Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3)

ModernLib.Net / Казанцев Александр Петрович / Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3) - Чтение (Весь текст)
Автор: Казанцев Александр Петрович
Жанр:

 

 


Казанцев Александр
Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3)

      КАЗАНЦЕВ АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ
      КУПОЛ НАДЕЖДЫ
      РОМАН-МЕЧТА В ТРЕХ КНИГАХ
      КНИГА ТРЕТЬЯ
      Тревоги ледяного грота
      Делай великое, не обещая великого.
      Пифагор
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      КИПЕНИЕ
      И передо мной, развертывается
      грандиозная картина Земли, изящно
      ограненной трудом свободного
      человечества в гигантский изумруд.
      Максим Горький
      ПЕРЕД ГЛАВАМИ
      Прошло несколько лет с тех пор, как строительная армада Организации Объединенных Наций по инициативе и с помощью Советского Союза, под руководством академика Анисимова направилась в Южный Ледовитый океан.
      Там, под ледяным куполом Антарктиды, где природа ничего, не сулила человеку, на международной "ничейной" территории возник Город-лаборатория для проведения небывалого в истории человечества эксперимента, моделирующего жизнь грядущих поколений.
      Как будут жить наши потомки? Как справятся с теми "проклятыми вопросами", которые ныне стоят перед нами: недостаток продовольствия, зависимость от природных бедствий, голодание почти половины человечества, нехватка территории для возрастающего населения Земли, угроза энергетического кризиса и истощение земных недр?
      Академик Анисимов и его ученые соратники вместе с тысячами жителей Города-лаборатории брались доказать, что человек в состоянии жить не иждивенцем природы, а потребителем лишь собственного труда, которым может произвести все необходимое даже там, где природа не обещает ничего.
      На их примере можно было угадать ту ступеньку в развитии человека, когда он перейдет от слепого пользования истощающимися ресурсами родной планеты к бережному отношению к среде обитания, обеспечивая себя энергией, питанием, одеждой и всем прочим, нужным для жизни, без насилия над природой, с одной стороны, и без рабской зависимости от ее капризов - с другой.
      Тысячи энтузиастов или просто переселенцев из разных стран, кто увлеченный идеей, кто доведенный в родной стране до отчаяния из-за невозможности найти себе применение, кто совсем из других скрытых побуждений, отправились создавать под ледяным Куполом надежды город, который первые вдохновители стройки, посланцы Страны Советов, называли подледным градом Китежем.
      И за эти несколько лет творческими усилиями участников беспримерной стройки он был построен, возник этот сказочный Город Надежды, как стали называть его все, вырос под ледяным сводом на былой земле когда-то цветущего и лишь в последующие геоэпохи погребенного под ледяным щитом шестого материка Земли.
      На былой его почве в исполинском ледяном гроте принялись привезенные на кораблях деревья, травы, цветы. Поднялись, распустились, зацвели под "ледяным небом", овеваемые искусственно теплым ветерком. Подледной зеленью украсили они улицы между словно вырубленными изо льда своеобразными кристаллами домов, в проектировании которых вслед за первой зодчей Антарктиды Тамарой Неидзе за честь сочли принять участие ищущие архитекторы многих стран мира.
      Город жил по своеобразному Уставу, в основе которого лежала прежде всего забота о здоровье людей. Многим приходилось отказываться от дурных привычек, но быт их был обычным.
      Они трудились, общались друг с другом, влюблялись, создавали семьи, отдавали детей в Школы жизни и труда. И никто из них не знал страха за завтрашний день и мало кто тяготился необходимостью трудиться. Ведь за свою работу он получал в городе все, что мог потребить. Кроме того, у него рос банковский счет в родной его стране, куда большинство жителей Города отнюдь не стремилось, оценив здесь условия существования.
      И все новые волны переселенцев стремились в Город Надежды, который стал уже не только удовлетворять собственные нужды в искусственной пище, но смог помогать голодающим странам своей продукцией, получая взамен все то, что еще не начали производить в Городе Надежды.
      Настало время оценить первые результаты эксперимента. Казалось бы, здесь не могло быть двух мнений, но...
      Глава первая
      "ИВАН ЕФРЕМОВ"
      Страшен шторм в Атлантике. Водяные горы встают одна за другой. А на их хребтах развеваются седые гривы, как белые бурки при лихой атаке. И будто вскипают от яростного ветра, загибаются вперед гребни. Злобные языки взмывают с них смерчами, рассыпаясь снежными клочьями, как пена изо рта взбесившихся коней, которых нет сил остановить.
      Мраморные скаты валов испещрены прожилками и кажутся готовыми рухнуть стенами.
      А ветру всего этого мало! Он несет над волнами струи воды, словно выпущенные из миллиона невидимых брандспойтов. В былые времена такие "водяные заряды" рвали паруса не хуже картечи, опрокидывали каравеллы, ревели над грозно вздымающимися океанскими валами.
      Редкий корабль выносит в Атлантике одиннадцатибалльный шторм. Даже такие гиганты, как "Куин Мэри" или "Куин Элизабет", зарывались носом в горные склоны выраставших перед ними свинцово-мраморных хребтов.
      Журналист Генри Смит сам себе не верил: палуба под его ногами совершенно не качалась, будто не бесновался вокруг океан и будто штормовой ветер только что там, наверху, на боковом крыле капитанского мостика, не валил его с ног, не захлестывал, не душил... Вот так же, не ощущая шторма, надо умудриться Генри Смиту пройти через бушующий страстями мировой океан, чтобы преуспеть и стать достойным отца, национального героя, сложившего голову в джунглях Вьетнама. Враги обвинили его в истреблении жителей какой-то вонючей деревеньки, но сам президент вступился за него, и Генри Смит, служа национальным интересам, может гордиться им и преуспеть. Пришлось стать и журналистом и даже актером, выполняя для окружающих роль простоватого, чуть нагловатого американца, который, конечно же, рубаха-парень! Потому Генри Смит и сопровождал сейчас как представитель прессы Особую комиссию ООН, уполномоченную решить судьбу Города-лаборатории в Антарктиде, чья деятельность, по мнению ряда стран, "стала угрожать экономическому и политическому равновесию в мире". Из пяти членов комиссии двоих, включая председателя, Генри Смит знал еще по Риму. Теперь предстояло найти их на "Иване Ефремове".
      Это был самый удивительный корабль, когда-либо виденный Генри Смитом, корабль, которому любая буря нипочем.
      А Генри Смит помнил, как его окатило в одиннадцатибалльный шторм волной на одиннадцатом этаже "Куин Элизабет". Добравшись тогда до салона, где наиболее крепкие пассажиры спасались наиболее крепкими напитками, Генри, хохоча, уверял всех, что баллы, оценивающие силу шторма, нужно определять по номеру этажа, на котором океан тебя достанет.
      А тут... на этом диковинном корабле палубы казались жутко неподвижными, как скалы острова или набережные возникшего среди океана порта. Генри Смит уже во всем разобрался и приготовил для редакции описание советского корабля, который свидетельствует о новом направлении в судостроении, что следовало бы учесть при оценке советского распространения на все моря и океаны, где плавает их самый многочисленный в мире флот! А тут еще и такая новинка!
      Корабль не качало потому, что корпус его не соприкасался с водой, он находился над волнами, легко прокатывавшимися под его днищем. Плоское, оно совсем не походило на обычное, с килем. Но эта "платформа", несущая на себе корабельные надстройки, не двигалась на воздушной подушке, как всем известные паромы, пересекающие Ла-Манш. Для океанских рейсов это было бы расточительно. Нет! На глубине двух-трех десятков метров, где не ощущается никакое волнение даже в шторм, двигались два дельфинообразных поплавка, если хотите, субмарины. В них размещались и двигательные и атомные установки в безопасном отдалении от палубных надстроек и пассажирских палуб. Под водой поплавки-субмарины соединялись между собой огромной горизонтальной плоскостью, напоминавшей крыло, а с кормы и носа каждой из субмарин поднимались четыре телескопические, мачты, способные менять свою высоту. Над поверхностью воды на этих мачтах, как на сваях, укреплена была та часть корабля, которую обычно и воспринимают как корабль, с палубами, трапами, мостиками, каютами, ресторанами и холлами.
      Сооружение это, опираясь на уходящие под воду мачты и мчась над волнами, не ощущало морского волнения, как не ощущают его подводные лодки в глубине. Смит сравнивал подводную часть корабля с затопленным катамараном. Он даже спустился в лифте в одной из полых мачт в машинные помещения и получил бездну впечатлений не на одну тысячу строк. Коридоры субмарин были узкими, люди сновали по ним, одетые в белые халаты, а вверху, над волнами, пассажиры наслаждались морским простором, комфортом и беспримерной скоростью корабля, которая достигалась из-за обтекаемости дельфинообразных понтонов.
      Поднявшись в лифте на спокойные палубы, Смит стал планомерно обходить роскошные салоны корабля, чтобы отыскать своих давних знакомых из Особой комиссии ООН. Не мешало им шепнуть кое-что насчет судьбы горе-Города-лаборатории.
      Генри Смит начал с бара "Тени минувшего". Собственно, так назывался один из рассказов Ефремова, идея которого послужила толчком для изобретения голографии. Смит же воспринял это как намек на то, что спиртные напитки в Городе-лаборатории для всех плывущих туда на работу как раз и будут тенями минувшего, ибо там введен сухой закон, "попирающий права людей, желающих выпить". "Такая фраза, пожалуй, понравится редактору, - подумал Смит и вздохнул: - В ледяном гроте в такой бар не зайдешь!"
      Взгромоздившись на высокий табурет и заказав себе двойную порцию виски с содовой, он попытался заговорить с двумя хихикающими девицами. Они посасывали через соломинки кока-колу и косились на него.
      К сожалению, девицы говорили между собой на тарабарском наречии, в котором лишь отдельные слова вызывали знакомые ассоциации с аптекой, клиникой или ботаникой. Смит понял, что бедняги болтают по-латыни! Ведь все направлявшиеся в Город-лабораторию за пару месяцев до отъезда должны были изучить этот мертвый язык модным "методом погружения". Надо же выбрать язык цезарей как международный вместо английского или в крайнем случае французского! Это в средние века монахи и всякие там "научники" в шапочках и мантиях писали трактаты по-латыни и вели между собой никому не понятные споры на том же языке.
      Поистине нельзя ученых допускать ни к какому руководству! Но подлинная беда не в этой возрожденной латыни, а в том вреде для мировых рынков, который наносит дальнейшее существование Города-лаборатории.
      Однако новая группа "подледных поселенцев" бездумно направляется сейчас туда.
      - Не говорит ли господин по-русски? - спросила рыженькая.
      Генри Смит обрадовался. Недаром он изучал этот трудный язык. Девушки могли кое-как объясняться на нем.
      Одна из них отправилась из Индонезии, другая - из Израиля.
      - Ну как, красавицы? - подмигнул Смит, привычно вступая в свою роль. Что дома не сиделось? Или безработица всех ухажеров... как это сказать? проглотила, съела, слизнула?
      Девушки фыркнули в свои бокалы.
      - Не только это, господин, - сказала рыженькая израильтянка. - В Городе Надежды есть надежда...
      - Какая надежда?
      - Бомбы не будут взрывать, война не грозит у самого порога дома.
      - Если война будет в мире, то и Городу Надежды придется несладко, опять подмигнул Смит.
      - Не будет войны во всем мире, - вспыхнула черноволосая бронзовокожая индонезийка. - Несладко не будет! Не будет!..
      - Поди, на женихов у вас там надежда? - с ухмылочкой продолжал Смит, сворачивая в прежнее русло разговора.
      - Женихи тоже, - засмеялись девушки.
      - Мало, что ли, своих парней? - спросил Смит, пересаживаясь на табурет поближе.
      - Парней мало таких, - отрезала израильтянка, - которые готовы на все, чтобы жить как в будущем.
      - Ого! - заметил Смит, сползая с табурета.
      Охота продолжать разговор на тему о будущем, и наверняка коммунистическом, у него отпала.
      Он стоя допил свое виски и с испорченным настроением перешел в гостиную, оформленную в древнем эллинском стиле - мрамор, античные статуи, фрески - и носившую название "Таис Афинская".
      На памятной доске Смит прочитал, что роман Ефремова с таким названием повествует о блистательной гречанке, которая прошла с Александром Македонским его победный путь, стала египетской царицей и жрицей тайного храма, а потом по доброй воле отправилась в древний город-коммуну Уранополис, где создавались устои будущего человечества.
      Генри Смит поморщился. Коммунистическая пропаганда!
      "Уж не смахивает ли Город Надежды на современный Уранополис? - ожгла Генри Смита мысль. - Надо взглянуть на дело и с этой стороны".
      В эллинской гостиной так нужных Смиту членов Особой комиссии он не нашел. Наступило время обеда. На лайнере имелось два ресторанных зала. Один назывался "Лезвие бритвы", как и произведение фантаста, философски осмыслившего нравственную и физическую красоту человека. Другой "Туманность Андромеды".
      Этот роман Генри Смит читал, возмущаясь тем, что русский фантаст представил грядущее не только как всеобщий коммунизм на Земле, но и как "Великое кольцо" внеземных цивилизаций, объединивших высший разум на тех же принципах.
      Насмешка судьбы! Генри Смиту пришлось не только плыть на фантастическом лайнере, носящем имя коммунистического фантаста, но и обедать в зале, названном в честь коммунистического будущего.
      - Хэлло, джентльмены! - воскликнул Генри Смит, бесцеремонно присаживаясь к столу, за которым расположились его знакомые: профессор Смайльс и профессор Мирер. - Мы могли бы продлить начатый в Риме разговор об искусственной пище и "белковой бомбе", изготовляемой ныне в Городе-лаборатории ООН.
      Оба члена Особой комиссии никакой радости на своих важных лицах по поводу состоявшейся встречи не изобразили. Но Генри Смит не сбавлял ни тона, ни скорости:
      - Прежде всего хочу вас поздравить, джентльмены, с заслуженной Нобелевской премией, присужденной вам обоим на равных. А также с избранием вас одного в палату лордов, а другого в сенат США. Не выпить ли нам по этому поводу? Здесь еще не додумались до сухого закона! И не обсудить ли нам ваши будущие выводы по поводу коммунистического гнезда под антарктическим льдом?
      Лорд Литльспринг и сенатор Мирер переглянулись. Оба вспомнили, что последовало за избранием каждого из них в палату лордов и сенат.
      Глава вторая
      НОВЫЕ ПЭР И СЕНАТОР
      Профессор Смайльс и прежде бывал в палате лордов, но лишь толкаясь среди гостей на галерее.
      На этот раз он стал главным участником церемонии, которую про себя назвал британским шоу. Почтенного ученого облачили в баронский плащ и в сопровождении двух лордов-поручителей проводили по залу палаты лордов для вручения им лорду-канцлеру королевского рескрипта.
      А потом, освободившись от средневековых одеяний, друзья лорды провели неофита в буфет со странным названием "бишеп-рум". Лорд Литльспринг, получив свое новое имя от ручейка в овраге близ отцовского дома, подумал было, что комната эта имеет отношение к шахматам. Однако молодой лорд Стоункросс, директор одной из контор по оптовой торговле зерном, уверил, что здесь прежде переоблачались прелаты, а слово "бишеп" (епископ) так и осталось за комнатой, где теперь можно недурно закусить и даже выпить. Но к шахматному слону это не имеет отношения.
      Лорд Стоункросс любил пошутить и подтрунивал над новым пэром, который теперь никогда не станет премьер-министром Англии, ибо, по старинному английскому установлению, "кретинам, умалишенным и лордам быть премьер-министрами возбраняется".
      - Здесь совсем недурно кормят, - продолжал лорд-директор. - Во всяком случае, вам не подсунут искусственной пищи. Кстати, сэр, мы гордимся, что новый пэр Англии в качестве председателя комиссии ООН будет решать судьбу Города-лаборатории ООН, и не сомневаемся, что он встанет на защиту цивилизации.
      - Надеюсь, Сэм, - сказал старший из поручителей, лорд Неример, - вы не хотите испортить нам аппетит упоминанием об искусственной пище, - лорд Неример поморщился. - Что касается меня, то я предпочитаю добротную пищу доброй старой Англии, где за членство в вашем, лорд Литльспринг, Королевском обществе нужно платить самим, но здесь, в палате лордов, платят сдельно за каждое посещение по восьми с половиной фунтов.
      - Так сказать, на карманные расходы, - заметил лорд-директор. - Но коль скоро зайдет речь о сдельной оплате лордов, выполняющих высокие задания, то... - и он многозначительно щелкнул пальцами.
      Профессор Смайльс, ставший ныне лордом Литльспрингом, был умным и проницательным человеком. Он отлично понял, какую оплату и какие услуги имел в виду лорд-директор оптовой закупочной фирмы, имевшей дело с зерном, цены на которое заколебались на мировом рынке из-за появления искусственной пищи.
      Сенатор Мирер тоже мог вспомнить, чем было отмечено его избрание в сенат США. Свое первое путешествие в Капитолий он совершил в маленьком сабвее, соединяющем отель с Конгрессом.
      В Капитолии, не зная его лабиринтов и стесняясь спрашивать дорогу у снующих там людей (вход сюда всем свободен!), сенатор Мирер оказался в галерее, уставленной бюстами сенаторов, имена которых ничего не говорили, кроме желания Штатов утвердить свой престиж, отметив бюстом своего представителя.
      Наконец он оказался в своей деловой резиденции из двух комнат. В первой сидела весьма строгая леди - секретарь сенатора мисс Челенджбридж, в другой находился его кабинет с аккуратно прибранным письменным столом с блокнотами и фотографией его супруги и двух дочурок (забота строгой секретарши).
      Мисс Челенджбридж предстала перед патроном, высокая, высохшая, без всяких следов косметики, но тщательно завитая парикмахером. У нее был острый птичий нос, как и у сенатора, и на редкость близко посаженные глаза, прикрытые непомерно большими очками.
      - Вам, патрон, надлежит принять мистера Броккенбергера, - непререкаемо заявила она.
      Сенатор возмутился. Он не собирался принимать кого попало. Но Броккенбергер оказался влиятельным лобби, представляющим интересы могущественных компаний.
      - Я слуга народа, и мне нет никакого дела до могущественных компаний! Никаких лобби!
      - Слушаюсь, сэр, но...
      Через час сенатор Мирер принял в своей новой резиденции в Капитолии первого посетителя, мистера Броккенбергера.
      - Хэлло, Джимми! Я рад, что мы приветствуем вас здесь, старина! - с этими словами и обезоруживающей улыбкой в кабинет ввалился благообразный толстяк с полдюжиной подбородков и резкими, почти суетливыми движениями, никак не вязавшимися с его тучной фигурой.
      - Как вы поживаете? - кисло осведомился Мирер, который никак не считал, что для этого незнакомца он уже и "Джимми" и "старина".
      Но мистер Броккенбергер продолжал, развалясь в кресле:
      - Итак, Джимми. Белковая бомба привела-таки вас через Северную Дакоту в Капитолий. Пора платить по векселям.
      - Я не выдавал никаких векселей. Я избран народом.
      - Полно, дружище! Неважно, кем вы избраны. Важно, что вы здесь. И мы этому рады. Наши старания не пропали даром.
      - Кто это "мы"?
      - О сэр! К вашим услугам моя контора. Высоко-хитрые юристы "не суй палец в рот, проглотят и хвост!". Ха-ха! У сенаторов скудно с сотрудниками. Одна мымра-секретарша. Вы меня простите, я по-свойски! А кто будет вам готовить речи, наводить справки, окажет любую юридическую услугу? Не плюйте в колодец, старина, лучше опустите туда ведро и лейте из него воду на нашу мельницу.
      - Какая там еще мельница?
      - Мельница наших клиентов, которая, как и все мельницы, перемалывает зерно. Очень много зерна. И тут ваша белковая бомба как раз кстати.
      - Я пошутил, говоря о белковой бомбе!
      - Эта прелестная шутка обеспечила вам Нобелевскую премию и ваше избрание земляками-избирателями в сенат. При кое-какой нашей помощи, конечно.
      - Крайне благодарен. Ваша забота превосходит даже... вашу толщину.
      Посетитель весь заколыхался от смеха. Казалось, он лопнет.
      - Я знал, что вы свой парень, проф! О'кэй! Завтра вы станете членом Особой комиссии ООН, которая отправится в Антарктиду, чтобы прикрыть там одну лавочку, которая очень не нравится моим клиентам. Я же сказал, что вам надо платить по векселям: белковая бомба нарушает стабильность на мировом рынке. Ваша обязанность помочь нам.
      - Пока я не облечен никакими полномочиями.
      - Полномочия будут, - заверил улыбающийся Броккенбергер.
      Когда сенатор после ухода посетителя вызвал секретаршу, то напоминал разъяренного быка:
      - Я попрошу избавить меня от таких посещений!
      - Что вы, сэр! Но ведь он все равно остановил бы вас в коридоре. Вы их не знаете. Ваш разговор стал бы достоянием посторонних. У меня срочная почта, шеф. Вам надлежит завтра быть в Нью-Йорке.
      - Это еще почему?
      - Там решается вопрос о вашем участии в Особой комиссии ООН. Вы приглашены на заседание комитета. Я решилась попросить, чтобы в сенате посчитались с необходимостью вашего отсутствия.
      Мирер поднял глаза на свою властную помощницу и подумал, что, быть может, и она ему скажет о клиентах, которых она представляет.
      Глава третья
      ПОДЛЕДНЫЕ СЮРПРИЗЫ
      "Да, я счастлива! Честное слово! И об этом счастье я и хотела писать, начиная свои "подледные записки", но жизнь есть жизнь, даже с таким замечательным человеком, как Николай Алексеевич, и мне придется рассказать о штурме нашей "подледной крепости", которую он защищал. Рассказать не о своих чувствах и переживаниях, а о том, что происходило вокруг меня.
      Николай Алексеевич нервничал. Но только я могла заметить это. Ведь я знала каждое его движение, интонацию голоса, выражение лица. Для всех он был по-прежнему бодрым, энергичным, заботливым.
      Я поняла, что не все в порядке, когда прибежала с работы, чтобы покормить Мишеньку. Мы с Николаем Алексеевичем так назвали сына в память Мишеля Саломака. Мама жила в соседней квартире, но ушла в Школу жизни и труда проведать Алешу, а я застала Николая Алексеевича... за стиркой пеленок! Хотела рассердиться, да не смогла. С неумолимой логикой и побеждающей улыбкой он объяснил, что в этом нет ничего унизительного, поскольку он любит малыша не меньше моего. Тем более что меня считает не только кормилицей нашего сыночка, но и всеобщей кормилицей. Я ведь руковожу (подумать только!) "заводом вкусных блюд", где в привычные виды пищи превращается бесцветный и безвкусный белок дрожжей кандиды с биофабрики Мелхова. (Юрий Сергеевич все-таки приехал сюда, но уж, конечно, не из-за сына, к которому безразличен, а скорее всего в расчете на кресло директора будущего международного концерна искусственной пищи!)
      Я отняла у Николая Алексеевича пеленки, которые он едва не спалил перегретым утюгом, усадила напротив себя, взяла его нервные руки в свои и стала допытываться, что с ним.
      Он сознался, что действительно встревожен беспринципной возней вокруг дальнейшей судьбы Города Надежды. Придется ехать в Нью-Йорк, участвовать в прениях, защищаться.
      Один раз я чуть не умерла, узнав, что с ним случилось в Централь-парке, а теперь... Нет!.. Я его не отпущу!
      Видимо, самым лучшим аргументом у женщин всех времен были слезы. Честное слово! Тем более что Николай Алексеевич их у меня никогда не видел. И он уступил, согласился с моими доводами, решил пригласить в Город-лабораторию комиссию ООН. Пусть посмотрят, прежде чем обсуждать и решать.
      И вот удивительный лайнер "Иван Ефремов" встал на рейде в нашей бухте. Втроем с Николаем Алексеевичем и Вальтером Щульцем мы шли по каменной дороге из города в "порт", как звучно назывались прибрежные Скалы пингвинов.
      Сзади из Грота тянул теплый воздух, а навстречу свежей струей дул морозный ветерок, неся морские запахи и тающие на щеках снежинки.
      Мы обошли скалу, и я замерла от восторга. Над зеленоватой водой висел в воздухе многоярусный белоснежный гигант. Остатки розоватых льдин, заплывших ночью в бухту, слегка покачиваясь на волне, проплывали под приподнятым высоко над водой днищем корабля.
      Пингвины теснились на скале, как толпы встречающих, все парадно наряженные в черные фраки и белые манишки. На нас они не обратили никакого внимания.
      От спущенного к воде трапа, похожего на парадную лестницу какого-то индийского храма, отчалил катер на подводных крыльях и помчался к берегу, лавируя между льдинами.
      Первым на камни из катера выпрыгнул американский журналист, чем-то напоминавший ковбоя из голливудских фильмов, в облегающей ладную фигуру кожаной куртке, в таких же штанах. Не хватало только кобуры с кольтом у пояса.
      - Хэлло, мистер Анисимов! В жизни не видел ничего красивее! Гостеприимно ли тащить нас в ледяную пещеру, лишив такой бухты, айсбергов, пингвинов и этих нежных красок, не ведомых ни одному художнику!
      - Мы решаемся на это только ради того, чтобы показать вам нами сделанное, - улыбнулся Николай Алексеевич, здороваясь уже с англичанином и американским сенатором, с которыми был знаком ещё в Риме.
      Последней с катера, подобно богине красоты, сошла Шали Чагаранджи, закутанная в меха, из-под которых снизу виднелось яркое сари. Она озаряла всех "лучезарной улыбкой", как потом говорил о ней Вальтер Шульц, сразу попавший к ней в плен.
      Расточая любезности, он повел ее к Гроту в сопровождении строгого седого профессора Станислава Татура из Польши и низенького приветливого вьетнамского министра неопределенного возраста, Нгуен Ван Нама.
      Анисимов оживленно обсуждал со своими коллегами научные проблемы, а мы с Генри Смитом чуть поотстали. Я вспоминаю каждое его слово, чтобы сопоставить со всем последующим.
      - Всю жизнь мечтал о романтике! - вздыхая, говорил он. - Не могу вам передать, с каким волнением войду в ваше подземное царство, принося на его алтарь очень многое.
      - Вот как?
      - Ну конечно! Вам этого не понять! Но я выкурил последнюю сигарету на лайнере! Ведь на входе в вашу "ледяную преисподнюю" я не прочитаю надписи "Оставь надежду навсегда"?
      - Напротив. Мы назвали свой город Городом Надежды. Но надпись "Но смокинг" прочтете.
      - Зачем такие строгости? И сухой закон вдобавок? Право, не стоит делать столь суровым наше сияющее грядущее.
      - О нет, это еще "не будущее", это лишь попытка представить себе его модель, вероятно несовершенная.
      - Совершенен только господь бог в небесах. Но даже там допускается воскурение, когда ангелы воздают ему хвалу.
      Американец возвел глаза к небу.
      - В нашем подледном городе недопустимо никакое загрязнение воздуха и никакая трата кислорода на горение. Поэтому мы и идем пешком, а не едем на автомобиле. Электромобили перевозят грузы и доставят ваш багаж ночью. Днем все дороги только для пешеходов.
      - Я автомобилист, но я восхищаюсь вашими порядками. Дышать на улицах Нью-Йорка трудновато, это верно! Мне приятно написать об энтузиастах, предвосхищающих будущее. Ах, если бы я мог победить в себе вчерашний день!..
      - Что вы имеете в виду?
      - Привычку к мясу! Боюсь подумать о ваших кушаньях и запасся консервами.
      - Ну это вы зря! Я постараюсь переубедить вас на "пире надежды", который устрою в честь наших гостей.
      - Пир, это когда много кушают и пьют? Но я ведь выпил на лайнере свою последнюю рюмку.
      - Вы оцените и наши напитки.
      - О'кэй, мэм! С вами хоть в ад!.. Где, правда, черти, вороша угли под сковородками, не курят. О'кэй?
      Я рассмеялась.
      Мы вошли в Грот.
      Генри Смит с подчеркнутым восторгом озирал наше "подземное царство". И даже я смотрела вокруг, словно видя все впервые. И комок подкатил у меня к горлу. Честное слово!
      Из-за верхнего освещения свод словно растворялся в высоте. К нему стремились исполинские ледяные колонны, увенчанные скульптурами держащих само небо богатырей, подледных атлантов, с так знакомыми мне лицами. Среди них мой Спартак, Остап и многие их соратники по, первым дням работы в Антарктиде.
      Хрустальная колоннада разделяла Грот на смежные залы. Они напоминали бы собой Грановитую палату, как говорила Тамара Неидзе, если бы не были такими огромными, воздушными...
      - Да это не ад, а храм какой-то! - не удержался журналист. - И даже с идолами!..
      На дне Грота среди естественных холмов, освобожденных от материкового льда, раскинулся город с улицами и бульварами, переходящими из зала в зал. Зелень трав и деревьев, цветная пестрота клумб, даже мостики, перекинутые через вьющуюся речушку, рожденную тающим в глубине Грота льдом, заставляли забыть о километровой ледяной толще над головой.
      - Как же они здесь выросли? - удивился Смит деревьям.
      - Точно так же, как до оледенения пышные тропические леса. Правда, теперешняя зелень завезена с других континентов, но, как видите, все прижилось, расцвело.
      - В средние века я боялся бы за вас, мэм. Монахи уготовили бы вам костер за вашу черную магию. Но сейчас я переполнен восторгом! А из чего сделаны эти дома? Они хрустальные?
      - Дома кажутся такими, потому что их ледяные стены облицованы прозрачными пластмассовыми плитами, внутри которых всегда струится холодильный раствор.
      - Мои читатели заинтересуются: неужели там в шубах спят? Вы уж извините их.
      Я рассмеялась:
      - Напишите, что тут спят голышом. Электричество греет.
      - И я должен уверить, что на стенах квартир нет потеков, на полу ручейков?
      - Конечно. Ведь лед защищен изнутри от тепла охлаждающими панелями.
      - Это как понять: греющие и охлаждающие панели соприкасаются?
      - Совершенно верно. Энергия дает нам и тепло и холод.
      - Единство противоположностей, как говорят у вас, марксистов.
      - Я вижу, вы изучали философию!
      - Вашу страну, мэм, которой не перестаю восхищаться.
      - Как я рада вам, мистер Смит!
      Я была тогда искренней! Но теперь стыжусь этих слов!
      Журналист насторожился и даже положил руку на воображаемую кобуру:
      - Что это, мэм? Атака?
      Навстречу бежала толпа людей.
      - Нет. Это всеобщая утренняя зарядка. Каждый житель города пробегает утром по два-три километра.
      - Я знаю своих коллег-газетчиков, которые не преминули бы написать, что их гонят... как это сказать по-русски... нагайками.
      - Они сами бегут. Скажите своим коллегам, что они делают это для собственного здоровья.
      - И кто так придумал, мэм? Отменить автомобили, бегать... как в каменном веке, подобно нашим великолепным предкам!
      Неторопливо бегущие люди поравнялись с нами, приветствуя гостей поднятием руки.
      - Так рекомендовал японский доктор Танага, один из наших трех директоров. Он доказывает, что человек остался похожим на своего пращура, который состязался в беге с оленем, силой с медведем. И мы не изменимся коренным образом в ближайшие столетия. И чтобы быть здоровыми, надо двигаться. Потому жители города выбирают себе квартиры не вблизи работы, а вдали от нее. Право-право!
      - Сюрприз за сюрпризом! Почему же?
      - Помните Шуберта? "Движенье счастие мое, движенье!"
      - Ну, мэм, всякого другого репортера вы бы уже убили своими сообщениями. Но я выживу, чтобы воспеть вашу сказку! Кстати, мэм, ваш первый муж и мой старый друг Джордж, кажется, здесь?
      - Да. Юрий ведает биофабрикой. Думаю, вы увидитесь с ним на "пире надежды".
      - О'кэй! Но почему "надежды"?
      - Мы надеемся на торжество разума. Что человечество будет жить в грядущем, не уничтожая ни само себя, ни среду своего обитания, ни источников питания.
      - О, я приду на пир с "надеждой", - отозвался журналист".
      Глава четвертая
      "ПИР НАДЕЖДЫ"
      "Я сбилась с ног, готовясь к приему наших гостей из ООН.
      Мы с Николаем Алексеевичем выбрали местом для "пира надежды" ледяной зал директората Города-лаборатории.
      Стены самого большого помещения в Гроте словно еще раздвинулись. Это постарались Спартак с Остапом. "Синтез рациональности и озорства". Они так усовершенствовали освещение, что огни люстр многократно отражались в стенах, будто сделанных из горного хрусталя.
      Гостям предлагалась жареная "баранина" с "картофелем", паштеты из "дичи", "телячьи" отбивные с "картофелем"-пай, "осетрина" в сухариках.
      Город Надежды производил изысканный и богатый ассортимент питательных продуктов не только для собственных нужд, но и для отправки в голодающие районы мира. И все эти вкусные блюда можно было попробовать, оценить. Я не говорю уже о колбасах, сосисках и даже сырах, тоже освоенных нами.
      Мама, подвижная и энергичная, как в былые далекие годы, вместе с Алешей, отпущенным для этого из Школы жизни и труда, помогали сервировать стол.
      Но, прежде чем пригласить гостей к столу, мне привелось пройтись с ними по улицам города, по его скверам, мостам и набережным нашей речушки Ледушки, текущей из глубины Грота, который продолжал углубляться, а ледяной массив таять. Город Надежды рос!
      Гости познакомились не только с домами и бытом жителей, но и с производством искусственной пищи.
      На биофабрике Юрия Сергеевича, куда я с ними не пошла, их, оказывается, поразило, что биомасса, выросшая на нефтяных отходах, не похожа ни цветом, ни вкусом ни на какой нефтепродукт.
      Встретив их у выхода с биофабрики и услышав, как лорд и сенатор обмениваются по этому поводу мнениями, я напомнила им, что коровы, питаясь травой, совсем не походят на растения. Генри Смит в шутку обозвал меня "великой обманщицей", поскольку я взялась показать им свой завод "вкусных блюд", где выпускались самые разнообразные имитированные блюда. Я уверила его, что вкус и питательность наших блюд будут продемонстрированы безо всякого обмана. Все смеялись.
      С увлечением показывала я свое хозяйство.
      - Вкус, - объясняла я, - к счастью, удается получить комбинацией всего четырех компонентов: поваренной соли (соленый!), глюкозы (сладкий!), лимонной кислоты (кислый!) и пиперина (горький!). Причем приходится иметь дело с миллионными долями этих веществ. Мы пользуемся интенсификаторами вкуса, незначительные добавки этих природных веществ усиливают вкусовые действия основных компонентов. Особенно известны такие интенсификаторы вкуса, как мононатриевая соль глютаминовой кислоты (в Японии ее ставят на стол вместе с поваренной солью), мильтол и другие. Добавление 15 миллионных долей мильтола позволяет на 15 процентов уменьшить содержание сахара. В шутку мы творим чудеса: можем добавкой определенных веществ сделать, например, сахар безвкусным, а лимон выдать за апельсин. Более того, обыкновенную горячую воду заставляем обрести вкус куриного бульона с характерной для него вязкостью. Правда, без всякой питательности. В питательных продуктах, которые мы производим, вкусовые качества придаются автоматическими дозаторами, которые управляются компьютерами. Люди только меняют в них заранее разработанные программы и заполняют емкости нужными веществами.
      - А запах, запах? Как вам удается достичь ароматичности? - спросил меня лорд Литльспринг.
      - Здесь много труднее. Содержание пахучих веществ составляет опять же миллионные доли, а комбинировать приходится, сочетая до четырехсот компонентов (например, запах кофе!). Самым тяжелым было получить индикаторы запаха. Даже лучшие анализаторы во много раз менее чувствительны, чем человеческий нос. Мы еще в Москве создали три опытных образца индикаторов запаха, в чем, представьте себе, нам помогло в миллион раз более чуткое обоняние привлеченной нами для эксперимента собаки.
      - Собаки?! - не то удивился, не то возмутился сенатор.
