Чай из трилистника

Душа моя взорвала стеклянный пузырь и выпорхнула наружу. Воздух был остр, как бритва. Я чуял запах снега и клубков торфяного дыма, поднимавшегося из беленых фермерских домов, разбросанных по округе. Оттуда, с высоты птичьего полета, мне открылся вид всего "Дома Лойолы", и я понял, что протяженность его даже больше, чем я подозревал: громадная масса замка со множеством разрозненных лоскутков крыш, мансардных окон, выходящих во дворики, на конюшни, амбары, теплицы, застрявшие в столь же запутанном лабиринте огороженных садов и соединительных улочек. Дальше, по прибрежному шоссе, тащился черный "моррисоксфорд", попыхивая через выхлопную трубу белыми облачками, словно точками и тире, и на мгновение я подумал, что, может быть, это дядя Селестин едет меня проведать; но машина свернула на проселочную дорогу и исчезла. Однако я утешался письмом от моей двоюродной сестры Береники, которое получил в то утро. Я как раз собирался мысленно его перечесть, когда раздался голос ректора и призвал меня обратно в срединный мир.
      Хочешь прочесть это письмо? спросил я. Метерлинк ответил, что был бы весьма польщен.
      45
      ВОСКОВОЙ
      "Здравствуй, братишка!
      Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии. Прости, что так долго не отвечала, но загружают нас в "Св. Димпне" прилично: матьнастоятельница говорит, мол, хочет, чтобы ее девочки трудились, как пчелки, и, дескать, у нас нормальный рабочий улей. Как ты увидишь из этого письма, нас учат разбивать текст на абзацы. В учебнике говорится, что абзац - это четко выделенная единица рукописного или печатного материала, которая начинается с новой, обычно красной, строки, состоит из одного и более предложений и, как правило, выражает единичную мысль либо тему, или же цитирует непрерывную речь одного из говорящих. Так что, говорим мы абзацами или нет - это кому как покажется.
      Или еще - нас учат, что хороший стиль не допускает повторения одного слова на отдельно взятой странице, но это, конечно же, ерунда, ведь тогда будет практически невозможно написать "что", "на" или "и". Смотрю, я уже дважды использовала слово "письмо" в одном абзаце, так что, всё, приехали. И слово "абзац" вдобавок.
      Ну, да ладно. Ты ведь помнишь, я писала, что у матери-настоятельницы в кабинете висит копия Картины. В общем, стоим мы как-то раз в очереди за причастием, а там, знаешь, по пути ряды свечей у образа Мадонны, ну, я отковырнула кусочек натека, потому что люблю мять и катать мягкий воск между пальцами, а мать-настоятельница меня застукала, и пришлось потом идти к ней в кабинет.
      И вот, начинает она мне рассказывать, что, мол, в отличие от церквей при обычных школах, в "Св. Димпне" свечи делаются из настоящего пчелиного воска, и если бы я только знала, каких трудов стоит пчеле произвести однуединственную крошку воска, то не обращалась бы с ним столь небрежно. Затем переходит к девственности пчел, и что воск, мол, символ Пресвятой Девы, фитиль - это душа Христова, а пламя - Дух Святой, и указывает на Картину. Ты ведь помнишь свечу на Картине - и знаешь, клянусь, мне показалось, что она и впрямь горит. С минуту я думала, что упаду в обморок, но взяла себя в руки.
      Вообще-то, обморок в "Св. Димпне" - вещь популярная, что неудивительно, если вспомнить овсянку с комками и пирог с бараниной, а некоторые девчонки всё время падают, чтобы выйти из класса. Но, одну как-то нашли без сознания ночью в коридоре, и все теперь говорят, что она, наверное, увидела призрак монашки, который там обитает, - я тебе про него рассказывала, - а некоторые клянутся, что слышали звон ее цепей. Лично я ничего не слыхала, но девчонку, у которой был обморок, собрали и отправили в Бельгию, потому что, когда ее наконец привели в чувство, она неделю лежала парализованная, а в Бельгии есть специальные доктора, которые лечат подобные вещи.
