Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

      — Я сразу все поняла, — произнесла она мягко, — как только услышала историю о русалочке.
      — Так вы тоже знаете песню детей моря?! — удивленно прошептала Сиротка.
      — Ты не единственный потомок Ангелочка Гудрич, моя дорогая. Моя мама поведала мне эту историю и научила песне, взяв с меня обещание, что я передам ее своим дочерям. Но я слишком некрасива, чтобы выйти замуж по любви, и слишком умна, чтобы позволить кому-то жениться на мне из-за денег. Поэтому у меня нет собственных дочерей, чтобы рассказать им эту историю. Я не могу рассказать ее даже тебе, потому что ты ее уже знаешь. Но я хочу, чтобы ты стала моей дочерью, и мы вместе будем петь песню детей моря и рассказывать эту историю друг другу. После стольких лет мы наконец-то прекрасно заживем.
      Она улыбнулась, и Сиротка впервые за много лет улыбнулась в ответ.

Нил Гейман
Страницы из дневника, найденного в коробке из-под обуви, забытой в рейсовом автобусе где-то между Тулсой, Оклахома и Луисвиллем, Кентукки
Пер. Н. Горелова

      Нил Гейман родился в 1960 году в Англии, в 23 года стал отцом, после чего и занялся интенсивной писательской деятельностью, подвизаясь на ниве иллюстрированного романа. В последние годы этот «один из десяти наиболее выдающихся писателей-постмодернистов» обратился к традиционной сюжетной прозе и опубликовал романы «Нигде/никогда» (1997) и «Американские боги» (2001), сборник «Дым и зеркала: рассказы и иллюзии» (1998), книги для детей — «День, когда я променял своего папу на пару карасиков» (1997), «Коралайн» (2002) и «Волки в стенах» (2003). Рассказ «Страницы из дневника…» впервые появился в буклете, раздававшемся во время тура Тори Амос в 2002 году. Н. Гейман и Т. Амос познакомились в 1992 году, за прошедшие десять лет образ писателя был воспет ею неоднократно. Гейман не остался в долгу, и в одной из его иллюстрированных детских книжек появилось «дерево Тори» с рыжей листвой, похожей на волосы певицы.

      Пн. 28-е
      Мне показалось, что я преследую Скарлет уже давно. Вчера оказался в Лас-Вегасе, шел по паркингу казино и вдруг обнаружил открытку. На ней всего одно слово, написанное малиновой помадой. Одно слово: Помни.На лицевой стороне — какое-то шоссе в Монтане.
      Не помню, что же именно мне следовало помнить. Я в дороге и еду прямо на север.
      Вт. 29-е
      Я в Монтане или в Небраске. Пишу, сидя в мотеле. Снаружи доносятся порывы ветра, я пью черный кофе — гостиничный кофе, такой одинаковый, что не поменяет своего вкуса ни завтра, ни послезавтра. Это сегодня в забегаловке какого-то крохотного городка я услышал, как кто-то произнес ее имя. «Скарлет в пути», — произнес мужской голос, голос дорожного полицейского, сразу переменившего тему, стоило мне подсесть ближе и прислушаться.
      Говорил он о лобовом столкновении. Осколки сверкали на дороге, словно брильянты. И обращался он ко мне вежливо: «мэм».
      Ср. 30-е
      «Не работа доканывает вас, — рассуждала женщина, — все оттого, что люди таращатся». Она дрожала. Ночь выдалась холодной… А одета она была не самым подходящим образом.
      «Я ищу Скарлет», — о чем было еще разговаривать?
      Она сжала мою руку в своих ладонях и осторожно прикоснулась к моей щеке. «Не сдавайся, дружище. Ты найдешь ее, когда придет время» — с этими словами плавной походкой она отправилась вниз по улице.
      Я не стал оставаться в маленьком городишке. Возможно, в Сент-Луисе? Поди пойми, да и Сент-Луис ли это на самом деле? Я стал искать какую-то арку, которая должна соединять Восток с Западом, но если она там и есть — я все равно ее проворонил.
      Позже я переехал через реку.
