Хуливуд (№4) - Волшебник Хуливуда

В конце концов он дозвонился до Бобби Л., которая сонным голосом пригласила его к себе в кроватку, и до Бобби Д., которая послала его на хер. Ну, а чего другого следовало ожидать, когда тревожишь профессионалку в столь ранний час?

Глава двадцать вторая

Чарли Чикеринг, служащий морга, не числился у Свистуна ни в друзьях, ни хотя бы в добрых знакомых. Он проходил по разряду нужных людей. Иногда Свистун льстил ему, иногда на него орал, в зависимости от настроения самого Чарли, но все каждый раз заканчивалось десяткой или двадцаткой, ибо сахаром хорошо подсластить, уксусом – подкислить, но только деньги гарантируют более или менее правдивые ответы на интересующие тебя вопросы.

Бумажный пакет был у него под мышкой, когда он вошел в тихие пределы морга. В пакете находились два сандвича, две бутылки лимонада и голландский сыр; все это было куплено в лавке, торгующей деликатесами. Помимо денег, Чарли Чикеринг был неравнодушен к деликатесным сандвичам и к лимонаду.

Он сидел, положив ноги на стол, и глазел на фотографии в порножурнале.

– А книги ты когда-нибудь читаешь? – спросил Свистун.

– Одну книгу я как-то прочитал. Но там была уйма непонятных слов. А речь шла про то, что если будешь работать честно, не ввязываться ни в какие делишки, уважать женщин, заботиться о стариках и старухах и никогда не лгать, то станешь президентом крупной страховой компании или же банка. Такая вот херня. Потому что президенты компаний и директора банков лгут, мошенничают, смеются над собственными отцами, отдают матерей в богадельню и говорят женщинам, будто любят их, чтобы не расплачиваться наличными. А сами лезут в мохнатку.

– Куда?

– В мохнатку. Противно слушать, как все говорят одно и то же: пизда да пизда. Вот я и говорю: мохнатка.

Свистун выложил на грязный стол деликатесы.

Чикеринг заглянул в пакет. На глазах у него были контактные линзы толщиной с бутылочные стекла. Ухмыльнулся, блеснув металлической пластинкой на зубах, которую носил с тех пор, как они со Свистуном познакомились.

– Тебе что-то нужно от меня?

– Хочу порасспросить про парня по имени Кении Гоч, которого сюда доставили из лос-анджелесского хосписа.

– В хосписе свой морг.

– Не думаю, что там держат тела больных, погибших в результате убийства.

– Ах, этот!

Свистун достал перетянутые резинкой деньги и выудил из стопки десятку. – Его уже вскрыли?

– А с этим никто не торопится. Если человека находят с перерезанным горлом, причем оттуда торчит бритва, других причин смерти как-то не ищут.

– Я бы взглянул на него.

– Чего ради?

– Откуда мне знать? Просто чтобы понимать, о чем говоришь, если кто-нибудь заведет при мне речь о вальвулотоме.

– Ага, значит, ты уже знаешь.

Не убирая ног со стола, Чарли принялся за сандвич. Видно было, что спешить ему некуда.

– А себе ты ничего не взял?

– Я так рано не ем.

– Это-то и плохо, Свистун. Ты не умеешь дружить. Нет, чтобы принести еще один сандвич и поесть со мной за компанию.

– Солнце едва встало, – заметил Свистун, вручая ему вторую десятку.

– Но можно же позавтракать!

Чикеринг наконец спустил ноги на пол. Держа сандвич губами, выдвинул ящик письменного стола, достал формуляр, заполнил его и протянул Свистуну.

– Разрешение, на случай, если кто-нибудь спросит, – пояснил он.

Свистун налепил себе на плечо пластиковую карточку разового пропуска.

Чикеринг надел резиновые перчатки и бумажную маску. Вторую пару перчаток и маску передал Свистуну. Маску тот надел, а перчатки сунул в карман.

– Я не собираюсь ни к чему притрагиваться. Миновав коридор, они вошли в покойницкую. Здесь было очень холодно, из-под бумажных масок заструился пар дыхания. Чикеринг снял со стены план морга, сверился с цифрами и прошел в глубину покойницкой. Здесь в длинном ряду лежали тела, прикрытые простынями, из-под одной простыни свешивалась рука. Чикеринг убрал ее под простыню.

– Они иногда шевелятся.

Его глаза из-под маски смеялись.

