

Сен-Пьер не старался скрыть своего волнения, которое делало его похожим на большого разочарованного мальчика. Он подошел к окну, взглянул на плоты и чуть не застонал, снова пожав своими огромными плечами.

Дэвид весь дрожал в предчувствии близкого торжества. И когда Сен-Пьер отвернулся от окна, он взглянул на него сверкающими глазами.

— И вы огорчены, Сен-Пьер? Вы также не отказались бы посмотреть на эту схватку?

В глазах Сен-Пьера снова появился голубой блеск стали.

— Я отдал бы за это целый год жизни, если бы только Бэтиз не слишком быстро слопал вас. Я люблю смотреть на хорошую схватку, когда нет злобы в ударах.

— Тогда вы останетесь довольны, Сен-Пьер.

— Но Бэтиз убьет вас, мсье. Вы малы для него, и вы ему не пара.

— Я стану биться с ним, Сен-Пьер, биться до тех пор, пока он не признает, что я сильнее его.

— Вы не знаете метиса, мсье. Я с ним дважды дружески боролся и оба раза был побит.

— На этот раз будет побит он, — ответил Карриган. — Я готов поставить все на свете, даже жизнь, что он будет побежден.

Прояснившееся было лицо Сен-Пьера снова омрачилось.

— Моя Жанна взяла с меня слово, что я не допущу этой борьбы, — сказал он.

— А почему… почему ей вмешиваться в такие дела, которые должны улаживать мужчины?

Сен-Пьер опять рассмеялся, хотя и несколько принуждённо.

— Мягкосердечие, мсье! Она смеялась над моим поражением и смотрела на него как на простую шутку. «Как! Мой великан Сен-Пьер с кровью старой Франции в жилах побит каким-то огурцом1!»— восклицала она. И, доложу я вам, хохотала до упаду. Но с вами — другое дело. Она была похожа на полотно, когда умоляла меня не разрешать вашей схватки с Бэтизом. Она боится, что борьба повредит вам. Но я уверяю вас, что не ревную, мсье. Она ничего не старается скрывать от меня. Все говорит мне, словно малый ребенок. А потому…

— …я буду бороться с Бэтизом, — закончил Дэвид. — Мы с ним дали друг другу слово. Мы будем бороться, если только вы не свяжете нас по рукам и ногам. А что касается пари…

— Да, каковы условия пари? — нетерпеливо перебил Сен-Пьер.

— Ставки будут крупные, — сознался Дэвид.

— Согласен, мсье.

— Ведь борьба без пари — все равно что трубка без табаку, Сен-Пьер.

— Вы правы, мсье.

Дэвид подошел ближе и положил ему на плечо руку.

— Сен-Пьер, я надеюсь, что вы и… ваша Жанна согласитесь на мое предложение. Вот оно. Если Бэтиз уложит меня, я скроюсь в лесах и ни одного слова о всем происшедшем, начиная с того, что было за скалой, никогда не сорвется с моих губ. Ни одного даже намека не дойдет до правосудия. Я позабуду о покушении на мою жизнь и о подозрительном бормотании вашего калеки. Вы будете в безопасности. Ваша Жанна будет в безопасности, если только Бэтиз одолеет меня.

Он замолчал, ожидая ответа. Сен-Пьер не отвечал, однако, и только глядел с изумлением; но видно было по его загоревшимся глазам, как глубоко задели его слова Карригана.

— А если случится так, что победителем окажусь я, — продолжал Дэвид, беспечно отвернувшись к окну, — тогда я ожидаю от вас такой же щедрой расплаты. Тогда по условиям пари вы должны будете подробно сообщить мне, почему ваша жена пыталась убить меня, а также расскажете мне все, что знаете о человеке, которого я ищу, о Черном Роджере Одемаре. Вот и все. Как видите, ставки довольно крупные.