      - Для градуировки прибора, - успокоила я американца. - Такой аппарат стоит у нас перед автоматом, запаивающим банки. Он же управляет работой автоматического дозатора пахучих веществ, которые мы добавляем к продукту. Это все высокомолекулярные соединения, названиями которых я не стану вас затруднять. Однако мало добавить ароматичные вещества к приготовленному блюду, надо еще и закрепить запах, чтобы эфиры и другие летучие вещества не испарились. На промышленном уровне все это у нас автоматизировано.
      Я показала гостям изящный футляр, в котором хранилось несколько десятков кубиков, каждый из которых пах одним из наших "вкусных блюд".
      Лорд и сенатор поочередно брали из футляра щипчиками маленькие кубики и подносили их к носу, восклицая:
      - Цыпленок! Утка! Селедка! Бифштекс! Баранина!..
      Я предупредила, что это не только эталоны запаха, но и вкуса.
      - А у вас нет дубликата? - спросил сенатор.
      Я достала другой футляр.
      - Вы не могли бы презентовать это мне?
      Я протянула футляр сенатору.
      - Взятка, - пошутил Смит.
      Мы перешли к выпускной камере завода. Через иллюминатор можно было наблюдать, как движутся на конвейере незакрытые банки, проходя под невидимым глазу лучом индикатора запаха, который, выполняя роль последнего контролера, давал электронный сигнал автомату, запаивающему банки с готовой продукцией.
      Эти банки достаточно подогреть, чтобы получить готовый обед, рассчитанный на самого взыскательного гастронома. Какое раскрепощение домашних хозяек! За одно это нас надо признать! Честное слово!
      Я закончила показ своего завода, пригласив гостей на "пир надежды" для дегустации наших блюд.
      Вспоминая Нину Ивановну Окуневу, я нарядилась, как и тогда по ее настоянию на "пире знатоков", в свое яркое платье, похожее на кимоно. Директор здоровья Танага при виде меня снял и протер очки, сказав не по-латыни, как у нас принято, а по-японски:
      - Извините, Аэри-тян, но сегодня я окончательно убедился, что ошибался, считая вас не японкой.
      - Все нации - родня, - смеясь, отозвалась я.
      К нам подошел журналист Генри Смит.
      - Хэлло! Что это за диалект, мэм, на котором вы... - Он подождал, пока Танага отойдет, и добавил: - На котором вы говорили с этим почтенным азиатом?
      - Это язык моего детства, японский.
      - Всегда поражался русским, их способности к языкам! Я и мистера Мелхова принял сначала за англичанина. Настоящий оксфордский выговор. Ах да... простите, - сконфузился он, очевидно, вспомнив о нашем разрыве с Юрием Сергеевичем.
      Подошел директор Вальтер Шульц и ослепительная в своей красоте дочь Индии Шали Чагаранджи.
      Я привыкла видеть огромного сентиментального немца безнадежно влюбленным в нашу Тамару. Но сейчас он даже не обратил на нее внимания, когда она вошла. Настолько поглощен был своей гостьей, "пылал, как склад огнеприпасов, к которому поднесли горящий факел". Так, глядя на него, озорно шепнул мне Генри Смит.
      Я посмеялась и украдкой сравнивала Шали Чагаранджи и Тамару Неидзе.
      Генри Смит заметил мой взгляд и снова шепнул:
      - Превосходные натурщицы для скульптора. Жрица Огня и Богиня Луны! Не правда ли? Но что они по сравнению с вами! Эх, будь я скульптором!..
      Я подумала о Николае Алексеевиче, но ничего не ответила.
      Напротив нас уселся Юрий Сергеевич, видный, широкоплечий, со вкусом одетый, как всегда, будто не замечая меня. Но не только меня! Он и Смита почти не заметил, сухо раскланялся с ним.
      Он важно объяснял по-английски сидевшим с ним рядом поляку и вьетнамцу:
      - Надо увидеть в грядущей истории человечества закономерный переход от животноводства и земледелия к "пищеделанию", к пищевой индустрии. Он столь же закономерен, как и былой переход наших предков от первобытной охоты к землепашеству и скотоводству.
      Это были не его мысли!
      Я подала гостям русский квас, сдобренный искусственным медом, неотличимым от настоящего.
      - Я не ошибусь, если замечу вам, сэр, - говорил лорд Литльспринг, глядя на стол, - какова бы ни была на вкус предлагаемая пища, но на вид она весьма импозантна!
      - Да. Элегантно, вполне элегантно, - подтвердил сенатор Мирер. - Надо лишь доказать, насколько это вкусно и сытно.
      Когда я вспоминаю все эти реплики, чтобы точно записать их, я вся дрожу, еле сдерживаю слезы.
      Помню, как говорил Николай Алексеевич, ничего не подозревая, спокойный и уверенный:
      - Я передам вам всю документацию и по технологическим процессам, и по проектам заводов пищи. Каждый деловой человек поймет, насколько выгодно распространять опыт нашего Города-лаборатории.
      И гости начали вскрывать банки, чтобы подогреть еду на тарелках в индукционных печах-вазах.
      Николай Алексеевич удивленно взглянул на меня. В моей руке застыла вилка с вонючим куском "баранины". Я решилась попробовать ее на вкус. Она оказалась кисло-соленой, гадкой.
      Лорд Литльспринг, человек хорошо воспитанный, лишь чуть поморщился, но, делая над собой усилие, старался разжевать кусок "мяса".
      - Я очень боюсь, что повлияла упаковка, - осторожно заметил он.
      Американский сенатор был откровеннее:
      - Никогда не ел ничего отвратительнее!
      - Джентльмены! - воскликнул Смит. - Я могу поделиться своими консервами. Я прихватил их из Штатов! Нельзя же вставать из-за стола голодными.
      Я готова была провалиться от злости, стыда и отчаяния.
      "Пир надежды" оказался "пиром моего позора"!"
      Глава пятая
      НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
      В подъезд одного из ледяных домов вошел Генри Смит. Не обнаружив лифта, с недовольной миной взбежал на пятый этаж.
      Со вчерашнего "пира надежды" он был голоден и зол. Надоело восхищаться всей этой вычурной ледяной дребеденью, предназначенной на слом. Да и консервы, которые он поглотил в одиночку в отведенной ему комнате, показались ему дрянными и запить их было нечем. Непроизвольным движением он ощупал фляжку на груди. Но у нее было иное назначение.
      - Хелло, Юрий! - по-русски приветствовал он Мелхова, открывшего ему дверь. - Как вы поживаете в своей ледяной берлоге? Я не против ее осмотреть.
      - Прошу, - недовольно сказал Юрий Сергеевич, пропуская незваного гостя.
      Они прошли через переднюю, ничем не отличающуюся от западных квартир, но обставленную бедно или скупо: вешалка и никакой мебели.
      Инженер Мелхов провел американского журналиста в смежную комнату. Та же деловитая строгость: стол, кресло, книжный шкаф. Смита поразила необычайная толщина стен. Юрий Сергеевич угадал его мысли и пояснил:
      - Стена ледяная, сравнимая по прочности с железобетоном. Она постоянно охлаждается внутри холодильным раствором, но, чтобы сохранить холод, снаружи с обеих сторон защищена теплоизоляцией. В комнатах поверх нее уложены отделочные панели.
      - Уже знаю. Одновременно служат и для отопления помещения. Нагревать, чтобы тут же охлаждать. Пустая трата денег!
      - Вот мой домашний кабинет. Рядом спальня.
      - И вам не тесно в двух комнатенках? Одному из видных специалистов Города-лаборатории! В Штатах, право, вас обставили бы лучше: особняк, сад при нем, гараж, автомобиль! Бар напротив.
      - Возможно. Но здесь я, увы, на правах холостяка или, точнее говоря, покинутого мужа. Живу как на биваке.
      - Знаю. Сочувствую. Имел удовольствие познакомиться с вашей женой в порту.
      - С бывшей женой.
      - О! Мы еще вернем ее вам, только будьте с нами! Перед богом она навсегда останется вашей. Браки заключаются на небесах. И не расторгаются там.
      - Пока что мы не на небесах, а в "подземелье"...
      - Вот именно, парень! Вы в подземелье! В "прихожей ада", я бы сказал.
      Мелхов нахмурился.
      - Не падайте духом, старина. - хлопнул его по плечу Смит. - Мы найдем с вами общий язык. Все идет прекрасно! Вчерашний провал за обеденным столом чего стоит!
      - Вы так думаете, Генри?
      - Конечно! Закурим сигарету? О'кэй?
      - Здесь не курят, Генри. Расход кислорода на горение недопустим.
      - А! - небрежно махнул рукой с зажигалкой Смит. - Я читал на воротах вашей преисподней, что она для некурящих.
      - Да. Мне пришлось бросить курить, - кивнул Мелхов.
      Смит достал сигарету и бесцеремонно закурил, остро следя за реакцией хозяина. И поскольку тот не шевельнул бровью, он продолжал уже по-английски:
      - Хэлло, Джордж! А вы не задумывались над тем, что запреты, введенные в Городе-лаборатории ее "научниками", попирают элементарные права людей? Каждый человек имеет право решать для себя, будет ли он курить, пить, нюхать марихуану и развлекаться с девочками. И никто не может отнять у него этих общечеловеческих прав, узурпированных здесь, в Городе-лаборатории ООН, вопреки всем ее установлениям.
      - Это не совсем так, Генри, - попробовал возразить Мелхов. - ООН тут ни при чем. Запрещают же курить в огнеопасных местах.
      - Вот именно! В огнеопасных. Здесь жарко, очень жарко, Джордж, несмотря на ледяные стены и ледяной свод над головой. Настолько жарко, что все может рухнуть. Вчера вы должны были понять это.
      Мелхов поднял брови:
      - Причины вчерашнего выясняются.
      - Должно рухнуть! - стряхнул пепел на пол Генри Смит. - Комиссию славно угостили! Не выпить ли нам по этому поводу, старина? Помните Рим, ресторан, подслушивающие приборы, которыми вы пользовались?
      - Я не понимаю...
      - Знаю, что не понимаете, но я помогу. Подслушивающие приборы - это еще куда ни шло, но вот общение в Москве с сотрудником некоего Агентства - это уже действительно жарко. Не правда ли?
      - Кого вы имеете в виду, Генри? Себя?
      - Я очень боюсь вас скомпрометировать, Джордж! Словом, я не хотел бы этого. Но мы найдем общий язык. Не правда ли?
      Мелхов насупился и молчал.
      - Выпьем для храбрости, Джордж. - И Генри Смит достал из пиджака карманную флягу. - Конечно, у вас и рюмочек нет. Придется по очереди из отвинчивающейся пробки. О'кэй?
      - Я пропущу, - буркнул Мелхов, отодвигаясь.
      - Правильно! Я и предлагаю "пропустить" по одной. Собственно, в этом на первых порах и будет ваша задача. Надо с этого начинать борьбу с бессовестным нарушением прав людей, загнанных сюда, под лед. Я оставлю вам достаточно сигарет. Пусть курят все ваши помощники, которых вы будете угощать, пусть нарушают запреты, пусть пьют. Фляг у меня в багаже тоже достаточно. И еще я вам подсуну таблетки. Восторг! Вы никогда не бывали в магометанском раю, не общались с гуриями? Так я вам помогу, а вы поможете своим собратьям. А потом все вместе они помогут нам!
      - Зачем вам это?
      - Пустое. После вчерашнего вашу лавочку прикроют, но на это уйдет уйма времени, ООН такая неповоротливая организация. Еще, чего доброго, вынесут вопрос на Ассамблею. Надо провернуть дело скорее. Пусть все развалится изнутри. Верно я говорю? О'кэй?
      Мелхов молчал. Смит оценивающе разглядывал его.
      - А-а! Понимаю! - воскликнул он. - Чтение мыслей на расстоянии - личная заинтересованность? О'кэй?
      - В чем?
      - В искусственной пище! Ведь по моему же совету вы стали крупным специалистом по этой части, настолько крупным, что приехали сюда заведовать разведением микробов. И теперь вы размышляете, выгодно ли вам разрушать сделанное и что вы будете иметь взамен?
      Мелхов молчал. Одно колено у него дрожало, и он закинул ногу на ногу, чтобы унять несносную дрожь.
      А Генри Смит пускал к потолку кольца запретного сигаретного дыма и опрокинул одну за другой уже две чарочки виски.
      - Итак, о выгоде. Прежде всего вам, Джордж, невыгодно... невыгодно, Юра, - он перешел на русский язык, - чтобы кое-кому стало известно, почему вы оказались здесь, по чьему указанию. И чьих указаний не хотите теперь выполнять. Это во-первых. Во-вторых, - и он снова перешел на английский язык, - Агентство, которое я представляю (вы понимаете, надеюсь, что речь идет не об информационном агентстве). Это Агентство в состоянии гарантировать вам кресло одного из директоров химического комбината в Штатах. Ну не все ли вам равно, Джордж, что будет производить этот комбинат: газ "ти эйч" для психовоздействия, противозачаточные средства или вашу дрянную искусственную пищу? Советую вам подумать. Выгода! Выгода, друг мой! Вот двигатель прогресса и подлинная подоплека всех подвигов.
      Мелхов молчал.
      - Молчание очень ценится в нашем Агентстве, Джордж, вам надо это знать. Поэтому я снисходителен к вашему немногословию. Итак. Вот вам пачки сигарет, вот таблетки "рай Магомета", вот на первое время пара фляжек спиртного. Важно, чтобы его попробовали, захотели и потребовали еще. Я на вас полагаюсь, дружище. А теперь не будем испытывать судьбу. Я вас покидаю. Спешу на заседание разгневанной комиссии.
      Юрий Сергеевич молча проводил незваного гостя.
      Все оставленные им пакеты остались лежать на письменном столе.
      "Ну, можно сказать, что "дело в шляпе"! - размышлял Смит. - Члены комиссии, едва не отравленные во время дегустации, вынесут теперь, конечно, нужное решение. А этот московский щеголь с произношением попугая достаточно запуган, чтобы ослушаться своего друга, обретенного еще в Риме!"
      И Генри Смит, заложив руки за спину и перейдя на пружинящую походку, стал насвистывать веселый мотивчик.
      Глава шестая
      БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
      У Города Надежды был свой аэродром. Но не обычный. Вместо посадочных полос на ледяном куполе в его массиве протаяли туннель с расширяющимся устьем. Летчики, подлетая к нему со сторону бухты, переключали управление на автоматические приборы, и те с абсолютной точностью вводили воздушный корабль в просторный ледяной грот, залитый электрическим светом. И самолет садился там на идеальную ледяную дорожку, защищенную от свирепых антарктических ветров.
      Из Нью-Йорка за членами Особой комиссии ООН прислали специальный самолет. Генеральный секретарь просил лорда Литльспринга и членов его комиссии прилететь в Нью-Йорк к открытию Генеральной Ассамблеи ООН. Накал страстей вокруг дальнейшего существования Города-лаборатории так возрос, что затратить много дней для возвращения обратным рейсом на лайнере "Иван Ефремов" нежелательно.
      Лорд Литльспринг спешно собрал комиссию, и представитель печати Генри Смит присутствовал на нем. Генеральный же директор Города Надежды академик Анисимов не счел возможным прийти, чтобы не влиять на мнение своих гостей. Он ограничился лишь сообщением, что неудача с дегустацией продукции была вызвана выводом на заводе из строя дозаторов эссенций, а также, что особенно досадно, индикатора запаха, контролировавшего готовую продукцию. Более того, кем-то, уничтожены и два запасных индикатора, так что завод: "вкусных блюд" остановлен до прибытия новых индикаторов из Советского Союза, производство которых еще надо там освоить. Однако, несмотря на предстоящую многомесячную задержку, вопрос об изготовлении искусственной пищи практически решен - ведь завод пищи успешно работал! - и от комиссии будет зависеть распространение отработанной технологии в тех регионах мира, где нуждаются в дополнительных пищевых продуктах.
      Генри Смит, слушая членов комиссии ООН, был ошеломлен, потрясен, обескуражен. Кто поймет этих "научников"! Ведь и новоиспеченный лорд и новорожденный сенатор, оба получили все необходимые указания. Неужели они не поняли, почему их выбрали? У них были все основания для признания эксперимента в Городе-лаборатории неудачным. Ведь им поднесли за обеденным столом такое!.. И вместо естественной реакции они вдруг заговорили о дальновидности ученых, о том, что ямка под ногами не может затмить весь простор до горизонта (и это все англичанин!). А сенатор не нашел ничего лучшего, как пожелать перенести на континент те ограничения, которые члены комиссии приняли в подледном городе! Якобы для всеобщего здоровья. Ну а об остальных членах комиссии и говорить нечего, ведь они прежде всего помнят, что инициатором всей этой антарктической истории был Советский Союз.
      И когда лорд Литльспринг готов был уже принять общее решение, чтобы передать его по радио в ООН, Смит попросил лорда в нарушение обычных журналистских традиций, когда репортер только слушает и записывает, разрешить ему обратиться с дружеским предостережением:
      - Леди и джентльмены! Не верю своим ушам. Вы, которые должны стоять на страже цивилизации, допускаете разорение трудолюбивых фермеров различных континентов. А какова сущность местного общественного устройства? Деспотическое угнетение людей в ледяной пещере, куда нас с вами загнал общественный долг? Это же рассадник коммунистических идей, под шумок осуществленная здесь утопия, скомпрометированная всем предшествующим ходом истории!
      Однако под ледяными сводами Антарктики запал "ковбоя печати" пропал даром. И сенатор Мирер и лорд Литльспринг, так же как и остальные члены комиссии, резонно возразили, что если уж говорить о свободе конкуренции в "свободном мире", то нет никаких оснований запретить в Антарктиде изготовление вполне пригодных питательных продуктов новым способом. Кстати говоря, им пользуются и многие фирмы как в США, так и в других странах. Иное дело, если бы комиссия установила бесперспективность или вредность научных исканий Города-лаборатории. Вчерашний эпизод с злонамеренным выводом из строя важной аппаратуры завода отнюдь не переубедил членов комиссии, которые выразили намерение немедленно сообщить в Нью-Йорк о своих положительных выводах. В их распоряжении коллекция вполне доброкачественных образцов, полученных на заводе от Аэлиты.
      И тут Генри Смит понял, что проигрывает сражение, а вместе с тем и свое будущее. Надо было менять тактику:
      - Леди и джентльмены, я как слуга печати склоняюсь перед вашим научным авторитетом. О'кэй! Пусть будет так. Отныне я ваш сторонник и рупор, который донесет ваше мнение до миллионов людей. Но позвольте предостеречь вас. Я слишком хорошо знаю своих газетных коллег. Ваше краткое радиосообщение позволит предубежденной печати свободного мира обрушиться на вас, подобно тому как я только что сделал здесь, поверьте, с единственной целью ознакомить вас с этими неблаговидными приемами.
      - Что вы предлагаете, мистер Смит? - брезгливо осведомился лорд Литльспринг.
      - Я предостерегаю, всем своим дружеским сердцем предостерегаю вас и советую не передавать по радио выводов, не подкрепленных основательной аргументацией доклада. Тем более что сообщение о вонючей искусственной пище на "пире надежды" уже передано и вызвало, конечно, резкую реакцию.
      - Вы поторопились, а мы нет. Доклад еще не готов, - проворчал сенатор.
      - Вы закончите его в самолете. А я не поторопился, сэр. Я выполнял свой репортерский долг. А теперь я с той же энергией помогу вам в самолете. Моя пишущая машинка к вашим услугам. Мой журналистский опыт ваш. Вы доставите свои выводы вместе с обоснованным докладом на день позже, но зато убедите Генеральную Ассамблею, не дадите печати никаких шансов и спасете Город-лабораторию, против которого ведется такая беспринципная кампания. О'кэй?
      Лорд Литльспринг посоветовался с членами комиссии и решил не торопиться с радиосообщением. Итоги доклада, несомненно, окажутся внушительнее, чем неаргументированные выдержки из него.
      Генри Смит вздохнул облегченно и расплылся в улыбке, когда лорд Литльспринг с кислым выражением на лице благодарил его за помощь и за желание лететь вместе с комиссией.
      Англичане вежливый народ! И манера речи у них особенная! Они даже осужденного на казнь приглашают "взойти на эшафот, если он ничего не имеет против". А если имеет?
      Очевидно, Генри Смит что-то "имел против" и к вылету самолета опоздал.
      Члены комиссии, в особенности Шали Чагаранджи, волновались.
      Она засияла вся, увидев бегущего по ледяной дорожке человека с чемоданом.
      Но это был не Генри Смит, а всего лишь посыльный с его чемоданом. Он прихрамывал, был толст, смугл, задыхался, и у него был подбитый глаз.
      Все это заметила Шали Чагаранджи и удивилась. Разве в Городе-лаборатории, где нет пьющих, можно представить себе драку? Скорее всего человек упал и ушибся. Она пожалела его.
      Хорошенькая стюардесса влюбленно не отходила от Шали Чагаранджи. Сама она имела осиную талию, стройную фигурку и мечтала стать кинозвездой.
      Шали Чагаранджи была приветлива с Бетти, узнала все заботы и мечты американки. Если в Индии будет сниматься задуманный Чагаранджи фильм о женщинах разных рас и народов, там найдется роль и для Бетти.
      Девушка не могла сдержать слез благодарности. Свет юпитеров, кинокамеры, экран!..
      Чемодан Генри Смита лежал на его кресле в почти пустом салоне, где расположились все пассажиры и куда вместе с Бетти поднялась наконец и Шали Чагаранджи.
      А Генри Смита все не было!
      Лорд Литльспринг пребывал в недоумении. Командир самолета, широкоплечий атлет из Атланты со стальными глазами и мужественной ямкой на подбородке, уже несколько раз подходил к председателю комиссии, торопя с вылетом.
      Сверхзвуковой лайнер типа "Конкорд", походивший на доисторического ящера с готовой открыться зубастой пастью, которая вовсе не была пастью, а лишь кабиной пилотов, легко разбежался по гладкой взлетной полосе и вырвался из ледяной пещеры прямо в воздух.
      Летчик из Атланты припомнил рассказы отца, ветерана второй мировой войны, о скрытых аэродромах, откуда истребители так же вылетали из-под земли, как сейчас лайнер из ледяного грота.
      Самолет сразу же начал набирать высоту. Внизу виднелась зеленоватая бухта с беленьким пятнышком антиштормового корабля "Иван Ефремов", который уплывет теперь обратно уже без членов Особой комиссии ООН, но с непонятно почему опоздавшим Генри Смитом на борту.
      Воздушный лайнер ушел в стратосферу, где и развил свою сказочную скорость.
      - О Бермудском треугольнике рассказывают много басен, - со смеющимися глазами говорила стюардесса, - но, поверьте мне, мы десятки раз пролегали над этими будто бы гиблыми местами и, как видите, с прежним комфортом доставляем вас в Нью-Йорк. Не угодно ли кому-нибудь из вас виски с содовой, коньяку, пива или кока-колы?
      К удивлению стюардессы, даже мужчины попросили кока-колу.
      Раздав всем фигурные бутылочки безалкогольного напитка, Бетти остановилась перед чемоданом, лежавшим на кресле опоздавшего пассажира, и с очаровательной улыбкой, которая украсила бы экран, сказала:
      - Ну вот вам, леди и джентльмены, еще одно опровержение страшных легенд. Мы вполне благополучно пролетаем над Бермудским треуголь...
      Она не договорила.
      Страшный взрыв разорвал в клочки бедную девушку с ее заботами и мечтами, уничтожил и обожаемую ею Шали Чагаранджи и всех остальных членов Особой комиссии ООН, находившихся в салоне.
      Взрывной волной вышибло дверь в радиорубку и оглушило радиста, который ничего не успел передать в эфир.
      Только пилоты в своей вынесенной вперед кабине, похожей на голову птеродактиля, остались живы.
      - Бермудский треугольник, - многозначительно сказал первый пилот, спокойно снимая ненужный шлем с наушниками и потирая пальцем ямку на подбородке. - Уровень океана, парень, здесь на целых двадцать пять метров ниже, чем в любом другом месте. Мы проживем, пожалуй, на доли секунды дольше. О'кэй?
      - Не так ли кончали и наши предшественники, шеф? - невозмутимо отозвался второй пилот, с трудом удерживаясь в наклоненном вперед кресле и глядя на приближающиеся снизу свирепые волны океана.
      Глава седьмая
      "ЧУДОМ УЦЕЛЕВШИЙ"
      "Все мы в Городе-лаборатории были потрясены известием из Нью-Йорка. Самолет с комиссией ООН исчез...
      Генри Смит успел передать по радио, будто комиссия на своем завершающем заседании вынесла решение об отрицательном отношении к эксперименту, разукрасив репортаж описанием ужасов отравления искусственной пищей всех членов комиссии.
      Николай Алексеевич не выдержал и, вне себя от горя и гнева, слег.
      Как же я была слепа, выслушивая пошлые любезности американского журналиста! И вот столкнулась теперь с его подлинной сущностью, с наглой ложью, спекуляцией на проведенной кем-то диверсии! Все это подкосило Николая Алексеевича. Ведь лорд Литльспринг, прощаясь, сообщил об одобрении комиссией деятельности Города-лаборатории вопреки результатам диверсии.
      Я ничего не могла выяснить на заводе. Кто, когда и как мог совершить это гнусное злодеяние, которое ставило весь наш Город Надежды в затруднительное положение. Мы не только срывали поставки питательных продуктов в голодающие страны, мы не могли теперь даже прокормить население города. Я была в отчаянии.
      Николай Алексеевич послал в ООН свое опровержение газетной "утки" Генри Смита, в ответ на что опубликовавшие "утку" газеты обрушились на академика Анисимова, который якобы не в состоянии опровергнуть факт компрометирующей искусственную пищу дегустации и все же решается якобы "в своих целях фальсифицировать решение погибшей комиссии. Бог да упокоит их души! Однако чудом оставшийся в живых единственный свидетель показывает иное!"
      "Оставшийся чудом в живых!"
      Я задыхалась от ярости, уподобилась львице, защищающей детенышей. Честное слово! Я стала "следователем", хотя никто не уполномочил меня на такую деятельность. Решила вывести на чистую воду этого "пирата печати", сумевшего обмануть и усыпить меня! Я почти ненавидела себя! Право-право!
      Конечно, теперь, спустя какое-то время, я допускаю, что моя "самодеятельность" могла принести больше вреда, чем пользы. Я делала все неумело, непрофессионально, давала виновным шанс укрыться! Выяснить по горячим следам то, что я была в состоянии, все-таки полезно. Даже пусть меня осудят за мои действия, но я такая, какая есть. Тем более что даже Николай Алексеевич, видимо, допустил ошибку, слишком доверяя завербованным в Антарктиду энтузиастам. У нас не имелось в городе, насчитывающем несколько тысяч жителей, ни полиции, ни судебных органов, как нет их в обычных научных поселениях - полярных станциях, экспедициях и тому подобное. Так решили в ООН.
      Неожиданно Генри Смит явился сам, решил наглой прямотой "разоружить" меня.
      Он был возбужден, одет неопрятно, небрит, говорил отрывисто, перебивая сам себя, изображая человека, перенесшего величайшее потрясение.
      - Мэм! Именно к вам я хотел прийти к первой! - начал он. - Перед вами чудом уцелевший. Я знаю, как волнуется сейчас весь Город-лаборатория. Не мне решать его судьбу. Достаточно того, что я сам определил собственную судьбу, не разделив участи тех, кто оказался на борту злосчастного самолета. Он исчез, исчез в районе Бермудского треугольника. И этим сказано все, ибо нет в мире места страшнее.
      Я слушала Смита в кабинете Николая Алексеевича. Больного мужа осматривал сейчас в спальне доктор Танага.
      Я сидела на диване, а Генри Смит расхаживал по ковру между письменным столом и книжным шкафом, размахивая руками и то дело поминая бога.
      - Да! Только вмешательством божьей силы могу я объяснить свое чудесное спасенье, мэм!
      - Но, кроме божьей силы, вам, очевидно, помогло и то, что вы трусливо не явились на самолет? - с достаточной холодностью спросила я.
      - О да! Именно вам, мэм, я могу признаться в этой так называемой "трусости"! Я лично объясняю ее внушением свыше. И не боюсь в этом признаться, ибо это сохранило мне жизнь, а она для меня, поверьте, представляет некоторую ценность. Не то я вместе с недавно гостившими здесь почтенными членами Особой комиссии ООН метался бы сейчас за решеткой гнусного зоопарка.
      - Что вы имеете в виду? - нахмурилась я. - Шутки неуместны.
      - Помилуйте, какие шутки! Ведь я вам сказал о Бермудском треугольнике. Позвольте мне напомнить вам о нем. Прошу вашего внимания. Это очень важно.
      - Безусловно, - согласилась я, едва преодолев неприязнь к этому человеку.
      Журналист достал записную книжку и стал цитировать:
      - Я приведу лишь несколько случаев из многих сотен. Но они наиболее впечатляющи и, безусловно, безупречны. Итак: "Исчезновение самолетов 5 декабря 1945 года, уже после окончания второй мировой войны, с военной базы на полуострове Флорида, США. Пять военных самолетов с опытными летчиками вылетели в обычный патрульный полет с возвращением обратно. Вылетели в 14 часов. В 15 часов 15 минут легли на обратный курс, все время поддерживая связь с военной базой. И вдруг такой разговор по радио:
      База: Каковы ваши координаты?
      Командир звена: Не можем сообщить, не понимаем, где находимся.
      База: Держать в сторону запада.
      Командир звена: Не можем установить, где запад.
      Командир базы: Определите по солнцу.
      Звено: Не видим солнца. Не знаем, в какой оно стороне".
      И дальше отрывочные радиосигналы терпящих бедствие. И все...
      Я поежилась. Смит продолжал:
      - С базы вылетел специальный спасательный гидросамолет, оборудованный на случай помощи при всяких катастрофах, способный сесть на воду, спустить лодки, гасить пожар и прочее. Он был снабжен самыми надежными приборами связи и локаторами.
      - И что же? Он вернулся ни с чем? - спросила я.
      - Он не вернулся. Он исчез, как и пять предыдущих. Это нельзя себе представить, но, увы, это так. В Бермудском треугольнике нарушаются обычные представления. Там возможно все!.. Вы можете прочесть об этом событии, обошедшем всю американскую прессу, и в книге исследователя загадочных аномалий Чарльза Бернина "БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК" начиная со 2-й страницы по 20-ю!.. Волосы поднимаются дыбом, когда читаешь!
      - Целая книга об этом?
      - Издание 1974-го, потом 1977 года. Очень серьезный труд. Но вот еще один случай. Он опубликован у вас, в России, в вашей газете "Правда" 7 марта 1977 года под заголовком "ОПЯТЬ БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК". Цитирую: "Во время тренировочного полета американского бомбардировщика КА-6, пилотируемого капитаном-лейтенантом Полом Смитом..." Это не мой родственник, мэм. "...с штурманом Ричардом Гленардом на борту, попав в зону Бермудского треугольника, самолет сразу же потерялся. Радиосвязь с авианосцем "Джон Кеннеди" оборвалась. Поиски, как обычно в этом районе, результатов не дали". Подписано спецкором "Правды" Т. Колесниченко.
      - Кажется, я читала это сообщение.
      - Вы читали, а я переживал. И только вчера определял по этим сообщениям свою судьбу, мэм. А вы готовы назвать это вульгарной трусостью. Нет! Это предвидение, опять повторяю вам - внушение свыше. Но извольте вспомнить о кораблях тоже. Вернемся к 1918 году. 4 марта того года огромный рудовоз "Циклоп" водоизмещением в двадцать тысяч тонн вышел с острова Барбадос, прошел мимо Кубы и... исчез. А на его борту находилась такая важная персона, как американский посол в сопровождении видных дипломатов. И никаких следов, ни одного спасательного круга, шлюпки, обломка... Ни одного сигнала! Об этом сообщала в свое время вся американская пресса. Но вас, конечно, убеждают лишь советские сообщения. Извольте. Журнал "Техника - молодежи", номер 5 за 1965 год, страница 33. У меня все записано. Я мог бы перечислять вам загадочные случаи до вечера.
      - Но ведь научные экспедиции обследовали тот район и ничего не обнаружили.
      - Извините, мэм. Кое-что обнаружили. Например, вмятину в океане.
      - Как вас понять?
      - Опять цитирую вам для убедительности вашу "Правду": "Американский исследовательский спутник с помощью электронного дальномера с огромной точностью определял расстояние от орбиты до поверхности Земли. И он обнаружил, что в районе Бермудского треугольника уровень океана на двадцать пять метров ниже, чем повсюду"! Каково? Это на поверхности океана! А под поверхностью? Могу сообщить вам, что американские исследователи обнаружили там пирамиду... да, да! - пирамиду размером больше пирамиды Хеопса, внутри которой, быть может, и действуют те ужасные аппараты, которые совершают бермудские преступления.
      - О чем вы говорите?
      - Об инопланетянах, мэм! О злобных гуманоидах, разбойничьи приютившихся на нашей Земле и захватывающих время от времени наших землян, чтобы пополнять свои инопланетные зоопарки.
      - Вы говорите отвратительные вещи, мистер Смит!
      - О нет, мэм! Вам легко морщиться, а каково мне, который сопровождал по долгу службы членов Особой комиссии ООН, внушающих мне не только величайшее уважение, но и искреннюю любовь и восхищение. Подумайте, каково мне представить себе несравненную Шали Чагаранджи, с которой сорвали все одежды, чтобы любопытные посетители зоосада могли лучше рассмотреть телосложение землянки. Или каково представить себе лорда и сенатора, которым через прутья решетки просовывают косточки с мясом, чего, увы, они не видели здесь и из-за чего, быть может, там подерутся между собой. И все это на потеху уродливым инопланетным зевакам с огромными головами на щупальцах или напоминающим телосложением наших мальчишек с лицами старичков. Я все это знал, мэм, я все это ярко представлял себе! И не послужит ли это оправданием тому, что вы называете трусостью, а я чувством самосохранения, благоразумием? И я молю сейчас бога лишь об одном.
      - О чем?
      -Чтобы они вернулись невредимыми из безвременья.
      - Что это за надежда?
      - О мэм, недаром ваш город зовется Городом Надежды. Я процитирую вам последнее сообщение, свидетельствующее о разнообразии действий инопланетян на Земле.
      - Тоже советский источник?
      - И советский тоже. В вашем еженедельнике "За рубежом" в 1975 году воспроизведена страница 103 книги упомянутого ученого Берница: "Скачок во времени произошел пять лет назад на аэродроме Майами (это у нас в Штатах!). Он так и не нашел убедительного объяснения. Пассажирский самолет "Нейшн аэрлайн" с 127 пассажирами на борту приближался к посадочной полосе с северо-востока и фиксировался наземным радаром. Внезапно он исчез с экрана и появился лишь десять минут спустя. Самолет совершил посадку без всяких осложнений. Его командир и экипаж были удивлены беспокойством наземного персонала аэропорта. По мнению летчиков, у них все было в порядке. Но диспетчер сказал командиру: "Дружище, в течение десяти минут вас не существовало!" Летчики сверили свои часы с аэродромными и обнаружили, что все самолетные часы отстали ровно на десять минут, как раз на то время, на которое исчезал самолет. Важно сказать, что все часовые механизмы на Земле и в воздухе были сверены между собой всего двадцать минут назад!" Вот в чем моя надежда, - закончил Генри Смит. - Я молю бога, чтобы "это" было безвременье, а не гуманоиды, эти инопланетные уродцы, замышляющие, быть может, изменить западный общественный строй на Земле!"
      Глава восьмая
      СНОВА ГУМАНОИД
      "- Ну конечно, ты вспомнила о том, что меня называли гуманоидом, когда о гуманоидах зашла речь, - с усмешкой сказал мне отец, как только я начистоту выложила ему все.
      Он сидел в кресле, едва доставая ногами до пола, отвернувшись от чертежной доски и проницательно, но ласково глядя на меня.