      Чт. 31-е
      На обочине у дороги растет голубика — в зарослях мелькнула красная нить. Мне страшно, быть может, я ищу то, чего уже нет? И никогда не было.
      Сегодня в кафе посреди пустыни говорил с женщиной, которую любил. Она там официанткой.
      «Я-то подумала, что ты — за мною, а оказалось, что это просто дежурная остановка».
      И что мне было сказать в ответ? Она все равно не станет меня слушать. И все же надо было спросить: может быть, она знает, где Скарлет?
      Пт. 32-е
      Вчера ночью мне снилась Скарлет. Она была огромная, дикая, она охотилась за мной. Во сне мне было известно, как она выглядит. Я проснулся и обнаружил, что нахожусь в грузовом пикапе, припаркованном на краю дороги. Какой-то человек посветил мне в лицо фонариком, назвал меня «сэр» и попросил права.
      Пришлось сообщить ему, кем я, на мой взгляд, являюсь… и кого я ищу. А он просто засмеялся и пошел прочь, покачивая головой и бормоча какую-то неизвестную мне песню. Я повел пикап на юг, туда, где утро. Временами я боюсь, что все это превращается в одержимость. Она пешком, я на машине. Но почему она постоянно опережает меня?
      Сб. 1-е
      Я нашел коробку из-под обуви и сложил туда свой хлам. В «Макдоналдсе» посреди Джексонвилля я перекусил: «четвертной с сыром» и «шоколадно-молочный коктейль». Высыпал содержимое коробки на стол. Итак, красная нить из зарослей голубики. Открытка. Снимок на «полароид», найденный посреди пустыря, пахнущего фенхелем, неподалеку от Сансет-бульвар, — а там две девчонки о чем-то секретничают, лиц не разглядеть — смазаны. Аудиокассета. Золотые блестки в крошечном флаконе, который мне всучили в Вашингтоне, округ Колумбия. Страницы, вырванные из книг и журналов. Фишка из казино. Ну и этот дневник.
      Темноволосая женщина за соседним столом сказала: «Теперь после смерти они могут сделать из вас брильянты. Научный факт. Я хотела бы оставить по себе такую память. Хочется сверкать».
      Воскр. 2-е
      Пути призраков испещрили землю древними фразами. Призраки по скоростному шоссе не ездят. Они ходят. Не в этом ли суть моего преследования? Иногда мне кажется, что я вижу все ее глазами. Иногда — будто это она смотрит моими.
      Я в Вилмингтоне, Северная Каролина. Пишу, сидя на пустой скамье, пока отражение солнца искрится на поверхности воды. Мне так одиноко.
      Мы придумали все это на ходу, разве не так?
      Пн. 3-е
      Оказавшись в Балтиморе, я стоял на тротуаре под моросящим дождем и размышлял о том, куда направляюсь. По-моему, я видел Скарлет в машине, которая ехала в мою сторону. Она была на сиденье справа. Я не успел разглядеть лицо, но волосы были рыжие. За рулем оказалась женщина, пухлая и довольная: черные длинные волосы. Цвет кожи — темный. Это она вела старый пикап.
      Прошлой ночью я спал в доме незнакомого человека. Я встал и услышал от него: «Она в Бостоне». — «Кто?» — «Та, кого ты ищешь». Я спросил, откуда ему известно, но он решил не разговаривать со мной. В конце концов он попросил меня уйти, и я не заставил себя ждать. Я хочу домой. Знать бы только куда — так бы и сделал. Но я скитаюсь.
      Чт. 5-е
      Пополудни я миновал Ньюарк, вдали показался Нью-Йорк, еще днем окутанный непроглядной тьмой грязного смога и с началом грозы погрузившийся в ночь. Похоже на конец света.
      По-моему, конец света будет черно-белым — как старое кино. Волосы черные как уголь, сахар и кожа — белые как снег. Пока мы различаем цвета — можно на что-то надеяться. (Губы — красные как кровь, я все время напоминаю себе об этом.)
      Добрался до Бостона ранним вечером. Ловлю себя на том, что ищу ее в зеркалах и отражениях. Я помню, что белые люди пришли на эти земли, а черные спускались на берег, спотыкаясь о кандалы. Я помню, как красные люди ходили по этой земле, и земля эта была моложе.