Он отодвинул пару носилок, расчищая проход к боксу, в котором хранились останки Кении Гоча. Они были снабжены табличкой: "Необходима осторожность". Носилки были закреплены запором, который открывался нажатием кнопки, после чего они свободно скользили по рельсам.

Чикеринг взялся за край простыни.

– Что ты хочешь увидеть?

– Только открой рану.

Чикеринг оттянул простыню на уровень плечей.

Свистун наклонился над мертвым телом, похожим на изображение Христа, снятого с креста, на каком-нибудь древнем алтаре. Кровь смыли, хотя кое-какие подтеки и бурые пятна еще оставались на шее.

Лезвия, разумеется, не было. Вещественное доказательство перекочевало на данный момент в карман к Лаббоку.

Нож, который описала Свистуну Мэри, и впрямь легко можно было не заметить. Или принять за что-нибудь другое.

– А какой примерно длины этот самый вальву-лотом? – спросил Свистун.

– С первый сустав большого пальца, – послышался голос откуда-то сзади.

И Свистун, и Чикеринг подскочили на месте.

Молодой человек в белом халате с песочного цвета волосами стоял в покойницкой. На лице у него было написано раздражение.

– Как это вы так подкрались? – изумился Свистун.

– Башмаки такие. А кто вы такой и что тут делаете?

– У него есть разрешение, – сказал Чикеринг.

– Вот как? – Незнакомец подошел поближе. -Что-то никак не могу разобрать подпись.

– Это подпись Эрнеста Лаббока, – сказал Свистун.

– А кто такой Лаббок?

– Детектив из убойного отдела, голливудский участок, – сказал Свистун.

– И проверять не стану, – произнес мужчина в белом халате, искоса взглянув на Чикеринга. – Сильно смахивает на разовые пропуска, которые выписывает Чарли, когда его подмажут.

– Что вы, сэр!

Чикеринг выставил вперед руки, словно готовясь отразить удар.

– Да ничего страшного. – Мужчина обратился к Свистуну: – Но вы так и не представились.

С такими людьми Свистуну доводилось сталкиваться не раз. Как правило, ничего, кроме раздражения, они не испытывали, но само оно далеко не всегда оказывалось безобидным. Он полез в карман нашарить одну из своих визитных карточек, решив, что в письменном виде его имя произведет на незнакомца лучшее впечатление, чем в устном. Нашел одну – затрепанную и не совсем чистую: слишком уж долго провалялась она в кармане.

Незнакомец прочитал карточку и вернул ее Свистуну.

– У вас имени нет? Только фамилия? – спросил он прокурорским тоном.

– Мне этого хватает.

– Ну, и кто же вы по профессии? Музыкант или, может быть, модель? – язвительно спросил мужчина в белом халате.

– А вам не угодно представиться? Мне в вашем случае хватило бы фамилии.

– Паттерсон. Меня зовут Джоэль Паттерсон и я здесь работаю.

– Доктор Паттерсон – младший судебно-медицинский эксперт, – торопливо подсказал Чикеринг.

Паттерсон побарабанил пальцем по табличке "Необходима осторожность".

– Из-за этого вы и вырядились? Маски, перчатки… Но ничего этого не нужно, если не начнете забавляться с кровью или с другими телесными жидкостями.

– А вам самому приходится иметь с ними дело?

– Если его решат вскрывать в мое дежурство, то да. Но я и так могу сказать вам, что произошло. Кто-то приставил ему к горлу вальвулотом – вжик! – и перерезал сонную артерию.

– А не могло ли случиться так, что сам мистер Гоч раздобыл вальвулотом… – Брови Паттерсона удивленно приподнялись. -… и перерезал себе горло? Я хочу сказать, настолько ли сильна оказалась бы в таком случае первая боль, чтобы заставить его отказаться от первоначального намерения?

– Боль была бы более слабой, чем когда вскрываешь вены, – ответил Паттерсон. – Значит, вы предполагаете самоубийство?

– Вполне могу представить себе, что человек, испытывающий такие страдания и по столь позорному поводу, может наложить на себя руки.

Г Пожалуй, – согласился Паттерсон, и его лицо Утратило недавнюю настороженность.

Свистун сразу же решил, что этот человек начинает ему нравиться.

– Вы могли бы просветить меня еще по одному поводу? – спросил он.

– Минута у меня найдется. Свистун поглядел на Чикеринга.