      Верила ли я в то, что мой отец действительно гуманоид и что во мне самой течет инопланетная кровь? Стараясь быть откровенной с самой собой, я должна признаться, что чуть-чуть, совсем немножко, но допускала это. Словом, такую возможность, выражаясь математическим языком, не считала равной нулю. Честное слово! И я сказала папе:
      - Если ты гуманоид с другой планеты, то и я ведь сродни и тебе и другим гуманоидам, которых сейчас хотят обвинить в тяжких преступлениях.
      - Дело не в этом, - сказал серьезно папа. - Давай рассудим, кому на Земле выгодны такие "инопланетные преступления", как гибель "Конкорда"?
      - Думаю, тем, кого не устраивала деятельность нашего Города-лаборатории, скажем, оптовым торговцам зерном, теряющим барыши при поставке продовольствия голодающим районам мира.
      - Не только, не только... Это верная экономическая подоплека. Но есть еще и другая - общеполитическая.
      - Какая связь между научным экспериментом и политикой?
      - Прямая. Город, где люди отдают все, на что способны, получая для себя все, в чем нуждаются, пугает апологетов капитализма. Они готовы кричать о пропаганде коммунизма под флагом ООН. Теперь взглянем на наши события.
      - На приезд комиссии, на исчезновение "Конкорда"?
      - Легко понять, кому выгодно скрыть подлинные выводы комиссии. Если они отрицательны для Города-лаборатории, как утверждает Смит, то нет никакого смысла препятствовать их обнародованию. Но если они были положительными и почему-то их предварительно не передали по радио, то исчезновение членов комиссии позволило господину Смиту выступить как единственному свидетелю, который присутствовал на заключительном заседании комиссии. И он утверждает прямо противоположное тому, что устно передал Николаю Алексеевичу лорд Литльспринг.
      - Значит, Смит?
      - Конечно, именно господин Смит представляет и отстаивает интересы врагов Города-лаборатории. И ради этого задержался, не полетел, хотя на первый взгляд ему выгоднее скорее оказаться в Америке. Спрашивается, почему?
      - Он отгородился дурной славой Бермудского треугольника, в районе которого исчез самолет, "преступлениями" гуманоидов.
      - Твоя задача не только реабилитировать воображаемых гуманоидов, но и разоблачить землян, отнюдь не воображаемых, по указке которых действовал Смит. "Иван Ефремов" еще не отплыл. Полезно поговорить с самим Смитом, припереть его к стене. Возможно, вскроется прямая диверсия.
      Я уже знала, что должна делать. И через некоторое время была на борту лайнера.
      Смита я нашла в баре "Тени минувшего", где он наверстывал упущенное за время пребывания в Городе Надежды и уже изрядно нагрузился. Быть может, этим объясняется его наглый тон, каким со мной он прежде не говорил. Или он уже считал себя недосягаемым? Преодолев отвращение, я обратилась к нему:
      - Мистер Смит, я не успела узнать у вас, почему вы сочли нужным отправить на самолете багаж, не собираясь лететь?
      - О мэм! Пустое! Не налить ли вам рюмочку? Женщинам с вашей наружностью очень идет, когда они сидят с рюмкой в руке.
      - Позвольте мне заменить ее ручкой, которой я запишу ваши показания.
      - Показания? Прикажете рассматривать нашу беседу как допрос? Вы забываете, что я уже в международных водах на борту зафрахтованного международной организацией корабля!
      - Вы давно на международной территории. Но вам полезно вспомнить, что вы на борту советского корабля.
      - Ага! Уже договорились с экипажем о попрании прав свободного журналиста? А международные соглашения? Я буду протестовать!
      - Но почему вам не ответить на такой простой вопрос? Ведь я отвечала на все ваши вопросы, когда встречала вас.
      - Пожалуйста, я отвечу. Я джентльмен. Но отвечу не "следователю", а лично вам, мэм, в знак моего к вам расположения. Особого расположения, мэм! С вами я сам не свой! Эх, будь мы в другое время, в другом месте! Но теперь... прошу вспомнить, что мне удалось доказать вам, что я вовсе не трус. Мне это очень важно!..
      - Вернемся к чемодану.
      - Да, мэм, я отправил чемодан. Но это было уловкой.
      - Уловкой?
      - Какой же вы детектив, мэм, если не делаете вывода, что при виде моего чемодана улетающие успокоились. Время шло, "Конкорд" уже нельзя было больше задерживать. На это я рассчитывал.
      - Вот теперь ваши мотивы ясны. С кем же вы отправили свой чемодан?
      - А! - махнул рукой Смит, выпивая залпом двойную порцию виски и сползая с высокого табурета. - С первым встречным. Ведь охотников получить наличные деньги, которых нет в обороте в вашем ледяном коммунистическом царстве, куда больше, чем вы воображаете.
      - И все-таки. Как выглядел этот любитель наличности?
      - Откуда я знаю? Я не заметил в нем никаких особенностей.
      - Но диспетчер аэродрома заметил.
      - Какая нелепица, господин прелестный сыщик! Какой судья поверит вам, если учтет, что диспетчер не может отлучиться от пульта, находящегося на большом расстоянии от самолета.
      - Дело в том, что диспетчер был молодым парнем, плененным красотой Шали Чагаранджи, а она, ожидая вас, в волнении ходила около самолета. Диспетчер же любовался ею в бинокль.
      - Даже это установили? Поздравляю.
      - Не только это, но и то, что Шали Чагаранджи обрадовалась, увидев посыльного с чемоданом, а диспетчер рассмотрел и его.
      - И что же? - с наглой улыбкой спросил Смит.
      - Диспетчер увидел, что толстяк хромал и у него был подбит глаз. Так кто это был?
      - Оставьте меня в покое, господин частный детектив! Я не обязан знать, кто дерется в вашем прославленном подледном раю и ставит друг другу фонари под глазами.
      - Мне вполне достаточно этого вашего подтверждения, - сухо закончила я.
      - Я ничего не говорил вам, ничего не показывал! - заволновался Смит.
      - Ничего, кроме того, что записано моим магнитофоном.
      - Вы не предупредили меня об этом!
      - Я думаю, что вам еще представится возможность давать показания следственным органам на континенте.
      - Не думаю, не думаю, мэм. Едва ли ваши руки дотянутся дотуда.
      Я вернулась в Город Надежды. Теперь предстояло найти хромого толстяка с подбитым глазом.
      За все время существования Города Надежды у нас не произошло ни одной драки. Доктору Танаге не было известно ни об одной травме за эти дни. Я оказалась в тупике".
      Глава девятая
      КЛИНКИ РЖАВЕЮТ
      "Я ничего бы не добилась, если бы не Спартак с Остапом. Они с воодушевлением решили помочь мне.
      Нашелся человек, который все знал. Это был наш знаменитый кулинар "маркиз де Грот".
      Его привел ко мне Остап:
      - Клевое дело: "последние известия", "светские сплетни", "утиное стадо для западных газет" - и все это нормально в одном лице, вернее, личике с усиками. Рекомендую, "маркиз де Грот", который все знает. Дай тете ручку.
      "Маркиз" смущенно улыбался:
      - Мсье Остап слишком преувеличивает мою осведомленность, мадам. Я лишь кое-что слышал и кое-кого видел.
      - Кто он? Приведите его ко мне.
      - Если позволите, мадам, мы приведем к вам одну даму. От нее вы узнаете больше, чем от прихрамывающего толстяка с подбитым глазом, ибо глаз ему подбила именно она.
      - Балдей не балдей, а похоже, что это так, - глубокомысленно заключил Остап. - Ждите нас с Марией. Крутанем с пол-оборота.
      Мария пришла робкая, сконфуженная, в черной мантилье. Когда-то красивое лицо ее осунулось. Она заговорила страстно:
      - Да заступится за меня пресвятая дева! Не выгоняйте нас из Города, сеньора. Я не могла поступить иначе. Я расскажу вам все как на исповеди, если господа оставят нас одних.
      - Зажигать фонари под глазом, должно быть, дело дамское, придется нам, маркиз, топать ножками, пока не позовут.
      Это была Мария, жена Педро, которых повстречал в Южной Америке Николай Алексеевич.
      Едва мы остались одни, Мария расплакалась:
      - О сеньора, да защитит вас пресвятая дева, мы так преданы вам, так преданы! И, если бы он не сказал так о вас, которую мы все чтим, у меня рука не поднялась бы.
      - Расскажите по порядку, милая Мария.
      - Да благословит вас господь за вашу ласку, добрая сеньора. Он явился в наш дом со словами, что старая дружба, как клинки из хорошей стали, не ржавеет.
      - Кто он?
      - Да все тот же проклятый Мигуэль Мурильо, с которым связала нас судьба из-за нашей с Педро добросердечности. Когда ваш супруг, сеньора, будь благословенно его имя, угостил нас замечательной едой в самые наши голодные дни, то этот Мурильо проходил мимо нашей лачуги и от запаха разогретой еды упал в обморок - так изголодался. А каждый голодный нам друг, мы накормили и выходили его, сеньора. С тех пор они с мужем стали дружить. Куда-то уезжали на заработки, скрывая это от меня. Но толку было мало, если не считать того, что оба завербовались в ваш благословенный Город Надежды. Только здесь обрели мы надежду жить, не умирая с голоду.
      Я подсела к Марии, обняла ее за плечи и вытерла платком слезы, которые струились по ее смуглому лицу. Она поцеловала мне руку, которую я не успела отдернуть.
      - Я все расскажу вам, сеньора, все-все, только не выгоняйте нас отсюда.
      - Никто не выгонит вас, Мария. Важно, чтобы Город не прикрыли, как того хотят некоторые богатеи.
      - Да коснется их черный ангел своим крылом. Вот теперь мне становится понятнее, зачем он явился к нам. Сначала он перевел разговор на воспоминания, твердил все о каком-то Централь-парке, пугал, будто их с Педро могут узнать, тогда им несдобровать, их сразу же вышибут отсюда. А что делать тогда нам с ребятишками?
      - Полно-полно, Мария. Никто здесь не обидит вас, честное слово!
      - И он еще сказал, что "старик в свое время откупился от них, дав каждому по десять долларов, и теперь припомнит, если Педро не послушает Мигуэля".
      - Если не послушает?
      - Да. Он грозил открыть "старику", кто они такие - Мигуэль с Педро. И он говорил, пусть и меня вышибут отсюда, но ты со своими ублюдками пойдешь по миру. И еще стращал, будто бы в Городе Надежды должна произойти чистка, всех неугодных сошлют на Большую землю, и Педро в первую очередь, если он не послушается старого друга. Он говорил все это и курил.
      - Курил? - ужаснулась я. Для меня это было кощунством!
      - И курил и пил спиртное. Мой Педро попробовал только одну рюмочку, клянусь пресвятой девой, а от сигарет отказался.
      - К чему же склонял Педро его старый друг?
      - Чтобы Педро подговаривал всех защищать свои "права", угощал бы сигаретами, подносил выпивку и требовал бы от дирекции отмены всяких там запретов. И чтобы привозили из Австралии настоящее мясо, не то откажутся от работы. Он уверял, что недовольных много. Дай им только сигнал. И напоследок потребовал, чтобы Педро и эти недовольные выбрали бы его, Мурильо, одним из директоров.
      - И вы все это слышали, Мария?
      - Я вступила в мужской разговор, потому что тревожилась за детей. Я сказала, что не надо бояться чистки, что можно обратиться к вам, сеньора, что вы душевная женщина. И тогда Мигуэль стал зло смеяться. Мне страшно повторить его слова.
      - Повторите, Мария, это важно.
      - Но они касаются вас, несравненная наша заступница.
      - Все равно. Это нужно для следствия.
      - Для следствия? - испугалась Мария. - Он назвал вас распутной женщиной, которая якобы продалась старику, чтобы ловко устроиться здесь со своим бывшим мужем, сделав его любовником. И будто сыночек ваш вовсе не от старика, который на это не способен, а от бывшего мужа и вы вдвоем старика водите за нос.
      - Какая мерзость! - не выдержала я.
      - Именно мерзость, сеньора. Я тут не выдержала и ударила Мигуэля в морду, иначе ведь не назовешь его свиное рыло. Он бросился на меня с кулаками. Тут Педро ввязался в драку, и мы вдвоем так отдубасили негодяя, что он вылетел с лестницы нашего второго этажа. Добавлю, что и ребятишки наши помогали нам. Это была драка так драка! Всем семейством, да простит мне пресвятая дева. И мы выбросили вслед ему его дрянные фляжки, из которых Педро должен был угощать спиртным своих друзей.
      - Спасибо, Мария. Теперь ясно, кто принес в самолет чемодан.
      Остап и Спартак, едва Мария закончила свой рассказ, пообещали привести Мигуэля Мурильо.
      Он был отвратителен, этот тип, неопрятный, опустившийся, с одутловатым лицом и синяком под глазом. От него несло перегаром.
      - Не верьте ни одному слову из того, что наговорила на меня эта ведьма, - сразу начал он, даже не выслушав моего вопроса. - У нас здесь учреждение Организации Объединенных Наций, и я требую присутствия при разговоре со мной беспартийного чиновника ООН. И моего адвоката из Филадельфии.
      - Вам еще придется говорить в США со следователями и другими чиновниками и вызывать своего адвоката. Вы принесли в самолет чемодан журналиста?
      - Я не знаю, что в нем было. Наверное, обычное барахло.
      - Не слышали ли вы в чемодане тиканья часов?
      - О сеньора! Меня изувечила эта проклятая семейка. Я стал туг на ухо и ничего не слышал. Я и вас-то слышу с трудом.
      - Современные адские машины делают без часовых механизмов, - заметил Спартак. - Химический или радиоактивный запал.
      - Ясное дело, - согласился Остап. - Нормально. Из такого типа признание добрым словом не вышибешь, надо припереть его к стенке.
      - Что он говорит, сеньора? Я требую, чтобы его слова были переведены на принятый здесь международный язык.
      - Он говорит, - сказал Спартак по-латыни, - что вас, господин Мурильо, надо припереть к стенке.
      - Что? - испуганно завопил Мигуэль. - Меня хотят поставить к стенке, расстрелять? Это самосуд! Я требую вмешательства академика Анисимова. Он не допустит расстрела ни в чем не повинного человека, который позволил себе лишь выкурить одну сигарету. За это не расстреливают, не расстреливают!..
      - Не бойтесь, - заверила я его. - Если вас будут судить, то не за сигарету, а за соучастие в диверсии, погубившей самолет "Конкорд" вместе со всеми пассажирами и экипажем.
      - Я ничего не знаю об этом. Спросите лучше мистера Смита. Его багаж я нес, а не свой. И я не мог знать, что несу.
      - Это другое дело, - оказал Спартак. - А сейчас смывайся, пока мы с Остапом не добавили тебе к тому, что ты уже получил от семейства Педро.
      Мигуэль Мурильо исчез.
      У нас, добровольных исследователей, было слишком мало доказательств того, в чем мы были уверены.
      Но что толку от нашей уверенности? Она никого не убедит!"
      Глава десятая
      РЕЙС СПАСЕНИЯ
      "Я была в отчаянии! В отчаянии от того, что не могу удержать Николая Алексеевича от полета в Нью-Йорк.
      Там на Генеральной Ассамблее ООН некоторые страны под давлением заинтересованных монополий потребовали, чтобы "Город-лаборатория прекратил существование, поскольку Особая комиссия ООН, трагически погибшая при возвращении, по свидетельству чудом уцелевшего журналиста, высказалась против продолжения эксперимента".
      Умом я понимала, что Николаю Алексеевичу необходимо отбить в Нью-Йорке нападение, но сердцем...
      Словом, не знала, что делать.
      Николай Алексеевич, огромный, уверенный, спокойный, как утес, участливо выслушивал мои тревоги с тем тактом, на который только он один способен. Однако оставался непреклонным в своем намерении. Его действительно как скалу нельзя сдвинуть с места, если он что-либо продуманно решил.
      На Генеральной Ассамблее вслед за советским делегатом выступили представители прогрессивных стран. И в результате принятие решения о Городе-лаборатории было отложено до прибытия на Ассамблею его Генерального директора.
      За академиком Анисимовым прилетел из Москвы специальным рейсом сверхзвуковой лайнер Ту-144М (модернизированный вариант первого в мире сверхзвукового самолета).
      Николай Алексеевич ласково утешал меня:
      - Не следует находиться во власти сенсационных легенд, родная. Это нонсенс! Подобными вымыслами мог пользоваться лишь такой субъект, как господин Генри Смит, дабы выгородить себя при твоих расспросах.
      - Но ведь он цитировал авторитетные сообщения!
      - Допустим, он говорил о фактах. Но их можно объяснить и без привлечения "зловредной деятельности" инопланетных гуманоидов на Земле.
      - Как же объяснить? - спросила я упавшим голосом, подумав об отце и его возможной связи с этими пришельцами.
      Пусть буду выглядеть непроходимой дурой, но я готова умолять папу обеспечить одному ему известными путями безопасность полета Николая Алексеевича. Конечно, папа посмеется надо мной, чего доброго, обзовет "бабой". Ну и что ж! Пусть баба! Честное слово! Должно быть, в этом моя сущность!
      А Николай Алексеевич продолжал:
      - В районе Бермудского треугольника, кроме понижения там уровня океана, обнаружены вихревые морские течения, неизвестные в других местах. Они способны вызвать самые необычные погодные условия, когда полностью исчезает видимость, нарушается радиосвязь. При взаимодействии же с сильными ветрами возможно возникновение волн, вызывающих инфразвуки с частотой около пяти герц. Такие частоты, не воспринимаемые слухом, губительны для людей, вызывают у них не только психическое расстройство, но даже и гибель! Вот почему там могли исчезать самолеты, которыми уже некому было управлять, и погибали корабли; или с них в панике, рожденной психическим расстройством из-за инфразвуков, бежали все пассажиры и команда. Естественно, что на той высоте, на которой пролетит наш сверхзвуковой лайнер, все эти явления не могут сказаться в такой мере, как при патрульном полете исчезнувших самолетов из Флориды или надводном плавании судов.
      - Но ведь "Конкорд" летел так же высоко!
      - Это еще одно логическое заключение для выводов твоего расследования. "Конкорд" не мог погибнуть над Бермудским треугольником из-за причин, которые я перечислил.
      - А гуманоиды? Может быть, они управляют временем или четвертым измерением?
      - Это уже, прости меня, чистые спекуляции!
      - А самолет, который пробыл в безвременье десять минут?
      Николай Алексеевич задумался:
      - Видишь ли, мы мало знаем о времени как субстанции. Есть ученые с именами, которые допускают возможность вмешательства в эту загадочную субстанцию. Что касается меня, то я не допускаю приравнивания времени к другим координатам континуума "пространство - время". И время в нем особая, воображаемая координата, движение по которой и характеризует существование материи. Материя проявляется, поскольку она движется во времени. И, разумеется, движется лишь в одном направлении. Время не температура, которая может повыситься или понизиться, оно неадекватно ей, как необоснованно полагают авторы некоторых гипотез.
      - А при достижении околосветовых скоростей?
      - Течение времени замедлится. Теоретически по Лоренцу - Эйнштейну, практически - в результате эксперимента с американским реактивным самолетом, часы на котором отстали за время облета земного шара.
      - А не потому ли отстали часы на злополучном самолете в Майами на десять минут, хотя он не летал вокруг Земли, а всего лишь шел на посадочную полосу аэродрома?
      - Не знаю, родная. Вспоминаю слова Шекспира: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам".
      - Не хочу, чтобы сны, неведомые "нашим мудрецам", случились с тобой наяву! - в полном отчаянии воскликнула я.
      - Но пойми, я должен быть там, должен!
      - Хорошо. Я отпущу тебя, но лишь при одном условии.
      - При каком же условии, родная?
      - Если сверхзвуковой лайнер обойдет стороной Бермудский треугольник. Ведь Ту-144М ничего не стоит сделать такой крюк!
      Николай Алексеевич заразительно рассмеялся:
      - Поистине невозможно переспорить женщину. Будет по-твоему. Собственно, командир корабля уже предложил мне такой маршрут.
      Казалось, можно успокоиться, но я все-таки, не страшась насмешек, пошла упрашивать папу использовать влияние на "своих собратьев гуманоидов", хотя, возможно, их вовсе и нет.
      Конечно, он хохотал, мой папка, взявшись за бока, похожий на озорного мальчишку с выгоревшей добела шевелюрой. Но в его ласково-проницательных глазах мне удалось увидеть нечто такое, отчего я сразу, сама не зная почему, уверилась в благополучном исходе перелета в Нью-Йорк. Клянусь, если бы я не поверила в тот миг, что отец связан с гуманоидами, то ни за что не отпустила бы мужа, ему не привелось бы сделать всего, что он сделал, решающим образом повлияв на ход событий. Словом, если бы не эта моя слепая, пусть легкомысленная вера, все было бы по-другому! Но Николай Алексеевич в решительный час смог выступить на Генеральной Ассамблее ООН.
      Но могла ли я, пока он был там, быть спокойной за него?"
      Конец первой части
      Часть вторая
      ТРЕЩИНЫ
      Коль мысль сильна - так дело полно
      силы.
      В. Шекспир
      Глава первая
      ОПАСНАЯ ЯЗВА
      Академик Анисимов улетел из Города Надежды, и его обязанности Генерального директора Города-лаборатории принял на себя доктор-инженер Вальтер Шульц.
      Шульц был в высшей степени добросовестный и педантичный человек. Именно к нему пришлось Аэлите прийти после отлета Николая Алексеевича со своим "невероятным предложением". Она хотела временно обойтись без индикаторов запаха на контроле готовой продукции, но дозаторы при этом отлаживать особенно тщательно с помощью такого чуткого индикатора, каким может быть пес Бемс. Ведь еще в Москве она приучала его в лаборатории "вкуса и запаха" помогать ученым. И без него не удалось бы создать индикаторов запаха ни для отладки автоматических дозаторов, ни для контрольного комплекса. Так неужели же этот пес не выручит всех сейчас, не поможет так наладить дозаторы, чтобы возобновить производство? Аэлита взялась восстановить в нем былые навыки. И это удалось! И она продемонстрировала Шульцу безукоризненную работу Бемса: он безошибочно идентифицировал все запахи пробных доз автомата и при отступлении от норм лаял, сигналя о неверной наладке. Совершенно так же, как лают четвероногие помощники саперов, обнаружив мину.
      Вальтер Шульц остался доволен:
      - Это есть большая дерзость! Но. вместе с тем и большая идея. Если так можно вновь пустить завод и накормить голодных, то мы применим ваш "живой прибор", фрау Анисимова.
      Юрий Сергеевич, узнав о таком "непроизводственном решении", пришел в ярость. Он явился в кабинет Генерального директора и заявил протест против использования собаки в химии да еще пищевой.
      Однако два оставшихся директора - Шульц и Танага все-таки решили пустить завод "вкусных блюд" с живым прибором для отладки дозаторов, оговорив, что это лишь временное аварийное решение, что собака к пищевой продукции отношения иметь не будет и лишь поможет в настройке автоматов, впоследствии же при получении индикаторов запаха из СССР будет ими заменена.
      Но все знали, что ждать их оттуда скоро нельзя. Аэлиты, занимавшейся там ими, кстати, с помощью того же Бемса, нет. Профессор Ревич в Якутии, руководит новым институтом. К этой проблеме придут новые люди! Извечный конфликт с запчастями!
      Инженер Вальтер Шульц взял за правило ежедневно обходить свои владения. Начинал он свой обход с биофабрики Мелхова.
      Когда он впервые пришел туда на следующий день после принятия им решения о пуске завода Аэлиты, Мелхов встретил его с подчеркнутой официальностью, всем своим видом демонстрируя несогласие с решением нового Генерального директора.
      Внушительная фигура немца возвышалась рядом с Юрием Сергеевичем, который и сам отличался немалым ростом.
      Генеральный директор пожелал начать осмотр с ледяного трубопровода, по которому нефть поступала на фабрику из "порта", от Скал пингвинов, куда доставлялась ледокольными танкерами в огромные ледяные нефтехранилища.
      Расход нефти, первоначально в Городе-лаборатории ничтожный, сильно возрос, когда лаборатория Аэлиты превратилась в завод, Мелхову тоже пришлось увеличить выпуск белка дрожжей кандиды. И надо отдать ему справедливость: с этой задачей он прекрасно справился.
      Шульцу было неприятно ухудшение отношений с Мелховым, которого он уважал как специалиста. Кажется, он был с ним недостаточно вежлив в споре о том, пускать ли с "живым прибором" завод Аэлиты или нет. Теперь ему хотелось загладить некоторую свою грубость, и он искал для этого повода.
      Повод оказался в стерильной чистоте, которая встретила на биофабрике нового Генерального директора Города-лаборатории.
      Ему попадались на глаза люди в белых халатах с голубыми отворотами. И во врачебных шапочках, словно он оказался не на предприятии, а в клинике.
      - О достойный господин Мелхов! - начал латинской тирадой Шульц. - Я не так часто бывал у вас прежде и рад выразить свое восхищение. Как говорили в Древнем Риме: "Больше сделает могущий!" Глядя на ваши блестящие трубы, ослепительные колонки и пузатые, как я, кубы, я размышляю о том, что все это заменяет неоглядные пашни, на которых трудились столько поколений наших с вами предков. А эти почтенные сотрудники в белых халатах! Это же крестьяне грядущего, которым легко сохранять маникюр и отнюдь не сгибаться от непомерного труда белых земледельцев.
      - Химия, достойный господин Генеральный директор, помогает человеку перейти от земледелия к пищеделанию.
      - Вот и хорошо, достойный господин Мелхов! Ваши слова должны исключить предрассудки.
      - Я чужд им, достойный господин Генеральный директор. Если я протестовал против "живого прибора", то лишь как производственник. Нельзя поставить всю технологическую цепь в зависимость от дрессированного животного.
      - Но, но, почтенный инженер Мелхов! Надо вспоминать, что не только технологическую цепь, но и живую цепь солдат ставили в зависимость от дрессировки собак, отыскивавших мины на поле боя. Пес будет иметь дело с дозаторами, а не с пищей.
      Мелхов молча поклонился. Не в его расчете было углублять конфликт.
      Он провел руководителя к огромным чанам с бесцветной студнеобразной массой:
      - Только вчера это было нефтяными отходами. Я думаю, мы вправе считать, что выращиваем здесь несметные "стада" одноклеточных существ, способных дать жизнь многим людям на Земле.
      - И ни капли пролитой крови! О да, достойный инженер Мелхов. Мы будем считать вас крупным микроскотоводом! - И Вальтер Шульц затрясем от смеха, радуясь собственной шутке.
      Юрий Сергеевич почтительно улыбался.
      - Чабан, пастух, ковбой! - продолжал Шульц, дружески хлопая Мелхова по плечу. - Скоро вам выходить на мировой арен, - продолжал он по-русски. - Не какой-то карликофабрика, не какие-то чаны, а моря биомассы! Питание для всего человечества! Яволь!
      От Мелхова Шульц прошел прямо на завод к Аэлите, но на ступеньках лестницы застал двух работников в белых халатах, которые прятали в рукава зажженные сигареты.
      Шульц не хотел терять своего достоинства и сделал вид, что ничего не заметил.
      На заводе "вкусных блюд" Шульц попросил Аэлиту показать камеру, где "работал" Бемс, помогая наладчикам отстроить дозаторы.
      Аэлита провела Вальтера Шульца вдоль заработавшего вновь конвейера и остановилась перед иллюминаторами в стене. Там виднелся рыжий боксер, старательно принюхивающийся к выданным автоматами пробным дозам, из которых потом после их смешения получался тот или иной вид пищи.
      И вдруг пес залаял.
      - Сигнал о неполадке! - нахмурилась Аэлита. - Неверно налаженный дозатор!
      К ней подошла девушка в белом халате с голубыми отворотами и что-то зашептала.
      Аэлита грозно свела брови:
      - Ушам не верю! Честное слово! Наладчики вышли на работу в нетрезвом виде?
      - Как такое может быть? - изумился Шульц.
      Девушка, очевидно, нашептывала Аэлите имена и гневно жестикулировала. Лицо Аэлиты покрылось красными пятнами, но она взяла себя в руки и стала объяснять:
      - До сих пор у нас не случалось такой беды. Я просто не понимаю...
      - Я тоже не имею понимания. Желаю просить вас присылать ко мне провинившихся. Я буду вести с ними важный разговор. Их придется заменить. У вас есть правильный замечание: "незаменимых нет"! Они подписали договор о соблюдении Устава и подлежат отправке на родина.
      Аэлита кивнула добавив:
      - Заменить невозможно разве что только одного Бемса.
      - О!.. Бемс! Это великолепный собак! То есть я хотел выразить, "великолепный прибор"!
      - Да, наш, к сожалению, пока незаменимый "прибор отладки".
      Действительно, пес Аэлиты Бемс стал "незаменимым живым прибором", поскольку индикаторов запаха не осталось.
      Город-лаборатория прежде всего был лабораторией, где ставили эксперимент.
      Шульц утешал себя, что в лабораторных условиях он имел право на эксперимент с "живым прибором" и академик Анисимов по возвращении не осудит его за регулировку автоматов с помощью "живой биологической системы", именуемой собакой, тем более что продукция завода "вкусных блюд" теперь пойдет.... и в голодающие страны!
      Весь день бродил он по Городу Надежды, любуясь необычными фасадами ледяных зданий и зеленью разбитых между ними бульваров. Но нет-нет да улавливал запах спиртного от случайных прохожих.
      Из-за отсутствия в Городе-лаборатории полиций (ее создание не санкционировал Совет безопасности из-за боязни "нарушения Прав человека") Шульцу некому было поручить расследование диверсии на заводе и нарушений Устава Города. Он лишь подумал о двух друзьях, которые могли бы помочь ему, о Спартаке и Остапе.
      Он вспомнил о них еще раз поздним вечером, когда счел своим долгом пройтись по затемненным бульварам Города. Ночь здесь была условной, отмечаемая гаснущими фонарями на улицах. Перевезенные с других континентов деревья прекрасно прижились в оранжерейных условиях Грота на доисторической почве шестого материка. Свет дежурных фонарей едва проникал сквозь плотную листву, источавшую горьковатый аромат невидимых цветов.
      Шульц подумал о "живом анализаторе запаха" и вдруг услышал отчаянный женский крик.
      Остановился и прислушался.
      Женщина звала на помощь.
      Шульц ринулся сквозь заросли, раздвигая гибкие ветки руками. Ему оцарапало щеку, сучья застряли в бороде, а листва едва не сбила очки.
      За кустами он увидел безобразную картину: двое мужчин срывали одежду с отбивавшейся девушки, стараясь повалить ее наземь и заткнуть ей рот.
      - Остановитесь, смерды! - по-латыни прорычал Шульц.
      И тотчас почувствовал, как на него напали еще двое, которых он не сразу заметил. Но свалить с ног бородатого "великана-разбойника" было не так просто. Он схватил одного из нападающих за голову, другого отпихнул ногой.
      Девушка продолжала кричать на незнакомом языке.
      Шульц так сдавил голову противника, что тот застонал. Упавший от толчка ногой поднялся и снова кинулся на Шульца. К нападающему присоединился тот, кто раздевал девушку. Его сообщник продолжал держать ее, заломив ей руки.
      Шульц отпустил стонавшего, и тот кулем свалился ему под ноги. Теперь предстояло справиться лишь с двумя. Шульц не был ни борцом, ни боксером. Но сейчас какой-то первобытный инстинкт проснулся в нем. Он ловко парировал удары противников, и, когда один из них попытался ударить его ногой ниже живота, он захватил ногу и так повернул ступню, что раздался хруст. Нападающий взвыл и выбыл из боя.
      Поняв, с кем имеют дело, хулиганы бросились бежать. Драчун, потерявший сознание, пришел наконец в себя и уполз в темные кусты. За ним последовал и его сообщник, прыгая на одной ноге.
      От дравшихся несло перегаром, вызывая у Шульца тошноту.
      Он подошел к девушке и... не поверил глазам. Он готов был поклясться, что перед ним, полуобнаженная, на коленях, стоит сама Шали Чагаранджи, погибшая в Бермудском треугольнике.
      - Я вам так благодарна, достойный господин, - сказала девушка, пытаясь обрывками одежды прикрыть свою наготу. - Я не поверила бы, что такое может произойти здесь! Когда вы появились, такой могучий, я решила, что это сам командор спешит мне на помощь.
      - Нет, это я, Вальтер Шульц, его заместитель и ваш слуга. Но кто вы, наследница богини красоты?
      - Почему вы смотрите на меня так удивленно, достойный господин? Я просто Чандра. Из Индонезии. - Она встала. - Приехала с подругой на лайнере "Иван Ефремов". Надо найти нашу Рахиль. Ее напичкали наркотиками. Они слишком подействовали на нее, и она уже не представляла интереса для гнусных смердов. Понимаете, достойный господин?
      Вальтер Шульц кивнул.
      Они нашли израильтянку, бесчувственную, безвольную. Она сидела на траве, прислонившись спиной к дереву, ничего не слыша. Ее глаза были пусты, язык не ворочался, руки висели плетьми...
      - А ведь она такая умная, всегда такая веселая, огненная, как и ее волосы. Что сделал с ней этот проклятый героин! - горевала Чандра.
      - Вы сказали, что прибыли с последним рейсом "Ивана Ефремова". У вас нет закалки первых ледовых строителей. Надо установить, кто из приехавших вместе с вами привез сюда эту мерзкую отраву!
      Чандра старалась привести в чувство подругу.
      Шульц любовался ею.
      Глава вторая
      "ПРАВОЗАСТУПНИК"
      "Продолжить мои расспросы попросил сам Вальтер Шульц. Он отбил ночью от пьяных хулиганов красавицу Чандру. Боюсь, что наш влюбчивый "великан-разбойник", как прозвала его Тамара, снова попал в тяжелое положение. Честное слово! Он, помимо обязанностей Генерального директора Города-лаборатории, теперь нес еще и рыцарскую охрану спасенной им девушки. Каждый вечер появлялся у девичьего общежития и робко следовал за нею, пока она гуляла с подругами по бульварам.
      Нам удалось с помощью доктора Танаги найти человека с поврежденной ногой. За медицинской помощью вынужден был обратиться молодчик из Калифорнии по имени Стив Клиффорд. Сбежав от богатых родителей, он примыкал одно время к банде "отрицателей", творивших всяческие безобразия под флагом непризнания всех условностей, традиций общества, религиозных заповедей и представлений о порядочности. Они называли себя подонками.
      Он оказался не из слишком твердых, уверял, что не знал Устава Города, а договор подписал не читая. Однако быстро назвал своих сообщников по нападению на Чандру, хныкая, что это спиртное сделало его "отвратительным животным", сам же он "совсем другой". Он пытался оправдаться тем, что не прикоснулся к Чандре и напал на Шульца, думая, что защищает от него девушку, которую захватили "приятели толстяка". Кайффорд воображал, что так выгородит себя.
      Спиртное нашлось в одной из бочек с химикалиями, к которым имел доступ Мигуэлъ Мурильо.
      Опять этот тип!
      Но дело было не в одной бочке. Обнаружились и наркотики: героин, марихуана и какие-то новые таблетки "рай Магомета".
      Молодчики, хранившие их, нахально уверяли, что это предметы первой необходимости, от чего они не могут отказаться, пусть им даже грозит высылка на континент.
      Они отправятся из Города Надежды все четверо с первым же рейсом корабля или попутного танкера.
      Но Мигуэль Мурильо! Мои записи позволяют воспроизвести "беседу" с ним.
      Спартак и Остап снова "вежливо" (со скрытой угрозой применить силу) привели его в кабинет Николая Алексеевича.
      На этот раз Мурильо держался более самоуверенно:
      - У вас нет никаких доказательств, что я распространял наркотики и спиртное из какой-то там бочки. Вы просто приписываете мне нарушение Устава Города, видя во мне правозаступника. Да, я главарь недовольных, выступающих против деспотии администрации, не выборной, а навязанной нам, свободным людям, томящимся в вашей ледовой тюрьме?
      - В ледовой тюрьме томитесь вы, правозаступник? - удивилась я. - Вы что думаете? Если назваться "правозаступником", то можно прикрыться этим словом как щитом от ответственности за любые преступления?
