Поджигатель планеты (Пылающий остров - 2)

      Прибор умолк.
      Кленов торжественно поднялся. Министр наблюдал за ним.
      - Это открытие ирландца Лиама, ассистента профессора Холмстеда. Лиам, Вельт и я - мы все были его ассистентами. Это отец Мод.
      - Мод?
      - Это единственная женщина, которую я любил и...
      - Так.
      - И убил!
      Сергеев взглянул на Кленова, но ничего не сказал.
      Профессор перестал замечать министра, поник головой и задумался. Он взял со стола Василия Климентьевича изящную тонкую ручку из слоновой кости, повертел ее в руках, сломал на несколько частей и положил в карман.
      Василий Клементьевич внимательно наблюдал за ним.
      - Но ведь профессор Бернштейн - ученый! - наконец проговорил Кленов, вскидывая на министра глаза. - Как он мог решиться на это? Как он мог упустить из виду, чем грозит его поступок всему живому на Земле?
      - Как ни странным это кажется, но разобраться в этом можно. Видимо, профессор в силу каких-либо причин находился в состоянии аффекта.
      Кленов смущенно затеребил бороду и искоса посмотрел на министра. Тот продолжал:
      - Он понял, в каких целях хотят использовать его открытие. Он задумал его уничтожить. При этом позаботился о спасении жизни членов экспедиции, отправив с ними письмо.
      - Спасти несколько человек! - воскликнул Кленов. - А миллионы? Миллионы обречены...
      - Такова логика. О них он не подумал. Вам, в, бытность вашу профессором Вонельком, разве не приходилось встречать людей мягких, жалостливых, которые подбирали бездомных кошек и в то же время работали над созданием атомной бомбы для Хиросимы?
      - Да, я видел таких... Я мог бы назвать их имена... Их знают во всем научном мире.
      - И некоторые из них не задумались о последствиях не менее страшных, чем уготовленные Бернштейном. Относясь к Бернштейну справедливо, надо заметить, что его американские коллеги вовсе не находились в состоянии аффекта.
      - Какие убийственные, осмелюсь выразиться, параллели всегда вы приводите! Подумать только! И Бернштейн, и я, и многие наши западные коллеги - все мы оказываемся более чем близоруки - преступно слепы. И в результате если не атомный пожар Земли, то пожар ее атмосферы! Что же делать?
      Старый профессор сжал голову руками. Сергеев следил за ним. От него не ускользнуло меняющееся выражение глаз профессора. Он угадал в них какую-то новую мысль. Профессор выпрямился, спина его больше не гнулась, потом он встал. Встал и министр.
      - Пойдемте, Иван Алексеевич, на совещание ученых. Уже, почти девять часов, - сказал он. - Вы увидите сегодня многих ваших коллег и из западных стран, и из Японии, из Индии, из братских стран-соседей... Дело касается всех. Вы тоже нужны там.
      Глава VI
      КОНЦЕРН СПАСЕНИЯ
      Марина ничего не написала Матросову, который улетел на космодром в Байконуре в связи с организацией космического рейса на Марс, - боялась его тревожить. Но он все узнал из письма Ксении, которая не поскупилась на ужасы.
      Через полчаса после получения письма, из которого Матросов только и понял, что теряет Марину навеки, он уже летел на самолете в Москву.
      А спустя три часа он, не в состоянии дождаться, пока за ним спустится лифт, взлетел через все ступеньки на десятый этаж, представляя лицо на подушке, любимое, изможденное, прозрачное, разметавшиеся волосы, полутемную комнату, запах лекарств...
      Когда, открыв дверь, он увидел Марину, ее радостно удивленные, расширенные глаза, неожиданную седую прядь в волосах, он так сжал ее в объятиях, что она, счастливая, застонала. Потом, держа за плечи, он оттолкнул ее от себя, чтобы посмотреть, убедиться, налюбоваться...
      Марина, сияющая, смеялась и все пыталась спрятать лицо у него на груди.
