Летучая мышь

      - Кто довел?
      - Коммунисты. Их дружки. У них же всюду дружки, даже в министерстве иностранных дел. Да-да, - кивнула она убежденно, - Министр сам мне говорил.
      - А зачем им это было надо?
      - Потому что им претит честность и порядочность. Потому что он был для них первейшим врагом.
      - Но как им это удалось? Что такого они могли сделать, чтобы заставить его... - я оборвал фразу, опасаясь какой-нибудь вспышки. Она единым глотком осушила рюмку:
      - Они распускали о нем всякие слухи. Мерзкие, грязные. - Слезы выступили у неё на глазах, покатились по щекам. Она будто и не заметила этого, замолчала, ушла в себя. Напрасно я ждал продолжения.
      - Что они о нем говорили?
      - Будто он был коллаборационистом и тайным агентом гестапо. - Эти слова дались ей с немалым трудом.
      - Я слышал об этом и ни на минуту не поверил, - сказал я. - Не могу понять, откуда пошла такая молва?
      - Да от коммунистов же!
      - Но когда газета "Либерасьон" затеяла кампанию против Маршана, "Юманите" её не поддержала. А что им стоило, если они имели против него зуб?
      Но таким пустяком, как факт, её нельзя было сбить с придуманной ею версии:
      - Они не дураки, эти коммунисты, они предоставили гробокопателям из "Либерасьон" проделать всю грязную работу, а сами вышли чистенькими.
      - Слышали вы о Марке Сегюре?
      - Еще бы! Кому-то он здорово насолил. Все знали, что его убили. Туда ему и дорога, каналье, избавились, слава Богу.
      Не терпящим возражения тоном она потребовала ещё рюмку, и я заказал. Постепенно, с неимоверным трудом, по капле я вытянул из этой издерганной алкоголички все, что она знала или полагала, что знает об Андре Маршане ослепительном герое, который ворвался в жизнь обыкновенной хорошенькой девочки, осветил её на миг своими лучами и оставил во тьме и в руинах.
      Она повстречала его впервые, когда работала в министерстве транспорта и это было в пятьдесят третьем, он заметил её, назначил своим личным секретарем. Вот тогда и настал час её славы, её преданного служения хозяину: она угадывала его желания, защищала от ненужных людей, постепенно стала его доверенным лицом, опорой, и в конце концов любовницей. Ему, несомненно, их связь принесла кое-какой комфорт, для неё же была равноценна самой жизни. Теперь уже не узнать, когда Маршан начал уставать от нее. Вероятно, когда она стала слишком требовательной. Неуравновешенность и истеричность, должно быть, проявлялись и в те времена, когда они были вместе, но нетрудно представить, как подобная женщина восприняла первые признаки охлаждения. Наверняка устраивала бурные сцены в кафе или в квартире, где происходили их тайные встречи. Случилось в конце концов неизбежное - Маршан от неё избавился. Безжалостно - это уж точно. Но не так уж грубо, раз она не утратила своей преданности, веры в него, обожания. Их встречи после того, как её в 1968 году уволили - явный вымысел - они наверняка не виделись с тех пор. Возможно, впрочем, что и всю историю она выдумала. Этого я тоже не исключал.
      Рассказывая, она пила. Алкоголь замедлял её речь, но без него она и вовсе не стала бы говорить.
      - Эти сплетни, которые о нем ходили, - рассказывала она, - Нет, ей не известно, что служило поводом, но распространяли их коммунисты, это точно. Нет, конкретно министра ни в чем не обвиняли - говорили что-то о его дружеских отношениях во время войны с одним человеком, который потом оказался предателем. Кто был этот человек и где это все происходило, она не знает. Но она этому не верит, потому что министр сам поклялся ей, что ничего такого не было. Нет, ей он не лгал - такого просто быть не могло. Последнее было сказано с гневом, и я осторожно ретировался с минного поля, на которое чуть было не ступил. Больше всего её воспоминания касались его работы. Бесконечной работы. И были краткие мгновения радости, разделенного счастья - когда она утешала его, успокаивала, снимала напряжение. Да, в Авейрон он иногда брал её с собой, это были их лучшие дни. Ночью они могли спать вместе в отеле, у него в номере или у нее, там тебе не Париж, никакого риска. Потому что на горизонте вечно маячила его жена. Она умерла три года назад, - сказала Анни Дюпюи. - Но и раньше жена ничего не значила.