Он не смотрел на Сен-Пьера, но слышал за своей спиной его тяжелое дыхание. Некоторое время оба молчали. Это был решительный момент для Карригана, но он так беспечно повернулся лицом к Сен-Пьеру, словно его предложение не представляло никакой особенной важности. Сен-Пьер не смотрел на него. Он глядел по направлению к двери, точно желая увидеть поскорее мощную фигуру чистившего палубу Бэтиза. Он был явно взволнован, лицо у него горело. Внезапно он взглянул на Карригана.

— Мсье, выслушайте меня! — сказал он. — Вы храбрый человек и человек чести. Я знаю, вы свято сохраните в своем сердце то, что я намерен сообщить вам, и никогда не обмолвитесь ни одним словом, — даже моей Жанне. Я не осуждаю вас за то, что вы любите ее. Non! Вы не виноваты в этом. Вы отчаянно боролись с самим собою, за что я и уважаю вас. Откуда я все это знаю? Mon dieu, она сама мне сказала. Сердце женщины чутко, у нее же и тонкий слух, мсье. Когда вы были больны, то все время твердили в бреду о своей любви, а после того как она вернула вас к жизни, ее глаза неоднократно видели ту правду, которую вам так хотелось скрыть. Скажу больше, мсье: однажды она почувствовала, как вы коснулись губами ее волос. Она знает все и обо всем рассказала мне, открыто и невинно, хотя ей и волнует сердце сознание того, что она любима. Мсье, если бы вы видели, как горели ее глаза, как пылали ее щеки, когда она поверяла мне все эти тайны! Но я не ревнив. Non! И говорю вам все только потому, что считаю вас мужественным человеком и человеком чести. Она умерла бы от стыда, если бы узнала, что я обманул ее доверие. И все же я счел необходимым об этом сказать вам, потому что Жанна не должна быть замешана в нашей игре. Вы меня понимаете, мсье? Мы с вами двое сильных мужчин, которые ведут друг с другом борьбу. Я, Пьер Булэн, неспособен к постыдной ревности, если сердце женщины чисто и невинно, а мужчина честно борется со своей любовью, как это делаете вы. А вы, мсье, вы также неспособны ранить своей грубой мужской рукой это нежное, похожее на цветок сердечко, которое в эту минуту бьется от страха за вас сильнее, чем это позволяет ему долг. Не правда ли, мсье? Да, мы будем с вами держать пари. Но если вы и уложите Бэтиза — чего не будет, боритесь вы хоть сто лет! — я все-таки не скажу вам, почему моя Жанна стреляла в вас за скалой. Non, никогда! Зато клянусь, что скажу вам о другом. Если вы выиграете, я скажу вам все, что знаю о Роджере Одемаре, а я знаю достаточно, мсье. Согласны?

Медленно протянул Дэвид свою руку. Сен-Пьер схватил ее. Пальцы обоих мужчин сжались, словно стальные тиски.

— Завтра вы будете биться, — сказал Сен-Пьер. — И вы будете так страшно избиты, что у вас, быть может, на всю жизнь останутся следы. Мне жаль вас. Такого человека, как вы, мне хотелось бы иметь братом, а не врагом. И она никогда не простит мне. Она всегда будет помнить об этом. В ней никогда не умрет мысль о том, что я бесчеловечно допустил вашу схватку с Бэтизом. Но так будет лучше для всех. А мои люди? О, diable, это будет для них великим спортивным днем, мсье!

Он опустил свою руку и повернулся к двери, которая через минуту за ним уже захлопнулась. Дэвид остался один. Он все время молчал. Он не произнес ни единого слова, слушая страшную истину, которую спокойно и без малейшего волнения открыл ему Сен-Пьер. В глубине своей души он был уничтожен, но его словно высеченное из камня лицо скрывало его стыд. И вдруг за стеной раздался звук, который словно обжег его. Это, был хохот, могучий оглушительный хохот Сен-Пьера! И хохотал он не так, как хохочет человек, у которого исходит сердце кровью. Нет, это был вольный, беззаботный хохот, напоенный радостью этого солнечного дня.

И, прислушиваясь к нему, Дэвид почувствовал нечто большее, чем удивление перед этим человеком. И бессознательно его губы повторили слова Сен-Пьера: «Завтра вы будете биться!»