      Я помню, как эта земля была одинокой. «Разве можно продать свою мать?» — вот первые слова людей, ходивших по земле, которую у них хотели купить.
      Ср. 5-е
      Прошлой ночью она говорила со мной. Я уверен: это была она. Я проходил мимо автомата на улице в Метайри, Луизиана. Телефон зазвонил, и я снял трубку.
      «Ты в порядке?» — спросил голос.
      «Кто это? Вы уверены, что у вас правильный номер?»
      «Не то чтобы. А ты в порядке?»
      «Не знаю» — все, что я ответил.
      «Знай, что тебя любят», — сказала она.
      Я знал: это не мог быть никто другой. Хотел было сказать, что тоже люблю ее, но на том конце линии повесили трубку. Только бы это оказалась она. Она очутилась там всего на мгновение. Конечно, и номер мог быть неправильным, что, впрочем, сомнительно.
      Сейчас я совсем близко. Я покупаю у бездомного парня, ютящегося на тротуаре и укутавшегося в некогда шерстяное одеяло, открытку, пишу на ней: Помни,помадой, — и с этих пор уже не забуду. Никогда. Внезапно порыв ветра подхватывает открытку и уносит прочь — по-моему, теперь я должен не останавливаться и продолжать идти.

Послесловие переводчика

      В основе рассказа — игра слов: «Путь Скарлет» — название альбома, песни и тура, с которыми Тори Амос в 2002–2003 годы дважды объехала Америку и посетила Европу. Первая часть тура проходила в направлении из Флориды в Калифорнию, затем поездка по Англии, Германии, Польше, Австрии, Швейцарии, Франции и Италии, возвращение во Флориду и вторая часть тура, завершившаяся в Техасе и Луизиане. Главный герой и авторское «Я» путешествуют по Америке прямо в противоположном направлении, пересекая страну с запада на восток. Географическая картина выстроена очень логично. 14 декабря Тори Амос пела в Лас-Вегасе, штат Невада, где герой и находит открытку. Судя по хламу, вытряхнутому на стол из обувной коробки, персонаж уже успел побывать в Лос-Анджелесе (где Тори Амос выступала 17–18 декабря, причем рядом с тем местом, где он подобрал фотографию двух девочек). Герой отправляется то ли в Монтану, то ли в Небраску — штаты, не охваченные туром «Путь Скарлет». Примечательно, что и пол героя остается неопределенным: в Монтане к нему обращаются «мэм», а на востоке — «сэр»; в Балтиморе герой увидит себя-женщину в машине вместе со Скарлет.
      Далее Сент-Луис, Миссури, где певица выступала 3 декабря, но не уверен, что это Сент-Луис. Пропущенная арка — St. Louis Gateway Memorial Arch, самый высокий монумент в Соединенных Штатах (630 футов в высоту, построена в 1961–1966 гг. из стали по проекту архитектора Ээро Сааринена), символизирует продвижение переселенцев на Дикий Запад. Дневниковое «Я» пересекает реку — Миссисипи (собственно говоря, название рассказа также указывает на Миссисипи, поскольку река географически оказывается точно посередине между Тулсой и Луисвиллем), едет в Джексонвилль — читателям остается только гадать, который: если в штате Иллинойс — выходит, герой застрял на Среднем Западе, если в Северной Каролине, то кстати упоминание о хрени, которую ему всучили в Вашингтоне (скорее всего, речь идет о столичном сувенире с моделью Капитолия внутри), — Джексонвилль расположен как раз на пути из столицы в Виллмингтон. «Четвертной с сыром» — обычный гамбургер, получивший свое название оттого, что сырая котлета весит четверть фунта. Виллмингтон (Северная Каролина) стоит на берегу Атлантического океана, герой пересек страну с запада на восток: чтобы добраться в Виллмингтон, ему пришлось свернуть со скоростного шоссе и поехать по дороге местного значения. Далее путь поворачивает на север, и герой устремляется в Балтимор (Мэриленд), проезжает через Ньюарк и минует Нью-Йорк, чтобы добраться до Бостона. Во время тура 2002 года ни в Джексонвилле, ни в Вашингтоне, ни в Виллмингтоне, ни в Балтиморе, ни в Ньюарке, ни в Бостоне Тори Амос концертов не давала. Зато в Нью-Йорке их было несколько. Следующая запись в дневнике — герой снимает трубку телефона-автомата в Мейтари, Луизиана. Именно в Луизиане, в Новом Орлеане заканчивается «Путь Скарлет». Получается, Скарлет в буквальном смысле оказывается постоянно рядом, но непременно ускользает.
