Бегство от страсти

Флер чуть было не рассмеялась. Было что-то в высшей степени нелепое в том, чтобы просиживать часами в поисках знаний за «Британской энциклопедией». Неожиданно ее охватило сострадание к этому человеку.

Подумать только, и это сэр Норман Митчэм, чье имя стало в стране символом прогресса!

— Возможно, — сказала она мягко, — я могла бы вам помочь. У моего отца была большая библиотека, и я всю жизнь провела среди книг. Я могла бы порекомендовать вам что-нибудь более интересное и менее… громоздкое на интересующие вас темы.

— По-моему, вы не понимаете, о чем речь, — нетерпеливо возразил сэр Норман. — Я не знаю, какие темы выбирать. Вы не можете себе представить, что значит бросить школу в двенадцать лет, заниматься тяжелым трудом, изо дня в день, год за годом, останавливаясь только затем, чтобы упасть от усталости, общаясь только с такими же, как ты.

И из такой жизни внезапно попасть в Прайори, где все так прекрасно, но я не могу оценить это из-за своего чудовищного невежества.

На работе я пользуюсь уважением моих служащих; но здесь, в Прайори, любая горничная или тот же Бархем знают больше меня; то есть так было раньше. Сейчас я льщу себя мыслью, что сравнялся и даже превзошел их кое в чем.

В его голосе звучало не удовлетворение, не торжество, а боль.

«Что-то очень сильно ранило его, — подумала Флер, — кто-то заронил ему в голову эту мысль. Это не его собственное мнение».

Была ли это Синтия или, может быть, Энтони с его насмешками и упоминаниями об ослиных ушах? Знал ли о них Норман?

Внезапно его прошлое предстало перед ней с чрезвычайной яркостью. Разрозненные факты сложились у нее в голове как мозаика, образуя единое целое. Друзья Синтии, ее родственники вроде Энтони, насмехающиеся, издевающиеся над Норманом, считающие его необразованным, неловким, вульгарным.

Флер представила, как он догадывался, о чем они говорят, страдал от их насмешек, замыкался в себе, чтобы не выдать, как чуждо ему все то, чем они владели по своему рождению и положению.

Леди Синтия Эшвин с ее надменным, вызывающим взглядом! Теперь Флер еще труднее, чем раньше, могла представить ее женой сэра Нормана. Конечно, они не могли быть счастливы.

Флер видела перед собой ее лицо с тонкими аристократическими чертами. Леди Синтия и бывший мальчик-слуга — какой странный брак для последней хозяйки этого великолепного дома!

Зачем она сделала это? А вступив в сделку, почему она нарушила ее?

Думая о Синтии Эшвин, Флер сознавала, что самой серьезной причиной ее отказа сэру Норману было ощущение, что он все еще женат…

Внезапно он нарушил ее задумчивость.

— О чем вы думаете?

— Я думаю о вас и о вашей жене.

— Я развелся с ней, — произнес он резко.

— Я знаю.

— Вы религиозны?

— Если вы имеете в виду, часто ли я хожу в церковь, то нет. Если вы спрашиваете, верю ли я в бога, то да. Вы считаете мой развод препятствием к новому браку?

— Не знаю, — отвечала Флер, боясь сказать ем правду.

Только оказавшись в своей комнате, Флер призналась себе, что мысль занять в Прайори место Синтии казалась ей почти святотатством.

За то короткое время, что она прожила здесь, Флер много думала о прежней хозяйке. Заменить ее было бы так же нереально, как выйти за сэра Нормана.

Если раньше она искала в доме следы пребывания леди Синтии, то сейчас она замечала ее присутствие везде и во всем.

Каждый из портретов Эшвинов на лестнице напоминал ей Синтию; мебель, обстановка, комнаты, где она жила с рождения, — все здесь говорило о ней.

«От нее не уйдешь, — подумала Флер, — как не уйдешь и от сознания того, что мы здесь чужие».