      - Для него существовала только одна женщина - всего одна! - первый и единственный раз я увидел, как улыбка тронула её губы, сузила глаза красивая, нежная улыбка. И тонкая рука оттянула шифоновый шарфик, повязанный на шее - это был трогательный и будто призывный жест.
      Во время этих поездок ей приходилось много работать, поэтому она не могла повсюду сопровождать его. В мэрии Родеза у неё был кабинет там она разбирала почту, договаривалась о встречах, сортировала посетителей - пока он разъезжал по всей округе, произносил речи на митингах. А где он бывал? Да повсюду, это большой округ. И повсюду его обожали, просто боготворили. Неужели он заезжал и в такие крохотные поселки как, скажем, Вильфранш или Мило? - я припомнил карту. Ну, конечно, заезжал, он любил деревни, старые церкви. Великолепно разбирался в архитектуре. А куда он ездил чаще всего?
      Наша беседа становилась чересчур похожей на допрос, моя собеседница ничего не замечала: воспоминания о счастливом прошлом окутали её как туман, она смягчилась, спрятала когти.
      - Да повсюду, - сказал она задумчиво, - в Корд, в Северак, в Конш чаще всего в Конш, пожалуй.
      - А почему?
      - Там такое красивое аббатство, он часто ездил туда посмотреть, как движутся реставрационные работы.
      - Вы тоже ездили с ним?
      - Нет, мне приходилось работать
      Ее эмоции достигали меня как волны, стаккато, я чувствовал себя исповедником - однако информации во всем этом было немного, лишь воспевание покойного и горький плач по невозвратимому прошлому, которое отнюдь не было столь уж прекрасным, как ей теперь представлялось.
      - Мадемуазель, вы так добры, вы очень мне помогли. Могу я вам позвонить в случае надобности?
      - Да.
      Я оплатил всю её выпивку и проводил до метро. Глядя ей вслед, я подумал, что знаю теперь Андре Маршана немного больше, чем до этого свидания, а нравится он мне значительно меньше.
      ГЛАВА 9
      Городок Вер-ле-Шартр и дорогу в Фоссе я отыскал не без труда. Дорога эта оказалась, можно сказать, проселочной, с одной её стороны тянулись возделанные поля, а с другой густой лес - сплошь каштаны и березы. В просветах между деревьями мелькали скромные домики под красными черепичными крышами. Таким оказался и тот, который я искал, он стоял метрах в двадцати от дороги. Ближайшие соседи жили в сотне метров, отгороженные зарослями кустов.
      Я прибыл на место к восьми вечера. Из предосторожности выехал из Парижа через Шарантон и обогнул город с запада по улочкам окраин Иври и Вильжуиф. Возле Орли выехал на большую магистраль. Я был уверен, что никто меня не преследует, зато посылал проклятья тем, кто подсунул мне эту машину. До чего недобросовестные люди: пепельница полна окурков, отопление не работает, а застежка ремня безопасности, предназначенного для водителя, неисправна - на черта он, такой ремень?
      Я свернул к югу, на шоссе, ведущее в Орлеан, и по пути прикинул, как обстоят дела.
      Первое. Баум практически ничем пока не помог в розысках, если не считать той записки, которую он оставил мне в гостинице: он ещё не ознакомился с интересующими меня документами, но попытается.
      Второе. Что сказать Ариане Сегюр-Бонтан? Она, возможно, и рада будет снять покров тайны с той давней трагедии. Однако, как жена Бонтана, может сделать противоположный выбор: оставить все, как есть, не ворошить прошлое. Бывшая коммунистка, если действительно она вышла из партии, возможно, захочет помочь расследованию, лишний раз уличить КГБ. Но есть и такие бывшие коммунисты, что сохраняют лояльность по отношению к партии и вспоминают свое пребывание в ней как лучшие годы своей жизни. Что, если она из таких?