      Мать-настоятельница назначила мне дополнительное задание - надо было переписать вот это стихотворение десять раз самым красивым почерком:
      Трудолюбивая пчела
      Проводит с пользой день,
      И взятку с каждого цветка
      Ей собирать не лень.
      О, сколь старательно она
      Из воска строит сот,
      В котором сохранить должна
      Душистый сладкий мед!
      Пускай вот так, среди забот,
      Тенет моя весна,
      Не то занятие найдет
      Ленивцу Сатана.
      Пускай в учебе и в трудах
      Проходят день за днем,
      Чтоб о растраченных годах
      Мне не жалеть потом.
      Как видишь, у старушки в голове пчелы завелись. Могу только сказать, что место это всё страньше и страньше. А у тебя как?
      С нежнейшим приветом,
      Береника".
      46
      ВЕРБЛЮЖИЙ
      Все это чрезвычайно интересно, сказал Метерлинк. Как раз в том, что твоя кузина столкнулась с метафорой пчелы за день или два до того, как сходные мысли посетили меня, ничего необычного нет; но, учитывая особую роль в этом картины ван Эйка, творчество которого, похоже, повлияло и на мою жизнь, и на твою, и на ее, создается впечатление, что нам троим суждено стать участниками каких-то событий, смысл которых пока непостижим.
      В связи с этим мне вспоминается история, которую рассказал мне дядя Морис. Она касается происхождения английского слова "serendipity" (" прозорливость"). Как-то раз дядя послал меня купить скипидара, для чего дал мне монету в один франк. Увы! Когда я дошел до лавки художественных принадлежностей и сунул руку в карман, денег там не было. Но, возвращаясь той же дорогой и внимательно осматривая в поисках монетки тротуар и сточные канавы, я нашел вместо нее пятифранковую банкноту, застрявшую меж прутьев водосточной решетки. Когда я рассказал об этом дяде, он заявил, что это был пример "serendipity", интуитивной прозорливости - это английское слово долго интриговало его.
      Предприняв некоторые изыскания, дядя выяснил, что слово изобрел Хорас Уолпол, автор готического романа "Замок Отранто". В его употреблении оно означало счастливую или любопытную последовательность событий, от названия сказки "Три принца Серендиппских", где упомянутые принцы по дороге постоянно благодаря случаю или прозорливому уму находили то, чего не искали: например, один из них подметил, что незадолго до него по дороге прошел верблюд, кривой на правый глаз, потому что лишь слева от дороги трава была объедена.
      Когда дядя попытался разыскать "Принцев" в Гентской публичной библиотеке, ему сказали, что такой книги не существует; после дальнейших расспросов он выяснил, что Уолпол, вероятно, читал сказку под названием " Voyage des trois princes de Serendip" - французский перевод итальянского перевода, выполненного неким армянином якобы с персидского оригинала. Увы! Когда дядя попросил разрешения взглянуть на этот том, библиотекарь сказал, что он исчез с полки, причем наверняка довольно давно, так как его уже несколько лет безуспешно спрашивают. Один из самых любопытных запросов поступил от нейрохирурга, который позвонил в библиотеку посреди сложной операции в надежде, что книга подскажет ему дальнейшие действия.
      Но как бы там ни было, существует еще одна версия "Путешествия принцев", поскольку тот же сюжет взял Вольтер для своей повести "Задиг, или Судьба". Библиотекарь был счастлив предложить дяде эту книгу. Дядя выскочил из библиотеки с желанной добычей под мышкой. В восторге от того, что найден хотя бы один из источников происхождения загадочного слова, он решил отметить событие, завернув в ближайшую пивную, где заказал большую порцию горячего джина. Выпив джин, он пошел домой и раскрыл книгу в приятном предвкушении. Увы! В руках у него был не "Задиг", а совсем другая книга "Le crayon bleu"[29], автора, имя которого ему абсолютно ни о чем не говорило.