И она вновь убеждалась в том, насколько жалкими были устремления сэра Нормана. За всю свою жизнь он не смог достичь того, что Эшвины накопили за столетия.

Флер готова была заплакать от сознания тщетности его усилий — бессмысленно не щадить себя, идти на все, чтобы приобрести то, что закладывалось в людях поколениями.

В этом крылась причина его тяги к образованию: в глубине души, не отдавая себе в этом отчета, он жаждал обладать самоуверенностью и светскостью Эшвинов.

Для него это было недостижимо, совершенно невозможно, и еще более невозможно было для Флер вообразить себя его помощницей и спутницей на всю оставшуюся жизнь!

Она вспомнила о Джеке и о том, как любила его, каким чудом казалась ей их любовь в захваченной, но непокоренной Франции.

Потом она вспомнила свое разочарование, горе, мучительные ночи, полные одиночества и тоски, она вспомнила Прайори, каким она увидела его в тот день, когда явилась сюда для знакомства с миссис Митчэм.

Это совершенное творение могло бы принадлежать ей!

Но она тут же поправилась. Прайори может принадлежать только Эшвинам и никому другому. Но, по крайней мере, живя здесь, она могла бы стать пожизненной хранительницей этих сокровищ, этой красоты.

Да, но ведь существует еще и сэр Норман!

Флер так привыкла к его мрачности и замкнутости, что представляла его только как движущую силу на пути к собственному успеху.

Теперь она увидела его в ином свете. Он предстал перед ней как человек тонко чувствующий и склонный к самоанализу, легко уязвимый и страдающий. Вспомнив свои проведенные в слезах бессонные ночи, Флер подумала, что и сэру Норману, наверное, много пришлось пережить.

Флер неудержимо захотелось узнать, что он перенес за годы супружества, но инстинктивно она понимала, что он никогда не заговорит с ней о Синтии.

Упомянув ее имя, Флер сразу же почувствовала, как сэр Норман моментально ушел в себя, от его робких попыток завоевать ее доверие и поделиться с ней самому не осталось и следа.

Стоило ей заговорить о его браке, как атмосфера опять стала напряженной, исчезла та близость, которая возникла между ними, когда он рассказал ей о своем желании учиться и о том, что он читает.

Только когда они уже прощались, Флер почувствовала, что преграды снова рухнули. Взяв руку девушки, сэр Норман задержал ее на секунду в своих твердых пальцах.

— Вы подумаете над моим предложением? Можете не отвечать сразу, я не стану торопить вас.

— Это невозможно, сэр Норман, — сказала флер, борясь с ощущением, что он одолевает ее, загоняет в угол, что ей от него не уйти.

— Ничего невозможного нет.

— В таком случае скажем, что это невероятно.

— Это уже лучше, — заметил он. — Я немного преуспел.

Флер была вынуждена улыбнуться.

— Вы пугаете меня.

Отпустив ее руку, он выпрямился.

— Обещаю вам, что никогда не стану ни к чему вас принуждать.

— Благодарю вас.

Когда она направилась к двери, сэр Норман добавил:

— Но я всегда стараюсь добиться своего. Он сказал это шутливым, почти мальчишеским тоном, и она ответила:

— Я слышала об этом. У вас очень внушительная репутация. Вы знаете, что вас называют «неумолимой силой, сметающей все на своем пути»?

Норман Митчэм усмехнулся и вдруг как-то сразу помолодел. Закрывая дверь, Флер слышала его смех. Она поднялась к себе.

Но, оказавшись у себя, Флер с некоторым страхом подумала, не добьется ли он и этой цели, как добился всего, чего желал.

Рассказ о том, как он впервые увидел Прайори, странным образом тронул ее. Флер думала о маленьком мальчике, смотревшем на этот прекрасный старый дом, на озеро с черными лебедями; это была история о Золушке, которая должна была бы вызвать изумление и зависть, но Флер не завидовала ему.

Их разговор только укрепил ее в убеждении, что сэр Норман несчастлив и в доме что-то неблагополучно.