      Многие образы почерпнуты из названий песен Тори Амос с альбома «Путь Скарлет» — «Не заставляй приезжать меня в Вегас», «Золотая пыль», «Я не вижу Нью-Йорк». Города Лос-Анджелес(Песня «Слава 80-х» из альбома «На Виперу и обратно») и Балтимор (Песня «Балтимор» из сборника «Об. стороны и раритеты»), проститутка, подобранная героем в Монтане или где-нибудь еще, красная нить вампу, которую индейцы использовали вместо денег(Песня «Молитва намну» из альбома «Путь Скарлет»), брильянты"(Песня «Жидкие брильянты») — все эти детали также навеяны творчеством певицы. Поскольку изначально рассказ адресован «продвинутому» читателю и поклоннику, нагромождение аллюзий и само собой разумеющаяся пародия на расписание концертов вполне пригодны не только для внутреннего использования в кругу Тори Амос и Нейла Геймана. Надо ли говорить о том, что сначала был написан рассказ, а уже потом певица отправилась в американское турне. Еще неизвестно, кто кого догоняет.
      В заключение следует отметить, что калифорнийская пустыня оставляет после себя воспоминания об остром запахе фенхеля (Переводчик благодарит своего друга, Д. Патрика Стерпза, оказавшего неоценимую помощь в уточнении целого ряда американских реалии).

Рэмси Кэмпбелл
Вечное веселье
Пер. Е. Королевой

      Рэмси Кэмпбелл родился в Ливерпуле и до сих пор живет на берегах Мереей вместе с женой Дженни. Лондонская «Times» отзывается о нем, как о «ближайшем наследнике М. Р. Джемса». В 1999 году он получил титул Гранд-мастера от Международной конвенции хоррора и премию имени Брама Стокера от Всемирной ассоциации хоррора за лучшую работу. Недавно вышли в свет два его романа: «Самая темная часть леса» и «Ночь». «Вечное веселье» — один из характерных для Кэмпбелла рассказов, от которых у читателя бегут по спине мурашки.

      — Вы ведь не против, дядя Лайонел? Я отвела для вас бывшую комнату матери.
      — Почему бы мне быть против того, что связано с Дороти?
      — Наверное, у вас сохранились светлые воспоминания, как и у нас. Ничего, если наверх вас проводит Элен? Мы с минуты на минуту ждем постояльцев.
      — Ты просто обязана взять с меня за проживание хоть сколько-нибудь.
      — Даже думать не смейте. Мама никогда не брала с вас плату, и я тоже не собираюсь. Просто, как обычно, сходите куда-нибудь с Элен, и этого будет более чем достаточно. Элен, не позволяй дяде тащить чемодан.
      — Ты теперь помогаешь носить багаж, Элен? Этот чемодан не слишком тяжел для тебя?
      — Я носила и потяжелее.
      — Несколько смахивает на бахвальство, правда, Кэрол? Подобные фразы произносили комики в «Империале». Эта старая развалина еще цела? Тогда мы могли бы сходить туда, Элен.
      — Скажи спасибо, Элен, и возьми же чемодан. Уже идут пансионеры.
      Когда тринадцатилетняя барышня взялась за ручку чемодана, Лайонел выпустил его.
      — Ты сокровище, — пробормотал он, но девочка была слишком сосредоточена на восхождении по лестнице, чтобы привычно улыбнуться ему.
      Мысль, что «она ценит тебя», утешила Лайонела не больше, чем сухой кивок Кэрол. Его несколько покоробил новый облик
      Элен — золотисто-каштановые кудри коротко острижены, мешковатый джинсовый комбинезон смотрится так, словно достался ей от старшего брата или сестры, которых у Элен не было.