      Тогда дядя вспомнил, что рядом с ним в пивной сидел ученого вида мужчина. На столе лежал синий томик. "Задиг" был синего цвета. Он взял не ту книгу. К счастью, когда он спешно вернулся на место действия, мужчина сидел, углубившись в драгоценного библиотечного "Задига".
      Присаживайтесь, сказал ученый муж. Я читаю чрезвычайно интересную историю. Если желаете, я перескажу вам содержание.
      47
      ЗОЛОТОЙ
      Во времена царя Моабдара жил в Вавилоне молодой человек по имени Задиг. Женившись, он убедился, что, как сказано в книге Зенд, первый месяц супружества - медовый, а второй - полынный. Через некоторое время он развелся с женой и удалился в загородный дом на берегу Евфрата, где начал искать счастья в изучении природы. Вскоре он стал столь сведущ в свойствах животных и растений, что приобрел навык находить тысячу различий там, где другие видят лишь единообразие.
      Однажды, когда он прогуливался, к нему подбежал евнух царицы, которого сопровождали еще несколько дворцовых служителей, озиравшихся по сторонам в сильной тревоге.
      Молодой человек, воскликнул главный евнух, не видели ли вы кобеля царицы?
      Не кобеля, отвечал Задиг, а суку.
      Вы правы, подтвердил главный евнух.
      Это маленький спаниель, прибавил Задиг, она недавно ощенилась, хромает на левую переднюю лапу и у нее очень длинные уши.
      Значит, вы видели ее? спросил главный евнух.
      Ничего подобного, отвечал Задиг, я даже не знал, что у царицы есть собака.
      Как раз в это время, по обычному капризу судьбы, лучшая царская лошадь вырвалась из конюшни и ускакала на луга Вавилона. Гнавшиеся за ней егермейстер и придворные столкнулись с Задигом.
      Не видели ли вы царского коня? спросил его егермейстер.
      У коня, которого вы ищете, отвечал Задиг, превосходнейший галоп. Он пяти футов ростом, копыта у него маленькие, хвост трех с половиной футов длины, бляхи на его удилах из золота в двадцать три карата, подковы из серебра в одиннадцать денье.
      По какой дороге он поскакал? воскликнул егермейстер.
      Понятия не имею, отвечал Задиг, и даже никогда не слыхал о нем.
      Егермейстер и главный евнух, убежденные, что Задиг украл и лошадь и собаку, притащили его в верховный суд, и тот присудил его к наказанию кнутом и пожизненной ссылке в Сибирь на соляные рудники. И вот, едва
      приговор был вынесен, как нашлись и собака и лошадь. Скрепя сердце судьи пересмотрели приговор, но присудили Задига к уплате четырехсот унций золота за то, что он сказал, будто не видел того, что на самом деле видел. Лишь после уплаты штрафа ему позволили оправдаться, что он и сделал следующим образом:
      Звезды правосудия, сказал он, бездны познания, зерцала истины, вы, имеющие тяжесть свинца, твердость железа, блеск алмаза и большое сходство с золотом! Так как мне дозволено говорить перед этим высочайшим собранием, я клянусь вам всеми богами, что никогда не видел ни почтенной собаки царицы, ни священного коня царя царей. Позвольте мне объяснить.
      48
      КАРАНДАШНЫЙ СИНИЙ
      Я прогуливался по опушке той рощицы, где встретил потом достопочтенного евнуха и прославленного егермейстера, говорил Задиг. Увидев на песке следы животного, я легко распознал, что их оставила маленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это сука, у которой соски свисают до земли, из чего следует, что она недавно ощенилась. Следы, бороздившие песок по бокам от передних лап, говорили о том, что у нее очень длинные уши. Отпечаток одной лапы везде был менее глубок, чем следы остальных трех. Я сделал вывод, что собака хромает.