– Почему бы тебе, Чарли, не управиться с завтраком, пока хлеб не засох?

Пожав плечами, Чарли побрел прочь.

Свистун полез в карман и достал сложенный носовой платок, в котором хранил мумифицированный пальчик. Развернул платок и показал патологоанатому на раскрытой ладони.

Паттерсон наклонился, потом весьма осторожно взял пальчик.

– Откуда вы это взяли?

– А вы подтвердите мне, что это именно то, о чем я подумал?

– А о чем вы подумали?

– Что это мумифицированный палец.

– Именно так. Мумифицированный палец ребенка.

– А я-то надеялся, что вы скажете: это пластиковая подделка. Знаете всю эту мерзость, которую продают шутникам…

– Кофейные брызги и собачьи какашки?

– … вот именно. Но эксперта не проведешь, верно ведь?

– Так откуда вы это взяли?

– Нашел на квартире у этого покойника. В ящике.

– А у вас есть хоть малейшее представление о том, откуда палец взялся у него?

– Нет.

– Значит, вы провели обыск в его квартире не специально ради этого предмета?

– Нет. Я нашел его случайно.

– Так вы работаете над делом в связи с его смертью?

– Дела как такового, строго говоря, нет. Просто оказал маленькую услугу одному другу, а потом невольно вовлекся во всю эту историю.

Паттерсон опять насторожился – и снова разонравился Свистуну.

– Назовем это любопытством.

– Допустим. Когда вам нечем заняться, вы подглядываете в замочные скважины и шарите по мусорным ведрам. Никогда не знаешь, на чем в конце концов удастся подзаработать.

– Я ведь не состою на государственной службе, – возразил Свистун. – И с утра меня не ждет работа на конторском столе. И приходится порой заниматься и тем, о чем вы сказали, но на этот раз у меня на уме было совершенно другое. Единственный перспективный клиент уже был мертв на момент, когда я вмешался в дело. Кении Гочу мог бы понадобиться детектив или, как минимум, друг, чтобы выяснить, кто убил его, если он, конечно, не покончил с собой. А я просто оказывал любезность своему другу, шел почти наугад шаг за шагом, пока не наткнулся на детский палец.

Паттерсон свободной рукой полез в карман халата и извлек оттуда пробирку.

– Я его у вас, пожалуй, заберу.

Свистун одной рукой выхватил у него мумифицированный палец, а другой – пробирку.

– Я против.

– Он может оказаться вещдоком по делу об убийстве.

– Его же не на месте преступления нашли.

– Пусть даже так. В сложившейся ситуации он может – и наверняка должен – сыграть свою роль в происшедшем.

– Возможно, вы и правы, но на данный момент он к делу не приобщен.

Свистун положил палец в пробирку, а пробирку – к себе в карман.

– Я вынужден буду подать рапорт, – сказал Пат-терсон.

– Я понимаю.

– Заговорив о вещдоке по делу об убийстве, я имел в виду вовсе не убийство мистера Гоча. Речь шла об убийстве ребенка, палец которого вы держите при себе.

– И это я понимаю. И я не сомневаюсь в том, что знаю, о каком ребенке идет речь. И мне не хотелось бы, чтобы часть тела этой девочки, пусть и такая крошечная, болталась бы туда и сюда по полицейским инстанциям или валялась бы здесь, в морге. Не хочу, чтобы ее использовали в качестве вещдока. В надлежащее время я отдам ее родственникам – и те похоронят палец. А вы подавайте рапорт, куда хотите.

Они стояли, пристально глядя в глаза друг другу. Паттерсон моргнул первым. Полез в карман, достал грошовый блокнотик и шариковую ручку и быстро записал несколько слов.

– Ладно. Как вам угодно. Но на вашем месте я бы, как минимум, поговорил с сержантом Гарри Эссексом. Вы с ним знакомы?

– Нет. Но наслышан.

– Значит, вам известно, чем он занимается? – Мне рассказывали. Сатанистами.

В его словах Паттерсону послышалось неверие, может быть, даже издевка.

– Верно. Существует специальная группа или, самое меньшее, руководитель специальной группы. Множество людей относятся к сатанизму с предельной серьезностью. Я не говорю о женах конгрессменов, которые метят черным музыкальные альбомы. Я не говорю о профессиональных ведьмах. Я говорю о полицейских, которые находят мертвых подростков и обезображенные младенческие тела. Я говорю о священниках, которых просят изгнать дьявола из того или иного дома. Я говорю о полицейском по фамилии Эссекс, а про него с виду никогда не подумаешь, будто он верит в привидения и в прочую нечисть.