      — Ну, как дела в школе? — спросил он, нагоняя ее, и, чтобы не показаться совсем занудным, прибавил: — Можешь называть меня Лайонелом, если хочешь.
      — Мама мне не позволит.
      — Тогда дядей, пусть это и не совсем верно. Но «двоюродный дедушка» ведь слишком длинно? Правда, когда-то тебе нравилось называть меня так, помнишь? Ты говорила, что я твой самый лучший дедушка, хотя состязаться мне было не с кем.
      Так, под медленно произносимые фразы, с долгими паузами для ожидаемых, но не прозвучавших ответов, они поднялись на третий этаж, где он, схватившись за перила, успокаивал дыхание, пока Элен отпирала комнату.
      На кровати Дороти появилось белоснежное пуховое одеяло, но в остальном место вроде бы мало переменилось с ее девчоночьих годов, когда детям не полагалось проявлять собственный вкус. Неуклюжий дубовый гардероб и комод достались Дороти от бабушки вместе с комнатой, когда она была в возрасте Элен. Зеркало на подоконнике тоже было еще бабушкино. Когда Лайонел шагнул в солнечное сияние июля, заполнившее комнату неким призрачно неуловимым, пахнущим лавандой присутствием, ему показалось, что он видит в зеркале лицо Дороти.
      Разумеется, это была Элен. Она походила на Дороти больше, чем когда-либо на Кэрол: маленькие ушки, пухлая нижняя губка, нос, выразительный, как восклицательный знак, глаза, полные тайны. Когда она грохнула чемодан Лайонела рядом с кроватью, зеркало задрожало. Овальное стекло, удерживаемое двумя парами мраморных рук, у одной был отколот мизинец. Лайонел шагнул к зеркалу, отступил, и его рука скользнула по нагруднику комбинезона Элен. Он ожидал встретить там только ткань одежды, и присутствие двух вздымающихся бугорков плоти произвело на него более чем ошеломляющее впечатление.
      Она отшатнулась от него, ее перекошенное лицо отразилось в зеркале. На миг оно заполнило весь овал. От этого зрелища его сердце забилось, сжатое тисками воспоминаний.
      — Прости, — пробормотал он. — Увидимся за обедом. Девочка, сутулясь, вышла из комнаты.
      Разложив носки и белье по ящикам комода Дороти и развесив на ее плечиках свои рубашки и пиджаки, он подумал, что это, пожалуй, слишком интимно, она не одобрила бы. Покончив с распаковкой, Лайонел обнаружил, что изрядно взмок. Он надел купальный халат и поспешил в ванную наверху, где его встретила выставка колготок Кэрол и Элен, развешанных на веревке, словно демонстрирующих две ступени развития. Не желая их трогать, он ретировался в свою комнату и переставил зеркало на комод, чтобы оно оказалось как можно выше. После нескольких часов на солнце мраморные руки стали теплыми, словно плоть.
      Ему почудилось, будто он слышит крики утопающих, но эти звуки сопровождались грохотом «американских горок». Скоро стал различим навевающий дремоту шум прибоя. Долгие медленные вздохи моря успокаивали, но тут Лайонел увидел женщину, снимающую с себя голову. На самом деле она снимала с плеч маленькую дочку, но он понял это слишком поздно и невольно вспомнил женскую, фигуру, рассыпавшуюся на прыгающие фрагменты. Лайонел поспешно лег и заставил себя дышать в одном ритме с морем, пока по дому не разнесся призыв обеденного гонга.
      Еще подростками они с кузиной ссорились за право ударить в гонг, пока мать Дороти не взяла эту обязанность на себя. Поскольку гонг созывал только постояльцев, Лайонел понял, что не знает, когда ждут к обеду его. Он переодевался, заново орошая подмышки дезодорантом, когда стук в дверь заставил его застыть с наполовину натянутыми на старческие ляжки штанами.
      — Не хотите ли пообедать со всеми остальными? — крикнула из-за двери Кэрол. — У нас пока еще не так хорошо все организовано, как при маме.