— А могу ли я что-нибудь исправить? — спросила она себя вслух.

Могла ли она принести ему счастье? Флер знала, что без любви это невозможно. Внезапно ей открылась истина, ужаснувшая ее.

Где-то в глубине души она допускала возможность замужества с этим человеком, но не потому, что любила его, а потому, что любила дом, где он жил, и желала им завладеть.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Флер нашла Бархема в большой столовой, где он чистил фамильное серебро.

— Звонил сэр Норман и просил меня передать вам, что Мелчестер сильно бомбили прошлой ночью, — сказала ему Флер. — Нас могут попросить принять

некоторых людей, оставшихся без крова. Бархем решительным жестом отложил щетку, которой он чистил серебро.

— Нам их здесь не нужно, только ковры затопчут и грязи нанесут.

— Но, Бархем, — возразила Флер, — подумайте только, что они пережили. Я всю ночь слышала взрывы бомб, я думаю, вам они тоже не давали спать, а в небе стояло багровое зарево.

— Мне, конечно, жаль их, — ворчливо признался Бархем, — но в то же время есть более подходящие места, чем Прайори.

— Если ущерб так велик, как полагает сэр Норман, думаю, в каждом доме в Мелфорде примут кого-то. Во всяком случае, он просит вас приготовиться.

Флер знала, что ночная бомбежка была страшной, еще до того, как услышала подробности от сэра Нормана.

Мелчестер находился в двенадцати милях от Прайори, дом сотрясался от взрывов, стекла в окнах дребезжали, и спать было невозможно. Ни сэр Норман, ни Флер не могли уснуть. Миссис Митчэм это особенно не потревожило.

— Я слышала этих дьяволов, — сказала она. — Но подумала: что толку, если я не буду спать, только на радость этим мерзавцам, так что тут же опять заснула.

Флер пожалела, что не могла так управлять собой.

Она лежала, вздрагивая при каждом ударе, боясь не за себя — за тех, кого убивали, калечили, лишали крыши над головой, на кого изливался с небес этот ужас.

Поговорив с Бархемом, она зашла в библиотеку, и в это время на столе у сэра Нормана зазвонил телефон.

Обычно к этому часу уже приходила секретарша сэра Нормана, женщина средних лет, занимавшаяся его личной корреспонденцией на работе и счетами по дому.

Очевидно, сегодня мисс Шоу где-то задержалась. Флер сняла трубку.

— Кто говорит?

— Могу я поговорить с сэром Норманом Митчэмом? — спросил женский голос.

— Его нет дома. Передать ему что-нибудь?

— Мне необходимо поговорить с ним лично.

— Вы найдете его на заводе; во всяком случае, он туда выехал. Он должен быть на месте минут через десять.

После небольшой паузы женщина сказала:

— Может, вы могли бы мне помочь? Понимаете, дозваниваться очень трудно. Я говорю из пригорода Мелчестера.

— Я сделаю все, что смогу, — с готовностью отвечала Флер.

— Говорит медсестра Томпсон. Я ухаживаю за леди Синтией Эшвин. Санаторий, где она находилась, вчера разбомбили.

— Она не пострадала? — быстро спросила флер.

— Нет, к счастью, никто из больных не пострадал, но нам пришлось эвакуировать их из санатория, и леди Синтия настаивает, чтобы ее отвезли в Грейстон Прайори. Мы уже заказали машину, но я подумала, что следует сначала позвонить и предупредить сэра Нормана.

— Я передам сэру Норману, — сказала Флер. — Тем временем комната для леди Синтии будет готова.

— Благодарю вас.

Услышав в голосе сестры облегчение, Флер поняла, насколько та была сконфужена данным ей поручением.

— Когда нам вас ожидать?

— Я думаю, приблизительно через час. Я приеду с леди Синтией, так как у нас сейчас больше некому меня заменить, но вообще ей нужна еще и ночная сестра.

— Я постараюсь кого-нибудь найти. Она очень плоха?

— Боюсь, что так — вчерашняя ночь была тяжким испытанием.