      Третье. Кто все же убил Артуняна - КГБ, французская контрразведка, или ещё какая-то секретная служба? И когда они меня поймают на мушку, смогу ли я хоть узнать врага, если вообще его увижу? А если я пришью его первым как тогда выкрутиться, ведь скандал неизбежен. Одно дело пристрелить человека где-нибудь в Магребе или на сирийской границе, и совсем другое во Франции. Да вообще - сколько времени удастся продержаться, пока мои дружки из ДСТ не наложат на меня лапы?
      - Итак, мадам, наше агентство полагает, что эта давняя история сейчас весьма актуальна, что у неё есть политическая подоплека. Вряд ли Андре Маршан совершил самоубийство в состоянии депрессии. Скорее, его к этому принудили. Как я уже сказал, из всех тех, кто имел касательство к Маршану, только ваш покойный муж мог бы согласиться со мной, он ведь знал что-то такое о Маршане...
      Пока я излагал свою легенду - мол, журналист, работаю над материалом, представляющим международный интерес и всякое такое - Ариана Сегюр пристально изучала меня. Я не Бог весть какой актер, но тут старался вовсю.
      Хозяйка пригласила меня поужинать - отлично приготовленная телятина, на десерт шоколадный крем, - и теперь мы сидели втроем в довольно обшарпанной, но по-своему уютной гостиной. Сам господин Бонтан оказался на редкость молчаливым: бессловесный, бородатый гигант. Разговаривать он, видимо, всегда предоставлял жене.
      - Вы же прочли эти вырезки, - сказала она, - и знаете, что полицейское расследование ни к чему не привело. Вас, должно быть, это не слишком удивило. Что мне вам рассказать? Вы и так все уже знаете.
      - Это правда, что Марк Сегюр не оставил никаких записей?
      - Если и оставил, их украли, пока я лежала в больнице.
      - Он вам не сказал, куда направлялся в тот день?
      Она чуть помедлила с ответом:
      - Н-нет. Сказал только, что, наконец, прищучил Маршана. Знаете, как талмуд учит: "У твоего друга есть друг, а у того тоже есть друг..." Мы старались соблюдать правила конспирации.
      - Ваш покойный муж состоял в коммунистической партии?
      - Нет. У него было тому философское объяснение. Хотя он и считал себя убежденным революционером, ему не хотелось связывать себя с реальной политикой - а все партии именно тем и заняты. Его больше интересовали моральные аспекты революции - добро и зло, справедливость и несправедливость, правда и ложь. И он не склонен был толковать эти понятия однозначно.
      - А вы?
      - А я - да.
      Она добавила кофе в мою чашку - кофе был отличный.
      - Ночуйте здесь, - предложил Бонтан, - У нас есть свободная комната.
      - Большое спасибо, - обрадовался я, - Мне бы не хотелось ехать ночью.
      Я объяснил им обоим, что намерен поискать какую-нибудь информацию о Маршане в окрестностях Авейрона, там, где он действовал во время войны. Потом повернулся к Ариане:
      - Чего я не могу понять: почему в свое время левые - я имею в виду коммунистов - сами не занялись расследованием смерти Сегюра? Для них-то это был подарок судьбы, лакомый кусок. Темные силы реакции подсылают наемных убийц, чтобы заставить замолчать благородного журналиста, который может доказать, что один из ведущих министров в правительстве во время войны предал участников Сопротивления. Заодно и о насквозь коррумпированной полиции представлялся случай сказать... В пятидесятые годы это бы прозвучало. Коммунисты должны были ухватиться за эту смерть - однако, судя по газетным вырезкам, она была забыта всеми очень скоро.
      Карие глаза Арианы уставились на меня, она молчала долго, зябко кутаясь в черную большую шаль. И вздохнула наконец так тяжело, будто на плечи ей легла усталость, накопившаяся за все прошедшие годы.