      Что же касается царского коня, я заметил следы лошадиных копыт, которые все были на равном расстоянии друг от друга: у лошади превосходный галоп. Дорога шириной семь футов, и с деревьев по обеим ее сторонам была немного сбита пыль. Лошадь скакала посреди дороги, сметая пыль хвостом: значит, он трех с половиною футов длиной. Я обратил внимание, что деревья образуют свод высотой в пять футов. Несколько листьев лошадь сбила, задев головой, следовательно, она пяти футов ростом. Что же касается удил, я определил, что они из золота в двадцать три карата достоинством, увидев след этого металла на камне, которым, как мне известно по опыту, можно пользоваться как оселком. Подковы? Я исследовал булыжники на дороге: на некоторых были отметины, которые может оставить только серебро в одиннадцать денье.
      Судьи были поражены логикой Задига. Вскоре во всем дворце только и говорили что о его дедукции, и хотя некоторые маги полагали, что он должен быть сожжен как колдун, царь приказал возвратить ему штраф в четыреста унций золота. Актуариус, экзекутор и прокуроры, все пришли к нему в полном параде и вернули деньги, удержав из них только триста девяносто восемь унций судебных издержек.
      Задиг понял, что слишком много знать порой весьма опасно, и твердо решил в будущем молчать, что бы он ни увидел.
      Такой случай скоро представился. Бежал государственный преступник и промчался как раз под окнами дома Задига. На допросе тот ничего не сказал, однако его уличили в том, что он смотрел в ту минуту в окно. За это преступление он был присужден к уплате пятисот унций золота. По вавилонскому обычаю, Задиг поблагодарил судей за снисходительность.
      О, боги! подумал он, придя домой. Несчастен тот, кто гуляет в роще, по которой пробежали собака царицы и лошадь царя! Как опасно подходить к окну и как трудно дается в этой жизни счастье!
      В благодарность за пересказ истории Задига, продолжал Метерлинк, мой дядя купил ученому выпить, после чего они продолжили обсуждать удовольствие, получаемое от книг.
      Но о чем же, осведомился дядя, повествует "Le crayon bleu", который он по ошибке унес домой?
      Это роман про убийство, отвечал ученый муж, где жертву, литературного цензора, находят заколотым его собственным синим карандашом - орудие вонзилось в левый глаз и проникло в мозг. Детектив приходит к разгадке весьма остроумным путем. Если хотите, я перескажу вам сюжет.
      Возможно, в другой раз, сказал Метерлинк, я расскажу тебе "Le crayon bleu" в изложении этого ученого мужа, однако сейчас, как мне кажется, нам пора идти к отцу Брауну.
      49
      "JAFFA ORANGE"
      Метерлинк постучал в дверь кабинета отца Брауна. Голос пригласил нас войти. Отец Браун сидел в кресле у печки, где весело потрескивал уголь.
      Садитесь же и устраивайтесь поудобнее, сказал он, угощайтесь чаем и печеньем. "Jaffa", если позволите, превосходный продукт, в нем мы переживаем триединство вкусовых ощущений, так как сладкая тягучая апельсиновая сердцевина находится между твердым темным слоем горького шоколада и бисквитной основой. Его название всегда напоминает мне о Яффских воротах в Иерусалиме, через которые въезжают в город желающие посетить церковь Гроба Господня. Напомните, чтобы как-нибудь в другой раз я описал вам их великолепие.
      Сейчас же у нас иной предмет для разговора. Для начала позвольте мне сказать, что я вызвал вас сюда вовсе не для того, чтобы упрекать за явную рассеянность на моем занятии сегодня утром. Совсем наоборот. Много лет я был священником и учителем и, милостью Божьей, научился различать в мальчиках многообещающие задатки по взгляду их глаз, которые суть зеркало души. Когда я заметил, как вы смотрите на прекрасное сплетение стекла и чугуна, одно из сокровищ "Дома Лойолы", то понял, что оба вы в высокой степени обладаете способностью к визуализации. Вы уже, должно быть, знакомы с великолепным портретом св. Игнатия в школьной церкви и, вероятно, заметили, как глаза его озарены внутренним светом, потому что сны наяву были для него живой реальностью. То же самое я прочел и в вашем взоре.