— Да, конечно.

Флер простилась и положила трубку. Некоторое время она стояла неподвижно, глубоко растроганная. Итак, леди Синтия Эшвин возвращается домой! Что скажет на это сэр Норман? Что скажут все в доме?

Дверь распахнулась, и поспешно вошла мисс Шоу. Флер рассказала ей, что произошло, и попросила сообщить эти известия сэру Норману. Мисс Шоу была поражена.

— Не знаю, что скажет на это сэр Норман. А если он откажется принять ее?

— Не может быть! — воскликнула Флер. — Санаторий разбомбили, она больна, смертельно больна, и хочет приехать сюда. Я пойду приготовлю ее комнату. А вы позвоните на работу сэру Норману.

— Право же, лучше бы это сделали вы, — сказала встревоженная мисс Шоу.

— Мне некогда, — отвечала Флер и поспешила наверх.

Она позвала Мэнверс и велела ей открыть и приготовить комнату в западном крыле. Не дослушав выражения изумления, Флер помчалась к миссис Митчэм.

Старуха разрисовывала себе лицо. Этот процесс занимал у нее каждое утро уйму времени, после того как Эванс помогала ей умыться и надеть свежезавитый парик.

Флер спокойно сообщила ей новости, но, как она и ожидала, миссис Митчэм пришла в ужасное возбуждение.

— Синтия приезжает сюда! — возмущенно воскликнула она. — Странно, должна я сказать. И вы говорите, она больна. Я полагаю, она много куда еще могла бы поехать, но, с другой стороны, это естественно, Прайори всегда был ее домом, с Норманом или без. Но он-то что скажет на это?

— Уверена, сэр Норман сочтет только справедливым, что леди Синтия найдет здесь приют. Он так и предполагал, что кого-то из оставшихся без крова в Мел честере пришлют к нам.

— Но он не мог предполагать, что этот кто-то окажется его собственной женой. Что ж, во всяком случае, нам не будет скучно, а, Эванс?

— Нечего вам так нервничать, — строго сказала горничная. — Вы знаете, что говорил доктор. К тому же, если вам станет плохо, нам придется вас запереть ото всех и вы ничего не узнаете и никого не увидите. Поэтому успокойтесь.

— Не каркайте, старая ворона, — заявила миссис Митчэм. — Я заболеваю от возни и суеты. Дайте мне, ради бога, умереть, как мне хочется!

Флер не могла удержаться от смеха.

Потом она пошла к миссис Джонсон предупредить ее, что за завтраком их будет больше, и сообщить о приезде леди Синтии Бархему. Он все еще занимался в столовой чисткой серебра. Сознавая весь драматизм момента, Флер произнесла:

— Бархем, сейчас приезжает леди Синтия Эшвин. Санаторий, где она лечилась, разбомбили. Они с медсестрой будут здесь с минуты на минуту.

Она еще никогда не видела у старика такого счастливого выражения лица. Он медленно поставил большой серебряный соусник, который начищал, и Флер заметила, что руки у него дрожат.

— Это будет, как в доброе старое время, — сказал он, — увидеть ее милость, как в доброе старое время.

Покончив с делами, Флер вышла в сад и собрала в комнату Синтии огромный букет розовых роз. Розы были прекрасны. Флер отнесла их наверх и поставила на мраморную доску туалетного столика, чтобы Синтия могла видеть их с кровати.

Мэнверс и младшая горничная убирали комнату. Шторы были подняты, окна открыты, постель застелили благоухающими лавандой простынями с огромными монограммами.

Они еще не закончили, когда Флер услышала шум машины у подъезда и догадалась, что привезли Синтию.

Поднявшись на самый верх лестницы, она видела, как Бархем поспешил к двери, его обычная медленная величественная походка сменилась мелкой трусцой. Парадная дверь распахнулась, и раздались голоса.

И тут Флер увидела, как вносят носилки.

Этого она не ожидала, это было так не похоже на созданный ею в воображении образ Синтии. И вдруг носилки!