      - Партия приняла решение не заниматься этим. В тот момент смерть Сегюра не была делом первостепенной важности. Мне дали понять, что никто не собирается скрещивать мечи по этому поводу. Никто к тому же не верил, что правительство позволит довести дело до суда. Так что компартию эта смерть особо не тронула.
      - А вы сами что-нибудь предпринимали?
      - Когда я вышла из больницы, то добилась приема у одного крупного партийца. он занимался вопросами агитации и пропаганды, а заодно играл какую-то роль в системе безопасности. Этот визит ничего не дал, все тогда были в тисках сталинизма. Морис Торез все ещё был генсеком. Начни я возражать - вылетела бы из партии через десять минут. Наших лидеров вовсе не интересовал тот факт, что мой муж убит, их занимали дела куда более крупного масштаба. А он даже коммунистом не был. "Сейчас не то время" - вот что мне сказали.
      - А могли быть и другие причины, чтобы уклониться от расследования?
      Улыбка Арианы была бледной:
      - Вполне. Возможно, они и не хотели, чтобы открылась недостойное прошлое Маршана. Или уже знали все то, что собирался обнародовать мой муж.
      - Как вы тогда ко всему этому отнеслись?
      - Постарайтесь меня понять. Во время войны я была в отряде маки, которым руководили коммунисты. И видела настоящий героизм, самопожертвование, безусловное подчинение старшим. Мне это нравилось - как я могла позволить себе сомневаться в правоте лидеров?
      - Но погиб ваш муж...
      - Это был лишь эпизод в борьбе за жизнь и счастье миллионов людей, Ариана засмеялась невесело, - Теперь я думаю иначе, но тогда я вовсе не была так глупа и жестока, как это выглядит сейчас. Я ведь выросла в Европе, которую сотрясал нацизм. От детей нельзя требовать, чтобы они сами по себе росли мудрыми и здравомыслящими. Вот, гляньте.
      Она протянула ко мне руки ладонями вниз. Я нагнулся поближе: пальцы заканчивались мягкими подушечками, у неё не было ногтей.
      - Это сделал француз, и не только это. В полицейском участке в Руане. Радио специально включил, чтобы не слышны были с улицы мои вопли, - она уронила руки на колени. - Если я никого не выдала тогда в Руане - это только потому, что была коммунисткой. Не просто французской патриоткой, а именно коммунисткой. И мои товарищи остались живы. Вот почему, когда семь лет спустя партия сказала мне, что не следует ничего предпринимать по поводу смерти Марка, я подчинилась. Ведь это была та самая партия, в правоте которой я никогда прежде не сомневалась.
      - А теперь?
      - О, теперь! - протянула она с улыбкой, - Теперь я уже большая девочка...
      Бонтан к тому времени вышел куда-то, мы сидели у камина вдвоем, тлеющие поленья бросали перед собой слабый свет да тусклая настольная лампа едва освещала лицо собеседницы.
      - Но сейчас - почему вы молчите сейчас?
      Она сделала вид, будто не поняла вопроса, хотя, я уверен, это было не так.
      - Потому что не видите в этом деле никаких следов, не знаете, как к нему приступить?
      - Нет. Просто вас интересует, почему покончил с собой Маршан. А меня кто убил Марка.
      - Но ведь одно с другим связано, разве нет?
      Ариана не ответила, лишь покачала головой, не отрывая глаз от потухающего огня. Потом, бросив на меня странно прямой, озадачивший меня взгляд, встала и направилась в кухню. Вернувшись, она протянула мне сверток в целлофановом пакете, с которого сыпалось что-то белое.
      - Мука, - объяснила она, - осторожно, не запачкайтесь. Тут то, что вы ищите - записи Марка, их тогда так и не нашли. Только на одну эту ночь утром вернете.