      В этом вы напоминаете также французов, поскольку многие из этой нации способны окинуть все комнаты воображаемого дома одним умственным взглядом, словно стены и полы у этого дома стеклянные; а другие имеют привычку вспоминать события не с той точки, откуда они наблюдались, а издали, мысленно видя себя актерами на сцене своего разума. Особые таланты, проявляемые французами в планировании всевозможных церемоний и fetes[30], а также их несомненный гений в стратегии и тактике доказывают, что они способны предвидеть последствия с исключительной ясностью. Их оборот речи " figurez-vous", то есть "нарисуйте себе", по-видимому, вполне отражает их манеру выражаться; наши эквиваленты - "вообразите", "представьте себе" уклончивы.
      Нам нужны мальчики с воображением. Мальчики, способные через глубокую концентрацию воспарить над поверхностным и светским. "Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь", пишет об этом автор Книги Царств. Матфей вспоминает, что Господь наш говорил: "Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло". Чисто, то есть чистосердечно. И еще: "Доколе свет с вами, веруйте в свет".
      Я так понимаю, что вы оба уже знакомы с творчеством фламандского мастера Яна ван Эйка. Особенно ты, Метерлинк, поскольку тебе посчастливилось видеть его великий запрестольный образ в Генте. Ты, должно быть, обратил внимание, как центральная часть, "Поклонение Агнцу", залита небесным светом, в котором сверкает все, от башен нового Иерусалима на горизонте до россыпей дотошно выписанных цветов на переднем плане. Столь убедительна эта воображаемая реальность, что ван Эйк наверняка видел ее внутренним взором. Он написал то, что видел, воплощенным в свете, к вящей славе Божьей - ad majorem Dei gloriam.
      Но, если позволите, к ван Эйку мы вернемся в другой раз. Сейчас же я хочу поделиться с вами воспоминаниями о другом глубоко религиозном человеке, философе Людвиге Витгенштейне, с которым я познакомился несколько лет назад здесь, в "Доме Лойолы", где он работал садовником.
      50
      СИНИЙ ВИТГЕНШТЕЙНА
      С Витгенштейном я познакомился, сказал отец Браун, когда как-то раз гулял по травяной плантации, читая требник. В то время он жил в одном из сараев для рассады. Такой аскетизм, как я убедился позднее, был вполне в его духе. Проходя мимо сего убогого жилища, я услышал, как он громко высказался по поводу погоды или что-то в этом роде. Я остановился, поздоровался и, заглянув в дверь сарая, увидел, что Витгенштейн лежит на мешке с гравием и в руках у него американский детективный журнал "Черная маска". Спешу заметить, что сам я не относился к поклонникам этого довольно залихватского издания, питая склонность, как вы, вероятно, догадываетесь, к более интеллектуальным образцам конандойлевской школы письма. Тем не менее это был некий повод начать разговор.
      Вам нравятся детективы с убийствами? спросил я.
      Детективы - да, отвечал Витгенштейн.
      А убийства?
      Убийство - механизм, посредством которого сыщик может проявить свою внутреннюю силу и восстановить нравственный миропорядок. Однако сыщик в
      "Черной маске" не мыслящее существо, это человек действия, понимающий бесполезность слов. Мне это нравится.
      Но в какой-то момент сыщику непременно приходится объяснить свои действия?
      Вижу, вы мало читали "Черную маску", сказал Витгенштейн. Разумеется, бывают случаи, когда главный герой в промежутках между действиями задумывается об окружающем. Обычно это служит созданию атмосферы, но такие детали образуют философию, поскольку мир - особенно в детективах - есть все то, что имеет место. В результате в рассказе, который я только что читал, сыщик посреди ночи стоит один на палубе корабля, и вокруг ни звука, кроме тиканья корабельных часов. Часы, говорит сыщик, в лучшем случае обескураживающий инструмент: они измеряют фрагменты вечности - измеряют то, чего, возможно, не существует.