Было что-то жуткое в медленных осторожных движениях несших их людей, в неподвижной, закрытой одеялами фигуре. Они пересекли вестибюль и начали подниматься по лестнице. В этот момент Флер услышала отчетливый голос.

— Вот видите, Бархем, меня привезли домой умирать.

Флер не расслышала ответа Бархема, она не сводила глаз с головы, возвышавшейся на подушке, темных волос, зачесанных назад над высоким лбом, острого подбородка. Носилки подняли наверх. Отступив в сторону, Флер впервые увидела Синтию Эшвин.

Ее первым впечатлением было разочарование. «Она уже немолода, — подумала Флер. — Но она прелестна, все еще прелестна».

Под вопросительным взглядом Синтии Флер поспешила направить несших ее людей по коридору в западное крыло дома. Синтию внесли в ее собственную комнату.

Там ожидала Мэнверс. Когда носильщики вышли, Флер вышла вместе с ними. Она чувствовала, что Синтию надо оставить одну — с теми, кто знал ее раньше.

Через несколько минут вышла сестра Томпсон. Флер протянула ей руку.

— Я мисс Гартон, — сказала она. — Мы с вами говорили по телефону. Вашей пациентке что-нибудь нужно?

— В настоящий момент ничего, благодарю вас. Она неплохо перенесла поездку. Но боюсь, она очень возбуждена. Это все из-за приезда сюда. Она так часто говорила о своем доме. Понимаете, я с ней уже давно, и мне кажется, что я знаю здесь каждый камень.

Флер показала сестре ее комнату, рядом с леди Синтией, и, чувствуя, что больше ей здесь делать нечего, повернулась к лестнице.

Когда она уже спускалась, ее догнала Мэнверс.

— Ее милость хочет поговорить с вами. Она спрашивала, кто вы.

Флер вернулась к комнате Синтии, постучала и неожиданно оробела, когда сестра Томпсон открыла дверь.

Она прошла по мягкому ковру и остановилась в ногах постели.

Синтия лежала, облокотившись на подушки. Ее руки бессильно раскинулись по бокам. Она была страшно худа, кисти рук сильно истончились. Шея тоже была неестественно тонкой и сморщенной.

Флер поняла, что Синтия была намного старше, чем она думала. Флер всегда воображала ее себе молоденькой девушкой, какой та выглядела на фотографиях в альбоме.

Теперь она видела, что Синтии было за сорок, что болезнь наложила на нее свой отпечаток, но она все еще очаровательна.

У нее был прелестный овал лица сердечком, темные блестящие глаза казались огромными на фоне запавших щек, а в улыбке все еще изящного рисунка губ таилось невыразимое обаяние.

— Кажется, мы незнакомы, — сказала Синтия. В ее голосе была какая-то особенная мелодичность.

— Я Флер Гартон, компаньонка миссис Митчэм.

— Мэнверс так и сказала. Простите, что я вас побеспокоила своим неожиданным появлением.

— Надеюсь, у вас будет все, что вам нужно.

— Для меня уже счастье вернуться домой. Как это мило с вашей стороны предоставить мне мою старую комнату. Я почти боялась, что ею пользуется кто-нибудь другой.

— Ею никто никогда не пользовался, — ответила Флер. — Она всегда была заперта.

Флер почувствовала, что именно это интересовало Синтию и что она осталась довольна, но вслух Синтия ничего не сказала. Она только молча осматривала комнату, задерживаясь на мебели, люстре, шелковых занавесях, слегка колыхавшихся на ветру, как будто лаская их взглядом.

— Дом мало изменился, — сказала она наконец и добавила: — Но вам трудно судить. Как давно вы здесь?

Флер рассказала ей.

— Как поживает миссис Митчэм?

— Неплохо, но она не встает с постели.

— Значит, нас будет двое, — задумчиво пробормотала Синтия. — Две женщины, ожидающие своего конца в этом прекрасном доме.

— Но вы не должны… — начала было Флер.