      - Никто не дал вам права определять якобы совершенные мной преступления! Это насилие над моей личностью, самосуд! Я отвечаю только перед международной коллегией, поскольку завербован сюда Организацией Объединенных Наций. И я имею право на защиту, на адвоката, на общественное мнение, на внимание ко мне мировой печати, кстати, уже упоминающей мое имя, к вашему сведению.
      - Я слышала по радио статью пресловутого Генри Смита, задание которого вы выполняли. Это он придумал вам маску "правозаступника", хотя вы до сих пор так себя отнюдь не проявляли.
      - Чего церемониться с этим смердом?! - на своей ужасной латыни вмешался Остап. - Адскую машину на "Конкорд" принес? Принес! Это ясно, как арбуз. Население Города Надежды разлагал? Разлагал! Это точно как циркуль. И разлагал всеми запрещенными способами. Выгнать его надо наверх, на ледяной купол. Дать ему, смерду, тулуп, жратвы и его же собственного героина и спиртного. Пусть ошалеет и околеет пьяным. Мигуэль Мурильо, все поняв, пришел в неописуемый ужас.
      - Там слишком холодно! - завизжал он. - Это не по-христиански! Это хуже линчевания! Я протестую! Имейте в виду, у меня есть связь с культурным миром. Я оповещу всех о готовящемся злодеянии.
      - Сначала мы оповестим мир о совершенных тобой злодеяниях, - зловеще пообещал Спартак. - Вот это имей в виду, помесь шакала и гиены.
      - Вы не смеете сравнивать меня с животными! Я человек!
      - Очень сомневаюсь, - покачал головой Спартак.
      Вошли директора Шульц и Танага. Я встала и доложила им все, что нам удалось установить.
      Они сели и посовещались между собой.
      Мурильо исподлобья, хмуро смотрел на них.
      Заговорил Танага:
      - Город опасно болен. Это говорю я как врач, извините. Язвы, опасные язвы лечат по-разному. Ныне антибиотиками. В былые времена раскаленным железом, которое прикладывали к ране.
      - Я протестую, - испугался Мигуэль Мурильо. - Я протестую против применения ко мне дьявольских пыток этого азиата.
      - Говорю о лечении, извините, а не о пытках, - ровным голосом отозвался японец. - Кроме того, о лечении Города, а не одного из его бывших жителей.
      - То есть как это бывших? - захныкал Мурильо. - Я еще живой.
      - Но не для нас. Для нас вы гной, сочащийся из раны. Гной, продукт деятельности микробов, извините.
      - Вот эти так называемые "микробы" нас и интересуют, - вставил Вальтер Шульц. - Намерены ли вы, господин Мурильо, показать чистосердечно, по чьему наущению вы действовали? Вы, кажется, католик?
      Мигуэль Мурильо кивнул.
      - Я тоже католик. Могу принести библию, на которой вы поклянетесь памятью первых христиан Рима в правдивости своих слов.
      - Они правдивы и без всяких клятв. Мне не в чем винить себя ни по-латыни, ни на каком другом языке.
      - Обвинять вас будем мы на международном языке и по законам общечеловеческим, - сурово пообещал Вальтер Шульц, поднимаясь во весь свой огромный рост.
      Мурильо сжался.
      - У меня, извините, накопился большой счет к этому недостойному господину, - вкрадчиво сказал японец. - Давно наблюдал за ним. Ему придется ответить, почему отказал локатор на корабле "Титан", который налетел из-за этого на айсберг. Мурильо находился на его борту. И от завода "вкусных блюд", где совершена диверсия, он был неподалеку.
      - Не только я! Там были сотни людей! - выпалил "правозаступник".
      - Но почему, хотелось бы знать, взорвался Дворец Энергии? - продолжал Танага. - Там он был единственным помощником достойного господина Вальтера Шульца, когда испытывались аккумулирующие устройства с жидким водородом и кислородом?
      - Эти газы образуют взрывоопасную смесь, и я рисковал своей головой, участвуя в испытании, плохо подготовленном инженером Шульцем. Виновник взрыва рядом с вами, а не напротив, достойный господин Танага! - яростно защищался Мурильо.
      - Извините, но ваши ответы не удовлетворяют меня, - заключил доктор. Тем более что осталась невыясненной причина пропажи запасных частей вертолетов, которые не смогли из-за этого прийти на помощь людям в тяжелые дни ледяного обвала. И вы, Мигуэль Мурильо, облегчили бы свою судьбу, если б назвали своих сообщников.
      Мигуэль Мурильо переменил тон:
      - Нет, достойные господа! Ваши старания обречены! Вы пытаетесь свалить все свои беды на одного человека! Это нелепо. Построенное вами здание разъезжается по швам. И не моя в этом вина. У вас здесь живут тысячи людей. Неужели вы думаете, что против вас работает только один человек, несчастный Мурильо, которому вы готовы скрутить руки? Нет! Когда это будет предано гласности, вы будете осмеяны за свою наивную беспомощность. Уже одно то, что вы пытаетесь сделать меня виновным во всем, говорит за меня, а не против. Презумпции невиновности приоритет, достойные господа!
      - Это значит, "не пойман - не вор"? - прервал его Остап. - Не тешься, недостойный господин, поймаем и тебя, хмырь болотный, и твоих сообщников, на которых ты пока только намекаешь.
      За дверью послышался детский смех, это Алеша заменил меня и привел Бемса с завода, и в приоткрытую дверь рыжим вихрем влетел мой любимый пес.
      Ткнувшись сначала мне в колени, он стал ласкаться к Танаге и Шульцу, потом метнулся было к Спартаку и Остапу, но при виде Мурильо ощетинился и зарычал.
      - Уберите от меня это чудовище! - завопил Мурильо. - Я сообщу миру, что меня здесь травили собаками. Он загрызет меня. - И Мурильо демонстративно поджал ноги.
      - Не бойтесь, - сухо сказала я, отдавая одновременно команду Бемсу. Вас ждет иная участь. На континенте. При мне собака вас не тронет. Можете даже погладить ее.
      - Тогда другое дело, - сразу оживился Мурильо. - Это же теперешний "наладчик" дозаторов. Без него мы пухнем с голоду. Не так ли? Ну ладно, так и быть, поглажу его. - И Мигуэль" вынув руку из кармана, с напускной боязливостью потянулся к Бемсу.
      Тот, скосив на меня свои огромные выразительные глаза, не шелохнулся. И вдруг взвизгнул, бросился ко мне.
      - У него там язва! Опасная язва! - крикнул Мурильо, отдергивая руку. Чего доброго, еще заражусь какой-нибудь паршой.
      Я удивилась. У Бемса на голове как будто не было ранки. Может быть, расчесал за ухом?
      - А еще рычал на меня, - торопливо говорил Мурильо. - А я не люблю, когда на меня рычат во время допросов...
      - Это вас ждет еще впереди, на континенте, - пообещал Спартак.
      Директора все же решили отпустить Мурильо до получения бесспорных доказательств его причастности к нарушениям Устава Города или к еще большим преступлениям. Ни тюрем, ни надсмотрщиков у нас в Городе Надежды не было, да и бежать из него некуда".
      Глава третья
      ПОТЕРЯ
      "С Бемсом у меня так много связано в жизни!..
      Каждый ее поворот, каждое большое или маленькое событие мы как бы делили с ним. Он всегда был со мной и в горе и в радости, заглядывая мне в глаза своими огромными, все понимающими глазищами, В них читалось сочувствие, участие, ободрение. Честное слово!
      Николай Алексеевич искренне полюбил пса, и тот сразу же привязался к нему. Но ко мне Бемс относился с какой-то особой собачьей заботой, не говоря уже о преданности!
      Стоит задуматься: прав ли человек, наделяя разумом только себя одного? Может быть, это и так, если понимать под "разумам" прежде всего способности к творчеству, такую "примету" разумности, как "свобода поступков". Например, обмануть или не обмануть, предать или не предать, выполнить задание или не выполнить. С таких "позиций", пожалуй, человек действительно куда "разумнее" собаки, которая не знает такого выбора, она всегда окажется истинным другом и бескорыстным помощником, хотя и лишена абстрактного мышления...
      Сколько примеров можно привести из тяжелых времен войны: помощь раненым, доставка донесения через простреливаемое поле, обнаружение мин или захват пробравшегося к нам противника. И все это делалось беззаветно, не жалея себя.
      А скорбь по умершему хозяину! И не только по умершему... Мы знаем собак, регулярно приходивших на могилу хозяина. Знаем случай, когда пес ежедневно встречал невернувшуюся подводную лодку и все ждал, ждал... И знаем еще случай, когда собака дежурила на аэродроме, где бессердечно оставил ее улетевший хозяин, который вовсе не погиб, а просто бросил, предал своего четвероногого друга. Работники аэродрома взяли тоскующего пса к себе, как приютили таких же горюющих собак и смотритель кладбища и работник порта.
      Мама рассказывала, как истосковался Бемс по мне, улетевшей "курьером" через космос в Антарктику. А когда наконец привезли его сюда, не передать словами его радости. Казалось, у Бемса сейчас разорвется сердце, он подвывал, лаял, прыгал выше моего роста, норовя лизнуть меня в щеку или в нос.
      И здесь, в Городе Надежды, он стал равноправным его жителем.
      Нет, пожалуй, не просто равноправным, а бесценным, даже незаменимым. Честное слово!
      И вот мой Бемс заболел. Немного удалось ему поработать!
      "Освобождение от работы", как заправскому трудящемуся, выдал сам доктор Танага...
      Пес страдал, невыносимо страдал. Я видела это по его затуманенным глазам, по повороту головы при моем появлении. Он с трудом вставал. Задние ноги не подчинялись его отчаянным усилиям.
      Сердце разрывалось, когда я смотрела на беднягу!
      И он стонал, как человек... Честное слово!
      Я часами не отходила от его постели (он всегда спал на своей собственной кроватке). А сейчас, когда по нужде он сползал с нее, то потом не мог взобраться обратно. Приходилось ему помогать. И он смущенно, извиняющимися глазами смотрел на меня.
      Доктор Танага не мог определить его странной болезни. И только анализ крови обнаружил в ней следы сока гуамачи, этого страшного южноамериканского растения. Причина стала ясной - отравление.
      Но как могли отравить Бемса, когда он ни при каких условиях не возьмет еды из чужих рук?
      И тут подозрение овладело мной. Я попросила доктора осмотреть старую рану, которую задел Мигуэль Мурильо, погладив пса по голове. Бемс еще взвизгнул тогда от боли и отпрянул ко мне.
      Доктор Танага после осмотра вернулся с озабоченным лицом.
      - Извините, Аэри-тян. Должен обвинить всех нас, находившихся при допросе этого негодяя.
      - Всех нас? - удивилась я.
      - Дело в том, что никакой старой ранки на голове пса не обнаружено, но найден свежий порез. Мурильо нагло сделал его у всех у нас на глазах!
      - Значит, гладя Бемса по голове, он поранил его отравленным лезвием? Чтобы сорвать выпуск продукции?
      - Вы высказали мое предположение, Аэри-тян, извините.
      - Как же спасти его, доктор? Умоляю!
      - Человека спасти не смог бы. Но для собаки имею право не останавливаться даже перед неузаконенными средствами.
      Я была согласна на все, лишь бы вылечить моего бедного Бемса.
      И Танага использовал самые дерзкие методы, известные только у них, на Востоке...
      Но улучшение не наступило.
      Прибегал из школы Алеша. С глазами, полными слез, молча всхлипывая, долго простаивал он у кроватки Бемса. А тот, отрешенно глядя невидящим взором в пустоту, все же шевелил обрубком хвоста.
      Доктор Танага применял все доступное и даже запретное.
      И наконец сказал мне латинской поговоркой:
      - "Сделал все, что мог. Больше сделает могущий".
      Это звучало приговором.
      Бемс страдал все больше и больше. Судороги сводили его такое крепкое, мускулистое тело. Во время припадков он быстро перебирал ногами, словно стремительно бежал куда-то И было страшно смотреть на этого "мчащегося", но недвижного пса.
      Скоро полный паралич разбил его. Он еще приподнимал кое-как голову при моем (и только при моем!) приближении.
      Древнеиндейская отрава делала свое дело. Малая ее доза приводила не к быстрой смерти, а вызывала симптомы, казалось бы, неведомой болезни. Пес умирал в страшных мучениях.
      Доктор Танага взял меня под руку и увел в кабинет Николая Алексеевича. Я с горечью уставилась на письменный стол, около которого негодяй Мурильо смертельно ранил моего бедного Бемса. И опять "не пойман - не вор"! Будет все отрицать, и нет возможности призвать его к ответу!
      - Аэри-тян, - очень серьезным тоном начал по-японски Танага, позвольте говорить на языке вашего детства. Знаю, какую боль вызовут мои слова, но верю в ваше мужество. У нас, врачей, существует врачебная этика, долг целителя. Мы не говорим умирающему о близкой смерти, не называем его страшной болезни и всячески отодвигаем неизбежный конец, каких бы страданий ему это ни стоило. Однажды в Японии молодой врач восстал против этой традиции, заявил, что, если больной обречен на мучительную смерть, наш долг человеколюбия не длить его мучения, а помочь ему спокойно уйти из жизни, не испытывая боли. Но этот наивный врач дорого поплатился за свою "дерзость" и "антигуманизм", даже принужден был уехать стажироваться в Европу, чтобы неудачное выступление забылось.
      - Вы говорите страшные вещи, Танага-сан!
      - Никому не признался бы теперь в этих опасных мыслях своей юности, Аэри-тян, никому, кроме вас! И потому вам следует решится...
      - Бемс? - испуганно спросила я.
      Танага кивнул.
      - Если людей наша врачебная этика и заскорузлые традиции заставляют мучиться лишние дни, то в отношении собак такого запрета нет.
      - Вы хотите усыпить его?
      - Все произойдет без вас, Аэри-тян. Надо помочь бедному животному.
      - Но знаете ли вы, Танага-сан, что мы не восстановим производство пищевых продуктов. Дозаторы мы не наладили, индикаторов запаха нет. Бемса необходимо вылечить!
      - Увы, добрейшая из женщин! Мне все известно как одному из директоров. Достойный господин Шульц, - он перешел на официальный латинский язык, распорядился прекратить экспорт пищевых продуктов, срывая поставки и идя на неустройки, но сохраняя запасы пищи для населения Города. Однако вашего бесценного контролера на завод не вернуть.
      - Как это ужасно, Танага-сан! Ведь Бемса действительно некем заменить. И мы не держали охраны! В этом большая наша ошибка. Подумать только! Все индикаторы запаха испорчены!
      - Не ошибается тот, кто ничего не делает. И еще одной ошибкой было бы продолжить страдания пса. Он не заслужил такого жестокого отношения, извините.
      - Жестокое отношение! Вы можете подозревать во мне жестокое отношение к любимому существу?
      - Нет, Аэри-тян, извините. Не подозреваю этого, стремлюсь лишь подготовить вас, женщину, к мужественному решению.
      - Усыпить Бемса?
      - Он спокойно уснет как от снотворного. И не будет страдать.
      При всей своей воображаемой "мужественности" я, как девчонка, разрыдалась на груди нашего милого доктора. Он гладил мои волосы и увещевал:
      - Все будет сделано без вас. Простой укол. Ведь столько раз я делал это, стараясь спасти его.
      - А теперь?
      - Спасу его от страданий. Вам не следует быть со мной.
      - Нет, - решительно мотнула я головой. - Останусь с ним до конца. Пусть женщина, но ведь вы сами требуете от меня мужественности.
      - Это слишком тяжелое испытание, Аэри-тян.
      - И все-таки буду с вами... с ним... до конца.
      - Извините, - почтительно произнес Танага.
      Дальнейшее помню как во сне.
      Мы прошли к Бемсу. Я сидела подле него и гладила его по голове между ушей и думала: не здесь ли ранил его проклятый Мурильо!
      Танага уходил готовить шприц,
      Он вернулся с молоденькой сестрой милосердия, маленькой и изящной японочкой, своей дальней родственницей, последовавшей за ним в Город Надежды.
      Яноночка взяла в руки голову Бемса, которую я продолжала гладить, ощущая его тепло. Ведь у собак нормальная температура около сорока градусов. У них всегда "жар". Может быть, у Бемса сейчас было даже больше... Мне жгло руку...
      Танага привычно помазал спиртом лапу, словно делал лечебную процедуру, дезинфицируя место укола, потом ввел иглу в нащупанную перед тем вену.
      Бемс не реагировал.
      Сквозь слезы я видела его закрытые глаза. Казалось, он уже уснул.
      И вдруг он дернул головой так, что девушка не смогла удержать ее. Глаза на миг открылись, и я боюсь вспомнить, что в них прочла! Голова упала, потом он снова поднял ее. И в этот миг меня обдало струей.
      - Ай-яй! - укоризненно сказал Танага, прикрывая низ живота Бемса большим куском ваты.
      Прощальной лаской держала я ладонь на голове своего уходящего друга и беззвучно рыдала. Японочка в белой наколке одной рукой придерживала крутой лоб Бемса, а другой протягивала мне мензурку с питьем. Пришлось через силу проглотить его.
      Доктор Танага, вставив в свои уши наконечники резиновых трубок, прослушивал сердце Бемса.
      Наконец он неторопливым движением вынул трубки из ушей, аккуратно сложил фонендоскоп в футляр и сказал:
      - Конец, милая Аэри-тян. Вы настоящий мужчина.
      "Настоящий мужчина" горько плакал, припав губами к рыжей, еще теплой шерсти своего потерянного друга".
      Глава четвертая
      ИНДИКАТОР ЗАПАХА
      Завод "вкусных блюд" встал. Индикаторов запаха не было. Запасы пищевых продуктов Города не пополнялись, поставки в другие страны прекратились, а люди там... голодали...
      Около ледяных цехов толпились рабочие. Перед экстранным заседанием у Вальтера Шульца я не удержалась и забежала сюда.
      - О сеньора! - завидев меня, воскликнул Педро. - Мы вас ждем как святую заступницу. Руки наши отвыкли от безделья. Дайте им что-нибудь делать. Ведь еду-то нам дают!..
      - О добрая сеньора! Да просветит вас пресвятая дева, как помочь нам, добавила жена Педро Мария, держа младенца на руках.
      Зачем они здесь? Ведь они имеют все независимо от занятости! Я же не могу распустить персонал завода, перебросить кого-нибудь на другие работы. Завод должен действовать, должен!
      Я стояла среди озабоченных людей и ничего толком не могла сказать им.
      - Жаль бедной собаки! - вздохнул грузный Билл, хороший мастер псевдомясных блюд. - Если тут котлами и трубами заменяют Чикагские бойни, так неужели нет прибора, который заменил бы пса?
      Я пожимала плечами, чувствуя себя виноватой перед доверившимися нам жителями Города Надежды. Восстановить испорченные индикаторы запаха не удалось...
      - Толкаться здесь, мадам, нам теперь не пристало. Не позволяет этикет "знатных людей грядущего", - заметил француз де Грот.
      - Вот и займи место Бемса, - посоветовал Билл. - Духи парижские любишь? Значит, есть у тебя маркизское чутье. Не хуже собачьего.
      - Пробовал, Билл, пробовал. Но нос мой оказался хоть и длинный, но... тупой.
      Мы действительно попробовали заменить индикатор человеком, но неудачно.
      - А еще аристократ! Видно, вонь парижских ночлежек у тебя обоняние отбила.
      Я заторопилась в Директорат и, пообещав нашим "безработным" непременно найти выход, побежала. Николай Алексеевич все-таки приучил меня бегать!
      Впереди на бульваре показалась так хорошо мне знакомая подтянутая фигура статного широкоплечего человека, с иголочки одетого. Он шел, гордо неся голову, словно у него срослись шейные позвонки.
      Я сбавила шаг. Не хотелось его догонять. Он ведь всегда делал вид, что не замечает меня. Напускное пренебрежение оскорбляло. Но на это он и рассчитывал.
      Почему люди, когда-то близкие, могут так перемениться? Неужели от любви до ненависти только шаг?
      А была ли любовь? Была ли она у девчонки, "пытавшейся пристроиться", как уколола меня однажды его мать? А была ли любовь у него, избалованного красавца, которому понадобилось подчинить себе "строптивую азиаточку", как он меня прозвал? Не решилось ли все его самолюбием и себялюбием?
      Тщетно пыталась я оправдать его, понять, взять вину на себя.
      Ну и что ж! Вина моя бесспорна. Но не в том, что я ушла от него, а в том, что "выскочила" замуж.
      И как я была слепа! Не видела ничего, кроме броской наружности. Не разглядела за высоким ростом приземистого человечка, ползающего среди обретенных им удобств!
      Однако я так и не прозрела полностью!
      Юрий Сергеевич продолжал удивлять: после приезда сюда он ни разу не повидался с сыном. Пусть ему неприятно появляться у нас с Николаем Алексеевичем в доме, но в Школу жизни и труда, где по Уставу Города воспитывался Алеша, он мог бы заглянуть!..
      Идя следом за ним, я не хотела думать о нем, честное слово! Скорее беспокоилась о белках кандиды с биофабрики, количество которых продолжало расти, не поступая в переработку. Шульц распорядился доставлять их в дальний угол Грота. Там было как в погребе. Сказывался обнаженный ледяной массив, в который мы продолжали вгрызаться.
      В Хрустальном зале Директората все приглашенные уже сидели за столом. Шульц укоризненно посмотрел на часы. Полторы минуты опоздания! Все из-за того, что я перешла с бега на шаг. Я извинилась.
      Папа издали тепло улыбнулся мне. Юрий Сергеевич посмотрел "насквозь", будто я была прозрачной. Тамара Неидзе помахала точеной рукой. Доктор Танага кивнул и отвел глаза за большими очками.
      Я обошла стол и села рядом с папой.
      Шульц открыл заседание, сказав, что ждет советов. Закончил он словами:
      - Положение угрожающее, достойные господа!
      И обратился ко мне, могу ли я что-нибудь предложить.
      - Выход есть! Честное слово! - вскочила я. - Вот моя старая диссертация "Определение запаха чувствительными приборами и биологическими системами"...
      - Кому нужна эта теоретическая галиматья? - буркнул по-русски Юрнй Сергеевич.
      - Достойная госпожа имеет в виду какие-нибудь приборы, которые позволят пустить завод? - поинтересовался Шульц.
      - К сожалению, достойный господин Генеральный директор, таких приборов пока нет. Их обещают освоить в Советском Союзе в ближайшие месяцы. А ждать нельзя.
      - Так что же вы имели в виду предложить?
      - Вызвать на самолете собак с ближайшего континента. В моей работе рассмотрены все приемы, которыми обучали Бемса. Они помогут дрессировке. Мы сможем быстрее наладить дозаторы.
      - С континента? Собак? Опять собак? - послышались голоса. - А сколько времени их натаскивать?
      - Увы, достойная госпожа, - вздохнул Шульц. - Рассчитывать быстро на такую помощь, по крайней мере из Америки, невозможно, ибо власти США запретили полеты лайнеров в Антарктиду после трагедии в Бермудах с "Конкордом", который мы не перестаем оплакивать. Увы!..
      - Это происки недостойного журналиста Генри Смита, извиняюсь, - вставил Танага. - В своих статьях он требовал запрета полетов к нам.
      И тут поднялся мой папа:
      - Прошу простить, достойные господа! Если нельзя быстро ждать дрессировщиков с собаками, то передайте диссертацию моей дочери мне. Надеюсь, что требуемый "индикатор запаха" можно создать, для чего исследование Аэлиты окажется полезным.
      - Что здесь происходит? - воскликнул Юрий Сергеевич.
      Все обернулись к нему. Он поднялся, слегка побледнев, проводя рукой по чуть волнистым (я-то знала, что завитым!) волосам:
      - В чем хочет убедить нас инженер Толстовцев? Будто ему, оторванному от научно-исследовательских баз, в одиночку по плечу сделать то, что оказалось не под силу таким корифеям, как Рентген и Иоффе?
      - Изобретения тем и примечательны, достойный инженер Мелхов, что они делаются впервые, осуществляя прежде недоступное. Я не собираюсь копировать испорченные индикаторы, а предложу новый. Пусть назовут меня упрямцем, но я буду твердить, что в нашем случае на помощь к нам придет бионика, неизвестная в прежние времена. Надо не копировать достижения природы, а использовать их.
      Бионика? Я вопросительно взглянула на Танагу, но тот отвел глаза и опустил голову.
      Юрий Сергеевич ответил назидательно:
      - Как известно, "упрямство - оружие слабых, а упорство - орудие славы". Но славу не добудешь эфемерными фантазиями! Ближе к земле, достойные господа! Рассчитывать надо не на несуществующие приборы, а на реальную помощь Америки, воззвать к ее традиционному благородству! Лишь американские самолеты способны на рейс к нам. Запрет на полеты должен быть снят! И я лично не остановлюсь перед тем, чтобы ради этого поставить под удар даже самого себя!
      Он красовался, став в позу героя, готового на самопожертвование.
      - Кто же снимает запрет? - спросил Вальтер Шульц.
      - Я, достойный господин Генеральный директор! Вот магнитофонная лента, которая прозвучит на весь мир и ляжет вещественным доказательством и на стол международного и на стол федерального суда Соединенных Штатов, разоблачая мистера Генри Смита и его Агентство, которое отнюдь не принадлежит к числу информационных.
      Юрий Сергеевич включил свой магнитофон. В Директорате зазвучал голос Генри Смита:
      "- Хэлло, Юрий! Как вы поживаете в своей ледяной берлоге? Я не против ее осмотреть..."
      Дальше мы услышали и намеки шантажиста, и наглые угрозы, и гнусные предложения "журналиста", пытавшегося по заданию некоего Агентства разложить общество Города-лаборатории изнутри.
      - Какая мерзость! - застонал Вальтер Шульц, теребя свою черную бороду.
      - Надеюсь, достойные господа, что отныне роль мистера Генри Смита в судьбе "Конкорда" станет яснее, - торжественно провозгласил Юрий Сергеевич.
      Все молчали.
      - Пусть меня осудят, - патетически продолжал он, - но и учтут тот вклад в расследование злодеяний врагов Города-лаборатории, который я, не задумываясь, вношу.
      Так вот какая дружба направляла Юрия Сергеевича в его действиях и даже в семейной жизни! Я встала, с трудом сдерживая презрение:
      - Напрасно инженер Мелхов считает, что вовремя выступил со своим разоблачением. Он явно запоздал. Трусливо покрывая Генри Смита, почему-то молчал во время расследования. Я не задыхаюсь от восторга по поводу его сегодняшнего "героического" поступка. Что ж, пусть магнитофонная лента ляжет на судебный стол. Боюсь, что Городу Надежды не скоро станет от этого легче. И хоть теперешний президент США не раз помогал нам, ему могут помешать снять запрет с полетов через Бермудский треугольник из-за компрометации какого-то газетчика. Там компрометируются и куда более значительные персоны: и сенаторы, и губернаторы, и вице-президенты, и даже президенты. В лучшем случае назначат сенатское расследование деятельности Агентства. Все решается, на мой взгляд, проще. Дрессировщиков с собаками доставят нам на Ту-144 из Советского Союза. И моя диссертация поможет им.
      Доктор Танага захлопал в ладоши. Тамара Неидзе поддержала его, но Шульц осуждающе посмотрел на них. Наступило молчание.
      Его прервал мой папа:
      - А я все-таки прошу этот материал передать мне. Могу заверить: бионический индикатор запаха будет.
      Я никогда не видела Юрия Сергеевича таким смятым, смущенным, как после моей горькой речи. Это не помешало ему бросить на меня испепеляющий взгляд.
      Я отвернулась и передала диссертацию отцу".
      Глава пятая
      "ИНОПЛАНЕТНАЯ ТЕХНИКА"
      "Странной секретностью окружил папа свою лабораторию! Даже мне мягко сказал, что я могу помешать ему!..
      Только для доктора Танаги и его помощницы было сделано исключение. Я ревновала к милой японочке собственного отца. Ей можно ему помогать, хотя там никаких медицинских процедур нет, а мне, так заинтересованной в задуманном приборе, нельзя!..
      Но я сделала вид, что поняла отца, потому что восхищалась его решимостью изобрести необыкновенное.
      Ждали прилета Ту-144 с собаками. Сколько же времени понадобится, чтобы их натаскать!..
      С обратным рейсом Ту-144 повезет нашу почту в ООН - разоблачающую Генри Смита магнитофонную ленту, переданную Юрием Сергеевичем.
      Неожиданно и очень корректно он попросил свидания со мной.
      - В связи с индикатором запаха и работой моей биофабрики, - сказал он, предлагая встретиться на бульваре.
      Я пришла туда чуть раньше, но он уже ждал меня, вскочил, почтительно поздоровался, словно не он столько времени не замечал меня, и попросил разрешения сесть рядом на скамейку. Я отодвинулась от него подальше.
      - Ради общих интересов я хотел бы узнать о гипотезе профессора Ревича, высказанной о вашем отце, - сухо начал он.
      Можно было предвидеть любой вопрос, кроме этого!
      - Шутка ученого! Честное слово! Он потом сам смеялся над ней.
      - И все-таки, о чем? Это очень важно при оценке результатов "бионического эксперимента" вашего отца. Поверьте.
      - Ревич выдумал, будто папа, похожий на мальчика в красноармейской форме, спустился на парашюте к партизанам... не с самолета, а с летающей тарелки.
      - Весьма шутливо, - с каменным лицом произнес Юрий Сергеевич.
      - Он назвал папу "гуманоидом", проводящим на Земле биологический эксперимент, в результате которого появились на свет мы со Спартаком. И еще будто все папины изобретения - это давно ему известные достижения инопланетян.
      - Вот это важно!
      - Папа очень рассердился. И Ревич покаялся в озорной выдумке, которой хотел показать, как легко одурачить людей, подбирая факты и спекулятивно толкуя их.
      - Благодарю за информацию. Она ценна для меня. И пригодится, как я уже говорил, по завершении секретных работ с индикатором запаха.
      Я встала и пошла. Он не удерживал меня, хотя я долго ощущала затылком его взгляд.
      Скоро нам привелось встретиться вновь.
      Шульц объявил состав комиссии для испытаний индикатора запаха, В нее, кроме меня, вошли Юрий Сергеевич, Танага, Спартак, Остап и де Грот, который ведал на заводе "вкусных блюд" делом аромата.
      Папа встретил нас в своей лаборатории. В глубине ее я увидела Кати-тян, но без ее белой наколки.
      Оказывается, Танага послал ее к папе как лаборантку. Должно быть, меня, руководительницу злополучного завода, мой милый папка постеснялся использовать и прикрылся секретностью.
      Испытания прибора должны были проходить по программе, взятой из моей диссертации: повторялся опыт, проведенный когда-то с моим Бемсом, - из четырех палочек лишь одна была поднесена к пахучему источнику. Бемс находил ее безошибочно, хотя ни один прибор не обнаруживал ее. Новый прибор оказался не хуже Бемса.
      Я глазам стоим не верила! Ведь я прочитала столько литературы, знала, что выдающиеся ученые считали создание, подобного аппарата невозможным. Наш старый индикатор и в сравнение не шел!
      Юрий Сергеевич придирчиво повторял испытание в разных вариантах.
      - Клево! - заметил Остап. - Только, Юрий Сергеевич, как бы он вас того... не тяпнул.
      - То есть кате это "не тяпнул"? Прибор?
      - А как же! Нюх у него собачий, как бы и прикус такой же не был.
      Танага и Спартак рассмеялись. Юрия Сергеевич покраснел от злости.
      - Это слишком серьезно для шуток. Кстати, об одной старой шутке, которая сейчас выглядит достаточно серьезно. - И Юрий Сергеевич торжественно перешел на латынь. - Я утверждаю, что такой индикатор запаха создать, изобрести, сделать за такой короткий срок невозможно.
      - А он есть! - восхищенно воскликнул Остап на своей ужасной латыни. Новый принцип, никому никогда не известный!
      Вошел Вальтер Шульц:
      - Надеюсь, достойные господа, мы действительно воспользуемся в нашей работе чем-то никому и никогда не известным!
      - На Земле, - многозначительно заметил Юрий Сергеевич, - ко не на других планетах.
      - Что вы имеете сказать, достойный господин? - насторожился Шульц.
      Я посмотрела на папу. Он весь съежился и подобрался, как для прыжка.
      Юрий Сергеевич возвысил голос:
      - Я думаю, что мы имеем все основания утверждать, что испытываемый прибор инопланетного происхождения. На Земле его создать нельзя!
      - Однако он создан, - зло вставил папа.
      - Создан кем-то где-то! А сюда принесен неведомыми нам путями, которые стоило бы распознать.
      - Что вы хотите сказать? - И мой низкорослый папа встал перед высоченным Юрием Сергеевичем и почему-то не показался мне маленьким, хотя человек с мелкой душонкой смотрел на изобретателя сверху вниз.
      - У меня существовало лишь подозрение, теперь уверенность. Просим вас, достойный господин Пришелец, раскрыться. Это касается не только всех нас, так долго считавших вас землянином, но и меня лично! И я имею право..
      - Вас? Лично? - заинтересовался Шульц.
      - Да, достойный господин Генеральный директор. Этот прибор - прямое доказательство, что перед нами гуманоид-инопланетянин, который не только произвел на свет с помощью земной женщины своих детей, но и подсунул мне свою дочь, лишенную естественных земных качеств. А. я-то тщетно искал причин нашей психологической несовместимости!.. Более того, он лишил меня собственного сына, кровь которого испорчена инопланетной примесью!
      - Молчать! - взревел всегда невозмутимый Вальтер Шульц. - Наши отцы в Германии слышали также подлые бредни расистов! Я немец, но другого поколениия! И я не потерплю таких теорий, тем более в галактических масштабах! У меня к достойному инженеру Толстовцеву нет ничего, кроме восхищения и за его дочь и за его прибор!
      - Но у меня иное мнение! - сопротивлялся Юрий Сергеевич.
      - Стоп, "чистокровный арие-землянин"! - гневно оборвал его Спартак. Первым же рейсом "Ивана Ефремова" мы отправим вас в Африку, в ЮАР, единственное место на нашей планете, где вы найдете единомышленников!
      - Найдется кое-кто и в Америке, - подсказал Остап.
      - Кстати, достойный господин Мелхов, Директорат решил, что вам следует сопровождать магнитную пленку, разоблачающую Генри Смита, и выступить на предстоящем суде свидетелем, - вставил Шульц.
      - Нашли повод, чтобы выдворить меня отсюда? Мировая общественность станет на мою сторону! - закричал Юрий Сергеевич, направляясь к выходу.
      - Будете в Америке, не забудьте выпросить себе там политическое убежище. Для вас клевое дело получится, - по-русски напутствовал его Остап.
      - Прошу прощения, разрешите сказать и мне, - вступил мой папа. Придется открыть все. До сих пор я щадил свою дочь.
      Сердце у меня упало. Признаться? В чем? Неужели?..
      Он стоял рядом с Вальтером Шульцем и теперь казался очень низеньким. Алеша уже догнал его ростом! Но голова, лицо у него были нормальные, человеческие, как у меня и у Спартака. Только шея выглядела длинной и тонкой. Но ведь и у меня такая же! Не может быть! Не может быть! Я почти кричала (мысленно). А папа спокойно говорил... об индикаторе запаха:
      - Мне помог доктор Танага. Бионика - наука, использующая особенности биологических систем. Собака обладает феноменальным чутьем. Мы потеряли нашего верного друга, но его органы обоняния благодаря доктору Танаге и его помощнице Кати-тян сохранены. Я не знал, как воспримет это Аэлита. Боялся ранить ее.
      Ах вот в чем дело! Милый папка! Он оберегал меня!..
      - Важно было сохранить живые органы работоспособными, питать их, чтобы они функционировали внутри прибора. Наконец, принять сигнал, расшифровать его и передать на циферблаты. Вот это мне и удалось сделать с помощью японских друзей.
      - Значит! Значит!.. - воскликнула я. - Это Бемс?
      - Да, родная. Какая-то его сохранившаяся частица.
      Сквозь слезы смотрела я на поблескивающие никелем детали, на отливающее синевой стекло циферблата, на застывшую красную стрелку, вздрогнувшую, когда Юрий Сергеевич проходил мимо.