Глава XVI

Долго простоял Дэвид у окна каюты, смотря, как возвращается обратно на плоты лодка с Сен-Пьером Булэном и калекой Андрэ. Она двигалась медленно, как будто бы Сен-Пьер нарочно мешкал, чтобы дать себе время поразмыслить обо всем, что произошло. Стиснув руки, с окаменевшим лицом, Карриган глядел на пылающий закат. Теперь, когда прошло нервное напряжение тяжелых минут, он не старался больше удерживать в себе то хладнокровие и решительность, с какими он встретил главу Булэнов. В глубине души он чувствовал себя раздавленным и униженным. В его теле ныл каждый нерв.

Карриган мог видеть из своей каюты, как Сен-Пьер сидел неподвижно, слегка сгорбив свои могучие плечи, с опущенной головой, а калека лениво работал кормовым веслом, не сводя глаз со своего хозяина. Теперь в Карригане проснулось негодование на себя. В своем эгоизме он восхищался той борьбой, которую он вел со своим любовным влечением к жене Сен-Пьера. Но что значила эта борьба в сравнении с той трагедией, с которой встретился теперь Сен-Пьер!

Он отвернулся от окна и снова оглядел каюту — комнату Сен-Пьера и его жены, — и лицо у него загорелось от стыда за самого себя. Словно живая, встала перед ним другая картина. Он поставил себя на место Сен-Пьера. Он — муж Мари-Анны и обожает ее так, как должен обожать ее Сен-Пьер; и вот он находит в своем доме постороннего, который спал на его постели, а его жена не отходила от незнакомца дни и ночи, спасая ему жизнь; затем этот незнакомец влюбляется в принадлежащую ему женщину, говорит ей о своей любви, целует ее, держит в своих объятиях, а его присутствие заставляет ее глаза и щеки загораться тем жарким огнем, который раньше, до прихода незнакомца, вспыхивал только для него. И он обязан выслушивать, подобно Сен-Пьеру, как она умоляет его не причинять этому человеку никакого вреда, как своим нежным голоском она рассказывает ему обо всем, что произошло между ними, и видеть в ее глазах…

Он чуть не закричал и принялся отгонять от себя эти мысли и стоявшую перед ним картину. Только представить себе все это казалось невероятным и чудовищным. И все же от этой правды некуда деваться. Так что же стал бы он делать на месте Сен-Пьера?

Он снова подошел к окну. Да, Сен-Пьер был выше его. Ведь этот человек подошел к нему просто и спокойно, дружески протянул ему руку, великодушный, улыбающийся, замкнувший в себе свое горе, тогда как он, Дэвид Карриган, не удержался бы от мысли об убийстве.

Его глаза перешли с лодки на громадные плоты, а с плотов в заречную даль, где на огромном расстоянии леса сливались в золотисто-зеленый туман. Он знал, что и по другую сторону, на север, на восток, на запад и на юг, тянутся такие же необозримые, пустынные пространства, такие же зеленые и золотые леса и равнины, множество равнин, рек и озер, миллионы заповедных тайников, где можно без помехи любить и страдать, и подумал о том, как легко было бы исчезнуть в этом мире! Это был почти его долг перед Сен-Пьером. Но голос Бэтиза, затянувшего какую-то дикую нестройную песню, вернул его к тяжелой действительности. В конечном итоге здесь было замешано правосудие и этот проклятый закон!

Немного времени спустя он заметил, что лодка начала двигаться быстрее, и Андрэ усерднее, крепче заработал веслом. Сен-Пьер не сидел уже сгорбившись на носу. Он поднял голову и замахал рукой по направлению к плоту. Какая-то фигура вышла из каюты, стоявшей на чудовищной массе плавучего леса. Дэвид смутно разглядел женское платье и что-то белое, развевавшееся над головой в ответ Сен-Пьеру. Это была Мари-Анна, и Дэвид быстро отошел от окна.

Он задумался над тем, что должно было произойти между Сен-Пьером и его женой. Судно плыло теперь рядом с плотом, оба двигались с одинаковой скоростью, и он дважды не мог удержаться от того, чтобы не навести на плот бинокль. Но Сен-Пьер и Мари-Анна не выходили из своей каюты, и до самого захода солнца он не увидел никого из них. Но и тогда Сен-Пьер вышел один.

