Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3)

      Таня была спокойна. Неужели она все это делала только ради спортивного интереса? Он собирался потом спросить ее об этом.
      - Если не возражаете, - продолжала Таня, - я оставлю добрую память. Могу на этих обоях, раз вы их все равно будете менять, нарисовать что-нибудь веселое.
      Девушки зашептались между собой.
      - Ну и нахалка! - осуждающе прошептала одна из них. Это был лагерь Светланы.
      - Рисуйте что хотите, - медленно ответила Светлана, лихорадочно подыскивая подходящие слова для достойного ответа. - Но в таком случае я сделаю ремонт гораздо раньше.
      Это был первый камень Светланы. И последний. Сколько сил она вложила, чтобы попасть им в цель! На второй ее не хватило. Она вышла из комнаты.
      - А это уж ваше дело, - ласково сказала Таня ей вслед. И подошла к стене.
      "Надо уходить, - думал Павел. - Как можно скорее! Но как же сделать это тихо и безболезненно? Какая же я все-таки сволочь сегодня! Я должен сейчас же все откровенно сказать Светлане". Но разговаривать со Светланой очень уж не хотелось. Он летел в бездну, и это было приятно.
      Он не знал, что Светлана, запершись в ванной, плачет. Поняла, что "самозванка" сильнее, смелее, чем она, что Павел потерян для нее навсегда. Такая соперница - всегда победитель. А она что? "Светка", и только!
      Тем временем Таня достала из сумочки черный фломастер, в буквально в течение нескольких минут вся стена была размалевана черными физиономиями, щенятами, лошадьми, слонами, пальмами.
      Умывшись, Светлана вышла из ванной. Слезы словно очистили ее, придали новых сил. Она смогла с достоинством войти в комнату и почти язвительно сказать:
      - С вашего разрешения, я поставлю герань на место.
      Таня кивнула и вышла в переднюю.
      - Ты не хочешь подышать воздухом, Тань? Пойдем отсюда, - побежал за нею Павел и вдруг почувствовал, что за спиной стоит Светлана. Он обернулся.
      - Света, я тебе потом все объясню. Прости меня. Не сердись, я скотина, но не могу иначе, это выше меня.
      Наверно, так всегда говорят в подобных случаях, подумал он, закончив свою тираду. Светлана стояла, как привидение, с широко открытыми глазами. В коридор влетел Вадик. Таня потянулась за своей дубленкой.
      - Павлик, - сказала Светлана, - единственное, о чем я тебя прошу, это поскорее уйти. Взять Таню и уйти.
      - Хорошо, хорошо, мы уже уходим.
      Он помог Тане надеть дубленку, украшенную вышивкой. Таня взяла сумочку.
      - Света, Павел сейчас останется, а я уйду. Это была шутка. У меня просто плохой характер, против вас я ничего не имею. Не сердитесь. Павел мне ни к чему.
      Онищенко видел, что даже сейчас, извиняясь перед Светланой, она все равно поднималась над нею так, что у него кружилась голова. Он ей ни к чему?! Но ведь она говорит это просто так, чтобы было легче Светлане. Он уверен, что "к чему", и очень даже "к чему"!
      Таня вышла на площадку и вызвала лифт.
      - Тебя проводить? - высунулся из двери Вадик, хватая свою шапку. Он был рад, что обошлось без большого скандала.
      - Проводи, если хочешь, - ответила Таня.
      Павел, неожиданно рассердившись, схватил Вадика за плечо и повернул к себе:
      - Я провожу! Я провожу! Я!
      - Но ты же слышал, что ты - ни к чему! - в свою очередь рассердился и Вадик. - Ей, по-моему, все ни к чему!
      - К чему или ни к чему - сам разберусь.
      Он схватил в охапку свое пальто, шапку, кашне и выбежал на площадку. Автоматические дверцы лифта уже сходились, но он сумел раздвинуть их и влезть в кабину.
      В кабине он быстро оделся.
      - Ты меня что, за идиота принимаешь? - Таким сердитым, как в эту минуту, он не помнил себя никогда. - Ни к чему, так какого же черта? Ты из спортивного интереса, да? Знаешь, кто ты после этого? Говори, из спортивного?