— Не должна умирать? — улыбнулась Синтия. Милое мое дитя, я жду не дождусь этого. А теперь, когда я дома, мне надо поторопиться, пока меня не выгнали снова.

— Пожалуйста, не говорите так. Не может быть и речи о… — Флер замолчала, не зная, что сказать и имеет ли она право что-нибудь говорить.

— Но ведь мы не должны забывать о сэре Нормане, правда? — спросила Синтия, этими словами и улыбкой делая Флер своей сообщницей, привлекая ее на свою сторону, в союз двух женщин против мужчины.

Но Флер вдруг ощутила чувство долга по отношению к сэру Норману, неизвестно откуда возникшее желание оправдать его и защитить.

— Сэр Норман, — сказала она, — очень доволен, что вы здесь.

Флер скорее почувствовала, чем увидела удивление в глазах Синтии. Она направилась к двери, Синтия не сделала попытки ее задержать. Оказавшись в коридоре, Флер с трудом справилась с сильным сердцебиением.

Ни на секунду не задумываясь, она побежала по коридору и вниз по лестнице. Она должна немедленно увидеть мисс Шоу и узнать, что сказал сэр Норман, когда ему сообщили о приезде леди Синтии.

Когда она спустилась в вестибюль, он как раз входил в дом, на ходу стягивая перчатки.

— В чем дело? — раздраженно спросил сэр Норман.

Флер замерла, глядя на него.

— Моя мать заболела? Вы что, ответить не можете? Я сегодня очень занят. Что это за таинственные вызовы по телефону? В чем дело?

Флер все стало ясно. Мисс Шоу струсила. Она не решилась сказать сэру Норману правду и просто вызвала его домой якобы по срочному делу.

— Вам не было необходимости спешить, — сказала она спокойно. — Я попросила мисс Шоу позвонить вам и передать, что, поскольку санаторий, где находилась леди Синтия Эшвин, разбомбили и ей некуда деться, она приезжает сюда.

Сэр Норман стоял, не двигаясь. Флер показалось, что складки у его рта стали еще глубже. Внезапно она испугалась.

— Но это невозможно…

Флер перебила его, прежде чем он успел продолжить.

— Леди Синтия здесь, ее привезли несколько минут назад. Она очень больна и очень рада вернуться домой. Она только опасается, что вы не позволите ей здесь остаться.

— Вот как?

— А я сказала, что вы очень рады ее возвращению.

Сэр Норман посмотрел на нее.

— Почему вы так сказали?

— Потому что это так и есть. Конечно, вы рады, иначе и быть не может. Разве вы не понимаете — она вернулась к себе домой.

Флер смотрела на него, словно стараясь подчинить своей воле. Она ждала, затаив дыхание, боясь, что он не оправдает ее ожиданий, и в то же время надеялась.

Сэр Норман коснулся ее плеча.

— Благодарю вас, Флер, — сказал он серьезно. — Да, я доволен, что Синтия здесь.

Он прошел в библиотеку и закрыл за собой дверь. Флер прижала руки к глазам.

Она вложила в эту схватку всю свою силу воли до последней капли, всю решимость и твердость.

Теперь, когда она одержала победу, странная слабость охватила ее.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

-Ее милость просит вас.

Торопливо проходя по коридору, Флер подумала, как много раз за последние несколько дней она слышала эти слова.

Синтия расположилась к ней и постоянно за ней посылала. Иногда ей нужно было что-нибудь из сада или из библиотеки, а иногда это было просто желание поболтать.

Как и говорили врачи, она была очень больна. У Флер сжималось сердце при виде ее хрупкости, этих приступов кашля, с каждым разом все более ее изнурявших. Иногда после сильного кровотечения Синтия выглядела совершенно обессиленной.

Флер оказалась в странном положении. Большую часть дня она проводила у Синтии, а вечерами ужинала с сэром Норманом.

Сестрам подавали наверху, в специально отведенной для них комнате. Флер и сэр Норман ужинали в одиночестве. Он был очень молчалив, и было трудно понять, о чем он думает и как воспринимает ситуацию.