      Надя, заглянувшая было в переднюю, закрыла дверь и стояла, прижав руки к груди и зажмурившись.
      Что-то произошло в Марине - Дмитрий сразу не мог понять. Она стала красивее, взрослее, ярче... Нет, он не знает, что с ней произошло. Ах, эта седая прядь так меняет и красит ее! Но он ничего не сказал любимой. Держа ее за плечи, словно боясь опять потерять, он прошел с ней в столовую.
      Догадливая Надя выскользнула в кабинет сестры и стояла там у двери с закрытыми глазами и думала: "Как это необыкновенно! Как она счастлива!"
      Потом они, Марина и Дмитрий, говорили. Говорили сбивчиво, бестолково о каких-то пустяках, не отвечая друг другу, говорили и не могли наговориться. И, конечно, целовались. По крайней мере, Надя была уверена, что целовались.
      - Это неопасно? Радиация не скажется на тебе? - все спрашивал Дмитрий.
      Марина качала головой.
      - Меня проверяли счетчиком Гейгера - Мюллера. Я неопасна. Я не излучаю гамма-лучей! - смеялась она.
      - Я должен видеть этого замечательного человека! Хочу пожать ему руку.
      - Руку? - переспросила Марина печально.
      Матросов хлопнул себя по лбу.
      - Ты увидишь его. Мы вместе сейчас же проведаем его в больнице...
      - Можно мне с вами? - из-за двери спросила Надя.
      Но ее не взяли. Она всучила им шоколадные трюфели, которые любила больше всего на свете, и приказала передать их больному доктору.
      Они пошли пешком. Шли и все время взглядывали друг на друга и, кажется, даже ничего не говорили в пути. Впрочем, нет! Матросов все время что-то предлагал Марине: то зайти в магазин за каким-то пустяком, то купить мороженого или цветов, то выпить газированной воды.
      Марина смеялась.
      Продавец газированной воды улыбнулся им, улыбнулась и старушка, только что сердито прикрикнувшая на непослушную внучку. А девчушка лет трех несколько шагов шла вместе с ними, заглядывая в их лица.
      По Калининскому проспекту они дошли до Садового кольца и повернули направо. Здесь, на необъятно широкой улице, не было галерейных тротуаров.
      Марине город казался особенным, удивительно красивым, словно она никогда не была в нем. Она сказала об этом Дмитрию. Он с удивлением осмотрелся, потом, будто боясь потерять секунды, снова уставился на Марину, на ее профиль, который казался ему навеки выгравированным в сердце, в памяти, в воображении словом, в нем, в Матросове, и отныне неотъемлемым от него.
      На площади Восстания, близ огромного дома, стояло старое здание с колоннами, воздвигнутое, вероятно, великим архитектором.
      Марину и Дмитрия ждала молоденькая женщина-врач, предупрежденная об их приходе. Она со скучающим видом повела их в особую камеру, где их облучили, уничтожая бактерии. Оказавшись одни в камере, посетители укладкой поцеловались. Дежурный врач, давая им халаты, старалась на них не смотреть: верно, в камере все-таки имелось окошечко!
      Высокий Матросов в коротеньком халатике выглядел таким смешным и необыкновенно сильным, что у Марины выступили слезы на глазах.
      Вскоре три фигуры в белых халатах шли по высокому, светлому и пустынному коридору. По полу рассыпались красноватые блики. Это вечернее солнце пробивалось сквозь листву, заслонявшую окна.
      Все трое остановились перед высокой дверью. Она бесшумно открылась; на пороге стояла медицинская сестра.
      - Ждут, - сказала она тихо.
      - Прошу вас, - любезно пригласила врач, с любопытством оглядывая счастливую пару, какую редко встретишь в больнице.
      Запахло лекарством. Матросов вспомнил свою недавнюю тревогу. Ощутимее показалась тишина. Марина оглянулась на Дмитрия, ободряюще улыбнулась ему. Он старался идти на носках.