      Лифт остановился.
      - Не знаю. Я сама ничего не знаю. Но ты - хороший и честный, ты мне даже вроде бы и нравишься. Но я не знаю точно, честное слово, не знаю...
      Домой он вернулся в четыре часа утра.
      Они бродили вдвоем по ночным улицам. Был сильный мороз, и, когда они коченели от холода, входили в первый попавшийся подъезд, грелись у батарей, чтобы потом двинуться дальше, без цели и направления. Замерзнув, она снова становилась похожа на птицу, но какой же милой и славной могла быть, когда хотела! О чем только не пустословили они тогда, какие только тары-бары не разводили! Но какую бы околесицу ни несли, какой бы ни плели вздор, какие бы лясы ни точили, он думал только о ней, смотрел только на нее, и до малейших подробностей запомнилось ему каждое ее движение, каждое слово и каждый ее взгляд в этот безумный вечер и в эту блаженную ночь, когда они, как это ни странно, ни разу не поцеловались!
      Даже и сейчас, во дворе заставы, показалось Павлу, что чувствует он на себе ее взгляд, слышит ее голос - словно стоит она рядом, в морозном тумане. Наваждение какое-то!
      Онищенко встал, прошелся вдоль спортивной площадки. Прислушался, как приятно хрустит под ногами гравий. Нет, он не успокоится, пока не поймет, почему с ней так трудно, так тяжело. А что, если бы он остался на гражданке? Ладили бы они с Таней или нет? С ее характером совладать не просто. В любую минуту может она вспылить и поссориться. А так ведь недолго и до полного разрыва. Какая все-таки чушь в голову лезет!..
      Павел оборвал свои размышления о Тане и пошел дальше, отчаянно вминая сапогами гравий. Не давали покоя и мысли о заседании комсомольского бюро. Понимал: долго не сможет смотреть ребятам в глаза. Все еще не мог избавиться от чувства, что Пименов и Конкин действовали предвзято, но в искренность Стасюка и замполита верил.
      А как он сам вел бы себя на их месте? И вдруг подумал, что здесь он не просто Павел Онищенко, а пограничник Онищенко, солдат. Почувствовал, как твердо стоит на ногах, как уверенно шагает, как ладно сидит на его сильном теле военная форма, как придает ему бодрости туго затянутый на талии широкий кожаный ремень.
      На месте Конкина, Стасюка, замполита? Как бы он вел себя? Наверно, так же. И действовал бы, и говорил бы, и стружку снимал бы с какого-нибудь разгильдяя. В конце концов, он тоже имеет право спрашивать с них. Пусть тот же Конкин только попробует нарушить дисциплину!.. От этой мысли Онищенко повеселел. Все стало ясно, просто и справедливо. Черт возьми, неужели Таня лишила его мужества и превратила в какого-то хлюпика!
      Он подошел к турнику, подпрыгнул и несколько раз подтянулся на руках. Спрыгнув на землю, посмотрел на часы. Свободный час кончился. Скоро ужин и - снова в наряд.
      "Если бы хоть раз, один только разочек на нее взглянуть!" Вздохнул, шагая к казарме. Хорошо знал, что отпуск домой - такая награда, которая не для него. И, конечно, никак не могло ему прийти в голову, что Таня совсем недалеко, всего-навсего в нескольких десятках километров от него, в камере предварительного заключения ужгородской милиции. И не догадывался Павел, что замполит Арутюнов через открытое окно кабинета все время наблюдает за ним и, кажется, остался доволен поведением солдата после бюро.
      4
      Коваль потянулся в постели и заставил себя открыть глаза. Поперек одеяла лежала солнечная полоса. Седьмой час - надо вставать!
      Порой, когда не было срочных дел, любил он, как в детстве, полежать несколько минут, нежась и разглядывая сквозь прищуренные веки утренний свет. Сегодня он мог бы позволить себе возвращение в беззаботное детство, если бы в деле, которым занимался, кончился определенный логический этап и перед тем, как перейти к следующему, надо было бы немножко расслабиться, спокойно порассуждать.