Со дня приезда Синтии он не упоминал ни о своем будущем, ни о будущем Флер. Как она и предлагала, когда он просил ее руки, этот разговор как будто стерся у них из памяти.

Иногда она была этим немного уязвлена. Неужели он забыл, размышляла Флер, неужели раздумал и уже не желает больше видеть ее своей женой?

Естественно, в данный момент, когда в доме находилась Синтия, думать о таком шаге не приходилось; тем не менее, как настоящая женщина, Флер желала испытать чувства сэра Нормана, узнать, о чем он думает.

Она присутствовала при его первой встрече с Синтией. Ничего волнующего или драматического в этой сцене не было. Флер зашла к Синтии, чтобы обсудить с ней меню ее ужина, когда раздался стук в дверь.

Сестра Томпсон открыла и минутой позже, подойдя к Синтии, тихо сказала:

— Сэр Норман спрашивает, не желаете ли вы его видеть?

— Ну конечно. Попросите его войти. Флер хотела уйти, но Синтия ее остановила:

— Не уходите, мисс Гартон, мы еще не решили, какие из восхитительных блюд миссис Джонсон могут соблазнить меня сегодня.

Она улыбалась, но Флер прочла в ее глазах мольбу, как будто она не желала оставаться наедине с Норманом и просила у нее поддержки.

Он вошел и какими-то неловкими шагами приблизился к постели. Никогда еще его движения не казались Флер такими неуклюжими.

Но она тут же поняла, что виной тому было его смущение, застенчивость и неловкость от присутствия женщины, бывшей некогда его женой.

Синтия подождала, пока он остановился возле нее, и протянула руку.

— Благодарю, что приняли беженку. Очень я вам досаждаю?

— Нисколько. Я рад вас видеть. — Он говорил очень серьезно.

— Я всегда была вечной бродягой, но теперь наконец прибилась к берегу.

— Надеюсь — надолго. Синтия улыбнулась.

— Вы очень добры, Норман.

— У вас есть все необходимое? Мисс Гартон позаботится об этом.

— Мисс Гартон и все остальные очень добры ко мне.

— Я рад.

Они обменялись еще несколькими незначительными фразами, и Норман удалился, сославшись на дела. Флер была разочарована, но тут же осудила себя за это. А чего она ожидала? И чего, собственно, хотела?

У нее было такое чувство, что перед ней разыгрывается пьеса, причем так искусно, что публике никогда не догадаться, каков очередной поворот в развитии сюжета и чем закончится спектакль.

Осторожно повернув ручку двери, Флер вошла в спальню Синтии. День был сумрачный, и Синтия включила лампу у постели; абажур отбрасывал розовый отблеск на подушки и на ее лицо. Сразу было заметно, как хороша она была некогда. Хотя теперь от этой сияющей красавицы осталась лишь бледная тень.

— Заходите, Флер. Вы мне нужны.

— А что такое?

— Ничего особенного. Сестра Томпсон пошла пройтись — она всегда отдыхает в это время. Я не могу уснуть и надоела сама себе донельзя. Посидите, посплетничайте со мной.

— Вообще-то я не могу, у меня много дел.

— Вздор! Ведь старуха сейчас, наверное, спит?

— Да, миссис Митчэм отдыхает, но я еще не разобралась с цветами, а Мэнверс дожидается меня, чтобы посчитать белье.

— Подождет, — нетерпеливо сказала Синтия. — Терпеть не могу домашних дел! Они на меня всегда наводили скуку.

— Ну что ж, прогуляю разок. Но если сэр Норман рассердится, я сошлюсь на вас в свое оправдание.

Флер нарочно упомянула сэра Нормана, чтобы посмотреть, какую реакцию это вызовет, и в наказание получила ответ, которого она меньше всего ожидала.

— Судя по всему, Норман вряд ли рассердится на вас, — заметила Синтия.