Даже на таком расстоянии он расслышал разнесшийся над Широкой рекой оглушительный голос главы Булэнов. Жизнь так и забурлила тогда на погруженных в дремоту плотах. Дэвид понял команду Сен-Пьера. Огромные плоты с их шумным населением готовились к ночной стоянке. Он взглянул на часы. Был восьмой час. Загляделся на красное зарево догоравшего на западе солнца и на разложенные костры, пылавшие среди все сгущавшегося сумрака желтым пламенем. Бэтиз со своей командой готовили на судне пищу. В восемь часов и ему принес ужин какой-то гребец, которого он не видел раньше. Карриган поел, почти не чувствуя вкуса, и через полчаса гребец вернулся за посудой.

Дэвид снова подошел к окну и задумался над тем, что делала сейчас Мари-Анна. Вчера они в это время были вместе.

Он был уверен, что уже никогда больше не увидит ее такой, какой видел вчера, и какая-то горечь поднималась в нем при этой мысли. Если бы Сен-Пьер видел ее глаза и лицо, когда он сказал ей, что никогда не видел ничего прекраснее ее волос при лунном свете, то он задушил бы его голыми руками при этой встрече в каюте. Нет, она не сказала Сен-Пьеру всего, что могла сказать.

Серые тучи заволокли безоблачное небо, а звезды скрылись; когда Дэвид отошел от окна, в каюте не было видно ни зги. Он не стал зажигать лампы, а направился к постели Сен-Пьера и опустился на нее среди безмолвия и темноты.

Сквозь открытые окна до него доносились голоса реки и леса. Человеческие же голоса на берегу замолкли, слышался только легкий рокот волн, лизавших стенки судна, да из лесной чащи доносились до нею никогда не умолкающий шепот сосен и кедров и заглушенные голоса тех созданий, которые начинают жить только с заходом солнца.

Он долго сидел в темноте. И вдруг до его слуха дошли какие-то звуки, непохожие на другие, — тихий говор, удары весла, — и под самыми его окнами проплыла к берегу лодка. Сначала он обратил на это мало внимания, но немного спустя лодка повернула и гребцы ее высадились на судно. Но и это не заинтересовало бы его, если бы он не услышал голоса, удивительно похожего на женский.

Он выпрямил свои сгорбленные плечи и посмотрел сквозь темноту на дверь. Еще мгновение, и сомнений больше не осталось. Случилось невозможное. Там, за дверью, стояла Мари-Анна, тихо разговаривая с Бэтизом.

Раздался тяжелый стук в дверь, которая затем отворилась. В ней среди потемок ночи выделилась какая-то черная тень.

— Мсье! — позвал голос Бэтиза.

— Я здесь, — сказал Дэвид.

— Вы еще не в кровати, мсье?

— Нет.

Тень словно испарилась, и на ее месте показалась другая. У Дэвида забилось сердце, когда он разглядел знакомый стройный силуэт. С минуту длилось молчание.

— Вы не зажжете лампы, мсье Дэвид? — донесся до него нежный голос. — Я хочу войти, но боюсь этой ужасной темноты.

Он поднялся, ища в своем кармане спички.

Глава XVII

Зажегши первую из больших бронзовых ламп, висевших по стенам каюты, Карриган не обернулся к Мари-Анне. Он подошел ко второй лампе, еще раз чиркнул спичкой, и свет залил всю каюту.

Когда он взглянул на нее, она все еще стояла за дверью каюты, рисуясь в сумраке тонким силуэтом, и напряженно следила за ним с несколько побледневшим, как ему показалось, лицом. Тогда он улыбнулся и кивнул ей головой. Он не заметил в ней большой перемены — разве только немного ярче блестели ее глаза. Они пристально глядели на него, эти большие прекрасные глаза, в которых не было ни тени стыда или раскаяния, никакого следа затаенного горя. Дэвид молча смотрел на нее; его язык прилип к гортани.