      Эта идея захватила меня, продолжал Витгенштейн, поскольку она почти буквально отражает мысль Бл. Августина, высказанную им в "Исповеди": "Я не могу измерить будущего, ибо его еще нет; не могу измерить настоящего, потому что в нем нет длительности, не могу измерить прошлого, потому что его уже нет".
      Вы читали "Исповедь"? спросил я довольно наивно.
      Необычайно синие глаза Витгенштейна сверкнули на меня из сумрака сарая.
      Это самая серьезная книга на свете, прошептал он.
      И стал цитировать мне "Исповедь" целыми абзацами, на великолепной латыни Бл. Августина.
      Впоследствии я взял себе за правило в свободное время навещать Витгенштейна, поскольку увидел, что у нас много общего. Иногда я заставал его за прополкой или пересадкой трав, в таких случаях он размышлял порой об их свойствах, обладая в этой сфере энциклопедическими знаниями. В другой раз он говорил о вещах, на первый взгляд между собой не связанных. Например, когда он жил в Дублине, то часто заходил в кафе "Бьюлиз Ориентал" на Графтон-стрит.
      Замечательное место, вспоминал он, за этим предприятием, похоже, стоит отличное руководство; и затем превозносил проницательность персонала, который точно знал, что их клиент будет есть каждый день - простой омлет и кофе - без всяких указаний с его стороны. Отсюда он переходил к рассуждениям о преимуществах молчания.
      Однажды Витгенштейн вдруг встретил меня следующими словами: до Христа люди переживали Бога - или богов - как нечто вне себя. А после Христа люди не все, но те, кто научился видеть сквозь него, - видят Бога как нечто внутри себя.
      И заодно к месту, сказал отец Браун, если позволите, я расскажу вам краткую биографию Витгенштейна, поскольку знакомство с людскими судьбами, как показывают "Жития святых", позволяет яснее видеть промысел Божий.
      51
      ЧЕРНЫЙ НОСОРОГ
      Людвиг Витгенштейн родился в 8.30 вечера 26 апреля 1889 года, будучи восьмым, младшим, ребенком Карла Витгенштейна, сколотившего огромное состояние на создании в довоенной Австрии сталелитейной промышленности. В детстве Людвиг ничем особым не выделялся - его братья казались гораздо более одаренными. Но в возрасте восьми лет он остановился в дверном проеме, размышляя над вопросом: зачем человеку говорить правду, если ему выгоднее солгать?
      Не найдя удовлетворительного ответа, он сделал вывод, что, как ни крути, при таких обстоятельствах во лжи нет ничего дурного. Людвиг вошел в дверь и вместе со всей семьей сел ужинать. И все-таки этот вопрос и ему подобные не давали ему покоя всю оставшуюся жизнь.
      Считай меня искателем истины, написал он однажды сестре, и я буду доволен.
      Ничем особым он как будто не выделялся, однако обладал необыкновенным зрительным и слуховым воображением. С ранних лет он умел насвистывать на редкость верно и выразительно, и за время философской карьеры в Кембридже вместе со своим товарищем Дэйвидом Пинсентом разработал метод исполнения песен Шуберта: Пинсент за фортепиано, Витгенштейн свистит. В десять лет из пустых катушек из-под ниток, брусков, бельевых резинок и кусочков проволоки он собрал швейную машину, которая, как ни странно, сделала несколько стежков: по его словам, он просто представил себе компоненты реальной машины, а затем воспроизвел их.