      Каталин Иллеш, ее дочери, неизвестные убийцы, Шефер не выходили из головы, чем бы он ни занимался. И даже ночью не оставляли его в покое. Мало того, во сне присоединялись к ним еще и капитан Вегер, Романюк, Бублейников, следователь Тур, Наташка и Ружена - и все вертелось и кружилось, как в калейдоскопе, и от этого почти каждое утро просыпался он с тяжелой головой.
      Но, в конце концов, он все же мог бы дать себе несколько минут утреннего покоя, если бы не цыган. Позавчера было получено сообщение, что Маркел Казанок проживает в Орле со своей законной женою Бэллой. На первом допросе он категорически отрицал поездку в Закарпатье. Это становилось для уголовного розыска интересным, и Казанка должны были доставить сегодня.
      Веки не очень-то слушались Дмитрия Ивановича, слипались. Подполковник потянулся к ночному столику за папиросами, но вместо пачки натолкнулся на стакан. Ага, опять молоко. Значит, Наташки уже нет. И когда она только успела выскользнуть!
      С трудом открыл глаза и осмотрел комнату. В противоположном углу небольшого номера стояла аккуратно убранная Наташкина кровать. "Опять махнула к приятелям на турбазу! Спокойно жить не может. Вся в отца, - не без гордости подумал Коваль. - А может, убегает от меня?"
      Очень хотелось курить. Наташка не давала закуривать натощак, прятала папиросы и подсовывала молоко или чай. Ее забота трогала, и одновременно брала досада - терялось наслаждение от первой полусонной затяжки.
      Подполковник сел на кровати. Покорно глотнул из стакана молока, словно Наташка и сейчас была рядом с ним, и сразу бросился искать свой "Беломор". Пачка оказалась за портьерой, под кипой прочитанных газет. Неужели не понимает, что отец - опытная ищейка, знает, куда и что можно спрятать?! Во всем номере не больше пяти-шести таких вот "потайных" мест.
      Эта мысль успокоила его, он вытащил из пачки папиросу, закурил и жадно затянулся. Первую любил выкурить спокойно - ни о чем не думая: смотрел, как плывут и расплываются над головой голубоватые кольца. Потом лениво сделал несколько движений утренней гимнастики, постоял под душем и не спеша принялся за бритье. Уже кончая бриться, услышал телефонный звонок.
      - Дмитрий Иванович? Доброе утро! Встали? Это - Вегер.
      Капитан мог бы и не называть себя. Кто хоть раз слышал его мягкий, вкрадчивый и неторопливый голос, тот невольно обращал внимание на выговор капитана с выразительным венгерским акцентом, на манеру едва заметно растягивать слова, и легко узнавал его.
      Продолжая бриться, Коваль внимательно выслушал Вегера.
      - Иду, иду, Василий Иванович. Без меня не начинайте. Да, минут через пятнадцать. Что? Так у вас же прекрасные новости! Иду!
      Подполковник словно позабыл, что всего несколько минут назад находился еще в том обычном утреннем состоянии, когда сон уходит не сразу, а как бы постепенно, по частям.
      Шагал по улице быстрым и уверенным шагом, ничего не замечая вокруг и перебирая в памяти все, что слышал о Маркеле Казанке на оперативном совещании. Оставаясь верным своей старой привычке, выработанной за долгие годы оперативной работы, - систематизировать собранные данные, словно раскладывая их по полочкам, он и сейчас автоматически выполнял такую же работу.
      Первое. У подозреваемого гражданина Казанка до приезда денег было немного.
      а) Как известно, расплачиваясь с таксистом, он заплатил точно по счетчику.
      б) Как уже выяснено, жил до этого в Ужгороде, в гостинице "Киев", в дешевом номере, питался не в ресторане, а в студенческой столовой.
      Второе. Шестнадцатого утром, вернувшись в Ужгород и завтракая там в ресторане аэропорта, дал официанту двадцать пять рублей "на чай".
      Только что капитан Вегер сообщил, что обыск в Орле на квартире Казанка и его супруги Бэллы дал блестящие результаты. Эти новые сведения присоединяем к старым, и тогда "второе" будет звучать так: "Казанок внезапно разбогател в Закарпатье".