      ...Я читал при неверном свете ночника до двух. Кое-что выписывал. Далеко не все в этих бумагах можно было разобрать. Наспех написанные слова, сокращения, понятные лишь автору. Там было три вида документов: записи самого Сегюра, газетные вырезки разных лет, некоторые с комментариями и датами. И, наконец, документы, относящиеся к подпольной деятельности Сопротивления, большей частью на оберточной бумаге, машинописные тексты едва читаются, некоторые написаны от руки карандашом или выцветшими уже чернилами, с неправильной орфографией. Там, где листки были скреплены, под скрепками остались ржавые полоски, кое-где красуются пятна от какой-то пролитой жидкости. Вот такие мелочи и свидетельствуют о подлинности документов.
      Среди них я нашел большой, свернутый вчетверо лист, заполненный машинописным текстом и озаглавленный: Астурия, коммюнике. К нему прилагалась записка: "Перечень лиц, представляющих опасность; сведения собраны отрядом N14 в июне-июле 1943 года". И затем около двадцати имен с краткими сведениями. Судя по адресам, большинство из этих людей были жителями Лиона и Авейрона. Против одного имени жирная галочка. "Бракони Рауль Фернан. Родился в 1915 году в Боллене. Проживает на улице Аламбар в Лионе. Плотник и кровельщик. Активно действовал в нескольких отрядах, в том числе в отряде "Комба", начиная с 1942 года. Есть мнение, что является двойным агентом в Лионском отделении СД5. Работает под другими именами: Беранже, Бракант, Беллис. Женат, имеет любовницу по имени Сюзанна Венан. Муж Венан отправлен в Германию как военнопленный. Возможно, оккупационные власти именно через него вышли на его жену. В 1943 г. Бракони был схвачен германской разведкой, но пробыл в тюрьме недолго. Как он объяснил, его быстро отпустили, так как не сумели опознать. Этого человека следует отстранить от всякой подпольной работы".
      Сегюр приколол эту записку к большому листу. И сделал приписку: "Бракони после войны куда-то уехал. Найти адрес." И снова это имя, написанное рукой Марка Сегюра на вырванном из блокнота листке: "Рауль Бракони, член группы Маршана в 1942-43 годы. Верна ли запись в астурийском отчете? Кто знал о его контактах с СД?"
      Еще один листок из блокнота, сверху всего два слова: "Летучая мышь". Затем: "Эта кличка фигурирует в архивах СД. Кажется, принадлежала кому-то из отряда "Комба". К этому листку Сегюр прикрепил скрепкой газетную вырезку из немецкой "Baden Tageblatt" от 4 марта 1947 года:
      "Бывший сотрудник СД получил срок 20 лет".
      Иоханнес Мюллер, сорока двух лет, уроженец Кельна, признан в Баден-Бадене виновным в преступлениях против человечности, совершенных во Франции в период 1942-44 гг. Французский военный трибунал вынес приговор: двадцать лет каторги. Мюллер служил в отделе допросов абвера в отеле "Лютеция" в Париже, затем в Лионе под руководством Клауса Барбье, которого до сих пор не удалось арестовать. По многочисленным свидетельствам бывших заключенных, Мюллер проявлял исключительную жестокость на допросах, избивал пленников, подвергал их "baignoire", то есть топил в ванне, добиваясь показаний. многие из его жертв умирали под пытками. Виновным себя не признал, утверждая, будто бы противостоял Клаусу Барбье, который требовал применять на допросах самые жесткие приемы. Его собственные функции, настаивает Мюллер, были чисто административными. Он признал, что пользовался доверием Барбье и вел секретный архив. Но отрицал, что применял к допрашиваемым меры физического воздействия.
      В зале суда произошла драматическая сцена. Свидетельница Жанна Валлон заявила, что её в течение трех дней избивали вдвоем Мюллер и Барбье, причинив множество увечий, в том числе она лишилась глаза. Мюллер заявил, что никогда прежде не видел эту женщину и позволил себе усмехнуться во время её выступления. Свидетельница бросилась на него и, прежде чем её успели остановить, расцарапала ему все лицо. После заседания суда адвокат обвиняемого подал жалобу по этому поводу."
      Четвертая страница оказалась самой интересной, я её переписал.