      — Я бы лучше дождался вас.
      — А мы перекусываем прямо на ходу. Спускайтесь!
      В столовой в дальнем от окна углу был накрыт столик на одну персону. Все его соседи оказались семейными парами примерно одного с ним возраста. Несколько человек поздоровались с ним, но все же никто не пригласил поучаствовать в одной из негромких бесед. Он оказался в положении учителя, вынужденного игнорировать болтовню класса, чего он на самом деле никогда себе не позволял. Покончив с обедом (жидкий суп, холодная ветчина, салат, черный хлеб с маслом, единственный пакетик чая в круглом заварочном чайнике, пара булочек на блюде — все, что обычно подавала Дороти), он зашел на кухню к Элен.
      — Ты очень огорчишься, если этим вечером мы никуда не пойдем? — спросил он.
      — Не очень.
      — Просто переезд из Лондона был утомительным.
      — Этим вечером она все равно занята. Простыни грязные, — сказала Кэрол, морща нос.
      Он перемыл всю посуду, которая оставалась, и помог бы Элен унести в подвал к стиральной машине охапки постельного белья, если бы Кэрол не заставила его пересказывать новости. Кроме того, что он вышел на пенсию и иногда случайно встречает бывших учеников, рассказывать было нечего, и Лайонел начал расспрашивать Кэрол. Когда из ее обстоятельных ответов выяснилось, что она ждет от него совета касательно кучи мелких проблем, унаследованных вместе с пансионом, он сослался на усталость и поднялся в свою комнату.
      Лайонел долго не мог заснуть. Хотя он оставил окно открытым, жара, упорно желала разделить с ним его ложе. Ложе Дороти, на котором она спала с тринадцати лет. Его охватило сожаление, что в декабре прошлого года он приехал слишком поздно и уже не застал ее.
      — Мы ведь не попрощались, — прошептал он в подушку и обхватил себя за плечи, скрестив руки на дряблой волосатой груди.
      Он проснулся посреди ночи не только от жары, но и от осознания, что у Дороти выросло невероятное количество ног. Он приподнялся на локтях, сонно озираясь, и понял, что она смотрит на него. Конечно же, это ее фотография в овальной раме… Только в комнате нет ее фотографий. Лайонел дернулся и увидел ее лицо, втиснутое в зеркало, подрагивающее на мраморных руках. Дороти была вне себя от ярости, не в силах поверить в случившееся с ней.
      Лайонел схватился за висящий у изголовья шнурок, чтобы зажечь свет. В зеркале отражался фрагмент обоев, и их плохо различимый узор создавал впечатление, будто на стене просто висит пустая овальная рама. Наваждение отказывалось рассеиваться, и он выключил свет, стараясь не думать, что оставляет Дороти в темноте. Она ушла туда, куда в итоге уходят все. Все кончено, как сон мог вызвать ее обратно? Но все равно Лайонел ощущал свою вину, как и в тот первый раз, когда увидел ее в зеркале.
      В тот год она все время опаздывала к обеду. Как-то вечером ее мать велела ему сходить за ней. Он ввалился в комнату Дороти без стука — они никогда не стучались друг к другу. Хотя еще не стемнело, занавески были задернуты, и сначала он не понял, что именно видит. Дороти склонилась над зеркалом, разглядывая в овале свое лицо и сжимая набухшие грудки. Она была в неглиже, и приглушенный свет, проходя сквозь подол белой комбинации, обрисовывал контуры ее ног. Горделивая и немного изумленная улыбка, которой она улыбалась самой себе, превратилась в свирепую гримасу, когда она заметила в зеркале его отражение.
      — Убирайся! — крикнула она. — Это моя комната! Лайонел выскочил за дверь, все его тело трепетало, словно вырванное из груди сердце. Он не осмеливался спуститься, пока не услышал, что она уже внизу.
      Наконец гонг к завтраку прервал поток его воспоминаний. В ванной Лайонел с облегчением отметил исчезновение колготок. Он смыл с себя под душем всю испарину и решил, что готов встретить новый день, но затем открыл дверь кухни и услышал, как Кэрол выговаривает Элен:
      — Тебе запрещается ходить с ним куда бы то ни было, это ясно?