      У окна стояла белая кровать. На подушке виднелась голова доктора Шварцмана, непривычная без пенсне, совершенно круглая и гладкая, с вьющимися волосами на височках.
      - Вы, может быть, думаете, что я не знаю, кого вы ко мне привели? Ничего подобного! Это Матросов.
      - Я привела человека, который хочет поблагодарить вас... за меня,
      - Ну а я поблагодарю вас за него. Я уже успел возненавидеть своих коллег. Они не допускают ко мне никого, кроме моего собственного пациента. Представьте, теперь он меня лечит! Назначил мне мозговую диету и не желает рассказывать, что делается на свете, а сам уехал к министру! Я всегда говорил, что он аллигатор... Так почему, молодой человек, вы пожелали поблагодарить меня?.. Впрочем, не отвечайте! Я умею ставить диагноз по глубокомысленным лицам. Только не сердитесь, мои дорогие! Вы подумайте: я все время молчу и даже газет не вижу!
      - А я захватил, - сказал Матросов. - Догадался, что вам будет интересно.
      - Дорогие вы мои, хорошие! Дайте я вас обниму! - Шварцман рассмеялся.
      Матросов, смущенный и этим взглядом, и словами доктора об их глупых, наверно, лицах, поспешил перевести разговор на сенсации дня.
      - "Пари суар" четырнадцатого июня сообщает... Вы еще ничего не знаете? Владелец военного концерна мистер Вельт послал на остров в Тихом океане экспедицию. Некий профессор Бернштейн научился сжигать воздух...
      - Постойте, постойте! Как это - сжигать воздух?
      Марина вмешалась:
      - Воздух состоит из азота и кислорода. Соединение этих двух газов, до сих пор проходившее с большим трудом, и есть горение воздуха.
      - Забавно, забавно!
      - Дальше не так забавно, - продолжал Матросов. - Этот самый профессор принес себя в жертву.
      - В жертву? - Доктор Шварцман украдкой взглянул на Марину.
      - Да, в жертву человечеству и зажег над островом Аренида атмосферу. Это событие в течение нескольких дней занимало весь капиталистический мир. Вот здесь лондонский "Таймс", римская "Трибуна", американский "Нью-Йорк таймс". Они пережевывают сенсацию на все лады. Ученые опровергают возможность горения воздуха и утверждают, что все это не больше чем мистификация. Словом, этого хватило ровным счетом на неделю. Газеты от девятнадцатого июля заняты уже иным.
      - Что же загорелось теперь?
      - Кризис, Исаак Моисеевич. На всех биржах паника.
      - Вы, может быть, думаете, что это ново?
      - Есть и кое-что новое. Газеты пишут о необыкновенных сделках, совершаемых на биржах, о крахе крупнейших предприятий, о невероятной спекулятивной игре Вельта, неожиданно купившего знаменитую Мамонтову пещеру в Кентукки.
      - Здесь, по-моему, надо искать связь, - сказала Марина.
      - Конечно! Связь ясна. Сначала он пугает народ, а потом начинает грабить. Старый прием, уверяю вас! Я еще помню, были такие бандиты, которые одевались в белые балахоны и прыгали на пружинах, а потом обирали перепуганных прохожих.
      - Газеты полны сообщениями о том, что все метрополитены, американские собвеи и железные дороги, обладающие крупными туннелями, приобретены концерном Вельта. Все задают себе вопрос: "Что бы это могло значить?"
      - Да, странно!
      - Неожиданно прекращают работы многие предприятия, Америка в полном смятении. Вельт закрывает даже свои военные заводы. Аннулировал военные заказы ряда государств.
      - Совсем удивительно!
      - Это вызвало растерянность капиталистических стран, заказы которых Вельт так еще недавно пытался заполучить. На улицу выброшены миллионы безработных. В то же время Вельт начинает какие-то гигантские работы. Об этом пишут и в Германии, и в Скандинавских странах. Указывают на огромный интерес Вельта к Гренландии.
      - Послушайте, Матросов! Вам еще не надоел ваш Вельт?