      "Почему издатель столь прохладно отнесся к этой истории? Каким образом и куда исчез архив лионского отделения СД? В какой тюрьме содержится Иоханнес Мюллер? Кто эта "Летучая мышь"? Говорят, Бракони живет в Конше, близ Авейрона. Проверить." После этих вопросов Сегюр записал следующее:
      "Дело Андре Маршана. Теория".
      М. действительно участвовал в Сопротивлении. Был схвачен в Лионе и перевербован Барбье. Барбье - мастак по таким делам. Кому-то в конце войны это стало известным. Кому? Кто руководит им сейчас? Как ему платят за услуги? И кто платит? Политическая нравственность!"
      В папке я нашел ещё несколько газетных вырезок, в большинстве уже знакомых; две, которые я увидел впервые, дополняли какими-то деталями прошлое Маршана. Когда я захлопнул папку и выключил свет, было уже около двух ночи.
      ГЛАВА 10
      Ночь была ветреная. За окном шелестели ветви деревьев, поскрипывала рама, и за всем этим шумом я не сразу различил звук подъезжающей машины она появилась с той же стороны, с которой приехал я сам. Машина затормозила как раз перед домом. Странно - кому вздумалось здесь останавливаться? С полминуты я лежал в постели, настороженно прислушиваясь. Никто не следил за мной по дороге, в этом я был уверен. Но все же встал и достал из портфеля пистолет.
      Сквозь стоны и посвисты ветра за стеной я уловил, как треснула под чьей-то ногой сухая ветка. Зашуршал гравий - будто сыпались в чашку кукурузные хлопья. К дому подкрадывались по меньшей мере двое. Будь это случайные люди, они бы уже позвонили в дверь. Я пошарил по полу ногой, нашел туфли и надел их, накинул халат. Пистолет с взведенным курком сунул в карман халата. Наощупь отыскал дверь и вышел в коридор как раз в ту минуту, когда Бонтан щелкнул выключателем и зажег свет - у него на плечах был красный плед.
      - Хорошо, что я ещё не успел заснуть, - сказал он, - Вы тоже слышали?
      - Да.
      - Оружие у вас есть?
      Я похлопал себя по карману. У него оказался маузер старого образца.
      - Ариана считает, что кто-то вас выследил. Обычным грабителям здесь делать нечего.
      - Я бы заметил, - возразил я. - Я был очень осторожен...
      Бонтан усмехнулся:
      - Даже во Франции за журналистами не гоняются по всей стране и не навещают ночью. - Он сделал ударение на слове "журналистами", но я притворился, будто не заметил, спросил только:
      - Что делать будем с этими шутниками?
      Мы уже спускались по лестнице к дверям.
      - Они наверняка заметили свет, - сказал Бонтан. - Если их это не остановило, значит, настроены ребята серьезно. Дадим-ка парочку предупредительных выстрелов...
      Застекленная дверь выходила как раз на дорожку, с которой слышались шаги. Бонтан знаками показал, что мне следует прижаться к стене, и стал открывать. Он только ещё собирался откинуть крючок, как посыпались стекла, раздалось негромкое "пффф" - выстрел был сделан из пистолета с глушителем, пуля попала в стену справа от меня. Бонтан выстрелил сквозь образовавшуюся дыру, грохот потонул в шуме ветра.
      - Машина подъехала всего одна, - произнес он, - Стало быть, их не более четверых. Ну, может, пятеро...
      - Я слышал шаги двоих.
      - Минимум двое, максимум пятеро.
      Свет на верхнем этаже погас, послышались шаги босых ног, к нам спускалась Ариана. - Обойдемся без света, - сказала она спокойно, будто не происходило ничего необычного.
      - Ты револьвер взяла? - спросил Бонтан.
      - Взяла.
      Тут снаружи выстрелили снова, и пуля, пробив дверь, опять угодила в стену, на этот раз посыпалась штукатурка.
      - В кустах прячутся, - определил Бонтан. - Метрах в четырех отсюда. Сделаем вылазку, а то они достанут нас с другой стороны. Вы оба оставайтесь здесь, а я вылезу в окно гостиной и зайду со стороны сада. Авось это их озадачит.