      Разумеется, речь шла не о Лайонеле, но он воспринял бы все на свой счет, если бы Кэрол не подмигнула ему из-за красноречиво вздернутых плеч Элен.
      — Ей еще рано гулять с мальчиками, — пояснила Кэрол. — Сядете снова за тот же столик?
      Лайонел надеялся, они позавтракают вместе, но постарался сделать радостное лицо, направляясь в столовую.
      — Доброе утро всем, — объявил он и, когда в ответ получил лишь невнятное бормотание, прибавил: — Я ее дядя, если кому-то интересно.
      Теперь его присутствие породит еще больше сплетен или же они успокоятся? Лайонел удержался от упоминания, что Кэрол развелась с мужем, когда решила переехать к престарелой матери. Он расправился с завтраком быстрее, чем хотелось бы его желудку, и вернулся в кухню.
      — Пойдем куда-нибудь? — спросил он, вместе с Элен принимаясь за мытье посуды.
      — В комнатах нужно менять белье, — туг же встряла Кэрол. — Может быть, я отпущу ее вечером, если вы придумаете, куда пойдете.
      Лайонел прошел через узкий викторианский садик с аллеей для прогулок и неуклюже спустился по высоким, горячим от солнца каменным ступеням к морю. Песок уже обрастал замками вокруг семейств, которые вышли на пляж, вооруженные ведерками и лопатками. Лайонел брел вдоль линии мерно откатывающихся волн, пока не стали слышны крики, доносящиеся из парка с аттракционами, тогда он поднялся по другой лестнице к «Империалу».
      Театр был обклеен афишами, обещавшими обычную летнюю программу: комики, певцы, танцоры, факир. Блондинистой девице в кассе потребовалось несколько секунд, чтобы прекратить жевать жвачку и отложить книжку в мягкой обложке, почти такую же толстую, как и ее читательница.
      Ее «Чем могу помочь?» было произнесено таким тоном, будто кассирша заранее была готова отказать.
      — Не скажете ли мне, есть ли в программе кто-нибудь из, прошу прощения, карликов?
      Девица в ответ скроила гримасу, подперев щеку языком.
      — Кто-нибудь из?..
      — Маленькие актеры. Ну, знаете, труппа коротышек. Они обычно выступали здесь, когда я был ребенком. Не знаю, приглашаете ли вы их сейчас. — Она лишь сильнее подперла щеку языком, и Лайонел начал приходить в отчаяние. — «Крошечные акробаты», так называлась одна из программ. Коренастые гномы.
      — У нас только «Крошки мисс Меррит».
      — Что ж, отлично, — сказал Лайонел с живостью, которая показалась кассирше подозрительной. — Не осталось ли у вас пары хороших мест на завтрашний вечер?
      — Хороших для чего?
      «Для того чтобы убедить Кэрол отпустить Элен, — подумал он, — она держит ребенка в еще большей строгости, чем Дороти держала ее».
      — Для того чтобы смотреть, я полагаю, — произнес он вслух.
      Из театра Лайонел побрел в противоположную от моря сторону. За рядом больших, выходящих к морю отелей шел параллельный ряд дешевых гостиниц. Викторианские торговые пассажи тянулись в сторону главной улицы, кичащейся своей изысканностью. Среди кафе-кондитерских и немыслимо дорогих универмагов не было видно ни одного паба, ни единого увеселительного заведения. Толпы престарелых отдыхающих проводили все свободное время, фланируя от одного конца улицы к другому, а те, кто ехал, и те, кого везли, еле-еле тащились по широким мостовым. Когда Лайонел обнаружил, что, двигаясь в таком темпе, чувствует себя преждевременно состарившимся, ну или просто состарившимся, он свернул в парк, расположенный за магазинами.
      Плату за складные стулья взимал долговязый, худосочный молодой человек траурного вида, чьи усы походили на пересаженные брови. Лайонел тяжело плюхнулся с бурчащим в животе завтраком на стульчик возле эстрады. Послеполуденному концерту предшествовало представление на открытом воздухе, в котором принимали участие ковыляющие по лужайкам младенцы и клерки с коробками для завтрака. Спектакль показался Лайонелу скучноватым. К тому моменту, когда пожилые музыканты в смокингах начали собираться на эстраде, он уже задремал.