— Почему вы сидите в темноте? — спросила она, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Разве вы не ждали, что я вернусь извиниться перед вами за то, что так внезапно бросила вас сегодня утром? Это было невежливо с моей стороны, и потом мне стало стыдно. Но я была так взволнована, мсье Дэвид. Я…

— Ну разумеется! — поспешил он прервать ее. — Я понимаю вас. Сен-Пьер — счастливец. Поздравляю как вас, так и его. Он великолепен, на него можно во всем положиться.

— Он бранил меня за то, что я так убежала от вас, мсье Дэвид. По его мнению, я должна была проявить больше любезности и внимания к тому, кто является нашим гостем. Поэтому я и вернулась, как послушное дитя, чтобы извиниться перед вами.

— В этом не было необходимости.

— Но вы сидели здесь в полном одиночестве и в темноте…

Он кивнул головой.

— Да.

— И кроме того, — прибавила она с поразившим его простым спокойствием, — вы знаете, что я сплю также здесь на судне. И Сен-Пьер взял с меня обещание, чтобы я пожелала вам доброй ночи.

— Но это насилие! — весь вспыхнув, воскликнул Дэвид. — Зачем вы уступили мне свою каюту? Почему вы не разрешите мне спать в той маленькой комнатке или на плотах, а вы и Сен-Пьер…

— Сен-Пьер не хочет уходить с плотов, — ответила Мари-Анна, отвернувшись от него к столу, на котором лежали книги с журналами и стояла ее рабочая корзинка. — А я люблю свою маленькую комнату…

— Но Сен-Пьер…

Он остановился, заметив, как густо покраснела жена Сен-Пьера, делая вид, что ищет что-то в корзинке. Он ясно почувствовал, что продолжать дальше было бы ошибкой. Ему стало неловко, так как он был уверен, что угадал истину. Разве не странно, что Мари-Анна возвращается на судно просто так в первую же ночь по приезде Сен-Пьера. «Что-нибудь да произошло в маленькой каюте на плоту», — думал он. Может быть, они поссорились или, по крайней мере, Сен-Пьер подшучивал над своей женой. И его симпатии были на стороне Сен-Пьера.

Неожиданно он подметил у Мари-Анны легкое дрожание уголков рта и нарочно встал у стола так, чтобы смотреть ей прямо в лицо. Но если на плоту и произошли какие-нибудь неприятности, то по жене Сен-Пьера этого заметить было невозможно. Правда, ее щеки так и пылали, но, по-видимому, не от смущения, ибо смущенный человек вряд ли мог быть веселым, когда же она взглянула на него, то ее глаза гак и смеялись, а губы дрожали от усилия сдержать этот смех.

Потом, отыскав начатое кружево с воткнутыми в него спицами, она села, и он опять залюбовался ее опущенными ресницами и блеском ее дивных волос.

— Меня привез Сен-Пьер, — спокойно заявила она как о чем-то само собой разумеющемся. — Он на берегу рассуждает о каких-то важных делах с Бэтизом. Я уверена, что и он зайдет сюда, чтобы пожелать вам доброй ночи. Он просил меня подождать его здесь.

Она подняла на него глаза, такие ясные и безмятежные, до такой степени далекие от всякого смущения, что он готов был поручиться жизнью, что она не подозревает о тех признаниях, которые сделал ему Сен-Пьер.

— Вы ничего не имеете против? Или, быть может, вам хотелось бы потушить огонь и лечь спать?

Он покачал головою.

— Нет, я рад вам! Я был чертовски одинок. И я подумал…

Он снова чуть не промахнулся. Ее близость волновала его еще сильнее, несмотря на приезд Сен-Пьера. Взгляд ее ясных и пристальных, но все же нежных, как бархат, глаз заставлял путаться его мысли и заплетаться язык.

— И что же вы думали, мсье Дэвид?

— Что вы не захотите меня больше видеть после моего разговора с Сен-Пьером. Он передал вам его?

— Он сказал мне, что вы держались хорошо, мсье Дэвид, и что вы понравились ему.