      Через несколько минут в саду прогремело сразу три выстрела. Из кустов просвистели в ответ три пули - стрелявшие били в направлении, где находился Бонтан.
      - Не беспокойтесь за него, - сказала Ариана, - Он не пропадет.
      - Я отвлеку их на другую сторону дома, а вы постреливайте время от времени отсюда, - предложил я.
      - Идет, - согласилась она.
      Очутившись в столовой на другом конце коридора, я, несмотря на тьму кромешную, почувствовал, что в комнате кто-то есть: тянуло холодным воздухом сквозь открытое окно.
      - Они уже здесь, - крикнул я Ариане и мгновенно упал ничком. Выстрел пуля просвистела слева. Я выстрелил на звук - кто-то невидимый вскрикнул, простонал коротко, под упавшим телом тяжко затрещали половицы.
      - Попал! - крикнул я снова, - оставайтесь на месте, может, он только ранен.
      Как я ни прислушивался - в комнате ни звука. То ли тот, кто вторгся сюда, убит, то ли просто выжидает. Пошарив руками в темноте, я обнаружил ножку стола и по ней дотянулся доверху, нашел пепельницу. Что было сил запустил ею в стену, она ударилась, отскочила с металлическим лязгом. Если бы лежавший только притворялся убитым, он не упустил бы такой шанс... Но в комнате снова воцарилась тишина. Я поднялся, отыскал выключатель и зажег свет.
      Он лежал ко мне ногами, упираясь головой в стену. Мой выстрел швырнул его навзничь и, похоже, падая, он сломал себе шею: так неестественно повернута голова. Над левым глазом чернеет аккуратная дырочка. Тонкая струйка крови успела заполнить глазную впадину и стекает по щеке на борт черной кожаной куртки. Другой глаз уставился на меня, рот широко открыт. Крови не так уж много, но пульс можно и не проверять. Совсем молодой парень, не больше двадцати двух. Смуглый, худой - скорее всего, араб. Садовая жирная земля прилипла к подошвам тонких туфель. Кто бы он ни был но уж не полицейский, это точно.
      Выстрелив пару раз в окно, чтобы напомнить о себе нападавшим, я ухватил его за лодыжки и выволок в коридор. Голова глухо стукнулась о порог. Поспешно обшарил его карманы. Удостоверение личности: Махмуд Бен Баллем. Алжирец. Парижский адрес - Менильмонтан. Может, документ и настоящий. Больше ничего интересного: стофранковая банкнота, связка ключей, несколько листков, на которых нацарапано нечто неразборчивое, огрызок карандаша, фото улыбающейся женщины - блондинка, простоватая.
      Из зала снова донеслась стрельба, в ответ - едва слышные выстрелы из пистолета с глушителем, стрелял тот, кто засел в кустах возле входа. Но я уловил и другой звук: кто-то находился с моей стороны дома - видно, нас пытаются окружить.
      - Вы в порядке? - крикнул я Ариане.
      - Вполне, - громко ответила та, чем спровоцировала новый залп. Бонтан тут же пальнул из глубины сада. Я рассчитывал, что наших визитеров смутит столь мощная оборона. Выстрелив пару раз в сад из гостиной, я на цыпочках взбежал наверх и учинил пальбу из окна спальни - пусть думают, что нас тут целый взвод. Вроде как в старых фильмах, когда единственный из осажденных, оставшийся в живых, ползет от одной амбразуры к другой, паля из ружей, принадлежавших мертвецам. Бонтан подхватил мою идею - его выстрелы раздавались то с одной стороны сада, то с другой.
      Я снова спустился и присоединился к Ариане, - она стояла, прижавшись к стене возле двери, из которой вылетели стекла.
      - Сюда они больше не сунутся, - шепнул я ей, - Может, встретив такое сопротивление, они уберутся?