      И это все, что осталось от моего милого, чуткого Бемса, который даже после кончины продолжает преданно служить людям!..
      Но Мелхов! Зачем понадобился ему этот фарс "разоблачения"? Ведь он умный человек! Я не могу разобраться в скрытых мотивах его выходки! Может быть, он хотел "хлопнуть дверью", понимая, что ему уже не остаться в Городе Надежды? Но какую-то выгоду он, конечно, хотел извлечь! Я и сейчас не могу ответить на эти вопросы, а тогда у меня не было времени задуматься.
      В лабораторию вбежала перепуганная Кати-тян. Она что-то зашептала на ухо Танаге. Тот почернел весь и, нервно потирая руки, подошел к Вальтеру Шульцу.
      Кровь отлила от лица Шульца, и черная борода на нем стала еще контрастнее.
      - Аэлита, друг мой, достойная наша госпожа. Должен сразу сказать вам... наш достойнейший господин Генеральный директор Города-лаборатории Анисимов исчез.
      - Как исчез? - холодея крикнула я.
      - В самом центре Нью-Йорка. Мы только что получили радиосообщение оттуда.
      Говорят, я без чувств упала на пол, едва не разбив индикатор запаха".
      Глава шестая
      БЕЗЗВУЧНЫЙ ВЫСТРЕЛ
      И снова Анисимов оказался в "джунглях страха", в Нью-Йорке.
      После трудных дней дискуссии в одном из комитетов, где без конца повторялось одно и то же, Николай Алексеевич шел по Пятой авеню. Но не вечером, а в дневные часы, когда асфальт размякает от жары, а дышать от выхлопных газов двигателей решительно нечем.
      Нарядную улицу наполнял густой поток автомашин. Они не столько двигались, сколько стояли. Но моторы их работали.
      Николай Алексеевич дал слово жене не оказываться вечером в опасных местах. Но днем-то здесь совершенно безопасно. Рослые полисмены, "бобби" (с высшим образованием) стоят на каждом шагу. Ведь в полиции здесь платят больше, чем профессорам в университетах!
      Рассеянным взглядом скользил Анисимов по витринам, где зазывные рекламы старались перешибить одна другую. Казалось, все богатство Америки выставлено здесь на распродажу. Остается лишь убедить покупателей купить, заставить их заплатить деньги... А к одетым по моде манекенам они уже привыкли, им это приелось! Требовалось нечто новенькое, например, стриптиз в витрине, а не в ночном шоу! Как в Амстердаме, например!..
      И вот отнюдь не манекен, а живая миловидная девушка, сидя на неубранной постели, защищенная лишь вогнутым, а потому невидимым стеклом витрины, без конца снимала и надевала чулки или другие части интимного дамского туалета, демонстрируя красивые ножки и фигурку, а главное, продающиеся товары.
      Наивно выставленные в другом магазине дамские трусики, раскрывающиеся одним движением застежки-"молнии", на которых написано "Нет, тысячу раз нет!", уже не привлекали к себе внимания, поскольку их никто не снимал у всех на виду.
      Аэлита просила Николая Алексеевича ничего ей не покупать, и он не заходил в магазины, а медленно шел по нескончаемой, прямой, как артиллерийский ствол, улице.
      Он любил ходить. Во время прогулки хорошо думалось, а сейчас вспоминалась недавняя дискуссия.
      Господа в комитете ООН стремились подготовить нужное им решение Генеральной Ассамблеи, изощряясь в аргументах.
      - Я не говорю уже об экономическом уроне, который наносит Город-лаборатория международной торговле зерном, - говорил элегантный представитель Западного мира с прямым пробором прилизанных волос. - Но я обращаю внимание комитета на явное нарушение Устава Организации Объединенных Наций, чего господин Генеральный директор Города-лаборатории не может отрицать.
      - Это какое же нарушение? - удивился Анисимов.
      - Ни одно из подразделений ООН, - любезно пояснил тучный господин, поддержав своего собрата, - не может служить целям пропаганды какой-либо одной идеологии вопреки другим политическим взглядам. Вот основа интернационализма.
      - Это не ответ, - настаивал Анисимов.
      - Извольте, мы разъясним вам то, что, полагаю, давно вами усвоено при получении указаний, как захватить в свои руки Город-лабораторию и поставить там дело, - с витиеватой изощренностью и гаденькой улыбкой произнес первый.
      - С таким же успехом можно считать захваченным профессорами местный университет! Дело в Городе-лаборатории поставлено согласно требованиям науки и проводится в жизнь международным Директоратом...
      - Знаем, знаем: один японец, один немец и во главе русский коммунист.
      - Права всех директоров одинаковы. Генеральный директор не обладает полномочиями американского президента.
      - Однако по чьей-то подсказке Город существует без денежного обращения. Каждый получает по потребностям, а отдает по способностям! Мы, к вашему сведению, знакомы с основоположниками марксизма по их трудам! Чей же призрак бродит ныне уже не по Европе, а по всему свету?
      - Это, кажется, цитата из статьи злонамеренного журналиста Генри Смита? Но "охота за призраками" не лучше "охоты за ведьмами". Я приведу вам два примера, когда эти пугающие вас принципы без всякого страха перед "призраком" используются в Западном мире. Например, научные станции в Антарктиде. Все, кто живет там, находятся как бы на полном пансионе и никогда не расплачиваются наличными деньгами за жилье, съеденный обед или ужин. Вместе с тем они добросовестно делают порученное им по их способностям дело.
      - Их ничтожно мало, этих карликовых поселений, господин академик.
      - Однако больше, чем городов-лабораторий. Он пока один.
      - Вы обещали еще пример.
      - Да, общеизвестный. Любой корабль! Морских судов, согласитесь, куда больше, чем полярных или высокогорных научных станций на Земле или в космосе. Однако в море члены экипажей транспортов или танкеров находятся на полном довольствии, обеспечены жильем и не расплачиваются за это каждый день. Должен сказать, что и у нас в Городе-лаборатории его жители, подобно полярным ученым или морякам, зарабатывают деньги. Но тратить их там не на что. Они накапливаются на текущих счетах наших людей в банках. Согласитесь, что такая форма расчета не является коммунистической пропагандой. Где ж тут обман или ошибка ООН?
      - Подводя итог нашим спорам, сэр, мы охотно признаем в вас недюжинного красного пропагандиста.
      - Должен ли я понимать, что ваши доводы исчерпаны?
      - О нет, сэр! Это только начало. Продолжение следует, как писал великий французский писатель Александр Дюма-отец, печатая свои авантюрные романы фельетонами.
      - Могу ли я считать, что глава-фельетон сегодняшнего номера завершена?
      - Нет, сэр! Прервана на самом интересном месте, поскольку остались не выяснены такие вопросы, как, например, почему в Городе-лаборатории нет профсоюзов, могущих организовать забастовки?
      - Потому что там нет нанимателей и продающих им свой труд людей. Все там работают сами на себя, ибо Город-лаборатория как бы принадлежит тем, кто там трудится.
      - Антарктический колхоз?
      - Коллективное хозяйство, в точном переводе. Однако не совсем точно, поскольку владельцем города считается ООН.
      - Итак, сэр, продолжение следует. Примите наше восхищение вашим умением вести дискуссии. Очевидно, сказывается практика ученого.
      - Практика ученого помогает логически мыслить, господа. Примите и мои уверения в совершенном к вам почтении.
      И они раскланялись.
      И так в конце каждого заседания.
      Дышалось на улице тяжело. Опять, как и в прошлый раз, попалось несколько прохожих в противогазах. Ньюйоркцы приспосабливаются.
      И Анисимов почувствовал, что ему не хватает воздуха, что он задыхается.
      Нужно дойти до Централь-парка. Больше в этом городе деваться некуда. Что касается нападения, то оно не повторится - ведь два снаряда в одной воронке не взрываются!.. А ведь в предыдущий раз он именно там почувствовал облегчение, надышался... Кстати, надо подумать о разведении в подледном Гроте водорослей хлореллы. Она выделяет много кислорода. В Антарктике же воздух обеднен кислородом. В Гроте можно довести атмосферу до оптимального состава...
      И Анисимов, войдя в зеленую чащу Централь-парка, вздохнул всей грудью. Стоило пройти всю Пятую авеню, чтобы добраться сюда!
      На аллеях было много гуляющих, играли дети.
      В такой обстановке бандиты не попросят сигареты.
      Два человека в темных костюмах и мягких фетровых шляпах шли навстречу. Один из них наклонился и потрепал по кудряшкам прелестную девчушку. Другой потрепал по плечу его самого.
      Потом оба они оказались перед Анисимовым.
      Николай Алексеевич почувствовал недоброе, собрался весь.
      Но никто не попросил у него ни сигарет, ни прикурить.
      Просто тот, кто ласкал девчушку, выхватил из-за борта пиджака подвешенный там пистолет и в упор выстрелил в Анисимова. Звука выстрела не последовало. Бесшумное оружие!
      Седой богатырь, который на голову был выше нападавших, беззвучно повалился на песок аллеи.
      Кто-то из прохожих обернулся, другие шли, не обращая внимания на свалившегося, должно быть пьяного, джентльмена.
      Спутник стрелявшего не успел подхватить Анисимова и теперь старался поднять тяжелое тело.
      - Держи, держи его, Гарри! Вот так всегда с ним! Напьется и бродит, пока не свалится.
      Никто из прохожих не заинтересовался происходящим.
      Дети продолжали играть "в гангстеров".
      Мальчуган в матроске, веснушчатый, как вождь краснокожих О'Генри, целился из игрушечного автомата в двух дядей, тащивших подвыпившего дедушку, и вопил:.
      - Тра-та-та-та! Вы убиты, вы убиты! Тра-та-та-та"
      Глава седьмая
      "ВИЛЛА-ГРОБ"
      Анисимов медленно приходил в себя. Память будто снова отказала. Мучительно не хотелось открывать глаза.
      И вдруг зазвучал рояль. Кто-то проникновенно и совсем близко играл любимый этюд Скрябина, тот самый, на музыку которого написаны стихи, когда-то прочитанные Аэлите:
      Память сердца - злая память.
      Миражами душу манит...
      Что это? Слуховые галлюцинации?
      Он сделал усилие, приоткрыл глаза и увидел... окно с затейливой железной решеткой. А за ней зелень на фоне эмалево-синего неба.
      "Действительно галлюцинации, - подумал он. - То слышу любимую музыку, то вижу себя... в "инопланетном зоопарке", о перспективе попасть куда наслышался перед полетом через Бермудский треугольник. Нонсенс! Бермуды позади. Теперь тянется дискуссия в одном из комитетов ООН. Да! Пятая авеню, живые раздевающиеся манекены в витрине магазина. Потом Централь-парк... Что же дальше?"
      Некоторое время академик еще изучал узор прутьев в окне, потом окончательно пришел в себя и сел.
      Слуховые галлюцинации продолжались. На рояле с большой артистичностью кто-то играл прелюдии Шопена. Одну за другой. Анисимов превосходно знал их все. В последний раз они с Аэлитой слушали их в Большом зале консерватории. Нет! В зале имени Чайковского.
      "Но если это инопланетный зоопарк, то землян демонстрируют в привычной для них обстановке и даже с земным музыкальным сопровождением. Это делает честь остроумию гуманоидов", - не без иронии подумал Николай Алексеевич.
      Он находился в богато убранной комнате, библиотеке или кабинете, судя по большому числу книг в высоких шкафах.
      Анисимов встал и, подойдя к одному из них, принялся рассматривать корешки переплетов: книги из различных областей знания на английском, немецком и французском языках. Есть и итальянские по истории искусства, и даже японские.
      Николай Алексеевич взял одну из них и, к своему удивлению, узнал собственный фундаментальный труд по химии, переведенный на английский язык.
      - Хэлло, сэр! Мы не помешаем?
      Академик обернулся и увидел двух человек, вошедших без стука.
      "Кто это? Гангстеры, преградившие путь в Централь парке? - сразу вспомнил он. - Нет, непохоже!"
      Один из вошедших казался воплощением респектабельности. Гладко выбритое, благородное лицо, четкие волевые морщины у губ, раздвоенный подбородок, серые глаза, совершенно седые, аккуратно зачесанные волосы. Мог бы быть президентом... крупной компании, директором банка, дипломатом, ученым...
      Другой - худощавый брюнет с болезненным цветом удлиненного лица с провалившимися щеками. Чуть навыкате темные, беспокойные, горящие лихорадочным светом глаза. Разорившийся делец, неудачливый актер, изобретатель?
      - Если не ошибаюсь, сэр, вы интересуетесь научными книгами? Могу я сделать вывод, что вы причастны к науке? - спросил первый. - В таком случае мы коллеги. Позвольте представить вам доктора Эдварда Стилла из Хьюстона, специалиста по ядерным боеголовкам.
      - А меня вам представил профессор Энтони О'Скара, настолько известный в научном мире, что нет нужды говорить, что это тот самый физик-теоретик, которого ценил сам отец водородной бомбы мистер Тейлор, - поклонился худощавый Стилл.
      - По-видимому, сэр, вы тоже тяготеете в той или иной мере к ядерным делам? - поинтересовался О'Скара.
      - Нет, джентльмены, - отозвался Анисимов. - Я взял с полки книгу, написанную мной и переведенную в Америке.
      - Позвольте взглянуть, - попросил профессор О'Скара. - О! Мистер Анисимов! Поистине неисповедима воля господня, сведшая нас в странном месте, именуемом "вилла-гроб".
      - "Вилла-гроб"? - удивился Анисимов.
      - Да, видимо, надежное убежище, куда доставили нас по очереди, возможно, одним и тем же способом.
      - Что касается моей особы, - вмешался Стилл, - то меня подстрелили как нужное для зоопарка животное.
      "Опять зоопарк! - нахмурился Анисимов. - Снова гуманоиды?"
      - Совершенно так, - подтвердил профессор О'Скара. - В заповедниках и зоопарках применяют эти гуманные снотворные пули. Пока я спал, меня перевезли сюда из Калифорнии. Одному господу известно, на какое расстояние.
      - А меня из Хьюстона! Я не думаю, чтобы это оказалось поблизости. А вас, мистер Анисимов?
      - По-видимому, меня "застрелили" снотворной пулей в Нью-Йорке.
      - Тогда все ясно! - воскликнул Стилл. - Наша "вилла-гроб" может находиться в любом месте под синим небом, поскольку хоть его можно рассмотреть сквозь решетки.
      - Кто это играет так превосходно на рояле? Еще один из похищенных? спросил Анисимов.
      - О нет, сэр! Это наш страж, тюремщик - гангстер Джо, - пояснил профессор О'Скара.
      - Гангстер-пианист? - удивился Анисимов.
      - О, это целая история, сэр! Садитесь, прошу вас, поскольку за этими решетками мы располагаем относительной свободой, - пригласил Стилл.
      - Мистер Стилл разбирается не только в духовной, подобно мне, но и в светской музыке. Это сблизило их с Джо, если слово "сблизило" здесь уместно, - солидно начал профессор О'Скара.
      - Я узнал о нем все и ничего о нашей судьбе, - продолжил Стилл, торопясь и проглатывая в скороговорке некоторые слова. - Что нам грозит? Требование выкупа? Выведывание у нас секретов производства? Переправка иностранной разведкой за рубеж или просто рэкет, взымание дани, чтобы похищения не повторялись? Об этом Джо ничего не сказал, а может быть, и не знает. Джо - это кличка Кристофа Вельмута. Я слышал о нем, поскольку интересовался музыкальными конкурсами. Он подавал надежды, жаждал славы, успеха, денег... Но наркотики сыграли с ним злую шутку: не вдохновили, а погасили в нем артиста. Не прошел даже на второй тур конкурса. И опустился на дно. Пьянство, наркотики, сомнительные собутыльники. Наконец, гангстерская шайка и прозвище Джо, зачеркнувшее все, кем он был. Теперь он стережет нас. Можете взглянуть на него. Он играет в холле. И весьма недурно, если не слишком пьян.
      - Он исполняет мои любимые вещи.
      - Он будет рад узнать это, хотя перед ним на рояле лежит автомат. Пули в нем, предупреждаю, не снотворные.
      Анисимов в сопровождении новых знакомых перешел в холл и увидел за роялем человека лет двадцати восьми, с испитым лицом и длинными свалявшимися волосами, свисавшими до плеч. Он играл, полузакрыв глаза, и чуть раскачивал хилое тело.
      Трое ученых уселись в мягкие удобные кресла и, слушая его, смотрели на синее небо сквозь зарешеченные окна.
      Анисимов думал о горькой судьбе этого, несомненно, талантливого человека.
      - Эй ты, Джо, скотина! Хватит твоего проклятого шума. Не услыхать, как улизнут эти проклятые научники. Ишь, как разомлел, будто в объятиях постаравшейся продажной девки! - послышался грубый, хриплый голос.
      В дверях с автоматом в руках стоял гориллоподобный сутулый субъект, у которого волосы росли прямо от бровей.
      - Эй вы, ублюдки! Идите жрать то, что вам приготовил сегодня добрый Гарри. Пальчики оближете. - И, повернувшись, вышел.
      Пианист не обратил ни малейшего внимания на этот окрик и виртуозно заканчивал двадцать четвертую прелюдию Шопена.
      Профессор О'Скара поднялся со словами:
      - Это Гарри, второй и главный наш тюремщик. У него страсть стряпать немыслимые кушанья. Они поистине ужасны. Но не дай вам господь их не похвалить. Говорят, он пристрелил приятеля, когда тот поморщился, жуя пережаренную индюшку. Друзья стали уверять, что у несчастного просто болел зуб. Гарри открыл ножом рот убитого, убедился, что половина зубов у того сгнила, и проворчал: "С такой поганой пастью нечего было браться за мою превосходную индюшку" - и пихнул труп ногой. Это нам в назидание красочно рассказал голубоглазый Джо. Вы только посмотрите на его глаза!
      Музыкант блистательно закончил прелюдию и, выждав, когда Стилл и присоединившийся к нему О'Скара похлопали в ладоши, встал, взял с рояля автомат и указал стволом на дверь.
      Вошли в отделанную дубом столовую, где на стенах висели темные доски с вырезанными на них изображениями убитой дичи.
      Столы были накрыты на пятерых: дорогая сервировка, накрахмаленные салфетки!
      - Жрите, - скомандовал Гарри, когда все уселись - американцы с одной стороны, Анисимов напротив, а гангстеры с автоматами положенными на белоснежную скатерть с боков друг против друга.
      - У меня пятеро детей, мистер Анисимов. И еще двоих я взял на воспитание. Я уповаю на волю божью, но предпочитаю хвалить местную кухню, прошептал профессор О'Скара.
      - Хотел бы я видеть того паршивца, который не похвалит? - мрачно изрек Гарри, видимо, обладавший тонким слухом.
      - Должен вас предупредить, сэр, - твердо сказал Анисимов, - что я согласно своему убеждению не ем мяса. Никогда.
      - Что? - взревел Гарри, хватаясь за автомат.
      - Я готов похвалить вашу стряпню, - раздельно продолжал Анисимов, - но лишь в том случае, если блюда не будут содержать мясного.
      Гарри-горилла вскочил и выпустил автоматную очередь над головой Анисимова. За ним жалобно зазвенел разбитый плафон.
      Николай Алексеевич не шевельнулся.
      - Насколько я понимаю, меня, как и этих джентльменов, доставили сюда не для того, чтобы упражняться в стрельбе по живым мишеням в комнате, где пули портят богатую отделку.
      - Дьявол вам в проклятую вашу глотку! Это хорошо, что вы напомнили мне про обшивку, не то я размозжил бы вам вашу проклятую голову.
      С этими словами Гарри с автоматом наперевес вышел из комнаты.
      - Он пошел в магазин купить чего-нибудь овощного, - примирительно заметил Джо. - Вы должны извинить его, мистер. Он плохо воспитан. Не знал отца, как не знала его и мать, панельная шлюха. Он родился не по ее воле и воспитывался не ею. Я говорю это вам, сэр, потому что видел, как вы слушали мою музыку. Гарри не то что я. Он с детства среди них, - и он указал глазами на автомат. - Его воспитала старуха Фоб, пока не умерла с перепоя. И он всегда выполнял то, что ему поручали. Даже самые страшные задания вроде взрыва банка, за что он, и получил свою кличку Гарри в память покойного президента, устроившего хорошую встряску японским макакам. Если вы будете вести здесь себя хорошо, то ничего с вами не случится. А вечером, если хотите, я вам еще сыграю.
      - Мне понравилась ваша музыка, Джо. Я готов забыть, где нахожусь.
      - Где находитесь? - переспросил Джо и усмехнулся. - На "вилле-гроб".
      Глава восьмая
      УКРАСТЬ АТОМНУЮ БОМБУ
      Генри Смит любил ездить по американским дорогам. Идеальное бетонное покрытие, чуть шершавое, чтобы избежать скольжения шин, позволяло делать ход машины покойным, располагающим к воспоминаниям и размышлениям.
      По пути в Вашингтон Генри Смит решил завернуть в Балтимор, навестить там мать, которую обожал, трогательно заботясь о ней, никогда не забывая послать ей из своих далеких репортерских скитаний сувенир с теплой сыновней запиской.
      Представляя, как она встретит его, Генри Смит думал о себе, о детстве и все еще не устроенной пока личной жизни.
      Мать научила его еще мальчишкой гордиться отцом, национальным героем Америки, сложившим голову во Вьетнаме за великие идеалы свободы и демократии. Позднее Генри узнал, что национальный герой погиб около вонючей вьетнамской деревушки, сожженной по его приказу вместе со всем населением, несомненно партизанским и враждебным. Вероятно, были там азиаты разного пола и возраста, пусть даже старики и дети, но при тотальной войне, навязанной американцам азиатами, считаться с такими вещами не приходилось. Потому Генри не осуждал отца, а готов был взять с него пример. Он унаследовал от него силу воли, ловкость и не слишком большую разборчивость в выборе средств и действий. С раннего возраста он понял, что в мире каждый человек заброшен в джунгли, где предоставлен самому себе. И свобода, полная и неограниченная, дарованная ему свыше, касается именно свободы действий, поэтому Генри не собирался остановиться перед сожжением какой-то там деревушки или чего-нибудь покрупнее, если за этим станет дело.
      Избрав после окончания колледжа, где помнили заслуги его отца, журналистское поприще, он подумывал о большем.
      Его бойкое перо привлекло к нему внимание не только газетных боссов, но и некоторых спецслужб, не раз прибегавших к услугам журналистов, если они "обещающие парни". Оказавшийся таким "обещающим парнем" Генри Смит охотно брался за самые рискованные поручения.
      Это приносило ему дополнительный доход, который казался недостаточным для его аппетита. Поэтому, когда представилась возможность оказывать услуги, кроме спецслужб, и еще кое-кому, кто, по всей видимости, был к ним близок, Генри Смит проявил двойное усердие, получая теперь куда больше, чем прежде, и подумывал уже о собственной газете, когда он будет посылать парней в горячие места, которые пока посещал сам, будь то Африка, Иран или Ближний Восток.
      Вот почему он направлялся сейчас в Вашингтон, где в Капитолии его ждал сам Броккенбергер, "Король лобби", не раз дававший ему важные поручения, тем самым определяя его будущую судьбу.
      С этими мыслями, отнюдь не собираясь поделиться ими со своей любимой матерью, Генри Смит остановил новенький сверкающий кар на тенистой улице балтиморского пригорода.
      Почтенная дама жила в собственном коттедже. Не знала, куда посадить сына, бегала по комнатам, хлопотала. Потом угощала домашней снедью и поносила всех соседок, жаловалась на доктора и многочисленные свои болезни.
      Генри жалел мать и уже ненавидел важного доктора, который только слал счета, а не помогал.
      Далеко впереди желтым пятнышком маячила попутная машина. Прямая бетонная дорога серой лентой летела навстречу Генри Смиту, а перед его мысленным взором все еще стояла провожавшая мать. Когда-то стройная, властная красавица, а теперь скрюченная невыносимым спанделезом, желчная и несчастная... но, как прежде, заботливая. Она заставила его надеть ремень безопасности, нежно любимая мама!..
      Генри Смит включил радио. Пела, вернее "визжала", модная певица, выразительница нового музыкального стиля, которые сменялись на концертных эстрадах со скоростью мелькавших сейчас мимо ярко раскрашенных автозаправочных станций.
      Увы! Слишком поздно увидел Смит, как с боковой дороги выехал фургон и сразу же застрял поперек шоссе. Генри резко вырулил машину, чтобы объехать чертов фургон слева, не видя, что за ним творится. А там навстречу мчалась машина...
      Тысячью ножей, гадко скрипнувших по тарелке, взвизгнули тормоза. Потом у Смита вытряхнуло все внутренности, и слева от него что-то захрустело. Это машины ударились боками и пробороздили одна другую ручками дверец.
      В глазах у Смита помутилось, натянулся, врезаясь в тело, ремень безопасности, вспомнилась мама... И провал...
      - Очнитесь, сэр, - тряс его полисмен в шортах и широкополой шляпе. Очнитесь, черт вас возьми! Вы были на левой стороне.
      - Врача, - простонал Смит.
      - Я остановлю первую же машину, и вас довезут до доктора. Но в полицию вызовут. Я сожалею, но придется платить, сэр. Виновен тот, кто оказался за разделяющей чертой на полосе встречного движения.
      Какая-то машина остановилась,
      - Не беспокойтесь, шеф. Я его доставлю куда надо, - заверил чей-то знакомый голос.
      Генри Смита усадили рядом с водителем в роскошную открытую машину "ягуар".
      И она красной молнией рванулась с места, унося Смита в обратную от Вашингтона сторону.
      "А как же Капитолий?" - мелькнуло у него в мыслях.
      - Ну, как, парень, очухался? - спросил водитель.
      На сиденье за рулем едва умещался добродушный толстяк с полдюжиной подбородков. И он затрясся в беззвучном смехе. Смит не верил глазам. Это же сам Броккенбергер, "Король лобби", к которому он спешил в Капитолий!
      Броккенбергер теперь уже громко хохотал:
      - Недурная встряска? А? И целехонького усадили ко мне в "случайно проезжавшую машину"! Ха-ха! Ничего не скажешь! Мои "ягуары каменных джунглей", как вы их обозвали в одной из своих паршивых статеек, все-таки умеют делать свое дело. О'кэй?
      - Да, сэр. Но зачем же мою новенькую машину...
      - Заткнитесь. Вы заслужили хорошего тумака. Какого черта вы проиграли в ледяном Гроте всю игру?
      - Да, босс. Но едва ли в этом моя вина.
      - А чья же еще? Кого мы послали туда и зачем?
      - Это все нобелевские лауреаты, босс! Уверяю вас! Они вообразили, что могут иметь собственное мнение, хотя им внушали, как себя вести...
      - Еще бы! - хмыкнул Броккенбергер. - У этого осла в золотых очках в комнатенках Капитолия была мымра-секретарша, которая наверняка ему все напомнила.
      - И мне не оставалось ничего другого, сэр, как "задействовать запасной вариант"...
      - Заткните свою паршивую пасть. Лучше помолчать об этом даже в моем "ягуаре", где можно не опасаться подслушивающих аппаратов, которыми набит Капитолий.
      - Так вот почему мы встретились на шоссе!
      - Идиот! Если бы вы были так же догадливы и там!..
      - Но разве комиссия долетела до Нью-Йорка?
      - До него долетел этот Анисимов, а не оказался с вашей помощью среди всех на "Конкорде". Тогда было бы о'кэй!
      - Мне не пришло это в голову, босс.
      - Даже острые ножи тупеют, если их не точить.
      - Я готов, сэр, быть ножом, мечом, кинжалом.
      - Знаю. Потому и "подобрал" вас на дороге. Чтобы наточить.
      - О'кэй, сэр!
      - К делу. Вы читали статью профессора Тейлора, отца водородной бомбы, который утверждал, что ее можно украсть?
      - Да, сэр. Но там говорилось, как сохранить материалы, из которых можно создать атомную бомбу.
      - "Предупреждать" об этом все равно что указывать на такую возможность.
      - Но, сэр, администрация после этой статьи, вероятно, приняла нужные меры. Сам президент... нераспространение...
      - У нас было время, пока статья готовилась к печати. Ее можно было прочитать и до выхода в свет.
      - Должен ли я понимать, что...
      - Вы ничего не должны понимать. Только действовать, как укажут.
      - Да, босс.
      - Заполучить материалы для атомной бомбы, о которой болтал "папаша всеобщего уничтожения", оказалось возможным. Но этого мало. Нужны еще мозги, которые способны сделать из материалов действующую штуку. Они уже гостят у нас. Вам предстоит завернуть им их паршивые щупальца так, чтобы мозги сработали как надо. Словом, если вам не удалось взорвать город под ледяным куполом...
      - Надо взорвать сам ледяной купол! - догадался Генри Смит.
      - Вот вам и поручается обработать заполученных нами специалистов. Кстати, и вашего Анисимова тоже.
      - Как? И он там? Зачем?
      - Постарайтесь связать их всех троих одной веревочкой. И атомную бомбу с белковой тоже.
      - О'кэй, босс! Можете положиться на меня. Я все устрою.
      - У вас не будет другой возможности, парень, - зловеще напутствовал Броккенбергер. - Говорят, саперы и гангстеры не ошибаются дважды.
      - Но где мне действовать и когда, сэр?
      - А мы уже приехали, сын мой. Вот она, "вилла-гроб". Тиха как могила. И чтобы выйти из нее, надо... воскреснуть. - И Броккебергер снова затрясся в беззвучном смехе. - Пришлось одолжить ее для такого благого дела. Сейчас я дам приказ по радио своим паршивцам впустить вас. Вылезайте. О'кэй!
      Генри Смит выбрался на шоссе.
      Красный "ягуар" молнией метнулся с места.
      Смит стоял перед калиткой тенистого парка, в глубине которого виднелась богатая вилла. Он рассматривал затейливую вязь железной решетки и размышлял над последними словами босса. Поворота с пути, на который судьба толкнула его, уже не было.
      - Эй вы там, пошевеливайтесь, дьявол вам в глотку! - услышал он хриплый голос в репродукторе, вделанном в столб калитки. - Открыта ваша проклятая дверь. Толкайте.
      Глава девятая
      "МОЗГИ НА ЩУПАЛЬЦАХ"
      Холл виллы был просторным двухсветным залом с прозрачным сводом. Внутренние галереи второго и третьего этажей изнутри охватывали холл. Широкая мраморная лестница разделялась на втором этаже надвое. Внизу по обе ее стороны стояли беломраморные статуи Афродиты и Дианы.
      Пол был устлан дорогими коврами. Бесценные вазы, японские, китайские, индийские, стояли вперемежку с разностильной мебелью и говорили скорее о расточительности, чем о вкусе. И все это в чрезмерном количестве. Гигантский холл при всей его претенциозности чем-то напоминал типичный для Америки универсальный магазин, и все, что находилось в нем, казалось выставленным на продажу.
      Белый концертный рояль "Стейнвей" стоял особняком, выделяясь неожиданным пятном.
      Доктор Стилл уже приготовил его для артиста, поднял крышку, напоминающую крыло огромной белоснежной птицы.
      Анисимов уселся в мягкое кресло, нежно обнявшее его со всех сторон.
      Несмотря ни на что, он готов был слушать музыку и не позволял себе упасть духом.
      Оба же его товарища по заключению после "обеда с выстрелами" пребывали в подавленном состоянии.
      - Однако вы, сэр, с характером, - не то с восхищением, не то с укором заметил Анисимову профессор О'Скара, когда они вставали из-за стола, отведав наскоро приготовленных овощных блюд.
      Солнце. уже не заглядывало через узкие и высокие, как в средневековом замке, окна. В восточных небо приобрело фиолетовый оттенок, а в противоположных - отражало закатную зарю.
      - Что-то запаздывает наш артист, - сказал профессор О'Скара, вставая. Пойду сообщу ему о сегодняшнем аншлаге.
      И, солидно шагая, благообразный, но понурый, он удалился в боковую дверь.
      Ждали его долго. Доктор Стилл нещадно курил сигарету за сигаретой, обдавая Анисимова табачным дымом. Николай Алексеевич старался не морщиться. Оба молчали.
      Наконец появился О'Скара, медлительный, даже чуть торжественный.
      - Увы, джентльмены, - сказал он, опускаясь в кресло. - Концерт, очевидно, не состоится.
      - Отчего же? - огорчился Анисимов.
      - Наш виртуоз "перебрал", как сказал бы сам об этом, если бы мог говорить. Он находится в весьма плачевном состоянии. И даже потерял свой автомат.
      - Что? - вскричал Стилл. - Где автомат?
      - Я нашел его на пороге спальни Джо, поднял и...
      - Где же он? Где? - вскочил Стилл, глаза его лихорадочно блестели.
      - Я положил оружие под подушку Джо. Хорошо, Гарри не заметил. Он пристрелил бы беднягу.
      - Гангстер - бедняга! А мы? Не понимаю вас, профессор, - возмутился Стилл, с размаху снова опускаясь в кресло. - Вы отказались от оружия, которое могло вернуть нам свободу! Вы умалишенный!
      - Не горячитесь, доктор Стилл. Я не мог взять оружие, ибо это повлекло бы кровопролитие, что противно божьей воле.
      - А держать нас - это с ведома господа бога?
      - Доктор Стилл, я уважаю ваши убеждения и рассчитываю на то же с вашей стороны.
      - Даже если это лишает меня свободы, которую я мог бы обрести с оружием в руках?
      Анисимов внимательно присматривался к своим коллегам и наконец решил вмешаться в спор:
      - Джентльмены, я сожалею, что концерт не состоится.
      - Да, сэр, концертант мертвецки пьян, - подтвердил профессор О'Скарра.
      - Но не заменить ли нам музыку беседой?
      - Я готов. Но только после того, как выясню, где теперь автомат! - живо отозвался Стилл.
      Он почти бегом выскочил в дверь, куда перед тем уходил О'Скара. И уже через минуту вернулся:
      - Там горилла-Гарри. Он приводит в чувство своего напарника. И страшно ругался, увидев меня. Мог бы пристрелить. Честное слово!
      "Честное слово!" - Анисимов грустно улыбнулся. Перед его мысленным взором предстала Аэлита, такая далекая и в то же время близкая. Как убивается, бедняжка, не зная, где он и что с ним!
      Но на лице Николая Алексеевича ничего больше не отразилось, и он обратился к профессору О'Скара:
      - Не скрою, профессор, ваш поступок с автоматом и Джо тронул меня, даже удивил, но вызвал и уважение.
      О'Скара поклонился. Они сидели рядом в креслах, а Стилл напротив.
      - Но в то же время у меня возникла мысль. Как же вы, столь гуманный по своей натуре человек, тем не менее отдаете свои знания для создания страшных средств массового уничтожения?
      - Боюсь, что вам, атеисту и коммунисту, не понять меня, дорогой академик. Вы верите в свои доктрины, я в бога. Ни один волос с головы человека не упадет без воли господней. И если я сделал кое-что в области физики и помог тем профессору Тейлору создать водородную бомбу, то этот же мой вклад используется ныне и для управляемой термоядерной реакции, сулящей человечеству избавление от энергетического голода.
      - А ядерная война? - напомнил Анисимов.
      - Только господь волен развязать или не развязать ее. И совесть моя чиста. Что бы страшное я ни сделал в физике, использовать это без божьей воли не дано! Не дано! И недаром уже которое десятилетие проходит на земном шаре без мировых войн! Следовательно, моя работа оказалась благостной и принята богом как сдерживающая сила.
      - Вот так же и с автоматом, - раздраженно перебил Стилл. - Все в божьей воле. Хочет - выпустит нас на свободу, хочет - нет! А почему, спрашивается, он допустил наше похищение, уважаемый профессор О'Скара, пекущийся о гангстере Джо? Вы думаете, достаточно ходить в церковь, молиться католическому богу и творить добрые дела вроде сегодняшнего, и "все о'кэй"? Так ведь нет же! Слышите, нет!
      - Вы говорите как атеист, доктор Стилл. Мне не хотелось бы продолжать разговор в этих тонах.