      Эта конструкторская жилка привела Витгенштейна на факультет авиационного машиностроения, в ту пору только зарождавшегося. Летом 1908 года он эмигрировал в Англию, где ставил важные эксперименты на " Аэростатном пункте наблюдений за верхними слоями атмосферы" недалеко от Глоссопа, в графстве Дербишир. Он совершил также несколько успешных полетов на воздушном шаре, которые в дальнейшем сослужили ему хорошую службу, поскольку как-то раз он заметил, что заниматься философией - все равно что составлять карту неизвестной местности. Проплывая над ландшафтом, он увидел, что в любое место назначения ведет множество различных дорог; трудность состоит в том, чтобы приспособить эту точку зрения к практическим нуждам " наземных" путешественников.
      Осенью того же года он перешел в Манчестерский университет, где составил чертежи реактивного воздушного винта для самолетов - проект настолько опережавший технологию того времени, что некоторые коллеги сочли его сумасшедшим. Отчаявшись найти понимание, Витгенштейн обратился к чистой физике, а оттуда - к философии математики, обретя в ее строгом царстве некоторое утешение. Однако проблема правды и лжи по-прежнему беспокоила его. Математика предлагала такой взгляд на мироздание, в котором ложь была логической невозможностью. Там не имело смысла принимать решения, поскольку вечная истина чисел лежит вне подобных этических соображений. Лишь в языке может проявиться свободная воля. "Ибо от слов своих оправдаешься", говорится в Евангелии от Матфея.
      Это затруднение привело Витгенштейна к Бертрану Расселу, считавшемуся тогда величайшим британским философом. 18 октября 1911 года (в день памяти евангелиста Луки, святого-покровителя живописцев) он без предупреждения вломился в квартиру Рассела в Кембридже, заявив, что обнаружил в себе страсть к философии и желает заниматься этой наукой вместе с ним. Витгенштейн продолжал ходить к Расселу чуть ли не ежедневно. Рассел нашел, что он утомителен и слишком любит спорить. Когда в День поминовения усопших, 2 ноября, Рассел попросил Витгенштейна признать, что в комнате нет носорога, тот наотрез отказался.
      Я неоднократно размышлял над этой задачей, сказал отец Браун, и мое объяснение отказа Витгенштейна признать отсутствие носорога звучит следующим образом.
      52
      БЕЛЫЙ ЕДИНОРОГ
      Когда Марко Поло путешествовал по странам Востока, вся средневековая традиция давно убедила европейцев в существовании единорога - животного, похожего на стройную и изящную белую лошадь с длинным рогом на морде. Однако, поскольку встретить его в Европе становилось все труднее, было решено, что звери эти водятся лишь в дальних, диковинных странах, таких как государство пресвитера Иоанна в Эфиопии.
      Марко Поло, таким образом, ожидал встретить единорога. На обратном пути из Китая он посетил Яву и там увидел животных, в которых опознал единорогов. Правда, они были не белые, а черные. Шкура у них была, как у буйволов, ноги - как у слона, а рога - куда короче, чем ожидалось. Они были не особенно изящны и совершенно не стройны. Разумеется, Марко Поло видел носорогов. И тем не менее это был единорог, поскольку весь опыт чтения средневековых романов вынуждал определить его именно так.
      Витгенштейн, как я уже отмечал, обладал живым зрительным воображением. Ему не составляло труда увидеть носорога - или, коли на то пошло, единорога - под столом Рассела. Когда Рассел, по его собственным словам, развернул масштабные поиски под столами и стульями, пытаясь убедить Витгенштейна, что носорога нет, он показал отсутствие воображения. Этим он также отказался признать, что вербальный носорог может присутствовать не хуже, чем вербальный единорог. Ведь обоих можно представить и описать посредством языка, обладающего властью творить миры за пределами поддающегося эмпирическому наблюдению.