— А сказал он вам, что моя схватка с Бэтизом решена окончательно?

— Да.

Это одно слово было произнесено без всякого признака волнения и интереса, что совсем не совпадало с тем, что говорил ему Сен-Пьер. Глядя на нее сейчас, он с трудом мог поверить, что она умоляла своего мужа не допускать этой схватки и сильно волновалась.

— Я боялся, что вы будете возражать, — не удержался он. — Возможна что с моей стороны не очень любезно затевать такие вещи в присутствии женщины…

— Или женщин. — Она быстро взглянула на него и он заметил, как она прикусила свои хорошенькие губки, вновь склоняясь над своим вязанием. — Но, я не возражаю. Раз Сен-Пьер говорит, что это хорошо, значит, это хорошо.

Вся мягкость исчезла при этих словах с ее губ. Но только на мгновение. Когда же она поставила на стол свою корзинку и поднялась с места, то снова ему улыбнулась. Было что-то отчаянно смелое в ее глазах, что-то напомнившее ему то победное воодушевление, какое было на ее лице в ту ночь, когда они мчались через пороги.

— Завтра будет тяжелый день, мсье Дэвид! — сказала она тихо. — Бэтиз изобьет вас. Давайте же займемся сегодня чем-нибудь более приятным.

Никогда еще он не видел ее более сияющей, когда она подходила к пианино. Что все это значило, черт побери? Неужели Сен-Пьер просто дурачил его? Казалось, ее прямо радовала мысль, что Бэтиз наверняка победит его. Он стоял не трогаясь с места и ничего ей не отвечал. Она уже играла для него и раньше, как раз перед той волнующей прогулкой по лесу, которая кончилась тем, что он перенес ее на руках через ручей. Теперь из-под ее пальцев полились те же самые нежные звуки. Она тихонько что-то напевала про себя, и Дэвиду казалось, что она умышленно вызывает в нем воспоминания о том, что случилось до приезда Сен-Пьера. Он не зажег лампы над пианино, а ее темные глаза, улыбаясь, блестели ему в полумраке. Наконец она запела.

У нее был низкий и свободный голос, необработанный и слегка приглушенный, словно от страха за свою слабость, но такой восхитительно-нежный, что для Дэвида это явилось новым и еще более чудесным открытием. Много раз он слышал песню канадских гребцов, но никогда еще не производила она на него такого впечатления.

Гребите, братья, река быстра,

Впереди пороги, и ночь близка…

Когда она кончила, Дэвид не произнес ни слова, заглядевшись на ее головку. От тщетно пытался оторвать от нее свои глаза, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к ней в безумном порыве. Но вот из-под ее пальцев полились другие звуки, и опять — случайно или намеренно? — эта новая песня больно задела его, напомнив ему о слабости его плоти, о преступности его желания — схватить ее в свои объятия. Она не подняла своих глаз и не взглянула на него, когда запела «Ave Maria». Казалось, она совсем позабыла о нем. Медлительные нежные звуки, трепещущие восторгом и любовью, вырывались из самой глубины души.

Они не слышали, как позади них открылась дверь. Это вошел Сен-Пьер и остановился, глядя на них с насмешливым любопытством в блестящих глазах, как будто еще хранивших отблеск огромных береговых костров. Его голос заставил вздрогнуть Карригана.

— Peste, ну и мрачная вы парочка! — загремел он. — Почему нет света в углу и зачем это похоронное пение, словно вы отгоняете дьявола, которого и в помине нет?

Дэвид чувствовал себя виноватым, но Сен-Пьер вовсе не хотел уколоть его и смеялся, глядя на них, словно то, что он видел, было милой и забавной шуткой.

— Поздний час и уютный уголок! Следовало бы петь любовные романсы или что-нибудь веселенькое, — воскликнул он, закрывая за собой дверь и подходя к ним. — Почему не «En roulant ma boule», моя милая Жанна? Ты знаешь, что это моя любимая.

Он внезапно остановился и, потрясая каюту своим громовым голосом, затянул удалую песенку:

Свежий вольный ветер дует,

En roulant ma boule!