      У него найдены ценные вещи: новая, еще не распакованная стиральная машина и женская шуба стоимостью четыреста сорок рублей с магазинным чеком в кармане. Чек датирован семнадцатым июля! В пиджаке Маркела - сто двадцать рублей разными купюрами. Если учесть стоимость билета на самолет до Орла и деньги, которыми он сорил по дороге, получается сумма немалая.
      Откуда у него появились такие деньги - после убийства семьи Иллеш?!
      Третье. Почему он и в Орле, и здесь отказывается дать объяснение этому факту и отрицает поездку в Закарпатье?
      И наконец, четвертое. Обувь сорок третьего размера!
      Коваль уже приготовился к разговору с цыганом, представляя, как своими вопросами загонит Маркела в угол и заставит отвечать честно и правдиво. Мысли выстраивались в четкую цепочку допроса: вопрос - ответ, вопрос - ответ. Ну, ну, будет Казанку не до шуток! Особенно если он и дальше будет отрицать, что был в Закарпатье.
      То, что сейчас сообщил Вегер, не оставляло сомнений. Молодец капитан, уже успел провести опознание, и таксист подтвердил, что Казанок - тот самый цыган, которого он вез вечером пятнадцатого июля из Ужгорода.
      Собранных сведений и вопросов, которые возникали из нелогичного поведения цыгана, для Коваля было более чем достаточно, чтобы вырвать истину и не у такого противника, как этот Казанок. Впрочем, загадывать не стоит. У подполковника не появилось еще то интуитивное чувство, которое подсказывало бы, что он - на верном пути. И он рассчитывал на предстоящий допрос. Потому что никогда не знал заранее, что именно послужит толчком к находкам и открытиям.
      А если подозрение окажется ошибочным? Коваль не хотел спешить с обвинительным заключением, пока сам не убедится в его справедливости.
      Вегер с нетерпением ждал подполковника в своем кабинете. Едва Коваль переступил порог, позвонил, чтобы привели арестованного. Рассудительный капитан и на этот раз сдерживал себя, но возбуждение прорывалось у него зелеными блестками в глазах.
      - Сам идет в руки Казанок! Сам, Дмитрий Иванович, - сказал он радостно и свойственным ему энергичным жестом отбросил голову назад.
      Когда ввели Маркела, прежде всего бросились в глаза Ковалю роскошные ботинки. Казанок одет был кое-как, но ботинки! Необычайной красоты черный лак, как зеркало, отражал предметы, солнечные отблески играли на носках, новенькая тонкая подошва словно скользила по полу. Узкие концертные ботинки, они будто бы существовали самостоятельно, отдельно от своего владельца, и как бы вошли в комнату сами по себе.
      С разрешения Коваля Казанок сел и, вытянув ноги, тоже засмотрелся на свои ботинки. Подполковника удивило олимпийское спокойствие подозреваемого, и в голове его, как в сложнейшем компьютере, сразу пришли в работу новые данные, начали формулироваться новые вопросы.
      - Дорогие? - спросил Коваль.
      Маркел, как завороженный, не отрывал взгляда от своих ботинок и, неожиданно наклонившись, вытер носки рукавом пиджака.
      - Сколько заплатили?
      - Сто двадцать, как одна копейка, - миролюбиво ответил Маркел.
      Коваль мысленно прибавил эти деньги к общей сумме.
      - А деньги где взял? - спросил капитан Вегер.
      - Не украл.
      - Но до шестнадцатого июля у вас не было таких денег, правда? спросил Коваль.
      - Это мое личное дело. Я уже сказал. И вообще не понимаю, зачем меня сюда привели, допрашивают, - помрачнел Маркел. - Обыскивали...
      - Могу объяснить, но, думаю, будет лучше, если сами честно расскажете, что делали в городе в ночь на шестнадцатое.
      - Не был я в вашем городе. Не был, понятно?
      - Был, - вставил Вегер, ведший протокол допроса. - Таксист, который вез тебя из Ужгорода, опознал.
      Казанок умолк.
      - Хочешь еще одну очную ставку - с официантом, которому дал двадцать пять рублей в Ужгороде, шестнадцатого утром? - строго спросил капитан, отложив в сторону ручку.