      Попурри из венских вальсов не смогло разбудить его, равно как и отрывки из Моцарта и Мендельсона. Он не смог поднять головы, даже когда оркестр исполнил пьесу, которую он счел бы тошнотворной, не заслуживающей даже заглушённых перчатками аплодисментов пенсионной аудитории. Хотя он не мог припомнить, из какой это оперы, музыку он узнал. Это был «Танец акробатов». Танец не разбудил Лайонела до конца, но всколыхнул воспоминания.
      Через несколько дней после того, как он увидел в зеркале Дороти, ее мать повела их в «Империал». Она заставила их сесть рядом, словно это могло сгладить любое недоразумение, но Дороти отодвинулась от него, выставив коленки в проход. Она чуть ли не полвечера ела мороженое из стаканчика, и шорох деревянной палочки начал действовать Лайонелу на нервы. Когда она в очередной раз несла ко рту малюсенький кусочек, конферансье объявил «Крошечных акробатов» и — еепалочка застыла на полпути. Две гигантские женщины вперевалку вывалились из-за кулис на сцену. Лайонел так и не понял, отчего Дороти вжалась в кресло: испугавшись их размеров или же ощутив надвигающуюся угрозу. Длинноволосые, с пухлыми физиономиями великанши, пошатываясь, приблизились к рампе, после чего цветастые платья, доходящие женщинам до икр, распахнулись. Внутри каждой оказалась пирамида, составленная из трех карликов в детских костюмчиках с оборочками. Карлы попрыгали с плеч друг друга (платья рухнули под тяжестью париков) и скатились со сцены по боковым ступенькам.
      — Кто хочет покувыркаться? — хрипло выкрикивали они. Лайонел ощутил, как Дороти отодвинулась от прохода и прижалась к нему. Если бы она попросила, он поменялся бы с ней местами, но ему казалось, она с таким отвращением прикасается к нему после инцидента в ее комнате… Когда два карлика поскакали в их сторону, вертя квадратными головами и тараща глаза, он пихнул Дороти локтем. Она дернулась и вскрикнула, что привлекло внимание ближайшего карлы, который быстро заковылял к ней. Дороти вскочила на ноги, уронив на себя стаканчик с мороженым, и метнулась под спасительные своды дамской комнаты. Тетке пришлось несколько раз просить Лайонела пропустить ее, припомнил он с тоской. Часть его хотела знать, что произойдет, если карлики поймают кузину.
      Он очнулся, не успев еще глубже уйти в воспоминания. Весь концерт он проспал, и теперь звучали только аплодисменты. Его разбудил не столько их шелест, сколько ощущение, что тело готово освободиться от некой составляющей, которую больше не в силах держать в себе. Лайонел выпрямился на стуле от нежданного звука — протяжной резонирующей отрыжки, которая особенно отчетливо прозвучала в наступившей вслед за аплодисментами тишине.
      Лайонел попытался исчезнуть как можно быстрее и незаметнее, его охватила полузабытая детская уверенность, что если он не станет смотреть, то не увидят и его. Перед ним промелькнули несколько пар, глядящих во все глаза, словно он был актером из ненавистного им «Империала». Некоторые старички на главной улице хмурились, видя, как он шагает со все возрастающей скоростью, но Лайонел думал лишь о том, чтобы добраться до своей комнаты.
      Кэрол с Элен были на кухне, и он задержался на лестнице только из-за одышки. Повернул ручку двери, надавил на нее, но сделал в сторону кровати один-единственный шаг.
      Тот, кто прибирался в комнате, вернул зеркало на подоконник. Лайонел, кажется, увидел в овальном стекле свое отражение, но мелькнувшее там лицо исчезло быстрее, чем он шагнул к кровати. Вероятно, из-за слишком быстрой ходьбы ему померещилось лицо, беспомощно канувшее в темноту, которой не было в комнате. Он потер глаза, и когда взглянул снова, в зеркале не было ничего, кроме его собственной сконфуженной физиономии.