Быстро я домчусь до милой,

Rouli, roulant, ma boule roulant!

Жена Сен-Пьера, поднявшись с места, вышла из полумрака на свет, и Дэвид с удивлением увидел, что она отвечает мужу смехом, зажимая двумя пальцами свои уши, чтобы не слышать его оглушительного голоса. Она нисколько не была смущена его неожиданным появлением, а скорее даже разделяла его веселье, хотя Дэвиду и показалось, что он уловил в ее лице какую-то принужденность. Он решил, что она хочет скрыть свое страдание под маской внешнего спокойствия.

Сен-Пьер подошел и, небрежно потрепав ее по плечу своей огромной ручищей, обратился к Дэвиду.

— Разве у нее не самый очаровательный голосок во всем мире, мсье? Таким голосом можно прямо погубить человека. Прав ли я, мсье Карриган? Приходилось вам слышать что-нибудь подобное?

— Чудесный голос, — согласился Дэвид.

— Отлично! Я счастлив, что вы соглашаетесь со мной. А теперь, cherie, спокойной ночи! Я должен возвращаться на плоты.

Тень досады пробежала по лицу Мари-Анны.

— Ты так торопишься?

— Тысяча чертей! Ты угадала, милый голосок! Я спешу к своим заботам, а ты…

— Я тоже пожелаю спокойной ночи мсье Карригану! — быстро перебила она его. — Ты, по крайней мере, проводишь меня до моей комнаты, Сен-Пьер.

Она протянула Дэвиду руку. В ней не заметно было никакой дрожи; теплая и нежная она лежала в его руке. И она не спешила ее отнять, глаза же смотрели на него с явной нежностью.

Дэвид молча стоял, пока они уходили. Затем он услышал в ночной темноте зычный голос Сен-Пьера. Слышал, как они прошли по палубе судна, а через полминуты уже знал, что Сен-Пьер садился в лодку. Наконец он уловил и удары весел.

Некоторое время стояла тишина, а потом из окутывавшего реку черного сумрака послышались громовые раскаты могучего голоса Сен-Пьера, затянувшего вольную песню гребцов — «En roulant ma boule».

Он слушал у открытого окна. Ему показалось, что издалека, с реки, где стояли гигантские плоты, раздалась ответная песня.

Глава XVIII

Медленно над дремучими лесами надвигалась гроза. Чем ближе она становилась, тем сильнее охватывала Карригана тревога. В последний раз донесся до него голос Сен-Пьера, затем на далеком берегу один за другим погасли костры и наступила полная тьма. Вдали послышался удар грома. Воздух становился удушливее; над речной ширью не раздавались уже крики ночных птиц; из густой чащи сосен и елей, где притаилась ночная жизнь в ожидании грозы, не доносилось ни звука, ни шороха. Дэвид потушил лампы и уселся у темного окна.

Это не было простой бессонницей. В нем каждый нерв стремился к действию, мозг лихорадочно работал, и, взволнованный до глубины души, он увидел наконец всю ужасную правду. Сен-Пьер не мог ее скрыть от него. Эти выводы казались ему невозможными, но они подтверждались всем тем, что он видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Любовь Сен-Пьера к Мари-Анне Булэн была, во всяком случае, странной любовью; она походила больше на чисто отцовскую привязанность. Он ни разу не проявил себя как любовник или как глубоко любящий и ревнивый муж.

Сидя в темноте, все сгущавшейся с приближением грозы, Дэвид вспомнил, сколько муки и вместе с тем унижения было в глазах жены Сен-Пьера, когда она смотрела на своего мужа. Вот она лежит теперь за перегородкой без сна, в темноте, с мокрыми от слез глазами. А Сен-Пьер, распевая, вернулся на свои плоты! Прежняя симпатия к нему сменялась отвращением. Сен-Пьер так мастерски владел собой не по величию своей души, как думал он раньше, а просто по своему безразличию. Это был великолепный лицемер, который превосходно вел свою игру вначале, но выдал себя под конец. Он не любил Мари-Анну так, как любил ее он, Дэвид Карриган. Сен-Пьер говорил и обращался с ней, как с ребенком, оставаясь спокойным и бесстрастным при таких обстоятельствах, которые должны были бы взволновать каждого. И вспомнив вдруг жуткие минуты, проведенные на раскаленном белом песке, и все, что произошло затем, Дэвид решил, что Сен-Пьер пользовался своей женой как орудием в своей игре, что под маской доверия и великодушия он приносил ее в жертву каким-то своим таинственным целям.