Отвернувшись, он вернул носилки Кении Гоча в бокс. Затем снова посмотрел на Свистуна, который, сняв меж тем маску, стоял как вкопанный.

– Ничто не ново под солнцем, Уистлер. Мы по-прежнему носим боевую раскраску и норовим затаиться во тьме.

Внезапно он спросил у Свистуна:

– А вы не простыли?

– Похоже на то. Что посоветуете?

– Две таблетки аспирина, а утром вызовите врача.

И Паттерсон наконец ухмыльнулся.

Глава двадцать третья

В кампусе Калифорнийского университета легко заблудиться. Каждое место для парковки похоже на все остальные, а посторонним посетителям, как правило, приходиться парковаться так далеко от места назначения, что в любой час дня и вечера здесь можно увидеть с полдюжины автомобилистов, покинувших свои машины и расспрашивающих о том, как пройти, студентов, пребывающих разве что в чуть меньшем недоумении.

Тридцать шесть тысяч студентов и преподавателей; целый город – и более крупный, чем соседний Беверли Хиллз.

Свистун запарковался на стоянке, предварительно купив в автомате билет. Сегодня за все на свете приходится платить – не одним способом, так другим. Мир держится на деньгах, набегающих со стоянок, с платных мостов, с трехдолларовых билетов в музеи, хотя все это сравнительно недавно было бесплатно.

Сорок пять минут понадобились Свистуну, чтобы найти нужный офис в дальнем конце нужного коридора в нужном здании, входящем в нужный комплекс. Табличка на дымчатом стекле двери гласила, что вы пришли в офис Джонаса Килроя, второго профессора, гуманитарный факультет. Постучав, Свистун услышал: «Войдите», а войдя, понял, как ему не повезло.

Больше всего этот офис напоминал крысиную нору. Окно было открыто, и погода за окном стояла прекрасная; в противном случае здесь можно было бы задохнуться. Пахло тут тунцом, капустой, книжной пылью и нестиранными носками.

Хрупкий молодой человек с пышной рыжей шевелюрой, смахивающей на парик, в очках с толстыми стеклами на курносом носу, сидел в деревянном кресле-вертушке. Ноги в огромных ботинках были водружены на свободный краешек стола. Парень жевал тунца с капустой на белом хлебе и читал какой-то журнал.

Посмотрев на Свистуна, он помахал журналом.

– Туринская плащаница. Опять за нее принялись. Завернули в нее Христа после снятия с креста или не завернули? Это как эпидемия. И возобновляется раз в три года. Новые анализы. Новые доказательства. Новые выводы. А вас интересует туринская плащаница?

– Слышал я про нее, но она меня, честно говоря, не интересует, – признался Свистун.

– Так, может, вас заинтересует библиотека Наг-Хаммади?

– Что?

– А чем же вы занимаетесь?

– Стараюсь не выйти из ста восьмидесяти фунтов, – ответил Свистун.

– Отлично сказано. Лишний вес приводит к сердечным расстройствам, – заметил Килрой. – А какое у вас ко мне дело?

– Мумифицированные пальцы. Мумифицированный палец ребенка.

– Ах вот как.

Килрой спустил ноги со стола и встал во весь рост. Он оказался тощим и долговязым.

– Интересует меня также "Теория и практика магики".

– Именно магики, а не магии?

– Именно так.

– Значит, сатанизм. Крайне модная тема. А что конкретно вам хочется выяснить?

– Честно говоря, сам не знаю. Конкретно – только про палец и про книгу. У меня в этом отношении нет никаких познаний.

– Познаний у вас наверняка больше, чем вам самому кажется. Как-никак, идет Эра Водолея.

– А мне казалось, что он должен наступить только в двухтысячном году.

– Плюс-минус, – ухмыльнувшись, сказал Килрой.

– И мне казалось, что Эра Водолея связана со всеобщей гармонией и любовью.

– Вот видите? Я же вам говорил: вы на самом деле знаете куда больше, чем вам кажется.

– У меня есть друг, который читает все, что печатается, а потом пересказывает это мне, – пояснил Свистун. – И все-таки, как Эра Водолея связана с сатанизмом?