      - Что же делать! Весь капиталистический мир занят сейчас только им. Вы забываете, что он стоит во главе огромного числа монополистических объединений.
      - Что же ему нужно? Я не понимаю...
      - Этого никто не понимает.
      - Здесь какая-то связь с катастрофой в Тихом океане, - снова заметила Марина, украдкой улыбнувшись Дмитрию.
      - Скоро все разрешится, Исаак Моисеевич. Сегодняшние зарубежные газеты полны сообщений, что самый знаменитый человек нашего времени - доктор Фредерик Вельт выступит с речью по радио, обращенной ко всему миру.
      - Так-таки ко всему миру? - засмеялся Шварцман и тотчас сморщился. Вероятно, ему стало больно.
      Марина встала и поправила на нем одеяло.
      - Да, Исаак Моисеевич, этому обращению за границей придают огромное значение. Никто еще не говорил сразу со всем миром.
      - Просто он американец и любит сенсации! Скажите, он будет говорить по-английски?
      - Да, - сказал Матросов. - Радиостанции после его выступления будут передавать речь Вельта на всех основных языках Земли. Но я мог бы сразу переводить вам.
      - Похоже на грандиозную американскую рекламу. Может быть, вы думаете, что я стал бы терять свое время и слушать его капиталистическую болтовню? Ничего подобного!
      Лицо Матросова омрачилось.
      - А я думал, Исаак Моисеевич, что это вас заинтересует... - Матросов вынул из кармана часы.
      - Что вы смотрите? Я ни за что не отпущу вас! Рассказывали мне о каком-то Вельте... Вы лучше расскажите, что делается у нас.
      - У нас, Исаак Моисеевич, все спокойно. Вчера был решающий футбольный матч на кубок страны. Пятнадцатого июля вступило в строй Всесоюзное электрокольцо. Оно теперь объединило энергетические системы Сибири, Волги и Днепра. Одновременно с этим заработала очередная турбина Сибирьэнергостроя. Домна Курского металлургического завода дала чугун. Профессор Гринев показывал вчера лошадь без сердца, которое было заменено насосной установкой, помещенной вместо седла. Профессор Гринев проехал на своей лошади по манежу два круга, после чего лошадь издохла. Оборвался провод.
      - Жаль, жаль! Это очень интересно. Что же вы мне сразу об этом не рассказали?
      Матросов опять посмотрел на часы.
      - В шесть часов по среднеевропейскому времени сегодня, двадцать первого июля, по радио, обращаясь ко всему миру, выступит Вельт.
      - А сколько сейчас времени? - спросил Шварцман.
      - Без одной минуты восемь.
      - Так что же вы мне раньше не сказали? Ах, какая досада! Может быть, он еще не кончил?
      - Он еще не начинал, Исаак Моисеевич. Разница во времени - два часа. Начнет через одну минуту.
      - Так включайте скорее! Что же вы ждете? Торопитесь! Ах, какой вы медлительный, молодой человек!
      Доктор очень волновался.
      Матросов, сдерживая улыбку, включил приемник.
      - Теперь я понимаю, какое сообщение собирался сегодня слушать мой аллигатор! Ах, несносный! А мне ничего не сказал!
      В репродукторе слышался легкий шум. Матросов настраивал приемник. Из коридора доносилось слабое тиканье стенных часов. Доктор Шварцман сел.
      Все приготовились слушать сенсационное выступление Вельта.
      В репродукторе что-то щелкнуло.
      "Люди мира! - послышался голос Фредерика Вельта. - Обитатели Земли! Я выступаю сейчас перед вами как ученый, который, может быть, несколько скучно постарается объяснить вам весь ужас сегодняшнего положения человечества..." Матросов переводил слово в слово.
      Голос умолк. Никто не проронил ни звука. Даже доктор Шварцман молчал.
      "Люди мира! Чтобы сделать для вас понятным то, что происходит сейчас на Земле, я прочту вам первую и последнюю в истории существования Земли научную лекцию для всего человечества..."