      В тот же миг со стороны столовой послышался глухой удар и громкие проклятья. Это оказался Бонтан, влезший в разбитое окно. Я проводил его в гостиную и показал труп. Он только и сказал:
      - Пусть забирают это добро с собой, нам оно ни к чему. - После чего без видимых усилий наклонился и взвалил убитого на плечо, - Доставлю прямо к машине.
      Он взял со стола карманный фонарик и шагнул в окно, бросив на ходу:
      - Продолжайте стрелять!
      Мы в Арианой ещё постреляли в разные стороны, но нам никто не ответил, и я начал опасаться за Бонтана: что, если его обнаружили? Мы мучительно прислушивались к звукам, доносящимся снаружи, пока, наконец, сквозь завывания ветра услышали, как отъехала машина. И тут же раздались шаги по гравию и перед нами предстал Бонтан. Вид у него был довольный.
      - Сорок восемь девятнадцать пэ-пэ семьдесят пять, - сообщил он, Успел заметить, когда они повернули на шоссе.
      Я записал номер машины.
      - Они разговаривали между собой?
      - Еще как. По-арабски. Похоже, поссорились.
      - Махмуда куда дели?
      - Усадили за руль. Только вряд ли он повел машину.
      До самого утра мы убирали стекла, грязь и осыпавшуюся штукатурку. Потом Ариана приготовила чай. Когда мы уселись за стол, она глянула мне в глаза:
      - Ну, в чем дело?
      - Понятия не имею. Может, они приходили по ваши души?
      - Исключено, - ответил Бонтан, - Мы никого не интересуем.
      - Насколько мне известно, я тоже, - сказал я, - И уж точно никто не знал, куда я поехал.
      - Стало быть, за вами следили. Надо поискать в вашей машине передатчик.
      - Я проверил перед отъездом. Но, может, прозевал, хотя не думаю. Если охотились именно за мной, тогда простите, что причинил столько хлопот. И спасибо за помощь.
      Бонтан пожал плечами:
      - Они не так уж старались. Видно, наемники. И заплатили им не больно много. Тот, кто их нанял, пожадничал. Вот они и отступились.
      - Попробуем все же поспать, - предложила Ариана.
      Утром мы с Бонтаном дюйм за дюймом обследовали мою машину. Прибор обнаружил он - квадратная металлическая коробочка была подпаяна под заднее левое шасси и выглядела как элемент конструкции. Точно такую же с виду, но пустую подпаяли с правой стороны. Расчет верный - если ищут единичный предмет, то не обратят внимание на парные. Передатчик действовал от автономной кадмиевой батарейки, рассчитанной, по моему предположению, часов на сто. Вполне достаточно, чтобы держать меня под контролем, пока можно будет перейти к другому способу общения.
      Так кто же мною интересовался: французская контрразведка или автошкола Марсо? Черт её знает, чем она занимается, эта школа. Или ещё кто-нибудь со стороны? А месье Баум? Нет, этого быть не может - тогда следовало бы считать дураком или плутом покойного Артуняна и, стало быть, моего шефа Эндрью Пабджоя. В это я поверить не мог - тем более, что беднягу-то и убили за то, что взялся мне помочь.
      - Профессионалы работали, - сказал тем временем Бонтан, - Что будем делать с этой штукой? Заткнем ей глотку?
      - Наоборот, - возразил я, - Можно снять её, не повредив?
      - Это нетрудно.
      Но возились мы не меньше часа - дело было деликатное.
      - А теперь что? - спросил он, держа миниатюрный радиопередатчик на вытянутой ладони.
      - С собой его возьму, - я положил приборчик на переднее сиденье и пошел в дом. Ариана писала что-то за столом в гостиной.
      - Вот бумаги Сегюра, - я протянул ей папку, - Они мне очень помогли. Спасибо.
      - Забудьте, что видели их. Мы сейчас живем спокойно. Нынешняя ночь будто из прошлого, которое я стараюсь не вспоминать. Не хочу, чтобы такое повторилось.
      - Вы оба так добры ко мне. Постараюсь пролить свет на судьбу вашего бывшего мужа - это единственное, чем могу вам отплатить.