      - Извольте, переменю пластинку. Предвижу, что мистер Анисимов может задать вопрос и мне: "А вы гуманный человек? Так почему же вы стали специалистом по ядерным боеголовкам, сулящим смерть, смерть и смерть?"
      - Признаться, вы предвосхитили мой вопрос, - подтвердил Анисимов.
      - К вашему сведению, я гуманен! Но это не мешает мне ненавидеть человечество! Вся история его - это история войн, убийств, преступлений. Мои далекие предки две десятка лет назад остались без родины и никак не могут в полной мере обрести ее опять. Да, да! Я родом из Вены, откуда меня увезли мои почтенные родители, весьма состоятельные люди, - может быть, слышали о ювелирной фирме "Штильмейстер"?.. Эти мои родители успели перевести свой капитал и уехать с сынишкой в Америку перед самым аншлюсом, захватом Австрии Гитлером. Злодеяния Гитлера общеизвестны. Но разве его безумные идеи забыты? Разве мир воцарился на Земле, как сказал только что почтенный профессор О'Скара? Разве не вспыхивает на материках то здесь, то там пламя войны? Люди в военных мундирах в лучшем случае убивают людей в другой форме. Террористы, не считаясь с мундирами, захватывают самолеты, убивают и политических деятелей, и женщин, и детей, кого угодно! Мир кипит, как перегретый котел, и я не знаю, в божьей ли силе предотвратить взрыв? Разговоры о разоружении, о сдерживании гонки вооружений смешны. Да, да, сэр! С моей точки зрения, смешны! Хотя в принципе я не против этого! Но, судите сами, если уже давно ядерных материалов в мире хватало, чтобы уничтожить все живое на Земле семнадцать раз, - а теперь, наверное, уже раз тридцать! - то не все ли равно, сколько раз? Всего одного раза достаточно. Так чего же сдерживать производство боеголовок? Одной больше, одной меньше!.. Их производят потому, что выгодно производить. Вот почему, занимаясь ими, я отнюдь не делаю вреда человечеству, которое, кстати сказать, вполне его заслужило. Для меня это только бизнес, приносящий мне доход. И не желаю я слышать о преступном человечестве, из которого я выделяю одну только элиту - ученых. Лишь перед ними, а не перед политиками, готов я отчитаться в своих действиях и в своих взглядах.
      - Вы это и сделали сейчас, сэр, - заметил Анисимов.
      В холл вошел новый человек, которого американские ученые прежде не видели. Анисимов же едва владел собой.
      Это был журналист Генри Смит.
      - Хэлло, джентльмены!
      Глава десятая
      ВЫКРУЧИВАНИЕ РУК
      Генри Смит толкнул калитку и оказался на выложенной цветными ракушками дорожке. Специально обработанные, они не потеряли своей подводной яркости. Казалось, что идешь по морскому мелководью. Благоухали орхидеи.
      Струя фонтана впереди капризно меняла направление, и радуга то и дело вспыхивала в ее брызгах.
      В листве кустарника, обрамлявшего аллею, острый глаз Смита разглядел нацеленные на него стволы пулеметов, очевидно, управляемых с виллы. Смит даже крякнул. Разве сам он не сделал бы так же, поручи ему босс оборудовать "убежище"?
      На открытой веранде с автоматом в руках стоял обезьяноподобный детина, сверля Генри Смита маленькими глазками.
      - Гангстер? - спросил он хриплым голосом.
      - Будем знакомы, парень. Представляться не имею привычки. Где тут у вас в берлоге телефон? В холле?
      - В холле проклятый рояль и эти бездельники. Им дозволено слушать музыку, а не болтать по телефону.
      - Кто же играет им на рояле?
      - Джо! Когда он не пьян, то производит больше шуму, чем две шайки, затеявшие перестрелку при дележе добычи.
      - Проводите меня к телефону. Надо связаться с Агентством и узнать об этих бездельниках все, чтобы заставить их поработать.
      - В саду? - поинтересовался Гарри. - Лопаты сунуть?
      - Нет, не руками, а мозгами.
      - Руки можно выкручивать, а мозги лучше вышибать.
      - О'кэй, парень! Мы сговоримся.
      Гарри провел Смита в подвальный этаж виллы, где за обитой железом дверью оказалось большое помещение с пультом во всю стену. Там имелись все современные средства связи: и телефон, и радиоаппаратура, и несколько телеэкранов, на которых видны были комнаты виллы, а также часть сада и ограда вокруг него.
      - Мое хозяйство, - ухмыльнулся Гарри.
      - О'кэй! - восхищенно прищелкнул языком Смит и уселся за телефон. На ближнем экране он увидел роскошный холл с беседующими пленниками, и усилил звук, чтобы слышать их разговор.
      По телефону он заказал досье профессора Энтони О'Скара и доктора Эдварда Стилла (Эдуарда Штильмейстера, родившегося в Вене). Досье Анисимова ему не требовалось.
      Скоро защелкал телетайп. Из него поползла лента с ровными машинописными строчками, заключавшими в себе все подробности жизни двух видных американских ученых.
      Пробежав глазами сообщение, Генри Смит решил, что с этими "мозгами на щупальцах" надо действовать тонко. Лишь бы не помешал этот русский фанатик.
      Смит привел в порядок свой серый в клеточку костюм, поморщился при виде пятна на рукаве, памятки от недавней аварии, одернул пиджак и отправился в холл.
      - Хэлло, джентльмены! - весело начал он, ошеломив своим появлением беседовавших ученых. - Я пришел, чтобы выручить вас.
      - А как на это посмотрят Джо и Гарри? - усмехнулся Стилл.
      - Один из них подобен трупу, а другой занят его реанимацией. Я предпочту, чтобы у нас с вами до этого дело не дошло.
      - Какое дело вы имеете в виду, сэр? - солидно осведомился профессор О'Скара.
      - Дело по специальности каждого. Мне неприятно видеть вас даже в этой роскоши, но вдали от родных и близких.
      - Хотите и их переправить сюда? - прервал Стилл.
      - О нет, джентльмены. Не относитесь ко мне предвзято, прошу вас. Я всего лишь посредник, движимый прежде всего человеколюбием. Вы знаете отлично, что ни один противозаконный акт, совершаемый решительными людьми, не обходится без всеми уважаемого посредника: юриста, адвоката, бизнесмена или политика. Важно, чтобы ему доверяли обе стороны. В моем лице вы видите журналиста, который преисполнен желания скорее добиться для вас свободы.
      - Что им нужно: выкуп, секреты, молчание? - перебил Стилл.
      - Молчание полезно всем. Выкупа не требуется. "Террористическая организация борцов за грядущее" сама заплатит каждому из вас за подпись под манифестом.
      - Манифестом? - удивился профессор О'Скара.
      - Под манифестом против всех видов бомб, грозящих лишить человечество будущего.
      - Каких же именно? - попросил уточнения О'Скара.
      - Ядерных и белковых, - невозмутимо ответил Смит.
      - А это что еще за чертовщина: "белковая бомба"? - спросил доктор Стилл.
      - Вас собрали здесь вместе, трех виднейших ученых, чье слово отзовется на всех континентах. Не сомневаюсь в вашей общей готовности протестовать против ядерной гибели мира. Но ныне этого мало. Надо заботиться о грядущих поколениях, которым грозит "белковая бомба"...
      - Чем грозит? Чем? - перебили американца.
      - Спросите своего коллегу академика Анисимова, отца "белковой бомбы", чьи усилия грозят наводнить мир искусственной пищей, которая породит в третьем и последующих поколениях уродов, обреченных на вырождение. И если академик Анисимов, отбросив личные интересы, выступит с вами совместно, то я с гордостью пожму ваши руки, вручив вам обещанные чеки.
      - Что за невероятное предложение! - воскликнул О'Скара.
      Вмешался Анисимов:
      - Прежде всего я должен представить вам этого негодяя, так называемого журналиста Генри Смита, которому приказано любой ценой добиться закрытия Города-лаборатории в Антарктиде, занятого проблемами ликвидации голода в мире. Он не постеснялся извратить выводы Особой комиссии ООН, посланной туда и погибшей при загадочных обстоятельствах. Представить себе связь между ядерной угрозой и искусственной пищей просто нонсенс!
      - Но вы, академик, против ядерных бомб? - перебил Смит.
      - Конечно.
      - Так почему вы не хотите поступиться своим бизнесом, хотя ваши уважаемые коллеги своим бизнесом готовы поступиться? Не так ли, джентльмены?
      - Подписи под манифестом против ядерных бомб вам обеспечены.
      - Этого мало. Нужно сломить упрямство вашего третьего коллеги.
      - Здесь нет упрямства! Есть только забота о голодающих на земном шаре людях! - вставил академик.
      - Вы ставите, академик, своих коллег перед тяжелым выбором. Или совместный с вами манифест против всех видов бомб, о которых я говорил, или...
      - Что "или"? - забеспокоился Стилл.
      - Или помощь нашим борцам в создании из имеющихся у них материалов еще одной боеголовки с водородной бомбочкой.
      - Кто и где будет ее взрывать? - потребовал ответа О'Скара.
      - Это не имеет никакого значения. Взрыв будет предупредительный, чисто символический. Он произойдет в пустыне, где на тысячи миль нет никакого жилья.
      - Зачем же тогда это нужно? - изумился профессор.
      - Я отвечу на этот вопрос, - вмешался академик. - Чтобы повредить ледяной купол над Городом-лабораторией и прекратить там разработку и изготовление искусственной пищи.
      - Белковых бомб, уточняю я, - добавил Смит, выпуская клуб дыма своей сигары.
      - Можете вы не дымить так своей вонючей сигарой? - возмутился Анисимов.
      - Прошу простить, здесь не ледяной Грот с его ограничениями личных свобод. Курю где хочу. Что же касается выбора, на который вы толкаете своих коллег, то принятие ими решения будет облегчено сообщением, которое я как посредник должен сделать: в руках тех, кого я представляю, находятся семьи профессора О'Скара и доктора Стилла. Жена профессора, пять его детей и два воспитанника. Все они могут испытать мучения, о которых можно прочитать лишь в обличающих фашизм документах. Престарелые родители доктора Стилла, венские евреи Штильмейстеры, могут быть переданы в руки куклуксклановцев, отличающихся, изобретательным антисемитизмом. Но все это лишь в том случае, если почтенные ученые сделают неверный выбор, забыв, что ни один волос не упадет у человека, не будь на то господней воли, и то, что от взрыва одного лишь ядерного устройства не прекратится жизнь на Земле, просто будет сделано на одну, боеголовку больше.
      Американские ученые молчали. Наглый шантажист спекулировал их собственными, очевидно, подслушанными, мыслями.
      - Что же касается отца белковой бомбы, то напомню ему, что у нас в Штатах умеют заставлять молчать всех, кто мог бы поднять нежелательный голос даже как свидетель. Вспомните убийство века, гибель Джона Кеннеди. Не менее восьмидесяти возможных свидетелей один за другим были устранены. Убрать вас, Анисимов, ничего не стоит. Но борцам за грядущее нужно сломить ваше упрямство и заставить вас с соратниками отказаться от издевательства над природой, созданной богом. Никому не дано пренебрегать ее дарами во имя гнусных достижений химиков, уродующих наследственный код людей. Я могу лишь гарантировать вам, если вы взамен пообещаете подумать, что позабочусь о вашей супруге с малюткой и вызову ее в Нью-Йорк для "свидания с вами". Но если разум не восторжествует в вас и манифест не будет подписан, то... вам же и выпадет честь присутствовать при сбрасывании ядерной бомбы на хрупкий Купол Надежды. Более того, придется даже помогать штурману правильно выбрать место для бомбометания, которое обеспечат своей помощью борцам за грядущее ваши более разумные коллеги.
      - Это худший вид шантажа, который можно себе представить! - воскликнул профессор О'Скара.
      - Не будем спорить, джентльмены. Могу лишь заверить вас, что с вашей помощью или без нее, но Купол Надежды будет взорван.
      Конец второй части
      Часть третья
      МОНОЛИТ
      Истинное мужество обнаруживается во
      время бедствия.
      Вольтер
      Глава первая
      ЧИСТЫЕ РУКИ
      Дэвид Броккенбергер, прозванный "Королем лобби" за искусство влиять на законодателей, любил мыть руки. Это было его страстью, привычкой, потребностью. По нескольку раз в день.
      От хорошеньких секретарш требовалось умение угождать боссу выбором туалетного мыла, ласкающего крема, освежающего одеколона и способностью так промывать каждую складочку на толстых, похожих на сардельки пальцах патрона, чтобы не удалось обнаружить на розоватой коже каких-либо пятен (словно это относилось к его репутации!). К праздникам безболезненный маникюр (мистер Броккенбергер боялся даже вида крови, ему становилось дурно!). Обрезанные, как бы заточенные жесткие ногти покрывались ярким лаком. И наконец, надлежало ответить кокетливым смешком на шлепок ниже спины, которым заканчивалась любая процедура. Отметив таким образом чистоту своей ладони, мистер Броккенбергер поворачивался на вращающемся кресле к огромному как пьедестал письменному столу без единой бумажки. Зачем они ему при его феноменальной памяти и конфиденциальных делах!
      Его стерильно чистым рукам мог бы позавидовать любой хирург, но операции Броккенбергера были совсем иного рода. "Операционными" ему служили коридоры Капитолия, тесные комнатенки его "юридической конторы" и огромный высокий зал, чем-то напоминавший внутренность европейского кафедрального собора - Чикагская зерновая биржа. В качестве "ассистентов" им привлекались почтенные конгрессмены, крикливые биржевые маклеры и юркие агенты корпораций по скупке зерна, не говоря уже о некоторых неопределенного вида помощниках, скрытых в глубокой тени.
      В этот день в Чикагском "храме зерна" множество людей толкалось вокруг двух "амвонов" - восьмиугольных возвышений, на которых восседали агенты крупнейших закупочных корпораций. Агенты помельче занимали места на еще двух восьмиугольных "эстрадах".
      Воздух гудел от возбужденных голосов. Взоры всех были устремлены на гигантское табло, заменявшее в этом "храме" иконостас. Там вспыхивали цифры.
      - Это грабеж! Рэкет! Гангстеризм! - орали со всех сторон взбешенные фермеры.
      - Почему грабеж? - елейно спрашивал с "амвона" Броккенбергер.
      - А потому, что обычная закупочная цена лишь в семь раз меньше магазинной, а теперь... Полюбуйтесь на табло!
      Светящиеся цифры сообщали, что закупочная цена в пятнадцать раз меньше, чем в магазинах! Шум и крики превратились в рев.
      Казалось, так уж бывало: ведь корпорации скупали зерно не только за цену, в семь рез меньшую, чем в магазинах, скупали и по цене, в четырнадцать раз меньшей. И многим фермерам по приезде домой предстояло расплатиться с частью долгов, погрузить свой скарб на грузовичок и ехать куда глаза глядят.
      Крайнее возбуждение в зале биржи было делом обычным. Случались и потасовки.
      Сегодня около восьмиугольного возвышения началась драка. Разъяренные фермеры набросились на агентов скупочных компаний, а за тех вступились специально нанятые молодчики. Свалка прекратилась неожиданно. Остановил ее мистер Броккенбергер.
      Взобравшись на стол одного из маклеров, в пиджаке с оторванным рукавом, с сорванным галстуком, он орал в микрофон:
      - Остановитесь, фермеры! Я спасу вас! Я повлияю на закупочные цены, положу вам в карман пачки долларов!
      Такое обещание сразу заинтересовало дерущихся.
      - Вы думаете, почему так падают цены? - продолжал Броккенбергер. Грабеж оптовиков? Ничего подобного! Они сами пролетают в трубу! Разве зерно, которое вы выращиваете, а они покупают, способно выдержать конкуренцию с дохлыми микробами? Их сбывают по бросовым ценам коммунисты из своей ледяной берлоги в Антарктиде!
      - Врешь, мерзавец! - крикнул коричневый от загара здоровяк, грозя кулаком.
      - Все вы будете разорены, - громогласно вещал Броккенбергер. - Все пойдете наниматься временными рабочими вместе с грязными черномазыми! Забудете, что такое собственность, что такое свое хозяйство? Благодарите коммунистов!
      - А вас не надо благодарить? - крикнул все тот же фермер.
      - Меня поблагодарите, когда я спасу вас! А для этого требуйте вместе со мной закрытия микробного рассадника в Антарктиде, конкурирующего с вашим зерном! В поход! В поход на Нью-Йорк, к ООН-билдингу!
      Следом за Броккенбергером возбужденная толпа приехавших из разных штатов фермеров с криками вырвалась на улицы Чикаго и двинулась в Нью-Йорк. Предупрежденная полиция бережно охраняла стихийно растущее шествие, во главе которого ехал в автомобиле (из-за одышки) Дэвид Броккенбергер, сделавший свой крупный политический шаг.
      Шаг этот не остался незамеченным.
      Теперь Дэвид Броккенбергер, кроме Вашингтона, Нью-Йорка и Чикаго, зачастил еще и в де-Мойн, столицу богатейшего сельскохозяйственного штата Айовы.
      Там он стал выступать на предвыборных митингах как кандидат... в сенаторы от штата Айова.
      Клиенты, которых он представлял в Капитолии, теперь решили, что после "исторического похода" на Нью-Йорк и ООН такому парню, как Броккенбергер, надо дать развернуться.
      И претендент на сенаторское кресло визгливым тенором пел с трибуны песню, которую охотно подхватывали фермеры и простые работяги айовских земель.
      Айова - индейское слово и означает оно "прекрасная земля". И айовцы, включая выходцев из России, пели о ней:
      Айова, Айова!
      Штат-чудо, нет слова!
      Кукуруза со столб!
      Урожаи - "сам-сто"!
      Кукуруза - со столб!
      Урожаи - "сам-сто"!
      Урожаи - "сам-сто"!*
      ______________ * Перевод с английского автора.
      Эту песню о богатстве штата и противопоставил будущий сенатор искусственной пище. Он нашел ученых, которые охотно предупреждали о возможном вреде этой пищи для внуков и правнуков тех, кто ею станет пользоваться. Это и стало предвыборной платформой Броккенбергера.
      У Дэвида Броккенбергера тугой белый воротничок упирался в шесть подбородков. И на эти шесть подбородков приходилось... три лица.
      Первое, улыбающееся лицо добряка и своего парня, смотрело с предвыборных плакатов и газетных полос.
      Второе лицо видел лишь журналист Генри Смит, подобранный на шоссе после автомобильной аварии.
      Третье же лицо Дэвида Броккенбергера сулило принести ему дополнительные голоса - лицо чадолюбивого "дедушки Дэви".
      В его обширном доме на окраине одного из городков Айовы жило множество родственников, близких и дальних, особенно детей разных возрастов. Он всех их кормил, одевал и устраивал в жизни.
      Когда он приезжал на отдых (а отдыхал он мало), ребятишки облепляли его как сказочного рождественского деда, забирались к нему на плечи, на спину, цеплялись на ноги.
      В таком виде дедушка Дэви стал появляться на предвыборных плакатах, дабы растрогать простодушных избирателей, ибо "дети любят лишь достойных!" (так гласила подпись).
      Глава вторая
      ПРОКЛЯТЫЕ БЕРМУДЫ
      Фред Стовер и Чарльз Мак-Гарни встретились в кафетерии одного из аэропортов Флориды, откуда их лайнер должен был отправиться в специальный, приобретенный частной компанией, рейс.
      Фред Стовер допивал кофе и доедал свою неизменную порцию "хэм энд эгг". Он кивком указал Чарли на свободный стул.
      - Кому нужна эта чертова переделка багажного отсека? Пропороли самолету брюхо. Как бы не было завихрений! - проворчал он, дожевывая ветчину и соскабливая ножом со сковородки припекшееся яйцо.
      - А мне даже интересно, что за чертовщину везут эти научники, если ее можно загрузить только снизу?
      - Как бы не вывалилась в воздухе.
      - Ничего, командир! Зато во всех последующих рейсах мы будем разгружать пассажирские чемоданы одним поворотом рычага в салоне. Р-раз! И они посыплются на подставленную платформу.
      - Вот именно. Посыплются. Как яблоки из корзины. С меня хватит новшеств. Это вы хотите перейти в астронавты и слетать на Марс. А я мечтаю о пенсии.
      - Но она же маленькая, командир!
      - Ничего. Парни подросли. Девочки выскочат замуж. Нам со старухой хватит. Ну тронем сбережения...
      - Старуха? - рассмеялся Мак-Гарни. - Да она же красавица, командир!
      - У вас везде красавицы! По очереди влюбляетесь во всех наших стюардесс.
      - Разве я виноват, что компания заменяет их, едва они выйдут замуж? Но такой, как наша Лиз, еще не было? Правда?
      - О'кэй! Но должен вас огорчить, парень. Она с нами не полетит.
      Чарльз сразу сник:
      - А как же пассажиры?
      - Их только шестеро. И у них свой повар.
      - Что же, пассажирские салоны так и будут пустыми?
      - Нет, парень. Пойдем с полной нагрузкой. Вместо пассажиров возьмем горючее, горючее и горючее. В специальной таре. Словно собираемся долететь до вашего Марса и обратно.
      - Я думал, только перелет через Атлантический океан.
      - Кто платит деньги, тот и заказывает... - глубокомысленно закончил Фред Стовер вставая.
      Мак-Гарни залпом допил свой кофе и тоже поднялся.
      Пилоты вышли на летное поле.
      Их самолет стоял в стороне от других. К нему подъехала платформа-прицеп с какой-то огромной "штуковиной", скрытой в длинном ящике.
      - Вот наш "главный пассажир", - усмехнулся командир.
      - Любопытно, что бы это могло быть? Похоже на гроб великана.
      - Не вижу такого сходства! - вдруг рассердился командир.
      Летчики подошли к самолету.
      Платформу подвели под багажный отсек. Створки пола в нем, специально сделанные для этого рейса, были открыты.
      - Прямо как на бомбардировщике, - присвистнул Чарли.
      Фред Стовер сердито посмотрел на него.
      - А где же Джим? - оглянулся Чарли.
      - Тоже не полетит. У них свой штурман.
      Чарли опять присвистнул, но уже без слов, чтобы не раздражать командира.
      За погрузкой "штуковины" наблюдали, два джентльмена. Один из них, седой, походил на директора банка, а другой, чернявый и вертлявый, - на неудачливого актера.
      Поодаль с мрачными лицами стояли еще два человека: один сутулый, с длинными руками и низким лбом, другой длинноволосый, с блуждающим взглядом голубых глаз.
      К летчикам торопливо шагал плотно сбитый человек в клетчатом костюме.
      - Хэлло, джентльмены! Генри Смит, журналист, - представился он. Сопровождаю научную группу. Все сношения с пассажирами только через меня.
      - Хэлло! - хмуро отозвался командир. - А где штурман?
      - Его заменю я. Отбывал военную службу в авиации.
      - Авиация сейчас не та, - проворчал командир.
      - И пассажиры у вас не те. Заметьте, - назидательно произнес Генри Смит. - О'кэй?
      - Понятно, - буркнул Фред Стовер и стал подниматься в кабину пилотов.
      Второй пилот задержался. Он видел, как из подъехавшего "кадиллака" через почтительно открытую Генри Смитом дверцу вышел огромного роста пожилой джентльмен, наверное, главный из ученых.
      Генри Смит предупредительно поддерживал его под локоть и, стараясь заглянуть ему в глаза, в чем-то убеждал его.
      До Чарли, донеслись последние слова Смита:
      - Поверьте, сэр! Я сделал для вас все, что мог. Она с ним здесь, на континенте. И в полной безопасности. И даже отец с матерью прилетели за ней сюда. О'кэй? Но ваша подпись под манифестом спасет остальных...
      Старый ученый ничего не ответил и стал подниматься в салон.
      Погрузку закончили, и наблюдавшие за ней пассажиры тоже направились к трапу.
      И тут Мак-Гарни заметил, что двое из них держали в руках автоматы.
      Так вот почему лайнер отправлялся из этого захолустного аэропорта! Вот почему не осматривают багаж пассажиров и не пропускают их через специальную камеру с приборами, реагирующими на скрытое оружие!
      Странные пассажиры и не думали его прятать, словно были конвоирами заключенных.
      Мак-Гарни все это чрезвычайно не понравилось.
      Когда он доложил о виденном командиру, тот ответил:
      - Я так и думал, парень. Мы с вами влипли в скверную историю. Никогда не прощу ее нашей авиакомпании.
      - Должно быть, они здорово заплатили.
      - Да. Купили и рейс, и нас с вами, двух болванов. Достаньте из сейфа два пистолета. Спрячьте один в карман, другой дайте мне.
      - О'кэй, сэр! Но пистолеты против автоматов - это все равно что трехколесный велосипед против "бьюика".
      - Все-таки жаль, что Лиз не летит с нами. Некому присмотреть за пассажирами.
      - Нет! Что вы, шеф! Это очень хорошо, что ее нет с нами. Я так думаю.
      - Может быть, и правильно думаете, Чарли, - ласково закончил командир.
      В кабину пилотов заглянул Генри Смит:
      - Поехали, джентльмены! Моя команда на местах!
      - Курс? - сухо поинтересовался Фред Стовер, берясь за штурвал.
      - Как в договоре. Через Атлантику - Кейптаун.
      - Кейптаун? - удивился Мак-Гарни.
      Фред Стовер надел наушники, поправил ларингофон на шее и запросил диспетчера аэропорта:
      - Иду на взлет. Прошу разрешения.
      - Разрешаю взлет с полосы 4а, - послышалось в наушниках. - Счастливого полета!
      - Знает ли он, куда нас провожает? - тихо произнес Мак-Гарни.
      Ревели моторы. Лайнер, стоя на месте, содрогался, словно объятый ужасом. - Как правый? - спокойно осведомился командир.
      - По-моему, в полном порядке, - отозвался второй пилот. - Скорее всего барахлил прибор.
      - Во всяком случае, хорошо, что мы позавтракали. Никто не принесет нам сюда съестного на подносике.
      - Хорошо, - согласился Чарли и добавил: - Хорошо, что Лиз нету.
      Самолет тронулся с места, развернулся, вышел на указанную для взлета полосу и стал разбегаться. Двигатели шумели, свистели, ревели.
      Через минуту он уже был в воздухе.
      В кабину заглянул Генри Смит.
      - Все о'кэй! - весело крикнул он и захлопнул дверь.
      - Хоть с погодой повезло, и то ладно! - заметил Чарли.
      - Бермудский треугольник обойдем слева. Небольшой перерасход горючего. Наш новый штурман, наверное, мало что понимает в Бермудских сюрпризах.
      - Не очень он мне нравится.
      - Да. Он мало смахивает на нашего Джима.
      - Что верно, то верно.
      Стовер перевел управление самолетом на автопилота. Приказал Чарли сидеть в своем кресле и следить за приборами, а сам направился в пассажирский салон посмотреть на "команду" Генри Смита.
      Генри Смит встретил его в штурманской рубке, наполненной радио- и навигационной аппаратурой.
      - Хорошо, что вы заглянули ко мне, - преградил путь командиру Генри Смит. - Будем менять курс.
      - Как менять? - удивился Фред Стовер.
      - Очень просто. Под прямым углом. Девяносто градусов, как в прямоугольном треугольнике. Летим на юг.
      - Куда?
      - В Антарктику.
      - Такого уговора не было. Трасса незнакомая. Опытного штурмана нет. Возможно обледенение. Мы не подготовились к такому перелету.
      - Пустое, командир! О каком уговоре идет речь, если в договоре обусловлено, что курс буду прокладывать я? Вот и подчиняйтесь.
      - Вы разговариваете со мной, сэр, как террорист, захвативший самолет.
      - Самолет не захвачен, шеф, а закуплен мной на этот рейс. И если вы не хотите, чтоб он стал для вас последним, выполняйте мои указания. Марш в кабину. Поворачивайте ваше летающее корыто на девяносто градусов!
      - Вы понимаете, что требуете? Мы же влетим в Бермудский треугольник!
      - Вот и прекрасно! Никому не придет в голову нас там искать.
      - Предпочел бы, чтобы этого не требовалось, - буркнул Фред Стовер и добавил: - О'кэй! Я только проверю баки с дополнительным горючим. Мне следовало бы догадаться, зачем они.
      - Так-то лучше, шеф. Проверяйте и выполняйте.
      Фред Стовер прошел через отсек, где обычно Лиз готовила пассажирам обед. Сейчас здесь хозяйничал гориллоподобный субъект, положив автомат прямо на пустые тарелки.
      Другой субъект с автоматом растянулся в пассажирском салоне в кресле рядом с двумя учеными, они наблюдали перед вылетом за погрузкой "штуковины". Третий ученый, тот, что приехал последним, сидел в конце салона, в кресле у прохода.
      Идя мимо него, Фред Стовер тихо сказал, не обращаясь к нему:
      - Вы не можете намекнуть мне, сэр, зачем мы поворачиваем в Бермудский треугольник?
      - Нет места удачнее, - многозначительно ответил тот.
      - Для чего, сэр?
      - Для овладения положением.
      - Но гуманоиды?
      - Если они не найдут вас, то вам стоит найти их.
      - Зачем? - искренне удивился Стовер.
      - Эй вы там! - закричал Джо, вскидывая автомат. - Поменьше болтовни!
      Фред Стовер открыл дверь в следующий салон. Здесь на всех креслах лежали большие канистры с горючим.
      "Тупица! - обругал он себя мысленно. - Какой же осел! Судя по количеству горючего, можно дотянуть до Антарктики и обратно. А он сказал про бермудских гуманоидов. Это, пожалуй, куда ближе. Видно, над каждым его словом стоит поразмыслить".
      И он вернулся. На седого джентльмена в последнем кресле не обратил теперь внимания, дружески кивнул Джо и даже подмигнул ему, прошел через "кухню" и бросил на ходу "повару":
      - Не забудьте и пилотов, парень.
      В штурманской он отрапортовал Генри Смиту:
      - Все о'кэй, сэр. Хватит до Южного полюса и обратно.
      - Так-то лучше, - усмехнулся Генри Смит.
      В кабине пилотов Фред Стовер взгромоздился в свое кресло и скомандовал второму пилоту:
      - Беру на себя. Курс на Бермуды.
      - Как? Бермуды? - ужаснулся Чарли.
      - Да. Проклятые Бермуды!
      Глава третья
      СБРОШЕННАЯ БОМБА
      Самолет висел во мгле. Казалось, без всякого движения. Сверху, снизу, с боков его окружала белесая муть. Солнце исчезло, и нельзя было определить, в какой оно стороне. Блеклый свет исходил отовсюду.
      - Наш Джим испугался бы, - заметил Мак-Гарни.
      - Испугаешься, как почувствуешь себя глухим слепцом в темной комнате, где нет ни шороха, ни звука.
      - Вы так думаете, шеф? А радио?
      - Он запретил связь с континентом. Надолго ли?
      - Помните, говорил, что с погодой повезет, - усмехнулся Чарли.
      - Так вы же правы, мой мальчик! Еще как повезло! За такой туман и полжизни не жалко! Декорация первый сорт!
      - Ах вот как? Тогда другое дело, командир!
      - Люблю догадливых, - удовлетворенно хмыкнул Фред Стовер. - Как правый?
      - Работает на полную мощность, как и левый.
      - О'кэй!
      Открылась дверь кабины. Послышался голос Генри Смита:
      - В чем дело, ребята? Почему стоим?
      - Самолет стоять не может, сэр. Он или летит, или падает.
      - Куда мы летим?
      - Этот вопрос, сэр, я привык задавать штурману, которого вы взялись заменить.
      - Какого черта ни один прибор не работает? Даже компас! У вас на пульте нет общего выключения?
      - Выключение снаружи, сэр. Мы в мешке из мглы. Предпочел бы другой материал. Попробуйте радио. Пусть запеленгуют с суши.
      - Никакой связи с континентом! Если вы выполнили точно мой приказ, то мы летим на юг.
      - Хотелось бы в это поверить.
      - Мне не нравится ваш тон, шеф! Я подозреваю, что этот мешок неспроста.
      - Я тоже так думаю, сэр.
      - Вы нарочно влетели в него!
      - Я предупреждал вас о Бермудском треугольнике. Самолеты перед гибелью успевали сообщить, что теряли ориентировку в этих проклятых богом местах.
      - Плевать мне на ваши предупреждения! Я хорошо знаю бермудские сказки. Сам к ним руку прикладывал.
      - Очевидно, им показалось мало вашей руки. Хотят еще и голову.
      - Кому это "им"?
      - Гуманоидам, инопланетянам или как там их еще назвать.
      - Не устраивайте мне здесь балагана! У нас на борту ученые, которые поднимут вас на смех.
      - Ничего не имею против, сэр. У меня будет спокойнее на душе. Надо проведать пассажиров. Долг командира, сэр. Вы не против?
      Генри Смит неохотно пропустил вперед первого пилота.
      Трое ученых и гангстеры встретили их молчаливо.
      - Джентльмены, - обратился к пассажирам Фред Стовер. - Положение серьезное. Требуется научная консультация.
      - По специальности? - едко осведомился доктор Стилл.
      - Самолет потерял ориентировку, и я очень боюсь, что россказни о Бермудском треугольнике и гуманоидах, похищающих самолеты, имеют под собой почву.
      - Я буду признателен вам, - вставил Генри Смит, - если вы своим научным авторитетом развеете нелепое суеверие, которое мешает нашим пилотам.
      - Я не взялся бы так огульно порочить летчиков, - неожиданно вмешался академик Анисимов.
      - Что вы хотите сказать? - насторожился Смит.
      - То, что все мы, находящиеся на борту самолета ученые, допускаем вмешательство инопланетян.
      - Ну уж от кого-кого, но от вас, академик, такого утверждения никак не ожидал! - с упреком воскликнул Смит.
      Анисимов и глазом не моргнул, хотя заметил удивленные взгляды коллег:
      - Полагаю, что профессор О'Скара и доктор Стилл подтвердят мои опасения.
      - О чем это они бубнят? - мрачно спросил Гарри, толкая Джо стволом автомата в бок.
      - Кажись, дело дрянь, - отозвался тот, весь превратившись в слух. Заблудились мы, что ли... не пойму...
      Первым понял игру Анисимова Стилл.
      - Русский академик, безусловно, прав! Вполне вероятно, что всем нам без исключения, - он выразительно взглянул на гангстеров, - грозит гибель, а может быть, и хуже...
      - Куда гнете, научник? - оборвал его Гарри.
      - В плену у гуманоидов нас выставят в инопланетном зоопарке. И сквозь решетку инопланетный уродец просунет палку с куском мяса, из-за которого вы, Гарри, подеретесь с Джо.
      - Послушайте, Стилл! - возмутился Смит. - Вы бессовестно цитируете мою статью, где я рисовал подобные картины.
      - Тем они значительнее, сэр!
      - Болван! Это же было для печати! Выдумка!
      - Я не знал, что для печати вы пользуетесь, необоснованными выдумками.
      - Джентльмены, - вмешался командир корабля.- Если есть хоть малейшее подозрение на вмешательство инопланетных сил, надо убедить мистера Смита пойти на радиосвязь с континентом.
      - Прошу простить меня, я только музыкант. Вернее, был им. Конечно, я не все как следует понимаю, но мы с Гарри тут перемолвились словечками и думаем, что дело дрянь. А как, эти гуманоиды в самом деле существуют?
      - Спросите у такого авторитета, как профессор О'Скара, - пожал плечами доктор Стилл.
      Профессор, недоуменно прислушивавшийся к происходившему, теперь откашлялся и солидно произнес:
      - Любая гипотеза оправдывается только фактами. Думаю, что в создавшейся обстановке нет надобности держать за руку одного из гуманоидов, чтобы понять связанную с ними опасность.
      Смит позеленел от бешенства.
      - Вы что, сговорились все?
      - Когда? - спокойно спросил Анисимов. - Вы только что сообщили о нашем критическом положении.
      - Скажите, это верно, что гуманоиды где-то близко и мы в их власти? напрямик спросил Джо, покусывая губы.
      - Похоже на то, - заметил Фред Стовер, глядя в иллюминатор.
      За окном было мутно, как в грязной воде. Там даже чудились какие-то сгустки в виде пятен.