      Маркел только глазами сверкнул.
      - Два года назад ты жил в таборе под Мукачевом, а потом старик Сабо тебя выгнал. Так, Маркел?
      Казанок вздохнул.
      - Ты, наверно, и про меня слыхал? В таборе все меня знали.
      Маркел кивнул.
      - Так зачем же ты мне лжешь, Маркел? И вот - начальнику, - Вегер указал глазами на Коваля. В голосе его появились добродушные нотки. Подполковник из самого Киева приехал, чтобы на тебя посмотреть, твою правду послушать. Ох, Маркел, Маркел! Все равно докопаюсь. Не веришь спроси у своих, они тебе то же самое скажут!
      - Чтобы у меня глаза так видели, если лгу, - тяжело проговорил Маркел и зажмурился.
      Наступила короткая пауза.
      - Ты почему же не до конца зажмурился? - неожиданно засмеялся начальник уголовного розыска и, приставив ладонь ко лбу, словно вглядываясь в даль, посмотрел на Маркела. - Все-таки малость видишь, все-таки малость лжешь.
      Маркел не выдержал и тоже растерянно улыбнулся.
      - Ну, был я в городе вашем... Ну и что? - проворчал он.
      - А почему до сих пор отрицали? Чего боялись? - спросил Коваль.
      Казанок неожиданно взорвался:
      - Ну, а это, гражданин начальник, мое дело.
      - Судимость имели?
      - Ну и что? Имел. Давно. Забыл уже. А сейчас ничего не сделал.
      - Вас трижды судили. Дважды за спекуляцию крадеными лошадьми. Тогда вы получили два и три года. Вышли по амнистии?
      Маркел, проглотив слюну, кивнул.
      - Третий раз, - продолжал Коваль, - были приговорены к двум годам за мошенничество, - продавали позолоченные вещи, выдавая их за золотые.
      - Такими делами больше не занимаюсь.
      - М-да, пестрая у вас биография. Вам сколько лет?
      - Тридцать семь. Какое это имеет значение? Что вы от меня хотите? Ну, был я здесь. Приезжал. Что из того? А что это вы меня в камеру упекли? За что? Деньги? Это мои деньги, я никому ничего плохого не сделал, не обокрал, не ограбил!
      - Именно это нам и надо выяснить, - сказал Вегер. - Так что, Маркел, не горячись, а отвечай на вопросы.
      - Итак, откуда у вас появились деньги шестнадцатого июля? - терпеливо повторил свой вопрос Коваль.
      - Я никого не обокрал! Это мои деньги! - повторил и Маркел.
      Вегер строго посмотрел на него:
      - Топчемся с тобой на одном месте, Маркел. Если ты ни в чем не виноват, какой же смысл тебе выкручиваться?
      - Ну, долг мне отдали!
      - Вот видите, как все просто. - Коваль закурил и протянул пачку "Беломора" Маркелу. Тот отрицательно покачал головой. - Теперь остается назвать имя человека, который вернул вам долг, а нам - ваше показание проверить.
      Маркел молчал, сдвинув брови.
      - Ох и трудно же с тобой разговаривать, Маркел! Сам ставишь себя в трудное положение, - сказал Вегер. - Да ладно уж, помогу тебе. Ты был в ту ночь на Староминаевской?
      - Что?! - содрогнулся цыган. - Вы мне чужое дело не шейте! Не был я ни на какой Минаевской!
      - Какое чужое дело? - спросил Коваль. Такой перекрестный допрос сразу двумя или даже тремя работниками он считал действенным. - И что произошло на Староминаевской в ту ночь? Откуда вы знаете?
      Казанок побледнел, затем лицо его стало пепельным.
      - Я ничего не знаю и нигде не был, - испуганно выдавил он из себя.
      - Ну, как же не знаешь! - уверенно заявил начальник уголовного розыска. - Знаешь ведь, что там совершено убийство и грабеж. - Вегер впился взглядом в Казанка.
      - Я никого не убивал! - заорал Маркел на всю комнату, выкатив налитые кровью глаза. - Не пришьете! Я на эти липкие дела не клеюсь, понятно? Ну, сидел, так что?! - И он начал выкрикивать что-то по-цыгански.