      Булькнула вода: это Матросов налил ее в стакан.
      "Люди мира! Воздух, которым вы дышите, состоит из смеси двух газов - азота и кислорода. Кислород - очень деятельный газ. При повышенной температуре он стремится соединиться со многими телами нашей Земли. Эта реакция хорошо известна нам как горение. Когда горит уголь, вещество его соединяется с кислородом, и при этом выделяется тепло.
      Соединение многих тел с кислородом сопровождается выделением тепла; выражаясь научно, является реакцией экзотермической. Но не все тела таковы. Есть соединения с кислородом, образование которых требует тепла извне, есть явление холодного горения - горения, не выделяющего, а поглощающего тепло. Таким холодным горением было до сих пор соединение двух газов нашего воздуха азота и кислорода. Эта реакция эндотермическая, она требовала затраты значительной энергии и потому была редка на Земле. Она происходила в природе во время грозовых электрических разрядов - во время ударов молний..."
      - Вы, может быть, думаете, что я знаю, куда он клонит? Ничего подобного.
      "Несколько десятилетий назад я как ученый обратил внимание, что миру известны пять соединений кислорода и азота, или, иначе говоря, окислов азота. Эти пять химических соединений азота и кислорода в различных пропорциях требуют, оказывается, для своего образования разного количества тепла. Я усмотрел в этом неразгаданную тайну природы. В самом деле, сопоставьте следующее: чтобы соединить две частицы азота с одной частицей кислорода, требуется 26,6 калории. Для одной частицы азота и одной кислорода необходимо 21,6 калории. Для соединения, где азота две, а кислорода три частицы, требуется 22,2 калории. Но уже следующее соединение - NO2 - требует тепла много меньше - 8,13 калории, а для образования последнего, пятого окисла N2О5, где азота две частицы, а кислорода пять, требуется всего лишь 1,2 калории. Выпишите такую таблицу:
      N2O . . . . . . . . . . . . . 26,6 калории
      NO . . . . . . . . . . . . . . 21,6 калории
      N2О3 . . . . . . . . . . . . 22,2 калории
      NО2 . . . . . . . . . . . . . 8,13 калорий
      N2O5 . . . . . . . . . . . . 1,2 калории.
      Что это может значить, люди мира? Здесь чувствуется какая-то тайная закономерность. Это умозаключение заставило меня предположить существование шестого, неизвестного еще окисла азота, где пропорция соединяющихся газов такова, что реакция горения азота должна проходить гораздо легче.
      В четвертом и пятом окислах азота, требующих для своего образования меньших количеств тепла, чем остальные окислы, мы лишь приближались к таинственной и совершенной пропорции.
      Логически напрашивался вывод, что реакция шестого окисла может протекать при выделении, а не при поглощении тепла. Что это значит?
      Из этого следует, что, найдя шестой окисел, мы превратили бы весь наш воздух в топливо, в гремучую смесь. Мы научились бы извлекать из атмосферы в любом ее месте тепловую энергию. Мы бы жили в бесплатном вездесущем топливе, дышали бы им, ходили бы в нем, обладали бы даровой неиссякаемой энергией. Наши автомобили, локомотивы, пароходы, аэропланы освободились бы от мертвого груза топлива - ведь оно в виде гремучей смеси было бы повсюду. Человечество обрело бы богатство и счастье!
      Люди мира! Большую часть своей жизни я посвятил поискам шестого окисла азота. И я нашел его!.."
      - О! Кажется, я начинаю разбираться в химии! До сих пор мы с ней были не в ладах, - сказал Шварцман, весело оглядывая окружающих.
      Но Марина была сосредоточенно внимательна. Матросов бесстрастно переводил.
      "Я нашел шестой окисел азота, для образования которого требуется присутствие одного газа, который сам в реакции участия не принимает. В химии такие вещества зовут катализаторами. В присутствии некоего радиоактивного катализатора атомы изменяются и входят в соединение с кислородом в нужной мне совершенной пропорции.