      - Так чего с ними церемониться? Перестрелять! - вскочил Гарри, вскидывая автомат.
      - Мысль в основном правильная, - заметил Анисимов. - Думаю, что под словом "перестрелять" надо понимать применение оружия.
      - Какого еще оружия? - возвысил голос Генри Смит.
      - Которым оснащен самолет, самого мощного из всего боевого арсенала человечества, - продолжал академик.
      - Что? Применить против гуманоидов водородную бомбу? - вне себя закричал Генри Смит.
      - Я не знал, что мы везем водородную бомбу. Это в самом деле меняет дело, - сказал Фред Стовер. - Стоит рискнуть.
      - Ничего это не меняет! - кричал Смит. - У бомбы иное назначение.
      - Стоп, стоп! - вмешался Гарри. - Если есть чем обороняться от всякой там проклятой внеземной нечисти, так нечего миндальничать.
      - В самом деле, сэр, - поддержал Гарри Джо. - Мы взялись доставить вашу игрушку до нужного места. Но если туда не попадешь, не лучше ли пальнуть ею?
      - Молчите вы, "Шопен с автоматом"!
      - Шопена не троньте! - вспылил Джо. - А молчать мы не будем. Гарри, займись-ка им!
      - А ну-ка, босс! Какого вам еще Шопена надо? Тут дело до шкуры доходит. - Говоря так, гориллоподобный гангстер стал теснить Смита, целясь в него из автомата. - А ну живо! Если научники говорят, что надо оборвать их щупальца этой водородной штучкой, то пошевеливайтесь! Мы не обучены, как ее сбрасывать, придется вам самим!
      - Это самоубийство! - кричал Смит отступая. - Кто знает, что произойдет в мешке из мглы, когда температура поднимется до ста миллионов градусов!
      - Мне кажется, что это не должно вас останавливать, - утешительно произнес профессор О'Скара.
      Леденящий страх объял Генри Смита, пронзил его тело тысячью игл. Но, отдавая ему справедливость, надо сказать, что он пугался не направленного на него автомата, хотя непроизвольно пятился, даже не гуманоидов, в которых не верил, а страшился расправы, ждущей его по возвращении из "холостого рейса". Уж лучше попасть гуманоидам в руки!
      И не он, а будто самостоятельное, управляемое инстинктом самосохранения тело действовало помимо его сознания.
      Трое ученых, летчик и Джо без забытого им автомата вошли следом за Смитом и теснившим его Гарри в салон с креслами, заваленными канистрами с горючим.
      Смит уже уперся спиной в дверь багажного отсека, коснулся лопатками большого красного рычага, появившегося здесь после переделки самолета.
      - Хватай лапой! - приказал Гарри.
      Генри Смит с ненавистью смотрел на вышедшее из повиновения гориллоподобное чудовище. И вдруг понял, что все это подстроено академиком, чтобы напугать невежественных гангстеров и с их помощью избавиться от водородной бомбы. Но нет! Он, Генри Смит, сын национального героя Америки, погибшего возле сожженной им вьетнамской деревеньки, не подчинится, не подчинится никогда!..
      Так мелькнуло у него в мыслях, а рука тем временем сама собой ухватилась за рычаг, а тело всей тяжестью навалилось на него, раскрыв тем створки багажного отсека под "гробом великана"...
      Все застыли, ожидая чудовищного взрыва.
      Успеет ли самолет отлететь, или он в самом деле никуда не летит и испарится сейчас в инопланетном мешке из мглы?
      Глава четвертая
      БЕЗВРЕМЕНЬЕ
      Стартовавший с одного из аэродромов Флориды пассажирский лайнер Фреда Стовера бесследно исчез. Радиосвязь с ним сразу же оборвалась и не возобновилась.
      С авианосца "Джон Кеннеди", находившегося в атлантических водах, сообщили, что локаторы обнаружили неизвестный самолет. Он держал курс через Атлантический океан и внезапно изменил направление полета под прямым углом.
      На радиозапросы авианосца ответа не последовало.
      Поскольку самолет летел в район Бермудского треугольника, очевидно, его постигла горькая участь некоторых предшественников.
      Пока береговая служба приходила к этому печальному заключению, а жадные до сенсаций репортеры торопливо заполняли блокноты поспешными интервью, самолет Фреда Стовера продолжал "висеть" в мешке из мглы, полностью потеряв ориентировку.
      Взрыва водородной бомбы не последовало.
      Вместо нее взорвался Генри Смит.
      Забыв об автомате Гарри, он закричал:
      - Почему не взорвалась бомба? Кто ответит за это?
      - Придется вам привлечь к ответу гуманоидов, - не без издевки произнес Анисимов. - Очевидно, им по силам предотвращать атомные взрывы.
      - Не морочьте мне голову! Хватит того, что вы запудрили мозги этим головотяпам с автоматами. Не в гуманоидах здесь дело!
      - Должен согласиться с мистером Смитом, - солидно вставил профессор О'Скара. - Я возьму на себя смелость отвести излишние обвинения от гуманоидов. Конечно, ядерная бомба отказала не по их вине, а по нашей с доктором Стиллом. Просто два куска урана-235, соединяясь вместе для начала спонтанной цепной реакции инициирующего взрыва, были выбраны нами так, чтобы не составить вместе критической массы. Мы не хотели вызвать всеобщей ядерной войны.
      Стилл согласно кивнул.
      - Ублюдки! Предатели! Мразь интеллектуальная! - захлебываясь от ярости, вопил Генри Смит. - Эй, Гарри, Джо! Пристрелить всех троих! Стреляйте! Палите!
      Но гангстеры не шевельнулись. Гарри опустил автомат, а Джо оставил свой в соседнем салоне. Он сделал шаг вперед.
      Генри Смит, потеряв над собой всякую власть, подскочил к нему и размахивал выхваченным из кармана револьвером у него перед лицом.
      - Стреляйте! Почему не стреляете?
      - Уберите, крикун, свою проклятую пушку. Бизнес есть бизнес. И у вас и у нас.
      - О каком еще бизнесе вы хрипите, выкидыш гориллы?
      - Заткнитесь, не то я продырявлю ваш проклятый язык. Нам заплачено за то, чтобы выловить научников и доставить вашу проклятую бомбу до места, где ее сбросят. Вы сами хватались лапами за рычаг. Дело сделано - и баста!
      - Гарри хочет напомнить вам, сэр, что за дополнительные убийства нашему синдикату не заплачено. А у нас такса, и деньги вперед. И у нас строго. Я сожалею, сэр, - примирительно заключил Джо.
      Вместо ответа Генри Смит выстрелил в Джо. Тот взвизгнул подбитым зайцем и, тряся простреленной ладонью, закричал:
      - Я же пианист! Он раздробил мне руку!
      Гарри выпустил очередь из автомата. Она прозвучала сухо, как просыпанные на паркет стальные шарики.
      Но Генри Смит, предвидя это, успел нырнуть за баки с горючим. Пули пробили ближние канистры, и из них струйками полилась жидкость. Но, очевидно, поврежденными оказались и стенки салона. Кондиционированный воздух стал со свистом уходить наружу, а внешний холод - самолет летел на значительной высоте - сразу стал ощутим. Салон наполнился морозным паром, как сени полярной станции, когда открывается зимой наружная дверь.
      Генри Смит исчез в тумане. Он не подавал о себе знать ни криком, ни выстрелом. Может, был ранен очередью Гарри?
      Дальнейшая стрельба грозила взрывом и пожаром. Фред Стовер скомандовал всем перейти в первый салон. Но, раньше чем они это сделали, раздался звук закрываемой двери в багажный отсек. Очевидно, Генри Смит укрылся там.
      - Теперь я думаю, - сказал командир корабля, - нам следует связаться по радио с берегом.
      - А как эти... проклятые гуманоиды, что ли? - угрюмо спросил Гарри.
      - Высший разум гуманен. Может быть, помогут нам.
      - Держи карман раструбом. Много их, гуманных, на проклятой Земле!
      - На Земле есть разные, - уклончиво ответил Фред Стовер, направляясь в штурманскую рубку. - Вот в космосе не знаю.
      Анисимов и О'Скара возились с раненым гангстером, перевязывая ему руку.
      Доктор Стилл стоял в стороне и насмешливо наблюдал за ними.
      Через некоторое время Фред Стовер объявил:
      - Связь с берегом установлена. Предлагают вернуться. К сожалению, джентльмен, который заплатил за рейс, отсутствует. А во Флориде переполох. Успели всех заживо похоронить, провозгласив нас новыми жертвами Бермудского треугольника. Нам будет устроена встреча что надо!
      - Э, шеф! Такое не пойдет! - решительно заявил Гарри-горилла. - Сейчас на вашем проклятом корабле хозяин я! А приземляться в лапы репортеров и полиции не дам.
      - Гарри! Врача, умоляю скорее вызвать врача! Надо спасти мою руку! Я же пианист... - стонал Джо.
      - Шкуру спасать надо, а не руку, - отрезал Гарри.
      - Что вы предлагаете? - спросил профессор О'Скара.
      - Джентльмены! - вступил доктор Стилл. - Надо вернуться во Флориду.
      - А что там промычим? - пробурчал Гарри.
      - Вызовем врача, сразу же вызовем врача! - выкрикнул Джо.
      - Тюремного, - мрачно добавил Гарри. - Нет, не пойдет. В автомате хватит зарядов. - И он угрожающе потряс оружием.
      Фред Стовер усмехнулся:
      - Вполне хватит, чтобы отправить всех нас вместе с самолетом на дно океана, поверхность которого здесь на двадцать пять метров ниже, чем в других местах.
      - Наплевать мне на ваш проклятый океан! Я спросил: что мычать будем? Смыться нам надо.
      - Если только за этим дело, то могу предложить план, - вступил доктор Стилл.
      Все обернулись к нему.
      - Мы были захвачены гуманоидами и возвращаемся домой.
      - Кто поверит? Им, проклятым, улики подавай.
      - Есть улика! Вернее, доказательство! Все это время мы находились во власти гуманоидов в безвременье.
      - Это как же? - нагнул по-бычьи голову Гарри.
      - Боже, какая боль! Он перебил мне кости! - стонал Джо.
      - Заткнись, - обернулся к нему Гарри. - Не то успокою, - и он потряс автоматом.
      - Вы сказали, сэр, безвременье? - спросил Фред Стовер.
      - Конечно! Можете вы перевести все самолетные часы на час назад? Мы тоже переведем свои часы. Предположим, мы были в каком-то другом измерении и, ничего не подозревая, возвращаемся, чтобы оказать медицинскую помощь пассажиру, пострадавшему от несчастного случая. Пусть выяснится, что самолет побывал в "безвременье", что нас "целый час не существовало"! Шутка гуманоидов, уже имевшая, как известно, место в прошлом. И никаких, заметьте, термоядерных бомб, никаких рейдов в Антарктику! И всем нам один почет.
      - Недурно задумано, - присвистнул Фред Стовер. - Но у нас есть еще один свидетель, который может не поддержать этой версии.
      - Какой свидетель! Где свидетель? - зарычал Гарри-горилла. - А мы с ним потолкуем. Мигом!
      И он скрылся за дверью, прихватив с собой автомат Джо.
      Никто не мог видеть за закрытой дверью, как в непроглядном тумане проползал Гарри по проходу между креслами с наваленными на них канистрами. Горючее из пробитых баков залило проход, сделало его скользким и вонючим. Гарри весь промок и пропах, словно нырял в переполненную цистерну.
      Каждую секунду готовый к выстрелу, вооруженный двумя автоматами, он упорно полз вперед.
      Наконец ряды кресел остались позади. Гарри осторожно поднялся и стал шарить рукой по стене. Нащупал дверь в багажный отсек, за которой скрывался Генри Смит, но открывать ее и звать недавнего босса не стал. Он продолжал шарить по стене, пока не нащупал рычаг.
      С силой потянул он его, но тот не поддавался. Стало понятно, почему Генри Смит наваливался на него всем телом, чтобы сбросить водородную бомбу вниз, в океан, на гуманоидов.
      Гарри напрягся, недаром он руками гнул ствол ружья, рычаг со скрипом, но все-таки повернулся.
      Кто-то крикнул за переборкой, а может быть, это показалось Гарри. Да это и не интересовало его. Он лишь проворчал:
      - Смазать не могли в проклятой спешке.
      Дело сделано. Пол в багажном отсеке раскрылся, и там теперь пусто.
      Произошло это примерно в том самом месте, где не так давно от взрыва чемодана Генри Смита упал в океан лайнер типа "Конкорд" со всеми пассажирами и командой. Теперь туда отправился и сам Генри Смит.
      Гарри, распространяя острую вонь, вернулся.
      - Его там нет, - заявил он. - Должно быть, похитили проклятые гуманоиды.
      - Это придаст нашему случаю особую правдоподобность и вызовет еще больший интерес, - заметил доктор Стилл.
      - Вы позволите мне, джентльмены, нечаянно разбить свои наручные часы? спросил Анисимов.
      Глава пятая
      ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОДИНОЧКИ
      Пожалуй, никогда на захолустном аэродроме Флориды не собиралось столько встречающих. Толпа заполнила летное поле. С трудом удалось отстоять лишь посадочную полосу для самолета Фреда Стовера.
      После его приземления к нему направились карета "скорой помощи" и самоходный трап, на первую ступеньку которого бойко вскочил сенатор Дэвид Броккенбергер. Он плакатно сиял радостью и добродушием.
      Трап остановился. Он поравнялся с дверцей и в ее проеме показался сутулый верзила. Обменявшись с сенатором взглядами, он помог спуститься худощавому спутнику с поднятой перевязанной рукой.
      Дедушка Дэви ободряюще похлопал раненого по спине, когда тот залезал через заднюю дверцу вместе с услужливым врачом в белом халате в санитарную машину.
      Верзила уселся рядом с шофером:
      - Куда катишь?
      - В госпиталь.
      - Гони налево по автостраде.
      - Куда, сэр?
      - К проклятым болотам.
      Обнаружив направленный на него ствол автомата, шофер не стал возражать.
      Когда ожидавший в зарослях катер унес Гарри и Джо к горизонту зеленой пустыни болот, шофер сказал врачу:
      - Теперь их не скоро найдут.
      - Искать не будут! - уверенно хмыкнул врач.
      По трапу спускались летчики и три пассажира.
      - Хэлло! - встретил Фреда Стовера сенатор и восторженно объявил: - Вас, ребята, целый час не существовало!
      - Мы этого не заметили, сэр.
      - Что же вам запомнилось?
      - Полная мгла, сэр.
      - Может быть, на Аляске вам больше повезет. Компания предписывает немедленно перегнать туда самолет.
      - А пассажиры?
      - Останутся на пресс-конференцию.
      - О'кэй, сэр. Кто платит, тот и предписывает.
      И Фред Стовер стал взбираться по трапу обратно. Чарли Мак-Гарни последовал за ним. За спиной он услышал дробный стук каблучков, обернулся и расплылся в улыбке.
      - Хэлло! - крикнул он Лиз и штурману Джиму, которые дожидались их здесь и собирались теперь лететь с ними.
      Пресс-конференцию проводил сам сенатор в недостроенном зале ожидания аэропорта. Репортеры с фотоаппаратами, телекамерами, магнитофонами и блокнотами расположились всюду, даже на неубранных еще строительных лесах.
      Сенатор торжественно зачитал свое личное послание, в котором поздравлял академика Анисимова и его спутников со счастливым исходом их путешествия, желая дальнейших успехов в полезной для человечества деятельности.
      Затем сенатор с не меньшей торжественностью объявил, что установлено отставание всех самолетных часов на 58 минут. Он попросил специалиста по Бермудскому треугольнику Сандерсона, автора книги "Остерегайтесь, гуманоиды!", дать объяснение феномену.
      - Джентльмены! - начал похожий на мачту небольшой яхты эксперт. - В прошлый раз лайнер компании "Нейшен аэрлайн" шел на посадку и исчез с радарного экрана на десять минут. Никто на самолете этого не заметил, но часы у всех, кто там находился, отстали именно на эти десять минут. Сейчас все часы на самолете Фреда Стовера, если не считать одних, разбившихся, отстали на 58 минут! Очевидно, лайнер побывал в безвременье.
      - А что это такое? И как в него попасть? - задал вопрос репортер сверху, со строительных лесов.
      Эксперт задрал к нему голову и ответил:
      - Безвременье - это такое состояние физического тела, когда время как один из показателей этого состояния, обусловленное другими влияющими на него факторами, скажем, температурой, давлением, внешним магнитным или еще каким-нибудь полем, изменяется.
      - Как градусник на морозе?
      - Удачное сравнение! Температуру изменяют путем нагревания или охлаждения. Какие-то иные, нам пока неизвестные факторы точно так же могут влиять и на время, что отмечается его измерителями - часами. Ничего удивительного в безвременье нет. Это понятие не означает отсутствие времени, а лишь изменение показаний "временных градусников", то есть часов, которые, как установлено, отстали в этом рейсе на 58 минут.
      - Кто мог изменить внешние условия для летящего самолета, чтобы время на нем стало течь по-иному?
      - Разумеется, гуманоиды! Инопланетяне, пришельцы! Они там и тут проявляют себя. То мы слышим о летающих тарелках, то о посадках, то о контактах, то, что особенно беспокоит человечество, о явном вмешательстве в земные дела, например, в районе Бермудского треугольника. В своей новой книге "Остерегайтесь, гуманоиды!" я предупреждаю человечество о бесчеловечности поведения космических пришельцев. Пришло время вооружаться, господин сенатор, не только против наших земных врагов, но и против "врагов небесных"!
      - Простите, джентльмены! - поднялся профессор О'Скара. - Последнее неосторожное заявление уважаемого эксперта о "врагах небесных" заставляет меня заступиться за небо и приоткрыть завесу тайны Бермудского треугольника. По крайней мере, в нашем случае.
      Сенатор Броккенбергер беспокойно заерзал на стуле.
      - Ваши часы отстали? - перебил он.
      - Нет, сэр. Они были переведены, как и все другие на самолете, на час назад.
      - Неслыханно! - возопил журналист со строительных лесов. Его крик подхватили репортеры внизу. Поднялся невообразимый шум.
      - Зачем? - тупо спросил Броккенбергер.
      - Мы действовали в порядке самообороны, господин сенатор, чтобы вынудить гангстеров, фактических хозяев самолета, согласиться на его возвращение.
      У репортеров засверкали глаза и фотолампы, навострились уши, зачесались руки, запрыгали вечные ручки.
      Сенатор Броккенбергер отчаянно стучал подсунутым ему молотком по найденной железке.
      - О похищении самолета не было никаких радиосигналов! - кричал он в микрофон. - Здесь не суд, джентльмены! Но в Штатах есть суды, могу вас заверить. И они, когда надо, разберутся в показаниях пассажиров. Перевод часов, в котором они сознаются, обман. Тот, кто обманул однажды, способен обмануть еще раз.
      Профессор О'Скара поднял руку:
      - Если наш самолет "исчезал" на час якобы по вине гуманоидов, то ваш покорный слуга, профессор Энтони О'Скара, и доктор Эдвард Стилл, сидящий со мной рядом, а также и третий наш коллега, русский академик Анисимов исчезали на куда более долгий срок отнюдь не по вине гуманоидов.
      - Я просил бы призвать к порядку профессора. О'Скара, - вскочил жердеобразный эксперт. - Гуманоиды - это слишком серьезно, чтобы можно было с этим шутить. Они могут быть здесь, среди нас.
      Сенатор Броккенбергер ухватился за новую тему:
      - Даже в этом зале? И они не отличались бы по внешности от нас? Вы уверены?
      - Более уверен, чем в том, что часы якобы переведены назад. Мы легко узнаем негра среди белых. А вот гуманоиды, представители чужой, скорее всего враждебной расы прячутся среди нас. Наш долг, наша обязанность...
      - Наша обязанность, сэр, - неожиданно вмешался доктор Стилл, - выявить не только враждебных гуманоидов, но враждебных человечеству людей, которым понадобилось украсть ядерную бомбу, чтобы сбросить ее где-то в Антарктиде.
      - Полноте, доктор Стилл, - перебил его Броккенбергер. - Ядерная бомба не кошелек с деньгами, ее не украдешь! - И он рассмеялся, поддержанный кое-кем из репортеров.
      - На возможность украсть ядерную бомбу указывал сам Тейлор, - продолжал Стилл. - Украли, разумеется, не бомбу, а материалы. А чтобы сделать из них бомбу, "украли" нас с профессором О'Скара.
      - Так где же она, преступно сделанная вами ядерная бомба? - накинулся на Стилла Броккенбергер.
      - Ее сбросил мистер Генри Смит на гуманоидов, не доставив ее, как того требовалось, до Антарктиды.
      - А кто это такой Генри Смит? - наивно заинтересовался Броккенбергер. Мы не видели его среди прилетевших.
      - Он исчез.
      - Странно. Куда же он исчез?
      - Не знаю, - пожал плечами доктор Стилл.
      - Вот видите, вы ставите себя в незавидное положение. Сначала признаетесь в обмане с часами, потом в преступном участии в краже ядерной бомбы, наконец, свидетельствуете об исчезновении живого человека.
      - Этот человек в панике, вызванной потерей ориентации самолета, сбросил ядерную бомбу на воображаемых гуманоидов, потом затеял перестрелку с гангстерами, которые стерегли нас, и исчез.
      - Доктор Стилл! Я призываю вас не давать показаний, которые могут быть истолкованы против вас. Едва ли ваши коллеги захотят во вред себе поддержать вас.
      В зале поднялся такой шум, словно рядом взлетал самолет.
      Боккенбергер, толстый, с багровым лицом, держа микрофон у рта, словно готовясь его разжевать, орал не только на весь зал ожидания, но и на все летное поле:
      - К сожалению, пребывание в безвременье не осталось без последствий. Бредовые слова о какой-то водородной бомбе, об исчезновении человека, галиматья с часами, все это говорит о невменяемости пассажиров, вернувшихся из безвременья. Я бросаю утопающим веревку, ибо если принимать их показания всерьез и признать, будто водородная бомба сброшена на Бермудский треугольник, то почему, спрашивается, она не взорвалась? Может быть, потому, что гуманоиды помешали? Почему исчез некий незарегистрированный пассажир Генри Смит? Потому что гуманоиды его похитили? Так? Выходит, в гуманоидах ваше спасение, господа! Газеты вполне могут сообщить своим читателям, что если мы имеем дело с преступлением, то совершено оно одним человеком, одиночкой, неким Генри Смитом, которого больше нет.
      - Но есть еще свидетели, господин сенатор! - поднялся академик Анисимов. - В вашей стране хорошо налажена версия преступников-одиночек, которые последовательно убивали президента Джона Кеннеди, его брата Роберта Кеннеди, очередного кандидата в президенты, наконец, прогрессивного негритянского деятеля доктора Мартина Лютера Кинга...
      - Мы уклоняемся от темы пресс-конференций, а потому я закрываю ее! прокричал сенатор Броккенбергер.
      Глава шестая
      НОВЫЙ УДАР
      В Нью-Йорке, где Анисимов рассчитывал отыскать Аэлиту, якобы прилетевшую спасать его, должен был решиться и вопрос о дальнейшей судьбе Города-лаборатории.
      В отеле, академик останавливался здесь и до своего похищения, услужливо-невозмутимый портье встретил его как доброго знакомого и вручил ключ от прежнего номера, словно постоялец никуда не отлучался. "Неужели Смит заплатил?" - удивился Анисимов.
      В просторном вестибюле с абстрактными панно на стенах, мягкими креслами со скучающими людьми, рекламными проспектами, разбросанными на низеньких столиках, и грудами чемоданов была обычная гостиничная суета: кого-то искали, кого-то ждали, шумели, громко разговаривали и курили, курили, курили. И мужчины и женщины. Николай Алексеевич поморщился.
      Бой в лихо заломленной шапочке и в красной курточке с золотыми пуговками подскочил, предлагая услуги. Нести нечего, но он все равно решил проводить джентльмена, вызвал лифт, и они вместе поднялись на девятнадцатый этаж.
      По коридору, отделанному сверкающим пластиком, шла пожилая, неумеренно накрашенная дама, неся болонку с синим бантом. Тоненькая негритянка в белой наколке тащила за ней огромную картонку. Вылощенный джентльмен с усами вежливо уступил дорогу. Они не замечали Анисимова, ведь ничего не знали ни о "вилле-гроб", ни о "безвременье".
      Мальчик взял у Анисимова ключ и распахнул дверь номера. Все здесь выглядело как в то утро, когда академик в очередной раз отправился сражаться с врагами Города-лаборатории. Даже оставленный блокнот лежал на том же месте у телефона.
      Анисимов сунул мальчику мелочь и схватился за телефонную трубку, сам не зная, с чего начать поиски Аэлиты.
      Что-то заставило его обернуться.
      Дверь в смежный номер оказалась открытой, и в ее проеме стояла... Аэлита, маленькая, нежная, испуганная и обрадованная.
      У Николая Алексеевича дух захватило, он не верил глазам. "Неужели Смит не солгал?" - мелькнуло у него в мыслях.
      Аэлита замерла, по щекам ее капельками скатывались слезы. Потом она бросилась к мужу, опустилась на пол и спрятала лицо у него в коленях. Он гладил ее волосы, вдыхая их тонкий аромат. Оба молчали.
      Спохватившись, она выбежала в другую комнату и вернулась с ребенком на руках, с гордостью показывая спящего сынишку.
      И Анисимов повторил уже вслух:
      - Неужели Смит не солгал? И ты в самом деле здесь!
      - Как? Ты знаешь, что это Генри Смит? - удивилась Аэлита. - Представь, несмотря на всю мою неприязнь к нему, он продолжал по-особенному относиться ко мне. Честное слово!
      - В самом деле?
      - Есть вещи, в которых женщины не ошибаются.
      - Ты так считаешь? - Анисимов задумался.
      - По неуловимым мелочам они кое о чем догадываются. Понимаешь?
      - Пытаюсь понять. Неужели даже у такого негодяя есть какие-то человеческие чувства? И он хотел тебя спасти...
      - Почему меня спасти? Тебя! Речь шла о тебе. Он телеграфировал, что только я смогу это сделать.
      - Или ты в самом деле была ему настолько дорога, что он любой ценой хотел уберечь тебя от ядерного взрыва над Куполом Надежды...
      - Как? - ужаснулась Аэлита. - Ядерный взрыв?
      - Да. Они замышляли его. Или... в Нью-Йорке тебя удобнее было захватить, чтобы грозить мне расправой с тобой.
      - Чудовищно! Но это значит, что мой папка прав! Он не отпустил меня одну. Согласовал с Москвой. И выходить из отеля не позволяет. Они с мамой сейчас вернутся.
      В дверь постучали.
      - Может быть, это они, - сказала Аэлита, направляясь к двери.
      - Просим извинить нас, миледи, - произнес незнакомый Аэлите благообразный седой джентльмен.
      - Входите, профессор О'Скара, - обрадовался Анисимов. - Вот уж кого не ожидал увидеть! Познакомьтесь с моей женой.
      - Мы с доктором Стиллом рады выразить восхищение и ею и ее супругом, поклонился профессор О'Скара, пропуская вперед доктора Стилла.
      - Это мои товарищи по испытаниям, - представил Аэлите вошедших академик. - Они подтвердили, что Вольтер был прав: истинная мужественность проявляется во время бедствия.
      - Но бедствие, к счастью, позади! - воскликнула Аэлита. - Что будете пить? Виски, коньяк, кофе?
      - Не уверен, не уверен, что позади, хотя все в руках господних, отозвался профессор О'Скара.
      - Если позволите, то кофе с коньяком, мэм. Мы долгое время были лишены этого. Не удивляйтесь нашему появлению, академик, - непринужденно заговорил доктор Стилл. - Приключения, "вилла-гроб", безвременье сделали нас с профессором на время заметными людьми. Мода капризна как дитя. Только этим я объясняю, что ваши коллеги оказались в Нью-Йорке, в ООН, где создается комиссия по антарктическим делам.
      - Судьба и воля господня влекут нас все-таки в Антарктику. К тому же личная просьба американского президента...
      - Это меня радует, - признался Анисимов. - Даже президент!
      - Если так, то нам с доктором Стиллом, очевидно, надо принять приглашение и войти в число двадцати членов комиссии. Может быть, это несколько смягчит для вас удар.
      - Какой удар, профессор О'Скара?
      - Профессор имеет в виду, что председателем комиссии будет жирный Броккенбергер, который так предвзято вел пресс-конференцию.
      - Броккенбергер? - воскликнула Аэлита из соседней комнаты, куда унесла ребенка. - Враг искусственной пищи номер один? Под этим черным знаменем он победил на выборах в Айове.
      - Тогда дело еще более осложняется, - нахмурился профессор О'Скара. Может быть, президент имел это в виду?
      - Это действительно удар для меня, джентльмены. И я ценю вашу готовность смягчить его.
      - Мы прежде всего ученые, академик. И мы будем руководствоваться своей совестью. Это мы можем обещать, - произнес профессор О'Скара. - И уже пообещали Белому дому.
      - Что касается меня, то я уже грешу против своей совести, академик, соглашаясь участвовать в оценке моделирования грядущего.
      - Почему, доктор Стилл?
      - Да потому, что нельзя моделировать условия существования грядущего человечества, у которого нет будущего.
      - Простите, доктор, как вас понять? - вмешалась Аэлита, успевшая заказать по телефону кофе.
      - Я сторонник прогноза такого грядущего, когда человечество, по существу, изжившее себя, если и уцелеет в ядерный век, в век бездумного осквернения среды обитания, то все равно не сможет существовать в условиях возрастающей по экспоненте энерговооруженности. Сверхэнергетика будет связана с такими мощными полями, в которых не выжить никаким биологическим системам, в том числе и человеку.
      - Что же, по-вашему, разуму придет конец? - с вызовом спросила Аэлита.
      - Нет, почему же, мэм? Эстафету разума у людей примут ими же созданные кибернетические системы, более совершенные, чем наши организмы, более приспособленные для условий сверхцивилизации. А эти условия определяются законом роста энерговооруженности. Если его экстраполировать, можно вычислить, когда человек уступит свое место на Земле киберу.
      - Это невероятно, доктор! - возмутилась Аэлита. - Гадко!
      Официант в белой куртке, постучав в дверь, внес кофе и графин с коньяком.
      Аэлита оказалась не только радушной хозяйкой, но и непримиримой спорщицей:
      - Ваша посылка ошибочна, доктор. Вы произвольно экстраполируете в будущее кривую роста энерговооруженности, считая, что она устремлена в бесконечность.
      - Но это так, мэм! Закон экспоненты. Математика!
      - В природе действуют только ее законы, а не математическая схоластика.
      - Однако, мэм, вы вооружены! - заметил профессор.
      - Я вооружена простой логикой. В природе все строго обосновано. Потому общий ее постулат, вытекающий из принципа сохранения материи, это закон насыщения, касается ли это условий образования космических тел, намагничивания стали или существования биологических систем. Космические тела возникают только из материала, рассеянного в космосе, пока он не израсходован, сталь намагничивается до тех пор, пока ее молекулы определенным образом не ориентированы, биологические системы - животные да и человек - насыщаются, пока не утолят голод или жажду. Никому не придет в голову утверждать, что человек, захотевший пить, должен превратиться в нефтяной бак, чтобы побольше вместить воды. Он не выпьет больше того, чем ему надо. И энергии он не произведет больше, чем ему необходимо. Зачем же ему превращаться в бесчувственную машину, зачем развивать энергетику во вред себе? Не понимаю, честное слово!
      - О мэм! А говорят, что у женщин своя логика! - поднял руки доктор Стилл.
      Николай Алексеевич гордился Аэлитой. Она раскраснелась и еще больше похорошела.
      - Однако, академик, вы находитесь под защитой такого ангела-хранителя, что сам Броккенчерт вам не страшен! - воскликнул профессор О'Скара, получивший явное удовольствие от горячей речи Аэлиты.
      - Все дело в том, джентльмены, - серьезно отозвался Анисимов, - что порядочность ученого определяется восприятием им логики. Но я не уверен, что она действует на сенатора Броккенбергера.
      - Да, - согласился О'Скара. - Судя по недавней пресс-конференции, трудно быть уверенным в его порядочности. В Белый дом, да и в Капитолий я бы его не пускал.
      Глава седьмая
      ВМЕСТО БОЙНИ
      Многое поразило членов "комиссии Броккенбергера" в Породе-лаборатории: и ледяные дома вдоль зеленых бульваров на дне Грота, и вырастающая за сутки в тысячу раз по объему биомасса дрожжей кандиды, и превращение ее в волокна в прессе, изобретенном отцом Аэлиты.
      С бункера этого пресса начала показ завода "вкусных блюд" Аэлита. Биомасса загружалась в бак-пресс, венчающий высокую колонку, которую Аэлита любовно погладила по полированной поверхности. В бак под давлением накачивали воздух, и студень вытеснялся через множество отверстий, превращаясь в пучок нитей. Они затвердевали в колонке и наматывались в ее постаменте на катушки.
      - Похоже на производство искусственных тканей, - заметил Аэлите доктор Стилл.
      - Пожалуй, стоит вспомнить, - солидно вставил профессор О'Скара, - что сто лет назад весь мир одевался в изделия из естественных материалов: шерсти, льна, кожи, хлопка. А теперь уже не сможет обойтись без синтетики, без искусственного волокна.
      - Вы хотите сказать, профессор, - обрадовалась Аэлита, - что через сто лет так же будет и с синтетической пищей?
      - О что вы, мэм! Всегда вредно спешить с выводами. Лично я предпочитаю рубашки из хлопчатобумажной ткани, но...
      - Но все еще впереди! - вмешался Стилл. - Говорят, есть такая песенка.
      - Не знаю, споет ли ее наш председатель, - буркнул О'Скара, видя, что Броккенбергер раздраженно торопит хозяйку завода перейти в другие цехи и поскорее закончить обход.
      Американские ученые заинтересовались цехом, где стоял шум, характерный для текстильных фабрик, и отстали от основной группы.
      С удивлением смотрели они на работающие ткацкие станки.
      - Вот уж чего не ожидал увидеть! - признался Стилл. - Или здесь ткут съедобные белковые рубашки?
      - Нет, сэр. Я здесь делаю мясо, - ответил по-английски переходивший от станка к станку грузный рабочий в синем комбинезоне с множеством карманчиков.
      - Мясо? - удивился профессор О'Скара.
      - Именно мясо, сэр. Я всегда делал мясо.
      - Что вы, парень! - рассмеялся Стилл. - Искусственная пища пока еще несовершеннолетняя. А вы "всегда"!..
      - А я и не занимался ею, джентльмены... Я бил скот... - добродушно пояснил рабочий.
      - Можно поболтать с вами минуту?
      - Станки работают сами. Русские ткачихи обслуживают много больше станков, чем я.
      - Ткачихи и вы! Что же заставило вас забросить настоящий мужской труд и заняться таким дамским делом?
      - Занимался я многими делами. На ринге выступал. Рука тяжелая, но медлителен, проворства нет. На Чикагскую бойню не хотел идти. Животных жалко. Я всех бездомных собак подбирал. Но нужда заставила. Бизнес есть бизнес.
      - Ох уж этот бизнес! - вздохнул Стилл. - Ради него станешь хоть отцом ядерных боеголовок, хоть чикагским тореадором.
      - О нет, сэр! Тореадор - это совсем другое. Я бил молотом в темя. Валил с одного удара. Чикагские бойни, сэр! На одной только фирме "Армор" 220 быков в час. И еще 200 телят, 1200 свиней. А есть еще компании "Свифт", "Вильсон", "Кадэхи". Реки черной крови. Ее приходили пить любители. Можете представить?
      - Фи! - поморщился профессор.
      - И не только пить. Приходили нарядные леди с сынишками. Приучали к виду крови, к убийству. К "правде жизни", как это у них называется. А я долго не мог привыкнуть к висящим на крюках, разделанным уже тушам, у которых судорожно подергивались мышцы. А эти ребятишки с мамашами смотрели хоть бы что!
      - Заботливые мамаши! - отозвался Стилл. - В воспитании, агрессивных сыночков им, кроме Чикагских боен, помогают еще телевидение и кино. Сотни трупов за сеанс. Вам и за неделю не повалить столько скота.