      Капитан, который знал цыганский язык, цыкнул на него, и Маркел умолк, тяжело и часто дыша.
      - Вас пока никто не обвиняет, - мягко объяснил Коваль. - Мы только хотим, чтобы вы честно рассказали, где провели ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля, кто дал вам такие большие деньги? Если у вас есть алиби, то странно, что вы не желаете им воспользоваться.
      - Ладно, - понемногу успокоившись, сказал Маркел. - Скажу. Дайте закурить. - И он взял из протянутой Ковалем пачки папиросу. - Спасибо. Прикурил. - Я был у Розы, - сказал он наконец, выпустив густой клубок дыма.
      - Кто такая Роза? Как ее фамилия? - спросил капитан, хотя уже знал об этой женщине от инспектора Прокопчука. - Где она живет?
      - Улица Духновича, шесть. Гей ее фамилия. Роза Гей.
      Действительно, Роза Гей жила именно там. У нее был собственный дом. Младший лейтенант Прокопчук установил, что здесь ее считают зажиточной. Хорошенькая. И нет ничего удивительного в том, что понравилась она Маркелу Казанку.
      - Почему раньше молчали? В Орле. Надо было вас сюда тащить, чтобы признались. Тратить деньги, время, - рассердился Коваль.
      - Бэлла моя ревнивая очень, гражданин начальник. Не надо ей знать, что я здесь гулял. Не дай бог!
      - Ну, а деньги откуда?
      - Она и дала, Роза, а что? - встрепенулся Маркел. - Я же сказал личное дело.
      - Хорошо! - кивнул подполковник. - Проверим ваши слова. Вызовем Розу и, если это не сказка, не легенда, а действительно алиби, выпустим. Вы были у нее всю ночь до утра или куда-нибудь отлучались?
      - Никуда. Утром, в шесть, сел в машину и уехал в Ужгород.
      - Хватит. На сегодня все, - сказал Коваль, откинувшись на спинку стула. Казалось, он потерял к Маркелу интерес.
      А тот уже снова посматривал на свои роскошные ботинки, и, видимо, блеск их успокаивал его и умиротворял.
      - Когда же отпустите? - спросил, оторвавшись от них. - Мне в Орел надо. И как теперь я Бэлле все объясню?
      - Сказано, вызовем Розу, подтвердит - выпустим. Не раньше, - ответил Вегер.
      - Так вы ее сейчас позовите. Это же здесь, близко.
      - Вызовем, когда надо будет. А пока что подпиши протокол, гражданин Казанок.
      Маркел подписал.
      Коваль и Вегер остались одни.
      - Ну, как вам нравится этот тип? - спросил капитан после паузы. Вполне возможно, что он и в самом деле ночевал у Розы, она ведь Прокопчуку сама призналась, что имеет нареченного Маркела.
      - Нареченного! - покачал головой Коваль. - Обольститель!
      - Вот он и темнит. Никак ему не хочется очной ставки с Розой. Цыганки, Дмитрий Иванович, знаете, какой горячий народ! Он их обеих боится. Вызовем Розу?
      - Давайте. С Маркелом надо кончать. Не будем тянуть время. Меня только интересует, почему она дала ему такие деньги. Долг? Сомневаюсь.
      На допросе Роза сперва была мрачна и не желала отвечать на вопросы. Но постепенно Вегер проложил тропинку к ее душе, заверив, что хочет и ей, и Маркелу только добра и что только откровенностью может она спасти своего друга от серьезного подозрения. И Роза призналась: была любовницей Маркела, когда жил он в здешнем таборе. Потом Казанок уехал отсюда, но изредка наведывался к ней. Сказала, что ночь на шестнадцатое июля провел он с нею и ушел рано утром, пока не проснулись соседи.
      Заметив, что разговоры с цыганами лучше получаются у Вегера, который знает их язык и их обычаи, Коваль не вмешивался. Он сидел у полузанавешенного окна, закрыв глаза, и могло показаться, что он дремлет. Между тем, Вегер знал, что подполковник все слышит и все видит, а если будет нужно - вмешается в разговор.