      Я добился этой реакции. Она протекала с выделением тепла. Я заставил азот по-настоящему гореть! Я поджег воздух! Я победил природу! Я превратив атмосферу в вездесущее топливо, в гремучий газ..."
      В палату вошла сиделка и принесла поднос с чаем и печеньем. Марина сделала знак, и Матросов извлек из кармана коробку трюфелей. Больничная жизнь шла своим чередом. Доктор взял свой стакан. Ложечка звякнула...
      "Люди мира! Нужный мне газ был только в одном месте на Земле. Его принес из глубин космоса неведомый метеорит, образовавший остров Аренида.
      Я краток, люди мира! На острове Аренида произошла катастрофа! Самопроизвольно загорелся воздух!"
      - Что, что? - спросил доктор.
      "Загорелся воздух! - как бы отвечая, повторил Вельт. - Люди мира! Нет возможности остановить этот воздушный пожар! Он не распространится за пределы пылающего острова, туда, где нет газа-катализатора, но над островом с каждым мгновением будут сгорать все новые и новые массы воздуха, стекающиеся со всей планеты. Жадный костер будет пылать до тех пор, пока не уничтожит на Земле всей атмосферы. Земля останется без воздуха, все живое задохнется, жизнь погибнет!"
      - Позвольте, позвольте! - закричал доктор и поставил стакан на тумбочку. Как так "задохнется"?
      Марина посмотрела на Дмитрия вопросительно.
      "Воздух уничтожается. Жизнь кончается на Земле? Об этом я объявляю вам, последние люди Земли!.."
      Доктор взял с подноса печенье. Марина развернула ему трюфель. Репродуктор молчал. Матросов, думая, что Вельт кончил, хотел что-то сказать, но сдержался, а громкоговоритель заговорил снова:
      "Но не все еще потеряно, люди мира! Я предвидел приближающееся несчастье и, заботясь о населении Земли, создал Концерн спасения. Завтра на все биржи поступят в продажу акции спасения. Тот, кто приобретет их, получит право на подземное убежище и свою долю искусственного воздуха, право на жизнь если не на Земле, лишенной воздуха, то под землей!
      Люди мира! Через несколько месяцев человечество начнет задыхаться. Концерн за это время закончит работы по созданию будущих жилищ для людей, которые приобретут акции концерна.
      Вот все, что имел сказать я, люди обреченной Земли! Покупайте акции спасения!.."
      Голос в репродукторе умолк. Замолк и Матросов.
      Миллионы слушателей Вельта у бесчисленных приемников и репродукторов молчали.
      ...Доктор одним глотком допил свой чай. Матросов хмурился. Марина смотрела на него, и ее взгляд, казалось, говорил: "Какая нелепость! Как может погибнуть мир, когда все так хорошо вокруг! Как может погибнуть мир, когда он существует только для нас с тобой!" И она улыбнулась Дмитрию.
      ...Генерал Кадасима торжественно выключил репродуктор и отправился во дворец императора. В его голове уже зрел величественный план.
      ...Ганс выпил кружку пива, которое забыл посолить, и сказал:
      - Вижу я, что наш босс захотел стать хозяином безвоздушной Земли.
      Доктор Шерц хрустнул пальцами, а дядя Эд сплюнул.
      ...Бенуа сбросил на пол тарелочки с написанной на них ценой за каждый бокал или бутерброд. Никто не оглянулся на звук разбиваемой посуды.
      - Гибель! Гибель человечества... культуры... цивилизации, - шептал он.
      ...Профессор Кленов оперся обеими руками о стол Сергеева и смотрел на министра.
      - Вельт украл идею Лиама, но он прав! - сказал Кленов торжественно. Костер Арениды уничтожит воздух. М-да! Обитателям Земли действительно угрожает смерть... смерть от удушья!
      ..."Смерть от удушья!" Эту фразу произнесли в эту минуту миллионы людей, приговоренных к неизбежной мучительной гибели.
      ...Фразу эту произнесло все человечество, быть может, в последний год своего существования.
      Конец второй книги