Он не мог забыть также, как безгранично верила в своего мужа Мари-Анна Булэн. Не было никакого притворства в ее ожидании, в ее уверенности, что он найдет выход из того запутанного положения, в котором она очутилась. Не играла она комедию и тогда, когда оставила его в лесу, стремительно бросившись навстречу Сен-Пьеру. Все факты убеждали его в том, что Мари-Анна любила своего мужа. А Сен-Пьер был только собственником, беспечным и равнодушным, почти до грубости безразличным по отношению к ней.

Тяжелый удар грома напомнил Карригану о приближавшейся грозе. Он поднялся среди хаотического мрака, глядя на перегородку, за которой, как он был уверен, жена Сен-Пьера лежала с широко открытыми глазами. Он попытался рассмеяться. Это непростительно, сказал он сам себе, что позволяет себе копаться в семейных делах Сен-Пьера и Мари-Анны. Это не его дело. В конце концов, Мари-Анна не ребенок и, по-видимому, отнюдь не находится в заблуждении. Вероятно, она не поблагодарила бы его за интерес к этому делу. Она сказала бы ему, как и всякая другая гордая женщина, что все это его не касается, что он позволяет себе вторгаться не в свою область.

Он подошел к окну. Воздух словно замер и, сняв проволочную сетку, он высунулся до плеч и стал глядеть. В густой тьме он даже в двух шагах от себя не мог разглядеть воды, но сквозь завесу мрака, скрывавшую от него противоположный берег, виднелся одинокий желтый огонек. Несомненно, он горел в каюте на плотах. И, вероятно, в этой каюте находился Сен-Пьер.

Крупная капля дождя упала ему на руку, и он услышал позади себя, как зашумели верхушки деревьев под внезапно разразившимся ливнем. Он налетел без блеска молнии или удара грома. Вода так и хлынула с неба настоящим водопадом. Карриган отодвинулся и с наслаждением вдохнул освежившийся воздух. Он снова попытался разглядеть огонек на плотах, но его уже не было видно.

Машинально он принялся раздеваться и через несколько минут, обнаженный, вновь стоял у окна. За дождем последовали гром и молния: при огненных вспышках призрачно-бледное лицо Карригана обращено было к плотам. Им овладело непреодолимое и безудержное желание. Там находился Сен-Пьер, он был, несомненно, в каюте, и случится что-то значительное, если Дэвид воспользуется грозой и ночью, чтобы отправиться на плоты.

Все охотничьи инстинкты толкали его к приключениям, и, повинуясь своим предчувствиям, он до пояса высунулся в окно. Густую тьму снова разорвала вспышка молнии, при свете которой он ясно увидел реку и очертания другого берега. Переплыть реку нетрудно; это послужит и хорошей подготовкой к завтрашнему дню.

Словно барсук, прокладывающий себе дорогу из слишком тесной для него норы, Карриган выбрался из окна. У самого борта судна его осветила молния, и он снова прильнул к своей каюте, боясь чужих глаз. Среди черного, как смола, мрака он со спокойной решимостью бросился в воду, направляясь к противоположному берегу.

Когда же он вынырнул на поверхность, опять сверкнула молния. Он вытер мокрое лицо, наметил себе точку на плоту и, быстрыми могучими взмахами рук рассекая воду, направился в ту сторону. В течение десяти минут он плыл, не поднимая головы. Потом остановился, отдаваясь медленному течению реки и ожидая новой вспышки молнии. Когда же она вспыхнула, увидел стоявшие на плотах палатки не далее как в ста ярдах. В снова наступившей темноте он уцепился за края и вскарабкался на бревна.