Килрой взял грубо заточенный плотницкий карандаш и провел по листу бумаги жирную линию. Вернее, лишь в начале она были жирной: по мере проведения он ослаблял нажим, так что она становилась все бледнее и бледнее. В итоге дело выглядело как мастерски нарисованная шкала.

– Скажешь что-нибудь благое, а другие непременно обратят твои слова во зло. Каждая человеческая активность, поддающаяся изучению, может быть описана в аксиологическом смысле, может быть нанесена на ценностную шкалу. Смотрите, здесь линия совсем черная, а здесь гораздо светлее. – Он прикоснулся пальцем к центру линии. – Применительно к каждой произвольно выбранной точке надо решить лично для себя, является ли она скорее светлой, чем темной, или скорее темной, чем светлой. Кое-кто утверждает, что в Эпоху Водолея человечество ждут благоденствие и процветание, а другие, напротив, ожидают невиданной вспышки зла.

Килрой говорил как человек, которому крайне некогда. Казалось, он не говорит, а мчится куда-то, рассыпая по своему следу жемчуга мудрости и информации. Как ни старался Свистун, ему было трудно поспеть за профессором, и это проступило у него на лице.

– Символом веры для христиан является крест, – рассказывал Килрой. – Сатанисты в ходе черной мессы переворачивают его вверх ногами и делают символом разрушения. Вы за мной поспеваете?

– Еле-еле, – признался Свистун.

– Если нет Бога, значит, нет и Сатаны. И наоборот. Такая логика вам понятна?

Свистун пожал плечами.

– Вам нужно взглянуть на это с высоты птичьего полета.

– Мне нужно выяснить про палец.

– Вы когда-нибудь слышали про Руку Славы? – спросил Килрой.

– Нет.

– А про некромантию?

– Про это как раз слышал. Я был знаком с женщиной, которая утверждала, будто умеет вызывать духи усопших и накладывать заклятия.

– Значит, вам известно, что с умершими можно связаться на предмет предсказания будущего, потому что они не связаны ограничениями, присущими миру живущих?

– Да нет, я не утверждаю, будто мне на этот счет известно что-то определенное. Помню просто, как она разок-другой рассуждала на эту тему.

– Рука Славы используется в некромантии. В автохтонном древнем ритуале колдун брал руку повешенного, завернутую в клок савана, помещал ее на две недели в раствор, потом засушивал. Но впоследствии развилась и вариативная техника. Вариаций на самом деле великое множество.

– Каждому повару хочется внести в рецепт что-то свое, – заметил Свистун.

– Это что, шутка? – удивился Килрой.

– Честно говоря, я не понимаю, о чем мы с вами разговариваем. Это ведь не фильм ужасов. Я сижу перед вами, а вы рассказываете про какую-то засушенную руку повешенного…

– А жизнь – это и впрямь фильм ужасов.

– … про общение с мертвецами.

– … неужели вы сами этого не знаете?

Они замолчали одновременно и уставились друг на друга, пораженные тем, как совпали по смыслу сказанные наперебой слова. Верно было и то, что сказал Килрой, и то, что сказал Свистун, они обменивались репликами, как комические персонажи в кинокартине категории «б», а жизнь ведь и впрямь бывает столь же скверной, как кинопродукция этой категории.

– Я хотел сказать, что мне не по вкусу те вариации, к которым вы меня подводили, – сказал Свистун.

– Использование детских рук?

Свистун промолчал, давая профессору возможность продолжить.

– Детям присуща особого рода невинность и, соответственно, предполагается, что им открыт доступ к великим тайнам. В нашей стране история этого ритуала восходит к салемским колдуньям. А раньше то же самое практиковали в Англии, не говоря уж об Азии, ближнем и Среднем Востоке, Африке. Одни и те же ритуалы, талисманы и магические предметы встречаются повсюду. И уходит это в глубину палеолита, – закончил Килрой.

– Но не сосредоточиться ли на нашем времени? – сказал Свистун. – У меня ощущение, что ничего другого мне не осилить.

– Сегодня от вчера в данном случае отделить не удастся. Слишком уж долго все это продолжается. Обезображенные детские трупы, которые находят в этом штате, да и в других штатах, часто оказываются без одной руки, отрубленной по запястье.

– Вы сказали, что руки используются в колдовстве?

– Это зависит от того, что именно вы называете колдовством. Культ Обейи, благословленный именем Ашанти и практикуемый вест-индскими рабами отнюдь не равнозначен водуизму, восходящему к Дагомее, но также практикуемому в Вест-Ин-дии. Не говоря уж о спиритизме, имеющем распространение и там, и тут, причем люди постоянно Путают и смешивают все эти культы.