      - Я бил молодецки, джентльмены, молотом. Глушил с одного удара в темя. Говорят, рука у меня тяжелая. Меня зовут Билл.
      - А нас профессор О'Скара и доктор Стилл.
      - Вот только вышвырнули меня с боен, как прежде отца, у которого рука ослабла. На мое место машину поставили. Теперь она бьет быков в темя. Только думаю, что частенько промахивается. Тут глаз человечий нужен и жалость к животным, чтоб не мучились.
      - Зато здесь никто не мучается. Верно, Билл?
      - Что верно, то верно.
      - Так неужели вы на станках мясо ткете?
      - А то как же? Вы когда-нибудь резали мясо вдоль волокна? Непременно поперек. В мясе, чтобы его по-настоящему почувствовать, первым делом волокно нужно. Вот и ткем его из белковой нити. А вкус и запах ему потом подберут: хочешь, под баранину, хочешь, под свинину причешут. Но живые мышцы на мертвых тушах здесь не дергаются.
      - Спасибо, Билл. Нам было интересно побеседовать с вами.
      - О'кэй, сэр! А вы приехали научиться здесь нашему делу или как?
      Ученые переглянулись и ничего не ответили.
      - Никогда не думал, что в разделанной туше могут сокращаться мышцы, сказал доктор Стилл, когда они с профессором О'Скара догоняли членов комиссии уже в другом цехе.
      - Да, этот Билл - чистая душа. Он, сам того не замечая, заставляет задуматься, - отозвался профессор О'Скара. - В чем же больший грех перед господом богом? В том, что хладнокровные матери-ханжи показывают детям, как убивают скот, или в том, что люди вообще создали скотобойни?
      Доктор Стилл промолчал. Ему неясно было: почему до сих пор у них, представителей человеческой элиты, не возникало таких мыслей? Или они становятся другими? Может быть, и на собственную деятельность надо посмотреть с иной стороны?
      Глава восьмая
      ЗАСЕДАНИЕ ПЕРЕНОСИТСЯ
      - Прошу простить меня, уважаемые члены комиссии, - сказал академик Анисимов, покидая Хрустальный зал Директората после проведенной здесь представителями ООН дегустации искусственной пищи. - Я не хотел бы влиять на принимаемое вами решение. Не рассматривайте мой уход как плохое наше гостеприимство.
      - О'кэй! - отозвался Броккенбергер. - Обойдемся.
      И как только последний из работников Города-лаборатории вышел вслед за Анисимовым, Броккенбергер открыл прения.
      В числе двадцати членов комиссии были и представители голодающих стран, где сельское хозяйство не справлялось с производством продуктов питания для растущего населения. Все они в один голос настаивали на скорейшей передаче опыта Города-лаборатории нуждающимся регионам.
      В ледяных стенах зала отражались огни люстр, огромный, уставленный яствами стол и члены комиссии за ним. В их числе немало темнокожих. Они оказались ярыми сторонниками искусственной пищи, видя в ней залог более счастливого будущего для своих народов.
      Европейцы выступали сдержаннее, но допускали, что прогнозировать грядущее надо на основе созданного уже сегодня. Говорили даже, что "завтра это осознанное сегодня"!
      - Впрочем, - признавались некоторые из них, - у многих европейцев есть неодолимое предубеждение против искусственной пищи. Возможно, что оно рождено сытостью и незнакомством с голодом. Ведь общеизвестны упреки европейцам, что они едят больше, чем требуется их организмам, даже во вред себе. Кстати, это можно отнести к процветающим странам, благоденствие которых отнюдь не связано с искусственной пищей.
      Говорили о трудностях преодоления консервативности мышления. "Искусственная пища нехороша уже по одному тому, что она непривычна".
      Решающим двигателем прогресса в этом отношении, как бы парадоксально это ни звучало, окажется голод. Голодные люди не станут морщиться, видя перед собой искусственную пищу, они протянут к ней руки. Словом, "голод - не тетка".
      Слушая эти высказывания, Дэвид Броккенбергер все более мрачнел. С его жирного лица стерлась улыбка "дедушки Дэви", уголки губ презрительно опустились, рот стал походить на ущербный месяц - рожками вниз, лоб напряженно морщился - сенатор тщетно искал выхода из создавшегося положения.
      Высказались все. Остались только двое американских ученых.
      Броккенбергер наклонился к профессору О'Скара и дохнул на него спиртным перегаром. Видно, захватил с собой плоскую карманную фляжку времен сухого закона в Америке.
      - Хочу напомнить вам, проф, - прошипел он, - что вы из Штатов и находитесь в Городе Надежды.
      - В каком смысле? - нахмурился ученый.
      - В том смысле, проф, что я вправе надеяться на вас как на американцев. - Он подмигнул, но тотчас насупился, увидев сдержанность ученого.
      О'Скара поднялся и начал неспешно, внушительно:
      - Джентльмены! Я физик, и включение меня в состав комиссии неожиданно. Однако здесь я убедился, что нет надобности считаться химиком или микробиологом, чтобы оценить технологию создания искусственной пищи на микробиологическом уровне. Лишь господу богу решать, должно ли человеку отказаться от убийства живых существ во имя утоления голода и поможет ли это людям лучше выполнять заповеди христианского учения.
      Броккенбергер с елейным выражением лица откинулся на стуле.
      - Однако мне кажется неправомерным смешение научной идеи с коммерцией, - продолжал О'Скара.
      Броккенбергер одобрительно кивнул.
      - В лаборатории, хотя бы и в масштабе целого города, науку все равно надо ограничить чисто научными рамками. Она должна остаться чистой наукой. Ее надо оградить от торговых интересов и конкурентной ситуации.
      Броккенбергер снова кивнул, но лицо его оставалось кислым. Подбородки казались мятым воротником, подпиравшим голову.
      - Не могу согласиться со своим другом и коллегой, - вскочил доктор Стилл. - Уважаю его религиозные взгляды, но мало в наши дни уповать на бога, а самим "плошать". Разговор о чистой науке вызывает восхищение, но... оторван от жизни. А в жизни достижения чистой науки попадают отнюдь не в чистые руки. И, если уж говорить о чистоте, например, о чистоте совести, то, право же, попытка найти способ накормить всех голодных заслуживает большего уважения, чем торговля орудиями убийства. Заботиться надо о жизни, а не о смерти! И чистые руки важнее чистоты науки.
      Броккенбергер мрачно взглянул на свои тщательно отмытые руки:
      - Нельзя ли яснее, доктор Стилл. Вы не проповедник на амвоне.
      - Можно и яснее. Я тоже не удовлетворен тем, что увидел в Гроте.
      - Вот это другое дело. Что вам не понравилось?
      - О, совсем не то, что уважаемому профессору О'Скара. Хочу получить ответ: почему важнейший научный эксперимент загнан под лед Антарктиды, словно здесь тайком испытывается какое-то новое ядерное оружие?
      - При чем тут ядерное оружие? - рассвирепел Броккенбергер.
      - А при том, мой почтенный сенатор, что всем ясно: производить дальше ядерное оружие нет никакого смысла. Его уже больше, чем надо для конца света. Но его продолжают производить и совершенствовать. Почему? Со страху? Нет, господин сенатор, не только поэтому! Главным образом из-за выгоды. Выгодно производить, вот и производят! Так вот, совершенно та же картина будет и на продовольственном фронте. Те, кто добывает зерно и мясо допотопным способом, будут так делать и впредь. Они не захотят отказаться от налаженного хозяйства, от торговли, от прибылей от выгоды! Не так ли, мистер сенатор? И никакие достижения под Куполом Надежды, о которых мы с вами будем говорить, никого из них не убедят. В чем же выход? Да в том, что эксперимент надо выносить из-под ледяного свода, выносить на широкий простор: создать множество городов-лабораторий всюду, где ощущается нехватка продовольствия. Надо на подлинно широкой основе развивать производство искусственных пищевых продуктов, развивать пищевую индустрию, которая пусть не сразу, пусть через сто лет, но вытеснит в конце концов традиционные способы получения пищи. И пусть фермеры возделывают отныне на своих фермах такие культуры, которые нельзя пока получить на химических заводах. Пусть вместо пшеничных или кукурузных полей расцветут леса, плодовые сады, ягодники и плантации, дары которых недоступны в наше время простому люду.
      - Хватит! - оборвал доктора Стилла Броккенбергер. - Властью, данной Мне Организацией Объединенных Наций, закрываю заседание комиссии. Продолжим его в здании ООН в Нью-Йорке. Все свободны. Однако от общения с местными работниками предлагаю воздержаться. Самолет вылетает завтра утром. Прошу не опаздывать.
      Он выкрикивал последние фразы, брызгая слюной.
      Члены комиссии с недоумением смотрели на своего словно сорвавшегося с цепи председателя.
      Он больше ничего не сказал и, тяжело ступая ногами-тумбами, с неожиданной для его тучного тела порывистостью вышел.
      Будь в зале обычная дверь, он хлопнул бы ею, но створки ее здесь открывались и закрывались сами собой.
      Глава девятая
      ЗНАКОМЫЙ ПОЧЕРК
      Сверхзвуковой лайнер Ту-144М был готов к вылету.
      Члены комиссии ООН уже поднялись на борт. Запаздывал лишь председатель. Он даже не прислал на самолет свой желтый саквояж, над которым трясся весь рейс.
      Бортпроводница Катя в облегающей форме и кокетливо заломленной шапочке вошла в салон и направилась к профессору О'Скара.
      Он недоуменно взял у нее телефонограмму, потом вслух прочел ее доктору Стиллу:
      "Оставляю вас, профессор Энтони О'Скара, вместо себя председателем Особой комиссии ООН. Прошу в Нью-Йорке завершить наше заключительное заседание и принести Генеральному секретарю мои извинения - вынужден остаться из-за недомогания. Дэвид Броккенбергер, сенатор".
      Доктор Стилл пожал плечами:
      - Что бы это значило, профессор?
      - Разве здесь не ясно сказано? - сердито спросил О'Скара.
      - Все ясно, наш новый почтенный председатель! Давайте указание летчикам вылетать.
      О'Скара встал и направился к кабине пилотов.
      Доктор Танага, узнав о болезни Броккенбергера, тотчас пошел к нему.
      Но долго не мог дозвониться. Дверь в нарушение местных обычаев была заперта.
      Наконец сенатор появился, встретив врача отнюдь не приветливо:
      - Неужели в этом паршивом месте нельзя даже занемочь от той дряни, которой нас потчевали?
      - Извините, сэр. Я врач. И хотел бы оказать вам помощь. Позвольте вас осмотреть.
      - Какой еще осмотр? Надеюсь, я могу пускать в предоставленную мне квартиру людей по своему выбору?
      - Конечно, сэр. Извините. Но мы обеспокоены состоянием вашего здоровья.
      Японец был чрезвычайно настойчив. Несмотря на сопротивление сенатора, Танаге все-таки удалось осмотреть его, прощупать объемистый живот, взглянуть на язык.
      Дальнейшие действия одного из трех директоров Города-лаборатории казались странными. Танага вихрем вырвался из квартиры сенатора и вбежал в дверь напротив, где Мария, жена Педро, возилась с ребятишками.
      - Телефон! Скорее телефон!
      - Господи Иисусе, пресвятая дева Мария, - прошептала испуганная женщина, отступая и показывая на аппарат.
      Танага сорвал трубку:
      - Задержать самолет во что бы то ни стало! Говорит директор Танага. Что? Уже взлетел? Извините. Нет, не надо возвращать. Передайте мой приказ на борт. Выбросить в море чемодан сенатора Броккенбергера. Извините, я знаю, что говорю. Выполняйте. Дипломатических осложнений не будет. Пусть найдут желтый саквояж. Я видел его у сенатора, когда встречали комиссию. Пусть найдут и как можно скорее выбросят.
      Мария стояла, прижав руки к груди и шепча молитвы.
      И не успел еще Ту-144 набрать высоту, как в пассажирском салоне начался обыск.
      Профессор О'Скара, узнав, что летчики ищут желтый саквояж сенатора, поморщился.
      - Я не уверен, доктор Стилл, - сказал он своему спутнику, - что на правах председателя комиссии ООН должен допустить такое обращение с частной собственностью без решения суда и ордера на обыск. И кроме того, задет престиж сенатора!
      - Полноте, - отмахнулся Стилл. - Эти люди знают, что делают. Видимо, у них серьезные основания. И мы ведь с вами недавно были свидетелями, как в океан сбросили более значительный груз.
      - Так ведь то же была бомба! Бермудский треугольник!
      - А здесь летит комиссия ООН, которая в предыдущем составе погибла именно там.
      Обыск продолжался. Но все было значительно сложнее, чем предположение, что террористический прием будет прежним.
      Командир самолета радировал, что багаж сенатора на борт лайнера не доставлялся и нигде там не обнаружен.
      Мария видела, как в квартиру напротив, к Броккенбергеру, вошли Спартак с Остапом.
      - Да поможет им пресвятая дева, - прошептала она.
      - Чем обязан? - недружелюбно осведомился при виде их Броккенбергер. - Я болен и принимать никого не могу.
      - Доктор Танага нашел вас совершенно здоровым. Мы заинтересованы в вашем желтом саквояже. Не откажите в любезности показать нам его.
      - По какому праву? - возмутился сенатор. - Я - я... дипломатическое лицо.
      - Вам как дипломатическому лицу ничто не угрожает. Угрожает лишь вашим коллегам по комиссии ООН, которые могут взорваться над Бермудским треугольником!
      Броккенбергер беспомощно сел.
      - Бермудский треугольник! Какой ужас! Почему я не с ними, не разделяю их судьбы?
      - Мы тоже хотели бы это узнать, - веско продолжал Спартак.
      - Пусть он присыпает тебе мозги словесной пудрой, а я подсуечусь тут, авось наткнусь на желтенькое пятнышко хорошей кожи! Здесь он где-нибудь, саквояж!
      Сенатор понял только одно слово "саквояж" и сердито замахал руками:
      - Я протестую, я требую, чтобы вы удалились! Я радирую в Вашингтон.
      - Сенатор, обсудим все спокойно, - жестко сказал Спартак, усаживаясь напротив Броккенбергера. - Ведь мы лишь хотим осмотреть ваш багаж. Если, скажем, саквояж пуст, то вы объясните нам, где искать его содержимое.
      - Какое содержимое?
      - Ну бомбу, может быть. Нет, я не утверждаю, я лишь беспокоюсь...
      - Ищите, ищите! - заорал Броккенбергер. - Саквояжа здесь нет. У меня его украли.
      - Украли? - удивился Спартак. - В нашем городе нет воров. Кому нужно ваше барахло, извините за выражение, каждый здесь имеет все, что ему требуется.
      - Как же! Модель коммунизма! - процедил сквозь зубы сенатор.
      Саквояжа в квартире Броккенбергера так и не нашлось. Почерк злоумышленника оказался незнакомым! Не так все просто!
      Глава десятая
      ЭФФЕКТ КОСКОРОВ
      - Сэр, не могли бы выполнить просьбу нашего командира и заглянуть... в туалет? - еле выговорила от смущения бортпроводница Катя.
      - Очевидно, основания действительно веские. Иду с вами, - заявил доктор Стилл.
      - Разве там спрячешь саквояж? - проворчал О'Скара.
      - Это очень миниатюрный прибор, - зашептала Катя. - Потому-то он и остался незамеченным еще с прошлого рейса.
      - Как? Мы летели уже с ним? - ужаснулся профессор.
      - По всей вероятности, сэр!
      Дверь туалета была открыта. Там еле помещались коренастый командир и радист.
      - Это и удалось вам обнаружить? - удивился О'Скара, рассматривая протянутую ему командиром коробочку.
      - Очень сложные микросхемы, сэр, - пояснил радист. - По радиосигналу включается странное, но мощное поле.
      - Откуда вам это известно? - пытливо осведомился О'Скара.
      - Убедившись, что взрывчатки нет, мы замкнули вот это реле. И представьте! Все электронное оборудование у нас перестало работать. Мы сразу как бы ослепли и оглохли.
      - Похож на коскоры! Есть закон науки: осуществленное повторяется! вмешался доктор Стилл. - В ООН рассмотрен меморандум о так называемых неопознанных летающих объектах, которые могут оказаться космическими кораблями инопланетян, готовящих вторжение на Землю*.
      ______________ * В 1978 году Генеральная Ассамблея ООН рекомендовала всем своим членам вести наблюдения НЛО и сообщать о них в ООН.
      - Не думаете ли вы, что некий гуманоид подбросил этот прибор в наш лайнер? - сердито спросил О'Скара. - Я верю в бога, но верить в ваши коскоры меня никто не заставит. Об этом можно было говорить лишь в условиях псевдобезвременья.
      - Нет, я думаю, профессор, что некто вполне человекообразный рассчитывает, что наш лайнер окажется, потеряв ориентировку, в тех самых условиях, когда корабли и самолеты гибнут в Бермудском треугольнике, - очень серьезно заметил Стилл.
      - Значит, сигнал следовало ожидать именно там?
      - Несомненно, профессор. Остается только выяснить, откуда его должны были дать?
      - Гм! Неужели из Антарктиды?
      - Если в этом замешана все та же преступная организация, то именно оттуда, - уверенно поставил точку доктор Стилл.
      К этому же выводу пришел и Остап, когда с Ту-144М была получена радиограмма о находке. Он сразу же заявил Спартаку:
      - Очевидно, браток, сигналить должен был "саквояж". Его и "украли", чтобы вынести за пределы Грота, где помехи не помеха!
      - Слушай, а не потому ли на "Титане" отказал локатор. Помнишь?
      И снова на помощь пришли соседи сенатора по лестничной площадке Педро и Мария. Они видели своего врага Мурильо, который выходил из двери сенатора с желтым саквояжем в руке.
      Сенатор, узнав об этом, закричал:
      - Я не знаю этого мерзавца, но именно он украл мой чемодан. И, оказывается, это он же украл и чемодан мистера Смита, упокой, господи, его душу. Маньяк! Опасный маньяк!
      - Не беспокойтесь. Мы отыщем и ваше имущество, и его похитителя, заверили сенатора.
      И действительно, сравнительно скоро чемодан был найден в Скалах пингвинов на берегу бухты, где ничто не мешало радиопередаче.
      - Итак, сенатор, - начал Спартак. - Вот ваше имущество. Можете осмотреть, не пропало ли что.
      Сенатор жадно набросился на саквояж, открыл его своим ключом, стал рыться в белоснежных рубашках и павлиньих галстуках и торжествующе вытащил пачку стодолларовых банкнот:
      - Вот видите! Даже не сумел открыть! Спрятал, как вы говорите, где-то в камнях, чтобы потом взломать! И деньги целы.
      - А зачем они ему здесь? - без усмешки сказал Спартак.
      - Ах да! Все то же! Тогда спрашивайте у него сами.
      - Мы сейчас это и сделаем во время очной ставки преступника с вами.
      - Какая очная ставка! Вы с ума сошли! Я протестую! Это провокация! Негодяй украл мой чемодан, чтобы скомпрометировать меня.
      - Он уверяет, что вы хорошо знаете его, Мигуэля Мурильо!
      - Я не желаю никаких очных ставок в отсутствие моего адвоката!
      - У вас еще будет случай пригласить своего адвоката, сэр.
      Вскоре появились Остап и приведенный им Мигуэль Мурильо.
      - Хэлло, Брокк! - кинулся Мурильо к сенатору, протягивая ему руку. Тот, растерявшись, даже подал Мурильо руку для рукопожатия и тут же отдернул ее.
      - Он оцарапал меня! Грязные ногти!
      - Итак, вы узнаете друг друга?
      - О, конечно, сэр! - ухмыльнулся Мурильо. - Это же председатель комиссии ООН, правда, раньше...
      - Если это тот человек, который похитил мой чемодан, то я его вижу в первый раз! - завопил Броккенбергер. - Но утверждаю, что похищенные чемоданы были ему нужны для того, чтобы подкидывать в них бомбы.
      - Лжете, Брокк, лжете! Если он так продает меня, то и я не постесняюсь. Да, мы встречались с этим человеком еще в Нью-Йорке, когда я был в бедственном положении и готов был на все. Его называли Брокком, и он был во главе гангстерского синдиката "Броккорпорейшен". Там меня и "наняли" для участия в строительной экспедиции ООН в Антарктиду. И проинструктировали.
      - Это ложь преступника! - завизжал Броккенбергер.
      - Мои преступления не доказаны. Я лишь отнес по просьбе владельцев чемоданов один в самолет, а другой вынес из Грота. В этом нет состава преступления.
      - В одном чемодане была бомба или, может быть, детская погремушка? спросил Остап. - А в другом? В другом, полюбуйтесь, двойное дно, в котором смонтировано передающее радиоустройство, оно заработает от химической реакции. Решение на высшем техническом уровне, не от какого-нибудь дедовского будильника.
      - Я понятия об этом не имею. Я лишь слепой исполнитель. И у вас нет ордера на мой арест.
      - Ордер мы тебе выпишем вместе с сенатором на эту квартиру, а саквояж временно унесем, чтобы убедиться, когда заработает передающее сигнал радиоустройство.
      - Вы не смеете оставлять меня с ним вдвоем! - запротестовал Броккенбергер. - Это маньяк! Он убьет меня!
      Мурильо загадочно смотрел на него.
      - Вы останетесь в разных комнатах, - заверил Спартак.
      Радиосигнал из-под двойного дна желтого саквояжа Броккенбергера был дан точно в момент, когда Ту-144М пролетал район Бермудского треугольника. Но на лайнере сигнал этот не был принят, и электроника на нем продолжала работать нормально.
      Глава одиннадцатая
      ПО ЗАКОНАМ МАФИИ
      "Честное слово, никак я не думала, что мне придется так заканчивать свои записки...
      После предотвращения несчастья с Ту-144М, на котором возвращалась комиссия ООН, Спартак и Остап признались Николаю Алексеевичу в своих "стараниях, превысивших полномочия".
      Мне не приводилось видеть академика таким возмущенным. Он считал их действия самоуправством. Ведь речь шла о самовольном "аресте" американского сенатора, прибывшего с миссией ООН. Это не имеет прецедента в мировой практике! Он гневно расхаживал огромными шагами по ковру кабинета и угрожающе молчал. Уж лучше бы он обрушил на головы виновных все проклятия и упреки. Нет, он молчал. И это было невыносимо и для Аэлиты, пугливо поджавшей ноги на диване, и для провинившихся молодых людей, стоявших с опущенными головами.
      Остап выдавил было из себя:
      - Повинная голова сама с плахи катится.
      И это прорвало молчание академика. Он яростно сказал:
      - На плахе можно не только головы рубить, но и пороть.
      Николай Алексеевич отправил меня к Броккенбергеру принести извинения от его имени. Танага должен был выразить сожаление Директората.
      Конечно, он был прав, мой академик! Зачем домашний арест, когда здесь некуда скрыться? Расследование следует проводить органам ООН, может быть, совместно с американским сенатом! И уж никак не научным сотрудникам лаборатории!..
      И мы с доктором Танагой, обмениваясь всеми этими соображениями, отправились освобождать сенатора из-под стражи (которой не было!).
      По дороге Танага признался, что только заступничество двух членов Директората (Вальтера Шульца и его!) спасло Спартака и Остапа от изгнания из Города Надежды.
      Я была благодарна милому доктору. Замечательный он человек! Я это еще в западногерманском госпитале поняла!
      Я открыла взятым у Спартака ключом дверь. Нас с Танагой ждало тяжелое потрясение.
      Сенатор Броккенбергер лежал на постели, возвышаясь огромной тушей. Он часто-часто перебирал ногами и руками, словно с предельной скоростью мчался куда-то на четвереньках, хотя оставался недвижным. Трудно было поверить, что человек способен так быстро двигать конечностями.
      И невольно я вспомнила моего бедного Бемса, его припадки, когда он, лежа на боку, натужно перебирал лапами, мчась куда-то, но оставаясь на месте...
      Я подняла глаза на Танагу.
      Доктор признал знакомый симптом. Подойдя к телефону, он вызвал Кати-тян с необходимой для анализов аппаратурой.
      Ведь Танага как врач недавно обследовал сенатора и нашел его совершенно здоровым и лишь симулирующим болезнь. Но теперь...
      Я напомнила доктору переданный Спартаком возглас сенатора:
      - Он оцарапал меня! У него грязные ногти!
      Мигуэля Мурильо мы нашли в соседней комнате в столь же плачевном состоянии, как и Броккенбергера.
      Он лежал на полу и, словно стараясь убежать, скрыться, бешено загребал и руками и ногами, как четырьмя лапами, но только крутился на ковре.
      Мне стало страшно.
      Танага ухватил одну из беснующихся рук Мурильо, осмотрел его пальцы и сказал:
      - Порез, Аэри-тян! Он старался вычистить траур из-под ногтей, извините. И порезал палец. Видите, измазано кровью.
      - Разве это может быть причиной? - удивилась я.
      - В том случае, когда траур под ногтями небезопасен.
      Появилась Кати-тян. Взяла пробу крови у затихшего сенатора.
      Танага же умудрился найти на столике среди маникюрных принадлежностей сенатора ножичек, на лезвии которого остался "траур", должно быть, из-под ногтей Мурильо.
      Он передал находку Кати-тян, которая расположилась со своими аппаратами в третьей комнате.
      Броккенбергер и Мурильо снова пустились в свой нескончаемый бег на месте, словно один старался догнать другого, чтобы отомстить за что-то, и оба не двигались, лишь исступленно перебирая конечностями и рыча как звери.
      - Неужели ничем нельзя помочь несчастным? - в отчаянии спросила я.
      - Извините, но только так, как я когда-то помог вашему истинному другу. Если я прав, конечно, в своих предположениях.
      Танага оказался прав! В крови Броккенбергера и в крови Мигуэля Мурильо Кати-тян обнаружила яд гуамачи.
      Он же оказался и в найденном Танагой "трауре" из-под ногтей Мурильо.
      Броккенбергер умер первым. Его разбил полный паралич, захвативший потом и сердце.
      Мурильо на короткий миг пришел в себя. Узнав, что сенатор скончался, он вытянулся, сведенный судорогой, потом с трудом произнес:
      - О как я счастлив, сеньоры! Отомщен по законам мафии! Он предал меня и получил по заслугам.
      - Вы пытались скрыть улики, делали себе маникюр, извините? - спросил Танага.
      - Зря торопился... Вот и порезался... Достаточно небольшой царапины... на руке человека... Или на голове собаки... Помните? - Он гнусно улыбнулся. - И капельки крови... достаточно...
      Я в ужасе смотрела на этого человека... Нет! Не на человека! Мне было больно, что он и мой Бемс умирали схожей смертью.
      Припадок снова скрутил Мурильо, и он, не приходя в сознание, умер.
      - У него очень толстые и остро заточенные ногти, которыми этот гангстер, как когтями, извините, наносил царапины своим жертвам. Очевидно, они по законам мафии и таким способом рассчитываются между собой.
      Я вспомнила, что Мурильо при Спартаке и Остапе назвал сенатора Броккенбергера Брокком, главарем гангстерского синдиката "Броккорпорейшен". Мне трудно было в это поверить! Честное слово!
      Не верили в это и на континенте.
      В Вашингтоне, как только стали известны подробности всего случившегося, разразился очередной политический скандал. Сам президент США, в свое время поддержавший академика Анисимова и называвший работу Города-лаборатории "великим экспериментом", попросил сенат назначить сенатское расследование. И мне привелось беседовать с почтенными сенаторами, когда они прилетели к нам в Город Надежды. Им разрешено было курить, и я задыхалась от едкого сигарного дыма.
      Дело велось весьма обстоятельно, опытные детективы дали мне сто очков вперед, было стыдно показывать им свои записки, признаваться в неумелых расспросах.
      Результат сенатского расследования ошеломил не только меня.
      Маньяком и преступником-одиночкой был признан Мигуэль Мурильо. Оказывается, одолеваемый жаждой убийства, он похищал чемоданы пассажиров, чтобы тем или иным способом вызвать гибель самолета в районе Бермудского треугольника. Доказательством его невменяемости сочли его упрямое стремление устроить катастрофу в одном и том же месте. Прибор же, выводящий из строя электронное оборудование, в качестве вещественных доказательств не фигурировал. Несколько стран, к которым имел отношение Мигуэль Мурильо, настаивали на передаче им прибора "для изучения". Советская страна предложила отнести его к числу запрещенных международными соглашениями разработок.
      Николаю Алексеевичу пришлось слетать в Вашингтон, выступить в комиссии сената. Он снова был принят в Белом доме.
      Вернувшись, он сказал мне:
      - Нет, Америка - это не Смит и Броккенбергер. Это О'Скара, Стилл и миллионы простых американцев. И те передовые их представители, которые так же ненавидят голод, как и мы.
      Сенатское расследование было закончено. Газетная шумиха улеглась.
      Сенатор из штата Айова Дэвид Броккенбергер был посмертно оправдан, и в галерее Капитолия, где он так долго и успешно влиял на законодателей, поставлен его мраморный бюст.
      В особняке Броккенбергера в штате Айова множество пригретых им ребятишек искренне горевали о кончине дедушки Дэви.
      На заключительном заседании Особой комиссии ООН в Нью-Йорке после бурных дебатов восторжествовала точка зрения доктора Стилла, к которой присоединился в конце концов и профессор Энтони О'Скара, председатель комиссии.
      Эксперимент в Городе-лаборатории признавался недостаточным. Рекомендовалось вынести его из-под ледяного купола Антарктиды и создать под эгидой ООН множество центров пищевой индустрии, используя при этом разработанную нами технологию.
      Перед Николаем Алексеевичем и всеми его соратниками встали новые, еще более грандиозные задачи".
      Конец третьей части
      ЭПИЛОГ
      Моя мечта, самая фантастическая,
      всегда остается жизненной, земной,
      никогда не мечтаю о невозможном.
      Н. А. Островский
      НЕБОСВОД НАДЕЖДЫ
      Я закрываю рукопись романа, романа-мечты о том, как человечеству справиться с грозящими ему бедами, как победить голод на Земле, как сохранить богатства окружающей среды, избежать энергетического кризиса, связанных с развитием энергетики климатических катаклизмов, как не бояться демографического взрыва.
      Конечно, искать в фантастическом произведении рецепты от всех существующих или возможных невзгод нельзя. В нем лишь отражены и развиты некоторые идеи, разрабатываемые ныне наукой, воплощение которых не должно заменить, скажем, сельское хозяйство в тех странах, где оно стало передовым, прежде всего в нашей стране. Но подумать о том, как в помощь сельским труженикам, слишком зависящим от погоды, дать государственный резерв питательных продуктов, получение которых не связано ни с какими внешними условиями, конечно же, стоит.
      И можно понять проявление большого внимания со стороны партии и правительства к проблеме искусственной пищи (то есть получаемой не традиционным для наших предков способом). Ученым у нас предоставлен широкий простор для исследований, часть которых и легла в основу моего повествования, где додумано уже известное или увеличены по праву мечты реальные достижения лабораторий и опытных производств.
      По мере развития романа-мечты меня окружила плеяда героев, черты которых взяты из жизни и которые обрели в произведении собственную жизнь. Некоторых из них я полюбил, и не представляю, как же я расстанусь с ними, некоторых возненавидел, стараясь передать это чувство и читателям.
      Но я понимаю, что читатель вправе спросить меня, что же стало с этими людьми. Ведь я стремился, чтобы читатели поверили в их существование, да и сам поверил в это.
      Попробую представить себе их судьбы.
      Академик Анисимов и его молодая жена Аэлита.
      Они вернулись в Москву. Академик снова возглавил родной институт, где решаются новые и новые проблемы обеспечения людей пищевыми продуктами с помощью химии. От микробиологического уровня предстоит подняться до воссоздания фотосинтеза, чтобы непосредственно превращать энергию солнечных лучей в энергию пищевых продуктов, усваиваемых человеком.
      Аэлита воспитывает двух сыновей, заботится о муже, которого считает титаном науки, и передает его последователям опыт, полученный на заводе "вкусных блюд" в Городе Надежды. Сколько таких заводов надо создать в одной только нашей стране, чтобы раскрепостить женщин - освободить их от кухни и связанных с ней забот!
      Академик Анисимов был рад узнать, что профессор О'Скара и доктор Стилл возглавили ассоциацию ученых, ставящих своей целью полное запрещение использования ядерной энергии в военных целях. Видно, не прошло для них даром все пережитое вместе с русским академиком Анисимовым. И они были приняты в Белом доме.
      Доктор-инженер Вальтер Шульц остался в Антарктике и возглавил разросшийся Город Надежды. Он женился на красавице Чандре, и у них родились двое близнецов: мальчик и девочка. Мальчика он назвал Спартаком, а девочку Тамарой.
      Спартак же Толстовцев с Тамарой Неидзе вместе с Танагой отправились строить новый центр искусственной пищи на одном из островов в Тихом океане. Остап не смог отстать от своего друга и отправился следом. У Тамары появилось множество архитектурных идей, которые она мечтает воплотить, как только подрастет ее маленькая дочурка, которую она назвала Аэлью. Танага рассчитывает обеспечить искусственной пищей население Японских островов.
      Инженер Юрий Сергеевич Мелхов уехал в Якутию - подальше от Анисимовых. Его пригласил в свой институт синтетической пищи профессор Геннадий Александрович Ревич, который был забаллотирован в Академию наук, куда он так стремился попасть хотя бы членом- корреспондентом. Он ждет новых выборов, чтобы снова выставить свою кандидатуру.
      Нина Ивановна Окунева стала доктором химических наук, профессором и заместителем директора института Анисимова.
      С Аэлитой она очень подружилась и убеждает ее работать над докторской диссертацией, поскольку кандидатская защищена на материале антарктического Города-лаборатории.
      Труднее всего рассказать об отце Аэлиты, маленьком инженере Толстовцеве.
      Конечно, этот неутомимый изобретатель делает новый дерзкий шаг. Живя в Антарктиде, он подсчитал, что на этом холодном материке с самыми низкими на Земле температурами наше светило дает на квадратный метр площади даже больше энергии, чем в субтропиках. Так почему же там так холодно? Да потому, что солнечные лучи падают под острым углом и отражаются от ледяной поверхности, не передавая ей своей тепловой энергии. А если поставить на их пути перпендикулярную преграду, скажем, забор? Падая на эти плоскости отвесно (к ним!), солнечные лучи уже не отразятся полностью, а отдадут свою тепловую энергию. Он рассчитывал устанавливать их длинными линиями одна за другой на достаточном расстоянии, чтобы избежать затенения, и на столбах, возвышающих заборы над наметаемыми сугробами. Чтобы обеспечить всегда отвесное падение солнечных лучей на поверхность забора, он предусмотрел его изменяющийся наклон в зависимости от положения солнца над горизонтом. Установленные на поверхности забора полупроводниковые фотоэлементы превратят солнечную энергию в электрический ток. Этим способом при желании можно было бы растопить весь антарктический ледяной покров. Но делать этого не следует, ибо в Мировом океане прибавится столько воды, что уровень его поднимется на пятьдесят метров и затопит многие страны. Использовать же даровую энергию в разумных пределах полезно! Фотоэлементные заборы дадут ее столько, что помогут преобразить Заполярье.
      Его дочь Аэлита уже перестала мучиться вопросом, не инопланетянин ли ее отец. Она пришла к мысли, что нет надобности считать хороших людей на Земле пришельцами, а достижения человечества дарами извне. Не лучше ли больше верить в людей и в знак восхищения ими их-то и называть гуманоидами, которые могли бы представить Землю на других мирах!
      Не гуманоиды-пришельцы, а люди Земли занялись решением вопроса, как победить голод на Земле и построили город под Куполом Надежды.
      После создания во многих странах центров производства искусственной пищи, использующих достижения и Устав Города-лаборатории, можно считать, что КУПОЛОМ НАДЕЖДЫ для человечества стал весь земной небосвод, под которым люди добьются и всеобщего благополучия и справедливости на всей планете, осуществив таким образом главную свою Мечту.
      Конец
      Комарова, Москва, Абрамцево, Переделкино.
      1975-1979 гг.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10