      А подполковника осаждали горькие мысли. Переживал, что соблазнился иллюзией виновности Маркела Казанка. Теперь самоустранился от беседы с буфетчицей, пожалуй, не только потому, что не знал языка. Главное опасался, что своим вмешательством испортит дело и Роза замкнется в себе. Это плохо. Ведь если оперативник перестает верить в собственные силы... Он не хотел больше думать об этом, потому что дальше начались бы мрачные раздумья о возрасте, о старости и о выходе на пенсию.
      - Вы дали деньги Маркелу? - спросил тем временем начальник уголовного розыска, который тоже понял, что вроде бы так логично построенная несколько дней назад версия относительно Маркела неожиданно рушится.
      Роза засмущалась, замялась.
      - Какие деньги? При чем тут деньги? - наивно спросила она. - Разве такая женщина, как я, должна любовь покупать? - И она вызывающе посмотрела на офицеров.
      - "Какие" и "при чем" - это будет после того, когда дадите ответ на вопрос, - заметил капитан. - И, пожалуйста, без этих штучек и хитростей, предупредил он буфетчицу. - Не надо мудрить. Если давали деньги - скажите. Вот и все. А за любовь или за ненависть - это ваше дело.
      - Ну, дала ему немного денег. Что ж тут такого? Не чужой он мне. - И Роза, повеселев, лукаво посмотрела на Коваля, с самого начала признав в нем "главного начальника".
      - Сколько же это "немного"? Два рубля? Сто тысяч?
      - Зачем сто тысяч? Откуда у меня тысячи? - проворчала цыганка, не зная, как вести себя дальше. Ей было непонятно, откуда милиция может знать о деньгах. - Я такие деньги в руках никогда не держала и в глаза не видела.
      - Роза! - с упреком в голосе сказал капитан, снова переходя на неофициальный тон. - Ты ведь умная девушка, дочь Мариулы. Если мы спрашиваем, значит, уже знаем. Только уточнить хотим. Ох, Роза, Роза, Вегер развел руками и откинул голову, словно для того, чтобы сверху получше разглядеть красивую цыганочку. - Морока с тобой. Жаль, нет в живых матери твоей, она бы сказала тебе, что капитана нельзя дурачить. Я никогда не обижал цыган.
      - Так сколько же вы дали Маркелу денег? - вмешался "главный начальник".
      Роза посмотрела Ковалю в глаза, встретила взгляд не злой, даже, пожалуй, сочувствующий, и решила сказать правду.
      - Не помню точно, около тысячи.
      - Зачем дали эти деньги, если не секрет?
      - Какой же секрет, на развод с женою дала, он-то меня сватает! - И она игриво поправила черный локон, выбившийся из-под пестрого полушалка.
      - Тысячу рублей на развод? - искренне удивился Коваль.
      - Подумай хорошенько, ты что-то путаешь, Роза, - поддержал его Вегер.
      - Ничего я не путаю! - гордо ответила Роза. - На развод! Ну, и на отступные жене, чтобы не мешала. Да это уж наше с ним дело. Но что с ним случилось, с Маркелом, что вы так меня допрашиваете? - вдруг испугалась буфетчица. - Три дня назад и участковый допытывался: когда приезжал, зачем приезжал? - Черные глаза Розы округлились, и лицо ее словно сразу осунулось.
      - Значит, это был не долг? - добивался своего Вегер.
      - Какой долг! Я никому ни копейки не должна! - возмутилась Роза. Скажите пожалуйста, долг! Я у него денег не брала. Я сама давала. Или он что-то против меня сказал? - внезапно осенило ее, и, вспыхнув, она крепко сжала кулачки. - Ну, доберусь я до него, под землей найду!
      - Далеко искать не надо, он у нас, - сказал Вегер. - И, возможно, сейчас вам очную ставку устроим.
      - У вас, здесь? Что-то натворил? Попал в историю? - И кулачки Розы мгновенно разжались, а на лице ее гнев сменился на милость и сочувствие.