      Не случайно основным развлечением Витгенштейна, помимо чтения детективов, было посещение кинотеатров, где он мог раствориться в движущихся изображениях придуманного мира. Особенно ему нравились мюзиклы и вестерны, хроники же и все документальное он терпеть не мог. Вскоре после первой нашей встречи он спросил, не отвезу ли я его в Ньюкасл посмотреть " картину". Должен признаться, что в силу своего воспитания я всегда считал подобное времяпрепровождение в высшей степени легкомысленным, но такова была власть личности Витгенштейна, что я охотно согласился. В ту же субботу - после обеда он не работал - я отвез его в Ньюкасл, в кинотеатр "Аркадия". По чистому совпадению было 3 апреля, день памяти св. Ричарда де Уайза Чичестерского, святого-покровителя кучеров.
      По дороге в Ньюкасл Витгенштейн втянул меня в обсуждение "Многообразия религиозного опыта" Уильяма Джеймса - книги, которая в 1911 году, когда он
      впервые прочел ее, произвела на него глубокое впечатление. Отсюда он перешел на джеймсовские "Принципы психологии", не любимые им за их прагматический метод; тем не менее там приводился анекдот, который он находил чрезвычайно интересным, поскольку тот поднимал вопросы о глубинной природе личности. Я признался, что не знаком с трудами Уильяма Джеймса, хотя в юности прочел как-то повесть его брата Генри "Поворот винта", на несколько недель расстроившую мой сон.
      Витгенштейн уже готов был рассказать пресловутый анекдот, когда заметил, что мы подъехали к "Аркадии". Дикий огонь загорелся в его глазах, и он резко оборвал повествование, пообещав вернуться к нему при более удобном случае.
      Я был приятно удивлен, увидев название главного фильма сеанса: "Лишь у ангелов бывают крылья".
      53
      КРАСНЫЙ СИГНАЛЬНОЙ ЛАМПОЧКИ
      Мы вошли в кинотеатр. Витгенштейн настоял на том, чтобы за вход заплатил он; щедрость его, как я узнал позднее, была столь велика, что, унаследовав после смерти отца значительное состояние, он отказался от него в пользу прочих членов семьи. Билетерша с фонариком в шляпке-таблетке провела нас по затемненному зрительному залу. По настоянию Витгенштейна мы сели в первом ряду. Показ начался с кинохроники. Был 1951 год, и на экране возникли образы кампании ИРА того времени: искореженная опора высоковольтной линии, взорванная плотина, пущенный под откос поезд. Сжав кулаки, Витгенштейн нетерпеливо заерзал в кресле и прошипел: "Это еще не стоящее дело".
      Когда же началась сама картина, я понял, что ожиданиям моим не суждено оправдаться: я, можно сказать, принял носорога за единорога, поскольку заявленные ангелы оказались чистой метафорой. В фильме говорилось об одной южноамериканской авиакомпании, возглавляемой актером Кэри Грантом. Задача летчиков заключалась в переправке почты из одного изолированного пункта в другой, через высокие Андские cordillera. В этом они соответствовали греческому angelos - вестнику. Осознав это, я расслабился и сел поудобнее. Фильм создавал особую атмосферу, и я начал понимать, что мир, составленный из черного и белого, может намекать на цвета, о которых иначе сказать невозможно - неуловимые цвета души.
      Появляется девушка. Но, несмотря ни на что, труженики неба продолжают свою работу, переговариваясь по черным рахитичным радиотелефонам. Один из них высматривает погоду с высокогорного поста и сигналит о надвигающейся буре. Тщетно пытается он различить звук приближающегося самолета - тот неожиданно выныривает, жужжа, из темноты и пикирует в колышущиеся пальмы. Эти действия повторяются вновь и вновь, в различных комбинациях. Самолет приземлится либо благополучно, либо нет. Все пилоты курят, и это становится ритмом их разговора, а то и самим разговором.
      В кадре возникает новый летчик. Он в костюме, при галстуке и в фетровой шляпе. Курит. Он не такой, каким кажется. Как-то раз, слышим мы, он выпрыгнул с парашютом из неисправного самолета и бросил радиста на верную смерть. Новый летчик привез с собой жену, которая до времени действия фильма гуляла с Кэри Грантом.