От ее нарочитого тона, от ударения, которое она сделала на «вас», кровь бросилась Флер в лицо.

— Что вы хотите этим сказать? — проговорила она, запинаясь.

Синтия засмеялась.

— Я наслушалась сплетен от прислуги, — объяснила она. Улыбаясь смущению Флер, Синтия продолжала:

— Не нужно так ужасаться, если это правда.

— Что вы слышали? — спросила Флер.

— Это было нехорошо с моей стороны, — призналась Синтия. — Я подстроила вам ловушку, и вы попались в нее. Это отвратительно с моей стороны, но вы не должны обижаться на меня.

— Может, вы все-таки объясните, о чем идет речь?

— Речь идет о том, что Бархем сказал Эванс, а Эванс сказала миссис Митчэм, которая сказала Мэнверс, которая передала это сестре Томпсон, что он не удивится, если Норман в один прекрасный день поведет вас к алтарю. — И, откладывая на пальцах имена, Синтия засмеялась весело, как ребенок. — По правде говоря, я не поверила. Я просто заговорила об этом, чтобы посмотреть, что вы на это скажете, но ваше лицо выдало вас.

Флер изо всех сил старалась сохранить достоинство.

— Сэр Норман как-то предложил нечто подобное, но я сказала ему, что это невозможно.

— Но почему?

Флер взглянула на нее с любопытством.

— Вы думаете, нам следует это обсуждать?

— А почему бы и нет? — спросила Синтия. — Потому что Норман был моим мужем? Милочка, с тех пор много воды утекло. Я была бы очень рада, если бы он снова женился, но, откровенно говоря, такая возможность мне в голову не приходила.

— Почему?

Синтия пожала худыми плечами.

— Такие, как Норман, не годятся в мужья.

— И все же вы за него вышли.

Флер сказала это, не подумав, что ее слова могут прозвучать дерзко.

— У меня была причина — вы, конечно, о ней знаете.

— Вы хотели сохранить за собой Прайори?

— Вот именно. И даже не Прайори, не сам дом — у меня не было необходимости с ним расставаться, — но то, что в нем. У меня не было денег на его содержание. Это означало, что нужно было бы продать картины, серебро, редкие издания книг… Я не могла этого вынести… Я подумать об этом не могла. Это было бы все равно что дать отрезать себе конечности, одну за другой. И вот я поставила на карту все… и проиграла.

— Я часто задумывалась, как вы могли это сделать.

— Я и сама задумывалась. Вы представить себе не можете, что значит для меня вернуться домой, увидеть вокруг себя все, что я так любила. Когда я жила в Кении, то мечтала о здешних садах весной, когда в них появляется золото нарциссов, я закрывала глаза, и мне виделись рододендроны в роще за домом. Вы видели их в этом году? Они, наверное, уже отошли.

— Да, — тихо произнесла Флер.

— Потом я представляла, что хожу по дому, по галерее, смотрю на картины, мебель. В кошмарах стены виделись мне пустыми, окна разбитыми, весь дом заброшенным.

— Вы так его любите, — мягко сказала Флер, — и все же… вы покинули его.

— Я была вынуждена, вынуждена.

Голос ее дрогнул. Флер ждала, но Синтия больше ничего не сказала. Несколько минут они молчали, а затем Синтия переменила тему.

— Как вы ладите с миссис Митчэм? — спросила она.

Спускаясь в этот вечер к ужину, Флер думала о старухе. Сэр Норман ожидал Флер в библиотеке, и она едва успела с ним поздороваться, как Бархем доложил, что ужин подан.

За первым блюдом Флер спросила:

— Вы не могли бы поговорить с вашей матерью? Моих возражений

она слушать не станет.

— А в чем дело?

— Она хочет посетить леди Синтию. Мы все устали повторять, что это невозможно. Ей нельзя вставать, а леди Синтии — принимать посетителей. Ваша мать распорядилась, чтобы к ней в спальню доставили кресло на колесах, и, боюсь, что бы ни говорила Эванс или я, она настоит на своем.