      "Любит она его, этого подонка! - с горечью и словно испытав личное оскорбление, подумал Коваль. - А он ее деньги по ветру развеял да еще подарки жене на них купил. Дать бы ему по сто сорок третьей, как за мошенничество! - Подполковника всегда мучило столкновение с несправедливостью, ложью, и он от всего сердца наказал бы Маркела. - Но ведь любит же она его, негодяя, - рассуждал он, наблюдая, как переживает Роза. - Не станет она ему иск предъявлять. Ее за это и свои затюкают. Ладно уж, пусть разбираются сами", - решил он.
      - За что его посадили?
      Вегер вопросительно посмотрел на Коваля.
      - Сегодня выпустим. Вы нам очень помогли, спасибо. Можете идти, сказал подполковник.
      Но Роза не хотела уходить.
      - Ты что, Роза? - спросил Вегер.
      - А он?
      - Ну, тебе же сказано. Вы-пус-тим! Будь здорова. Иди, открывай свой буфет, там уже очередь стоит.
      После ухода Розы капитан Вегер расстроился. "Сколько времени истрачено на этого Маркела! А убийца спокойно разгуливает, дышит полной грудью и, кто знает, может статься, готовит новое покушение на чью-то жизнь". От ощущения собственного бессилия у капитана голова шла кругом.
      - Ну что же, - нарушил молчание подполковник. - У него алиби.
      - Такая неудача! Такая бессмыслица! - сокрушался Вегер.
      Коваль еще не видел начальника уголовного розыска таким огорченным.
      - Почему же неудача, наоборот, Василий Иванович, - успокаивал он капитана. - На версию, связанную с ним, не очень-то мы и рассчитывали, а теперь, отбросив ее, выйдем на истинных убийц. У нас остается Эрнст Шефер и, главное, Кравцов и Самсонов, которых, как вы знаете, уже взяли и вот-вот привезут. Один подозреваемый исключает другого. В данный момент исключенным оказался Маркел Казанок. Всякое случается, Василий Иванович. Бывают в нашей жизни такие моменты, когда начинаешь жалеть, что ты не бухгалтер, например, или не инженер. Зато бывают и минуты, когда ты счастлив, что ты не бухгалтер и не инженер. Разве не так?
      Вегер кисло улыбнулся.
      Коваль продолжал успокаивать капитана, к которому относился с искренней симпатией, хотя сам переживал неудачу не меньше, чем он.
      - Давайте, Василий Иванович, пока что в кафе заглянем.
      - Простите, Дмитрий Иванович, но мне сейчас не до кафе. Надо кое-что по Кравцову уточнить.
      - Ну что ж. Действуйте.
      Коваль попрощался с капитаном и ушел. Ему необходимо было развеяться, и он решил погулять по городку. Центральная улица, улица Мира, привлекала длинным уютным зеленым сквером, и он выбрал ее. Прошел мимо лотков с мелкой галантереей, мимо промтоварных магазинов и увидел небольшое кафе, откуда доносился ароматный запах кофе.
      Хотелось посидеть среди людей, послушать их разговоры, подышать воздухом здешней жизни, чтобы лучше понять и почувствовать то, чего не найдешь в анкетах, протоколах и других официальных бумагах.
      Кофе был чудесный. Сидя за столиком, подполковник смаковал густой напиток, размышляя о самых разных, вроде бы и не связанных между собой вещах: о том, что здесь без кофе не мыслят и дня прожить, что кафе - на каждом шагу, а в Ужгороде к "Золотому ключику" спешат сотни людей, для которых хождение в кафе стало своеобразным ритуалом, а еще - о том, что такой чудесный кофе последний раз пил он в самом конце войны в румынском городке Меркуря-Чукулуй.
      5
      На следующий день утром подполковник Коваль, гладко выбритый, подтянутый, спешил в уголовный розыск, куда уже доставили Кравцова и Самсонова. Он умел не терять формы даже после бессонной ночи, а эта ночь была не только без сна - она была крайне беспокойной, полной напряженных раздумий над головоломками, которые подполковник задавал себе сам. То начинало казаться, что он нащупал верный путь, то озарения и догадки лопались как мыльные пузыри, а смелые гипотезы разбивались - одна за другой - о глухую стену неизвестности. Но холодный душ и чашка крепкого кофе, как всегда, взбодрили Коваля, снова привели его в состояние боевой готовности.