– Таким образом, колдуны фигурируют как в сатанизме, так и во множестве примитивных языческих религий, но их часто путают с колдуньями, занимающимися белой магией и искусством врачевания. Не все и даже далеко не все практикующие колдуны призывают Сатану, но отрубленная рука или отсеченный палец могут найти применение в сатанистском ритуале. Все это крайне запутанно. Подобно всем остальным видам человеческой деятельности, вопросы религии и антирелигии располагаются на единой шкале ценностей.

– Ради всего святого, – не вытерпел Свистун. -Но разве колдовство не полный и совершенный вздор? Насмерть перепуганные женщины и мужики, которым невтерпеж, прыгают через мечи и через пламя, целуют своего повелителя в задний проход, раскладывают девственниц на гладких каменных плитах. Все это самый обыкновенный трах, только с прибам-басами. Дети слушают граммзаписи, а им внушают, будто можно устроить черную мессу, если запустишь ленту в обратную сторону!

– А почему бы им и не уверовать в откровения, имеющие место, когда граммзапись проигрывается в обратную сторону, или когда они сами произносят ритуальные заклинания, или когда у них на щеках оказываются определенные татуировки? Во всем этом людьми накоплен достаточный опыт. Возьмите григорианские песнопения. Возьмите шин, далеф и йод.

Свистун недоуменно цокнул.

– Это еврейские буквы, которые написаны на особых лентах, а эти ленты верующие иудеи наматывают себе на руку. В семь слоев на руку. Возьмите тибетских монахов с их молитвенными кругами, возьмите верующих католичек с их четками. – Сделав паузу, он насмешливо посмотрел на Свистуна. -Взять хоть вас. Вы в Бога веруете?

– На этот счет у меня нет собственного мнения.

– На этот счет у большинства людей нет собственного мнения. Евреи нынче едят свинину, а католики пользуются контрацептивами. Только фундаменталисты, которых мы чаще называем фанатиками, выполняют все предписания, изложенные в Коране, в Библии и в Талмуде. Но "ради Бога" или "ради всего святого" мы произносим автоматически, ища защиты против безумия, царящего в мире. А еще мы стучим по дереву. А вам известно, почему мы стучим по дереву? Это рудимент древнего друидизма. Когда умирал жрец, считалось, что его душа переселяется в один из дубов, растущих в священной роще. Стуча по дереву, мы будим его и обращаемся к нему со своей просьбой. Вся наша жизнь полна машинальных ритуалов наподобие этого. На свадьбе непременно выплескивают наземь немного вина. Бьют на счастье посуду. Плюют три раза через плечо.

– Но все это безобидно.

– Разумеется, безобидно. Я просто соединяю общей линией истинно древние религии, празднества в день сбора урожая, почитание деревьев, жертвоприношения животных, друидизм, колдовство, поклонение Сатане, бесследные исчезновения людей, жену Лота, дочь Аарона и распятие самого Христа.

– Но библейские предания представляют собой всего лишь аллегорию, они имеют значение нравственных притч, и не более того, – заметил Свистун.

Килрой состроил насмешливую гримасу.

– А что скажете о святом причастии? О католической мессе?

– Меня воспитали в католической вере.

– И вы ходили к первому причастию?

– Да, разумеется.

– И помните, что вам рассказывали про облатку?

– Что она представляет плоть и кровь Христову…

– Нет, не так. Вам внушили, что вы вкушаете плоть и кровь Христову. Чудодейственным образом – но в самом буквальном смысле – облатка превратилась в плоть и кровь Христову. Это одна из причин, по которым на католиков порой случались гонения. Их называли каннибалами. Все демоны и дьяволы таятся во тьме, а на Божий свет выходят лишь под чужой личиной, причем личинам этим нет числа.

Свистун кивнул. Килрой был прав. Столкнувшись с очередной чудовищной трагедией, ты стараешься внушить себе, что это дело рук маньяка, то есть безумца, а более глубокие корни искать не хочешь. Возможность того, что Зло столь же реально и столь же могущественно, как добро, и что тысячи людей поклоняются Сатане, является по сути дела научно доказанным фактом.

Килрой внезапно принялся рыться в ящике письменного стола и извлек оттуда наручные часы.

– У меня лекция.

– А я так и не понял…

– Как вас зовут? – беспорядочно собирая предметы и записи, необходимые для лекции, перебил Килрой.

– Свистун.

– Просто Свистун? Это ваша кличка?

– Никогда не задумывался над этим.

– Это интересно. А вам не хочется немного по-дучиться? В следующем семестре я читаю прелюбопытный курс.

– Я об этом подумаю.

– Знаете, если всю жизнь учишься, то и молодым остаешься до самой старости. Через две минуты у меня лекция, а потом уже назначенная встреча. Так что мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. Возьмите этот список и отправляйтесь с ним в здешнюю библиотеку. Все книги там есть. Прочитав их, вы кое-что поймете, избавитесь от невежества, овладеете, по меньшей мере, профессиональным жаргоном. Найдете определения и формулировки. Совсем не обязательно читать именно отмеченные мною страницы – и в том порядке, в котором я это предлагаю. Но, последовав моим рекомендациям, вы получите информацию в определенной последовательности.

– Очень мило с вашей стороны, – сказал Свистун.

Килрой внезапно осекся, как будто Свистун сказал нечто совершенно неожиданное.

– Послушайте, я же преподаватель. Именно этими темами я и занимаюсь и для меня удовольствие встретиться с человеком, которого эти вопросы интересуют куда больше, чем многих моих студентов. Кстати говоря, а кто вы по профессии?

– Частный детектив.

– А вы мне этого не сказали.

– И вот еще что. Не знали ли вы человека по имени Кении Гоч?

Наступила мгновенная тишина, недолгая пауза, в ходе которой Килрой поднес пальцы ко лбу, как будто мучительно что-то припоминая. Разумеется, это был чисто актерский жест, и Свистун его так и понял.

– Похоже, вы его не знали. Такую фамилию, как Гоч, забыть трудно.

– Нет, погодите-ка. Гоч. Совсем юноша. Лет семь-восемь назад. Сейчас вспомнил. Как вы и сказали, такую фамилию трудно забыть. Он записался ко мне на курс, побывал на паре лекций, а потом пропал. Такое у нас не редкость. Сперва записываются на курс, а потом пропадают.

– Он пропал не только в этом смысле. Он умер.

– Бывает, – сказал Килрой.

Спеша по коридору в лекционную аудиторию – где его наверняка встретят полдюжины скучающих студентов и одна бесконечно преданная лично профессору девица, – Килрой подумал о том, что в нормальный ход игры внезапно вмешался джокер.

Судя по всему, Гоч разоткровенничался не только перед духовным отцом. А вот перед кем еще и перед сколькими из них, этот вопрос остается открытым.

И все эти неприятности инициировал сам Килрой, поддавшись минутной слабости и подарив пальчик малютки Кении Гочу в знак любви.

С другой стороны, несомненно появившаяся опасность – олицетворением которой и прибыл к нему этот Свистун – приятно волновала, провоцируя на ответные действия. Что ж, он готов. Он в силах завоевать весь мир, предоставься ему для этого хотя бы полшанса и появись хоть какая-нибудь причина.

Глава двадцать четвертая

Канаан оказался прав: досье на Кении Гоча, он же Гарриэт Ларю, действительно нашлось в картотеке. Нашлась и его фотография в алом платье и в сандалиях из крокодиловой кожи.

Канаан поехал к Эбу Форстмену, представился и попросил хозяина дома объяснить жене, что он приятель из игорного дома в Гардене, случайно оказавшийся по соседству и заскочивший угостить старину Эба кофейком.

В машине, по дороге на квартиру к Гочу, он рассказал Форстмену о том, что на самом деле произошло с его родственником. Старый Эб страшно перепугался. На мгновение Канаану показалось, что У старика случился инфаркт.

– Наверное, есть более удачный способ преподносить новости вроде этой, только я за последние тридцать лет им так и не овладел. Мне жаль, что это на вас так подействовало.

– Да, именно от таких новостей люди и умирают. Но ведь насилие царит везде и всюду. Я приехал в эти края, чтобы греться на солнце. Мог ли я представить себе гарь, дорожные пробки, мальчиков и девочек, торгующих собой на любом углу!

– Этого никто не мог себе представить заранее, – пробормотал Канаан.

– Вспрыскивают себе всякую гадость в вены, нюхают ее. А кинозвезды… теперь им и обвенчаться недосуг… а детьми обзаводятся.